История о великом князе Московском 13 страница
И вот, когда разбили мы уже городские стены, немцы упорно еще сопротивлялись нам. Ночью стреляли мы тогда зажигательными бомбами, одна бомба попала в церковную луковицу, что была на кровле у их большой церкви, другие бомбы — тут и там, и тотчас загорелся город. Находящиеся в городе и магистр стали тогда просить время для переговоров, предлагая сдать крепость и город и испрашивая свободного выхода с имуществом всем, находящимся в городе. Мы же выбрали не это, а постановили так: всех солдат и городских жителей, кто хотел, свободно пропустить, а его вместе с имуществом не выпустили, обещая ему помилование от царя, — тот таки и дал ему пожизненно один из московских городов, а имущество его все, что было взято, потом ему возвращено. Вот так взяли крепость и город, а пожар в городе погасили. А кроме того, мы взяли тогда две или три крепости, в которых были наместники этого магистра Фирстенберга.
Егда же внидохом в мѣсто и во градъ Филинъ, тогда узрѣхом от мѣста стояще еще три вышеграды, и такъ крѣпки и от предтвердых каменей сооружени, и рвы глубоки у них, иже вере неподобно, бо и рвы оные зело глубокие каменми глаткими тесаными выведены. И обретохом в немъ великихъ дѣл стенобитныхъ осмонадесят, и под тѣми великихъ и малыхъ всехъ полпятаста на граде и месте, и запасов и всѣхъ достатков множество. А в самом граде вышнем не токмо церков, или полаты, или самъ град, но и кухня и стани толстыми оловяными тщицами были крысти. И тую всю кровлю абие князь великий повелѣлъ сняти и в то мѣсто кровлю от древа сотворити.
|
|
|
А когда вошли мы в город и в крепость Феллин, то увидели, что в городе стоят еще три детинца, — столь крепки, выстроены из прочного камня, около них глубокие рвы, так что трудно поверить: ведь и эти очень глубокие рвы выложены гладким тесаным камнем. Нашли мы тут восемьдесят больших стенобитных орудий, а сверх того, еще четыреста пятьдесят больших и малых как в городе, так и в крепости, множество запасов и всякого добра. А в самом верхнем детинце не только храм, дворец и сама крепость, но даже поварня и стойла были покрыты толстыми оловянными плитами. Великий князь тотчас тогда распорядился снять эту кровлю, а вместо нее сделать кровлю из дерева.
[124]Что же по сем царь нашъ начинает? Егда же уже обронился Божиею помощию, храбрыми своими ото окрѣсных враговъ его, тогда воздаетъ имъ: тогда платитъ презлыми за предобрешие, прелютыми за превозлюбленнѣйшеѣ, лукавствы и хитролествы за прастые и верные ихъ службы. А якоже сие начинаетъ?[125] Сице: первие отгоняетъ дву мужей оныхъ от себя предреченых, Силивестра, глаголю, пресвитера, и Алексѣя предреченного, Адашева,[126] туне и ни в чемже пред нимъ согрѣшихших, отворивши оба ухи свои презлымъ ласкателѣмъ (над нихже, уже яко многожды рѣхом, ни единъ прыщъ смертны во царствие поветренѣйши быти (...) может), яже ему уже клеветаша и сикованции во уши шептаху заочне на оныхъ святых мужей, паче же шурья его и другие с ними нечестивые губители всего тамошнего царства. А чего же ради сие творяху? Того ради воистину, да не будетъ обличенна злость ихъ и да невозбранно будетъ имъ всеми нами владѣти и, суд превращающе, посулы грабити и другие злости плодити, скверные пожитки свои умножающе. Что же клевещут и шепчютъ во ухо? Тогда цареви жена умре, они же рѣша, аки бы счеравали еѣ оные мужи. Подобно, чему сами искусны и во что вѣруютъ, сие на святыхъ мужей и добрыхъ возлагали. Царь же, буйства исполнився, абие имъ веры ялъ. Услышавше же сие, Силиверстъ и Алексѣй начаша молити, ово епистолиями посылающе, ово чрез митрополита руского, да будетъ очевистное глаголанные с ними. «Не отрицаемся, рече, аще повинни будемъ смерти, но да будет суд явственны пред тобой и предо всемъ сенатом твоим».
|
|
|
Что же после этого устраивает наш царь? Когда с Божьей помощью храбрецы защитили его от враждебных соседей, тогда он и воздал им: тогда самой злобой отплачивает он за самую доброту, самой жестокостью за самую преданность, коварством и хитростью за добрую и верную их службу. И как он за это принимается? Вот так: во-первых, отдаляет он от себя этих двух вышеназванных мужей, то есть иерея Сильвестра и вышеназванного Алексея Адашева, вовсе ни в чем перед ним не виноватых, открыв оба своих уха злобным льстецам (я уже не раз говорил, что ни от одной смертоносной язвы не может быть большего мора в царстве, чем от них), которые уже клеветали ему и за глаза, как сикофанты, нашептывали в уши на этих святых мужей, в особенности же его шурины, а с ними другие нечестивые губители всего того царства. Но ради чего делали они это? Ради того, поистине говоря, чтобы злоба их не была обличена и чтобы могли они беспрепятственно господствовать над нами и, извращая суды, вымогать посулы, плодить другие скверные преступления и умножать свою собственность. Что же нашептывают они в уши и клевещут? Умерла тогда жена царя, а они сказали, что якобы напустили на нее чары эти мужи. Всегда так: если сами в чем искусны и к чему расположены, то переносят это на святых и добрых. Придя в неистовство, царь тотчас им поверил. Узнав про это, Сильвестр и Алексей стали просить — то направляя послания, то через русского митрополита, — чтобы допустили их на очное собеседование. «Не отказываемся, дескать, если достойны будем смерти, но пусть состоится открытый суд при тебе и при всем твоем сенате».
|
|
|
|
|
|
Презлые же к сему что умышляютъ! Епистолей не допущают до царя, епископу старому запрещаютъ и грозят, цареви же глаголют; «Аще, рече, припустишъ ихъ к себѣ на очи, очаруютъ тебя и детѣй твоихъ. А ктому, любяще ихъ все твое воинство и народ нежели тобя самого, побиют тебя и нас камением. Аще ли и сего не будет, обвяжут тя паки и покорят тя аки в неволю себе. Так худые люди и ничемуже годные чаровницы тебя, государя, такъ великого и славного и мудрого, благовѣнчанного царя, держали пред темъ аки во оковахъ, повелѣвающе тебѣ в мѣру ясти и пити и со царицею жити, не дающе тебе ни в чесомже своей воли а ни в малѣ, а не в великомъ, а ни людей своихъ миловати, а ни царством твоим владѣти. И аще бы не они были при тебе, такъ при государе мужественном и храбромъ и приселномъ и тебя не держали аки уздою, уже бы еси мало не всею вселѣнною обладал. А что творили они своими чаровствы: аки очи тебѣ закрывающе, не дали ни на что же зрѣти, хотяще сами царствовати и нами всеми владѣти. И аще на очи присътупишъ ихъ, паки тя, очаровавши, осляпятъ. Ныне же, егда отогналъ еси ихъ, воистинну образумился еси, сирѣчь во свой разумъ пришел и отворил еси себе очи, зряще уже свободно на все свое царство яко помазанецъ Божий, и никтоже ин, точию самъ един тое управляюще и имъ владѣюще».
Но что на это замышляют злодеи? Посланий к царю не пропускают, престарелому епископу препятствуют и угрожают, а царю говорят: «Если, дескать, допустишь их пред свои очи, околдуют они тебя и твоих детей. Кроме того, все твое войско и народ любят их больше, чем тебя самого, и побьют каменьями и тебя, и нас. Если даже и не случится этого, то они опять опутают тебя и приведут тебя в покорность себе, как в рабство. Столь скверные люди и бесполезные колдуны тебя, государя, столь великого, славного, мудрого, увенчанного благом царя, как в оковах содержали до сих пор, приказывая тебе есть и пить в меру, жить с царицей, ни в чем не давая тебе свободы — ни в малом, ни в великом, ни милости людям своим даровать, ни царством своим управлять. А если бы не было их при тебе, при столь мужественном, храбром и сильном государе, если бы не держали они тебя как в узде, ты бы уже владел едва ли не всей вселенной. Ведь что творили они своим колдовством: желая царствовать сами и господствовать над всеми нами, они вроде как закрывали тебе глаза и ни на что не давали смотреть. И если допустишь их на глаза, они снова, околдовав, ослепят тебя. А теперь, когда ты удалил их, ты действительно поумнел, то есть обрел собственный ум, раскрыл собственные глаза, свободно озирая свое царство, и никто другой, но только сам ты как Божий помазанник им управляешь и им владеешь».
И инымъ таковыми множайшими и бесчесленными лжесчивалцы, соглася со отцемъ своимъ, Дияволом — паче же рещи, воистину языкъ ему и уста самому глаголанию бываютъ на пагубу роду християнскому, — сице подходят ласкательными глаголы мужа, и сице опровергаютъ царя християнского душу, добрѣ живущего и в покоянию сущего, и сице растерзают пленицу оную, Богомъ соплетенную в любовь духовную — яко же сам Господь рече: «Идѣже собрани два или три во имя мое, ту азъ посредѣ ихъ»,[127] — ис посреди Бога отгоняют оные проклятые, и паки реку — сицевыми прелестными глаголы царя християнского губяще, добраго бывшего много лѣт, покоянием украшенного и ко Богу усвоенного, в воздержанию всякомъ и в чистотѣ пребывающа. О злые и всякие презлости и лукавства исполнения, своего отечества губители, — паче же рещи — всего святорускаго царства! Что вамъ принесетъ сие за полѣзное? Вмалѣ узрите над собою дѣломъ исполняемо и над чады своими, и услышитѣ от грядущихъ родов проклятие всегдашное!
И бесчисленным множеством наветов войдя в соглашение с Дьяволом, своим отцом, — прямо сказать, действительно его язык и уста одними только словами ведут к гибели христианский род, — так вот они обводят мужа льстивыми словами, так вот они ниспровергают христианскую душу царя, живущего порядочно и в покаянии, так вот они разрывают это соединение, сплетенное Богом в духовную любовь, и — как сказал сам Господь: «Где двое или трое собранных во имя мое, тут и я посреди них», — удаляют Бога проклятые эти из средины, губя — повторю снова — этими лживыми словами христианского царя, много лет бывшего порядочным, украшенного покаянием, приблизившегося к Богу, находящегося во всяческом воздержании и чистоте. О вы, злодеи, исполненные всякой злобы и коварства, губители своего отечества, а лучше сказать — всего царства святорусского! Что вам за пользу принесет это? Скоро увидите вы, как на деле исполнится это над вами и над детьми вашими, и услышите вечное проклятие грядущих поколений!
Царь же, напився от окоянныхъ со сладостным ласканиемъ смешанного смертоносного яду и самъ лукавства, паче же глупости, наполнився, похваляет советъ и любитъ и усвояетъ ихъ в дружбу и присягами себѣ и ихъ обвязуетъ, вооружающесь на святых неповинныхъ, ктому и на всехъ добрыхъ и добро хотящихъ ему и душу за него полагающихъ, аки на врагов своихъ[128] и собравъ, и учинивъ уже окрестъ себя яко пресилны и великий полкъ сотонински. И что же еще ктому первие начинаетъ и дѣлает? Собираетъ соборище — не токмо весь сенатъ свой мирский, но и духовныхъ всехъ, сирѣчь житрополита и градскихъ епископовъ призывает, и ктому присовокупляетъ прелукавыхъ некоторыхъ мнихов — Мисаила, глаголемаго Сукина, издавна преславного в злостях, и Васьяна Беснаго, поистинне реченного, неистоваго, и другихъ с ними таковыхъ тѣм подобныхъ, исполненыхъ лицемѣрия и всякого безстыдия дияволя и дерзости. И посаждаетъ их близу себя, благодарне послушающе ихъ, вещающихъ и клевещущихъ ложное на святых и глаголющихъ на праведных бѣзакония со премногою гордынею и уничижением. Что же на том соборище производят? Чтут, пописавши, вины оныхъ мужей заочне. Яко и митрополит тогда пред всеми реклъ: «Подобаетъ, — рече, — приведеным имъ быти здѣ пред насъ, да очевисте на них клеветы будут, и намъ убо слышети воистинну достоит, что они на то отвещают». И всемъ ему добрымъ согласующе, такоже рекшим, губителнѣйшие еже ласкатели вкупѣ со царемъ возопиша: «Не подобаетъ, рече, о епископѣ! Понеже ведомые сие злодѣи и чаровницы велицы, ачаруют царя и насъ погубятъ, аще придут!» И тако осудиша ихъ зоочне. О смѣху достойное, паче же беды исполненое усуждение прелщенного от ласкателей царя!
И царь, напившись от окаянных смертоносного яда, смешанного со сладкой лестью, а сам, наполнившись коварством, вернее же глупостью, расхваливает этот совет, любит и принимает их как друзей, связывает себя с ними клятвами, вооружившись как на своих врагов против святых и невинных, а потом против всех добрых, желающих ему добра и душу за него полагающих, собрав и построив вокруг себя сильный и большой прямо сатанинский полк. А что потом начинает он и делает тут же? Собирает он собраньем не только весь свой гражданский сенат, но и всех духовных, то есть митрополита призывает и епископов, из городов, а после прибавляет нескольких коварных монахов — Мисаила, по прозванию Сукина, давно прославившегося кознями, и неистового Вассиана Бесного, справедливо названного так, а с ними и других таких же и подобных, наполненных лицемерием, всяким дьявольским бесстыдством и дерзостью. Усаживает он их близ себя и с благодарностью прислушивается к ним, когда они клевещут и ложь изрекают на святых, с великой гордыней и презрением наговаривают на праведников несправедливости. Чем же занимаются на этом собрании? Расписав провинности этих мужей, заочно их исчисляют. Ведь и митрополит тогда сказал перед всеми: «Нужно, — сказал, — чтобы они были приведены сюда к нам, чтобы очевидны стали поклепы на них, а нам действительно нужно слышать, как они ответят на них». А когда порядочные все с ним согласились и то же сказали, погубители, то есть льстецы, завопили вместе с царем: «Не нужно, дескать, о епископ! Потому что если придут эти известные злодеи и колдуны, то царя околдуют и нас погубят!» Так что осудили их заочно. О смеха достойный, но бедствиями исполненный суд царя, обманутого льстецами!
Заточень бывает от него Селивестръ-пресвитеръ, исповедникъ его, аже на острове, яже на Студеномъ море, въ монастырь Соловецкий, край корелска языка, в лопи дикой лежаш. А Олексѣй отгоняется от очей его без суда в нововзятый град от насъ Фелинъ, и тамо антипатъ бываетъ на мало время. Егда же услышели презлые, иже и тамо Богъ помогает ему — понеже немало градовъ вифлянскихъ, еще не взятыхъ, хотяще податись ему, его ради доброты, ибо и в беде будуще положенъ, служаше царю своему верне, — они же паки клеветы клеветам, шаптание к шептанию, лжесщивание ко лжесщиванием цареви прелагаютъ на мужа оного и праведного, и доброго. И абие повелѣлъ оттуду свести в Дерптъ[129] и держанъ быти под стражею. И по дву месяцѣхъ потомъ в недуг огненый впаде, исповедався и взявъ святые Христа Бога нашего тайны, к нему отъиде. Егда же о смерти его услышавше, клеветницы возопиша цареви: «Се твой изменикъ самъ себе здалъ ядь смертоносный и умре».[130]
Иерей Сильвестр, его духовник, оказывается в заточении в Соловецком монастыре, на дальнем острове, что лежит в Ледовитом океане, в земле карел, диких лопарей. Алексей же удаляется без суда с глаз его в только что взятый нами город Феллин, где пребывает некоторое время экзархом. Но когда узнали злодеи, что и там помогает ему Бог — поскольку немало не взятых еще крепостей в Лифляндии захотели покориться ему ради порядочности его, ибо, и в опале оказавшись, царю своему служил он верно, — то вновь несут они царю клеветы за клеветами, нашептывания за нашептываниями, измышления за измышлениями на этого честного и порядочного человека. Царь тотчас распорядился отправить его в Дерпт и держать под стражей. Через два месяца после этого он заболел горячкой, исповедался и, приняв святые дары Христа, Бога нашего, к нему отошел. А когда клеветники узнали о его смерти, то с воплями бросились к царю: «Вот изменник твой сам принял смертоносный яд и умер».
А той Селиверстръ-пресвитеръ, еже преже даже не изгнанъ былъ, видѣв его, иже уже не по Бозе всякие вещи начинаетъ, претивъ ему и наказуя много, да во страсѣ Божии пребывает и (...) в воздержанию жительствуетъ, и иными множайшими словесы божествеными поучая и наказуя много. Он же отнютъ того не внимаше и ко ласкателем умъ свой и уши приклонил. Расмотрив же вся сия, пресвитеръ, иже уже лице свое от него отвратил, отшелъ былъ в монастырь, сто милъ от Москвы лежащъ, и тамо во мнишестве будуще, нарочитое и чистое свое жителство препровожал. Клеветницы же, слышавше, иже и тамо в чести имѣют оныя мниси его, сего ради завистию разсѣдаеми, ово завидяще мужу славы, ово боящися, да не услышит царь о семъ и паки да не возвратит его к собе и да не обличатся ихъ неправды и превращение судов, и многовзимателныя, любимыя издавна обыкновения ихъ, посулы и новоначатые пиянства и нечистоты паки не присекутца от оного святого, — и оттуды похватиша его и завезоша на Соловки, и аже преже рехомъ, идѣже бы и слухъ ево не обрелся, похваляющися, аки бы то соборне осудиша его, мужа нарочитого и готоваго отвещати на клеветы.
А иерей Сильвестр еще пока не был изгнан, заметив, что царь не по-божески уже начинает некоторые дела, препятствовал ему и часто наставлял, чтобы пребывал он в страхе Божьем, жил в воздержании, и другими многими божественными словами поучал и часто наставлял. А тот вовсе этого не слушал, но к льстецам склонил свое сердце и слух. Приняв все это во внимание и то, что царь отвернулся от него, пресвитер отбыл в монастырь, находящийся в ста милях от Москвы, и там, пребывая в монашестве, продолжал свою отменную и чистую жизнь. Но клеветники, узнав, что и там он окружен почетом от монахов, и потому, разрываясь от зависти, — то завидуя славному мужу, то опасаясь, чтобы не услышал о нем царь и не возвратил снова к себе, и чтобы не стали явны тогда их преступления и самоуправства в судах и издавна любимая их привычка к многочисленным взяткам, и чтобы вновь заведенные попойки и скверности снова не были пресечены этим святым, — извлекли они его оттуда и завезли на Соловки, как я уже раньше сказал, откуда бы и слух о нем не доходил, хвастаясь, будто бы на соборе осудили его, мужа отменного и готового ответить на клеветы.
Гдѣ таковъ суд слышан под солнцемъ без очевистного вещания? Яко и Златоусты пишет во епистоли своей ко Инокентию,[131] папе римскому, нарекающе на Феофила и на царицу и на все соборище его о неправедном изгнанию своемъ, емуже начало: «Первие, нежели отдани суть епистоли наши, мню, благочестие твое слышавше, яковъ здѣ мятеж творити дерзнула неправда». И паки и при конце в той же: «И аще противники обрели, иже такъ презрени сотворили, и еще замышляют ложные клеветы, понеже насъ безвинне изгнали, не давше намъ о ни преписей, а ни книжецъ, о ни объявивша клеветниковъ имѣти и оброняти, и мы сутъ будемъ и покажемъ оных самых, а не нас, быти винными, и что на нас воскладают, понеже неповинны есмя. И сопротив же они сотворили? Сопротивъ всех правилом, сопротивъ всемъ церковнымъ каноном. И что глаголю канономъ церковнымъ? А не в поганских судѣхъ, а ни в варварскихъ престолѣхъ таковые когда случилися, а ни скифы, а ни сармацыи, когда судили суть повелѣти единѣй странѣ заочне (...) оклеветанныхъ», и прочие, тѣмъ подобные, яко в томъ ево посланию лучше, читающе, разсмотрится. Сей соборный царя нашего християнского таковъ суд! Се, декрет[132] знамените произведенъ от вселукаваго сонмища ласкателѣй, грядущим родом на срамоту вечныя памяти и уничежения рускому языку, понеже у нихъ в земли уродилися таковые лукавые, презлые, ехеднины отроды! Уже у матери свое чрево прогрызли, сирѣчь земли святоруские, яже породила ихъ и воспитала, воистину на свою беду и спостошенье!
Слыхано ли под солнцем о таком суде без очного говорения? Так и Иоанн Златоуст порицает Феофила и императрицу и весь собор за несправедливое свое изгнание и пишет в своем послании к Иннокентию, папе римскому, начало которому следующее: «Думаю, что еще до отправления моих посланий слышало твое благочестие, какую смуту осмелилась здесь затеять неправда». А в конце того послания следующее: «И если мы оказались перед врагами, которые поступили столь презренно и замышляют новые козни, поскольку изгнали нас несправедливо, не дав ни записей, ни книг, не назвав доносителей, то мы сами должны защищаться и править суд и докажем, что сами они виновны в том, что на нас возводят, мы же невинны. А вопреки чему они поступили? Вопреки всем правилам, вопреки всем церковным канонам. Да что говорю я о церковных канонах? Такого никогда не бывало ни в языческих судах, ни при варварских тронах, и ни скифы, ни сарматы никогда не решались вести суд, если одна сторона была заочно оклеветана», и так далее и тому подобное, как это хорошо видно при чтении в этом его послании. Вот каков соборный суд нашего христианского царя! Вот как замечательно изготовлен декрет коварным сонмом льстецов на вечной памяти позор для грядущих поколений и на унижение русского народа, потому что в его земле родились эти коварные, злобные отродья ехидны! Прогрызли они чрево у матери своей, святой русской земли, что породила и воспитала их поистине на беду свою и запустение!
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 355; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!