PS. Жора – Георгий Александрович Чуич ушел от нас в мае 2013 года. 62 страница
- Кnow how.
- И можно, лишь глядя на телеэкран, убить человека?..- спросил я.
- И нельзя предъявить обвинение! - сказал он. - Смерть приписывают магнитным бурям, чрезмерной активности солнца или полной луне, а то и параду планет.
Это был рассказ человека, не знавшего сомнений.
Юра был похож на сказочника, решившего меня радовать и развлекать. И я заглотил брошенный мне крючок.
- Но его, твою знаменитость, можно было и оживить?
- Как Лазаря.
Для меня это было откровением. Юра в роли Иисуса мне не был знаком. Я смотрел на него, как на Бога, а он всецело находился во власти собственного величия. Да, это было величественно, и спорить с этим не имело никакого смысла. В этом было его счастье! Не понимаю, зачем я задал совсем дурацкий вопрос:
- И ты потом многократно это проверил?
- Что?
- Что мог оживить?
Юра не ответил, считая мой вопрос некорректным. Он увидел мое замешательство, и мне показалось, что глаза его даже за темными стеклами очков победительно засияли. Было ясно, что он вернул себе положение чудотворца.
- Слушай, а зачем тебе все это?- спросил я.
Он расхохотался мне в глаза. А потом произнес спокойно:
- Я так юн и еще так любопытен!
За окном послышались крики, затем смех. Когда стало тихо, я сказал:
- Ты, наверное, очень одинок.
- Только среди людей.
Так мог утверждать только тот, кто считал себя единственной и последней инстанцией в вопросах жизни и смерти. Мир людей, по всей видимости, стал для него обузой. У меня появились веские основания утверждать это.
|
|
|
- Сегодня,- сказал я,- один уже в поле не воин. Нужен крепкий кулак, команда…
- Рабов…
- Нет,- возразил я,- не рабов, а единомышленников, если хочешь - друзей.
Пришла в голову мысль, что он начисто лишен чувства человеколюбия. И у меня пропало желание отстаивать вескость своих подозрений.
- Как только ты окружаешь себя рабами, тут же сам лишаешься свободы.
С этим я не мог не согласиться.
- У тебя нимб, как у Иисуса Христа.
- Да,- сказал он просто,- я как раз помолился.
Я остановился, взял его за рукав и посмотрел на него.
- Да,- сказал он еще раз и кивнул головой.- Это ничего не значит. Мы меняемся к лучшему, и бывают мгновения, когда ты свят, как Иисус, но лишь мгновения. Большей же частью мы язычники, дикари, и поэтому наша аура напоминает зубчатое колесо, шестеренку, с выбитыми жизнью зубами. Дефект или дефицит…В медицине это назвали бы дефектом ткани? Задача состоит в том, чтобы постоянно избавляться от этих дефектов, лечить их, заполняя пробоины зла добрыми делами и светом, если хочешь - святостью. Латать эти дыры несовершенства. И еще очень важно, чтобы нимб этот оказался не слишком тяжел для твоей головы.
|
|
|
Юра не без гордости, с блеском в глазах и открытой готовностью не упустить ни одной мелочи, стал рассказывать о своих достижениях. Теперь он начал с той самой минуты, когда мы расстались на перроне вокзала, где я обещал ему позвонить, как только устроюсь в Москве и не позвонил, а он ждал, он связывал со мной большие надежды, ведь у нас были общие планы, такие планы, но потом все как-то замерло, просто рухнуло…
- Извини,- сказал я,- но…
- Что ты, брось.
Многое из того, о чем он говорил, я уже знал, но мне нельзя было напоминать ему об этом: он слишком долго ждал такого слушателя, кому мог бы, не опасаясь быть непонятым, не таясь и с мельчайшими подробностями выскрести из себя и разложить на крахмальной скатерти все то, что долгие годы одиночества хранилось в его голове, переполняло все внутренности, въелось в кости и шершавой коркой накипи отложилось на стенках даже самых тончайших сосудов. Он был набит этими знаниями, как сундук бриллиантами. Набит, натоптан, напрессован и заперт. Он был как неразорвавшийся артиллерийский снаряд, ждущий своего часа.
Как бомба!..
Глава 6
Долгое время после моего отъезда в том далеком прошлом он не знал, куда себя девать, чем заняться. Как у каждого честолюбивого молодого ученого, говорил он, у него были надежды и планы добиться успеха, сделать в науке что-нибудь такое, что потрясло бы мир, ну не мир, но хотя бы наше близкое окружение, чтобы ты мог получить признание тех, кто возлагал на тебя надежды, поддерживал твои устремления и хвалил, того же Архипова… Юра сетовал:
|
|
|
- Когда ты уехал, мы просто распались, расползлись по щелям! Было обидно и больно, но я не сдался, закусил удила, ты же знаешь меня! Мы привыкли из подручного материала, скрепок, пудрениц и консервных банок сооружать Вавилонские башни в науке, резать, клеить, строгать, сверлить, паять, создавать невиданные приборы и установки, чтобы удлинить свои руки и озорить глаза… Голь хитра на выдумки, это правда. У меня была красивая идея: сделать открытие - победить рак. Ты же помнишь, тогда была мода на рак, особенности поведения раковой клетки удивляли всех. Мы были восхищены ее жизнеспособностью, неуправляемостью, стремлением к независимости и автономности, ее энергетикой и плодовитостью. Дедифференцировка - это слово ласкало наш слух. Генетика рака – это было красиво и величественно, это был раковый бум. Конференции, симпозиумы, теории, споры до хрипоты. Канцерогенез! Помнишь, как Саня Воеводин с Вовкой Нестеренко кормили крыс капсулами с бензилацетат-о-бензопиреном и были убеждены, что изучение механизма действия канцерогенов – это самые перспективные исследования в экспериментальной онкологии. Потом Саня уехал в Cухуми, где активно занимался онкогенными вирусами и стал ярым приверженцем вирусогенетической теории Зильбера и самым молодым доктором наук в СССР. А вскоре смылся в Америку. Вовка тоже пропал. У меня не было ни папы профессора, ни другой надежной возможности быстро стать доктором наук и смыться, но я знал, что ничем не хуже ни Саньки, ни Вовки, ни Лесика, а в чем-то мои идеи были даже более многообещающими, чем их жалкие потуги. Мне было смешно слышать, когда однажды Лесик, потомственный аристократ, который был для меня непререкаемым авторитетом в науке, однажды прокололся на самом простом – он не мог отличить митохондрии печени крыс от митохондрий амебы! Это было первое потрясение и огромный стимул для дальнейших поисков. Я стал кандидатом наук и пока возился с докторской, мода на рак ушла. Потихоньку открылся железный занавес и у всех проклюнулся интерес к Китаю, Корее, Японии, к нетрадиционной медицине, гомеопатии, фитотерапии. Я тоже увлекся. Мне стало интересно, как, глядя человеку в глаза, можно определить состояние здоровья. Иридодиагностика, пульсовая диагностика, исследования Фоля или Лувсана и т.д., и т.п. На основе реакций отдельных клеток мы разработали биотестеры размером с шариковую ручку. Если помнишь - Ушков бомбил кавитацией инфузорий, изучая их репаративные свойства?
|
|
|
- Он, помню, в основном надувал печенку…
- А потом без зазрения совести громил инфузорий!
- Он такой.
- Инфузории – идеальный биодатчик…
- Это я знаю. Жора со своими ребятами до сих пор широко используют биодатчики для тестирования лекарственных препаратов.
- Вот и я,- сказал Юра,- только для диагностики агрессивности человека. Вот – смотри…
Он вытащил из нагрудного кармана своей куртки зеленый фломастер, затем взял со стола лист бумаги и протянул их мне.
- Напиши что-нибудь.
«Пирамида» – написал я.
- А теперь посмотри сюда,- сказал он, взял у меня фломастер и ткнул мне его торцом под нос,- видишь?
Я увидел бегущую строку и стал читать:
«…меридиан почки, заинтересован меридиан…».
- Все ясно,- сказал Юра,- тебе нужно лечиться.
- Я знаю,- сказал я,- не могу спать…
- Я знаю,- сказал Юра,- я тебя подлечу.
Он улыбнулся и спрятал фломастер в карман:
- Затем к нам пришел «Кирлиан» со своим генератором. Слова «аура», «учитель», «йога», «Восток» каждый день были у нас на устах. Я нуждался в учителе, много читал и пытался, как врач, эти знания применять в жизни. Эгоист чистой воды, как и многие, я хотел познать самого себя. Чтобы стать исключительным! Это так. Не таким, как все. Я хотел победить многих, стать всемогущим. Или святым. Все мы переболели этой болезнью. Я и сейчас…
Глава 7
Юра пересыпал свой рассказ новыми подробностями, не имеющими никакого отношения к тому, что мне было так интересно:
- Пришлось лепить науку из того, что было всегда под рукой. Я разработал проект и сделал пилотный образец своего диагностического аппарата. Это были огромные металлические ящики, напичканные электронными датчиками, полупроводниками, диодами и триодами, ну и всякой необходимой требухой, позволявшей измерять физико-химические, температурные и цветовые характеристики слизистых оболочек, кожи, сердца, мозга, слюны и мочи, и крови, и всего другого, что помогало установить тот или иной диагноз. Ну, ты знаешь требования к методам экспресс-диагностики: нетрудоемкость, быстрота и надежность…
Я знал.
- Ты не поверишь,- говорил он.
Я верил.
- Нужны были деньги,- продолжал он,- которых мне крайне недоставало.
- И ты воровал?
- Все воруют. Ты же помнишь наш первый банк?..
- Первый? У тебя были еще?
Он не ответил.
- Я работал сторожем в детском саду, занимался мануальной терапией, давал частные уроки по биологии абитуриентам. Тогда это был неплохой, как считали, интеллектуальный заработок. Меня подбил на это Ушков. Ты что-нибудь знаешь о нем?
- Жив-здоров,- сказал я, чтобы что-то сказать.
- Он тоже тогда готовил абитуру по физике и здорово мне помог в этом деле. Мне было стыдно зарабатывать гроши таким способом, и он помог мне избавиться от комплекса стыда. По капельке, по копеечке, настаивал он, можно насобирать денег и на машину. Он, кажется, и собрал, а я нет. Мне было противно долдонить одно и то же сытым тупым недорослям-обормотам, ни хрена не желавшим знать и засыпавшим за столом, когда я им разжевывал и, как птичка птенцу, вкладывал в желтый ротик сведения о синтезе белка или о победах более приспособленных над более сильными. Знаешь, тогда все это нужно было делать тайком и с оглядкой, вдали от завистливых вездесущих стукачей. Славик был непревзойденным конспиратором. Его считали неплохим преподавателем, к нему стояли толпы болванчиков. Он, говорят, развелся и снова женился, не знаешь? А машину купил?
Я промолчал.
- Ты не поверишь, как было трудно,- повторял и повторял он, но я верил.
Его невозможно было остановить, и я слушал и слушал. Я вспомнил Аню, когда она точно так же исповедовалась передо мной, и понимал, что нельзя отказываться от роли священника. Откажись я, и его бы это здорово разочаровало.
- Когда я купил свою первую машину, «Волгу», серую «Волгу», ну ты должен помнить ее...
Я помнил.
- …я уже не мог жить без руля. Рулить и ехать, куда глаза глядят, и не чувствовать усталости, и знать, что ты обгоняешь время – это одно из самых больших для меня наслаждений. Это как лететь с парашютом над головой. Ты прыгал когда-нибудь с парашютом?
Потом все пересели на иномарки. Где взять столько денег? Мне пришлось очень сильно попотеть, чтобы наскрести на машину. Сколько пришлось хитрить и жульничать, недоедать и недосыпать, унижаться и угрожать, да-да, угрожать самым серьезным образом, запугивать и стращать так, чтобы коленки дрожали. В этом я тоже очень преуспел. Ты не поверишь, но я, я! стал даже воровать. У этого гребанного государства. Я у него отбирал свое, но так как оно моего не отдавало, пришлось красть. Я обходил их законы и брал заработанное, как только мог – выгодные сделки с властями (и конечно, с собственной совестью), подкупы, взятки, шантаж… Я столько оббил порогов и преклонил колен, столько набил и окунул в дерьмо сытых харь… Просто жуть. Я прошел хорошую школу выживания, поднаторел в жульничестве, дважды избегал тюрьмы, и, кажется, до сих пор в розыске. Я жил в таком говне, что тебе и не снилось.
- И ты снова взял банк? А помнишь, как мы хотели с тобой?..
- Помню. Когда я купил за какие-то две или три тысячи долларов, все-таки я своего добился, купил подержанный «мерседес», я сутки не вылезал из машины. Я ездил по грязным улицам грязного города, грязной страны, кишащей сором и гнилью, и был горд собой, как Сципион, взявший, наконец, свой Карфаген. Как Цицерон, перешедший свой Рубикон.
- Цезарь.
- Все равно: Цезарь, Циммерман, Цицерон... Хрен один. Важно перейти Рубикон.
Нужно было снова крутиться, как вошь на гребешке, снова горбатиться, чтобы устоять на ногах. Все повторилось: воровство, подкуп, шантаж… Та же грязь, та же вонь… Мир смердел, а я нюхал. И все только ради того, чтобы чувствовать себя водителем, ты только подумай, чтобы быть на привязи у какого-то сраного «мерседеса». Стоп, сказал я себе, стопаньки-стоп! Ты же умный мужик, ты умеешь такое, что другим и не снилось. Ты же филигранный профессионал! Стоп-стоп-стоп!…
Я неделю не выходил из квартиры. И как это часто бывает, на выручку пришел случай. Точно так, как он пришел Ньютону, Пастеру, Наполеону, кому там еще? Подготовленному уму ведь много не надо, нужен намек, жалкая ассоциация… В какой-то старой забытой книжке, серенький детектив, я вычитал, как какой-то убийца дал промашку по цели по причине слезящегося глаза. Пришлось расстаться с кругленькой суммой… Ферма в тихом забытом людьми и Богом уютном местечке у него накрылась, накрылась мечта… У меня же глаза никогда не слезились! И мне тоже нужна была ферма! Ферма, дом, озеро, сад… Ну, хотя бы какой-то пикапчик без скрежета тормозов и ржавеющих крыльев. Меня тут же прошибло потом. Я нашел! Эврика! – хотел крикнуть я и не крикнул. Я просто бросил все и ушел на вокзал, взял билет и уехал, не зная куда, в большой город, в столицу, в Москву. Как я искал первого своего заказчика, я не стану тебе рассказывать. Это было кино! Прошел месяц, может быть, два, я нашел. Первые деньги я получил за какого-то партработника. До сих пор помню его немо распахнутый рот и удивительно удивленный взгляд его глаз. Они не верили в случившееся. Я наблюдал за ним через прицел до тех пор, пока он не рухнул. Я и сейчас вижу эти глаза, этот рыбий рот, хватающий воздух…
Глава 8
- Это были мои первые злые деньги, по тем меркам - огромные деньги и, поскольку я был очень стеснен в средствах, я согласился, не задумываясь. Ты не поверишь, я искал и тебя по Москве, выискивал по площадям и проспектам, и когда нашел, выслеживал и вынюхивал, я таскался за тобой по пятам, как последний ревнивец.
- Зачем?! Ты хотел меня…
- Нет. Мне любопытно было узнать, на кого ты нас променял?
- Променял?
- Конечно! Я был в этом уверен. Я до сих пор…
- И ты хотел меня… кокнуть.
Юра рассмеялся.
- Нет же, нет. Просто я хотел заглянуть тебе в глаза. Но вы с Жорой прекрасно смотрелись вдвоем, как близнецы-братья, и я не захотел мешать вашему альянсу.
- Юр… Ты пытаешься вменить мне чувство вины?
- Оставь! Все забыто! Забудь!..
Такое не забывается, я это точно знал. И приступ амнезии мне не грозил. Но эти запоздалые объяснения бередили мне душу, оставляя в ней только шрамы, но и проливая, конечно, лучик света на прошлое и на нашу правду, если хочешь, – на святость и праведность. К сожалению, ничего не меняя. Поэтому нет нужды поддерживать эту тему, решил я.
- И ты купил себе БМВ?
- Я пошел в ресторан и до отвала наелся.
Не знаю, что заставило его доверить мне свои мысли, но он был настолько откровенен, что не стеснялся в таких подробностях, которые большинство людей таят в себе всю свою жизнь.
- Я купил кучу баб… Представляешь меня Казановой?
- Нет.
- У меня был свой гарем. Как у Соломона!
- Да иди ты!..
- Я купил свободу. Это был важный этап в моей жизни. Я обрел независимость, да, я просто летал. Ты же знаешь, как окрыляют большие деньги! Надеюсь, тебе удалось пережить это чувство. И вот что важно: плата за это чудо была такой малой, просто ничтожно малой, такой мизерной… Бац! И все. И все! Я был на седьмом небе. Не скрою – мне доставляла моя работа несказанное удовольствие. Я, что называется, нашел себя, снова открыл себя для себя. Ведь я занимался любимым делом: по-прежнему изучал мир, как ученый, рассматривал его в окуляр. Только это уже был окуляр не микроскопа, а прицела, красивого современного прицела с большими оранжево-фиолетовыми стеклами, сверкающими в лучах улыбнувшегося, наконец, мне вечернего солнца. Или раннего, утреннего. Единственным отличием было то, что я рассматривал теперь уже не опостылевшую мне жизнь, не рибосомы и митохондрии, «гепы» или «тайты», ты помнишь?, не центриоли и ретикулюм, в общем не застывшую, замершую жизнь каких-то там мертвых клеточек, а живую смерть. Ее величество смерть, начало ее начал. Смотришь в эти радостные синие глаза жизни, затем – тюк, и теперь тебе открываются прелести…
- Юр,- попытался остановить его я, он не слышал.
- …да, ты видишь, как теряется, прерывается жизни нить, на твоих глазах те глаза покрываются поволокой, стекленеют, хотя взгляд еще цепляется за зеленую листву дерева, за край облачка, что куда-то живо спешит…
- Юра!..
- Что? Ты не любишь сентиментальностей?
- При чем тут сентиментальности?
- Да, я любил эти ранние утра, когда …
- Мне больше нравятся вечера,- сказал я.
Я все-таки хотел вернуть Юру на Землю.
- Вскоре деньги уже гонялись за мной, а потом я стал от них убегать. Однажды в жизни приходит время, когда деньги застилают тебе глаза, затыкают уши, набиваются в рот, вяжут, топчут, плетут… Весь мир становится для тебя жилищем зла, преисподней, адом. Они, это правда, не пахнут, и их не бывает много, но их путы не дают тебе воли. Вот тогда и приходит к тебе момент истины: стоп! Нужно дать отпор, крепкий бой этим полчищам серо-зеленой нечисти. Или бежать от них, спасаться. Я бежал…
Юра встал, нашел сигарету, но не прикурил.
Глава 9
- У меня,- продолжал Юра,- появился комплекс вины. Знаешь, совесть замучила. Со всем этим нужно было, как часто говаривал Жора, переспать. Трудно было сделать первый выстрел. Ясное дело, что первая моя жертва преследовала меня днем и ночью долгое время.
Он делился и тем, как ему удалось преодолеть угрызения совести.
- Так вот, трудно было в первый раз лишать жизни ни в чем, на мой взгляд, не повинного человека. И даже если бы он был сильно передо мной виноват, насолил так, что невозможно было бы удержать себя от возмездия, я бы не смог просто взять и убить. Нужно было менять психологию.
Он рассказывал, а я примерял его истории на себя.
- Ты когда-нибудь убивал?- неожиданно спросил он.
Мне сказать было нечего, я не убивал и вдруг почувствовал себя обделенным. И виноватым!..
- Это все равно, что не жил…
Юра произнес эту фразу так зловеще-тихо, что у меня по спине побежали мурашки. Небольшая пауза, вдруг повисшая в темноте, еще больше насторожила меня. Я слышал только стук собственного сердца. Это была логика больного человека, нечеловеческая логика.
- Помог, как я сказал, случай. Меня как раз хорошо пропекли, что называется, залили сала за шкуру. Неустроенность, разочарование, безденежье, семья, дети, все это еще можно было терпеть, но тут свалился на голову этот самый Люлько. Это быдло не давало мне проходу. Стали таскать по прокуратурам, по судам, заели чиновники, ну ты знаешь, как тогда было…
- Знаю. Так все и осталось.
- И я дал себе слово, я поклялся убить. Этого толстого, сытого, наглого, хапугу и держиморду. Ты же знаешь его, сучью харю!
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 191; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!