История о великом князе Московском 46 страница
О, умыслы лукавого врага людей! О неслыханное зло и скверны, толкающие людей в пропасть сильнее, чем любые преступления! Слыхал ли кто когда, чтобы знаком Христа клялись в том, что будут преследовать и мучить Христа? И в том целовать знак креста, чтобы церковь Христову терзать различными муками? И страшными клятвами клясться в том, что будет расторгнута естественная любовь к родителям, родственникам и друзьям, всеянная в нас создателем? Здесь усматривай неслыханную скверну! Здесь ослепление этих людей, так как Дьявол хитростью заставил их отречься от Христа, сначала обольстив царя, потом уже вместе с царем в эту пропасть сверг и этих несчастных и так заставил отвратиться от тех священных обетов, которые при святом крещении даются самому Христу, чтобы клясться Христовым именем и отрекаться от евангельских заповедей. Но что говорю я: евангельских? И естественных, как я сказал: тех, что и у языческих народов хранятся и соблюдаются по воспитанному в нас Богом природному дару. Ведь Евангелие учит любить врагов и благословлять преследователей и так далее, внутренняя природа всех людей без голоса кричит и без языка научает иметь к родителям покорность, а к родственникам и друзьям любовь. Но Дьявол против всего этого вооружил со своим клевретом полк опричников и околдовал их клятвами. И действительно, чары, самые проклятые и скверные изо всех чар, простерлись над бедным человеческим родом от чарами зачатого царя. Господь заповедует не поминать имени своего всуе и, являясь свободными по природе, не связывать себя какими бы то ни было клятвами, то есть ни небом, ни землей, ни головой своей, ничем другим не клясться. Но эти упомянутые опричники как в забытьи отреклись от всего этого и исполнили обратное.
|
|
|
На что дивитеся, здѣ живущие издавна под свободами християнскихъ кролей, аки вере неподобны бѣды наши оные предреченые мняще? Воистину, паче вере неподобны бы обрелися, аще бы все по ряду исписал. А сие писал, к сокращению трагедии тое жалостные зряще, понеже и такъ едва от великие жалости сердце ми не росторглося.
Чему вы удивляетесь, живя здесь от века в свободе под христианскими королями и считая, что нельзя верить этим названным нашим бедам? Действительно, нельзя бы, казалось, верить, если бы изложил я все подробно. А это написал я, стремясь сократить горестную эту трагедию, потому что и так едва не разрывается мое сердце от великой горести.
О преподобномъ Феодоритѣ священномученике.
О преподобном священномученике Феодорите.
В тѣхъ же лѣтехъ мужа погубилъ славного во преподобии и воистинну святого и премудраго, архимандрита саном, Феодорита именемъ. О немже и о жителстве его священом вкратце достоит воспомянути. Былъ он муж родом от мѣста Ростова славного, отнюду же и святы Сергий провозрасте. И исшел такъ Феодорьит в третьеенадесять лѣто возрасту своего от дому родитель своихъ и поиде аже на Соловецки остров, в монастырь, иже лежитъ на Ледовомъ[239] море. И тамъ пребыл аки лѣто едино, в четвертое-же-надесять лѣто возрасту своего приял на ся мнишеский образ и вдался во святое послушание, яко есть обычай мнихом юным, единому презвитеру святу, премудру и многолѣтну сущу, Зосиме именемъ, тезоименитому ученику самого святого Зосимы Соловецкого. И послуживъ ему в послушанию духовному неотступно пятнадесят лѣт, там же навыче всякой духовной премудрости и взыде ко преподобию по степенем добродѣтелей. Потом хиротонисанъ былъ от архиепископа новгороцкого дияконом и потомъ, пребывше аки лѣто едино у старца своего, изыде ис того монастыря за благословением его, на созерцание ко славному и великому мужу, чюдотворцу сущу, Александру Свирскому, и пребывъ у него яко чисты у чистаго и непорочный у непорочного. Он же приялъ его со провидѣнием вне монастыря, во стретение его изшедше, ибо никогдаже знаяше его, а ни слышав о нем, рече ему: «Сынъ Аврамль приде к нам, Феодорит диякон». И зело любяше его, покол поживе в монастырѣ ономъ.
|
|
|
В те же годы погубил он прославленного добродетелями мужа, поистине святого и мудрого, архимандрита саном, именем Феодорит. О нем и о священной его жизни необходимо коротко вспомнить. Происходил он из славного города Ростова, откуда вышел и святой Сергий. На тринадцатом году жизни Феодорит ушел из родительского дома и добрался до самого Соловецкого острова, в монастырь, который расположен на Ледовитом океане. Пробыл он там один год, а на четырнадцатом году жизни принял монашеский образ и поступил в святое послушание, как это обычно у юных монахов, к одному святому, мудрому и престарелому иерею, по имени Зосима, тезке и ученику самого святого Зосимы Соловецкого. Послужив ему в непрерывном духовном послушании пятнадцать лет, приобрел он там всякую духовную премудрость и по ступеням добродетели взошел к преподобию. Был он потом рукоположен новгородским архиепископом во дьякона, а после, пробыв с год у своего старца, вышел из этого монастыря с его благословением, чтобы узреть славного и великого мужа, истинного чудотворца, Александра Свирского, и пребывал у него как чистый у чистого и непорочный у непорочного. А принял тот его по прозрению вне монастыря, выйдя ему навстречу, хотя никогда не знал его и не слыхал о нем, но сказал: «Сын Авраама пришел к нам, дьякон Феодорит». И пока жил он в этом монастыре, очень любил его.
|
|
|
|
|
|
Потом от Александра иде аже за Волгу-реку, в тамо сущие великие монастыри, и ищуще храбрыхъ воинов Христовых, яже воюютъ сопротивъ началъ властей темных, миродержцовъ вѣка сего. И обходит тѣ все обители, вселился в Кириловъ великий монастырь, понеже обрелъ там духовных мнихов — Сергия, глаголемаго Климина, и другихъ святых мужей. И тамо пребывъ аки два лѣта, ревнующи ихъ жестокому и святому жителству, умучая и покоряя плоть свою в порабащение и в послушание духа. И оттуду изыде в пустыни тамошние и обретѣ тамо блаженного Парфирия, исповедника и первамученика, бывша уже игумена Сергиевы обители, много страдавша мученми и тяжкими оковами от князя великого, отца того. А что тому страданию святаго Парфирия за вина была, достоитъ вкратце воспомянути.
Потом пошел он от Александра за реку Волгу в находящиеся там большие монастыри, отыскивая храбрых воинов Христовых, которые воюют против темного начала власти земных владык века сего. Обошел он там все обители и поселился в большом Кирилловом монастыре, потому что нашел там духовных монахов — Сергия, по прозванию Климина, и других святых мужей. Пробыл он там года два, подражая их суровой и святой жизни, изнуряя и покоряя плоть свою в рабство и повиновение духу. Оттуда он пошел в тамошние пустыни, а там встретил блаженного Порфирия, исповедника и первомученика, бывшего игумена Сергиевой обители, в тяжких оковах перенесшего много мук от великого князя, отца нынешнего. Стоит коротко вспомнить, что за причина была страданиям этим святого Порфирия.
Был той Парфири привлечен от пустыни насилиемъ за повелѣниемъ князя великого московского Василия на игуменство Сергиева монастыря. И случилася вещь в то время такова: сродника своего ближняго той-то прелюты князь Василѣй — яко обычай есть московскимъ князем издавна желати братей своихъ крови и губити ихъ убогихъ ради и окояныхъ отчизнъ, несытства ради своего — изымалъ тогда брата своего, во крови ближняго, княжа сѣверского Василия, нареченного Шамятича, мужа славного и зело храбраго, и искусного в богатырских вещах, и поистинѣ рещи, пагубу бусурмановъ, яже не токмо отчину свою Сиверу от частого нахождения бѣзбожныхъ измаилтян оборонялъ, порожающе их многожды зело часто, но и на дикое поле под самую орду Перекопскую хотяще многожды и тамо пресвѣтлыя одолѣния над ординскими цари поставляюще. Се, толь преславного мужа, воистину побѣдоносца, той-то князь Василѣй предреченны, отъ чародѣицы греческие рожденъ, заточил в темницу и тяжкими оковами вскорѣ уморити повелѣл.
По повелению великого князя московского Василия был Порфирий силой выведен из пустыни на игуменство в Сергиевом монастыре. А в это время произошло вот что: этот свирепый князь Василий — как это издавна принято у князей московских жаждать крови братьев своих и по алчности своей губить их из-за жалких и несчастных вотчин — захватил тогда близкого своего родственника, брата своего самого близкого по крови, Василия, князя северского, прозванного Шемячичем, человека прославленного и очень храброго, искусного в богатырских предприятиях, справедливо будет сказать — грозу басурман, который не только защищал свою вотчину Сиверу от частых набегов безбожных измаильтян, очень часто нанося им значительные поражения, но неоднократно углублялся в степь до самой Крымской орды и там одерживал над ханами Орды блистательные победы. И вот этот-то названный князь Василий, рожденный кудесницей-гречанкой, заключил в темницу столь славного мужа, поистине победоносца, и велел немедля умертвить его в тяжких оковах.
В то время случилося ему во оны Сергиевъ монастырь приехати, на свято великого Пянтикостия (яко тамъ есть обычай московским князем на кождое лѣто того празника в томъ монастырѣ торжествовати: аки бы то духовнѣ). Святый же игуменъ Парфири, яко муж обычаевъ простыхъ и во пустынѣ воспитанъ, началъ просити его и молити о предреченном же Шемятиче, да свободитъ брата от темницы и от такъ тяжкихъ оков. Мучитель же начал, дыхающе аки огнемъ, претити ему, старецъ же тихо отвещевавше и моляше: «Аще, рече, приехалъ еси ко храму бѣзначалные Троицы от трисиянного Божества милости грехов своих просити, сам буди милосердъ над гонимыми от тебя бес правды. Аще ли, яко глаголеши, сромотяще нас, аки бы повинны были тобѣ и согрѣшили пред тобою, остави им долги малых динари, по Христову словеси, яко же и самъ от него желаешъ прощения многихъ талантов».[240] Мучитель же абие изгнати его из монастыря повелѣлъ, о немже молил — его удавити вскоре. Старец же, абие с радостию совлекшеся со одеждъ игуменских и отрясши прахъ от ногъ своихъ во свидѣтелство Божие на него,[241] и приявши свои пустыные одежды худые и раздранные, пѣш аже во оную пустыню потече, от младости ему возжелѣнные. Мучитель же, не престая потом на святого яростию неиставатся, за оклеветанием нѣкоторых любостяжателныхъ и вселукавых мнихов, сущих человѣкоугодниковъ прескверныхъ, паки святого мужа ис такъ далние пустыни, аже до Москвы привлещи повелѣлъ и, катом предавши, различными муками мучити.
А тут пришлось ему приехать в этот Сергиев монастырь на празднество великой Пятидесятницы (потому как существует там у князей московских обыкновение справлять этот праздник ежегодно в этом монастыре: это якобы одухотворенно). И начал святой игумен Порфирий, как человек простого нрава, выросший в уединении, просить и молить за названного Шемячича, чтобы избавил он брата от темницы и столь тяжких оков. Стал мучитель возражать ему, как будто изрыгая пламя, а старец смиренно в ответ умолял: «Если, дескать, прибыл ты в храм безначальной Троицы просить у пресветлого Бога милости за грехи свои, будь сам милосердным к несправедливо преследуемым тобою. Если же, как говоришь ты, устыжая нас, виноваты они якобы перед тобой, прости им долг немногих динариев, по слову Христа, потому что ты сам ждешь от него прощения многих талантов». И тут же велел мучитель выгнать его из монастыря и того, за кого он молил, поскорей удушить. Немедля и с радостью освободившись от игуменских одежд, отрясши прах от ног своих по заповеди Божьей и приняв свою худую и рваную пустынническую одежду, отправился старец пешком в ту пустыню, что была с молодости вожделенна для него. Но тиран и после не переставая горел яростью против святого и по доносам некоторых корыстолюбивых и лукавых монахов, истинно скверных угождателей, велел снова приволочь святого человека из столь далекой пустыни в самую Москву и, отдав палачам, пытать различными пытками.
Аз же, беды его и мучения все оставя, вкратце едино воспомяну, концу истории тое поспѣшающе, яже дивного сего мужа равноапостольское незлобие в память ми приходит. Егда же уже тогда святый зело был муками удрученъ, едва живъ отдан под стражу Пашку нѣкоему, по-их истопнику или отвернику, еже мучителю был верной катъ или спекулаторь над полачи. Его же оковал он веригами тяжкими и ктому змученного мужа гладомъ удручаша, угождающи и веренъ показующися мучителю, хотящему вскоре смерть навести. Христос же, нашъ царь премилосерды, не оставляше раба своего в бедах, женою оного спекулатаря посещаще, яже к нему немалое человѣколюбие показывала, тайне питаше и раны исцелеваше. И по немалых днех сохранила его на единомъ мѣсте, хотяще его от уз свободити, яко да избегнути возможетъ от мучителских рукъ юзник Христовъ. И пришедша того глаголют мужа еѣ, и вопросилъ жены своей о узнику, порученному ему под стражу от мучителя, она же отвещала: «Избѣгнул, рече, вчера еще, и не вѣмъ». Мужъ же ея, убоявся князя прелютаго, яже поручилъ ему под стражу, извлече ножъ и хотяще сам себя абие заклати. Святы же и сокровенного мѣста, яко Повел апостол древле стражу темничному, велѣгласно возопил: «Не убивай себя, о господине Павле (тако бо оному спекулаторю имя было)! Здѣ бо есмь цел, и твори со мною, еже хощешъ!»[242] Егда же прииде сия повесть к мучителю во уши, и устыдѣвся преподобномученика, разрѣшивши от узъ, и отпустити его повелѣлъ. Святы же паки с радостию, яко Христовъ побѣдоносецъ, раны мученические, яко язвы Христовы, вмѣсто цветовъ прекрасныхъ на телесии святѣмъ носяще, паки в пустыню свою отиде и тамо водворяяся, по пророку Давиду глаголющему: «Удаляясь от мирскихъ мятежей, ждуще Бога спосающего его».[243]
Спеша окончить эту историю, я опущу все беды его и муки и вспомню кратко лишь одно, что приходит мне на память, — апостольскую доброту этого удивительного человека. Когда святой был сильно истерзан пытками, то отдали его, едва живого, под надзор некоему Пашке, комнатному, или привратнику по-ихнему, который был у тирана верным катом и надзирателем при палачах. Заковал он того в тяжкие оковы, а сверх того, морил измученного человека голодом, чтобы угодить и проявить преданность тирану, желающему, чтоб поскорей наступила смерть. Но наш милосердный царь Христос не оставлял раба своего в беде, направляя свою заботу через жену надзирателя, которая проявила к нему великое человеколюбие, втайне снабжая его пищей и залечивая раны. А через какое-то время она спрятала его в одном месте и хотела освободить от уз, чтобы узник Христов смог избежать рук тирана. Говорят, что когда пришел ее муж и спросил у жены своей об узнике, отданном ему под надзор тираном, она ответила: «Еще вчера, дескать, сбежал он, и не знаю я о нем ничего». И муж ее, боясь свирепого князя, поручившего ему надзор, вынул нож, чтобы тотчас заколоться. А святой из тайного своего убежища, как некогда апостол Павел тюремному стражу, воскликнул громогласно: «Не убивай себя, господин Павел (таково было имя этого надзирателя)! Здесь я, в целости, делай со мной что хочешь!» Когда история эта достигла слуха тирана, он устыдился преподобномученика и велел, освободив от уз, отпустить его. И вновь святой с радостью отправился в свою пустыню как победоносец Христов, нося на святом своем теле вместо прекрасных цветов мученические раны, как язвы Христовы, и водворился там, по слову пророка Давида, «удаляясь от волнений света, ожидая спасителя своего, Бога».
Яко рѣх, оставя другия страдания его тамо живущимъ о жити его и о преставлени писати, а мы, яко здѣ странны и пришелцы, ко предреченной краткой повести о преподобномъ Феодорите возвратимся.
Мы же, иностранцы и пришельцы здесь, оставив, как я уже говорил, тем, кто живет там, описать прочие страдания, жизнь его и кончину, вернемся к начатому краткому рассказу о преподобном Феодорите.
И в той же пустынѣ живъшу ему с Порфирием, обрелъ Артемия, премудраго Иоасафа, глаголемого Бѣлобаева, и другихъ немало пустыников, мужей святых нѣкоторых и престарѣвшихся уже во днехъ. И там с ними и во трудѣх духовных подвизающеся вкупе, поживе аки четыре лѣта. Тогда же старецъ его, провидев свое отшествие к Богу, шлетъ к нему епистолию, просяще, да возвратится к нему. Он же с радостию, яко елень, потече пѣшъ, шествуя такъ должайший путь, вящей нежели о-триста миль, по великим и непроходимым пустыням, и прииде болѣзнеными ногами с таковым тщанием и с охотою. Ни во что же вмѣняше многих трудовъ и жестокого и долгого пути сопротив умышленному усердъному желанию. И возвращается, творя послушание, яко Тимофѣй к Павлу,[244] и объемлетъ многолѣтного святаго старца, и лобызающе и целующе пречестнѣйшие седины презвитерские, и пребываетъ при нем, служаще ему в немощахъ и в недузех его, аже до смерти старца, аки лѣто едино или мнѣе. По разлучению же от тѣла святые души его, тѣло прозвитера погребаетъ.
Когда жил он в той же пустыни с Порфирием, встретил он Артемия и премудрого Иоасафа, Белобаева по прозванию, и немало других пустынников, святых мужей, некоторых уже в престарелом возрасте. Подвизаясь вместе с ними в духовных трудах, прожил он там около четырех лет. Но тут старец его, предвидя свое отшествие к Богу, посылает к нему послание с просьбой вернуться к нему. И он с готовностью, как олень, отправился пешком, пройдя столь долгий путь, больше трехсот миль, по большим и непроходимым безлюдным местам, и прибыл с разбитыми от усердия и старания ногами. Но ни во что он не ставил великие труды, суровый и долгий путь в сравнении с возвышенным желанием сердца. Возвращается он, проявляя покорность, как Тимофей перед Павлом, обнимает древнего святого старца, целуя и лобзая честные священнические седины, и находится при нем с год или меньше до самой смерти старца, служа ему в немощах и недугах его. И после разлучения с телом святой души погребает он тело иерея.
И вкусилъ и напился оные сладости пустынные, яко же глаголетъ премудры Метофрастъ,[245] пишучи историю и о святом Николаю, понеже пустыня покоя и ума почивание, наилутчая родителница и воспитателница, а клеврет и тишина мисли, и божественного зрѣния плодовиты корень, истиная содружебница з Богом сопряжения духовного. А сего ради розжегся желанием пустынного безмолвного жителства, отходит в далѣчайшую пустыню, въ языкъ глубокихъ варваров, лопарей диких, пловуще великою Колою-рекою, яже впадает своимъ устве в Ледоватое море. И тамо исходит ис короблеца и восходит на горы высокие, ихже наречет Святое Писание ребра северовы,[246] и вселяетца в тѣх лесех пустых оныхъ непроходимых. По коликих же мѣсяцех обретает тамо единого старца-пустыника — памята ми ся, Митрофань бѣ имя ему, — пришедшего во оную пустыню пред нимъ аки за пять лѣтъ. И пребывают вкупѣ в прегорчайшей пустыне, Богомъ храними, питающеся от жестокихъ зелѣй и корение, ихже тамо преизводит пустыня оная. Пребыв тамо со онымъ предреченым старцомъ аки двадесят лѣт во святом и непорочномъ жителстве, потомъ оба возвращаютца во вселѣную и приходят до великого мѣста Новаграда, и поставляется от Макария архиепископа Феодоритъ презвитером. Потом бывает и самому архиепископу духовником и приводит тамо немало светлых и богатых гражданъ к пути спасенному и, не бывше епископом, воистину свѣтлого епископа дѣла исправляет. И вкратце рекше, целит недужных, очищает прокаженых, не телесы, но душами, возвращает заблудших, подъемлюще на рамена и приводяща ко Христу, первому пастырю, уловивши воистину от сетей дияволских. И исчистивъ покаянием, усвояет и приводит чистых к церкви Бога живаго.
Вкусил он и напился сладости пустыни, как говорит мудрейший Метафраст, описывая историю святого Николая, потому что пустынь — это отдохновение ума и покоя, лучшая родительница и воспитательница, соратник и безмолвие мысли, плодоносный корень божественного прозрения, истинная подруга духовного единения с Богом. И вот почему, зажегшись желанием безмолвного пустынножительства, отправляется он в самую удаленную пустынь — к диким лопарям, совершенно варварскому народу, и плывет по большой реке Коле, что устьем своим впадает в Ледовитый океан. Там выходит он из ладьи и восходит на высокие горы, которые Священное Писание называет ребрами севера, поселяется в диких и непроходимых лесах. А через несколько месяцев встречает он там одного старца — помнится мне, что имя ему было Митрофан, — пришедшего в эту пустынь лет за пять до того. И пребывают они вместе, хранимые Богом, в суровой пустыни, питаясь скудными травами и кореньями, которые произрастают в этой пустыни. Проведя там с этим названным старцем в святой и непорочной жизни около двадцати лет, они затем оба возвращаются к людям и приходят в большой город Новгород, где архиепископ Макарий возводит Феодорита во священника. Потом он оказывается духовником самого архиепископа, выводит на путь спасения немало знатных и богатых горожан и, не будучи епископом, дела совершает, по сути дела, просвещенного епископа. Коротко говоря, он исцеляет больных, очищает не телом, но душой прокаженных, выводит заблудших, поднимая их на плечи и приводя к Христу, главному пастырю, на деле спасая их от дьявольских сетей. Очистив их через покаяние, он присоединяет их и чистых вводит в церковь Бога живого.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 204; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!