ЭКОНОМИЧЕСКО-ФИЛОСОФСКИЕ РУКОПИСИ 1844 ГОДА 131



эконом объявляет человеческой жизнью и человеческим существо­ванием; 2) возможно, более скудную жизнь (существование) он принимает в своих расчетах за масштаб и притом за всеоб­щий масштаб — всеобщий потому, что он имеет силу для массы людей. Политэконом превращает рабочего в бесчувственное и лишенное потребностей существо, точно так же как деятель­ность рабочего он превращает в чистую абстракцию от всякой деятельности. Поэтому всякая роскошь у рабочего представляется ему недопустимой, а все, что выходит за пределы самой наиаб­страктной потребности — будь то пассивное наслаждение или активное проявление деятельности, — кажется ему рос­кошью. Вследствие этого политическая экономия, эта наука о богатстве, есть в то же время наука о самоотречении, о ли­шениях, о бережливости, и она действительно доходит до того, что учит человека сберегать даже потребность в чистом воздухе или физическом движении. Эта наука о чудесной промышлен­ности есть в то же время наука об аскетизме, и ее истинный идеал, это — аскетический, но занимающийся ростовщичеством скряга и аскетический, но производящий раб. Ее моральным идеалом является рабочий, откладывающий в сберегательную кассу часть своей заработной платы, и она даже нашла для этого своего излюбленного идеала нужное ей холопское искусство — в театре ставили сентиментальные пьесы в этом духе. Поэтому политическая экономия, несмотря на весь свой мирской и чувст­венный вид, есть действительно моральная наука, наиморальней-шая из наук. Ее основной тезис — самоотречение, отказ от жизни и от всех человеческих потребностей. Чем меньше ты ешь, пьешь, чем меньше покупаешь книг, чем реже ходишь в театр, на балы, в кафе, чем меньше ты думаешь, любишь, теоретизируешь, поешь, рисуешь, фехтуешь и т. д., тем больше ты сберегаешь, тем больше становится твое сокровище, не подтачиваемое ни молью, ни червем, — твой капитал. Чем ничтожнее твое бы­тие, чем. меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твое имущество, тем больше твоя отчужденная жизнь, тем больше ты накапливаешь своей отчужденной сущности. Всю [ XVI ] ту долю жизни и человечности, которую отнимает у тебя полит­эконом, он возмещает тебе в виде денег и богатства, и все то, чего не можешь ты, могут твои деньги: они могут есть, пить, ходить на балы, в театр, могут путешествовать, умеют приоб­рести себе искусство, ученость, исторические редкости, поли­тическую власть — все это они могут тебе присвоить; все это они могут купить; они — настоящая сила. Но чем бы это все ни было, деньги не могут создать ничего, кроме самих себя, не могут купить ничего, кроме самих себя, потому что все


132


К. МАРКС


остальное ведь их слуга, а когда я владею господином, то я вла­дею и слугой, и мне нет нужды гнаться за его слугой. Таким образом, все страсти и всякая деятельность должны потонуть в жажде наживи. Рабочий вправе иметь лишь столько, сколько нужно для того, чтобы хотеть жить, и он вправе хотеть жить лишь для того, чтобы иметь [этот минимум].)

Правда, в политической экономии возникает разноголосица. Одна сторона (Лодердель, Мальтус и др.) рекомендует роскошь и проклинает бережливость; другая (Сэй, Рикардо и др.) ре­комендует бережливость и проклинает роскошь. Но первая признает, что она хочет роскоши, чтобы производить труд (т. е. абсолютную бережливость); а вторая признает, что она рекомендует бережливость, чтобы производить богатство, т. е. роскошь. Первая сторона предается романтическим фантазиям, требуя, чтобы не одна только жажда наживы определяла по­ требление богачей, и она противоречит выдвинутым ею самою законам, выдавая расточительность непосредственно за сред­ство обогащения. Поэтому противная сторона весьма серьезно и обстоятельно доказывает ей, что расточительностью я свое имущество уменьшаю, а не умножаю. Эта другая сторона ли­цемерно отказывается признать, что именно прихоти и капризы определяют производство; она забывает об «утонченных потреб­ностях», забывает, что без потребления не было бы и производ­ства; забывает, что вследствие конкуренции производство неиз­бежно становится лишь более всесторонним, более роскош­ным; она забывает, что, согласно ее же теории, стоимость вещи определяется потреблением и что мода определяет потребле­ние; она желает, чтобы производилось только «полезное», за­бывая, что производство слишком большого количества полез­ных вещей производит слишком много бесполезного населения. Обе стороны забывают, что расточительность и бережливость, роскошь и лишения, богатство и бедность равны друг другу.

И экономить ты должен не только на твоих непосредственных чувственных потребностях, на еде и прочем, но и на участии в общих интересах, на сострадании, доверии и т. д.; во всем этом ты должен проявлять максимальную бережливость, если ты хочешь поступать согласно политической экономии и не хо­чешь погибнуть от своих иллюзий.

(Все, что у тебя есть, ты должен пускать в продажу, т. е. извлекать из этого пользу. Если я задам политэконому вопрос: повинуюсь ли я экономическим законам, когда я извлекаю деньги из продажи своего тела для удовлетворения чужой по­хоти (фабричные рабочие во Франции называют проституцию своих жен и дочерей добавочным рабочим часом, и это буквально



Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 189; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!