ЖИТИЯ ЗОСИМЫ И САВВАТИЯ СОЛОВЕЦКИХ 4 страница
Наутро же ветер утих и воссияло солнце. Пришел Иоанн в часовню поклониться святым иконам, а затем приходит к келии преподобного, желая получить от него благословение и отправиться в путь свой. И сотворил молитву, но не услышал ответа. И снова произнес молитву, но не было ни звука, ни отклика. И стал он стучать в двери — и они отворились. Сотворив молитву, вошел он в келию и почуял дивное благоухание, и (увидел) святого сидящего и, думая, что тот живой, ужаснулся (своей дерзости). И сказал старцу: «Прости меня, честный отче, что я дерзко вошел к тебе, ибо имею большую веру к твоей святости, поэтому не смею отправиться в путь, не получив твоего благословения». И стоял он перед святым, но не услышал от него никакого ответа.
В мантии[50] бо и куколѣ[51] сѣдяше блаженый, и кадилница стояше въскраи его. Келия же бѣ исполнь благоуханиа неизреченаго. И приступль, рече: «Благослови, отче Саватие, к путному шествию раба своего». Та же приник и видѣв его о Господѣ скончавшася.
Блаженный же сидел в мантии и куколе, и рядом с ним стояла кадильница. Келия же была наполнена несказанным благоуханием. И приблизившись, сказал он святому: «Благослови, отче Савватий, раба своего в путь». И, склонившись, увидел, что тот предал душу Господу.
И стоя помышляя, в себѣ глаголаше, взирая ко образу Господня иконы: «О Владыко Господи,что сотворю? Которому разумѣнию вдамся? Аще оставлю мощи преподобнаго сего без управлениа, то боюся, Милостиве, а прикоснутися не смѣю святаго телеси его недостойныма рукама своима, да некако что бѣдно постражу за недостоинъство мое!» И помену в себѣ слово Господне, глаголюща кровоточивѣй: «Вѣра твоя спасеть тя».[52] И дерзнув с вѣрою велиею, приступив, взять и, възложи на рамѣ свои, яко легкый ерем Христовъ,[53] отнесе и положи посреде часовни и, лобзавь со слезами, изыде.
|
|
|
И стоял Иоанн размышляя, и молился про себя, возводя взор к образу Господа: «О Владыко Господи: как мне поступить? Какое принять решение? Боюсь оставить мощи преподобного сего без приготовления к погребению, Милостивый, но и не смею прикоснуться к святому его телу недостойными руками своими — да не навлеку на себя беду за свое недостоинство!» И вспомнил слова Господа: сказавшего жене кровоточивой: «Вера твоя спасла тебя». И, дерзнув с великою верою, приступил, взял его, возложил себе на плечи, словно «легкое бремя Христово», отнес и положил посреди часовни — и, поцеловав со слезами, вышел.
И в той час прииде игумен Нафанаил к чясовнѣ. Изьявил бо бяше преподобный исход свой от телесе тогда, егда комкаше от руку его Пречистых Тайн Тѣла и Крове Господа нашего Исусъ Христа! И облобызав честныя мощи со слезами, и начат въпрашати купца о преставлении святаго. Он же сказав вся извѣстно о блаженнѣм: како прииде прежде еще ему живу сущу; и о всѣх полезных богодуховных словес, яже наказая и́ учише; и о хотящем быти наказании от Господа — въздуха пременении — како прорече; и како виде его и по преставлении сѣдяще, яко жива.
|
|
|
А в это время пришел к часовне игумен Нафанаил. Ведь предрек ему преподобный исход свой из тела, когда причащался из рук его Пречистых Тайн Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа! И облобызав со слезами честные его мощи, стал расспрашивать купца о кончине святого. Тот же подробно рассказал ему все о блаженном: как пришел к нему, когда тот был еще жив; и о всех полезных и богодухновенных словах, которыми поучал его, наставляя; и о том, как предсказал грядущее наказание от Господа — внезапную перемену погоды; и как увидел его — уже после смерти — сидящего, точно живого.
Игумен же въздохнувъ из глубины сердца, рече: «Слава тебѣ, Боже, прославляющему святых своих!»[54] И тако, съ псалмы и пѣснми, честнѣ погребоша святыя мощи преподобнаго Саватия, вдавше персть персти, месяца септеврия в 27,[55] славяще Христа Бога.
|
|
|
Игумен же, вздохнув из глубины сердца, сказал: «Слава Тебе, Боже, прославляющему святых своих!» И так с псалмами и песнопениями достойно погребли они святые мощи преподобного Савватия, земное земле предав и славя Христа Бога, — в месяце сентябре в 27 день.
По погребении же преподобнаго сѣдоста оба вкупѣ, Иоан же и игумен, и рече игумен: «Вѣси ли, Иване, какыя благодати сподобихомься от владыкы Христа, такова свята мужа послужихом погребению?» И начатъ повѣдати ему о житии святаго на островѣ и о пришествии со острова, како единъ по морю плавание творя, и яже слыше от устъ блаженаго. Онъ же начат дивитися, глаголя: «Въистинну, господине отче, мене недостойнаго много наказа от Божественых Писании, како жити подобает православному християнину и имѣти чистоту и цѣломудрие и милость к ближнему; и како прорече ми святая уста его хотящее быти божие наказание и человеколюбие? И аще бых увѣдѣлъ честное его преставление, то никакоже бых отступил от кѣлья сея! Но и о семь благодарю всемилостиваго Бога, яко сподоби мя видети преставльшася земнаго аггела, а небеснаго человека яко жива сѣдяща, и по преставлении, отнести в часовню честныя и трудолюбныя его мощи!» И дасть игумену милостыню доволну.
|
|
|
После погребения преподобного сели они вместе, игумен и Иоанн, и сказал игумен: «Знаешь ли, Иван, какой благодати мы удостоились от Владыки Христа, послужив погребению такого святого мужа?» И стал рассказывать ему о жизни святого на острове, и о том, как пришел он с острова, один плывя по морю, и обо всем том, что слышал из уст блаженного. Тот же удивлялся, говоря: «Воистину, господине отче, и меня, недостойного, он много наставил от Божественного Писания, как подобает жить православному христианину и иметь чистоту и целомудрие, и милость к ближнему; и ведь как он предрек мне святыми своими устами грядущее наказание Божие и человеколюбие Его! О, если бы я знал о святой его кончине, то никоим образом не отлучился бы из этой келии! Но и за то благодарю Всемилостивого Бога, что удостоил меня видеть земного ангела и небесного человека, — сидящего и после кончины, точно живого, — и отнести в часовню честные и трудолюбивые его мощи!» И подал игумену довольно милостыни.
И тако, чюдящеся, воздаша хвалу Богови, творящему дивная чюдеса святыми своими угодникы, «ихже око не видѣ и ухо не слыша и на сердце любострастнаго не взыде, яже уготова Богъ любящимь Его».[56]
И так, дивясь, воздали они хвалу Богу, творящему святыми своими угодниками дивные чудеса, «которых ни око не видело, ни ухо не слышало, и не приходило то на сердце любострастного, что уготовал Бог любящим Его».
И разыдошася кождо восвоя, носящи яко съкровище многоцѣнно[57] в домы своя молитвы святаго Саватиа, славяще святую Троицу: Отца и Сына и Святаго Духа, нынѣ и присно и в вѣки вѣком. Аминь.
И разошлись они каждый в свою сторону, неся в дома свои, словно некое сокровище многоценное, молитвы святого Савватия и славя Святую Троицу, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
ЖИТИЕ И ПОДВИЗИ И ОТЧЯСТИ ЧЮДЕС ПРЕПОДОБНАГО И БОГОНОСНАГО ОТЦА НАШЕГО ИГУМЕНА ЗОСИМЫ, НАЧЯЛНИКА СОЛОВЕЦЬСКЫЯ ОБИТЕЛИ, И О ПРИШЕСТВИИ ЕГО НА ОСТРОВЪ СОЛОВЕЦСКЫЙ, И О ЗАЧЯЛЪ МОНАСТЫРЯ ТОГО
ЖИТИЕ И ПОДВИГИ И НЕКОТОРЫЕ ИЗ ЧУДЕС ПРЕПОДОБНОГО И БОГОНОСНОГО ОТЦА НАШЕГО ИГУМЕНА ЗОСИМЫ, ОСНОВАТЕЛЯ СОЛОВЕЦКОЙ ОБИТЕЛИ, И О ПРИШЕСТВИИ ЕГО НА ОСТРОВ СОЛОВЕЦКИЙ, И О НАЧАЛЕ МОНАСТЫРЯ ТОГО
Благослови отче!
Благослови, отче!
По преставлении же блаженнаго Саватиа минувшу единому лѣту,[58] хотя Человеколюбец Богъ въздвигнути мѣсто оно, да в незабвении труди угодника его изъостанут. И въсхотѣ болма прославити, идѣже преподобный Саватий лѣта многа препроводивь[59] житиемь чюдным и трудолюбным пребываниемь въ островѣ Соловецком, якоже преди речеся, по аггельскому речению яже рекоша к женѣ: «Сие мѣсто благоволи Богъ селение иноческаго жития быти». И тако судбамъ Божиимъ изволися и молитвами присвятыа Богородица въздвигнути мѣсто то.
Прошел год после кончины блаженного Савватия, и пожелал Человеколюбец Бог восстановить то место, чтобы труды угодника Его не остались в забвении. И восхотел Он еще больше прославить остров Соловецкий, на котором преподобный Савватий провел многие годы чудной и трудолюбивой жизни, о чем было сказано выше, — по пророчеству ангелов, сказавших <карельской> жене: «Благоизволил Бог, чтобы место это было селением иноков». И так, изволением Божиим и молитвами Пресвятой Богородицы, суждено было тому месту быть восстановленным.
Бѣ нѣкый муж от тамо живущих, в веси Шунга[60] нарицаемо, именем Зосима. Сьй бяше благочестиву и богату родителю сынъ,[61] и измлада възраста нравъ имѣя аггелъ, дѣтьскых глумлений ошаяшеся отнюд. Прежде бо бѣста родителя его имуща житие в Великом Новѣгородѣ, и тако вселистася въ оной веси близъ моря. Ту убо хотяста житие имѣти — яко двѣстѣ верстъ от моря или множае, тамо бо хотяше Богъ прославити угодника своего.
Был некий муж среди местных жителей, в деревне, называемой Шуньга, по имени Зосима. Был он сын благочестивых и богатых родителей и, с юных лет имея ангельский нрав, всячески сторонился детских забав. Прежде родители его жили в Великом Новгороде, а потом поселились в той деревне вблизи моря. Там захотели они жить — примерно в двухстах верстах от моря или немногим более, ибо там пожелал Бог прославить угодника своего.
Тъй отвержеся мира и бысть мних.[62] И желааше мѣста пустыннаго, еже уединитися и единъ единому Богу бесѣдовати въ молитвах, «якоже желает елень на источникы водныя».[63] И помышляаше в себѣ, глаголя: «Како азъ и еще сыи исполу, вмалѣ отвержение мира сътворих — словом, писано есть: „не словесемь отвержения мьзды даются, но дѣлателем”,[64] а „не послушници закона спасаються, но творци”.[65] Родителем всегда пред очима моима и всѣм ближникомь по плоти, другом же и знаемым, и съобращаяся посреди их, — что же есть мое отвержение от мира? Писано бо есть: „Не любите мира и яже в нем”,[66] не бо есть мощно единѣм окомь зрѣти на небо, а другимь на землю,[67] ни пакы „единому рабу двѣма господинома работати, любо единаго възлюбит, а другаго възненавидит, или единаго держится, а о друзѣм же нерадити начнеть, сирѣч, Богу работати и мамонѣ”».[68] Сия помышляющу рабу Божию Зосимѣ всегда вь сердци своемь — и разгараашеся на любовь Божию по вся дни и нощи, како бы отлучитися от мира, и прилагаше любовь к любви и огнь ко огню и искаше спомогающаго ему въ духовный подвиг.
Отрекся Зосима от мира и стал монахом. И, как «олень стремится на источники вод», так и он желал найти место пустынное, чтобы уединиться и в молитвах наедине беседовать с Богом. И размышлял он про себя, говоря: «Ведь я еще наполовину состоялся, лишь в малом отречение от мира совершил — только словом, но написано: „Не за слова отречения дается награда, но за дела”, а также: „Не слушающие закон спасаются, но исполняющие его”. А я всегда имею перед глазами своими родителей и всех близких своих, друзей и знакомых, и нахожусь среди них — в чем же отказ мой от мира? Ведь написано: „Не любите мира, ни того, что в нем”, ибо невозможно одним оком смотреть на небо, а другим — на землю или „одному рабу служить двум господам: либо одного возлюбит, а другого возненавидит, либо одному станет усердствовать, а о другом не радеть, — то есть Богу служить и мамоне”». Об этом постоянно размышлял в своем сердце раб Божий Зосима, и разгорался любовью к Богу во все дни и ночи, желая уйти от мира, и прилагал любовь к любви и огонь к огню, и искал себе помощника в духовном подвиге.
Таже по малѣ времени по Божию смотрению прилучися обрѣсти Зосимѣ прежереченнаго раба Божия старца Германа, иже бѣ преже съжительствовавый съ блаженным Саватием на томъ Соловецком островѣ. И начаста бесѣдовати к себѣ духовнѣ друг къ другу. Герман же начат повѣдати ему о блаженнѣм Саватии: како подвизася въ островѣ Соловецком, и како, ему отшедшю съ острова, блаженый подвиг течения съвершивъ на брезѣ морстѣмь.
И вот в скором времени случилось ему встретить, по Божьему промыслу, вышеупомянутого раба Божия старца Германа, который прежде жил вместе с блаженным Савватием на Соловецком острове. И завели они между собой духовную беседу. Герман стал рассказывать ему о блаженном Савватии: как подвизался он на Соловецком острове и как, после ухода Германа с острова, блаженный окончил свой путь на морском берегу.
Зосима же, слышав бесѣду о святѣм и о состоянии острова и угодных мѣстех къ устрою манастыря: иже дѣлныя земля, и древа к създанию храмов, и многы езера с рыбами, и морских рыбъ ловитвы — и слышав сие Зосима от Германа, радовашеся духомь, и рече в себѣ, очи возвед на небо, глаголя: «Господи, Владыко Человеколюбче, постави мя на путь, в он же пойду,[69] и како спасуся, Милостиве!» И тако просвѣтишася ему очи сердечнѣи;[70] начат съвѣтъ творити о путном шестьвии по морю с Германом, како бы достигнути Соловецкаго острова. Рече к Герману: «Давидъ Богоотець[71] в пѣснех рече: „Въпроси бо, рече, отца твоего — и възвѣстит тебѣ, и старца твоя — и рекут тебѣ”»;[72] и открываше Зосима Герману тайная сердца своего, не бо терпяше скрытися Божия велѣния съкровище; яже Богъ благоволи, сих человекъ преложити не можеть. Понеже бо яко огнь възгорѣся вь сердци блаженнаго Зосимы от великаго желания. И тако съ многим тщаниемъ устраяетъ к морю хотящаго ему путнаго шествия. Съвосприемлеть же с собою и Германа и вся потребная ко устрою мѣстному.
Зосима же, слушая рассказ о святом, и о расположении острова, и о местах, пригодных для создания монастыря: о земле для возделывания, и о деревьях для строительства, и о множестве рыбных озер и мест для лова морской рыбы — слушая обо всем этом Германа, Зосима радовался духом и молился про себя, возводя очи к небу: «Господи Владыко Человеколюбче, направь меня на путь, которым пойду, и так да спасусь, о Всемилостивый!» И тогда просветились у него очи сердечные; и стал он советоваться с Германом о морском путешествии, как бы добраться до Соловецкого острова. И сказал он Герману: «Богоотец Давид изрек в песнях: „Спроси отца твоего — и возвестит тебе, и вопроси старцев твоих — и рекут тебе”», — и открыл Герману тайны сердца своего, ибо более не могло быть сокрыто сокровище веления Божия; ведь того, что благоизволил Бог, человек изменить не может. Потому что как будто огонь разгорелся в сердце блаженного Зосимы от такого великого желания. И так стал он с великим усердием готовиться к предстоящему морскому путешествию. Увлек же с собою и Германа и (начал собирать) все, что необходимо для устройства на том месте.
В та же времяна отець его, болѣзнию огненою обьятъ быв, отиде к Господу. Мати же его оста вдовьствующи. Он же съ многыми слезами и псалмопѣнием честнѣ погребе отца своего, — и приходит в дом отчий, съвѣщая съвѣтъ благъ своей родителници, глаголющи ей: «Госпоже моя мати, Богу тако изволившу — твоего супруга, а моего отца отшествие. Богу изволившу тако. Не вся ли прах, не все ли пепелъ?»[73] Она же, повинувшися всей быти воли его, рече: «Якоже повелиши, чадо, никако же преслушаю тебе ни в чем же». И тако блаженый съвѣщавает оставити дом и имѣние, отити тамо близ сущи девическый манастырь и прияти великий аггельскый образ. Мати же, все сътворив по воли его, отиде в манастырь и вся остави, якоже годѣ бысть ему. И тако блаженный, расточив вся имѣния своя убогим и родитель своих вся жителства домовная раздавъ нищим, рабы же и рабыня вся свободи и достойную часть имѣния подадѣ им. Сам же на предняя подвигы възвращается, пакы второе отвержение мира сътворяет[74] (первѣе — родителей и сродникъ по плоти, пища и всѣх красных мира): рода и отечества и всѣх знаемых удаление.[75]
А в это время отец его, заболев горячкой, отошел ко Господу; а мать его осталась вдовой. Он же со многими слезами и псалмопениями достойно похоронил отца своего — и приходит в отчий дом и говорит родительнице своей, давая ей добрый совет: «Госпожа моя мати, Бог так изволил — взять твоего супруга и моего отца. Божия на то воля. Не все ли прах, и не все ли пепел?» Она же, повинуясь во всем его воле, говорит: «Что ни повелишь мне, чадо, ни в чем тебя не ослушаюсь». И дает ей блаженный Зосима совет: оставить дом и имение и уйти в близлежащий женский монастырь, и принять там монашеский постриг. Мать же его, во всем следуя его воле, ушла в монастырь — и все оставила, как ему было угодно. Блаженный же раздал все имение убогим и весь домашний скарб, оставшийся от родителей, отдал нищим, а слуг отпустил и немалую часть имения им отдал. Сам же возвратился к прежним подвигам — и второе отречение от мира совершил: ранее — родителей и родственников своих оставил и отверг все услады мирской жизни, (а теперь) род и отечество свое покинул и от всех знакомых удалился.
И приходить на прежереченное мѣсто к Герману и, вся устроивъ к морскому плаванию, таже пути касаются, по морю шествие творяще. И тако, Божиим строением, вѣтру пособну дыхающу, въ вторый день достизаютъ острова Соловецскаго. И поставиша карбасъ въ пристанищи, сам же въсходить на островь с Германом предиреченым. И начатъ блаженый Зосима обходити мѣста острова того, помышляаше в себѣ, гдѣ бы на коемь мѣстѣ манастырю здатися подобно, аще Богъ изволить и Пречистая Богородица. Обрѣте же мѣсто ко устроению, доволно на вмѣщение обители и зѣло изрядно и прекрасно, да и езеро близ над моремъ, яко единѣм стрѣлениемь вдалѣе, и пристанище моря тихо и невлаемо.[76] Ту бо бѣ и ловитва рыбамъ морьскым. И на том мѣсте поставиша шатеръ свой и в нем пребыша, всю нощь бдяще и молящеся, поюще псаломьская пнѣния съ многою вѣрою къ Христу Богу и Пречистѣй Его Матери и всею духовною любовию друг къ другу.
И приходит он на прежнее место к Герману — и, все приготовив к плаванию, отравляются они в путь по морю. И так, Божиим устроением, при попутном ветре, на второй день достигают острова Соловецкого. Поставили они лодку в удобном месте и вместе с вышеназванным Германом поднялись на остров. И стал блаженный Зосима осматривать остров, размышляя про себя, в каком месте монастырь следовало бы устроить, если изволит Бог и Пречистая Богородица. И нашел такое место — просторное для размещения обители, удобное и очень красивое; невдалеке над морем было озеро — на расстоянии полета стрелы — и морской залив был тихий и укрытый от ветра. Тут же была и заводь для лова морской рыбы. И на том месте устроили они себе шалаш и провели в нем ночь в бдении, молясь и поя псалмы, со многою верою ко Христу Богу и Пречистой Его Матери, и имея друг ко другу любовь духовную.
Утру же бывшу, изшедшу блаженному Зосимѣ из шатра, явльшуся ему нѣкоему страшну видѣнию: лучю пресвѣтлу, просвѣщающу его, и осиянию Божественому осиявшу мѣсто оно. И ужас нападе на нь от таковаго видѣния; и зрит кь востоку церковь превелику зѣло, пречюдну, простерту на воздусѣ стоящу. И от таковаго видѣния страшнаго измѣнися образом, и прииде кь Герману, и начатъ повѣдати видѣние.
Когда же настало утро, вышел блаженный Зосима из шалаша — и было ему явлено некое предивное видение: увидел он луч пресветлый, который всего его просветил, и Божественное сияние место то осияло. Объял его ужас от такого видения; и видит он на востоке церковь, стоящую на воздухе, большую и прекрасную, простершуюся над землей. От такого пречудного видения изменился в лице Зосима — и пришел к Герману, и стал рассказывать ему о видении.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 120; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!