С.А. и Л.Н. Толстые в Ясной Поляне. 94 страница
С тех пор Репин не раз бывал у Толстых и сделал несколько десятков портретов и рисунков самого Толстого и членов его семьи. В 1907 г. художник снова приехал в Ясную. «В конце сентября 1907 года я опять был в Ясной Поляне, спустя двадцать лет после первого посещения. Лев Николаевич был очень бодр и здоров, но появилась в нём какая-то бесстрастность праведника. Он всё понял и всё простил.
Главное его внимание сосредоточено теперь на книге “Круг чтения”, которую он редактирует и дополняет для нового издания. И кажется, что он только для этой книги и существует» (Толстой и художники. С. 199). 21 сентября С.А. Толстая писала Л.Ф. Анненковой: «Репин приехал с намерением написать портрет Льва Николаевича и мой рядом, на том же полотне. Не знаю, как это ему удастся, задача трудная» (ОР ГМТ). «Здесь Репин пишет портреты Софьи Андреевны и мой вместе, — вторил жене Толстой в письме Черткову 26 сентября. — Пустое это дело, но подчиняюсь, чтоб не обидеть» (89: 73).
Жена Репина Н.Б. Нордман-Северова вспоминала об этом пребывании в Ясной Поляне в 1907 г.: «...надо идти потому, что Лев Толстой играет в эту минуту в восемь рук. Он и Александра Львовна за одним роялем, Софья Андреевна и Татьяна Львовна за другим. Как это трогательно видеть его рядом с молодым лицом его младшей дочери и как это он мило и симпатично старается...» И ещё раз: «Вечером, возвратясь к чаю в дом, застали музыку <...> играли в восемь рук. Лев Николаевич в длинном жёлтом халате был очень мил. <...> Илья Ефимович тотчас же принялся за акварель, а я не отрывая глаз смотрела на Льва Николаевича. Пальцы его уже не слушаются, но он старается ужасно, пронизывает ноты своими блестящими серо-голубыми глазами, горбится, громко считает по-немецки, загибая на паузах пальцы и, вдруг ошибаясь, хватается в отчаянии за голову или заливается смехом вместе со своей дочерью Сашей» (Северова Н.Б. Интимные страницы. СПб., 1910. С. 91, 93). Репин сделал небольшой этюд-акварель «Толстой и А.Л. Толстая за роялем».
|
|
|
Н.В. Зайцева
РЕРИХ Николай Константинович (1874 – 1947) — философ, писатель, художник, археолог, географ. В 1897 г. в Петербурге окончил Академию художеств, в 1909 г. стал действительным её членом. С 1910 г. возглавил общество «Мир искусства». Занимался раскопками древнеславянских поселений, автор цикла картин «Начало Руси. Славяне». С 1916 г. жил за границей (Финляндия, Англия, США, Франция, Индия). В 1923 – 1928 гг. предпринял путешествие по маршруту Индия — Гималаи — Тибет — Алтай — Монголия — Китай — Тибет — Индия. С целью детального изучения собранного в экспедиции этнографического, зоологического, лингвистического, религиоведческого материала создал (вместе с супругой, Е.И. Рерих) в г. Кулу (Индия) Институт гималайских исследований «Урусвати». Разработчик Пакта о международной охране памятников культуры во время военных действий (1929), на основе которого была принята «Гаагская конвенция 1954 г. о защите культурных ценностей в случае вооружённого конфликта». До самых последних дней стремился вернуться на Родину. Создатель оригинального учения «Агни-Иога» («Живая этика»), согласно которому всё сущее
|
|
|
421
возникает из энергии космического огня. Человеку в рамках его учения отводится особая роль: он должен добиваться духовного просветления и духовного совершенствования, ибо это диктуется законом эволюции Космоса. Средство достижения такого состояния — самоотверженный труд и всепоглощающая, всепрощающая любовь.
Единственная встреча Толстого и Рериха состоялась в 1897 г. Только окончивший Академию художеств, Рерих обратился к В.В. Стасову с просьбой помочь ему увидеть Толстого. В письме, содержащем восторженные отзывы о Ге и Толстом, он отмечал: «Не меньший свет пролился на другого обожаемого мною человека — Льва Николаевича. Страшно хочется мне узнать его внутреннее, — узнать его и — человека. Несколько новых чёрточек мелькнуло для меня в отрывках его переписки с Ге. Какой колоссальный, завлекающий человек! Если будете писать Льву Николаевичу, припишите ему обожание от наименьшайшего, недостойнейшего брата. Я ему много, за многое благодарен. Что я не курю, не беру вина в рот, и не сходился с женщинами, — и многое другое — это всё его дело. Спасибо ему!..» (Толстой и художники. С. 134). В.В. Стасов откликнулся на просьбу юноши и сообщил Толстому (письмом от 17 сентября) о том, что один «белокурый, голубоглазый птенец, в сюртуке с синим воротником» по фамилии Рерих мечтает оказаться рядом с ним. В.В. Стасов охарактеризовал молодого человека как чрезвычайно способного, «отлично» занимавшегося «в классе профессора Куинджи» «живописью и композицией на древнерусские сюжеты» (там же).
|
|
|
Атмосферу единственной встречи Толстого и Рериха ярко передают воспоминания художника. На встречу с Толстым отправились В.В. Стасов, Н.А. Римский-Корсаков, И.Я. Гинцбург и Рерих. «Утром в Москве, ненадолго остановившись в гостинице, мы все отправились в Хамовнический переулок, в дом Толстого. Каждый вёз какие-то подарки. Римский-Корсаков — свои новые ноты. Гинцбург — бронзовую фигуру Толстого. Стасов — новые книги, а я — фотографию с “Гонца”. <…> Встретила нас графиня Софья Андреевна. Разговором, конечно, завладел Стасов, а сам Толстой вышел позже. Тоже такой белый, в светлой блузе, потом прозванной “толстовка”. Характерный жест рук, засунутых за пояс, так хорошо уловленный на портрете Репина.
|
|
|
Только в больших людях может сочетаться такая простота и в то же время несказуемая значительность. Я бы сказал — величие. <...> Только огромный мыслительский и писательский талант и необычайно расширенное сознание могут создать ту убедительность, которая выражалась во всей фигуре, в жестах и словах Толстого. Говорили, что лицо у него было именно значительное — русское лицо, такие лица мне приходилось встречать у старых мудрых крестьян, у староверов, живших недалеко от города. Черты Толстого могли казаться суровыми. Но в них не было напряжения, и само воодушевление его при некоторых темах разговора не было возбуждением, но, наоборот, выявлением мощной, спокойной мысли: Индии ведомы такие лица. <...> ...Пришла и моя очередь, и Стасов оказался совершенно прав, полагая, что “Гонец” не только будет одобрен, но вызовет необычные замечания. На картине мой гонец спешил в ладье к древнему славянскому поселению с важной вестью о том, что “восстал род на род”. Толстой говорил: “Случалось ли в лодке переезжать быстроходную реку? Надо всегда править выше того места, куда вам нужно, иначе снесёт. Так и в области нравственных требований надо рулить всегда выше — жизнь всё снесёт. Пусть ваш гонец очень высоко руль держит, тогда доплывёт”. <...>
Получился целый толстовский день. На другое утро, собираясь обратно в дорогу, Стасов говорил мне: “Ну, вот теперь вы получили настоящее звание художника”» (там же. С. 265).
М. А. Лукацкий
РЕШЕТНИКОВ Фёдор Михайлович (1841-1871) – писатель-разночинец. Мелкий чиновник. Служил в Екатеринбурге, Перми, затем в Петербурге. Сотрудник журнала «Современник». Автор романов, рассказов и повестей из жизни уральских горнозаводских рабочих («Горнорабочие», «Глумовы» и др.), из жизни провинциального духовенства; бурлаков («Подлиповцы») и др. Считается, что «художественный этнографизм Решетникова приготовил беллетристическую среду “Житию одной бабы” Н.С. Лескова, крестьянским рассказам А.П. Чехова, “Деревне” И.А. Бунина» (Русские писатели. 1800-1917. Т. 5). В одном ряду Толстого и Решетникова назвал И.С. Тургенев в своих «Воспоминаниях о Белинском», опубликованных «Вестником Европы» в №4 за 1869 г.: «Как бы порадовался он <Белинский. - В.Б.> поэтическому дару Л.Н. Толстого, силе Островского, юмору Писемского, сатире Салтыкова, трезвой правде Решетникова!»
Тот же «Вестник Европы» в 1873 г. (№ 1) поместил анонимную рецензию на «Азбуку» Толстого, где автор (веро-
422
ятно, Е.Л. Марков), иронически называя «Азбуку» «четырёхактной мистерией для возвращения любознательности молодёжи», говорил, что Толстой потерпел неудачу со своей «Азбукой», потому что, как и все почти составители сборников, всего более хлопотал об «оригинальничании». Проще и целесообразнее было бы составить ему свою хрестоматию из русских песен и былин, из летописей и «из наших образцовых писателей: Гоголя, Тургенева, Аксакова, Решетникова, Успенских, Марко-Вовчка и многих других, более или менее удачно схватывающих заветную жизнь народа и всего общества».
Обвиняя рецензентов в невежестве, поверхностности, малой грамотности и отвечая критикам, писавшим об «Азбуке», Толстой парировал: «Этот же журналист советует мне вместо бессмысленных, по его мнению, выдержек из Геродота поместить выдержки из какого-то Решетникова и Марко Вовчка. <...> И смешно и досадно» (21: 411), — в печать ответ не был послан.
Толстой был знаком с творчеством Решетникова. А.Л. Толстая записала 6 августа 1910 г. слова отца, сказанные в беседе с В.Г. Короленко: «Как-то разговор перешёл на произведение Решетникова “Подлиповцы”. Короленко хвалил. И отец сказал: “Я начал читать, но не кончил; мне показалось искусственным”» (ЯПЗ. 4. С. 470).
В.М. Бокова
РЁСКИН Джон (1819-1900) — английский писатель, публицист, искусствовед, оказавший большое влияние на культурную жизнь Англии. Центральное место в его творчестве занимают критика буржуазного общества и размышления о справедливом устройстве социального бытия. Упадок нравов, социальное неравенство, злая воля капитала, раздробленность внутренней жизни человека — основные темы сочинений Рёскина, сторонника идей свободного ремесленного и крестьянского труда, воплощение которых он связывал со всеобщим образованием, нравственным воспитанием людей, приобщением их к искусству, воспроизводящему Божественную красоту мира и неразрывно связанному с непреходящими духовными ценностями.
Толстой был хорошо знаком с творчеством Рёскина и проявлял к нему серьёзный интерес в течение более чем двадцати последних лет своей жизни. В письме Д.П. Маковицкому 29 сентября 1895 г. он сообщал: «...Ruskin’a Unto this last «Последнему, что и первому». – М. Л.> и многие другие вещи я знаю уже 10 лет и перевёл по-русски...»
Толстому были близки социальные воззрения Рёскина, которого он считал «образованнейшим и утончённейшим человеком своего времени» (31: 70). В своём предисловии к сборнику «Избранные мысли Джона Рёскина» (перевод Л.П. Никифорова. М.: «Посредник», 1899) Толстой писал: «Джон Рёскин один из замечательнейших людей не только Англии и нашего времени, но и всех стран и времён. Он один из тех редких людей, который думает сердцем (les grandes pensees viennent du coeur) и потому думает и говорит то, что он сам видит и чувствует и что будут думать и говорить все в будущем» (31: 96). Толстой широко использовал цитаты из произведений Рёскина в своих религиозно-философских и публицистических сочинениях: в «Рабстве нашего времени», в статьях «Что такое религия й в чём сущность её?», «О значении русской революции», «Закон насилия и закон любви». Об идейной близости Толстому воззрений Рёскина говорит и увлечение Нехлюдова его сочинениями «Fors Clavigera» («Решающая сила») и «Crown of wild olive» («Крона дикой оливы») во второй редакции «Воскресения», что имеет явные черты биографического сходства с Толстым.
Толстой разделял критическую направленность публицистических сочинений Рёскина, вместе с тем считая, что ему не удалось полностью освободиться от миропонимания, присущего церковному христианству, и это привело к некоторому ослаблению идейной и художественной силы его трудов. Этими размышлениями Толстой поделился с Э. Моодом по прочтении «прекрасной книги» Бруна «Рёскин и Библия» (Н J. Brunhes «Ruskin et lа Bible». Paris, 1901; книга сохранилась в личной библиотеке писателя). В июле 1901 г. он писал: «Главная черта Рёскина — это то, что он никогда не мог вполне освободиться от церковнохристианского мировоззрения. Во время начала его работ по социальным вопросам, когда он писал “Unto this last”, он освободился от догматического предания, но туманно-церковнохристианское понимание требований жизни, которое давало ему возможность соединить этические идеалы с эстетическими, оставалось у него до конца и ослабляло его проповедь; ослабляла её также искусственность и потому неясность поэтического языка. Не думайте, чтобы я денигрировал <denigrer — поносить, хулить. – фр.> деятельность этого великого человека, совершенно верно называемого пророком; я всегда восхищаюсь и восхи-
423
щался им, но я указываю на пятна, которые есть и в солнце» (73: 111 — упомянута книга: John Ruskin «Unto this last / Four essays on the first principles of Political Economy». London, 1884 <«Последнему, что и первому. Четыре основных принципа политической экономии»>. Книга сохранилась в яснополянской библиотеке). В конце письма Толстой отмечал, что Рёскин «особенно хорош, когда умный и одинаково с ним настроенный писатель делает из него выписки». Сам он так и поступал, широко представляя читателю изречения Рёскина в составленных им сборниках мыслей. В сборник «Мысли мудрых людей на каждый день» включено 127 высказываний Рёскина, в «Круг чтения» — 72, в «На каждый день» — 30, в «Путь жизни» — 13. В этих книгах Рёскин — один из наиболее часто цитируемых мыслителей. Большинство его высказываний Толстой взял из книги «Избранные мысли Джона Рёскина» (М.: «Посредник», 1902-1903. Вып. 1-3).
М.А. Лукацкий
РЁССЕЛЬ Фёдор Иванович (Фридрих; ?—1848) — немец-гувернёр, почти 20 лет проживший в семье Толстых, описанный под именем Карла Иваныча Мауэра в «Детстве» и «Отрочестве».
Первое действующее лицо у Толстого, с которым мы встречаемся, едва открыв повесть «Детство», — домашний учитель Николеньки Иртеньева, «добрый немец» Карл Иваныч: «12-ого августа 18..., ровно в третий день после дня моего рождения, в который мне минуло десять лет и в который я получил такие чудесные подарки, в семь часов утра Карл Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой — из сахарной бумаги на палке — по мухе» (гл. I).
Толстой вспоминал: «Немца нашего учителя Фёд. Ив. Рёсселя я описал, как умел подробно, в “Детстве” под именем Карла Ивановича» («Воспоминания». Гл. VII). И это довольно редкий случай в творчестве Толстого, когда он взял героя из реальной жизни почти без изменений, герой и прототип так слились друг с другом, что в одном из писем он случайно назвал своего гувернёра не Фёдором Ивановичем, а Карлом Ивановичем и здесь же написал о том, что «воспитатель первый ближайший человек, над которым дети делают свои наблюдения и выводы и потом их прикладывают ко всему человечеству» (61: 123).
Саксонский подданный Фридрих Рёссель появился в семье Толстых в начале лета 1829 г., о чём тогда же мать Толстого писала мужу: «Коко <старший сын Николай. — Л.Д.> только что принёс мне букет. Он освоился с Фёдором Ивановичем, Серёжа и даже Митенька тоже уже привыкли к нему, Коко уже знает несколько немецких слов» (Толстой C.Л. Мать и дед Л.Н. Толстого. М., 1928. С. 150). А уже в 1832 г. Николенька записывал в учебную тетрадь по немецкому языку продиктованные учителем («мерным горловым голосом») длинные, нравоучительные сентенции, которых позже не избежал и маленький Лёвочка. В старости Толстой, смеясь, вспоминал одно из любимых изречений Рёсселя: «Кто не имеет ничего, тот не получит ничего».
Рёссель был взят в качестве учителя и воспитателя («дядьки», как называла его бабушка Толстого), хотя учителем, в полном смысле слова, вряд ли он мог быть, так как сам был не слишком образован, о чём можно судить и по сохранившимся учебным тетрадям детей, и по кругу чтения учителя, чья «библиотека» состояла из трёх книг: немецкой брошюры об унавоживании огородов под капусту, одного тома истории Семилетней войны и полного курса гидростатики. «Карл Иваныч большую часть своего времени проводил за чтением, даже испортил им своё зрение; но, кроме этих книг и “Северной пчелы”, он ничего не читал» («Детство». Гл. I). Он был малообразован, но необыкновенно честен и добродушен, никогда не бил детей, разве что иногда ставил провинившегося в угол на колени. Наказание, в редкие минуты раздражения, линейкой или помочами дети воспринимали без малейшей досады: «Карла Иваныча я любил, помнил его с тех пор, как самого себя, и привык считать членом своего семейства...» («Отрочество». Гл. ХVII). Трогательная длинная фигура в ваточном халате и в красной шапочке, из-под которой виднеются длинные пряди седых волос, «добрый немецкий голос», «доброе немецкое лицо» — таким запомнился детям их гувернёр.
Толстой начал помнить Фёдора Ивановича так рано, что ещё ни отца, ни братьев, никого не помнил. С ним связаны замечательные поездки в Грумант, деревушку в трёх верстах от Ясной Поляны, воспоминания, самые живые и радостные, о том, как детей угощали холодными и густыми, как сметана, сливками с чёрным душистым хлебом, как с великим наслаждением бегали к холодному пруду со стерлядями, как катались с Фёдором Ивановичем в жёлтом дедушкином кабриолете с высокими круглыми рессорами и жёлтыми подлокотниками, и ещё многие впечатления детства — «яркого, нежного, поэтического, любовного, таинственного детства» (34: 375).
424
С именем Рёсселя соединилось для Толстого и более строгое и суровое чувство, — когда ему исполнилось пять лет и он был переведён к Фёдору Ивановичу и старшим братьям, то «испытал в первый раз и потому сильнее, чем когда-либо после, то чувство, которое называют чувством долга, называют чувством креста, который призван нести каждый человек» (23: 472).
В январе 1837 г. отец Толстого с детьми выехал в Москву. «Ходили гулять с Фёдором Ивановичем. Отца мало видали. Весну проводили в Москве. <...> С осени расстались с Фёдором Ивановичем. <...> Тяжёлое, грустное впечатление расставания с Фёдором Ивановичем» (34: 401). В Москве Рёсселя решено было заменить другим гувернёром. Тут-то он, в пылу обиды [«За свою двадцатилетнюю службу я должен теперь, на старости лет, идти на улицу искать свой чёрствый кусок хлеба...» — I; 116], предъявил своим нанимателям счёт, в котором требовал уплаты жалованья и ещё плату за те подарки, которые он делал детям, и даже за обещанные ему, но не подаренные золотые часы. Сцена расставания, во всех подробностях запечатлённая Толстым в XI главе «Детства», закончилась тем, что добродушный Фёдор Иванович расплакался, сказав, что готов служить без жалованья, только бы не расставаться с теми, к кому он так привязан. Решено было, что он останется при прежних обязанностях. После смерти бабушки в мае 1838 г. Толстые оставили старших мальчиков в Москве, а двое младших, Дмитрий и Лев, и две девочки, Маша и воспитанница Дунечка Темяшева, вместе с «тётенькой» Ёргольской и Рёсселем уехали в Ясную Поляну, где продолжились привычные учебные занятия.
В 1840 г. Рёссель был удалён из Ясной Поляны за «неблагополучное поведение», видимо, за пьянство. Толстой в черновиках трилогии изобразил Карла Иваныча пьяным, но не оставил этот эпизод в окончательном тексте. Просьба Фёдора Ивановича вернуть его в Ясную Поляну (он уверял, что был оклеветан слугами, обещал исправиться и т.д.) была удовлетворена. Последние свои годы старый и больной Рёссель прожил в родной для него Ясной Поляне. Он писал в объяснительной записке о продлении ему билета на жительство как иностранному подданному: «По старости лет моих и по всегдашнему нездоровью я нахожусь жительством в имении малолетних графов Толстых сельце Ясной Поляне, по неимению сил без всякого занятия, а единственно по милости их имею угол и пропитание» (ГАТО. Ф. 278, оп. 1, д. 97, л. 4).
Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 202; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!