История о великом князе Московском 5 страница
Скоро по возвращению онаго войска потомъ, аки по четырехъ дняхъ, собралося черемисы луговыя немало, и ударили на наши станы задние з Галицкие дороги, и немало стадъ коней нашихъ отгромили. Мы же абие послали в погоню за ними трехъ ротмистровъ, и за ними другихъ посылочные полки во устроению засады ради. И угонено ихъ в трех або в четырехъ миляхъ, и овыхъ избиша, другихъ живыхъ поимаша.
Вскоре после возвращения этого войска, дня через четыре, собралось немало луговых черемисов, и ударили они с тылу по нашим станам у Галицкой дороги и отбили довольно много наших конских табунов. Но мы тотчас послали в погоню за ними трех командиров, а за ними для засады других со снаряженными разъездными полками. Нагнали мы их в трех или четырех милях, одних перебили, других взяли живьем.
А естли бы писал по ряду, яко тамо под градом на кождый день дѣялося, того бы цѣлая книга была. Но вкратце сице воспомянути достоит, яко они на войско християнское чары творили и великую плювию[44] наводили: яко скоро по облежанию града, яко солнце начнет восходити, взыдут на град, всѣм нам зрящим, ово престарѣвшияся ихъ мужи, ово бабы и начнутъ вопияти сатанинския словеса, машуще одеждами своими на войско наше и вертящеся неблагочинне. Тогда абие востанетъ вѣтръ и сочинятся облаки, аще бы и день ясенъ зѣло начинался, и будетъ такий дождь, и сухие мѣста в блато обратятся и мокроты исполнятся. И сие точию было над войскомъ, а по сторонам нѣсть, — не точию по естеству аера случашеся. Видѣвше же сие, абие совѣтоваше цареви послати по древо спасенное до Москвы, яже во крестъ вдѣлано, который всегда при царском венце лежитъ. И збѣгано за Божиею помощию зѣло скоро: водою до Новаграда Нижняго аки в три, або четыре дни вяцкими, зѣло скоро плывающими кораблецы, а от Новаграда аже до Москвы прудкошественными подводами. Егда же привезенъ честный крестъ, в немъже частка вдѣлана спасенного древа, на немже Господь нашъ Иисусъ Христосъ плотию страдал за человѣки, тогда прозвитеры соборне со церемониями[45] християнскими обхождение творяху и по обычаю церковному освятиша имъ воды, и силою животворящаго креста абие от того часа ищезоша и без вести быша чары оные поганские.
|
|
|
Но если бы писал я подробно, что происходило каждый день у крепости, вышла бы о том целая книга. Коротко стоит вспомнить лишь о том, как они наводили на христианское войско чары и посылали великий потоп, а именно: вскоре после начала осады крепости, как станет всходить солнце, на наших глазах выходят на стены то пожилые мужчины, то старухи и начинают выкрикивать сатанинские слова, непристойно кружась и размахивая своими одеждами в сторону нашего войска. Тотчас тогда поднимается ветер и собираются облака, хотя бы и вполне ясно начинался день, и начинается такой дождь, что сухие места наполняются сыростью и обращаются в болота. И это было как раз над войском, а в стороне не было, — происходило это не только от естественных атмосферных явлений. И при виде этого посоветовали царю немедля послать в Москву за спасительным древом: он вделано в крест, который находится всегда при царском венце. И с Божьей помощью очень быстро съездили: водою до Нижнего Новгорода дня в три либо четыре на вятских, весьма быстроходных лодках, а от Новгорода до самой Москвы на скороходных подводах. Когда доставлен был честной крест, в который вделана частица спасительного древа, на коем Господь наш Иисус Христос пострадал плотию за людей, тогда иереи соборно с христианскими церемониями сотворили крестный ход и по церковному обычаю освятили им воду, так что силою животворящего креста эти языческие чары тотчас исчезли и с тех пор не объявлялись.
|
|
|
И в то же время у нихъ подкопомъ воду отнято за 2 або за 3 недѣли до взятья: бо ся тамо под вежу великую и под тайнники подкопано, откуду они на вес град воду брали, и порохов подставлено аки двадесят бочек великихъ, и вырвало. И къ тому у нас вежу[46] над обычай великую и высокую за две недѣли уроблено потаемне за полмили от града, и единыя нощи близу рва мѣскаго поставлено и на нея взношенно стрелбы десят дѣл и пятдесят гаковниць. И зѣло великую шкоду в мѣсте и во граде на всякъ день чинено с нее: бо до взятья градскаго побито люду бусурманского военного, кромѣ женъ и детей, близу десяти тысящей со всѣхъ стран — и з дѣл на вытечках ихъ, и с тое-то вежи. А яко е ставлено, и яковым обычаемъ и иные различные стѣнобитные хитрости творено, сие оставляю краткости ради истории, бо широце в лѣтописной руской книзе[47] о том писано. Толико о взятию града мало воспомянем, елико можем вспамятати, вкратце опишем. Понеже не токмо Богъ разумъ и даръ духа храбрости тогда подавал, но явления нѣкоторыя достойным и чистыя совести мужем в нощных видѣниях изъявилъ о взятию града бусурманского, к сему подвижуще воинство, яко мню, отомщающе бесчисленное и многолѣтное разлияния крови християнские, а оставльшихся еще тамо живых избавляюще от многолѣтныя работы.
|
|
|
А тем временем недели за две или за три до взятия с помощью подкопа лишили их воды: подкопали под большую башню и под тайники, откуда они брали воду на всю крепость, поставили около двадцати больших бочек пороха и взорвали. Кроме того, за две недели тайно в полумиле от крепости сделали мы необыкновенно большую и высокую вышку, поставили ее за одну ночь у городского рва и втащили на нее артиллерии десять пушек и пятьдесят мушкетов. Очень большой урон и городу, и крепости наносили мы с нее каждый день: с этой башни до взятия крепости убито вооруженных басурман около десяти тысяч со всех сторон — и из пушек при вылазках их, считая женщин и детей. А как строили ее, каким образом устроены и другие стенобитные изобретения, — все это я опущу для краткости этой истории, ибо пространно описано это в русской летописной книге. Вспомним только кое-что о взятии крепости, сколько сможем вспомнить, и кратко опишем. Между прочим, подавал тогда Бог не только разум и дар храброго духа, но людям достойным и чистой совести некоторыми явлениями в ночных видениях сообщил о взятии басурманской крепости, поощряя к этому воинство и, как я думаю, отмщая за бесчисленное и многолетнее пролитие христианской крови, избавляя от многолетнего рабства еще находящихся там живых.
|
|
|
Егда же по скончанию седми недѣль от обложения града заповѣдано намъ еще в дни утренной зари ждати до востока солнца и повелено уготовлятися со всѣхъ стран ко штурму[48] и дана таково знамение: егда взорвутъ стѣну порохи, яже в подкопе, — бо было в другий раз подкопано и засажено 48 бочекъ пороху под стѣною мѣскою. И болшую половину войска пѣшаго ко штурму послано, аки же третина войска всего або мало болши на полю осташася, паче же стрегуще здравия царева. Мы же, по повелѣнному, рано к сему уготовавшеся, аки за две годины еще до зори. Бо аз тогда послан был к нижайшим вратамъ, сверху Казани-рѣки приступати, а со мною было дванадесять тысящей войска. Ото всѣхъ же четырехъ странъ такожде устроено присылныхъ и храбрых мужей, нѣкоторыхъ и з болшими почты. Царь же сие казанский и сенатыри его увѣдали о сем и такоже на нас уготовились, яко же и мы на нихъ.
И вот, когда кончились семь недель осады крепости, еще днем наказано было нам дожидаться утренней зари прежде восхода солнца и приказано было готовиться к штурму со всех сторон и дан такой знак: когда взорвут стену порохом, который в подкопе, — ибо был уже сделан другой подкоп и под городскую стену заложено сорок восемь бочек пороху. Большая часть нашего войска была назначена к штурму, а треть или немного больше оставалась в поле прежде всего для охраны благополучия царя. Мы же, согласно распоряжению, приготовились рано, часа за два до зари. Ведь меня тогда послали к самым нижним воротам наступать с верхнего течения реки Казани, а со мною было двенадцать тысяч войска. Так и на всех четырех сторонах построили могучих и храбрых мужей, некоторых с большими постами. Но царь казанский и сенаторы его узнали об этом, и как мы против них, так и они против нас приготовились.
Пред самым же солнычнымъ восходом, або мало что уже нача солнцу являтися, взорвало подкопъ, войско же християнское абие ударило со всѣх странъ на мѣсто. Да свидѣтелствуетъ кождый о себѣ, аз же, что пред очима тогда имѣхъ и дѣлахъ, повѣмъ истинну вкратце. Разрядихъ войско мое дванадесят тысещей под устроениемъ стратилатов, потекохом ко грацким стѣнам и к той великой башне, яже пред враты стояла на горѣ. Егда же еще быхом подалѣче от стѣнъ, ни из единые ручницы або стрелою на нас стрелено, егда же уже близу быхом, тогда первие многоогненный бой на нас пущен с стѣн из башен. Тогда стрѣл густость такая, яко частость дожда, тогда камения множество безчисленное, яко и воздуха не видѣти! Егда же близу стѣну подбихомся с великою нуждою и бѣдою, тогда вары кипящими начаша на нас лити и целыми бревны метати. Всяко же Божия помощь помогаше намъ тѣмъ, еже храбрость и крѣпость, и запамятания смерти дароваше. И воистинну с поощрениемъ сердца и со радостию бишася з босурманы за православное християнство и аки бы за полгодины отбиша ихъ от окон стрелами и ручницами. А ктому и дѣла из-за шанцовъ нашихъ помогаше намъ, стреляюще на нихъ: бо они явственно уже стояще на башне оной великой и на стѣнах града, не хранящеся, яко прежде, но крѣпце с нами и обличне вручь бьющеся. И абие могли бы ихъ избити, но много нас ко штурму поидоша, а мало под стѣны градные приидоша, нѣкоторые возвращающеся, множество лежаще и творяшесь побиты и ранены.
И перед самым восходом солнца, чуть только стало оно появляться, подкоп был взорван, тотчас со всех сторон устремилось христианское войско на город. Пусть каждый свидетельствует за себя, я же коротко расскажу правду о том, что видел сам и что делал. Я распределил мои двенадцать тысяч войска в подчинение стратегам, и пустились мы к крепостным стенам и к той большой башне, что стояла на горе у ворот. Когда были мы еще далековато от стен, не было ни одного выстрела ни стрелою, ни из ружья, а когда приблизились мы, тогда уже впервые со стен и башен открыли сильную стрельбу. Так густы были тогда стрелы, как частый дождь, а камней столь бесчисленное множество, что и воздуха не видно! Когда же с большими трудами и потерями пробились мы к стенам, начали тогда лить на нас кипящий вар и бросать целые бревна. Безусловно, помощь Божья помогла нам тем, что даровала храбрость, упорство и забвение смерти. И действительно, с сердечным рвением и радостью бились мы с басурманами за православное христианство и уже через полчаса стрелами и ружьями отбили их от амбразур. Кроме того, и пушки из-за наших шанцев помогали нам своим огнем: ведь те уже не прячась, как прежде, а открыто стояли на большой башне и на крепостных стенах, сражаясь с нами упорно, лицом к лицу, врукопашную. Мы бы сразу могли их разбить, но на штурм нас пошло много, а под крепостные стены пришло мало, некоторые вернулись, а многие лежали и притворялись убитыми и ранеными.
Затѣмъ Богъ поможе нам. Первый братъ мой родный[49] на стѣну града взыде по лествице, и другие воини храбрые с нимъ. А овые, секущеся и колющеся з босурманы, во окна оные великие башни влѣзже, а из башни сметавшись во врата великие градные. Бусурманы же абие тыл подаша, стѣны градные оставив, побѣгоша на великую гору ко двору цареву: бо бѣ зѣло крѣпокъ, между полатъ и мечетей каменныхъ оплотом великимъ обточен. Мы же за ними ко двору цареву, аще и утружденныи во зброях, а многие храбрые мужие на телесахъ радны уже имуще. И зѣло нас мало осталося биющихся с ними. А войско наше, яже было оттамо, вне града, яко увидѣли, иже мы уже во граде, а татаровя с стѣнъ побегоша, всѣ во град ринулося, и лежащся глаголемые раненые воскочиша, и творящияся мертвыя воскресоша. И со всѣхъ стран не токмо тѣ, но и с становъ, и кашевары, и яже были у конех оставлены, и друзии, яже и с куплею приѣхаша, — всѣ збѣгошася во град не ратного ради дѣла, но на корысть многую. Бо то мѣсто воистинну полно было дражайших корыстей — златом и сребром, и камениемъ драгоценным, и соболми кипѣло, и другими великими богатствы. Татаровя же запрошася с нашу сторону на цареве дворѣ, а долную часть мѣста покинули, елико ихъ могло утещи. А з другую сторону, яже с Арского поля, откуду подкопъ взорвало, и царь казанский з дворомъ своимъ, уступя аки в половину мѣста, застоновился на Тезицком рве, по-нашему — на Купецком, биющеся крѣпцѣ со християны. Бо того мѣста две части, аки на равнине, на горѣ стоятъ, а третия часть зѣло удолна, аки в пропасти. А поперегъ, аки в половину мѣста, от стѣны Булака аже до долные части мѣста — ров немалый. А мѣсто оно немало, мало что от Виленского мнѣйше.
Но тут Бог помог нам. Мой родной брат первым взошел по лестнице на крепостную стену, а с ним другие храбрые воины. А иные, рубя и коля басурман, влезли в амбразуры большой башни, а из башни пробрались к большим крепостным воротам. Тотчас басурманы показали тыл и, оставив крепостные стены, побежали на большую гору к царскому двору: обнесенный большим забором меж каменных мечетей и домов, был он очень крепок. А мы — за ними к царскому двору, хоть и были утомлены доспехами и ранами, которые были уже на теле многих храбрых мужей. И очень мало осталось нас в сражении. А наше войско, бывшее там, вне крепости, как увидело, что мы уже в крепости, а татары все со стен побежали, ринулись в крепость, так что лежавшие под именем раненых вскочили, а притворявшиеся мертвыми воскресли. И не только они со всех сторон, но и кашевары из станов, и те, кто был у коней оставлен, и те, кто с товарами приехал, — все сбежались в крепость не для бранного подвига, а за обильной добычей. И действительно, город был полон самой дорогой добычи — золота, серебра, драгоценных камней, кипел соболями и иным великим богатством. С нашей стороны татары, сколько могло их убежать, укрылись на царском дворе, а нижнюю часть города оставили. А с другой стороны, то есть с Арского поля, где был взорван подкоп, казанский царь со своим двором уступил примерно половину города и закрепился на Тезицком (по-нашему, купеческом) рве, упорно сражаясь с христианами. Ведь две части этого города расположены на горе, как на равнине, а третья часть, очень низменная, как в пропасти. А поперек, примерно на половину города от стены Булак и до самой нижней части города — довольно большой ров. Вообще же, город немалый, чуть меньше Вильны.
И бысть сеѣ предреченные битвы аки на четыре годины и вящей, памята ми ся, ото всѣхъ стран добывания на стены и во граде сѣчи. И якъ видѣвше бусурманы, иже християнского войска мало оставляет, мало не всѣ на корысти падоша — мнози, яко глаголютъ, по два кратъ и по три в станы отхождаху с корыстми и паки возвращахуся, храбрии же воини без престани бьющеся, — видѣв же сие бусурманы, иже утрудишася уже воины храбрые, и начаша крѣпце налегати, ополчающеся на нихъ. Корыстовники же оные предреченные, егда увидѣли, что наши по нужде уступаютъ помалу, бранящеся бусурманомъ, в таковое абие бѣгство вдашеся, яко и во врата многие не попали, но множайшие и с корыстми чрез стѣну металися, а иные и корысти повергоша, толко вопиюще: «Секут! Секут!» Но за благодатию Божиею храбрыхъ сердцемъ не сокрушили. Бо и с нашу сторону зѣло было тяжко от належания бусурмановъ — в то время, отнележе во град внидоша и изодоша, в моем полку девяносто и осмь храбрыхъ мужей убито, кромѣ раненых, — но обаче благодати ради Божия устояхомъ на нашей сторонѣ сопротив ихъ неподвижны. Со оныя же предреченныя страны мало что поступиша, яко рекохомъ, великого ради множества належания ихъ. И доша о собѣ вѣдати цареви нашему и всѣмъ совѣтником, окрестъ его в тот час бывшимъ, яко и самому ему зрящу бѣгство из града оных предреченных бегунов, и зѣло ему не токмо лице изменяшеся, но и сердце сокрушися, уповая, иже все войско уже християнское бусурманы из града изгнаша. Видѣвше же сицевое, мудрые и искусные сигклитове его повелѣша херугов великую християнскую близу вратъ градцкихъ, нареченных Царскихъ, подвинути, и самого царя, хотяща и не хотяща, за бразды коня взяв, близу хоругови поставиша: понеже были нѣцыи между сниглицы оными мужие вѣку еще отцов нашихъ, состарѣвшиеся в добродѣтелях и во всяких искуствах ратныхъ. Полку же царскому великому, в котором было вящей нежели двадесят тысящей воинов избранных, абие повелено сойти с коней аки половине, тамо же не токмо детем своим, — сроднымъ повелѣша, но и самих ихъ половина, сшедши с коней, потекоша во град на помощь утружденнымъ оным воиномъ.
И помнится мне, что часа четыре или больше этой описываемой битвы ушло на захват стен со всех сторон и резню в крепости. А когда увидели басурманы, что мало осталось христианского войска, едва ли не все набросились на добычу — говорят, что многие по два и по три раза уходили в станы с добычей и возвращались снова, пока храбрые воины непрерывно сражались, — и когда увидели басурманы, что измучены уже храбрые воины, стали они упорно наступать, направляя удары против них. А когда увидели упомянутые корыстолюбцы, что, сражаясь с басурманами, наши вынужденно и шаг за шагом отступают, в такое тотчас ударились они бегство, что многие не нашли и ворот, и большинство вместе с добычей бросалось со стен, а иные побросали и добычу, крича: «Секут! Секут!» Но с Божьей благодатью не сокрушили татары храбрых сердцем. Хоть и было очень трудно на нашем краю от напора басурман — за время между нашим входом и выходом из крепости убито было в моем полку девяносто восемь храбрых мужей, не считая раненых, — но все же с Божьей благодатью выстояли мы на нашем краю против них недвижно. А на другом упомянутом краю наши продвинулись лишь чуть-чуть из-за весьма значительного, как мы говорили, напора неприятеля. Дали они о себе весть нашему царю и всем советникам, бывшим в тот час около него: ведь он сам видел бегство из города этих упомянутых беглецов, и не только лицом изменился, но и сердце у него сокрушилось при мысли, что все войско христианское басурманы изгнали уже из города. Мудрые и опытные его сенаторы, видя это, распорядились воздвигнуть большую христианскую хоругвь у городских ворот, называемых Царскими, и самого царя, взяв за узду коня его, — волей или неволей — у хоругви поставили: были ведь между теми сенаторами кое-какие мужи в возрасте наших отцов, состарившиеся в добрых делах и в военных предприятиях. И тотчас приказали они примерно половине большого царского полка, в котором было более двадцати тысяч отборных воинов, сойти с коней, то же приказали они не только детям своим и родственникам, но и самих их половина, сойдя с коней, устремилась в город на помощь усталым тем воинам.
Егда же приидоша во град внезапу такъ много воинства свежего, в пресветлые зброи оболченнаго, абие царь казанский со всѣмъ воинством начаша уступовати назад, обаче браняшеся крѣпце. Наши же по них неотступно крѣпцей находяще, секущеся с ними. Егда же погнаша ихъ аже до мечетей, яже близу царева двора стоят, абие изыдоша во стретение нашихъ обызы ихъ, сеиты,[50] молбы пред великим бискупом ихъ, а по-ихъ с великимъ анарыи, або амиром, именем Кулшерифмуллою, и сразишась с нашими такъ крѣпце, аже до единаго избиша их. Царь же со всѣми остатними затворился в дворе своемъ, нача бронитися крѣпце, аки еще на полторы годины биющеся. Егда же видѣв, яко не возможе уже помощи собѣ, тогда на едину сторону отобраша женъ и детей своихъ в прекрасныхъ и в преиспрещренныхъ одеждахъ, околко десят тысещей, и сташа на единой странѣ великого предреченнаго двора царева, уповающе, иже прелстятся войско християнское на красату ихъ и живити ихъ будутъ. Сами же татаровя со царемъ ихъ отобрашеся во единъ угол и умыслиша не датися живым в руки, точию бы царя живаго соблюсти. И поидоша от царева двора на долную сторону мѣста к нижайшимъ вратом, идѣже аз сопротив ихъ у царева двора стоях. И не остало уже было со мною полутораста воиновъ, а ихъ еще было о десять тысещей, обаче тесноты ради улицы бронилися есма имъ, отходяще и опирающеся крѣпце. Наше же войско великое з горы оные да потиснуша ихъ зѣло, паче же задний конецъ татарского полку, секуще и бьюще. Тогда едва с великою нуждою за Божиею помощию изыдохом из вратъ градцких. Наши же с великие горы крѣпце належаще, тиснуша ихъ, нам же об ону страну стоящем во вратѣхъ биющеся, не пущающе ихъ из града. Уже бо нам на помощь два полка християнские приспѣша. Имъже так тиснушася неволею великаго ради належания з горы, иже с вежею высокою равно, яже надо враты бяше, полно трупия ихъ лежаше, среднимъ же и заднимъ людемъ аже по людем своим идуще на град и на вѣжу. Егда же возведоша царя своего на вежу, тогда начаша вопияти, просяще малого времяни на розмову,[51] мы же мало утишився, послушаще прошения ихъ. Они же абие сице рѣша, глаголюще: «Поки, речи, юртъ стояше (юртъ исмаилтеским языком обыче нарицатися царство, само в себѣ стояще) и мѣсто главное, идѣже престолъ царевъ был, потыя же до смерти браняхуся за царя и отечество. А нынѣ царя вам отдаем здрава, ведете его ко царю своему, а остаток нас исходимъ на широкое поле испити с вами послѣдную чашу». И отдаша нам царя своего со единым корачом,[52] што наиболшим их, и со двемя имилдеши.[53] Царю ихъ было имя бусурманское Идигеръ, а князю оному Зиниешь. И отдав намъ царя здрава, по нас абие стрелами, а мы по нихъ. И не поидоша на нас во врата, но абие поидоша с стѣны просто чрез Казань-реку и хотяще пробитися прямо противъ моего стану на шанцы тѣми дирами, идѣже шесть дѣл великих стояло.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 364; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!