Послание польскому королю Стефану Баторию 1581 года 1 страница
Подготовка текста Е. И. Ванеевой, перевод и комментарии Я. С. Лурье
ВСТУПЛЕНИЕ
Второе из публикуемых здесь посланий Стефану Баторию было частью обширной дипломатической переписки Ивана IV с польским королем, и (в отличие от первого послания) копии его включались как в русские, так и в польские посольские материалы.
К лету 1581 г. — почти через два года после написания первого из публикуемых посланий Баторию — соотношение сил резко изменилось в пользу польского короля. Уже во время написания Первого послания были потеряны Венден (Цесис) в Ливонии, Полоцк и Сокол; в первой половине 1580 г. было заключено короткое перемирие, но к лету оно истекло; войска Батория взяли осенью 1580 г. Великие Луки. Летом 1581 г., как раз во время написания комментируемого послания, стотысячная армия Батория двинулась на Псков — через Воронеж и Остров.
Тяжелым военным положением объясняются некоторые особенности Второго послания Баторию. Царь явно стремился быть «смиренным», и даже ядовитейшему намеку на различие между выборным характером власти польского монарха и «прирожденным» — русского придал характер чисто фактической справки. Ho по мере того как могучий темперамент Ивана IV брал верх над его дипломатическими намерениями, во Втором послании разворачивается новая тема, лишь намечавшаяся в Первом послании. Будучи трансильванским государем, Баторий, как мы уже знаем, находился в вассальной зависимости от турецкого султана; на это охотно указывали его враги Габсбурги во время избрания на престол. Теперь Иван IV решил использовать это обстоятельство в различных дипломатических выступлениях для воздействия на европейское общественное мнение. Уже с XV в., и особенно во время турецких завоеваний XVI в., германский (римский) император и другие католические державы неоднократно обращались к царю с предложением совместно выступить против «Турка»; Иван IV (несмотря на турецко-крымские нападения) относился к этим предложениям как к заведомо нереальным и пропагандистским. Однако летом 1580 г. он сам поднял вопрос о борьбе с «Турком» в послании к германскому императору; русский гонец Истома Шевригин, посланный к императору Рудольфу, должен был отправиться дальше — к римскому папе. Это был необычный шаг. С середины XV в. русские категорически отвергали принятую императором накануне падения Константинополя унию православной и католической церкви; «латинство» считалось одной из наиболее зловредных ересей. Но опасность похода Батория и возможность завоевания им Пскова заставили Ивана IV обратиться к папе с неожиданным предложением: если папа остановит своего «крестоносца» Батория (папа послал польскому королю освященное оружие), Грозный обещал осуществить мечту католиков и выступить против «бесермен»; неожиданный визит к папе неизбежно должен был вызвать у последнего и другие надежды — на обращение «схизматического» православного царя в лоно римской церкви.
|
|
|
|
|
|
Резкая враждебность к «бесерменству» и довольно неопределенные намеки на возможность переговоров об объединении церквей (ср. упоминание о Флорентийском соборе в послании) — вот две новые и характерные темы Второго послания Баторию. Насколько они были важны, видно из того, что в надежде на будущее сближение папа в 1581 г. направил в качестве своего посредника в русско-польских переговорах иезуита А. Поссевино, выступившего в роли посредника в русско-польском перемирии 15 января 1582 г. Перемирие дало Русскому государству необходимую передышку после Ливонской войны; планы антитурецкого союза и сближения церквей, как и предвидел Грозный, остались чистой химерой.
В настоящем издании Второе послание Грозного Стефану Баторию публикуется по списку конца XVI века, РГАДА, ф. 79 (сношения с Польшей), «Книга Польского двора», № 13 (1581—1582 гг.), лл. 43—65 об. Окончание списка в «Книге Польского двора» отсутствует и публикуется по белорусской «Записной книге посольских дел» («Книга посольская Метрики литовской») — РГАДА, ф. 389, оп. 1, ч. II, № 592, лл. 130—144 об.
|
|
|
ОРИГИНАЛ
А СЕ ГРАМОТА ОТ ГОСУДАРЯ X КОРОЛЮ 3 ГОНЦОМЪ ЕГО С ХРИШТОПОМЪ 3 ДЕРШКОМЪ[1]
А ЭТО — ГРАМОТА ОТ ГОСУДАРЯ К КОРОЛЮ, ПЕРЕСЛАННАЯ С ЕГО ГОНЦОМ КРИШТОФОМ ДЕРЖКОМ
(...) мы, смиренный, Иванъ Васильевичъ, сподобихомся носитель быти крестноносные хоругви и креста Христова Росийскаго царствия и иныхъ многихъ государствъ и царствъ и скифетродержатель великихъ государств, царь и великий князь всеа Русии (...) по Божию изволенью, а не по многомятежному человечества хотѣнию,[2] Стефану, Божьею милостию королю Полскому (...).
<...> мы, смиренный Иван Васильевич, удостоились быть носителем крестоносной хоругви и креста Христова Российского царства и иных многих государств и царств, скипетродержатель великих государств, царь и великий князь всея Руси <...> по Божьему изволению, а не по многомятежному человеческому желанию, — Стефану, Божьей милостью, королю Польскому <...>.
Что прислалъ еси к намъ гонца[3] своего Хриштофа Держка з грамотою, а в грамоте своей к намъ писалъ еси, что послы наши великие, дворянинъ нашь и намѣсникъ муромской Остафей Михайловичь Пушкинъ, а дворянинъ нашъ и намѣсникъ шацкой Федоръ Писемской, а диякъ Иванъ Ондрѣевъ сынъ Трифанова, до тебя пришли з листомъ нашимъ вѣрущимъ, в которомъ пишемъ до тебя, абыхъ ты имъ вѣру далъ, чтоб они имянемъ нашимъ тебѣ молвили. Якоже они объявили тебѣ, иж з зуполною наукою пришли на покой хрестьянский становити; а кгды еси позволилъ имъ с паны радами твоими намовы чинити, они чотыре замки в земли Лифлянской — Новгордокъ Лифлянский, Серенскъ, Адежъ и Ругодивъ — в сторону нашу мѣти хотѣли и ещо домовлялися к тому городовъ, которые прошлого лѣта за помочью Божьею в руки твои пришли; за чѣмъ, дѣла не здѣлавши, отправлены от тебя быти мѣли. А за тымъ просили, абыхъ еси дозволилъ имъ послати до насъ по науку о всѣхъ дѣлехъ, которые имъ объявлены от тебя, каковымъ обычаемъ межи нами приязни статися пригоже, чего еси имъ позволилъ. И намъ бы, углянувши в писанье своихъ пословъ, во всихъ тыхъ речах науку достаточную имъ дати и моць суполную на листемъ своемъ отвористомъ прислати, за которымъ бы листомъ послы наши дѣла таковые становити и доканчивати могли на покой хрестьянский к утвержению приязни и братства межи нами; а тебѣ бы имовѣрно ку застановенью покою приходити. А посылати бы намъ до пословъ своихъ с наукою и с моцью суполною и достаточною не мешкаючи, гды ж тебѣ войска собраные держати в панстве своемъ шкода, а приведши ихъ ближе ку границе, тогды бы и нашему панству от нихъ без шкоды не было. А что еси посломъ нашимъ велѣлъ припомянути и городъ Сѣбежъ на земли Полоцкой збудованый вчинилъ еси, то не для которого пожитку, толко для тово, абы приязнь поставленая своеволными людми межъ насъ не была нарушена, кгды ж около Сѣбежа вездѣ села и люди полоцкие суть; а намъ бы миритися межи себя такъ, какъ бы дѣло доброе непорушне утвержалося на добро хрестьянское, а межи насъ бы приязнь множилася. Ведь же то пущаешь на баченье и уважение наше, а ты для добра хрестьянсково тымъ малымъ дѣломъ болшихъ дѣлъ порушити не хочешь. А которые люди твои невинные купецкие задержаны суть в земли нашей, и тыхъ абы намъ со всѣми маетностями ихъ теперь доброволне выпустити казали, чимъ тебѣ знакъ прихолности твоей ку доброму с тобою пожитью окажемъ. А с симъ листомъ с своимъ послалъ еси до насъ дворянина своего Хриштофа Дершка и намъ бы ничѣмъ его не задерживая к тебѣ отпустити, иж бы он на рокъ, который еси посломъ нашимъ значилъ, до тебя быти не омешкалъ.
|
|
|
Прислал ты к нам гонца своего Криштофа Держка с грамотой, а в грамоте своей писал нам, что наши полномочные послы — дворянин и наместник муромский Остафий Михайлович Пушкин и дворянин наш и наместник шацкий Федор Писемский и дьяк Иван Андреев сын Трифонов — прибыли к тебе с нашей верительной грамотой, в которой мы просили тебя доверять их словам, сказанным от нашего имени. Ты пишешь, что они объявили тебе, что пришли со всеми необходимыми полномочиями, чтобы заключить христианский мир; и когда ты им позволил вести переговоры с панами твоей рады, они потребовали сохранения за нами четырех замков в Ливонской земле: Новгородка Ливонского, Сыренска, Адежа и Ругодива, да еще прибавили к этому города, которые в прошлом году с помощью Божьей перешли в твои руки; за это они были отправлены назад, не окончив переговоров. А затем они попросили, чтобы ты дозволил им послать к нам за полномочиями о всех объявленных тобою условиях, какие ты им объявил, чтобы между нами установились добрые отношения, и ты разрешил им это. Ты хочешь, чтобы, ознакомившись с посланием наших послов, мы дали им достаточные указания об этом в своей полномочной грамоте, в соответствии с которой наши послы могли бы вести дела и договариваться о христианском мире и установлении дружбы и братства между нами; удостоверившись в этом, ты согласишься заключить мир. А указания и полномочия своим послам ты просишь послать не мешкая, ибо для тебя убыточно держать внутри своего государства набранные войска, а если подвинуть их ближе к границе, тогда, по твоим словам, и нашему государству не избежать убытков. Ты пишешь также, что велел нашим послам упомянуть крепость Себеж, построенную на земле Полоцкой, не ради какой-нибудь корысти, а только для того, чтобы установленная дружба не была нарушена своевольными людьми, ибо возле Себежа всюду расположены села и люди полоцкие; нам же, пишешь ты, следует мириться так, чтобы доброе дело нерушимо укрепилось на благо христиан, а дружба между нами все более усиливалась. Но ты предлагаешь это только на наше усмотрение и решение, а сам ты ради блага христиан не собираешься этим малым делом разрушать больших. Тех же твоих купцов, которые без всякой вины задержаны в нашей земле, ты просишь добровольно выпустить со всем их имуществом и тем самым дать тебе доказательство нашей склонности и готовности к дружбе. С этой своей грамотой ты послал к нам своего дворянина Криштофа Держка, и ты просишь без всякой задержки отпустить его к тебе, чтобы он не опоздал к сроку, указанному нашим послам.
А послы наши, дворянинъ нашь и намѣсникъ муромской Остафей Михайловичъ Пушкинъ с товарыщи, писали к намъ, что паны твои рада имъ от тебя говорили, что тебѣ с нами инако не мириватися, развие чтоб намъ тебе поступитися всеѣ Лифлянские земли до одново волока, а Велижъ и Усвятъ и Озерища то готово у тебя, да городъ Сѣбежъ разорити, да четыреста тысячъ золотыхъ червонныхъ за накладъ твой дати тебѣ, что ты наряжаяся ходилъ нашие земли воевати; а Луки Великие и Заволочье и Ржева пустая и Холмъ за хрептомъ в молчаньи покинули.
Твои же паны, как писали наши послы, дворянин и наместник муромский Остафий Михайлович Пушкин с товарищами, говорили им от твоего имени, что ты с нами помиришься, только если мы уступим тебе всю Ливонскую землю до последнего волока, что Велиж, Усвят и Озерище — все это уже у тебя и что мы должны разрушить крепость Себеж, да еще уплатить тебе четыреста тысяч золотых червонцев за твой убыток, который ты понес, когда снаряжался, отправляясь воевать наши земли; а Луки Великие, Заволочье и Холм беспрекословно оставлены нами при отступлении.
И мы таково превозношенья не слыхали нигдѣ и тому удивляемся: то ныне миритися хочешь, а такое безмѣрье паны твои говорятъ, а коли будет розмирица, тогды чему мѣра будетъ? Панове рада говорили нашимъ посломъ, что они приѣхали торговати Лифлянскою землею; а ино наши послы торгуютъ Лифлянскою землею, ино то лихо, а то добро, что панове твои нами и нашими государьствы играютъ, да дѣлаютъ гордяся какъ чему сстатися нелзя? А то не торговля, розговоръ.
Мы никогда еще не встречали такой гордости и недоумеваем: ведь нынче ты собираешься мириться, а твои послы предъявляют такие безмерные требования, — чего же они потребуют, прервав мирные переговоры? Паны твоей рады говорили нашим послам, что они приехали торговать Ливонской землей. Так что же: если наши послы торгуют Ливонской землей, то это плохо, а если твои паны нами и нашими владениями играют и из гордости предлагают невозможное — это хорошо? Да это не торговля была, а переговоры.
А коли были прежние государи на томъ государстве хрестьянские побожные, почен от Казимера и до нынешнего Жигимонта Августа, и они о кроворозлитии хрестьянскомъ жалѣли и пословъ своихъ к намъ посылывали, и наши послы к нимъ хаживали, и наши бояре сь ихъ послы розговорные рѣчи говаривали, а ихъ королевские послы рада с нашими послы розговорные рѣчи говаривали и многие приговоры дѣлывали, чтоб какъ на обе стороны любо было, а хрестьянская бы кровь невинная напрасно не проливалася, а межи бы государей миръ и покой былъ, — тово искали прежние паны рада. И сьезжаютца много и побранятца с послы, да опять помирятца, да дѣлаютъ долго, а не однымъ часомъ обернутъ. А ныне видимъ и слышимъ, что въ твоей землѣ хрестьянство умаляетца; ино по тому твои панове рада, не жалѣючи о кроворозлитьи хрестьянскомъ, дѣлаютъ скоро. И ты б, Стефанъ король, попаметовалъ на то и разсудилъ, хрестьянскимъ ли то обычаемъ такъ дѣлаетца?
А когда в вашем государстве были благочестивые христианские государи — от Казимира до нынешнего Сигизмунда-Августа — они жалели проливать христианскую кровь и посылали к нам своих послов, и наши послы к ним ездили, и наши бояре вели с их послами предварительные переговоры, и их королевские послы в раде с нашими послами вели предварительные переговоры и неоднократно принимали решения, выгодные для обеих сторон, чтобы невинная христианская кровь не лилась напрасно и между государствами царили мир и спокойствие, — вот к чему стремились паны в прежней раде. Ездят много туда и обратно, побранятся с послами и снова помирятся, и делают дело долго, а не в один час обернутся. А ныне мы видим и слышим, что в твоей земле христианство умаляется; поэтому-то паны твоей рады, не беспокоясь о кровопролитии среди христиан, действуют наскоро. И ты бы, король Стефан, припомнил все это и рассудил: по христианскому ли это обычаю делается?
Какъ еси присылалъ к намъ своихъ великихъ пословъ — воеводу мазовецкого Станислава Крыжского с товарыщи,[4] и они на чомъ с нашими бояры договорилися, да и грамоту, твое слово, написали, какову хотѣли по своей воле, и на той грамоте крестъ целовали и печати свои к той грамоте привѣсили на томъ, что было тебѣ написати грамота своя такова, какову твои послы написали у насъ на Москвѣ, и печать свою к той грамоте привѣсити, и перед нашими послы на той грамоте к намъ крестъ целовати, и по той перемирной грамоте тебѣ к намъ до тѣхъ урочныхъ лѣтъ и правити, и пословъ нашихъ с тою своею грамотою не издержавъ к намъ отпустити.
Когда послал ты к нам своих полномочных послов — воеводу мазовецкого Стефана Крыйского с товарищами, — то они договорились с нашими боярами, написали от твоего имени грамоту, какую хотели, по своей воле, и, целуя крест и привесив к той грамоте свои печати, присягнули, что ты напишешь такую же свою грамоту, какую они написали в Москве, привесишь к ней свою печать и присягнешь, целуя крест, перед нашими послами, что будешь соблюдать эту грамоту в течение указанных лет, а наших послов отпустишь с той своей грамотой, не задерживая.
И мы по приговору пословъ твоихъ з бояры с нашими послали к тебѣ пословъ своихъ, дворецкого тверского и намѣсника муромского Михаила Долматовича Карпова, да казначѣя своего и намѣсника тулского Петра Ивановича Головина,[5] да дьяка Тарасья Курбата Григорьева сына Грамотина, додѣлывати тово дѣла, что послы твои зделали, и у тебя перемирную грамоту взяти и на той грамоте тебя х крестному целованью привезти. И нашего болшого посла Михаила Долматовича Карпова не стало невѣдомо какими обычеи, товарыщи его, казначѣй нашь и намѣсникъ тулской Петръ Ивановичъ Головинъ, да диякъ нашь Тарасей Курбатъ Григорьевъ сынъ Грамотина, какъ к тебѣ пришли, и ты то ни во што поставя, через присягу пословъ своихъ, по ихъ приговору дѣлати не похотѣлъ, и нашихъ пословъ обезчестя, посадилъ еси ихъ за сторожи, якъ вязней, в великой нуже. А что наши послы тебѣ посольства не правили, и они, видя твою гордость, что еси противъ нашего имяни не всталъ и о нашемъ имени самъ не вспросилъ, не зсмѣли без нашего вѣдома тебѣ тое гордости стерпѣти. А впередъ уже какъ ни гордися, то тебѣ уже не встрѣшно будетъ. А к урядникомъ твоимъ посломъ нашимъ у себя на подворье посолство было правити не пригоже, тово из предковъ твоихъ не бывало. Да о томъ много говорити ныне нѣсть потреба. А к намъ еси прислалъ гонца своего Петра Гарабурду з бездѣлною грамотою, а самъ еси почалъ на насъ изо многихъ земель рать копити. А которую еси грамоту к намъ прислалъ с Петромъ с Харабурдою и в той своей грамоте писалъ еси, чтобы намъ то дѣло, которое твои послы здѣлали, отставити, а к своимъ посломъ новой наказъ свой послати и велѣти имъ изнова дѣлати о Лифлянской землѣ. И то гдѣ ведетца, чтоб целовалъ крестъ, да порушитъ его? Хоти послы что и не гораздо здѣлаютъ, а то не рушитца, терпятъ то до урочныхъ лѣтъ; послы продѣлаютца, ино на нихъ за то опалу кладутъ, а что здѣлаютъ, тово никакъ не передѣлываютъ и нигдѣ тово не передѣлываютъ, а крестного целованья не переступаютъ. Не токмо что во хрестьянскихъ государьствахъ тово не ведетца, чтобы такъ через крестное целованье дѣлати, какъ ты захотѣлъ дѣлати (а зовучися государемъ хрестьянскимъ, а не по хрестьянскому обычаю захотѣлъ еси дѣлати, поругаючися нашему крестному целованью, что мы к тебѣ на грамоте крестъ целовали, и через присягу пословъ своихъ, которое они учинили за твою душу, и через все то да изнова дѣлати, и тово нигдѣ не ведетца!), а и в бесерменскихъ государьствахъ тово не ведетца, чтоб роту и правду переступити, хотя и в бесерменехъ, и государи дородные и разумные то держатъ крѣпко и на себя похулы не наведутъ, а хто порушитъ правду, и они тѣхъ укоряютъ и хулятъ и нигдѣ правды не переступаютъ. А и в предкехъ твоихъ тово не бывало, чтобы порушити то дѣло, на чомъ послы здѣлаютъ, какъ ты учинилъ новую причину! И в книгахъ своихъ во всѣхъ вели искати, ни при Олгерде, ни при Ягайле, ни при Витофте, ни при Казимире, ни при Олбрехте, ни при Александре, ни при Жигимонте первомъ, ни при нынешнемъ Жигимонте[6] Августе, и николи тово не бывало, какъ ты учинилъ новую причину. А коли тѣхъ прежнихъ государей пишешь предки своими, и о чемъ по ихъ уложенью не ходиши, а свои обычеи новые всчиняешь, которые приходятъ к неповинному кроворозлитью хрестьянскому? А тѣ всѣ прежние предки твои, что послы ихъ здѣлаютъ, то не рушивали. И мы, слышавши таковое неподобное дѣло, твоего гонца Петра Гарабурду позадержали, а чаючи тово, что ты на подобное дѣло сойдешь и то дѣло довершишь с послы с нашими. И намъ учинилося вѣдомо, что ты на рать подвиженъ.
Мы же, согласно решению твоих послов и наших бояр, послали к тебе своих послов — дворецкого тверского и наместника муромского Михаила Долматовича Карпова, своего казначея и наместника тульского Петра Ивановича Головина и дьяка Тарасия-Курбата Григорьева сына Грамотина довести до конца то дело, о котором договорились твои послы, взять у тебя грамоту о перемирии и привести тебя на той грамоте к крестному целованию. Наш полномочный посол Михаил Долматович Карпов скончался неизвестно от чего, а когда его товарищи, наш казначей и наместник тульский Петр Иванович Головин и наш дьяк Тарасий-Курбат Григорьев сын Грамотин, пришли к тебе, то ты, ни с чем не считаясь, вопреки присяге твоих послов, соблюдать их соглашение не захотел, предал наших послов бесчестию и насильно посадил их под стражу, как узников, с великим притеснением. А отказались вести с тобою переговоры наши послы потому, что они, увидя твою гордость, когда ты не встал при произнесении нашего имени и не спросил о нас, не решались без нашего ведома стерпеть такую гордость. Отныне же, как бы надменно ты ни поступал, мы ни на что не будем отвечать. А вести переговоры с твоими управителями у себя на подворье нашим послам не подобало: при предках твоих никогда так не бывало. Но много говорить об этом здесь нет надобности. Ты же прислал к нам своего гонца Петра Гарабурду с непристойной грамотой, а сам начал собирать против нас войска из многих земель. А в грамоте, присланной с Петром Гарабурдой, было написано, чтобы мы отказались от условий, принятых твоими послами, и составили новый наказ своим послам, и велели им снова договариваться о Ливонской земле. Где же это ведется, чтобы целовать крест, а потом нарушать договор? Даже если послы совершают что-либо неподобающее, то и тут не нарушают соглашения, а ждут истечения срока, установленного договором; послы ошибутся, на них за это кладут опалу, а что сделано, того никак не переделывают, нигде не переделывают и присяги на кресте не нарушают. Не только в христианских государствах не принято нарушать крестное целование, как ты захотел сделать (называясь христианским государем, ты захотел действовать не по-христиански, надругаясь над нашим крестным целованием, и вопреки присяге твоих послов, данной твоим именем, захотел делать все сызнова, — это нигде не ведется!), но и в басурманских государствах не принято нарушать клятву и обязательство, даже басурмане, если они государи почтенные и разумные, держат клятву крепко и не навлекают на себя хулы, а тех, кто нарушит обязательство, укоряют и хулят и нигде не нарушают обязательства. Да и у предков твоих этого не бывало, чтобы нарушить то, о чем послы договорились, тут ты установил новый обычай! Прикажи поискать во всех своих книгах — ни при Ольгерде, ни при Ягайле, ни при Витовте, ни при Казимире, ни при Альбрехте, ни при Александре, ни при Сигизмунде-старшем, ни в наше время при Сигизмунде-Августе — никогда не бывало того, что ты совершил по своему новому обычаю. И если уж ты этих прежних государей называешь своими предками — чего же ты по их установлениям не действуешь, а заводишь свои новые обычаи, которые приводят к пролитию невинной христианской крови? Те прежние государи, предки твои, не нарушали обязательств своих послов. И мы, узнав о таком неподобающем деле, задержали твоего гонца Петра Гарабурду, ожидая, что ты согласишься на достойное соглашение и доведешь дело с нашими послами до конца. И тут мы узнали, что ты готовишься к войне.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 451; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!