И экеппораторная факторизация 12 страница
Рост компетентности представлен в огромном большинстве когнити-вистских работ по научению и когнитивному развитию как прежде всего дифференциация первоначально аморфных, синкретичных и сверхобобщенных стереотипов в более тонкие и точно настроенные на ключевые признаки, высоко обобщенные и абстрагированные понятия. Классические работы в области психологии мышления, начиная с Н. Аха, Л. С. Выготского, Дж. Брунера, как и работы их современных последователей, дали яркие строгие экспериментальные доказательства для подобных выводов (см. Тихомиров, 1984, с. 191 —193).
Поведенческая вапидность теста конструктов
Нам представляется важным подчеркнуть, что в самой аксиоматике метода ТЛК заключено важное допущение: выделяя в других людях те или иные личностные черты (и группируя их. в оппонентные категории по наличию определенных черт), субъект дает экспериментатору информацию о его собственных возможных диспозициях в социальном поведении. Это допущение последователи Келли предлагают принимать на веру. Ортодоксальные последователи Келли не делают это предположение предметом экспериментальных проверок. Валидность ТЛК чаще всего просто постулируется, но не доказы-
вается эмпирически. Как и в случае ряда классических «проективных методик» (ТАТ Мюррея, «пятна Роршаха», цветовой тест Люшера), вокруг ТЛК как бы сама собой сложилась определенная «мифологема», согласно которой метод считается хорошим как бы потому, что он лишен ряда очевидных недостатков традиционных тестологических методов исследования личности. Но при этом его собственные возможные недостатки и слабости как бы упускаются из внимания.
|
|
Действительно, большинство вопросниковых техник так или иначе апеллируют к структурированности и репрезентированное™ в сознании испытуемого непосредственного образа «Я», что снижает их валидность (см. оценку Хекхаузена, 1986, т. 2, с. 208). Поэтому практически всеми легко принимается довод Дж. Келли и «келлианцев-конструктивистов» о том, что испытуемый скорее обнаружит свои диспозиции, когда он занимается более естественной для него деятельностью по анализу окружающего его мира. В этом случае, по терминологии Виклунда, он находится в состоянии «субъектного», а не «объектного» самонаблюдения ( Wicklund, Gollwitzer, 1987).
Хайнц Хекхаузен (1986, т. 2, с. 65) трактует конструкты Келли как атрибуции. Действительно, как мы уже говорили выше (см. гл. 1), личностные черты в «наивной психологике» обыденного сознания выступают в статусе «объяснительного инструмента», объясняющего внутренние причины того или иного поведения людей. Обыденное сознание очень часто строится на рассуждениях по типу «Субьект А обманывает, потому что он лживый», «Субъект В тревожится потому, что он тревожный», «Субъект отказывается работать бесплатно, потому что он меркантильный»...
|
|
Но в какой степени в ходе такой атрибуции «черт» субъект репрезентирует нам свои собственные черты? Или, может быть, здесь происходит не атрибутивная проекция реального «Я» («Я какой я есть в настоящий момент»), но атрибуция идеальных представлений («Я-идеал», или «Антиидеал»)? Или, может быть, в этой атрибуции не происходит ни эго-проек-ции, ни проекции идеальных представлений, но лишь проекция специфического индивидуального прошлого опыта на новую ситуацию?
Именно эти "вопросы остро заинтересовали автора на этапе зарождения замысла данного цикла исследования. Именно на них базировались основные гипотезы этого цикла. Во многом они возникли от того, что прямых ответов на них в литературе мы практически не находили, да и в настоящее время находим крайне мало.
Кпиническип эффект теории конструктов
Сам Дж. Келли ориентировал свою теорию на клинико-психологичес-кие, психотерапевтические цели, рассматривая данные ТЛК как основу Для последующей рационально-терапевтической работы с клиентом. Важнейшим из так называемых «следствий» своей системы постулатов сам
|
|
Келли считал «следствие социальности»: «В той степени, в какой человек способен создавать способы конструирования, используемые другим человеком, он способен участвовать в социальном процессе, включающем другого». Поэтому ТЛК в контексте профессиональной практики самого Келли — это инструмент прежде всего «диалогической диагностики», ориентированный на развитие диалога между клиентом и терапевтом, но не средство стандартизированной измерительной психодиагностики, отвлеченной от такой практики.
Эта традиция применения ТЛК — с акцентом на клинико-психологи-ческие цели — сохранилась по сей день. Ф. Франселла и Д. Баннистер в достаточно категоричной форме отвергают правомерность проверки ва-лидности метода решеток путем расчета корреляций с какими-либо другими тестами или путем оценки «его способности предсказывать некоторый произвольно-выбранный и относительно тривиальный аспект человеческого поведения» (Франселла, Баннистер, 1987, с. 151). Основные публикации экспериментальных работ трактуют проверку валидности скорее как проверку эффективности и полезности ТЛК. Они очень часто посвящены опыту применения ТЛК для оценки эффективности понимания психотерапевтами своих клиентов { Watson; 1972), понимания супругами друг-друга в процессе семейной психотерапии и т. п.' ( Lifshitz, 1974), механизмам, обусловливающим устойчивость и изменчивость самой системы конструктов ( Rehm, 1971).
|
|
Мы находим подобные работы чаще в «Британском журнале социальной и клинической психологии». Показательно, что в США, где психологи издавна известны своим прагматизмом и меньшей расположенностью к не-стандартизированным исследовательским технологиям, ТЛК до сих пор менее популярен, несмотря на то, что Дж. Келли жил и работал в США.
Недостатки теории и технологии Кеппи
До сих пор весьма трудно найти работы по проверке сравнительной и конкурентной валидности ТЛК и традиционных методик. Одна из немногих — исследование Дж. Кантора ( Cantor, 1976), вкотором опубликован отрицательный результат в попытке найти корреляции между «выпуклостью» (различающей силой) личностных конструктов ТЛК и выраженностью мотивов в «Тематическом Апперцептивном Тесте» (ТАТ).
Серьезные трудности использования метода ТЛК во многом являются продолжением его достоинств. Повышение идеографического потенциала в ТЛК оборачивается тем, что выявленные конструкты и очень часто даже выявленные семантические факторы (интегральные конструкты, получаемые с помощью факторного анализа решеток на ЭВМ) очень трудно объективно интерпретировать. Они, как и результаты любых других проективных методик, требуют привлечения семантической и психологической интуиции исследователя. Начинающим психологам — пользователям ТЛК — трудно опереться на какие-либо обоснованные рекомендации по
выполнению стандартных интерпретаций результатов ТЛК. Отсюда стремление новичков уповать на формально-количественные показатели —такие как размерность семантического пространства, мощность первого фактора (так называемая «монолитность» структуры, «интенсивность» Банни-стера) и т. п.
В случае с «тестом конструктов» возникает известный парадокс — разрыв между высоким уровнем операционализации самой процедуры проведения методики и низким уровнем операционализации в анализе ее результатов. Когда мы пытаемся констатировать, что в такой-то решетке произошло сцепление (слияние) двух объективных факторов, которые в общественном сознании являются независимыми, то на какие данные мы при этом опираемся? Чаще всего на данные нашей семантической интуиции. То же самое относится и к попытке констатации наличия в результатах какого-либо уникального фактора. Мы не можем сделать это, не прибегая к собственной интуиции, ведь мы не имеем исчерпывающих таблиц с факторными нагрузками для всей лексики личностных черт, то есть не имеем перечня стандартных факторов, типичных для общественного сознания в рамках хотя бы одной языковой культуры.
В нашей работе мы поставили задачу восполнить указанный недостаток метода ТЛК — построить универсальный" психологический тезаурус лексики личностных черт русского языка. Причем с опорой не на лингвистическую интроспекцию или теоретико-психологические воззрения какого-либо одного автора (как это было сделано, например, в карте личности К. К. Платонова, 1970), но на основе экспериментально-психосемантического подхода. Решение этой задачи избавило бы психологов от необходимости «покупать» возможности стаьщартизированной интерпретации ценой введения готовых, «заданных» шкал в ТЛК, ценой превращения этого теста в ЛСД — методику «личностного семантического дифференциала» (Шмелев, 1982в).
Завершая данный параграф, специально подчеркнем, что использование словесных обозначений черт личности вовсе не является единственной формой семиотической фиксации личностных конструктов, только лишь наиболее естественной для взрослых образованных людей. Обобщенная схема «техники решеток» предполагает возможность использования и в качестве элементов, и в качестве конструктов развернутых вербальных описаний (как, например, описания поступков и мотивов — см. Петренко, 1983). Это могут быть и сформулированные самим испытуемым (клиентом) вербальные описания событий в его жизни. Например, «каузометрическую биографическую технику» можно рассматривать как частный случай «импликативной решетки», построенной на материале особого рода «конструктивных элементов» — событий жизненного пути (Кроник, 1982). Если бы испытуемые так же легко, как вербальные описания, порождали графическую продукцию, то, безусловно, нашли бы широкое распространение «невербальные решетки».
Но лексика личностных черт дает наиболее компактные средства фиксации своего личностного опыта, что удобно прежде всего для самих испытуемых в ходе заполнения репертуарных, решеток.
СЕМАНТИКА ЧЕРТ ПИЧНОСТИ: ПОКАПЬНЫЕ МОПЕПИ
В этом параграфе мы попытаемся проанализировать известные нам логико-семантические и экспериментальные подходы и модели в области лексики черт, в которых фактически осуществлен анализ своего рода «микроструктуры» — тонкой организации семантического поля отдельных, наиболее высокочастотных терминов черт.
Обыденная и научная концепции черт
Традиция логико-семантического анализа лексики черт восходит, по-видимому, еще к этике Аристотеля, рассматривавшего добродетель как некую «золотую середину» между двумя крайностями. Так, мужество занимает место между хвастовством и застенчивостью, щедрость — между расточительностью и скупостью (цитируется по Швейцер, 1973). Здесь мы видим, как философская мудрость перешагивает некий качественный барьер, отделяясь от обыденного сознания.
На языке пространственных моделей обыденную семантику черт можно интерпретировать в форме так называемой «векторной» модели общественного блага (или модели «желательной перспективы»): «идеальная точка» рассматривается в этой модели как бесконечно удаленная на оси качества (рис. 18). Грубо говоря, девиз обыденного сознания можно сформулировать просто: «Чем больше блага, тем лучше!». Этому сознанию не свойственна идея меры и разумной границы: положительная тенденция экстраполируется до бесконечности.
Житейская психологика в каждом отдельном акте категоризации всегда привносит оценку, она является «оценочно биполярной»: приписывая
Рис. 18а. Векторная модель предпочтения (оценивания)черт.
Рис. 186. Точечная модель оценивания черт.
На рис. 186 функция блага (оценки, предпочтения, полезности) имеет точку перегиба
(седловую точку оптимума), после которой начинает убывать: чрезмерная выраженность
даже положительного качества приводит к неадаптивному поведению.
предмету какое-то свойство, мы всегда подразумеваем при этом какую-то оценку этого свойства. И для социального познания (межличностного восприятия) эта особенность характерна даже в большей степени, чем для познания неживой природы. Эта пристрастность, оценочность восприятия социальных объектов ведет начало, очевидно, от непроизвольной, инстинктивной оценочности восприятия биологических объектов, унаследованной человеком еще от животных: живое подвижное существо, как только мы видим его, должно быть не просто категоризовано, но прежде всего должно быть категоризовано и оценено с точки зрения интересов выживания индивида или вида (как опасное или безопасное, враждебное или дружественное, вкусное или ядовитое, из «своих» или из «чужих» и т. п.)-
В отличие от житейской психологики (обыденного сознания), философское и научное знание портигает идею «разумной меры», идею диалектической взаимосвязи «достоинств» и «недостатков»: вторые объявляются «продолжением» первых не только вследствие афористической риторики, присущей философскому рассуждению, но и в силу сложной системной связи явлений, от которых обыденное сознание абстрагируется.
Семантические пространства черт личности
Теперь рассмотрим пространственные модели черт личности, полученные в относительно более ранних работах (50—70-е годы). Как только появился аппарат многомерного шкалирования и первые еще маломощные компьютеры для его реализации, разными авторами были выполнены десятки исследований, в которых так или иначе оценивались связи между дескрипторами черт, а затем с помощью многомерного шкалирования матриц расстояний (или с помощью факторного анализа матриц корреляций) реконструировалась пространственная модель — черты размещались в семантическом пространстве.
Ограниченная мощность компьютеров в первые годы позволяла охватить подобной технологией, как правило, не более 30 дескрипторов. Наши собственные первые работы в указанной методической схеме были реализованы также на незначительных, не особенно представительных наборах дескрипторов {Шмелев, 1979). Только в начале 80-х годов удалось получить компьютеры, которые позволяли обрабатывать данные по сотням дескрипторов {Шмелев, 1982), а в конце 80-х — уже по тысячам {Шмелев, Похилько, Козловская-Тельнова, 1988; 1991). Но это уже ознаменовало переход к этапу таксономических исследований (см. следующий параграф).
Оставим в стороне самые ранние модели, посвященные механизмам интеграции впечатления о человеке (усреднение — Anderson, 1962; суммирование — Fishbein, Hunter, 1964), хотя в них и представлена косвенно полезная для нас информация. В этом контексте нам важно остановиться на работах, в которых предпринималась попытка структурного моделирования семантического пространства дескрипторов черт личности.
Питер Боркенау (Вогкепаи, 1990) предложил различать три типа пространственно-семантических моделей личностных черт: факторные ( Cattell, 1943; Eysenk, 1967; Guilford, 1987; McCray, Costa, 1987), «циркулятор-ные», или «циркограммные» (circumplex — Leary, 1958; Wiggins, 1973) и основанные на многомерном шкалировании ( Friendly, Glucksberg, 1970; Keiffer а. о., 1975)'. К первой группе автор явно отнес исследования, выполненные в большей мере на материале вопросников с развернутыми формулировками (сложными дескрипторами), чем на материале отдельных слов, и не отнес сюда почему-то разработчиков «личностного семантического дифференциала» ( Osgood, 1962; Kuusinen, 1969), а также работы по факторизации «контрольных списков прилагательных» { Parker, Veldman, 1969).
Основной целью представителей первой группы было достижение так называемой «простой структуры»: чтобы как можно больше черт были однозначно отнесены к одному фактору. Поэтому этот подход во многом сближается с таксономическими исследованиями. Для второй группы моделей характерно стремление, наоборот, «упаковать» как можно больше черт в пространство минимальной размерности — желательно на плоскости. Пожалуй, самая знаменитая из подобных компактных моделей — «круг Лири» ( Leary, 1958; см. на русском языке — «Спецпрактикум по социальной психологии», 1984; Практическая психодиагностика, 2000, с. 410).
Модели, подобные «кругу Лири», строились с расчетом на то, чтобы достичь максимальной связности — чтобы одна черта как бы переходила в другую через ряд промежуточных градаций, то есть возникал бы эффект своеобразного непрерывного смыслового континуума. Циркограмма Лири, как это показано на рисунке, разбита на восемь секторов-октантов. В перечне Лири, состоящем из 128 пунктов-дескрипторов, каждый октант представлен 16 дескрипторами.
Представители третьей группы решают ту же задачу «плотной упаковки»2, но, отказавшись от ограничений векторно-сфероидной модели (рис. 18а) и допуская наличие «идеальных точек» не по краям, а в середине пространства, трудно было ожидать высокой степени совпадения результатов этих разнородных групп исследований. Слишком велики были различия в методических схемах и, главное, в отобранном для исследования лексическом материале. Хотя надо все же отметить, что среди глазных осей семантических пространств, построенных в этот период, намечается определенное смысловое родство. Ось «дружелюбие-враждебность» у Т. Лири хотя и не совпадает, но явно перекликается с фактором «моральной
1 В этот список ссылок мы помещаем работы, процитированные не только самим П. Боркенау, но и рассмотренные в наших собственных более ранних обзорах (Шмелев, 1982, 1983).
2 Goodness of fit — качество подгонки — важнейший критерий в методах многомерного шкалирования ( Kruskal , 1964).
Рис. 19. Круг Лири. По секторам-октантам располагаются:
| __авторитарный; 2 — эгоистичный: 3 — агрессивный; 4 — подозрительный; 5 —
подчиняемый; 6 — зависимый; 7 — дружелюбный; 8 — альтруистичный.
оценки» у Ч. Осгуда, «психотизмом» у Г. Айзенка, «альтруизмом-эгоизмом» в наших ранних работах (Шмелев, 1979). Ось «доминантность» у Лири перекликается с фактором «силы» у Осгуда, «стабильности» у Айзенка. «динамичности» в наших ранних работах. И так далее.
Но в целом уточнение иерархии главных осей пространства (по вкладу в дисперсию), а также повышение воспроизводимости (устойчивости) большого числа личностных измерений можно было ожидать только от продуманных таксономических исследований (см. следующий параграф), охватывающих всю полноту естественных дескрипторов личностных черт. К 80-м годам становилось уже понятно, что даже незначительный акцент при выборе лексики (да и при формулировке пунктов вопросников) в сторону формально-динамических характеристик темперамента выводит на первый план факторы, которые оказались самыми главными у Г. Айзенка и Р. Кэттэлла: «эмоциональная стабильность-невротизм» и «экстра-версия-интроверсия». А небольшой крен в сторону терминов, описывающих социальное взаимодействие (как это было сделано у Т. Лири), делает главными осями семантического пространства факторы, описывающие именно социально-ролевые диспозиции личности (ориентация общения и взаимодействия «к или от», «за или против», «над или под» и т. п.).
Но в целом первые попытки реконструкции ЛСП Fie оставили удовлетворения ни у кого: фактически начиная с третьего фактора между моделями разных исследователей начинался полнейших разброд. У кого-то появлялся третий фактор, перекликающийся с осгудовской «активное-
тыо» (она же «экстраверсия» по Айзенку и Кэттэллу), а у кого-то этот фактор оказывался сцепленным с «силой» в одном монолитном факторе «эмоциональной адаптированное™», или «динамизма».
Несомненно, что кроме офаниченной представительности стимульно-го материала, сказывалось различие методических схем (или «типов данных» в терминологии Р. Кэттэлла). В контексте психосемантических экспериментов нам важно различать не только L-, Q- или Т-данаые (биографические, опросные и тестовые — см. Мельников, Ямполъский, 1985; Первый, Джон, 2000), но и данные, которые получаются в результате использования субъективных суждений в разных экспериментальных ситуациях — приписывание черт людям (свойств — объектам) или оценки сходства между словами. В этой книге мы предлагаем такое условное обозначение для этого типа данных — S-данные, которые можно расшифровать как «семантические данные», или «данные на базе субъективных оценок», «данные шкалирования». В свою очередь, внутри категории S-данных целесообразно различать суждения о сходстве слов и суждения по приписыванию черт внешним объектам (внешним по отношению к языку и самому субъекту).
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 133; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!