История о великом князе Московском 16 страница
Еще убит князь Петр, по прозванию Щенятев, внук князя литовского Патрикея. Был он человек весьма благородный и богатый, но, оставя все богатство и большое имущество, избрал монашество и возлюбил бескорыстную жизнь в подражание Христу. Однако и там велел мучитель мучить его, жарить на железной сковороде, раскаленной на огне, и втыкать иглы под ногти. И в таких мучениях тот скончался. Убил он также братьев его из того же рода, известных князей Петра и Ивана.
Въ тѣ же лѣты побиты братия мои, княжата ярославские, влекомые от роду княжати смоленского, святаго Феодора Ростиславича, правнука великого Владимира Мономаха. Имена ихъ были: князь Феодоръ Лвовъ муж зѣло храбры и святого жителства, и от младости своей аже до четыредесятного лѣта служилъ ему верне, многожды над поганскими языки свѣтлыя одолѣния поставлял, крововяще руку свою, паче же освящающе во крови бусурманской сущихъ враговъ креста Христова; другого князя Феодора,[166] внука славного князя Феодора Романовича, яже прадеду того царя, губителя нашего, в Ордѣ будучи, — даже еще в неволи были княжата руские у ординского царя и от его руки власти приимовали, — помогъ, и за его попечением на государство свое возведенъ быстъ. Се, такъ службы и доброхотствования прародителѣй нашихъ ко своим прародителѣм воспомянул и заплатил! Княжата нашии ярославские никогдаже от его прородителей не были отступни в бедах и в напастех, иже яко верные и доброхотные братия сущая, по роду влекомы от единого славного и блаженного Владимера Манамаха. За тѣм-то князем Феодором была сестра его, за двухъ рожденная, тщи князя Михаила Глинского, славного рыцаря, егоже погубила неповине мати его, сущаго стрыя своего, обличающе еѣ за безаконие. Такоже и другихъ тое же пленицы княжат немало погубилъ. Единого от нихъ своею рукою булавою насмерть убилъ на Невле-мѣсте, идучи къ Полотцу, реченного Иоанна Шаховского.[167] И потом Василия, и Александра, и Михаила княжат, глаголемых Прозоровских,[168] и другихъ княжат того же роду, Ушатыхъ нареченныхъ, сродныхъ братий ихъ, сущих тѣх же княжат ярославских роду, погубилъ всеродне, понеже, имѣли отчины великие, мню, негли ис того их погубилъ.
|
|
|
В эти же годы убиты мои братья князья ярославские, происходящие от князя смоленского святого Федора Ростиславича, правнука великого Владимира Мономаха. Их имена: князь Федор Львов, человек выдающейся храбрости и святой жизни, с молодости и до сорока лет служил он ему верно, не раз одерживал светлые победы над погаными, обагряя руки свои кровью, вернее же, освящая их кровью басурман, истинных врагов креста Христова; другой князь Федор, внук славного князя Федора Романовича, который помог его (Ивана Грозного) прадеду, находясь в Орде у хана, губителя нашего — были тогда князья русские в рабстве у ордынского хана и власть получали из его рук, — так что был тот возведен на трон с его помощью. Вот как вспомнил он и заплатил за службу и доброжелательство наших прародителей к его прародителям! Наши князья ярославские никогда не покидали в бедах и несчастьях его прародителей как истинно верные и доброжелательные братья, происходящие по роду от того же славного и блаженного Владимира Мономаха. За этим князем Федором была его двоюродная сестра, дочь князя Михаила Глинского, славного рыцаря, которого без вины погубила его (Ивана Грозного) мать: был он ей дядей и обличал ее в беззакониях. Погубил он (Иван Грозный) немало и других князей этого рода. Одного из них, Ивана Шаховского по имени, он убил собственноручно булавой в городе Невеле на пути в Полоцк. Потом князей Василия, Александра и Михаила Прозоровских по прозванию и других князей этого же рода, прозванных Ушатыми, этого же рода князей ярославских, братьев их родственных, всем родом уничтожил, потому что, думаю, были у них большие вотчины, верно, поэтому и уничтожил.
|
|
|
Потомъ Иоанна, княжа Пронское,[169] от роду великихъ князей резанскихъ мужа престарѣвшагося уже во днехъ и от младости ево служаща не токмо ему, еще и отцу его много лѣт и многожды гетманомъ великимъ бывша и сигклицкимъ саном почтенного. Послѣди же мнишество возлюбилъ и в монастырѣ остриже власы и отрекшеся всеа суеты мира сего, Христа своего ради. Он же такъ мужа престарѣвшаго во днехъ мнозехъ и во старости мастите от чреды спасенныя извлече и в реце утопити повелѣлъ. И другаго княжа Пронское Василий,[170] глаголемого Рыбина, погубилъ.
|
|
|
Потом Ивана, князя Пронского, из рода великих князей рязанских, человека престарелого возраста, с молодости служившего не только ему, но и отцу его еще много лет, не раз бывшего великим гетманом и удостоенного сенаторского звания. В конце он склонился к монашеству, постригся в монастыре и отрекся от всей суеты этого мира ради своего Христа. Но царь человека столь престарелого возраста и маститой старости извлек из чреды спасенных и велел утопить его в реке. И другого князя Пронского, Василия, по прозванию Рыбина, он убил.
Въ той же день и иных немало благородныхъ мужей, нарочитыхъ воинъ, аки двести избиены, а нецы глаголют и вящей.
|
|
|
В тот же день убито немало и других благородных мужей и отменных воинов, пожалуй, двести, другие говорят, что и больше.
Тогда же убилъ Владимера, стрыечного брата своего,[171] с матерью того Ефросиньею, княжною Хаванскою, яже бѣша от роду князя великого литовского Олгерда, отца Ягола, короля полского, и воистину святую испосницу великую, во святом вдовствѣ и во мнишестве провосиявшую.
Тогда же убил он двоюродного брата своего Владимира с его матерью Ефросиньей, княжной Хованской, которая была из роду великого князя литовского Ольгерда, отца польского короля Ягайлы, поистине святая и великая постница, просиявшая в святом вдовстве и монашестве.
Тогда же растреляти с ручницъ повелѣлъ жену брата своего Евдокию, княжну Одоевскую, такоже воистину святую и зело кроткую, и Священыхъ Писаней искусную, и пѣния божественного всего навыкшую, и дву младенцов, сыновъ брата своего, от тое святые рожденых: единому было имя Василий, аки в десяти лѣтех, а други мнѣйши. Запамятах уже, яко было имя его, но лутчи в книгах животныхъ написан, приснопамянутых на небесех у самого Христа Бога нашего. Иныи мнозии слузи ихъ верныхъ избиены, ни токмо мужи и юноши благородные, но и жены и девицы свѣтлых родовъ и благородныхъ шляхецкихъ.
Тогда же велел он расстрелять из ручных ружей жену брата своего княжну Одоевскую Евдокию, также поистине святую и весьма кроткую, искусную в Священном Писании, знавшую все божественное пение, и двух мальчиков, сыновей брата своего, рожденных этой святой: одному было имя Василий, лет десяти, а другой поменьше. Забыл я уже, как было имя его, зато в вечной памяти книги жизни на небесах у самого Христа, Бога нашего, он хорошо записан. Убиты и многие другие их верные слуги, не только благородные мужчины и юноши, но женщины и девицы светлых и благородных шляхетских родов.
Потомъ убиены славный между княжаты рускими Михаилъ Воротынской и Микита, княжа Одоевской,[172] сродны его, со младенчики и дѣтками своими, единъ аки седми лѣт, а други мнѣйший, и со женою его. Всеродне погубленно ихъ, глаголютъ. Его же была сестра, предреченная Евдокия святая, за братомъ царевым Владимеромъ. А что же сему за вина была княжати Воротынскому? Негли тая точию: егда по сожжению великого славного мѣста Московского многонародного от перекопского царя и по спустошению умиленомъ и жалостномъ ко слышанию руские земли от бѣзбожныхъ варъваровъ, аки год единъ спустя той же царь перекопский, хотяще уже до конца спустошити землю оную и самого того князя великого выгнати из царства его, и поиде яко левъ-кровоядецъ, рыкаетъ, розиня лютую пащену[173] на пожрение християнъ со всеми силами своими бусурманскими. Услышав же сие, наше чюдо забѣжалъ пред нимъ сто и двадесят миль с Москвы аже в Новъгород Великий, а того Михаила Воротынского поставил с войском и, яко могучи, земли оныя спустошения и окоянныя[174] бронити повелѣл. Онъ же, яко муж крѣпки и мужестъвеной, в полкоустроениях зѣло искусны, с тѣм такъ силнымъ зверемъ бусурманскимъ битву великую сведе. Не далъ ему распростертися, а не на мнѣ воевати убогихъ християнъ, но бияшеся крѣпце зѣло с нимъ, и глаголютъ, колко дней бран она пребывала. И поможе Богъ християномъ благоумного мужа полкоустроением, и падоша от воинства християнского бусурманские полки, и самого царя сынове два, глаголютъ, убиени, адин живъ изыманъ на той-то битве, царь же сам едва в Орду утече, а хоругвей великихъ бусурманъскихъ и шатровъ своихъ отбѣжал в нощи. На той же битве и гетмана его, славного кровопийцу християнского, Дивую-мурзу изымано жива. И всехъ тѣхъ, яко гетмана и сына царева, тако и хоруговъ царскую и шатры его послал до нашего хороняки и бѣгуна, храбраго же и прелютаго на своихъ единоплемянныхъ и единоязычныхъ, не противящихся ему.
Потом были убиты славный и между русскими князьями Михаил Воротынский и Никита, князь Одоевский, родственник его, с детками-младенцами — один лет семи, а другой поменьше — и с женой. Говорят, что весь род их погиб. Вышеназванная Евдокия, бывшая за братом царя Владимиром, сестра ему. А какая же была за ним вина, за князем Воротынским? Пожалуй, только эта: когда по сожжении великого, славного и многолюдного города Москвы крымским ханом и по печальном и грустном, когда слышишь, опустошении русской земли безбожными варварами примерно через год этот же крымский хан пошел как хищный лев с рычанием и разинутой свирепой пастью на пожрание христиан со всей своей басурманской силой, желая уже вконец опустошить эту землю и изгнать из его царства самого великого князя, то наше чудо, узнав об этом, убежал от него из Москвы за сто двадцать миль, аж в Великий Новгород, а этого Михаила Воротынского оставил с войском и велел оборонять, как сумеет, опустошенные и несчастные эти земли. И он как твердый и мужественный человек, весьма искусный полководец дал сражение этому столь сильному басурманскому зверю. Он не позволил ему развернуться и еще менее разорять беззащитных христиан, он бился с ним со всей твердостью, и говорят, что сражение длилось несколько дней. И помог христианам Бог полководческим даром благоразумного мужа, и пали басурманские полки перед воинством христианским, и говорят, что два ханских сына были убиты, а один взят живым в той битве, сам же хан едва достиг Орды, бросив ночью великие басурманские хоругви и свои шатры. В той же битве взят живым и славный ханский гетман, христианский кровопийца мурза Диве. Все это — и гетмана, и ханского сына, и ханскую хоругвь, и его шатры отправил он нашему трусу и беглецу, жестокому и храброму против своих соплеменников и соотечественников, не сопротивляющихся ему.
Что же воздалъ за сию ему службу? Послушай, молю, прилѣжно пригорчайшия тоя и жалостные ко слышанию трагедии.[175] Аки лѣто едино потом спустя, оного побѣдоносца и обранителя своего и всеа руские земли изымати и связанна привести и предъ собою поставити повелѣл. И обрѣтши единого раба его, окрадшего того господина своего, — а мню, наученъ от него, бо еще тѣ княжата были на своихъ уделѣхъ и велия отчины под собою имѣли, околико тысящъ с нихъ по чту воинства было слугъ ихъ, имже онъ, зазречи, того ради губилъ ихъ — и рече ему: «Се, на тя свидѣтелствуетъ слуга твой, иже мя еси хотѣлъ счеровати и добывал еси на меня бабъ шепчющихъ». Онъ же, яко княжа от младости своея святы, отвещал: «Не научихся, о царю, и не навыкохъ от прородителѣй своих чароватъ и в бесовство верити, но Бога единого хвалити и в Троице славимаго, и тебѣ, цареви, государю своему, служити верне. А сей клеветъникъ мой есть рабъ и утече от меня, окравши мя. Не подобаетъ ти сему верити и не свидѣтелства от такова принимати, яко от злодѣя и от предателя моего, лжеклевещущаго на мя». Онъ же абие повелѣ связана, положа на древо между двемя огни, жещи мужа в роде по сих же, в разумѣ и в дѣлехъ насвѣтлѣйшего. И притекша глаголютъ самого, яко началного када к катом, мучищамъ победоносца и подгребающе углие горяще жезломъ своимъ проклятым пот тѣло (...) его святое.
Чем же воздал царь ему за эту службу? Прошу, внимательно выслушай эту горькую и грустную, когда слышишь, трагедию. Спустя примерно год велел он схватить, связать, привести и поставить перед собой этого победоносца и защитника своего и всей земли русской. Найдя какого-то раба его, обокравшего своего господина, — я же думаю, что был тот подучен им: ведь тогда еще князья эти сидели на своих уделах и имели под собой большие вотчины, а с них, почитай, по несколько тысяч воинов было их слугами, а он им, князьям, завидовал и потому их губил, — царь сказал князю: «Вот, свидетельствует против тебя твой слуга, что хотел ты меня околдовать и искал для этого баб-ворожеек». Но тот, как князь чистый от молодости своей, отвечал: «Не привык я, царь, и не научился от предков своих колдовать и верить в бесовство, лишь хвалить Бога единого, в Троице славимого, и тебе, царю и государю моему, служить верой. Этот клеветник — раб мой, он убежал от меня, меня обокрав. Не подобает тебе верить ему и принимать от него свидетельства как от злодея и предателя, ложно на меня клевещущего». Но он тотчас повелел блистательнейшего родом, разумом и делами мужа, положив связанным на дерево, жечь между двух огней. Говорят, что и сам он явился как главный палач к палачам, терзающим победоносца, и подгребал под святое тело горящие угли своим проклятым жезлом.
Такожде и предреченного Одоевского Никиту мучити различне повелѣл, ово срачицу его, пронзанувши в перси его,[176] тамо и овамо торгати; той же в таковыхъ абия мученияхъ скончался. Оного же преодолѣтеля славного; смучена и изжена огнемъ неповине, наполы мертва и едва дышуща, в темницу на Бѣлое озеро повѣсти повелѣлъ. И отвезенъ аки три мили, с того прелютаго пути на путь прохладны и радостны небесного возхождения — ко Христу своему отиде. О мужу налѣпший и накрѣпчайши и многого разума исполнены! Велия и преславная суть память твоя блаженная! Аще негли недостаточна во оной, глаголю, варварской землѣ, в томъ нашемъ неблагородномъ отечествѣ, но здѣ и вездѣ, мню, в чюждих странахъ паче, нежели тамо, преславнѣшая, не токмо во християнскихъ предѣлехъ, но у главныхъ бусурмановъ, сирѣчь у турковъ, понеже немало от турецкого войска на той-то предреченой битве тогда быша. Наипаче же ат Магмета-паши[177] великого двора мнози быша на помощъ послани перекопскому цареви, и за твоим благоразумиемъ все изчезоша, и не возвратился, глаголютъ, ни единъ в Констянтинополь. И что глаголю о отвоей славѣ, на земли сущей? Но и на небеси, у ангелского царя, преславна быша память твоя, яко сущаго мученика и побѣдоносца, яко за оную пресвѣтлую побѣду надъ бусурманы, еяже произвел еси и поставил мужеством храбрости своея, побѣду, обраняющи християнски род. Но и паче же сподобился еси мзду премногую получити, еже пострадал еси неповиннѣ от оного кровопийцы, и сподобился еси со всѣми оными великими мученики венцовъ от Христа Бога нашего во царьствию его, яже за его овцы, супротив волку бусурманскому, много от младости своей храбровствовал, аже без малы до шездесятого лѣта.
Велел он также подвергнуть разным пыткам и вышеназванного Никиту Одоевского, например, пронзив его грудь, таскать туда и сюда <по ней> его сорочку, так что вскоре тот скончался в этих страданиях. А того прославленного победителя, без вины замученного и обгоревшего в огне, полумертвого и едва дышащего, велел он отвезти в темницу на Белоозере. Провезли его мили три, и отошел он с этого жестокого пути в путь приятный и радостный восхождения на небо к своему Христу. О самый лучший и твердый муж, исполненный великого разума! Велика и прославлена твоя блаженная память! Если недостаточна она, пожалуй, в той, можно сказать, варварской земле, в том неблагодарном нашем отечестве, то здесь, да и думаю, что везде в чужих странах, прославлена больше, чем там, не только в пределах христиан, но и у главных басурман, то есть у турок, потому что немало турецких воинов было тогда на той вышеупомянутой битве. В особенности много послано было в помощь крымскому хану от двора Махмета, великого паши, и все пропали по твоему благоусмотрению, ни один, говорят, не возвратился в Константинополь. Но что говорю я о земной твоей славе? Ведь и на небесах у царя ангелов славится память твоя как истинного мученика и победоносца как раз за ту пресветлую победу над басурманами, победу, которую ты одержал, защищая христиан, и утвердил мужеством своей храбрости. А особо сподобился ты получить великую мзду за то, что безвинно пострадал от этого кровопийцы, сподобился ты венца от Христа нашего Бога в его царствии со всеми великомучениками, потому что много ты геройствовал от молодости твоей до шестидесяти лет без малого за овец его против басурманского волка.
Тѣ два сице блиско сродныя между себя от мучителя вкупѣ пострадали, бо и тѣ княжата Воротынские и Одоевские — от роду мученика князя Михаила Черниговского, закланного ото внѣшнего врага церковнаго — Батыя безбожного. Такоже и сей Михайло, побѣдоносецъ тезоимениты и оному сродникъ, созженъ ото внутренняго дракона церковного, губителя християнского, боящегося чаровъ. Бо отецъ его Василѣй со оною предреченною законопреступною женою, юною сущею, сам старъ будущи, искалъ черовников презлых отовсюду, да помогут ему ко плодотворению, не хотяще бо властеля быти брата его по нем. Бо имѣлъ брата Юрья зѣло мужественного и добронравного, яко и повѣлел, заповѣдающе женѣ своей и окояным советником своимъ, скоро по смерти своей убити его; яко убиенъ есть. О чаровницах же оных так печашесь, посылашеся по нихъ тамо и овамо, аже до Корѣлы, еже есть Филя (сидит на великихъ горахъ подле Студеного моря), и оттуду провожаху ихъ к нимъ летущихъ оныхъ и презлыхъ совѣтниковъ сатанинскихъ. И за помощию ихъ от прескверныхъ семян, по преизволению презлому, а не по естеству, от Бога вложенному, уродилися ему два сына. Един таковы прелюты и кровопийца, и погубитель отечества, иже не токмо в руской землѣ такова чюда и дива не слыхано, но воистину нигдѣже никогдаже, мню, зане и Нерона презлаго превзыде лютостию и различными нисповедимыми сквернами. Паче же не внѣшни непримирителны врагъ и гонитель церкви Божии бысть, но внутреный змий ядовиты, жруще и разтерзающе рабовъ Божиихъ. А други былъ без ума и бѣс памяти и безсловесенъ, такоже аки дивъ якой родился.
Оба они, близкие родственники друг другу, вместе претерпели страдания, ибо князья Воротынские и Одоевские — из рода мученика князя Михаила Черниговского, зарезанного Батыем безбожным, внешним врагом церкви. А этот Михаил-победоносец, родственник тому и тезка, пожжен внутренним драконом церкви, губителем христиан, боящимся чар. Ведь Василий, его отец, будучи стар, с упомянутой преступной и совсем молодой женой разыскивал повсюду злодейских колдунов, чтобы помогли ему в деторождении, не желая, чтобы властителем по нем был брат его. А был у него брат Юрий, весьма мужественный и доброго нрава, так что он велел и заповедал жене своей и окаянным советникам по своей смерти убить того без промедления; того и убили. А о колдунах этих так пеклись, рассылали за ними туда и сюда вплоть до самой Карелии, то есть Финляндии (находится она на больших горах у Ледовитого океана), и оттуда приводили их к нему, лядащих этих и злобных советников сатаны. И с их помощью от скверных семян по злому произволу, а не по природе, устроенной Богом, родились у него два сына. Один такой жестокий кровопийца и губитель отечества, что не только в русской земле о таком чуде и диве не слыхали, но думаю, что поистине нигде и никогда, потому что и злобного Нерона превзошел он жестокостью и разными несказанными мерзостями. Особенно ведь то, что не был он внешний непримиримый враг и гонитель церкви Божьей, но внутренний ядовитый змей, который терзал и пожирал рабов Божьих. А другой был безумен, без памяти, бессловесен, как будто родился диким зверем.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 429; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!