Послание польскому королю Стефану Баторию 1581 года 5 страница
И мы писанъе своих пословъ вычли гараздъ и вси твои объявления вразумели; ино таковое твое объявление, не токмо намъ меж себе приязни статися не пригоже, и доброе пожитие и покой хрестиянству разораеть и на кровопролитъство наводить, но и потомком нашымъ на многие лета не возможно в приязни быти, развее на долгий час межъ себе кровопролитъство вести безъпрестанное. А науку намъ достаточную и моц полную болшей того какъ давати? А что пишешъ о своемъ войску, что будуть близко наших границ, ино от того убытокъ будеть, ино то давно ведомо, что ты завсе прагнешъ на кровопролитъство хрестиянское! А что город Себежъ намъ разрушити, а землю его тобе поступитися, ино то к доброму делу не пристоить; и коли бы ты хотелъ покою въ християнъстве, и ты бъ к городу к Полоцку не ходил и его не ималъ, ино бы то все была одна земля, ино бранитися не о чом. А и тутъ похочешъ правды держати, ино Себежъ с Полоцкомъ при старшемъ Жикгимонъте короли и при новомъ Жикгимонте Августе короли перемирие былъ, а брани ни о чомъ не бывало, а ты нынеча все зъ задоромъ пишешъ. А что твои панове рада говорили, что ты против Себежа велиш Дрис зжечъ — ино такъ младенъцовъ омыляють,[34] какъ твои панове то говорили; а намъ в томъ которой прибытокъ? Мы Себежъ велим зъжечи, а ты велишъ Дрис зъжечи, а обе земли у тебя будуть! И ты, зжогши, да опятъ велишъ поставить. Ино то твоих пановъ ухищрение, а не дело! А что пишешъ в своей грамоте, чтобъ намъ миритися межи себе такъ, какъ бы доброе дело непорушно утверъжалося на добро хрестиянъское, а межи бы насъ приязнь множиласе, а малымъ бы деломъ болших делъ порушити не хочешъ, — и ты пишешъ, чтобъ было дело доброе непорушно, а сам же всякими обычаи доброе дело разрушаешъ, а малым бы делом болших не порушити, и ты ни малого ни болшого дела въ крепости не поставишъ, толко одно то, чтобъ воевати!
|
|
|
Мы внимательно прочли послание своих послов и уразумели все твои предложения, но эти предложения не только не могут привести нас к соглашению, и ты ими не только разрушаешь дружбу и мир между христианами и приводишь к кровопролитию, но делаешь невозможным на долгое время мир между нашими потомками, — им остается только на долгие времена продолжать беспрестанное кровопролитие. А сверх тех подробных указаний и полномочий, которые мы уже дали, что мы можем еще дать? Ты пишешь, что если твое войско будет близко к нашим границам, то от этого будет убыток; так ведь давно известно, что ты всегда жаждешь пролития христианской крови! А разрушить крепость Себеж и землю ее уступить — на это согласиться невозможно; а если бы ты хотел мира среди христиан, так ты бы к Полоцку не ходил и его не забирал, все бы это и была одна земля, не из-за чего было бы и воевать. Если же ты стремишься поступать по закону, то по перемирию, которое было при короле Сигизмунде-старшем и при короле Сигизмунде-Августе новом, Себеж и был вместе с Полоцком, а войны не из-за чего не было; а ты нынче пишешь, только чтобы ссору затеять. Твои радные паны говорили еще, что в обмен за Себеж ты велишь сжечь Дриссу, — таким способом только младенцев надувают; а нам от этого что за прибыль? Мы Себеж велим сжечь, ты велишь Дриссу сжечь, а обе земли у тебя будут! И ты сожжешь, а потом снова велишь поставить. Это ведь ухищрения твоих панов, а не дело! Ты пишешь еще в своей грамоте, что нам нужно мириться так, чтобы на благо христиан доброе дело укрепилось нерушимо, а дружба между нами усиливалась, и что ты не хочешь малым делом разрушать большие, — пишешь о нерушимости доброго дела, а сам всеми средствами доброе дело разрушаешь, опасаешься малым делом разрушить большие, а сам ни большого, ни малого не укрепляешь — только бы воевать!
|
|
|
А что писалъ еси о купецкихъ людехъ, ино тые задержаны по тому, что учинилася межъ нас розмирица, а держать их во всякомъ покое, а не якъ вязней, и товары ихъ вси у нихъ не поотниманы, на тых же у нихъ дворехъ стоять, на которых дворех они стоять, а не отпустимъ ихъ для того, чтобъ они, пришедши к тобе, вестей не сказывали, что они в нашемъ государстве ведають, по тому жъ, какъ ты для вестей и за нашимъ прошениемъ наших вязней не выдаешъ на окупъ и на отмену для того, чтобъ намъ про тебе и про твою землю ведома не было. А коли Богъ дасть, межъ нас доброе дело будеть, и мы их тогды отпустим со всими ихъ маетностями без всякое шкоды; а подлинъно есмя к тобе о том особную свою грамоту послали. А чтобъ намъ твоего дворанина Крыштофа Держка не задержавъ к тобе отпустити к тому сроку, какъ еси нашим посломъ объявил, и мы его отпустили, как намъ успелося. А тот твой дворанин Крыштофъ Держко приехал к нам за трынадцать ден от того сроку, и ему было к тобе к тому сроку не поспети же; а хоти бы мы его и поборжей того отпустили, и к тому бы сроку хоти и поспел, и тобе было нам тым не утешить же, и от кровопролитства не унять же; поспееть ли, не поспееть ли, мир ли, не мир ли, а однако кровопролитству быти! А предки твои вси всего того дожидалися на своихъ на столечных местех, а не в ратном походе, ни на пограничных местех. И мы к тобе его отпустили какъ ся вместило. А что подъему просиш, и то вставлено з бесерменского обычая: такие запросы просят татарове, а въ хрестиянских государствах того не ведется, чтобъ государъ государу выход давал; того во крестиянехъ не ведется, то ведеться в бесерменех, а в хрестиянъских государствах нигде того не сыщешъ, чтобъ межъ себя выходы давали; да и бесермены межъ себе выходов не емлют, развее на хрестиянех емлют выходы. А ты зовешъся государем хрестиянскимъ, почто на хрестиянех просишъ выходу з бесерменъского обычая? А за што намъ тобе выход давати? Нас же ты воевал, да такое пленение учинил, да на насъ же правъ убытокъ. Хто тебе заставливал воевать? Мы тобе о томъ не били чоломъ, чтобъ ты пожаловалъ воевалъ! Правъ собе на томъ, хто тебе заставливалъ воевать, а нам тобе не за што платити. Еще пригоже тобе намъ тые убытки заплатити, что ты напрасно землю нашу приходя воевал, да и людей всихъ даромъ отдать. Да и то по хрестиянски ли у тебе делается, что ходя к тобе послы наши и посланники и гонцы по твоим опасным грамотам, и которых они людей от себе отворочають назад и подводы, и твои украинные люди, оршане и дубровляне и иныхъ многих городов, тых наших людей и проводников, которых отворочивають послы наши и гонцы, ихъ самых грабять и обыскивають военънымъ обычаем и лошади у них отнимають? Да что много писати, коли устремился еси на такое кровопролитство и гордыню, а побожность хрестиянскую на сторону отложа, и в такое безмирие и высость взялся еси, кабы хочеш вдруг поглотити, и фалишъся яко Амаликъ и Сенахиримъ или якожъ при Хоздрое Сарваръ[35] воевода, хваляся на царствующий град, глаголет: «He блазнитеся убо о Бозе, в Онже веруете, утре бо градъ вашъ, яко птицу, рукою своею возму!». Мы жъ положихомъ Вышняго прибежище собе и уповаем на силу животворащаго креста, и ты воспомяни Максемтея в Риме, како силою честнаго и животворащаго креста погибе; и вси гордящеися и висящеися николи жъ без погибели не бывають (...) И коли ужъ такъ, что все кровопролитие, а миру нетъ, и ты бъ наших послов к намъ отпустил, а православънаго хрестиянства кровопролитства и нас з тобою Богъ разсудить.
|
|
|
|
|
|
А что ты писал о купцах, то они были задержаны из-за того, что началась между нами война, а содержат их со всеми удобствами, не как узников, все товары у них не отняты и находятся в тех же дворах, где они сами, а не отпускаем ради того, чтобы они, придя к тебе, не сообщили вестей о нашем государстве, так же как и ты, вопреки нашим просьбам, не выдаешь наших узников ни за выкуп, ни на обмен, чтобы мы не узнали вести ни о тебе, ни о твоем государстве. Но если между нами, Бог даст, будет заключено соглашение, то мы их отпустим со всем имуществом без всякого ущерба; а подробнее мы пишем тебе в особой грамоте. Что же касается того, чтобы отослать твоего дворянина Криштофа Держка без задержки к объявленному тобой сроку, как ты нашим послам заявил, то мы отпустили его, как только успели. Но этот твой дворянин, Криштоф Держко, приехал к нам за тринадцать дней до истечения срока и поспеть к этому сроку не мог, а даже если бы мы его и скорее отпустили и если бы он даже поспел к этому сроку, то все равно мы бы тебя этим не ублаготворили и не отвлекли от кровопролития; поспеет гонец или не поспеет, мир или не мир, а кровопролитие все равно будет! А предки твои в таких случаях ожидали у себя в столице, а не в военном стане, не на пограничных местах. Мы же отпустили его к тебе, как только стало возможно. А что просишь оплатить военные сборы, это ты взял из басурманского обычая: такие требования выставляют татары, а в христианских государствах не ведется, чтобы государь государю платил дань; этого у христиан не ведется, это ведется у басурман, а в христианских государствах нигде этого не сыщешь, чтобы друг другу давали дань; да и басурмане друг у друга дань не берут, только с христиан берут дань. А ты называешься христианским государем; чего же ты просишь с христиан дань по басурманскому обычаю? И за что нам тебе дань давать? С нами же ты воевал, столько народу в плен забрал и с нас же убытки взымаешь. Кто тебя заставлял воевать? Мы тебе о том не били челом, чтобы ты сделал милость, воевал! Взыскивай с того, кто тебя заставил с нами воевать; а нам тебе не за что платить. Следовало бы скорее тебе оплатить нам убытки за то, что ты, беспричинно напав, завоевывал нашу землю, да и людей следовало бы даром вернуть. Да и это по-христиански ли у тебя делается, что когда наши послы, посланники и гонцы на основании твоих охранных грамот отсылают к нам людей и подводы, то твои пограничные жители, оршане и дубровляне и из других многих городов, этих наших людей и их проводников, которых отсылают наши послы и гонцы, грабят и обыскивают по военному обычаю, а лошадей у них отнимают? Да что много писать, если ты стремишься к кровопролитию, отвергая христианское благочестие, и настолько охвачен безудержной гордыней, что словно хочешь все вокруг проглотить, и хвалишься, как Амалик и Сенахерим или воевода Сарвар при Хозрое, который, похваляясь царствующий город взять, говорил: «Не надейтесь на Бога, в которого верите, завтра город ваш, как птицу, возьму моей рукой!» Мы же ищем себе помощи у Всевышнего и уповаем на силу животворящего креста, и ты вспомни-ка Максентия в Риме, погибшего силою чтимого и животворящего креста; также и все гордящиеся и возвышающиеся никогда не избегнут гибели<...>. И если уж так будет, что без конца кровопролитие, а мира нет, то ты бы наших послов к нам отпустил, а за пролитие православной христианской крови нас с тобой Бог рассудит.
Будеть же похочешъ воздержатися от неповинъного кровопролитъства хрестиянъского, и мы с тобою хотимъ перемирья и вечного пожития. А какъ намъ с тобою быти въ вечном покое или в перемирьи и по тому, какъ мы к тобе приказывали з своими послы, з двораниномъ своимъ и наместникомъ муромъскимъ с Остафъемъ Михаловичымъ Пушкинымъ с товарыщи, и ты в перемирье с нами по тому быти не похотел, и нынече и мы с тобою в перемирии быти не хотим, и въ вечном покою быти не хотимъ по тому, какъ есмо приказывали къ тобе зъ своими послы, столникомъ своимъ и наместником нижегородскимъ со княземъ Иваномъ Василевичом Ситцким Ярославскимъ с товарыщи, и з нынешними своими послы, з двораниномъ и наместникомъ муромским, с Остафъемъ Михайловичом Пушкинымъ с товарыщи. А хотимъ с тобою в перемирье быть и въ вечном покою по тому, какъ есмя ныне къ своимъ послом наказали, и грамоту свою прислали и науку имъ дали о последнемъ деле, какъ межъ нас с тобою мочно имъ доброе дело постановити. А чтобы намъ прислати къ посломъ своим листъ свой отвористый, какъ намъ межъ себе в доброй приязни быти, а тобе бы иноверно ку застановению покою приходити, и на листе своемъ отвористомъ и писав прислати, за которымъ бы листомъ послы наши дела таковые становити и докончивати могли на покой хрестиянский, — и мы тому листъ свой послали отвористый и за своею печатью къ своимъ посломъ.
Если же захочешь воздержаться от пролития неповинной христианской крови, то и мы с тобой хотим заключить перемирие и вечный мир. А на тех условиях вечного мира или перемирия, которые мы предлагали со своими послами, со своим дворянином и наместником муромским Остафием Михайловичем Пушкиным с товарищами, ты с нами помириться не захотел, а теперь и мы не хотим заключать с тобою перемирие и вечный мир на тех условиях, которые передавали со своими послами, стольником и наместником нижегородским князем Иваном Васильевичем Сицким-Ярославским с товарищами, и со своими нынешними послами, с дворянином и наместником муромским Остафием Михайловичем Пушкиным с товарищами. А хотим заключить перемирие и вечный мир на условиях, о которых теперь сообщили своим послам, послав к ним грамоту с окончательными указаниями, как можно заключить соглашение между нами. Ты писал, чтобы мы послали своим послам грамоту с полномочиями, как нам заключить между собой соглашение, чтобы, удостоверившись в этом, ты мог согласиться на мир и чтобы все это было записано в полномочной грамоте, на основании которой наши послы могли вести эти дела и заключить христианский мир, — мы и послали своим послам эту полномочную грамоту со своей печатью.
А болшей того намъ в перемирии с тобою быти нелзя, а хотимъ с тобою в перемирье быти по тому, какъ есмо ныне к тобе писали, а иные есмо речи послали, и наказ к посломъ своимъ, и велели тобе говорити.[36] И толко похочешъ с нами доброе приязни и в докончание быти или в перемирье, и ты бъ былъ по тому, какъ есмо ныне посломъ своим приказали, къ дворанину своему и наместнику муромскому Остафъю Михайловичу Пушкину с товарыщи. А будеть же не похочешъ доброго дела делати, а похочешъ кровопролитъства хрестиянского, и ты бъ наших послов к намъ отпустил, а уже вперед летъ на сорокъ и на пятдесятъ посломъ и гонцомъ промежъ нас не хаживать. А какъ к нам послов наших отпустишъ, и ты бъ ихъ проводити велел до рубежа, чтобъ ихъ тыи твои украинные лотры не побили и не пограбили; будеть што над ними учинитца какая шкода, и та неправда от тобе жъ будеть. Мы убо советовахомъ собе и тобе благая, ты же непослушлив, якоже онагръ конь, убо на брань готовъ; от Господа же помощъ! Мы жъ о всемъ возложихомъ упование на Бога, тотъ, якоже хощеть, и завершить намъ благая силою своею животворащего креста. На его силу уповая и вооружився во всеоружие креста, против врагов своихъ ополчаемъся силою крестною.
Больше ни на какие условия перемирия мы не согласны; мы готовы заключить с тобою перемирие только на тех условиях, о которых теперь написали, и иные дела изложили и послали наказ своим послам, чтобы они тебе сказали. И если ты хочешь с нами соглашения, договора или перемирия, то согласись на условия, переданные нашим послам дворянину и наместнику муромскому Остафию Михайловичу Пушкину с товарищами. Если же не хочешь соглашения, а желаешь пролития христианской крови, то отпусти к нам наших послов и пусть с этого времени между нами в течение сорока—пятидесяти лет не будет ни послов, ни гонцов. А когда ты послов наших отпустишь, то прикажи проводить их до границы, чтобы их твои пограничные негодяи не убили и не ограбили; а если им будет причинен какой-нибудь ущерб, то вина ляжет на тебя. Мы ведь советуем добро и для себя и для тебя, ты же несговорчив, как онагр-конь, и стремишься к битве; Бог в помощь! Мы же во всем возложили надежду на Бога — если Он захочет, то облагодетельствует нас силою своего животворящего креста. Уповая на Его силу и вооружившись крестоносным оружием, ополчаемся силой креста против своих врагов.
А сю есмя свою грамоту запечатали своею болшею печатью, извещая тобе, каково намъ Богъ поручилъ государство. Писана в царъствия нашого дворе града Москвы лета сем тисечъ осмъдесятъ девятого июня въ двадцать девятый ден, индикта девятого, государъствия нашого сорокъ шостого, а царствъ наших: Росейскаго тридцать четвертого, Казанского двадцать осмого, Астороханского двадцать семого.
Грамоту эту мы запечатали своей большой печатью, чтобы ты знал, какое государство поручил нам Бог. Писана в Москве, в нашем царском дворце, в семь тысяч восемьдесят девятом (1581) году, июня в двадцать девятый день, индикта девятого, на сорок шестом году нашего правления, на тридцать четвертый год нашего Российского царства, двадцать восьмом — Казанского, двадцать седьмом — Астраханского.
[1] ...з гонцомъ его с Хриштопомъ з Дершкомъ. — Гонец Криштоф Держко (Дзержек) был отправлен русскими послами Остафием (Евстафием) Пушкиным и другими, находившимися в лагере Стефана Батория с 1580 г., дипломатами для того, чтобы срочно передать Ивану IV требования польского короля.
[2] ...no Божию изволенью, а не no многомятежному человечества хотѣнию... — Этот характерный для посланий Грозного выпад против польского короля был выражен в нарочито неопределенной форме. Уже в инструкциях послам О. М. Пушкину и Ф. А. Писемскому на вопрос: «Кто же это со вчерашнего дня государь?», было велено отвечать: «Мы говорим про то, что наш государь не со вчерашнего дня государь, а кто со вчерашнего дня государь, тот сам себя знает» (Соловьев С. М. История России с древнейших времен. СПб., б. г. Кн. 2. Т. VI, стлб. 278—279).
[3] Что прислалъ ecu к намъ гонца... — По дипломатической традиции того времени царь начинал свою грамоту с полного изложения грамоты Батория от 4 июня 1581 г., привезенной ему Держко (она сохранилась в «Книге посольской Метрики литовской»). Русские послы соглашались отказаться от всей Ливонии за исключением Ругодива (Нарвы) и городов, расположенных по течению р. Нарвы у самой русской границы, и от завоеванных Баторием западнорусских городов: Полоцка, Велижа, Усвята и др., возражая только против уничтожения еще не завоеванной крепости Себеж.
[4] ...Станислава Крыжского с товарыщи... — Польские послы Станислав Крыйский и др. отправились к Ивану IV еще во время похода на Двину в 1577 г., но царь отказался их принять во время похода. Послы были приняты уже в Москве в январе 1578 г. По дипломатической традиции Грозный излагает всю историю предшествующих переговоров за несколько лет.
[5] ...Михаила Долматовича Карпова, да... Петра Ивановича Головина... — Карпов с Головиным выехали в Полылу в мае 1578 г. Польский посол Гарабурда был отправлен в Москву еще раныпе, в марте 1578 г., и долго не был принят. При приеме Головина (Карпов по дороге умер) король сознательно оскорбил царя, не встав при произнесении его имени и не упомянув о здоровье; Головин отказался вести переговоры, и они затянулись на неопределенное время. Тем временем Баторий отвоевал Двинск и Венден.
[6] ...ни при Олгерде... ни при нынешнемъ Жигимонте... — Иван IV перечисляет представителей династии Гедиминовичей, занимавших с начала XIV в. литовский престол (Ольгерд, Витовт — великие князья литовские), а с конца XIV в. приглашенных на польский престол (начиная с Ягайло, откуда название династии — Ягеллоны; Ягайло, Казимир, Александр, Сигизмунд I, Сигизмунд II Август — польские короли).
[7] ...Петра Гарабурду к тебѣ отпустили, а с нимъ к тебѣ отпустили... Ондрѣя Михалкова з грамотою... — Гарабурда и Михалков были отправлены Иваном Грозным из Москвы в январе 1579 г. Русские послы Головин и другие и после отправления Гарабурды в течение полугода оставались задержанными в Польше (до 1 июня 1579 г.).
[8] ...прислалъ ecu к намъ гонца своего Венцлава Лопатинского з грамотою... гонца нашего Ондрѣя к намъ отпустилъ ecu... — 1 июня 1579 г. Баторий, полностью подготовившись к военным действиям, «выбил из своей земли кабы злодеев» русских послов Головина и других, а 26 июня отправил к Грозному своего посла Лопатинского и русского гонца Михалкова. «Лист», посланный с Лопатинским, представлял собою «разметную грамоту» — объявление войны. Баторий ставил в вину царю главным образом его военные действия в Ливонии в 1577—1578 гг. Грозный первоначально задержал Лопатинского, но уже в декабре 1579 г. гонец был отпущен, однако при отправке ему было указано, что «которые люди с такими грамотами ездять, и таких везде казнят; да мы, как есть государь христианский, твоей убогой крови не хотим».
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 308; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!