История о великом князе Московском 47 страница
Паки по дву лѣтех потом, приемлетъ от богатых нѣкоторыхъ немало сребра в возложение Господеви и возвращается ко оной пустыни, уже с нѣкоторыми другими. И тамо, на устию предреченые Колы-реки, созидает монастырь и в нем поставляет церковь во имя пребезначалные Троицы. Собирает там среду мнишескую и правило им священное уставляет, заповедающе имъ обще и отнютъ нестежателно жителствовати, сирѣчь бѣзъименно, своими руками пищу набывающе, яко рече великий апостолъ: «Аще кто не дѣлаетъ, да не ястъ»,[247] и паки: «Руце мои послужиша ми и сущим со мною».[248] Потомъ приходящих к нему оныхъ глубокихъ варваровъ наказуетъ помалу и нудит на веру Христову, понеже искусенъ уже былъ языку ихъ. Произволившихъ же нѣкоторых оглашаетъ к пути спасенному и потом присвещает святым крещением. Яко сам онъ поведал ми, иже той языкъ лопский, которые просветѣся с святым крещениемъ, людие зѣло просты и кротцы и отнюдь всякого лукавства неискусны, ко спасенному же пути тщаливы и охочи зѣло, яко последи множества от нихъ мнишеское житие возлюбили за благодатию Христа нашего и за того священыми учени, понеже, науча ихъ писанию и молитвы нѣкоторые привелъ им от словенъска въ их языкъ.
А два года спустя он получает от некоторых богачей много денег для возложения Господу и возвращается в ту пустынь, но уже не один. Там, в устье названной реки Колы, он создает монастырь и в нем возводит церковь во имя безначальной Троицы. Там он собирает общество монахов и устанавливает для них священный закон, предписывая им общую и вполне нестяжательскую жизнь, то есть без имений, своими руками добывая себе пропитание, как сказал великий из апостолов: «Если кто не работает, тот не ест», и еще: «Руки мои послужили мне и тем, кто со мною». Затем он понемногу обучает приходящих к нему диких варваров и подводит их к вере Христовой, ведь тогда он уже знал их язык. Некоторых пожелавших он оглашает для пути спасения, а затем просвещает через святое крещение. Как рассказывал он мне сам, этот народ лопарей, просветившихся в святом крещении, люди очень добрые и кроткие; они не способны ни на какое лукавство, но расположены и склонны к пути спасения, так что впоследствии многие из них возлюбили монашескую жизнь по благодати нашего Христа и по священной науке Феодорита, потому что он научил их письму и перевел с церковно-славянского на их язык некоторые молитвы.
|
|
|
Потом же по лѣтех немалѣхъ, егда распространяшеся в том языце проповед евангелская и явленны бысть чюдеса и знамения нѣкоторыя, — яко глаголетъ божествены Повелъ, знамение, рече, не вѣрующимъ, но бѣзверников ради,[249] — тогда наученых от него и оглашеных лопянъ единаго дня крестишася яко две тысячи и со женами, и детми. Сице он блаженый, апостолом подобны мужъ, исправилъ во глубокихъ варварех за благодатию Христовою, труды своими!
|
|
|
Много лет спустя, когда в этом народе распространилась евангельская проповедь и были явлены чудеса и знамения, — как говорит божественный Павел, что, дескать, знамение не для верующих, но для неверующих, — тогда за один день крестилось тысячи две обученных им и оглашенных лопарей с женами и детьми. Вот что совершил своими трудами для диких варваров этот блаженный, подобный апостолу человек!
Что же по сих начинаеца? Не терпит древни супостат человѣческого рода, очима завистными зряще благочестие возрастаемо, разсядашася ненавистию. И что же творит? Подущаетъ на него новособраных монастыря мнихов, шепчюще невидимо во уши и глаголюще имъ во сердце: «Тяжекъ, рече, вамъ и неподъемъ. И никтоже можетъ от человѣков претерпѣти уставом, вамъ преданнымъ от него. Како можете безъ именей жити, своими руками хлѣба добывающе?» Понеже другую заповедь отецъ был Феодорит предал имъ уставу Соловецких Зосимы и Соватѣя: «Ктому не токмо женамъ, а ни скота единого отнюдъ женского полу не имѣти тамо», сего ради сложившеся со Дияволом, мниси оные взнеистовишася: имаютъ старца святого и биютъ нещадно, и не токмо из монастыря извлечают, но и от страны тое изгоняютъ, аки врага нѣкоего. Он же поиде от тѣх пустынь по неволѣ во вселѣную, и бываетъ игуменъ во едином маломъ монастырѣ в Новогратцкой землѣ лежащим и тамо аки два лѣта пребылъ. Потом возвестил о нем Артеми премудры[250] цареви, ибо тогда былъ игумен великим Сергиева монастыря. Царь же абие призывает к себѣ его и поставляется от архиепископа архимандритом Еуфимиеву монастырю, яже близу великого мѣста Суздоля лежитъ. Там оное достоинство того великого монастыря управляет лѣтъ четыре або пят. Понеже и тамъ обрелъ зело необнузданных мнихов и своеволно, не по уставом и святым правилом живущих, ихже уздает и востязает страхом Божиим, наказующим по Великому Василиеву уставу жителствовати. Ктому не токмо мнихов, но и самого епископа суждалского за сребролюбие и пиянство напоминает и обличает, понеже былъ мужъ не токмо в разумѣ и премудрости мног, но и от рождения своего чистъ и непороченъ, ктому и трезвость во вся дни живота своего храняще. И сихъ ради, яко глаголетъ Златоусты, сопротився правда неправде, милосердию лютость, воздержанию невоздержание, трезвости пьянство и прочие. Того ради, ненавидяще его яко мниси и такъ епископъ гратский.
|
|
|
|
|
|
Но что же случается после этого? Не может вытерпеть исконный враг рода человеческого, глядя завистливыми глазами на возрастание благочестия, и разрывается от ненависти. И что же он устраивает? Он натравливает на него собранных заново монахов монастыря, незримо нашептывая им в уши и говоря им в сердце: «Тяжек, дескать, он для вас и нестерпим. Никто из людей не в состоянии стерпеть устав, назначенный им для вас. Как можете жить вы без собственности, добывая хлеб своими руками?» А поскольку Феодорит ввел у них по уставу соловецких отцов Зосимы и Савватия еще одну заповедь: «Сверх того, не только женщин не допускать туда, но и скота женского пола», соединившись с Дьяволом, эти монахи впали в неистовство: хватают они святого старца, нещадно бьют и не только выволакивают из монастыря, но изгоняют из края, как какого-нибудь врага. И пошел он против воли из той пустыни к людям и оказался игуменом в одном небольшом монастыре, находящемся в Новгородской земле, и пробыл там года два. Затем премудрый Артемий, который был тогда великим игуменом Сергиева монастыря, сообщил о нем царю. И тотчас царь призывает его к себе, а архиепископ ставит его архимандритом Евфимиева монастыря, что находится поблизости от большого города Суздаля. Четыре или пять лет управлял он там достоянием этого большого монастыря. А так как и тут нашел он весьма необузданных монахов, живущих своевольно, не по уставу и святым правилам, он обуздывает их и усмиряет Божьим страхом, обучая их жить по уставу Василия Великого. Кроме того, он не только монахов, но и самого епископа суздальского вразумляет и обличает за сребролюбие и пьянство, потому что был он человек не только великого ума и мудрости, но чист и непорочен с самого рождения, соблюдая при этом трезвенность в течение всей жизни. Вот почему, как говорит Златоуст, восстала неправда на правду, жестокость на милосердие, невоздержанность на воздержание, пьянство на трезвость и так далее. Вот почему ненавидели его и монахи, и епископ города.
В тѣх же тогда лѣтех возврастоша плевелы между чистою пшеницею спания ради и опилства многаго пастырей нашихъ, сирѣчь отроды ересей люторскихъ: явишася лясфиму[251] на церковныя догматы. Митрополитъ же росиский за повелѣнием царевым повелѣл оных ругателей вездѣ имати, хотяще истязати ихъ о расколѣхъ ихъ, имиже церковь возмущали, и гдѣ елико аще обретенно их, вездѣ иманно и привожено до мѣста главного Московского, паче же от пустынь заволскихъ, бо и там прозябоша оная ругания. И началось было сие дѣло исперва добрѣ, но в конецъ злыи проиде, сего ради, иже восторгающе плевелы[252] исторгали с ними и святую пшеницу, по Господню словеси. Ктому и тѣхъ расколниковъ, яже были достойни исправлению пастырскому, сотвориша над ними немилосердие и прелютое мучение сице, яко мало напреди нами слово изъявит.
В те годы по лени и по великому пьянству наших пастырей между чистой пшеницей возросли тогда плевелы, то есть отпрыски лютеранских ересей, и обратились с бласфимией на догматы церкви. По царскому распоряжению митрополит российский велел хватать повсюду таких хулителей, желая извлечь их из их ересей, которыми смущали они церковь, и где только ни находили их, повсюду хватали и приводили в главный город Москву, особо из заволжских пустыней, потому что и там проросли эти хулы. Сперва началось было это дело хорошо, но конец получило плохой, потому что, исторгая плевелы, исторгали вместе с ними, по слову Господню, святую пшеницу. А кроме того, тех из еретиков, кого можно было по-пастырски исправить, подвергли немилосердной и жестокой муке, — чуть позже об этом пойдет речь.
Егда видѣвше любостяжательные, всякого лукавства исполненыя мнихи приводимых от заволскихъ предреченыхъ пустынь и от инуды расколниковъ, тогда оклеветают преподобного и премудрого Артемия, — бывшего игумена Сергиева монастыря, иже бо онъ отшелъ в пустыню, и царя не послушав, от того великого монастыря, многого ради мятежу и любостяжателныхъ, издавна законопреступныхъ мниховъ, аки бы онъ причастенъ и согласникъ былъ в некоторыхъ люторскихъ расколохъ. Такожъ и на другихъ мниховъ, по Великого Василия уставу живущихъ нестяжателно, неповине лжеклевещут. Тогда абие царь нашъ и с преуродивыми епископы, отнют неискусными, уверилъ имъ и собралъ соборище, отовсюду совлече духовного чину тамошнихъ и повелѣлъ привести ис пустыни, оковавши, преподобного мужа Артемия, тако честного и премудрости исполненного, не поставя очевистя, а ни на суде еще бывша, и другого старца нарочита, в жителстве нестяжателномъ провозсиявша и Писаниемъ Священымъ искусного, Саву именемъ, по наречению Шахъ. Егда же собрано соборище оно и поставлены и истязаны расколницы о руганию ихъ на церковные догматы, тогда между ими Артемия истязано и вопрошенно. Онъ же, яко неповины, со всякою кротостию отвещеваша о своемъ правоверию. Лжеклеветников же, паче же реку сикованцовъ, вопрошено о доводе: они же подали свидетелей мужей скверных и презлых. Старецъ же Артемий отвещал, иже не суть достойны свидѣтелствовати. Они же паки подоли Федорита Соловецкого, архимандрита суща суздолского, и другаго старца славного во преподобию, Иоасафа Белобаева, аки бы тѣ слыхали хулные словеса от Артемия. Егда же тѣ нарочитые мужие на свидѣтелство поставлены, тогда обличиуш наветника главного Нектария, мниха ложне клевещущаго; Артемия же оправдаше, яко отнюдъ неповиного, паче же во всякомъ преподобию провозсиявшаго. Тогда епископъ суздолский онъ, пияны и сребролюбны, по ненависти первой, глагола: «Феодорит, рече, давны согласникъ и товарищъ Артемиевъ, негли и сам еретникъ есть, понеже с нимъ во единой пустыне немало лѣт пребылъ». Царь же нашъ, напамятуючи, иже Артемий зѣло похваляет Феодорита пред нимъ, абие уверивъ, яко пияный пияному и вредоумный вредоумному, понеже ктому и ненависть на него имѣлъ, иже не послушал его и не хотил болши быти на игуменстве в монастыре Сергиеве. Нѣцыи же епископи оправдавша его, вѣдуще его быти мужа нарочита. Тогда же царь с митрополитом своим, угождающе ему во всемъ, и со другами, яко рѣхъ, неискусными и пияными епископы, вмѣсто исправления и духа кротости (...) оныхъ расколниковъ не наказуютъ любезно, но со всякою яростию и лютостию зверьскою в заточение, далнеѣ грады, уские и темные темницы отсылаютъ окованыхъ. Такожде и преподобного, оковавши веригами желѣзными, биютъ неповинного святога мужа, отсылаютъ аже на Солевецкий остров в вечное заточение аже до смерти. И того предреченного мниха Саву такоже в заточение на смерть отсылают к ростовскому владыце Никандру, въ пиянстве пограженному. И запровадивъши Артемия на Соловки, и вмѣщут зѣло в ускую кѣлью, не повелѣвающе ему дати и ни малого утешения отнютъ. Гоняще бо на того епископа богатые и миролюбивые, такъ и оные вселукавые и любытяжателные мниси, иже бы не токмо не былъ в Руской землѣ онъ мужъ, но иже бы и имя его не именовалось. А то сего ради: прежде бо его царь зѣло любяше и многожды бѣседовавше, поучаяся от него, они жъ боящеся, да не паки в любовь ко царю приидетъ и укажетъ цареви, иже яко епископи, такъ и мниси с началники своими законопреступно и любостяжателно, не по правиломъ апостолскимъ и святыхъ отецъ живутъ. Сего ради всякия творяху, дерзающе и сполняюще такъ презлыя дѣла свои на святыхъ, да покроютъ злость свою и законопреступления. Понеже тогда и другихъ неповиныхъ мужей помучиша различными муками, научающе на Артемия клеветами, иже доброволне не возмогаша навести ихъ, негли и мукъ не претерпевши, нѣчто произнесут. Таковъ въ нынешнем веце, паче же во оной землѣ, презлый и любостяжателный, лукавства исполненъ мнишеский родъ! Воистину всяких катовъ[253] горши, понеже к лютости вселукавъ зѣло. Но ко предреченной повести о Феодорите возратимся.
Когда монахи-стяжатели, исполненные лукавства, увидели еретиков, приводимых из упомянутых заволжских пустыней и из других мест, тогда возводят они клевету на преподобного и мудрого Артемия — бывшего игумена Сергиева монастыря, который, не послушав царя, ушел в пустынь из этого большого монастыря из-за раздоров и корыстолюбивых, закоренелых в законопреступлениях монахов, — что будто бы он был участник и сторонник некоторых лютеранских ересей. Возводят они неосновательную клевету также и на других монахов, живущих без собственности по уставу Василия Великого. А наш царь с совершенно невежественными и юродивыми епископами, не выставив свидетеля и еще до суда, поверил им и тотчас тогда созвал собор, собрав отовсюду тамошних лиц духовного звания, и велел привести из пустыни в оковах преподобного мужа Артемия, столь честного и исполненного премудрости, и другого знаменитого старца, блиставшего своей бескорыстной жизнью и познаниями в Священном Писании, по имени Савва, по прозванию Шах. Когда собрали этот собор и когда представили и испытали еретиков в связи с хулой на догматы церкви, то среди них был испытан и допрошен Артемий. Ни в чем не виновный, вполне кротко изложил он свою правую веру. Спросили доказательств у доносчиков, а вернее сказать сикофантов, и они выставили свидетелями скверных и злобных людей. Но старец Артемий возразил, что они не способны быть свидетелями. Тогда они выставили Феодорита Соловецкого, бывшего суздальским архимандритом, и другого старца, известного своей добродетельностью, Иоасафа Белобаева, якобы те слыхали хулительные речи Артемия. И когда эти знаменитые мужи дали свое свидетельство, то обличили они главного наговорщика монаха Нектария за ложный донос, а Артемия оправдали как ни в чем не повинного, но напротив — воссиявшего всеми добродетелями. Тогда тот пьяный и корыстолюбивый епископ суздальский сказал из прежней ненависти: «Феодорит, дескать, старый союзник и товарищ Артемия, может, он и сам еретик, потому что пробыл с ним в одной пустыни много лет». А наш царь, помня, что Артемий очень расхваливал ему Феодорита, тотчас поверил, как пьяный пьяному и злонамеренный злонамеренному, к тому же была у него к Артемию ненависть, что не подчинился ему и не захотел больше быть на игуменстве в Сергиевом монастыре. Однако другие епископы оправдывали его, зная его как знаменитого человека. Тогда царь со своим митрополитом, угождающим ему во всем, и с другими невежественными и пьяными, как я уже говорил, епископами не поучает с любовью еретиков, но вместо исправления и духа кротости с яростью и зверской жестокостью ссылает их скованных в заключение в отдаленные крепости, в тесные и темные тюрьмы. Также и преподобного невинного святого мужа, сковав железными узами, бьют и ссылают на вечное до самой смерти заключение на Соловецкий остров. А упомянутого монаха Савву тоже ссылают в заключение до смерти к ростовскому владыке Никандру, погруженному в пьянство. И, доставив Артемия на Соловки, бросают его в очень тесную келью, не позволяя сделать ему ни малейшего облегчения. Преследовали его как богатые и любящие мирское епископы, так и эти лукавые и корыстолюбивые монахи, чтобы не только не было в русской земле этого человека, но даже бы и имя его не называлось. И вот почему это: раньше очень любил его царь и часто беседовал с ним, поучаясь от него, и они боялись, чтобы опять не полюбил его царь, а он не указал бы царю, что как епископы, так и монахи со своими настоятелями живут не по правилам апостолов и святых отцов, нарушают закон и любят имущество. Вот почему они творят все это, осмеливаясь совершать злобные действия против святых, чтобы скрыть свою злобу и преступления. Тогда ведь они и других невинных людей замучили разными муками, напуская их с клеветой на Артемия: может быть, тот, кто добровольно не захотел повторить ее, произнесет, не вытерпев мук. Таков-то в наше время в этой стране злобный, корыстолюбивый, исполненный коварства род монахов! Поистине хуже он всяких палачей, потому что сверх свирепости еще и очень лукав. Однако возвратимся к начатому рассказу о Феодорите.
Тогда же онъ блаженны мужъ неповинне пострадалъ ото лжесшивателѣй, наипаче же от того-то епископа суздолского, пьяного и сребролюбиваго, яже клеветаше вкупе на нь со мнихи монастыря Евфимиева, яко имуще на нь ненависти, предреченныя ради вины. Но аще и многия замыкаяху на нь сикованицы,[254] но не можаху ни единого приткнути, но абаче, яко они вселукавые мниси искусны тому, в неволю отослаша его в монастырь Кириловъ, в немже той епископъ сузъдолский прежде игуменомъ былъ до тѣхъ, и ученицы его отомстятъ его прежнюю ненависть епископа. Онъ же егда тамъ завезенъ былъ, и видяще его тамо живущии мнисии, нарочитые и доброжителныя мужие, яже не суть вѣдомы о лукавомъ советѣ и о презломъ дѣле ихъ, вседушне ради ему бывше, видеще бо его мужа издавна во преподобию и святыни многа. И о семъ паче лукавыя мнихи и завестию разъседаеми были, видѣвше мужа от налѣпшихъ и святыхъ мниховъ почитаема, и вяща прилагаху ему ругание и бѣсчестие. И пребыль святый у нихъ аки полтора лѣта, в таковыхъ бедах притерпѣвающе.
Этот блаженный человек без вины пострадал тогда от сочинителей лжи, в особенности от того пьяного и корыстолюбивого суздальского епископа, который клеветал на него вместе с монахами Евфимиева монастыря, потому что относился к нему с ненавистью по названной уже причине. Но хоть и набрасывали на него много сикофантий, не могли ни одной зацепить, и все же, поскольку лукавые эти монахи в этом мастера, сослали его в заключение в Кириллов монастырь, в котором игуменом был раньше этот суздальский епископ, чтобы ученики того мстили ему по старой ненависти епископа. Но когда привезли его туда и увидели его жившие там порядочные монахи, мужи образцовой жизни, не знавшие о коварном умысле и о злобных происках лукавых монахов, они от всей души обрадовались ему, зная, что этот человек издавна велик добродетелями и святостью. Из-за этого лукавые монахи еще больше лопались от зависти, видя, что человека этого почитают самые лучшие и святые монахи, и еще больше надругивались над ним и бесчестили его. Терпя такие бедствия, пробыл у них святой года полтора.
Потомъ пишетъ к намъ, сыновомъ своимъ духовнымъ, изъявляющи намъ от тѣхъ вселукавыхъ мниховъ нестерпимую скорбь свою. Мы жъ, колико насъ собравшеся, сниглитскимъ саномъ почтенныхъ, приходимъ с тѣмъ ко архиепископу Макарию, сказующе ему сие по ряду. Онъ же, услышавъ и устыдѣвся яко нашего сана, такъ и мужа святости, понеже и ему (...) былъ онъ духовникъ, и даетъ скоро епистолии свои во онъ монастырь, повелѣвающе отпустити мужа и жителствовати ему свободне идѣже хощетъ. Онъ же, изъ Кирилова изъшед, вселися в мѣсте въ Ярославле, в монастыре великомъ, идѣже лежитъ во своемъ мѣсте князь Феодоръ Ростиславичъ Смоленский,[255] и тамо пребывъ аки лѣто едино или два.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 117; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!