История о великом князе Московском 9 страница
Царь же нашъ, егда о поражению своихъ не вѣдяше, скоро шелъ и со великим потщаниемъ сопротив царю перекопскому, ибо егда пришел от Москвы ко Окѣ-рецѣ, не стоялъ тамо, идѣже обычай бывал издавна застоновлятися християнскому войску против царей татарских, но превезшеся за великую Оку-рѣку, пошел оттуду к мѣсту Тулѣ: хотяше с ним битву великую свести. Егде же аки половину отъиде от Оки до Тулы, прииде ему вѣсть, иже пораженно войско християнское от царя перекопскаго, потомъ, аки по године, раненые наши воины нѣцыи усрѣтошася. Цареви жъ нашему и многимъ совѣтником его абие мысль отмениша. И начаша иноко, совѣтоваша ему, сирѣчь, да идешъ паки за Оку, а оттуды к Москвѣ; нѣцыи мужественнѣйшии укрепляюще его и глаголюще, да не дастъ хрепта врагу своему и да не посрамитъ прежние славы своея добрые и лицо всѣхъ храбрыхъ своих, и да грядетъ мужественнѣ супротивъ врага креста Христова. И рече: «Аще онъ и выигралъ за грехи християнские битву, но обаче уже утруженно войско имѣетъ, тако же множество раненых и побитыхъ: бо бранъ крѣпкая с нашими пребывала два дни». Ибо сице ему добрый и полѣзный совѣтъ подающе, понеже еще того не вѣдуще, иже царь пошел уже к Орде, не чающе его что час пришествия. Царь же нашъ абие совѣта храбрых послушав, а совѣтъ страшливых отвергъ: иде к Туле-мѣсту, хотящи сразитися съ бусурманы за православное християнство. Се таков нашъ царь былъ, поки любилъ окола себя добрых и правду совѣтующих, а не презлых ласкателей, над нихже губителнейшаго и горшаго во царствѣ ничтоже может быти! Егда же приѣхал на Тулу, тогда сьѣхашася к нему немало разогнаннаго войска, и оные предреченные приѣхаша со своими стротилаты, яже от царя отбишася, аки 2000 ихъ, и повѣдаша: уже аки третий день царь поиде ко Ордѣ.
|
|
|
Еще не зная о поражении своих, скоро и без малейших задержек двигался наш царь вслед за крымским ханом, так что когда прибыл из Москвы на реку Оку, не задержался там, где издавна было в обыкновении останавливаться христианскому войску при походах против татарских ханов, но переправился он через Оку, большую реку, и пошел дальше к городу Туле: хотел он вступить в большое сражение с крымским ханом. Покрыл он уже полпути от Оки до Тулы, и пришло к нему известие о поражении христианского войска от крымского хана, потом, примерно через час, стали попадаться наши раненые воины. У нашего царя и многих советников тотчас изменился замысел. Начали все заново и советовали ему, чтобы он шел, дескать, за Оку, а потом к Москве, притом что кое-кто из самых мужественных вселял в царя твердость, говоря, чтобы не обращался к врагу тылом, чтобы не позорил прежнюю добрую славу свою и храбрых людей своих, чтобы мужественно шел против врага креста Христова. Говорили они также: «Хотя и выиграл он за христианские грехи битву, но теперь у него утомленное войско, много убитых и раненых: ведь два дня длилось упорное сражение с нашими». Подавая ему такой добрый и полезный совет, они еще не знали того, что хан направился к Орде, но каждый час ждали его появления. И тотчас наш царь послушался совета храбрых и отверг совет робких: пошел он к городу Туле, намереваясь сразиться с басурманами за православное христианство. Вот таков был наш царь, пока любил, чтобы его окружали добрые и советующие истину, а не порочные льстецы, хуже и погибельней которых в царстве ничего быть не может! А когда прибыл он в Тулу, собралось к нему немало рассеянного воинства, и те, упомянутые, которые отбились от хана, со своими стратегами приехали, тысячи две их, и сообщили, что уже третий день как хан направился к Орде.
|
|
|
Потом паки, аки бы в покаяние вниде, и немало лѣтъ царствовал добрѣ, ужаснулся бо о наказании оных от Бога, ово перекопским царем, ово казанским возмущением о нихже мало пред тѣмъ рекох. Понеже такъ уже, глаголютъ, было от тѣхъ казанцов изнемогло воинство християнское и в нищету пришло, иже уже у множайших нас и послѣдних стяжаней не стало. Ктому болезни различные и моры частые бывали тамо, яко многим уже совѣтовати со вопиянием, да покинет мѣсто Казанские и град, и вонство християнское сведет оттуду. А рада[81] то была богатых и лѣнивых мнихов и мирских, яко глаголютъ пословицу: «Добре бывает: кому родити, тому и кормити младенца», или попечение о нем имѣти, сирѣчь: хто тружался зѣло и болѣзновал о сем, тому достойно и совѣтовати о таковых.
|
|
|
И снова потом, как бы раскаявшись, несколько лет справедливо царствовал великий князь, видимо, испугался наказаний от Бога то крымским ханом, то казанским мятежом, о чем я только что рассказал. Ведь говорят же, что от этих казанцев христианское воинство совсем было изнемогло и пришло к разорению, так что у большинства из нас не стало и последнего имущества. Кроме того, случались там различные болезни и частые моры, так что многие уже с рыданиями советовали ему, чтобы бросил он крепость и город Казань и вызвал оттуда христианское войско. Исходила эта мысль от богатых и ленивых как монахов, так и мирян, как в пословице говорится: «Вот что добро: кому родить, тому и младенца кормить», то есть печься о нем, иначе говоря: кто много потрудился в каком деле, тот пусть и заботится и советует о нем.
|
|
|
А потом взяла было черемиса луговая царя себѣ с Нагайския орды, броняшеся христианом и воююще. Бо тот черемиский язык не мал есть и зѣло кровопийствен, а обирается ихъ, глаголютъ, вящей двадесятъ тысящей войска. Потом же, егда разсмотривши, иже мало имъ прибыли с того царя, убиша его и сущихъ с ним татаръ аки триста и главу ему отсѣкоша и на высокое древо вззотинули, и глаголали: «Мы было взяли тебя того ради на царство з дворомъ твоимъ, да обороняеши нас; а ты и сущие с тобою не сотворилъ намъ помощи столько, сколько воловъ и коров наших поѣлъ. А ныне глава твоя да царствует на высокомъ коле!» Потомъ, избравше себѣ своих атаманов, бьющеся и воююще с нами крѣпцѣ аки два лѣта, и паки потомъ ово примиряхуся, ово паки брань начинаху. Но иные оставя, в тѣ лѣта бывшые, х краткости исторейки тое зряще, но се воспомянемъ.
А тут луговые черемисы, не прекращавшие стычек и войн с христианами, взяли было себе хана из Ногайской орды. Эти черемисы довольно многочисленны и очень кровожадны, говорят, что собирают они войска более двадцати тысяч. Но потом они увидели, что мало толку им от этого царя, убили его и бывших с ним татар человек триста, отрубили ему голову, воткнули на высокий кол и сказали: «Взяли мы тебя с двором твоим на царство, чтобы защищал ты нас; ты же со своими больше быков и коров поел, чем пользы принес. Так пусть теперь на высоком колу царствует твоя голова!» Избрали они потом себе атаманов из своих и с нами упорно сражались да воевали года два, а после то снова примирятся, то снова войну начнут. Впрочем, имея в виду краткость этой истории, оставим другие события тех лет и вспомним лишь об одном.
[82]В тѣх же лѣтех премирие минуло[83] с Лифлянскою землею, и приѣхаша послове от нихъ, просяще миру. Царь же нашъ началъ упоминатися дани, яже еще дѣд его в привилью воспомянулъ об ней, и от того времяни аки пятдесятъ лѣтъ не плачено было от нихъ. А немцы не хотяще ему дани дати оныя, и затемъ война зачалася. И послалъ тогда насъ[84] трех великихъ воевод и с нами другихъ стратилатов, и войска аки четыредесять тысящей и вящей, не градовъ и мѣстъ добывати, но землю ихъ воевати. И воевахомъ еѣ мѣсяцъ цѣлый, и нигдѣже опрошася намъ битвою. Точию со единаго града изошли сопротивъ посылакъ нашихъ и тамо поражено ихъ. И шли есмя ихъ землею, ваююще вдоль вяще четыредесять миль. И изыдохомъ бо в землю Фифлянскую с великого мѣста Пскова, а вышли есми совсѣмъ здраво съ ихъ земли, аже на Иванград, вколо ихъ землею ходяще. И изнесоша с собою множество различныхъ корыстей, понеже тамъ земля зѣло была богатая и жители в ней быша так горды зѣло, иже и вѣры християнские отступили, и обычаевъ, и дѣлъ добрыхъ праотецъ своих, но удалилися и ринулися все ко широкому и пространному пути, сирѣчь ко пьянству многому и невоздержанию, и ко долгому спанию и лѣнивству, к неправдамъ и кровопроливанию междоусобному, яко есть обычай, презлых ради догматов таковым и дѣламъ послѣдовати. И сихъ ради, мню, и не попустилъ имъ Богъ быти в покою и в долготу дней владети отчизнами своими.
В те годы окончилось перемирие с Лифляндией, и оттуда приехали послы просить мира. Но наш царь стал вспоминать о дани, о которой упоминал еще его дед в привилегии и которая не была плачена уже пятьдесят лет. А поскольку немцы не хотели платить эту дань, началась война. Отправил тогда царь нас, трех главных военачальников, а с нами других стратегов с войском более сорока тысяч, разорять их землю, не беря городов и крепостей. Целый месяц ходили мы по ней, и нигде не дали они нам сражения. Из одной только крепости вышли против наших разъездов и тут же были разбиты. Прошли мы по их земле, разоряя ее, больше сорока миль. Вошли мы в Лифляндию из большого города Пскова и, обойдя вокруг, благополучно вышли из нее у Ивангорода. Вывезли мы с собою множество разной добычи, потому что страна там была очень богатая, а жители ее впали в такую гордыню, что отступили от христианской веры, от обычаев и добрых дел своих предков, от всего удалились и ринулись все на широкий и просторный путь, то есть в обильное пьянство и невоздержанность, долгий сон и лень, несправедливости и междоусобное кровопролитие, как обыкновенно и бывает, что скверные догматы приводят к совершению таких же дел. Вот из-за этого, думаю я, и не дал им Бог покоя и пожизненного владения вотчинами.
Потом же они упросили были премирья на полроку, хотяще себѣ взяти о той предреченной дани на размышление и, сами упросивши, не пребыли в том дву мѣсяцей. Сице, разрушили тое премирье:[85] яко всемъ есть вѣдомо, иже немецкое мѣсто, глаголемое Нарви[86] и руское Иван-град об едину реку стоятъ, а оба два града и мѣста немалые, паче же той русии многонароден. И на самый день, в онже Господь нашъ Иисусъ Христос за человѣческий род плотию пострадалъ, и в той день, ему по силе своей кождый християнинъ подобяся, страстемъ его терпитъ, в посте и в воздержанию пребывающе, — а ихъ милость нѣмцы,[87] велѣможные и гордые, сами себѣ новое имя изобретши, нарекшеся Евангилики, в началѣ еще дня того ужравшися и упившися, над надежду всѣхъ из великих дѣлъ стреляти на мѣсто руское начали. И побиша люду немало християнского со женами и дѣтками, и пролияша кровь християнскую в такие великие и святые дни: бо безпрестани били три дни, и на самый день Христова Воскресения не унелися, будучи в премирию, присягами утверженномъ. А на Иванеграде воевода, не смѣючи без царева вѣдома премирья нарушити, и далъ скоро до Москвы знаки. Царь же вниде в совѣтъ о том и по совѣте на томъ положилъ, иже, по нужде за их початкомъ, повелѣлъ бранитися и стреляти з дѣлъ на их град и мѣсто. Бо уже бы и великих дѣлъ с Москвы припроважено тамо немало, и ктому послалъ стратилатов и повелѣлъ двема пятинам новгородскимъ воинству збиратися к ним. Наши же, егда заточиша дѣла великие на мѣсто их и начаша бити по граду и по полатомъ их, такоже и верхними дѣлы стреляти кулями каменными великими, они же, яко отнюд тому неискусные, живше множество лѣтъ в покою, гордость отложа, абие начаша просити премирья аки на 4 недѣли, беручи себѣ на размышление о поданию мѣста и града. И выправили до Москвы ко царю нашему двух бурмистровъ своихъ, ктому жъ трехъ мужей богатыхъ, обѣщевающи за четыре недѣли мѣсто и град подати. Ко маистру же лифлянскому[88] и ко другимъ властемъ немецкимъ послаша, просяще помощь: «Аще ли, рече, не дадите помощи, мы от такой великие стрелбы не можемъ терпѣти, подадимъ град и мѣсто». Маистръ же абие далъ имъ помощь — антипата фелинскаго,[89] другаго с Ревля[90] и с ними четыре тысящи люду немецкого, и конных, и пешихъ.
А потом они выпросили себе на полгода перемирия, чтобы иметь время поразмыслить об упомянутой дани, но, выпросивши, сами не сохранили его и двух месяцев. И вот как нарушили они это перемирие: всем известно, что немецкий город по названию Нарва и русский Ивангород стоят на одной реке, и обе крепости, и оба города довольно большие, особенно же многочисленно население русского города. Так вот, в тот самый день, когда Господь наш Иисус Христос пострадал плотию за род человеческий, в тот день, когда, уподобляясь ему, по мере сил каждый христианин терпит подобные ему страсти, пребывая в посте и воздержании, — в тот день их милость немцы, могущественные и гордые, придумавшие сами себе новое имя, назвавшись евангелистами, — еще с утра напившись и нажравшись, начали против всякого чаяния стрелять из больших пушек по русскому городу. Много побили они христиан с женами и детьми и пролили крови христианской в эти великие и святые дни: они, находясь в перемирии, подтвержденном клятвами, стреляли без перерыва три дня, не унялись даже в день Воскресения Христова. Но ивангородский воевода не решался нарушить перемирия без ведома царя и немедля послал в Москву сообщение. Вошел царь в совет с этим и после совета остановился на том, что приказал защищаться и стрелять из пушек по немецкому городу, раз уж сами они начали и принудили к тому. А было уже немало отправлено туда из Москвы больших пушек, вдобавок послал царь полководцев и приказал собраться к ним ратникам двух новгородских пятин. И когда установили наши большие пушки по местам и начали бить по крепости и по зданиям, а также обстреливать большими каменными ядрами из пушек верхнего боя, то непривычные к этому и много лет жившие в мире немцы тотчас отбросили гордость и стали просить перемирия, желая взять себе на размышление о сдаче города и крепости недели четыре. Отправили они к нашему царю в Москву двух своих бурмистров и с ними трех состоятельных лиц, обещая через четыре недели сдать город и крепость, а к лифляндскому магистру и к другим немецким властителям послали с просьбой о помощи: «Если не дадите, мол, помощи, мы не сможем устоять перед таким сильным обстрелом и сдадим крепость и город». И магистр тотчас послал им на помощь экзарха из Феллина, а другого из Ревеля и с ними четыре тысячи конных и пеших немцев.
Егда же приидоша войско немецкое во град аки во дву недѣлях потомъ, наши же не начинающи брани, дондеже минет оный мѣсяцъ премирью. Они же не престаша обыкновения своего, сиречь пиянства многаго и ругания над догъматы християнскими: и обрѣтше икону пречистые Богородицы, у неяже на руку написан по плоти превѣчный младенецъ, Господь нашъ Иисус Христос, в коморах оныхъ, идѣже купцы руские у них некогда обитали, возрѣвше на нее господинъ дому с некоторыми новопришедшими немцы, начаша ругатися, глаголюще: «Сей болванъ поставленъ былъ купцов ради руских, а намъ уже нынѣ не потребенъ, приидемъ и истребимъ его». Яко пророк некогда рече о таковых безумных: «Сѣчивомъ и теслою разрушающе, и огнемъ зажигающе святило Божие».[91] Сему подобно и тѣ безумные южики сотвориша — и взявше образ со стены и пришедше к великому огню, игдѣже потребные питья свои в котлѣ варяще, и ввергше абие во огнь. О Христе! Неизреченные силы чюдес твоих, имже обличаеши хотящих дерзати и на имя твое беззаконновавших! Абие паче пращи и прутко лѣтящие, або из якого великого дѣла, весь огнь он ис-пот котла ударил вверхъ — воистинну яко при халдѣйской пещи,[92] и не обрѣтеся ничтоже огня тамо, идѣже образ ввержен, и абие вверху полаты загорелося. Сия же быша аки по третей године в день недѣлный. Аеру чисту бывшу и тиху, и абие внезапу прииде буря великая, и загорелося мѣсто так скоро, же за малый час все мѣсто обьяло.
И хотя недели через две после этого в крепость пришло немецкое войско, наши все не возобновляли войны, пока не пройдет месяц перемирия. А они не отступились от своих обычаев, то есть великого пьянства и оскорбления христианских догматов. И вот, найдя и увидев в тех комнатах, где когда-то жили у них русские купцы, икону пречистой Богородицы, у которой изображено на руках дитя ее по плоти прежде всех времен Господь наш, Иисус Христос, хозяин дома с некоторыми гостями-немцами начали поносить ее, говоря: «Этот идол был поставлен для русских купцов, а нам в нем теперь нет нужды, давайте возьмем и уничтожим его». Ведь и пророк сказал когда-то о таких безумных: «Секирой и топором разрушая, а огнем зажигая святыню Божию». Подобным образом вели себя и эти родственники по безумию — сняли они со стены образ и, приблизившись к большому огню, где варили в котле обычное свое питие, ввергли его тотчас в огонь. О Христос! Несказанна сила твоих чудес, которыми обличаешь тех, кто готов на предерзости и совершения беззаконий против имени твоего! Тотчас весь огонь, как из пращи быстрометной или как из большой какой пушки, из-под котла вверх ударил — действительно как при пещи халдейской, — так что совсем не оказалось огня там, куда повергнут был образ, а верх строения тут же загорелся. И было это в третьем часу в день воскресения. Воздух чист был и тих, но вдруг пришла внезапно великая буря, и загорелся город так скоро, что за короткое время весь был объят огнем.
Людие же немецкие все от мѣста избѣгоша во град от огня великого и не возмогоша нимало помощи себѣ. Народи же руские, видевше, иже стѣны меские пусты, абие устремишася чрез реку — овии в кораблецех различных, овии на дщицах, овии же врата вымающе от домов своих, и поплыша. Потомъ и воинство устремилося, аще и воеводамъ крепце возбраняющимъ имъ о семъ, премирья ради, они же, не послушав, видевше явственный Божий гнѣвъ, на них пущенный, а нашимъ подающе помощь. И абие розламавши врата желѣзные и проломавши стены, внидоша в мѣсто, бѣ бо буря она зелная от мѣста на град возбуряше огнь. Егда же приидоша с мѣста ко граду войско наше, тогда начаша немцы противитися имъ, изходяще из вратъ вышеградцкихъ, и бишася с нами аки на две годины. И взявшви наши дѣла, яже в вратехъ мѣста немецкого и которые на стенах стояли, и начаша на них стреляти из дѣлъ оныхъ. Потомъ приспеша стрелцы руские съ стратилаты их, такоже и стрѣл множество от наших вкупе с ручничною стрелбою пущаемо на них. Абие встиснуша ихъ во вышград, и ово от великого духа огня, ово от стрелбы, яже из ихъ дѣлъ на них по вратомъ вышеградскимъ стреляно, ово от великого множества народу, бо онъ вышеград былъ тесенъ, начаша абие просити, да поволено будетъ имъ размовити. Егда же утишишася с обоих стран войска, изыдоша из града и начаша постанавляти с нашими, да дадутъ имъ волное изхождение и да пустятъ здравых со всемъ. И на томъ постанавили: пустили их со оружиемъ, яже точию при бедрах, новопришедших во град воинство их, а тутошних жителей со женами и з дѣтьми токмо, а богатество и стяжания во граде оставили. А нѣцыи произволиша ту в домѣхъ своих остати, то пущено на волю их.
Все немцы сбежались в крепость из города от большого пожара, не были они способны хоть чем-нибудь помочь себе. Увидело русское население, что пусты городские стены, и тотчас устремилось через реку — кто на разных лодках, кто на досках, кто снял ворота у своего дома и поплыл. Следом устремились и войска, хоть и настойчиво препятствовали этому по случаю перемирия их военачальники, но не слушались те, видя явный Божий гнев, обрушившийся на немцев, а нашим дающий помощь. Тотчас разломали они железные ворота, проломили стены и вошли в город, тогда как жестокая буря гнала огонь от города на крепость. А когда пришло от города к крепости наше войско, немцы стали оказывать сопротивление, делая вылазки из крепостных ворот, так что сражались они с нами часа два. А наши взяли пушки, которые стояли в воротах немецкого города и на стенах, и стали стрелять по немцам из этих пушек. Потом подоспели русские стрелки со своими стратегами, так что вместе с ружейным огнем обрушили на немцев множество стрел. Загнали тогда их в крепость, и вот то ли от большого жара, то ли от стрельбы, которая велась по крепостным воротам, то ли от большого множества народа, поскольку крепость тесна была, стали они снова просить, чтоб дали им начать переговоры. Когда успокоились с обеих сторон войска, вышли они из крепости и стали договариваться с нашими, чтобы дали им свободный выход и благополучно пропустили со всем имуществом. Но порешили на том: выпустили новопришедшее в крепость войско с оружием, только тем, что на поясе, местных жителей — только с женами и детьми, а ценности и имущество оставлены в крепости. Но иные захотели остаться здесь в своих домах, и это оставлено на их усмотрение.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 205; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!