История о великом князе Московском 6 страница
И когда внезапно появилось в городе так много свежего войска, облаченного в сияющие доспехи, сразу начал отступать назад царь казанский со всем своим воинством, хотя оборонялись они упорно. А наши, наступая упорно и неотвратимо, рубились с ними. И когда загнали их к мечетям, которые стоят у царского двора, вышли тут навстречу их абазы и сеиды и муллы с главным их епископом, а на их языке великим ансари или эмиром, по имени Кулшерифмулла, и бились с нашими так упорно, что погибли все до одного. А царь со всеми уцелевшими заперся на своем дворе и стал упорно обороняться, сопротивляясь еще часа полтора. Видя, однако, что им не спастись, свели они в одну сторону своих жен и детей в красивых и нарядных одеждах, около десяти тысяч, и поставили их в одном краю большого царского двора, о котором уже была речь, надеясь, что польстится христианское войско на их красоту и оставит им жизнь. Сами же татары со своим царем собрались в другом углу и задумали не даться живыми в руки, только бы царя сохранить живым. И устремились они от царского двора в нижнюю часть города к самым нижним воротам, где я у царского двора стоял против них. Со мною уже не оставалось и полутораста воинов, а их было еще около десяти тысяч, но в узких улицах мы упорно сопротивлялись им, отступая и отбиваясь. А главное наше войско сильно теснило их с горы, в особенности задние ряды татарского полка, рубя и убивая. А мы с Божьей помощью едва тогда вышли с большим трудом из городских ворот. С большой горы упорно наступали наши и давили их, мы же стояли на другой стороне, сражались в воротах и не выпускали татар из города. Два христианских полка подоспели уже к нам на помощь. И при сильном напоре с горы так стиснулись татары в тесноте, что трупы их легли вровень с высокой башней, что была над воротами, так что идущие следом и сзади всходили на крепостную стену и на башню прямо по своим. И когда ввели они своего царя на башню, стали кричать и просить немного времени, чтобы потолковать, мы же, несколько притихнув, выслушали их просьбу. И вот что они тут сказали: «Пока, дескать, стоял юрт (юртом по-турецки обычно называется самостоятельное царство) и главный город, где был царский престол, до тех пор стояли мы насмерть за царя и отечество. Но теперь отдаем вам царя живым, ведите его к своему царю, а остатком выйдем мы в широкое поле испить с вами смертную чашу». И отдали они нам своего царя с одним корачем, самым большим у них, и с двумя имильдешами. Басурманское имя царю было Идигер, а тому князю — Зениеш. Отдали нам живого царя и тотчас в нас — стрелами, а мы — в них. Не пошли они воротами против нас, а тут же двинулись со стены прямо через реку Казань и хотели пробиться напротив моего стана через шанцы теми амбразурами, где стояли шесть больших пушек.
|
|
|
И абие по нихъ ударено иза всѣхъ тѣх дѣл. Они же воздвигошася оттуды и поидоша налѣво вниз, водле Казань-рѣку, берегомъ, аки три перестрѣлы лучныхъ и по конецъ шанецъ нашихъ, тамо сташа и начаша лехчитися и метати с себя зброи и розувати собя ко бредению реки. Еще бо бѣ ихъ остал полкъ, аки шесть тысещей або мало мнѣйше. Мы же, видѣвши сие, мало нас нѣчто добыша собѣ коней от своихъ станов из-за рѣки, и так, сѣдши на свои кони, устремишася скоро сопротивъ ихъ и заступиша имъ пут, имъже хотяху поити. И обрѣтоша еще ихъ не прешедших чрез рѣку, и собрашася нас сопротив ихъ мало что болши дву сот коней: бо зѣло вскорѣ сия случишася, понеже что остало войска столко об ону сторону мѣста, при царѣ было, паче же мало не всѣ во граде уже. Абие жь они, предбредши реку (бо мѣлка была в том мѣсте, по ихъ сщастью), зжидатися начаша на самом брегу, ополчающеся, готови суще ко сражению, с различными бронми, паче же мало не все со стрелами, и уже на тетивахъ луков стрѣлы имуще. И абие начаша мало от берегу подвигатися, учиня чело немалое, а за ними всѣм идущим вкупѣ зѣло густо и долго, аки два стреляния намалые лучных, по примѣте. Християнского же войска множество безчисленное на стенѣ града, такоже с полатъ царскимъ зрящим, а помощи нам, стремнины для великия и зѣло прикрые горы, никакоже возмогоша подати.
|
|
|
|
|
|
И тотчас ударили мы по ним из всех этих пушек. А они снялись оттуда и спустились берегом реки Казани вниз налево, на расстояние трех полетов стрелы к краю наших шанцев, остановились там и стали скидывать доспехи и разуваться, чтобы реку перейти. Оставалось их еще в полку тысяч шесть или немного меньше. Увидели мы это, и хоть было нас мало, добыли коней, за рекой у своих станов, и, сев на коней своих, быстро помчались на них и перерезали путь, которым хотели они уйти. Мы настигли их, когда не перешли они еще реку, но набралось нас мало против них, чуть больше двухсот коней: ведь очень быстро все это произошло, а все войско, что было по эту сторону города, было при царе, а почти все остальное было уже в городе. И вот они, перейдя вброд реку (а в том месте мелка была, на их счастье, река), стали строиться на самом берегу и облачаться в различные доспехи, уже готовые к битве; стрелы были почти у всякого и уже лежали на тетивах луков. И стали тут они уходить тихо от берега: построили чело немалое, за которым вместе двигались, густо столпившись и растянувшись, если прикинуть на глаз, на два больших полета стрелы. Смотрело с крепостной стены и с царского дворца бесчисленное множество христианского войска, а помощи нам оказать не могли из-за большой высоты и очень крутого берега.
|
|
|
Мы же, отпустя ихъ мало что от брегу, бо еще самому концу остатному из реки не явившуся, тогда удариша на нихъ, хотяще их прервати и устроенные полки ихъ разсторгнути. Молюся, да не возмнитъ мя хто безумна, сам себя хваляща! Правду воистинну глаголю, и дарования духа храбрости, от Бога данна ми, не таю; к тому и коня зѣло быстра и добра имѣхъ. И всѣх первие вразихся во весь полкъ он бусурманский и памятую то, иже, секущеся, три разы в нихъ конь мой оперся, и в четвертый разъ зѣло раненъ повалился в средине ихъ со мною. И уже от великих ранъ не памятаю вяще. Очхнув же ся уже потом, аки по малѣ годинѣ, видѣхъ, аки над мертвецом, плачющимъ и рыдающим двема слугам моимъ, надо мною стоящимъ, и другимъ двема воином царскимъ. Азъ же видѣхъ себя обноженна лежаща, многими ранама учащенна, а животъ цѣл понеже на мнѣ збройка была праотеческая зѣло крѣпка, паче же благодать Христа моего такъ благоволила, иже ангеломъ своимъ заповѣдал сохранити мя, недостойнаго, во всѣхъ путехъ. Последи же, потом уже увѣдахъ, иже тѣ всѣ благородные, ихъже уже собралось было аки со триста, яже обещалися, устремилися и были со мною вкупѣ, и на них ударили, да погладили возле полка ихъ, не сразився с ними. Подобно для того, иже преднихъ ихъ нѣкоторыхъ зѣло поранили, близу собя припустя ихъ, или негли убоящеся толщи ради полку. Возвратився паки, ззади оного бусурманского полку сещи начаша, наѣзжаючи и топчючи ихъ. Чело же ихъ иде невозбранно чрез широкий лугъ великому блату, идѣже конемъ невозможно, а тамо уже за блатом великий лѣс.
Немного отпустили мы их от берега, еще и задний конец их не вышел из реки, и тогда ударили на них, собираясь разрезать и смешать построение их отрядов. Прошу я, пусть не подумают обо мне, что по безумию я сам себя хвалю! Истинную правду говорю я и не скрываю духа храбрости, данного и дарованного мне Богом; к тому же и конь у меня был очень резвый и добрый. Впереди всех врезался я в басурманский тот полк, и помню, что трижды во время сечи упирался во врагов мой конь, а в четвертый раз, тяжко раненный, повалился вместе со мною посреди них. И потом уже дальнейшего не помню из-за тяжелых ран. Очнулся я, видимо, скоро и увидел над собою двух слуг своих и двух каких-то воинов царских: стоят и плачут, и рыдают, как над мертвецом. Сам же я, вижу, лежу повержен, покрыт многими ранами, но жив, потому что был на мне праотеческий доспех очень прочный, но важнее, что благоволила ко мне благодать Христа моего, заповедавшего ангелам своим, чтоб охраняли меня, недостойного, на всех путях. Потом уже, позже, узнал я, что все эти благородные, которых собралось, было, сотни три и которые обещались и пошли, было, вместе со мною, чтоб напасть на врага, лишь потерлись слегка возле вражеского полка, а в бой не вступили. Потому вроде, что некоторых из передовых татары тяжело ранили, подпустив близко к себе, или, скорее, потому, что испугались глубины полка. Только возвратились они и, наезжая и топча, стали рубить с тылу басурманский полк. А чело полка беспрепятственно прошло широкий луг к большому болоту, где конным не пройти, а дальше, за болотом, большой лес.
Потом, глаголютъ, приспѣл он мой братъ предреченный, иже первие на стѣну градскую взыде. Аки бы среди оного лугу еще застал ихъ, и в самое чело ихъ зѣло быстро, всѣми уздами роспустя коня, вразився в нихъ такъ мужественно, такъ храбро, иже верѣ неподобно. Яко всѣм свидѣтелствовати, аки двакротъ проѣхал посреди ихъ, секуще ихъ и обращающе конем посредѣ ихъ. Егда уже в третий разъ вразился въ них, поможе ему нѣкоторый благородный воинъ, помогающе ему, вкупѣ бьюще бусурманов. Всѣм же со града зрящим и дивящимся, которые же не вѣдяще о цареве отданию, мняще царя Казанского между ихъ ѣздяща. И такъ его уранили, иже по пяти стрѣл в ногахъ ему было, кромѣ иныхъ ран. Но животъ сохраненъ был Божиею благодатию, понеже зброю на собѣ зѣло крѣпку имѣл. И такого был мужественнаго сердца, егда же уже той конь под ним ураниша такъ, иже с мѣста не може двигнутися, другаго коня обрѣл, просто водяща у единого дворянина царева брата, и испрося его, и забывши, паче же не радящи такъ о прелютых своих ранахъ, угонивъ паки полкъ бусурманский, секуще ихъ со другими воины, аже до самого блата. И воистинну имѣхъ таковаго брата храбра и мужественна, и добранравна, и ктому зѣло разумна, иже во всем войску християнском не обрѣташеся храбрѣйший и лутши паче его. Аще бы обрѣлся хто, Господи Боже, да таков же бы был! Паче же мнѣ зѣло былъ превозлюбленъ, и воистинну мѣл бы за него душу свою положити и животом своим здравие его откупити, понеже умре потом на другое лѣто, подобно от тѣх лютых ран. [54]Сие конецъ краткого писания о Казанского великого града бусурманского взятию.
Говорят, что после подоспел он, мой брат, о котором я говорил уже, что первым он взошел на крепостную стену. Вроде бы еще посреди луга застал он их и врезался в чело полка на всем скаку, отпустив конские поводья, так мужественно, так храбро, что и поверить трудно. Все говорили, что вроде как дважды проехал он посреди татар, рубя их и на коне крутясь посреди них. А когда в третий раз врезался он в них, помогал ему какой-то благородный воин, и вместе били они басурман. Все это видели со стен и удивлялись, а те, кто не знал о сдаче царя, думали, что то казанский царь между них ездит. Он был так изранен, что в ногах было по пяти стрел помимо других ран. Но благодатью Божьей жизнь его была сохранена, поскольку был на нем весьма крепкий доспех. И был он такого мужественного сердца, что когда изранили под ним коня так, что и двинуться тот не мог, увидел другого коня, шедшего в поводу у одного слуги царского брата, и выпросил его и, забыв, а вернее, пренебрегая жестокими ранами, снова нагнал басурманский полк и рубил его вместе с другими воинами до самого болота. Действительно, был у меня брат так храбр, мужествен, такого доброго нрава, кроме того, так умен, что во всем христианском войске не было храбрее и лучше его. А если бы нашелся кто, Господи Боже, был бы точно таков! И любил я его особенно и поистине хотел бы душу за него положить и жизнью своей заплатить за его здоровье: ведь умер он потом, на другой год, как кажется, от тех жестоких ран. Вот конец краткого описания взятия великой басурманской крепости Казани.
По оной же преславной побѣде, аки бы на третий день, царь нашъ отрыгнул нѣчто неблагодарно вмѣсто благодарения, воеводам и ко всему воинству своему — на единаго разгнѣвался, таковое слово реклъ: «Нынѣ, рече, обронил мя Богъ от вас!» Аки бы реклъ: «Не возмоглъ есма вас мучити, паки Казань стояла сама во собѣ, бо ми есть потребны были всячески, а нынѣ уже волно мнѣ всякую злость и мучителство над вами показывати». О, слово сатанинское, являемое неизреченную лютость человѣческому роду! О, наполнения мѣры кровопийства отческого! Паче к нам, християном, достоило рещи ото всего сердца человѣкови сицевое слово между благодарными глаголы ко Богу всемогущему: «Благодарю тя, Господи, иже нынѣ оборонил еси насъ ото врагов нашихъ!» Приявши же Сатана человѣческий скверный языкъ яко орудие, сице похвалился губити роды християнские со своимъ стаиникомъ, аки бы мстяще християнскому войску, иже воином его скверныхъ измаилтянъ мужеством храбрости своей, Богу имъ помогающу, побили.
А на третий день после славной этой победы вместо благодарности воеводам и всему своему воинству изрыгнул наш царь неблагодарность — разгневался на всех до одного и такое слово произнес: «Теперь, дескать, защитил меня Бог от вас!» Словно сказал: «Не мог я мучить вас, пока Казань стояла сама по себе, ведь очень нужны вы мне были, а теперь уж свобода мне проявить на вас свою злобу и жестокость». О, сатанинское слово, являющее роду человеческому несказанное зверство! О, переполнение меры кровопийства отцов! Среди благодарственных речей к всемогущему Богу: «Благодарю тебя, Господи, что защитил ныне нас от наших врагов!» — достойно, чтобы человек сказал от всего сердца такое же слово и нам, христианам. А Сатана, приняв как орудие скверный человеческий язык, прямо похвалялся со своим тайным соучастником, что погубит христианский род, как бы отмщая христианскому воинству, что с Божьей помощью мужеством и храбростью своими погубили его воинов, скверных измаильтян.
Царь же вниде в совѣтъ о устроению града нововзятого. И совѣтовавше ему все мудрые и разумные, иже бы ту пребыл зиму ажь до весны со всѣмъ воинством: бо запасовъ было всякихъ множество съ Руския земли кгалиями направажено, якоже и в той землѣ бесчисленное богатство всякихъ достатков. И до конца выгубил бы воинство бусурманское и царство оное себѣ покорив и усмирил землю навѣки, бо кромѣ татарска языка в том царстве пять различных языков: мордовский, чювашский, черемиский, воитецкий або арски, пятый башкирский; тѣ живут башкирцы вверхъ великие рѣки Камы в лѣсах, яже в Волгу впадает ниже Казани дванадесят миль. Онъ же совѣта мудрыхъ воевод своих не послушал, послушал же совѣта шурьи своихъ,[55] они бо шептаху ему во уши, да споспешитца ко царице своей, сестре ихъ, а и других ласкателей направили съ попами.
И вошел царь в совет об устройстве нововзятого города. И советовали ему все мудрые и разумные, чтобы со всем воинством пробыл там зиму до самой весны: ведь из Русской земли доставлено было галерами много запасов, да и в той земле было бесчисленное количество продовольствия. Тем самым царь вконец уничтожил бы басурманское воинство, покорил бы себе царство, усмирил бы навеки землю, ибо кроме татар в царстве том пять различных народов: мордва, чуваши, черемисы, вотяки, или арцы, пятый — башкиры; те башкиры живут в лесах в верховьях большой реки Камы, которая впадает в Волгу в двенадцати милях ниже Казани. Но не послушал он совета мудрых своих воевод, послушал совета шуринов своих, а они нашептывали ему в уши, чтобы спешил к своей царице, их сестре, и других льстецов с попами подослали к нему.
Онъ же стояв недѣлю и, оставя часть воинства в мѣсте и огненные стрелбы с потребу, и всѣдши в суды, ѣхал к Новугороду Нижнему, еже есть крайнѣе мѣсто великое руское, которое лежит от Казани шездесят миль. А кони наши всѣ послал не тою доброю дорогою, еюже сам шел х Казани, но водле Волгу зѣло притрудными стезями, по великим горам лежащими, на нихже чювашский языкъ обитает, и того ради погубил у всего воинства своего кони тогда: бо у кого было сто або двѣсте коней, едва два або три вышли. Се сия первая дума человѣкоугодницы! Егда же приѣхал в Новгород Нижний и пребывал тамо три дни, и распустил по домам воинство все, сам же пустился на подводах сто миль до главнаго мѣста соего Москвы: бо уродился ему был тогда сынъ Димитрий, егоже своимъ безумьемъ погубил, яко напреди вкратце о сем повѣм. Приѣхавъ же до Москвы аки по двухъ мѣсяцахъ или по трехъ, разболѣлся зѣло тяжкимъ огненнымъ недугомъ такъ, иже никтоже уже ему жити надѣялся.[56]По немалых же днях помалу оздравляти почалъ.
Постоял он неделю и, оставив часть войска в городе с необходимым числом пушек, сел на суда и поехал к Нижнему Новгороду, большому окраинному русскому городу, находящемуся в шестидесяти милях от Казани. Конницу нашу отправил он не по той хорошей дороге, по которой сам шел к Казани, а вдоль Волги, скверными тропами, идущими по большим горам, где живут чуваши, чем погубил тогда всех коней у своего войска: если у кого было сто или двести коней, едва ли дошло два или три. Вот он, первый совет угождателей! А когда приехал он в Нижний Новгород, побыл там три дня и распустил по домам все войско, сам же пустился на подводах за сто миль к главному своему городу Москве: родился у него тогда сын Дмитрий, которого он погубил по своему безумию, как я коротко расскажу об этом потом. А приехав в Москву, месяца через два или три заболел он очень тяжело лихорадкой, так что никто уже не надеялся, что он выживет. Лишь через немалое время он стал потихоньку поправляться.
Егда же уже оздравел, обѣщался, скоро по недузе оном, и умыслил ѣхати сто миль от Москвы до единаго монастыря, глаголемаго Кирилова. После же великого дня Воскресения Христова, аки на третьей или на четвертой недѣле, поѣхал первие в монастырь Троицы живоначалные, глаголемый Сергиев, яже лежитъ от Москвы двадесять миль на великой дорозе, которая идет к Студеному морю. Поѣхал же не один, но со царицею своею и с новорожденном отрочатем на такъ долги путь. И пребыл в Сергиеве монастыре аки три дни, опочиваючи собѣ, бо еще был не зѣло оздравелъ.
А когда поправился, задумал он ехать в монастырь, называемый Кириллов, за сто миль от Москвы, как дал обет сделать сразу по болезни своей. И после великого дня Воскресения Христова, на третьей или четвертой неделе поехал он вначале в монастырь живоначальной Троицы, называемый Сергиев, который расположен от Москвы в двадцати милях по большой дороге, ведущей к Ледовитому океану. В этот долгий путь он поехал не один, а со своей царицей и новорожденным дитятей. В Сергиеве монастыре пробыл он три дня, спал затворившись, потому что был не совсем еще здоров.
А в том тогда монастырю обитал Максимъ преподобный, мнихъ святые горы Афонские, Ватапеда монастыря, грекъ родом, муж зѣло мудрый и не токмо в ритарском искустве многъ, но и филосов искусен. И уже въ лѣтехъ превосходные старости умащен и по Бозѣ в терпѣнию исповѣдническомъ украшенъ. Много бо претерпѣл от отца его многолѣтных и тяжкихъ оков и многолѣтнаго заточения в прегорчайшихъ темницах, и других родов мученей искусил неповинне по зависти Даниила митрополита, прегордаго и лютаго и ото вселукавых мнихов, глаголемых осифлянских. А он был его из заточения свободил по совѣту нѣкоторых синглитовъ своихъ, исповѣдающих ему, иже отнюдь неповинне страждетъ таковый блаженный мужь. Тогда предреченный мнихъ Максим начал совѣтывати ему, да нѣ едетъ на такъ далекий путь, но и паче же со женою и с новорожденным отрочатем.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 170; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!