История о великом князе Московском 1 страница
Подготовка текста и комментарии А. А. Цехановича, перевод А. А. Алексеева
ВСТУПЛЕНИЕ
«История о великом князе Московском» — один из значительнейших памятников русской публицистики второй половины XVI в., а также важнейший источник для русской историографии эпохи царствования Ивана Грозного.
В жанровом отношении «История» неоднородна. В ее составе можно выделить несколько стилистически отличных друг от друга частей — прежде всего единое сюжетное повествование об Иване Грозном, которое сам Курбский назвал «кроникой», и мартиролог погибших от рук тирана мучеников. Внутри же этих двух основных частей обнаруживаются еще более мелкие повести (например о взятии Казани, о Ливонской войне, о Феодорите Кольском и др.). Жанрово-стилистическая неоднородность сочинения, скорее всего, свидетельствует о том, что в окончательном виде оно сложилось из написанных в разное время, фактически не зависимых друг от друга отдельных частей. Впрочем, объединяются эти части одной темой — царствованием Ивана Грозного, и одной задачей — развенчать царя-злодея. «Кроника» была написана, вероятно, вскоре после получения Курбским Первого послания Ивана Грозного. В ней заметно стремление автора обосновать необходимость и оправдать свой отъезд из Московского государства. Объясняя эту необходимость с рациональной точки зрения, Курбский одновременно объясняет рационально (или старается объяснить) происходящие в стране события. Вторая часть произведения, в которой повествуется «о побиении боярских родов», в сущности, представляет собой мартиролог «новоизбиенных мучеников». Стиль повествования Курбского в этой второй части становится более экспрессивным, a характеристики царя более резкими и однозначными. В первой части он старался ограничиться констатированием фактов, а если и позволял себе оценки, то уравновешенные и в какой-то мере объективные; во второй же части он обрушивается на царя с суровыми упреками и обвинениями, называет его «сыном Сатаны», «дивом», апокалиптическим «зверем». Такое резкое изменение отношения к царю можно объяснить, вероятно, тем, что вторая часть «Истории» была написана уже в разгар опричного террора и отразила реакцию Курбского на политику царя. В окончательном виде «История» сложилась, скорее всего, в первой половине 70-х гг. и, по мнению некоторых исследователей, имела целью дискредитировать Ивана Грозного как претендента на польский престол во время бескоролевья в Речи Посполитой в 1573 г.
|
|
|
Создавая свое сочинение, Курбский обнаруживает великолепное знание Священного Писания, сочинений древних отцов церкви (что особенно будет заметно в его переписке с многочисленными корреспондентами). Текст сочинения свидетельствует также о знакомстве Курбского с такими источниками, как «русские летописные книги» (имеется в виду, скорее всего, «Летописец начала царства»), космографии, «Хроника» Сигизмунда Герберштейна.
|
|
|
«История» является важным этапом в развитии русской историографии. Она одной из первых знаменует собой ее переход к тематическому принципу разделения повествования в отличие от традиционного погодного. Отказ от погодного разделения повествования был характерен и для других сочинений того времени (например тот же «Летописец начала царства», «Казанская история»), но «История о великом князе Московском» отличается от других сочинений тем, что она подчиняется единой цели. Курбский не столько писал историю царствования Ивана Грозного, сколько стремился объяснить превращение Ивана в кровожадного тирана.
«История о великом князе Московском» написана на московском варианте церковно-славянского языка и включает в себя при этом большое число полонизмов и западнорусизмов, известных в обиходе жителей западнорусских областей. Многие из них не были знакомы великорусскому читателю, так что, возможно, уже сам автор снабдил их переводами-синонимами в самом тексте или на полях рукописи (глоссами). Часть таких пояснений добавлена переписчиками «Истории».
|
|
|
Церковнославянский язык избегал всяких иноязычных заимствований, ограничиваясь теми грецизмами, какие попали в него в первоначальную эпоху славянской письменности при переводе с греческого основной массы христианских сочинений. Поэтому обильное включение полонизмов в текст «Истории», вызванное известными историческими обстоятельствами, придает стилю произведения несколько макаронический характер. В этом отношении «История» напоминает и как бы предсказывает сходные по стилистике произведения Петровской эпохи.
Стилистическое своеобразие «Истории» было учтено и в какой-то мере воспроизведено на современном русском литературном языке. Именно поэтому слово «скарбии» (пол. skarb) переведено не «богатство», а «капитал»; слово «старожитный» (пол. starozythy) переведено не «древний», а «античный»; слово «зацный» (пол. zacny) переведено не «благородный», а «аристократический» и т. п. Подобным же образом пришлось перевести некоторые вычурные грецизмы, почти не известные другим литературным произведениям эпохи: так, слово «стратилатъ» в языке XVI в. занимает такое же возвышенное положение, как слово «стратег» в современном языке.
|
|
|
Однако для многих подобных слов не удалось подобрать в современном литературном языке такие семантические соответствия, которые бы обладали при этом особой стилистической характеристикой, так что слово «печенегъ» из пол. pieczeniarz (от глагола ріес — печь, стряпать) переведено «прихлебатель» («клиент» в данном случае было бы слишком большой натяжкой), «мѣсто» из пол. miasto переведено нейтрально «город» и т. п.
Известно более 70 списков «Истории», существующих в четырех редакциях: Полной, Сокращенной, Краткой и Компилятивной. Более половины всех известных списков относится к Полной, наиболее близкой архетипу редакции. Самые ранние списки датируются первой половиной XVII в. Текст «Истории» публикуется по списку Полной редакции первой трети XVII в. (ГПБ, собр. Погодина, 1494) с исправлением нескольких испорченных или явно ошибочных мест по изданию Г. 3. Кунцевича (Сочинения князя Курбского. Т. I. Сочинения оригинальные (РИБ. Т. XXXI). СПб., 1914). Глоссы, помещенные на полях рукописи, издаются в древнерусском тексте и в переводе в подстрочных примечаниях. Соответствующие места текста имеют цифровые обозначения.
ОРИГИНАЛ
ИСТОРИЯ О ВЕЛИКОМ КНЯЗѣ МОСКОВСКОМ: ЕЖЕ СЛЫШАХОМ У ДОСТОВѣРНЫХ, И ЕЖЕ ВИДѣХОМ ОЧИМА НАШИМА. СИЕ СОКРАЩЕННѣ ВМѣЩАЮЧИ, ЕЛИКО ВОЗМОГОХЪ, НАПИСАХЪ ПРИЛѣЖНАГО РАДИ СТУЖАНИЯ ОТ МНОГИХЪ
ИСТОРИЯ О ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ МОСКОВСКОМ: ТО, ЧТО СЛЫШАЛИ МЫ ОТ ДОСТОВЕРНЫХ ЛЮДЕЙ, И ТО, ЧТО ВИДЕЛИ СОБСТВЕННЫМИ ГЛАЗАМИ. СОКРАЩЕННО ИЗЛАГАЯ, НАПИСАЛ Я ЭТО, КАК СУМЕЛ, ИЗ-ЗА НЕОТСТУПНОЙ НАСТОЙЧИВОСТИ МНОГИХ
Много кратъ ото многихъ свѣтлыхъ мужей вопрошаемъ бых с великимъ стужаниемъ, откуды сия приключишася такъ прежде доброму и нарочитому царю, многожды за отечество и о здравии своемъ не радящу, и в военныхъ вещах сопротивъ враговъ креста Христова труды тяжкие и бѣды, и безчисленные поты претерпѣвающу, и прежде от всѣхъ добрую славу имущему. И многожды умолчахъ со воздыханиемъ и слезами, не восхотѣхъ отвѣщати. Послѣди же, частыхъ ради вопрошений, принужденъ былъ нѣчто рещи отчасти о случаехъ приключшихся таковыхъ. И отвѣщахъ имъ: «Аще бы из начала и по ряду рѣхъ, много бы о том писати, яко в предобрый рускихъ князей род всѣял диявол злые нравы, наипаче же женами ихъ злыми и чародѣицами. Яко и во исраилтескихъ царехъ, паче же которых поимовали от иноплеменниковъ».[1] Но сия вся оставя, нѣчто изреку о том самом настоящемъ.
Много раз многие умные люди спрашивали меня с большой настойчивостью, как это могло случиться с таким прежде добрым и знаменитым царем, который столько раз ради отечества пренебрегал своим здоровьем, сносил беды, бесчисленные страдания и тяжелый труд в военных предприятиях против врагов Христова креста и пользовался прежде у всех доброй славой. И каждый раз со вздохами и слезами я отмалчивался и не хотел отвечать. В конце концов постоянные расспросы принудили меня кое-что рассказать о том, что же все-таки произошло. И я отвечал им: «Если бы рассказывал я с самого начала и все подробно, много бы пришлось писать о том, как посеял дьявол скверные навыки в добром роде русских князей прежде всего с помощью их злых жен-колдуний. Так ведь было и с царями Израиля, особенно когда брали они жен из других племен». Впрочем, отложив все это, расскажу кое-что по существу дела.
Яко глаголютъ многие премудрые: «Доброму началу и конецъ бывает добръ», такожде и сопротив — злое злым скончевается. А наипаче от самовластнаго человѣческаго естества, злым произволением и по всему супротивныхъ, против Божиихъ заповедей дерзати. Князь великий Василий Московский ко многимъ злымъ и сопротив закона Божия дѣломъ своим и сие приложил. Иже и писати, и исчитати, краткости ради книжицы сея, невмѣстно, а яже достоитъ воспомянути, зѣло вкратцѣ напишемъ по силѣ.
Многие мудрецы говорят: «При хорошем начале хороший конец», точно так и напротив — зло оканчивается злом. В особенности это свойственно свободной природе человека восставать против Божеских заповедей своей свободной волей, злой и всему враждебной. Великий князь московский Василий и это прибавил ко многим скверным своим делам, враждебным Божеским заповедям. По краткости этой книги здесь не место описывать и перечислять их, но то, что необходимо упомянуть, изложим по возможности со всей краткостью.
Живши со женою своею первою Соломаниею[2] двадесятъ и шесть лѣтъ, остриг ея во мнишество, не хотящу и ни мыслящу о том, и заточил в далечайшъ монастырь, от Москвы болши двусотъ миль, в земли Каргопольскии лежащъ. И затворити казалъ ребро свое в темницу, зѣло нужную и уныния исполненую, сиирѣчь жену, ему Богомъ данную, святую и неповинную. И понял себѣ Елену, дщерь Глинского, аще и возбраняющу ему сего беззакония многимъ святым и преподобным не токмо мнихом, но и сигклитом его. От нихъже единъ, Васьян-постынник,[3] сродникъ ему сущъ по матери своей, а по отце внук княжати литовского, Патрикиев, и оставя мирскую славу, в пустыню вселился, и так жестоко и свято житие препровожал во мнишествѣ, подобнѣ великому и славному древнему Антонию. Да не зазрите хто дерзостнѣ рещи, Иоанну Крестителю ревностию уподобился, бо и оный о законопреступном браку царю возбранял, беззаконие творящу. Он в моисейском, сей же во евангелском беззаконовал.
Прожив с первой своей женой Соломонией двадцать шесть лет, он постриг ее в монашество, хотя она не помышляла об этом и не хотела этого, и заточил ее в самый дальний монастырь, находящийся за двести с лишним миль от Москвы, в Каргопольской земле. Итак, он распорядился ребро свое, то есть Богом данную святую и невинную жену, заключить в темницу, крайне тесную и наполненную мраком. А сам женился на Елене, дочери Глинского, хотя и препятствовали ему в этом беззаконии многие святые и добродетельные не только монахи, но и сенаторы его. Один из них был пустынник Вассиан Патрикеев, по матери родственник великому князю, а по отцу внук литовского князя, который, оставя славу мира сего, поселился в пустыне и проводил свою жизнь в монашестве с такой строгостью и святостью, как некогда знаменитый Антоний Великий. И не сочтет пусть никто за дерзость сказать, что в усердии своем он был подобен Иоанну Крестителю, ведь и тот препятствовал в непозволительном браке царю, совершавшему беззакония. Тот попирал законы Моисея, а этот — Евангелия.
А от мирских сигклитовъ возбранял ему Семен, реченный Курбский,[4] с роду княжатъ смоленскихъ и ярославскихъ. О немже и о святом жителстве его не токмо тамо Руская земля вѣдома, но и Герберштейн,[5] нарочитый муж цесарский и великий посол, на Москвѣ был и увѣдал, и в «Кроице» своей свидѣтельствуетъ, латинским языком, в Медиоланѣ, в славном граде будучи, написал.[6]
А из мирских сановников препятствовал великому князю Семен, по прозванию Курбский, из рода князей смоленских и ярославских. О нем и святой жизни его не только там, в Русской земле, знают, но когда был в Москве, слышал и Герберштейн, знаменитый муж и великий посол императора, и рассказал в своей «Хронике», которую написал на латыни в славном городе Милане.
Он же, предреченный Василий, великий, паче же в прегордости и в лютости, князь, не токмо ихъ не послушал, такъ великихъ и нарочитыхъ мужей, но онаго блаженного Васьяна, по плоти сродника своего, изымав, заточити повелѣл, и связана святаго мужа, аки злодѣя, в прегорчайшую темницу, к подобнымъ к себѣ, в злости презлыхъ осифляном,[7] в монастырь ихъ отослал и скорою смертию уморити повелѣлъ. Они же, яко лютости его скорые послушницы и во всѣх злыхъ потаковницы, паче же еще и подражатели, умориша его вскорѣ. И других святыхъ мужей, овыхъ заточил на смерть (от нихъже единъ Максимъ Философ,[8] о немже напреди повѣмъ), а другихъ погубити повелѣлъ, ихъже имена здѣ оставляю. А князя Семена ото очей своихъ отогналъ даже до смерти его.
А вышеназванный князь Василий, великий в основном гордыней и жестокостью, не только не послушался этих великих и знатных людей, но и блаженного Вассиана, своего родственника по крови, приказал схватить и заточить, так что святого человека, связанного, как преступника, отправил в ужасающую темницу — монастырь преступных иосифлян, подобных ему в своей преступности, и велел умертвить немедленной смертью. И они, скорые исполнители его жестокости и потворщики ему во всех его преступлениях, пожалуй, еще и соперники в этом, немедленно умертвили того. А других святых людей — одних подверг он пожизненному заключению (один из них философ Максим, о котором я расскажу позже), других велел убить, их имена я здесь опускаю. А князя Семена навсегда прогнал с глаз долой.
Тогда зачался нынѣшний Иоанъ нашъ, и родилася в законопреступлению и во сладострастию лютость, яко рече Иоаннъ Златоустый во Словѣ о женѣ злой,[9] емуже начало: «Днесь намъ Иоанново преподобие и Иродова лютость егда возвѣщалась, смутились и внутренние, сердца вострепетали, зракъ помрачился, разумъ притупился, слухъ скутался» и прочие. И аще святые великие учители ужасалися, пишуще, от мучителей на святыхъ дерзаемые, колми паче намъ, грѣшным, подобаетъ ужасатися, таковую трагедию возвещати! Но послушание всѣ преодолѣваетъ, паче же стужения, або докучания ради вашего частого.
Тогда зачат был наш теперешний Иван, и через попрание закона и похоть родилась жестокость, как сказал об этом Иоанн Златоуст в Слове о злой жене, начало которого: «Когда стали нам теперь известны праведность Иоанна и жестокость Ирода, потряслись утробы, вострепетали сердца, померкло зрение, притупился ум, ослабел слух» и так далее. И если великие святые учители ужасались, описывая то, что творили мучители со святыми, как нам, грешным, нужно ужасаться, сообщая о такой трагедии! Но все преодолевает повиновение, в особенности ради постоянной вашей настойчивости или неотступности.
Но и сие к тому злому началу еще возмогло, понеже остался отца своего зѣло млад, аки дву лѣтъ. По немногихъ же лѣтех и мати ему умре. Потом питаша его велицые гордые паны — по ихъ языку боярове, — его на свою и детей своихъ бѣду, ретящеся друг пред другом, ласкающе и угождающе ему во всяком наслаждению и сладострастию. Егда же начал приходити в возрастъ, аки лѣт в дванадесятъ, — и впредь что творил, умолчю иные и иные, обаче же возвещу сие — начал первие безсловесных крови проливати, с стремнинъ высокихъ мечюще ихъ — а по ихъ языку с крылецъ, або с теремовъ, — тако же и иные многие неподобные дѣла творити, являющи хотящее быти немилосердое произволение в себѣ (яко Соломон глаголетъ: «Мудрый, рече, милуетъ души скотовъ своихъ, тако жь и безумный биетъ ихъ нещадно»),[10] а пѣстуномъ ласкающим, попущающе сие и хваляще, на свое горшѣе отрока учаще. Егда же уже приходяще к пятомунадесять лѣту и вящей, тогда началъ человѣковъ ураняти и, собравши четы юныхъ около себя детей и сродныхъ оныхъ предреченныхъ сигклитов, по стогнам и по торжищамъ начал на конѣхъ с ними ѣздити и всенародныхъ человѣковъ, мужей и жен, бити и грабити, скачюще и бѣгающе всюду неблагочиннѣ. И воистинну, дѣла разбойнические самые творяше и иные злые исполняше, ихъже не токмо глаголати излишно, но и срамно, ласкателем же всѣм таковое на свою бѣду восхваляющим: «О, храбръ, — глаголюще, — будет сей царь и мужественъ!»
И то еще оказало помощь злому началу, что совсем маленьким, лет двух, остался он без отца. Через несколько лет и мать его умерла. Воспитывали его потом важные и гордые паны — бояре, на их языке, — соревнуясь друг с другом, льстя и угождая ему в его сластолюбии и похоти, — себе и детям своим на беду. А когда начал он подрастать, лет в двенадцать, — что раньше вытворял, все опущу, сообщу лишь это: начал сначала проливать кровь животных, швыряя их с большой высоты — с крылец или теремов, как они говорят, — вытворять также и многие другие негодные вещи, выявляя будущее свое немилосердное своеволие (как говорит Соломон: «Мудрый, дескать, жалеет души скотов своих, а глупый их бьет без пощады»), а воспитатели льстили ему, позволяли это, расхваливали его, на свою беду научая ребенка. Когда же стало ему лет пятнадцать и больше, тогда начал он и людей бросать и, собрав вокруг себя толпы молодежи из детей и родственников названных сенаторов, стал разъезжать с ними на конях по улицам и площадям, скача повсюду и носясь неблагопристойно, бить и грабить простых людей, мужчин и женщин. Действительно, совершал он просто разбойничьи поступки, совершал другие преступления, о которых говорить не стоит, да и стыдно, а льстецы себе на беду все это расхваливали, говоря: «Вот это будет храбрый и мужественный царь!»
Егда прииде к седмомунадесять лѣту, тогда тѣ же прегордые сингклитове начаша подущати его и мстити имъ свои недружбы, единъ против другаго. И первие убиша мужа пресилного, зѣло храброго стратига и великороднаго, иже был с роду княжатъ литовскихъ, единоколененъ кролеви полскому Ягайлу, именем князь Иванъ Бѣлский,[11] иже не токмо был мужественъ, но и в разумѣ многъ, и Священных Писаниихъ в нѣкоторыхъ искусенъ.
А когда исполнилось ему семнадцать лет, эти же надменные сенаторы один вперед другого стали науськивать его и использовать его для мести в своей вражде. Вначале убили они храбрейшего стратега, влиятельного человека благородного происхождения по имени князь Иван Бельский, который был из рода литовских князей и находился в родстве с польским королем Ягайлой. Был он не только мужествен, но и большого ума и имел неплохой опыт в Священном Писании.
По мале же времени онъ же самъ повелѣл убити такожде благородное едино княжа именем Андрѣя Шуйского,[12] с роду княжатъ суждалских. Потом, аки по двухъ лѣтехъ, убилъ трех великородныхъ мужей: единаго ближняго сродника своего, рожденнаго с сестры отца его, князя Иоанна Кубенского, яже был у отца его великимъ земским морщалкомъ. А был роду княжатъ смоленскихъ и ярославскихъ, и муж зѣло разумный и тихий, в совершенныхъ уже лѣтехъ. И вкупѣ побиени с нимъ предреченные мужие Феодоръ и Василий Воронцовы, родомъ от немецка языка, а с племяни княжат рѣшских. И тогда же убиен Феодоръ, глаголемый Невѣжа, зацный и богатый землянин. А мало пред тѣмъ, аки за два лѣта, удавленъ от него князя Богдана сынъ Трубецкого, в пятинадесяти лѣтехъ младенецъ, Михаил именемъ, с роду княжатъ литовскихъ. И потом, памата ми ся, того же лѣта убиени от него благородные княжата: князь Иоаннъ Дорогобужский, с роду великих княжатъ тверскихъ, и Феодоръ, единочадный сынъ князя Иоанна, глаголемаго Овчины, с роду княжатъ торуских и оболенских, — яко агнцы неповинно заколены еще в самом наусии.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 399; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!