История о великом князе Московском 12 страница
И оттуду возвратихомся паки к Дерпту. И опочивши войско аки 10 дней, ктому своею охотою, не посланных, на то к нам прибыло аки 2000 войска, або и вящей, паки поидохом к Фелину, идѣже бѣ маистръ старый предреченный. И укравши всѣ войско, послахом един полкъ татарский аки предмѣстия жещи. Онъ же, мняще малый люд, выѣхалъ самъ бронити со всѣми людми, яже бѣ во градѣ. И поразихом его засадою, едва самъ утече. И воевахъ потомъ тыждень[111] цѣлый и возвратихомся съ великими богатствы и корыстьми. И вкратцѣ рещи, седмь або осем кратъ того лѣта битвъ имѣхомъ великихъ и малыхъ, и вездѣ, за Божиею помощию, одолѣние получихомъ. А срам бы ми было самому о своихъ дѣлехъ вся сия по ряду писати, а сего ради множайшие оставляю, яко о татарских битвахъ, яже во младости моей бывали с казанцы и перекопцы, такъ и со другими языки. Бо вѣмъ сие добрѣ, иже подвиги християнских воиновъ не суть забвенни, а ни малѣйшии пред Богомъ не токмо подвизи, по Бозѣ за правовѣрие со доброю ревностию производимыя, или сопротивъ чювственныхъ врагов, или мысленных, но и власы на главах нашихъ изочтени суть,[112] яко самъ Господь рече.
Оттуда мы снова вернулись в Дерпт. Здесь войско отдохнуло дней десять, к тому же к нам прибавилось тысячи две или больше воинов, добровольцев, а не присланных, и мы снова выступили в поход — к Феллину, где был упомянутый прежний магистр. Войско мы укрыли и послали только один татарский полк как бы жечь предместья. Магистр же решил, что нас мало, и выехал на защиту сам со всеми своими, кто был в крепости. А мы из засады разгромили его, так что едва сам спасся. И потом целую седьмицу били мы их, а возвратились с большой добычей и богатством. Коротко сказать, в тот год семь или восемь раз сходились мы с ними в больших и малых сражениях и всякий раз с Божьей помощью одерживали верх. Было бы неприлично мне самому писать все подробно о своих делах, поэтому я опускаю большую часть того, что касается сражений с татарами, с казанцами и крымцами, которые бывали в молодости моей, так и сражений с другими народами. Ведь я твердо верю, что не преданы забвению подвиги христианских воинов, но самые малые перед Богом, и не только подвиги, совершенные с доброй ревностью по Боге за правоверие против ли телесных врагов или же духовных, но и волосы на голове у нас сочтены, как сказал сам Господь.
|
|
|
Егда же приидоша гетмани со другим великимъ войскомъ къ нам, к Дерпту, с нимиже было воинства вящей тридесят тысящь коннаго и пѣшихъ 10000 стрелцовъ и казаковъ, и дел великих четыредесятъ, такожь и других дѣлъ аки 50, имиже огненной былъ бой съ стѣнъ збиваютъ, а и мнѣйшие по полторы сажени, и повелѣние прииде от царя намъ итти под Фелинъ. Мы же, взявши вѣдомость, иже маистръ хощетъ выпроводити картуны великие предреченны и другие дѣла и скарбы свои во град Гупсалъ,[113] иже на самомъ морѣ стоитъ, тогда абие послахомъ 12000 съ стратилаты, да обгонят Фелин, а сами поидохомъ зъ другою частию войска иным путем, а дѣла всѣ препроводихом Имбѣком-рѣкою вверхъ, и оттуды езеромъ, аже за двѣ мили от Фелина выкладахомъ ихъ на берегъ з кгалей.
|
|
|
А когда прибыли к нам в Дерпт гетманы с другим большим войском, а в нем воинов было больше тридцати тысяч конных и десять тысяч пеших стрелков и казаков, сорок больших пушек, которыми подавляют пушечный огонь в крепости, из них самые маленькие по полторы сажени, других пушек около пятидесяти, тогда пришло и распоряжение царя идти нам на Феллин. А мы получили известие, что магистр хочет перевести большие упомянутые картауны и другие пушки и имущество свое в крепость Гапсаль, которая стоит у самого моря, и тотчас послали со стратегами, чтобы обложили Феллин, сами же мы пошли с другой частью войска иным путем, а пушки все отправили по реке Эмбах вверх, а дальше по озеру, так что всего за две мили от Феллина выгрузили их с галер.
|
|
|
А оные стратилаты, прежде посланныя от нас къ Фелину, идяху путем поблиз града немецка Армуса аки за милю. Филипъ же, ленсъмаршалок, муж храбрый и въ военныхъ вещахъ искусный, мающе с собою аки 500 человѣкъ райтаров немцовъ и аки бы другую 500 або 400 пѣшихъ, не вѣдяше о такомъ великомъ люду, мнящи мои посылки, ажь не единъ кратъ посылалъ воевати под той град прежде, да иже великое еще войско пришло со предреченными стратиги — и изыде на них со дерзновениемъ скоро, а наипаче яко немцы мало бываютъ в день трезвы, взявши от бѣгающих в осаду вѣдомость, а не вывѣдавшися совершение, яковое войско грядетъ. Наши же, аще и вѣдали о нем, но не надѣялися, иже такъ малым людом дерзнетъ ударити на такъ неравное собѣ войско. И пред полуднем, на опочивании, ударили на едину часть, смѣшавшися со стражею наших, потомъ пришли до коней нашихъ, и битва сточися. Стратилаты же другие, видѣвши со полки своими, имѣюще вожей добрых, вѣдомых о мѣсцахъ, обыдоша чрез лесы вкол и поразиша их такъ, иже едва колко ихъ убѣже з битвы, и самаго онаго храбраго мужа и славнаго вь их языцѣхъ, иже воистинну последняго и защитника и надежду лифлянского народу, Алексѣя Адашева пахоликъ[114] жива поимал и с нимъ единнатцат кунтуровъ[115] живыхъ взято и сто двадесят шляхтичей немѣцкихъ кромѣ другихъ. Мы же, о сем не вѣдавше, приидохомъ под мѣсто Фелинъ и тамо обрѣтохъ наших стратилатов не токмо здравых, но и пресвѣтлою побѣдою здравыхъ, и славнаго началника лифлянскаго, храбраго мужа Филиппа, ленсъмаршалка, со единнатцама кунторы и со другими въ рукахъ имуща.
|
|
|
Стратеги же, посланные нами уже к Феллину, проходили вблизи примерно в миле от немецкой крепости Эрмис. И ландмаршал Филипп, человек храбрый и опытный в военном деле, взяв с собою человек пятьсот немецких рейтаров и еще пятьсот или четыреста пеших, немедленно и отважно вышел против них (к тому же редко бывают немцы трезвы днем): не знал он о нашей большой численности, а думал, что это разъезд, какие не раз посылал я прежде для набега под эту крепость, прежде чем явилось это большое войско с помянутыми стратегами, — получил он сведения от пробравшихся в крепость, а не удостоверился вполне, какое движется войско. А наши хоть и знали о нем, но не допускали, что столь малым числом осмелится он напасть на столь неравное по силе войско. Но перед полуднем во время отдыха напали они на одну часть, перемешавшись с нашей охраной, потом дошли до наших коней, и бой закипел. Увидев это, другие стратеги взяли хороших проводников, сведущих в местности, прошли со своими полками наискось через лес и ударили по ним так, что едва несколько человек спаслись из боя, а храброго этого мужа, знаменитого в их народе, действительно последнего защитника и надежду народа Лифляндии живьем взял оруженосец Алексея Адашева, и с ним одиннадцать комендантов живьем взято и сто двадцать немецких дворян, не считая прочих. Мы же, не зная об этом, пришли к городу Феллину и обнаружили там, что наши полководцы не только в благополучии, но в благополучии от блестящей победы и держат в своих руках знаменитого лифляндского военачальника, храброго мужа — ландмаршала Филиппа, а с ним одиннадцать комендантов и других прочих.
Егда же повелѣхомъ привести его и поставити пред нами и начаша о нѣкоторыхъ вещахъ вопрошати его, яко есть обычай, тогда же онъ мужъ свѣтлымъ и веселым лицемъ (мнился яко пострадавшей за отечество), нимало ужаснувся, началъ со дерзновениемъ отвѣщевати нам. Бѣ бо мужь, яко разсмотрихомъ его добрѣ, не токмо мужественный и храбрый, но и словества полонъ, и остръ разумомъ, и добру память имущь. Иные отвѣты к намъ его, разумомъ раствореные, оставлю, но сие точию едино, яже в память ми приходятъ, оплакователное его вѣщание о Лифлянской земли, воспомяну. Сѣдящему ему у нас нѣкогда на обѣде (бо аще и звязнемъ случилося ему быти, но обаче в почести его имѣхомъ, яко достоило свѣтлого рода мужу) и мѣжду иными бѣсѣдованьми, яко обычай бываетъ при столѣхъ, начал вещати нам:[116]
А когда распорядились мы привести его и поставить перед нами и стали, как заведено, о некоторых предметах его спрашивать, то, ничуть не испугавшись, со светлым и спокойным лицом (думал о себе, что страдает за отечество) стал этот муж смело нам отвечать. Ведь был он человек, насколько мы поняли его, не только мужественный и храбрый, но красноречивый, умный и с прекрасной памятью. Я опущу его ответы нам, исполненные ума, которые приходят мне на память, напомню лишь этот один — скорбную речь его о Лифляндии. Сидя однажды у нас за обедом (хоть и был он пленником, тем не менее мы воздавали ему честь, какая подобает человеку блистательного рода), между прочими разговорами, как это обычно за столом, он сказал нам следующее:
«Согласяся всѣ кролевѣ западные вкупѣ съ самымъ папою римскою и з самымъ цесарем християнскимъ, выправивши множество воиновъ крестоносныхъ, — овыхъ земли пустошеные християнские от нахождения срацынскаго помощи ради, овыхъ въ земли варварские посѣдания ради и научения для и познания вѣры, яже во Христа (яко и нынѣ содѣловаемо кролемъ ишпанскимъ и потукгалскимъ во Индии). Тогда оное предреченное войско раздѣлиша по три гетмана и пустишася моремъ — едино къ полудню, а два къ полунощи. И яже къ полудню пловущие приплыша к Родису,[117] спустошенному от предреченныхъ срацынъ несогласия ради безумныхъ греков. Тогда, обрѣтше его въконецъ спустошенъ, обновиша его со прочими грады и мѣсты другими; и укрѣпивъ ихъ и осадя, обладаше тамо со остатными живущими обладати. А яже къ полунощи пловущие, приплыша единъ, идѣже бѣ прусы и тамо живущими обладали. А третьи в тую землю, и обрѣтоша тутъ языцы зѣло жестоки и непокорныхъ варваровъ и заложиша град и мѣсто первое Ригу, потомъ Ревль. И бишася много со живущими ту оными предреченными варвары и едва возмогоша ими обладати и наклонити ихъ немалыми лѣты ко познанию християнские вѣры. Егда же усвоиша тую землю ко Христову наречению, тогда обѣщашася возложение Господеви и похвалу имяни пречистые его Богоматере. Внегдаже пребывахомъ въ каталицкой[118] вѣрѣ и жителствовахом мѣрне[119] и цѣломудреннѣ, тогда Господь нашъ здѣ живущихъ вездѣ покрывалъ ото враговъ нашихъ и помогалъ намъ во всем яко от руских княжатъ, находящихъ на землю сию, такъ и от литовскихъ. Другие оставя, едину же исповѣм, иже зѣло крепку битву имѣхомъ[120] со великимъ княжатемъ литовским Витовтом, иже у нас во един день шесть маистровъ было поставлено, и един по единому побиты. И такъ крѣпце срожахомся, яже нощь темная розвела битву[121] ту. Такоже и недавными лѣты (яко лутчи, мню, вамъ ведомо есть сие) князь великий Иоанъ Московский, дѣд того настоящего, умыслилъ былъ тую землю взяти и крепце бронихомся, яко и со гетманом его Диниломъ сведохом колко битвъ и две одержахомъ. Но обаче, еликими-нибудь абычеи, ублагахом оных предреченыхъ силныхъ, Богу тогда, яко рѣхомъ, помогающу праотцемъ нашим, и при своих отчинах устояли. Ныне же, егда отступихом от веры церковные и дерзнухом, и опровергохом законы и уставы святые, и прияхом веру новоизообретенную, и за тѣм в невоздержание ко широкому и пространному пути вдахомся, вводящему в погибель, и явственно ныне обличающу Господу грехи наши и казнящу насъ за безакония наши, предалъ насъ в руки вамъ, врагомъ нашимъ. И яже сооружили были прародители наши намъ: грады высокие и мѣста твердыя, полаты и дворы пресветлы, — вы, о томъ не трудившусь, ни проторов многихъ налагающе, внидоша в нихъ. Садов же и виноградов нашихъ не насадивше, наслаждаетесь, и другихъ таковых устроеней нашихъ домовыхъ ко житию потребныхъ.
«Все западные короли вместе с самим римским папою и самим христианнейшим императором пришли к согласию и снарядили множество крестоносцев — одних в опустошенные христианские земли для помощи от набегов сарацин, других в варварские земли для заселения и для научения и внедрения христианской веры (как и сейчас делается королем Испании и Португалии в Индии). Это названное войско разделилось тогда между трех гетманов и отправились морем — одна часть на юг, а две на север. И те, кто плыл на юг, доплыли до Родоса, опустошенного названными сарацинами из-за раздоров у неразумных греков. Они нашли его совершенно опустошенным и восстановили его наряду с другими крепостями и городами; а укрепив их и засев в них, владели ими вместе с живущими в них. А из тех, кто плыл на север, одни приплыли туда, где были пруссы, и овладели тамошними жителями, а другие в эту землю, где обнаружили весьма упорные и непокорные народы варваров и заложили крепость и город — сначала Ригу, потом Ревель. Долго они сражались с живущими тут упомянутыми варварами и лишь через много лет смогли ими овладеть и склонить к познанию христианской веры. А когда они сделали эту землю собственностью Христова имени, дали обет предать ее Господу и для прославления имени пречистой его Матери. И покуда находились мы в католической вере и жизнь вели в умеренности и целомудрии, тогда Господь наш всегда защищал здешних жителей от врагов и помогал во всем как от русских князей, нападающих на эту землю, так и от литовских. Прочее оставив, одно расскажу, а именно о весьма трудном сражении с великим князем литовским Витовтом, когда у нас за день шесть магистров было назначено и один за другим погибли. И так упорно мы сражались, что лишь темная ночь прервала эту битву. Да и в недавние годы (что лучше, думаю, известно вам) великий князь московский Иван, дед нынешнего, задумал было захватить эту землю, но мы упорно защищались и с гетманом его Даниилом сошлись в нескольких сражениях и два выиграли. Однако справлялись мы с сильными этими, о которых говорили, не столько какими-либо особыми приемами, а потому что Бог тогда, как уже сказали мы, помогал нашим предкам, так что и остались они при своих вотчинах. Теперь же, когда отступили мы от соборной веры и дерзнули ниспровергнуть святые законы и установления, приняли новопридуманную веру, а потом и вступили на широкий и просторный, ведущий к погибели путь невоздержанности, предал Господь нас вам, врагам нашим, в руки, воочию обличая ныне грехи наши и казня нас за беззакония наши. И все, что создали было нам предки наши: крепости высокие и города крепкие, дворцы и здания светлые, — вы вошли в них, не потрудившись для того, не понеся особых расходов. Наслаждаетесь вы, не насадивши, садами и виноградниками нашими, а также другими подобными устройствами наших жилищ, нужными для жизни.
А что глаголю о васъ, яже аки бы мните, зане уже вы аки бы мечемъ побрасте? Другие же без меча в наши богатества и стяжание туне внидоша, нимало ни в чесомъже трудившесь, обещевающе намъ помощь и обронение. Се, добра ихъ помощь, иже стоимъ пред враги связаны! О, кол жалосны ми и зело скорбно, но воспоминаю, иже пред очима нашими все сие лютые быша за грехи наши веденны и милое отечество разорено суще! И сего ради не мните, иже вы силою своею намъ таковые сотвориша, но вся сия Богу на нас попущающу за преступление наше, иже предал насъ в руки врагом нашим!»
Да что говорить о вас, которые вроде бы добыли все это, как вы полагаете, мечом? Другие даже и без меча, за так овладели нашим богатством и имуществом, ничуть ни в чем не потрудились, пообещав нам помощь и защиту. Вот как хороша их помощь, что стоим связанные перед врагами! Горько мне и весьма скорбно, как вспомню, что на глазах у нас все жестокости эти были посланы за грехи наши, а милая родина в разоренье! А потому не думайте, что сделали вы это нам своей силой, но предал нас в руки наших врагов Бог, допуская все это за наши преступления».
И сие ему со текущими слезами к нам глаголющу, яко и нам всѣмъ слез исполнитися, на него зрящимъ и таковая от него слышащим. По семъ же, утерши слезы, радостнымъ лицемъ провеща: «Но обаче благодарю Бога и радуюся, иже связанъ быхъ и стражу за любимое отечество. Аще ми за него и умрети случится, воистину драга ми сия смерть будет и прелюбезна». Сие ему изрекшу, умолчал. Мы же все удивишася разуму мужа и словеству, и держахом в почести его за стражею. Потомъ послахомъ ево до царя нашего и со протчими властели лифлянскими к Москвѣ и молихом царя много чрез епистолию, да не кажетъ, сиирѣчь да не повелит погубити его. И аще бы послушал насъ, моглъ бы всю землю Лифлянскую по нем мѣти, понеже имяху его все лифлянты яко отца. Но егда же приведен былъ пред царя и вопрошаемъ жестоце, отвещал: «Иже, — рѣче, — неправдою и кровопиством отечество наше посядаешь, а не яко достоит царю християнскому». Он же, розгорѣвся гневом, повелѣл абие погубити его, понеже уже лютъ и бѣсчеловеченъ начал быти.
Все это сказал он нам, обливаясь слезами, так что и у нас проступили слезы, пока глядели мы на него и слушали это. А после, утерев слезы, сказал он со светлым лицом: «Но все же благодарю я Бога и радуюсь, что попал я в плен и страдаю за любимое отечество. Хоть придется и умереть мне за него, поистине дорога и желанна будет мне такая смерть». Сказал он это и замолк. Мы же дивились все уму и красноречию этого человека и в чести содержали его под стражею. Потом отправили мы его с другими владыками Лифляндии в Москву к нашему царю, а в послании очень просили царя, чтобы не распорядился, то есть не велел его убивать. Если бы послушал он нас, мог бы всю Лифляндию с ним взять, потому что глядели на него лифляндцы как на отца. Но когда привели его к царю и сурово допрашивали, он ответил, что, дескать: «Несправедливо и жестоко овладел ты отечеством нашим, а не как подобает христианскому царю». И тот вспыхнул яростью и тотчас велел умертвить его, поскольку становился уже жесток и бесчеловечен.
И тогда пот тѣмъ Фелиномъ стояхом, памята ми ся, три недѣли и вяще, заточа шанцы и биюще по граду из дѣлъ великих. И яже аз тогда ходихъ к Кеси, имѣх три битвы, и единого поразихъ новаго лелсъморщалка[122] под Волморемъ-градом, на того мѣста избраннаго, и яко прешедши пот Кесь, ротмистры, посланные на насъ от Еранима Хоткевича,[123] пораженни, и яко стояще под Кесю, посылахом к Ризе войну, и яко, слышечи Еронимъ о порожению своих, и ужаснувся, поиде скоро из земли Лифлянские, аже за Двину-рѣку великую от насъ, — сие премину и оставлю по ряду писати, сокращения ради истории, ко предреченному же о Фелинскомъ взятью возвращаюся.
И стояли тогда мы под тем Феллином три недели с лишним, вырыв шанцы, обстреливая крепость из больших пушек. А то, что совершил я тогда поход к Кеси, и дал три сражения, и убил под крепостью Вольмаром нового ландмаршала, избранного вместо этого, и что командиры, посланные против нас Иеронимом Ходькевичем и пришедшие под Кесь, были разбиты, и что, стоя под Кесью, совершали мы набеги на Ригу, и что, узнав о поражении своих, Иероним пришел в ужас и немедленно отступил от нас из Лифляндии за Двину, большую реку, — все это опущу и подробно описывать я не буду ради краткости истории, но возвращусь к начатому о взятии Феллина.
Егда же уже розбихомъ стѣны мѣские, еще крѣпце сопротивляющеся намъ немцы. Тогда в ночи стреляюще огненными кулями, и едина куля упаде в самое яблоко церковное, яже вверху великие церкови их бе, и другие кули инде и инде, и абие загорѣлося мѣсто. Тогда начаша суще во граде и маистръ просити времяни а постоновлению, обещевающе градъ и мѣсто подати и прошаща волнаго проезду со всеми сущими во граде и скарбы своими. Мы же такъ не поволяше, а на томъ стало: желнерей всехъ выпустити волно и жителѣй грацких, елицы хотѣша, а его не выпущали со скарбы, милость ему обещевающе от царя, — яко и даде ему град на Москвѣ до живота его, и скарбы оные его, елицы были взяты, возвращенны ему потомъ. И сице взяша градъ и мѣсто, и огнь в мѣсте угасихом. А ктому тогда взяхомъ два або три грады, в нихже быша намѣсники того маистра Фирштемъберкга.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 173; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!