Случайная страничка из прошлого
Да, с нами всякое бывало...
Вот взвод шаг первый рубанул.
И с места песню затянул
Лихой, веселый запевала.
Услышав песню за версту,
Собаки лаем заливались,
И ветераны распрямлялись,
Как гренадеры на посту.
И, лица спрятав под платком,
Девчонки взгляды вслед бросали.
И слезы молча утирали
С морщинок матери тайком.
Рота! — скомандовал старшина. С места песню, шагом марш! Рота ударила первый шаг, как положено, но песня не прозвучала. Рота, скомандовал старшина, стой! Это что еще за фокусы?! Без песни обеда не получите! Рота, с места песню, шагом марш! Рота опять рубанула первый шаг, но без песни. И опять старшина остановил роту, и опять предупредил насчет песни, и опять скомандовал. Но рота упорно молчала. А старшина неутомимо стоял на своем: с места песню! Давно уже кончилось время обеда. Кончился «мертвый час». Старшина командовал и командовал свои «марш» и «стой». Рота не прошла и трети расстояния до столовой. Собрались офицеры. Стали высчитывать, когда таким путем рота достигнет столовой. Некоторые хвалили старшину, другие порицали. Кое-кто склонялся рассматривать поведение роты как бунт, а кое-кто считал поведение старшины самодурством. Наконец появился командир батальона, приказал старшине вести роту в столовую, пообещав наложить на всех взыскания. Когда рота ушла, командир батальона сказал, что «ребята, конечно, стервецы, но упорные, и с таким крепким народом мы войну выиграем непременно».
|
|
|
А вечером, после голодного и запоздалого ужина курсанты тайком и поодиночке ходили к политруку роты, каялись и называли «зачинщиков». Другие же также тайком и поодиночке ходили к начальнику Особого Отдела с доносами на «зачинщиков». Ночью собрались офицеры для разбора инцидента. Политрук роты сказал, что ребята хорошие, что с такими сознательными бойцами мы войну обязательно выиграем. Начальник Особого Отдела сказал, что ребята морально здоровые, наши, советские ребята, что войну с такими надежными помощниками партии мы безусловно выиграем. Но наказать «зачинщиков» надо. Начальник штаба сказал, что как раз поступила разнарядка на отчисление из училища курсантов в штрафную часть, направляемую сразу на трудный участок фронта.
К утру «зачинщиков» отчислили. Они сиротливо и испуганно жались друг к другу в красном уголке, ожидая конвоя для отправки в штрафную часть. Их товарищи сочувствовали им, дарили им теплые вещи, так необходимые на фронте, махорку, сэкономленные куски хлеба, самодельные ножи. Это трогало отчисленных и оставшихся до слез. Они обещали писать друг другу и клялись не забывать. Старшина сказал, что жалко ребят, но ничего не поделаешь. На то она и армия. На то она и война. А с таким душевным народом, как наш, мы войну непременно выиграем.
|
|
|
На следующий день старшина построил поредевшую роту. Рота! — скомандовал он. С места песню, шагом марш! Рота грохнула первый шаг и хилыми голосами и вразнобой затянула «Катюшу». Отставить! — скомандовал старшина. Разве это песня?! Запевалы, два шага вперед!! Но никто не выходил. В чем дело? — грозно спросил старшина. Запевал отчислили, ответили ему. И старшина повел роту без песни. Когда рота проходила мимо штаба батальона, начальник штаба подозвал старшину и приказал завернуть роту обратно: согласно приказу начальника училища, курсанты передвигаться строем обязаны только с песней. После этого рота уныло шлепала с опостылевшей «Катюшей». Услышав хилые и нестройные вопли, командир батальона поморщился. Да, нелегко нам будет с таким дерьмом выиграть войну, проворчал он.
Но что такое с нами стало?
Сапог, как прежде, не стучит,
И голос вовсе не звучит?!
...Истлел веселый запевала.
Накануне отъезда
После завтрака отдыхающих взвесили. Врач, одним глазом глядя на взвешиваемого, а другим — в книгу, в которой был записан вес взвешиваемого по прибытии в дом отдыха, сообщал ему радостную весть: он прибавил (это — худым) или убавил (это — толстым) в весе столько-то килограммов. Потом врач мерил давление и опять-таки сообщал гипертоникам, что у них давление понизилось, а гипотоникам, что у них давление повысилось. И все были довольны как тем, что отдых был такой оздоравливающий и интересный, так и тем, что это скучное, утомительное и полуголодное существование наконец-то кончилось.
|
|
|
Прощальный ужин был поистине потрясающим. Дали сосиски с гречневой кашей. И по яблоку. И было вино, деньги на которое собрали заранее. Директор произнес теплую речь. От имени отдыхающих с благодарственным словом выступила Беззубая Докторица. Потом была художественная самодеятельность. Дамочка пела. Пела на сей раз плохо, и ее было ужасно жалко. Но ей, как и всем остальным, аплодировали. Кандидат читал Маяковского. Профессор, поклонник Николкина, прочитал стихи своего собственного сочинения. Две толстые и неопрятные уборщицы из персонала спели частушки с русским переплясом. Новый Друг сыграл на рояле прелюд Рахманинова и рапсодию Листа. Потом были танцы на приз. МНС с Дамочкой получили первый приз за вальс — пачку сигарет и флакон одеколона. Потом всей компанией гуляли по полям. Клялись собираться снова в Москве. Было грустно.
|
|
|
— Странное состояние, — сказал Старик. — И осточертело тут. И домой не хочется. И надоели мы друг другу. И расставаться жалко.
— Не хочется снова окунаться в рутину обычной жизни, — сказал Кандидат.
— Мы будем встречаться в Москве? — спросила Дамочка у МНС.
— Лучше не надо, — ответил он.
— У тебя кто-то есть?
— Есть.
— Понятно. Но запиши на всякий случай мой телефон. Вдруг настроение будет. Знай, скажешь слово — брошу все, сразу приду.
— Спасибо. Желаю тебе всяческого добра. Держись!
— Тебе спасибо. Я тебя буду помнить. Ты добрый. А теперь это такая редкость.
— Оставим людям их недостатки, и мир нам покажется совсем иным.
— Зачем обманывать себя?
— Себя можно. Других не надо.
Потом долго разговаривали с Новым Другом.
— Наше общество складывалось по очень многим параметрам, так что процесс этот необратим.
— Но было в этом процессе что-то объединяющее?
— Конечно. Это — обобществление средств производства.
— Думаешь, и на Западе будет то же?
— Если произойдет обобществление. Не имеет значения, кто и как осуществит это. Может быть, в другой последовательности и в другой форме, но произойдет все то же, что было у нас. Постепенно дело дойдет до власти одной партии. Подавление сопротивления. В общем, ничего хорошего.
— Пожалуй, ты прав. И все-таки не хочется думать о том, что на месте Нотр-Дам сделают круглый вонючий бассейн, а в Версале поселятся партийные вожди. А в Ватикане устроят антирелигиозный музей.
— Если все это уцелеет.
— Вряд ли. Мы ведь всего лишь форма движения материи.
— Конечно. Но люди обладают способностью выдумывать красивые сказки и верить в них. Кто знает, может быть, сию минуту какой-нибудь мальчик, страдающий за судьбы человечества, изобретает такую спасительную сказку.
— Надеюсь, некоммунистическую.
— О нет! Такую мразь можно выдумать только один раз.
— Зато навсегда.
— Не торопись с выводами. Еще не все потеряно. Лишь под утро пришел тяжелый сон. Во сне к нему опять явился Петин.
— Были покушения на Сталина? — спросил его МНС.
— Были. И по крайней мере одно из них удачное.
— А что было бы, если бы Сталина не было?
— Этого не могло быть. А если бы случилось, то было бы хуже. Режим был бы мягче. К войне подготовились бы лучше. И именно поэтому мы проиграли бы ее. Мы были бы тогда сильнее, и Запад был бы за Гитлера. А если бы победили, было бы еще хуже: не было бы никакого разоблачения.
— А если сейчас...
— Будет хуже. Тот, кто попытается повторить великий образец, совершит величайшую глупость. Его попытка кончится катастрофой.
— Но ведь тебе...
— Мне все равно. Я мертв.
— А мне?
— Ты есть случайность. Сначала — испорченный презерватив, потом — неудавшийся аборт, потом — реанимация. До сих пор реанимация. И никто не знает, жив ты или нет.
Неотправленное письмо к Ней
Что я писал тебе — мура.
Но все же кончить разреши ты.
Что может завтра быть, вчера
Уже с другими пережито.
И в самом деле, кто ты есть?
Как люди говорят, «сикушка».
Разумней будет предпочесть
Обыкновенную чекушку.
Происходящей жизни вздор
Переживать осточертело...
Я ощущаю с неких пор
Себя как конченое Дело.
В дорогу
На завтрак дали фиолетовую картошку. Почему не кашу? — спросил он. Теперь с крупами плохо, сказала официантка. По выходе из столовой он взглянул на газетный стенд и увидел знакомое лицо. Под портретом — некролог, подписанный высшими лицами Партии и Правительства. Великая эпоха ушла, сказал Старик. Пора и нам собираться. Куда? — спросил он. Пока домой, сказал Старик, в Москву. Пока...
После их ухода из палаты уборщица разложила на полу в палате грязную простыню, вытряхнула на нее обрывки бумаги из мусорной корзины и начала их просматривать. Одни бумажки она бросала обратно в корзину, другие аккуратно складывала в целлофановый пакет. Среди них — неотправленное письмо к Ней.
Когда, получив свои паспорта, выходили из центрального корпуса, у скульптурной группы «Счастливая семья» отвалился целиком младенец. Осколки загромоздили выход, и им пришлось выбираться через черный ход. Уже сидя в автобусе, они узнали, что у Членкорицы все-таки украли шубу. Это известие сразу подняло настроение. На станцию ехали с шутками и песнями. За автобусом, не отставая ни на шаг, мчался Диссидент. И сидел на платформе до тех пор, пока электричка не унесла отдыхающих в неведомую ему Москву.
Дома
Дома Соседка отдала ему ключи. Заходила твоя последняя краля, сказала она. Сказала, что уезжает куда-то надолго. В комнате было пусто. Не хватало чего-то привычного и важного. Он не стал выяснять, чего именно. Он лег на тахту и уставился в грязный потолок.
Готовсь! Твой скоро час пробьет.
И без излишней проволочки
Сорвешь, как старое тряпье,
Свои земные оболочки.
Не будешь больше есть котлет
И гнусных каш с подливой рвотной.
Не будешь охмурять Джульетт
Остротой и бородкой модной.
Не впишешь больше в труд чужой
Чужую пошлую цитату.
И не ударишься в запой,
Почтив очередную дату.
Никто тебя не обдерет
Втройне за джинсы, как бывало.
И вместе с массами вперед
Не пошагаешь к идеалу.
Отвратен этот мир. Но ты
В него уж больше не вернешься.
Из предстоящей Темноты
В мир Света ты не вознесешься.
И МНС не смог установить, во сне или наяву появился Он.
— А где остальные? — спросил МНС у Него.
— Я их всех уничтожил, — сказал Он.
— Правильно сделал. Мне они тоже порядком надоели.
— Я знал, что ты верно оценишь мое поведение. Скажи, что случилось с записками Петина?
— Он уничтожил все.
— Вот гнида! А я ведь доверял ему. Я сохранил ему жизнь, надеясь, что со временем он напишет всю правду обо мне.
— Он обманул тебя. Он вообще был малограмотный и глупый человечишка.
— Жаль! А я думал, что он прикидывается дураком, чтобы выжить.
— Если бы он прикидывался, ты бы решил, что он на самом деле дурак.
— А может быть, ты продолжишь без него? Скоро столетие со дня моего рождения. Очень кстати было бы.
— Бессмысленно. Если бы написал Петин, Они напечатали бы все, что угодно. А мои сочинения дальше КГБ не пойдут.
— Как же быть? Я хочу, чтобы мир знал правду обо мне.
— Поздно! Теперь мир уже никогда не узнает о тебе правду. Петин был твой последний шанс.
— Что же эти мерзавцы сделают со мной?
— Нетрудно предвидеть. Официально реабилитируют. Признают, конечно, что ты допускал отдельные ошибки и перегибы, но в целом был последовательным учеником Ленина, твердо проводил генеральную линию партии, имел большие заслуги в коллективизации, индустриализации и в войне. С другой стороны, критиканы будут вопить о твоих преступлениях. Но хрущевское разоблачение уже не повторится. Кстати, ходил слух, будто доклад, который зачитал Хрущев, был приготовлен Берией. Это верно?
— Не совсем. Он был приготовлен Берией, но для меня. Я собирался сделать самый сенсационный доклад в истории. Нечто вроде «О некоторых головокружениях от успехов». И коснуться в нем некоторых ошибок и перегибов на местах и даже в руководстве. Под этим предлогом я собирался убрать Молотова, Ворошилова, Кагановича и других. И Берию, конечно.. Но не успел.
— Убрали?
— Нет, это — вздор. Эти трусливые шакалы способны кусать только мертвых.
— Жаль, что все это так и останется неизвестным.
— А литература?! Можно же воссоздать в литературе!
— Нет. Те писатели, которые готовы и будут «воссоздавать», суть бездари и прохвосты. А те, которые талантливы и честны, те понимают, что это им не по силам. Тут вроде бы много надо показать, а показывать фактически нечего.
— А наука?
— Тем более нет. Среди ученых умных и талантливых людей еще меньше, чем среди писателей. Ученые мечутся между двумя крайностями — между необходимостью и случайностью твоего бытия. Наиболее бездарные из них стараются найти диалектическую середину: случайность есть форма проявления необходимости! Но эти категории давно превратились в пустышки.
— Так что же будет?
— Историческая оценка, то есть заурядная скука.
— Я ухожу. Но на прощанье ответь мне на несколько вопросов, только откровенно. Если бы ты был перед революцией и знал, к чему она приведет, был бы ты за революцию или против нее?
— За.
— Был бы ты за белых или за красных?
— За, красных.
— Был бы ты со мной или с другими?
— С тобой.
— Так в чем же дело?
— Переделка прошлого не моя забота.
— Так, значит, мы были правы?
— Нет.
— Но мы действовали в силу необходимости. У нас не было иного выхода.
— Был.
— Какой же?
— Не быть.
— Это годится для будущего, а не для прошлого. Хочу предостеречь тебя: берегись, Они раскусили тебя. Но не думай, что Они лучше меня. Я был лев, в худшем случае — волк. А Они — крысы, в лучшем случае — гниды. Прощай!
В институте
В институте никто не проявил радости по поводу его возвращения. Конечно, было не до него — готовились к похоронам Петина и переживали предстоящую смену руководства института. Но вместе с тем было и нечто, связанное с ним лично. Во взглядах сослуживцев и в том, как они здоровались и разговаривали с ним, он почувствовал скрытую угрозу. Даже Сикушка лишь кивнула ему и быстро прошмыгнула мимо. Его это удивило и обидело.
Что случилось? Ты ли это?
Почему прошла ты мимо?
Я ж Ромео! Ты ж Джульетта!
Или это только мнимо?
Постояв несколько минут с поднятыми бровями и приоткрытым ртом, он опустил голову, пожал плечами и побрел в кабинет Тваржинской. Та встретила его сухо, не протянула свою костлявую цепкую лапу и не предложила сесть. Он стоял. Ждал. Смотрел на нее и думал, как могло случиться так, что в этой уродливой полоумной старухе сосредоточилась огромная сила и власть над душами и судьбами людей. Она острым клювом скользила по страницам, как бы принюхиваясь к ним. Хотя она была довольна сделанной им работой, он это чувствовал, она не подала виду и даже не поблагодарила. Посмотрев рукопись, она сказала ему, что он может идти, что она его не задерживает больше.
На малой лестничной площадке хихикали, как обычно.
— Сочинения Петина состоят из научных данных и научных взянных, причем последние преобладают.
— Знаете, как звали Маркса, когда он был маленьким? Карлик Марксик.
— Участники семинара Смирнящева называются смирнященятами.
— Нам вводят новые звания: философ первой статьи (для тех, кто напечатал первую статью), философ первой категории (для тех, кто придумал свою первую категорию).
— А если много статей?
— Многостатейный идиот.
— Вечер. Горит костер. Над костром — котел. Сидит невозмутимый Чингачгук, помешивает в котле. Рядом лежит Петька. Знаешь, Чингачгук, что-то мне Василий Иванович в последнее время не нравится, говорит Петька. Не нравится — не ешь, невозмутимо отвечает Чингачгук.
— Армянское радио спрашивает, что такое Великая Отечественная война. Отвечают: маленький эпизод в большой битве на Малой земле.
— А знаете, как Чапаев изучал английский?
Проходя мимо кабинета, где должна быть Она, он остановился на мгновение. Зайти, спросить, в чем дело? А, не стоит! Куда же теперь? Звонить новой знакомой по дому отдыха не хотелось — он устал от ее жалоб. Пить тоже не хотелось. Да и не с кем. Да и не на что. Хотел заглянуть в «Вопросы», но тоже раздумал. Если захотят напечатать, напечатают и без его посещений. А не захотят, посещениями не поможешь. От него вообще тут ничего не зависит. А что вообще есть зависящее от него?
На большой лестничной площадке он остановился и закурил. Скользнул взглядом по стенгазете, повешенной к предстоящему празднику. На первом (заглавном) листе изображен Брежнев в маршальском мундире и со всеми наградами. Изображен тридцатилетним красавчиком. Потом прочитал объявление о том, что сегодня во столько-то состоится инструктаж правофланговых первомайской демонстрации. Раньше список правофланговых вывешивали. В этом году на всякий случай засекретили.
Что дальше? Зайти в отдел кадров и под каким-либо предлогом расписаться в книге прихода-ухода или уйти так,» не расписываясь? Подошел Учитель. О чем задумался? — спросил он. О том, что лучше — быть самостоятельным одноклеточным организмом или клеткой в заднице мыслящего существа, ответил МНС. Ну и к чему же ты склоняешься? — спросил Учитель. К тому, что лучше уйти не расписываясь, сказал МНС.
На лестнице к нему прицепилась уборщица. Он не понимал, в чем дело. А она кричала на него. Вот вошь, подумал он, наверно, пронюхала что-то. Удивительный же мы народ! Как только замечаем, что кого-то можно бить безнаказанно, «кидаемся все скопом и кусаем, как можем.
Он вышел на улицу и пошел обычным маршрутом к дому — мимо Ленинской библиотеки, приемной Президиума Верховного Совета, университета, «Националя», Совмина. Около Маркса он задержался. Вокруг памятника полчища голубей с остервенением пожирали пищу, которую им из пакетиков сыпали пенсионеры. К Марксу они не подходили, а тот не обращал на них никакого внимания. Подлые и похотливые твари, подумал МНС. Он взглянул на Маркса, но тот встретил его взгляд с гранитным равнодушием.
На Лубянке величественный Железный Феликс, обтекаемый потоками автомашин, смотрел куда-то в неведомое будущее. Не видно было никаких переодетых агентов. Неужели их убрали? — подумал МНС. Вряд ли. Скорее всего, я отвык от них и утратил чутье.
Во дворе на детской площадке группа молодых парней выпивала. Опустевшие бутылки они били о «грибок». Осколки падали в песочницу. Один парень отделился от группы, вышел на улицу и упал поперек тротуара. Ребята, сказал МНС его собутыльникам, оттащите его во двор, его же в вытрезвитель заберут. Пусть забирают, ответили ему. И мотай отсюда, пока бороду не оторвали. Тоже учитель нашелся! Да, подумал МНС, никакой романтики пьянства нет. Есть мразь пьянства. А романтика пьянства есть лишь выдумка трезвых трепачей. И литературный прием. Надо с этим делом кончать.
Похороны Петина
Как потом писали в стенной газете института, похороны Петина «вылились в яркую демонстрацию единства и монолитности советской философии». С утра все здание гуманитарных институтов, двор перед зданием и отрезок улицы до здания редакции журнала «Коммунист» были забиты идеологическими работниками, съехавшимися со всех концов страны и из братских социалистических стран. Из Киева приехала целая делегация во главе с очень прогрессивным, но преуспевающим, несмотря на это, философом Непейводой. После хрущевского доклада, когда казалось, что Петин вот-вот погорит, Непейвода резко критиковал философские ошибки Петина, вследствие чего и прослыл прогрессивным. Потом, когда буря в столичной помойке улеглась, так и не начавшись, Непейвода, успевший к тому времени перескочить через две ступеньки служебной карьеры, попросил Петина быть оппонентом на защите его докторской диссертации. Петин согласился, конечно, и очень хвалил диссертацию, благодаря чему Непейвода поднялся еще на одну служебную ступень. Приехав в Москву, Непейвода встретился со столичными прогрессивными философами (со Смирнящевым, Субботичем, Тормошилкиной и другими). Оправдывая свою фамилию, он пил только водку. В порядке пьяной откровенности он признался, что приехал своими собственными глазами убедиться, что «этот негодяй и подонок» (он имел в виду Петина) подох на самом деле. На другой день, однако, он произнес проникновенную речь о покойном во время траурного митинга.
Для поддержания порядка во время похорон прибыла в большом количестве милиция и в еще большем количестве переодетые агенты. Боялись, что появятся уцелевшие жертвы Петина или их родственники и учинят диссидентские беспорядки. Глупые опасения, подумал МНС. Подлинные жертвы Петина стоят в почетном карауле у гроба, произносят хвалебные речи или терпеливо смотрят и слушают. Жертв нет, есть только соучастники. МНС оказался прав. Жертвы пришли и принесли... венок. Они хотели сначала написать на ленте, что венок — от жертв отдельных ошибок и перегибов. Но им сказали, что это делать неприлично, и они написали: от бывших соратников по борьбе.
Беспрерывно грохотал оркестр. Приезжал даже один из секретарей ЦК и постоял несколько минут в почетном карауле. Единение на самом деле было полное. Тваржинская появилась, держа под ручку с одной стороны явного антисемита Рабиновича, а с другой — тайного сиониста Сидорова. Тор-мошилкина стояла, прижавшись к профессору Васькину из ВПШ, который написал на нее донос в ЦК, и поддакивая своему аспиранту из университета, на которого она сама написала донос. Булыга одолжил свой носовой платок академику Евчуку, который не смог сдержать слез, вспоминая, как они с Петиным отражали атаки «меньшевиствующих идеалистов». Академика Канарейкина ввели под руки Смирнящев и Барабанов, а Субботич шел впереди, требуя освободить дорогу академику. Учитель шепнул МНС, что Петин, если уж говорить начистоту, был не такой уж сволочью, как мы об этом думаем, и не таким уж дураком и невеждой. И еще неизвестно, будет ли новый директор лучше его. Кстати, ходит слух, будто директором будет Непейвода. Сейчас украинская группировка в^руководстве является доминирующей и повсюду пропихивает своих людей. А мне все равно, ответил МНС, пусть хоть китайская группировка побеждает. Ты прав, сказал Учитель. И направился к группе Смирнящева, Сазонова, Субботича.
Потолкавшись в зале, заметив нескольких знакомых переодетых агентов, которые тоже его узнали и подмигнули ему, и не найдя желающих составить ему компанию (смыться отсюда и отметить событие где-нибудь в более подходящем месте), МНС выбрался из толпы и побрел куда глаза глядят. Лишь бы подальше от этого желтого дома, думал он. По похоронам Петина можно судить о том, до какой степени будет реабилитирован Сталин и реставрирован сталинизм. Похороны явно компромиссные. Новодевичье кладбище — это не Кремлевская стена. И секретарь ЦК по идеологии — не сам Суслов. Реабилитация и реставрация будет чисто внешней и формальной. Во-первых, нынешние вожди сами считают себя фигурами не менее важными, чем Сталин и его соратники. Во-вторых, никто не рискнет и не захочет объявить себя учеником и продолжателем дела Сталина. Ученики и продолжатели дела Ленина — это само собой разумеется. Но не Сталина. Вот через час-другой бросят последний ком земли на могилу Петина, завалят ее цветами. И с этой минуты даже ближайшие холуи Петина перестанут упоминать его имя. Великая эпоха уходит в прошлое, унося с собой свои тайны и уступая место исторической лжи.
Ну а ты смог бы заявить себя последователем Сталина? — услышал он в себе неведомо чей вопрос. Я смог бы, подумал он. Я хотел бы хотя бы один раз ворваться ночью в чужую квартиру, увидеть побледневшие лица и трясущиеся руки, приказать следовать «за нами». Хотя бы раз выполнить ответственное поручение, причем — «любой ценой». Хотя бы раз... Стой! О чем ты?! Боже, до какой мерзости может додуматься даже такой человек, как я! Так чему же мы удивляемся?! Наш человек не просто внешне, но и внутренне способен на любую пакость, если она официально оценивается как действие во имя, ради, для... И больше внутренне, чем внешне. Внешне наш человек может быть лодырем, халтурщиком, обманщиком даже в осуществлении пакости. Внутренне — никогда. Но хватит об этом. Со смертью Петина умерла и проблема Сталина. Я свободен!
Но так ли это? А что, если именно теперь он утратил всякую свободу, ибо сам он, строя свои личные расчеты, был лишь фактором в расчетах других? Эта мысль поразила его, и он внезапно остановился. Переодетые агенты по инерции налетели на него и чуть не сбили с ног. Извините, сказал он им, я задумался. И он продолжил свой путь, уже не думая ни о чем.
Предпраздничные дни
Приближались майские праздники. В магазинах росли очереди и испарялись нужные продукты. В учреждениях высокого ранга выдавали праздничные «пакеты». В учреждениях пониже такие пакеты выдавали высшим лицам, а прочим выдавали по нескольку штук на отдел, и сотрудники разыгрывали их по жребию или делили на части. Москва очищалась от зимнего мусора, от психически неустойчивых личностей и ненадежных элементов. В райкомах партии проводились инструктажи руководителей праздничных колонн, а те затем инструктировали правофланговых. На улицах и в общественных местах утроилось число милиционеров, удесятерилось число народных дружинников. Переодетые агенты сновали и топтались повсюду и в таких количествах, что даже резкое движение рукой в карман за спичками кончалось проверкой документов в милиции и наведением справок. Свыше было дано строжайшее указание не допустить никаких эксцессов, и оно неукоснительно проводилось в жизнь. На секретном заседании Политбюро, слухи о котором сразу же расползлись по Москве, Председателю КГБ и Министру ВД было сказано прямо: если произойдет политический скандал, встанет вопрос о вашем переводе на другую работу. По тому, как переодетые агенты отнеслись к МНС с явным безразличием, он понял, что за ним смотрят в оба. К чему бы это? Он вроде бы не диссидент. И пока еще не псих. Неужели те идиотские штучки не дают Им покоя?! Смешно!
По мере приближения праздников число пьяных на улицах и в транспорте (даже в метро) стало возрастать с каждым днем в геометрической прогрессии. Этому явлению найдено строго научное объяснение. Причин тому много, главные из них — следующие. Во-первых, число пьяных растет вообще, как и все прочие показатели нашей страны. Во-вторых, с приближением тепла все пьяные вылезают на улицу, а не отлеживаются дома и в подъездах чужих домов. В-третьих, число забираемых в милицию и вытрезвители в связи с приближением праздников сокращается, поскольку власти идут навстречу чаяниям трудящихся (с одной стороны), а все места для пьяных в милиции и вытрезвителях давно переполнены (с другой стороны), — пример поразительного единения партии и народа. В-четвертых, каждый раз к общим причинам примешиваются частные. В прошлом году, например, власти сделали так, что у трудящихся пропала Пасха. И они, в особенности неверующие партийные алкоголики, в знак протеста начали пить с удвоенной силой. В этом же году, наоборот, Пасха оказалась в воскресенье, накануне майских праздников, и трудящиеся в предвкушении четырех выходных подряд начали пить с удесятеренной силой еще за две недели до этого. Причем, как всегда, во главе шли коммунисты-атеисты-алкоголики, ведя за собой прочую беспартийную и темную верующую массу, которая теперь состоит в основном из рафинированных интеллигентов, знающих иностранные языки и слушающих западные враждебные радиостанции.
Суббота
В субботу он поехал к родителям. Родители встретили его без особой радости. Мать жаловалась на болезни, на дороговизну, на отсутствие в магазинах нужных продуктов и очереди. Упрекала в том, что он до сих пор не взялся за ум, что губит свои способности. Кивала на других, которые уже кандидаты и даже доктора. Отец давал умные советы. Пить отец бросил совсем — печень. И потому в доме не было ни грамма спиртного. Насчет денег, говорили они в один голос, теперь туго. Отец получил «садово-огородный» участок. Далеко, правда. Но участок хороший. Надо домик строить. А это теперь больших денег стоит. Они сами надеялись, что он защитит диссертацию и... но мать все-таки не устояла и «одолжила» из «своих» пятьдесят рублей. От родителей он вышел в смятении. И ему впервые за всю прожитую короткую жизнь стало страшно. Идти было некуда. Делать было нечего. Ничего не хотелось.
Днем он пил. Вечером его прихватила с собой какая-то пьяная компания. У нас как раз одного мужика не хватает, сказали ему. Пьяная и довольно неприятная на вид «девица» осмотрела МНС и сказала: беру, заверните! Часам к трем ночи угомонились, свалились где попало и занялись любовными делами (кто был еще в состоянии), не гася света. Во сне он видел тьму и слышал чей-то голос. Если к тебе никто не проявляет внимания, шептал Голос, и ты чувствуешь себя одиноким, есть один-единственный способ одолеть одиночество: прояви сам внимание к другим. Если хочешь, чтобы люди были добры к тебе, будь добр сам. Кто ты? — спросил он. Я есть ты, ответил Голос. Помни: мир является нам таким, каким он исходит из нас самих. И никакой иной мудрости в мире нет.
Пасха
С рассветом очухались, похмелились и отправились в Церковь. После толкучки в церкви гуляли в парке и вели Умные разговоры. Кто-то предложил продолжить. Но кто-то сказал, что ему завтра на демонстрацию, и потому надо выспаться. МНС пригласил новую знакомую к себе, но она отказалась. Ты у меня не один, сказала она. И вообще, считай, что между нами ничего не было. И они распрощались.
Дома к нему сразу же заявился пьяный Сосед. Принес пару стаканов водки и тарелку, на которой лежали кусок колбасы, пара шпротин и кусок кулича. И он с благодарностью принял этот великодушный дар. Христос воскрес, сказал Сосед вполне серьезно. И они опорожнили стаканы. От демонстрации на сей раз отвертелся, сказал Сосед. С меня хватит. Как в колхоз, на овощную базу или на демонстрацию, так я. А как квартиры, путевки или премии, так начальство и ихние холуи.
Потом он спал. Во сне к нему явились марксистские цитаты. Все они были голые, старые, безобразные, наглые и похотливые.
Гимн марксистской цитате
Над нами властвует закон:
На свет появишься едва ты,
Гремит в ушах твоих трезвон
Марксистской выспренной цитаты.
За парту сел — они уж тут,
Непогрешимы, вечны, святы.
Внушают, требуют, зовут,
Ликуют грозные цитаты.
Подрос — и стал уже не тот.
Но все равно ни шел б куда ты,
Как с бородою анекдот,
Тебя преследуют цитаты.
Ты поработал, как ишак, —
Всегда свежа, всегда крылата,
И тут не кинет ни на шаг
Тебя гремящая цитата.
Приходит время погулять,
Отметить праздничную дату,
И в морду пичкают опять
Тебе железную цитату.
Из забегаловки бредешь
Домой порядком наподдатый.
И вдруг тебя бросает в дрожь:
На крышах светятся цитаты.
Но вот в унылую кровать
Падешь, от суеты устатый.
И начинают разрывать
Твой мозг опять они, цитаты.
Одна — из тьмы времен шуршит,
Мудра, жирна и волосата.
За нею лысая спешит,
В кепчонке с пуговкой цитата.
Но вот, затмивши их собой,
Нетороплива и усата,
Ведет полки цитат на бой
Генералиссимус цитата.
Вдруг неожиданно для всех
Из кукурузного початка,
Как говорят, курям на смех
Катится шариком цитатка.
И, отпихнув ее, как танк,
Косноязычна и бровата,
Возведена в маршальский ранг,
Бормочет длинная цитата.
Придут преклонные года,
И исключат тебя из штата,
Но не надейся, и тогда
Не бросит бдить тебя цитата.
Когда же ты в конце концов
Покончишь с жизнею дебаты,
Ты повстречаешь Там творцов
Тебя докончившей цитаты.
Первое мая
Первого мая проснулся он от ликующей праздничной музыки — Сосед включил на полную мощность телевизор. Передавали демонстрацию трудящихся на Красной площади. Показывали в основном Мавзолей, руководителей, Генсека. И изредка демонстрантов, которые несли портреты Генсека, Ленина, руководителей, Генсека, Генсека, Генсека... Море портретов. И через каждые несколько минут торжественный голос диктора приводил цитаты из речей Генсека, цитаты из речей руководителей со ссылками на Генсека, речи трудящихся со ссылками на Генсека, с благодарностями Генсеку. Он спрятал голову под подушку, чтобы не слышать этого ликующего грохота. И снова уснул.
И приснилось ему, что он — совсем маленький, что укачивает его молодой и веселый отец и что отец поет ему смешную песенку:
Даже страшный осьминог
Без восьми спит задних ног.
Даже хищная акула
Пасть сомкнула
И заснула.
Так что баюшки, бай-бай,
Спи, мой мальчик, засыпай.
Сон увидишь — как в раю.
Только в общем спи строю.
Проснулся только во второй половине дня с мыслью о том, как бы успеть перекусить, похмелиться и подумать о вечере и завтрашнем выходном дне. Все-таки это кошмар, когда много выходных. На работе хотя бы время незаметно летит. Люди. Хочешь не хочешь, а общаешься. Разговорчики. Трезвые разговоры все-таки интереснее пьяных. Пьяные разговоры — невнятное мычание, мат, омерзительные сантименты, банальные навязчивые фразы. Надо кончать пить, и за дело. Кое-какие идеи, думал он, у меня есть. Если их систематизировать и хорошо обработать логически, неплохую книжонку можно сделать. Книжку, конечно, напечатать не дадут. Но статью пробить можно. Надо обдумать, как ухитриться ее напечатать, чтобы наши стражи передовых достижений мировой науки не пронюхали заранее. Узнают — наверняка зарубят, сволочи.
На улице он сразу почувствовал, что за ним смотрят. Но обнаружить, кто именно смотрит и откуда, не смог, и это ощущение уже не оставляло его ни на минуту. Он позвонил по нескольким телефонам, но безуспешно. Учитель сказал, что уезжает к родственникам. Знакомый был уже пьян и мычал нечто невразумительное. И даже Дамочка сказала, что она сегодня вечером и завтра занята, и попросила позвонить на той неделе. Он зашел в магазин, взял пару бутылок вина (какое осталось) и кое-какой закуски, которую в обычное время не стал бы есть даже он. И побрел домой, чувствуя на своей спине пристальный, но неуловимый взгляд. Можно было бы подцепить какую-нибудь бабу. Но, поколебавшись несколько минут, он решил на сей раз обойтись без этого. Пора, в конце концов, начать здоровый, нравственный образ жизни.
Праздничный сон
Потом он опять пил. И опять спал. И привиделся ему прекрасный праздничный сон. Вдруг все осветилось голубым и розовым светом. Его втолкнули в бесконечный огромный зал. Он сразу узнал, что это — актовый зал института. Но почему он стал таким большим и прекрасным? Взглянув в сторону стола президиума, он понял, в чем дело. На месте гипсового бюста Ленина высилась гигантская бронзовая статуя Брежнева с высоко поднятыми бровями. Справа от нее стоял старый бюст Ленина, а слева — такой же бюст Сталина. Во всю стену — лозунг «Помни, мерзавец, что ты находишься не где-нибудь, а в полном коммунизме!». Чуть пониже — выдержки из Морального Кодекса Коммунизма: «За всякое недовольство — смертная казнь», «За появление потребностей сверх положенных — смертная казнь», «За... — смертная казнь»... За столом президиума заседает Аттестационная Комиссия во главе с Тваржинской. С одной стороны от нее — кретин в третьем поколении Барабанов, с другой — параноик в третьем поколении Смирнящев. По бокам стола и во втором ряду — члены комиссии: Субботич, Тормошилкина, Сазонов, Учитель, Татьяна, Старик, Сикушка, Гуру и все остальные. Ожидают прибытия представителей летающих тарелок — тарелян. Тареляне возникают из ничего точно в срок на специально предназначенном для них месте. Впереди — три маленьких зеленых карлика гнусного вида, за ними — три атлетически сложенных и прекрасных гиганта. Это наши слуги, биороботы, сказал главный зеленый карлик, указывая на гигантов. Мы их вывели на одной из подопытных планет в результате долгой эволюции. Погибло миллиард миллиардов гуманоидов такого рода, прежде чем получились эти экземпляры. Как видите, недурно получилось. Можно, пожалуй, начинать.
Тваржинская открыла заседание Чрезвычайной Аттестационной Комиссии. На повестке дня, объявила она, один вопрос: переаттестация МНС на новый срок на ту же должность. Ввести переаттестовываемого! Переодетые агенты заломили МНС руки за спину и подтолкнули к столу президиума в специально предназначенное для этой цели углубление. Немигающими пустыми глазами Тваржинская прицелилась в лоб МНС, и он стал уменьшаться и глубже опускаться в пол, до тех пор, пока от него на поверхности не осталась одна голова. Кретин Барабанов зачитал анкетные данные МНС, параноик Смирнящев охарактеризовал его научную деятельность, делая при этом упор на свой личный вклад в мировую науку. Затем выступали члены комиссии. Добронравов сказал, что МНС собирается взорвать Кремлевский Дворец съездов. Учитель сказал, что МНС готовит покушение на Председателя КГБ. Сикушка сказала, что МНС хотел ее совратить и обзывал Тваржинскую сукой. Татьяна сказала, что МНС создал антисоветскую организацию, что он пьяница и бабник. Приняв позу толстой голой бабы с картины Рубенса и адресуясь больше к тарелянам, чем к комиссии, доктор Субботич спросил, имеет ли МНС разрешение от КГБ на ношение бороды. МНС пролепетал, что он собирается подать соответствующее прошение, но столкнулся с некоторыми трудностями. Во-первых, без разрешения КГБ он не имеет права носить бороду, но чтобы подать прошение о бороде, он должен явиться с бородой. Во-вторых, чтобы в КГБ смогли сделать вывод о целесообразности или нецелесообразности бороды, проситель согласно одному пункту инструкции должен явиться с бородой, а согласно другому — без бороды. В-третьих, согласно постановлению ЦК о бородоношении все граждане обязаны оставаться в том виде, в каком их застало постановление. И он, МНС, теперь не имеет права сбрить бороду для того, чтобы прийти в КГБ без бороды для подачи заявления о бороде. Наконец, с наступлением коммунизма государство вместе с КГБ отмерло, так что он, МНС, не знает, к кому обращаться с просьбой о бороде. Тваржин-ская сказала, что КГБ — не государство, а самодеятельность населения. Присутствующие зааплодировали. Переодетые агенты наступили МНС на голову и вдавили его в пол. Тареляне сказали, что одобряют решение комиссии, что они давно наблюдают за МНС и считают его не отвечающим их замыслам. Я тебе покажу, мерзавец, какая я «сука», прошипела Тваржинская.
Сон второго мая
Второго мая он тоже пил и спал. И тоже видел сон. Во сне к нему явился Незнакомый. Все дело в том, сказал он, как и в чем человек защищен и в чем он беззащитен. У нас человек защищен так и не защищен так, что он для самосохранения вынужден быть изворотливым, осторожным (считай — трусливым), беспринципным, ненадежным — он должен быть именно таким, каковы мы и есть на самом деле. С дикими животными нам сражаться не нужно. Выходить с мечом или шпагой на поединок за личную честь или честь рода не нужно. Если кто оскорбит, есть коллектив, есть партбюро, есть суд. Проявлять личную инициативу с риском для карьеры не нужно. Потеря состояния нам не грозит. С другой стороны, мы бессильны перед мелкими укусами соседей по квартире, по транспорту, по очереди. Мы бессильны перед продавцами в магазинах, перед мелкими чиновниками в конторах. На работе мы в каждом пустяке во власти коллектива и руководства. Я уж не говорю о КГБ. Можно составить полный перечень качеств индивида и полный перечень его соприкосновений с прочими людьми и вообще с окружением. Затем — просмотреть, какие качества практически не нужны и какие упражняются регулярно. И мы высчитаем самих себя безошибочно. И высчитаем все возможные отклонения от нормы. Например, если человек смел, открыт, прямолинеен, мы все считаем его чокнутым. Ведь факт? У психиатров молчаливо признано считать отклонением от нормы «чрезмерную» смелость, «повышенное» чувство справедливости и прочие качества, которые раньше считались (да и сейчас еще считаются в нашей лживой литературе) положительными. И они правы, вот что самое ужасное. Нас нисколько не удивляют факты трусости, лицемерия, холуйства, стяжательства, беспринципности. А если среди нас появляется мужественный, правдивый и бескорыстный человек, это в нас вызывает раздражение. Мы не успокоимся до тех пор, пока не низведем его до общего уровня или пока не вытолкнем его из своей среды. Как видишь, все тривиально просто.
Чем все это кончится? — спросил МНС. Ничем, сказал Незнакомый. Но в общем все будет прекрасно.
И победит добро. Настанет Вечный Мир.
И как себя, мы ближнего возлюбим.
И, взявшись за руки, придем на общий пир
И чашу здравия и радости пригубим.
И скажет тот, кто во главе стола,
Что, мол, окончилось извечное мученье,
Что жизнь отныне и навек стала,
Как предсказало Марксово ученье.
И мы должны поэтому понять,
Что в новом обществе не место кислым рожам
И, если кто тут вздумает стонать,
Того, как пережиток, уничтожим.
Бодрствование
В ночь со второго на третье ему не спалось. И он вспомнил про тарелян. И они появились. Но теперь впереди снова были красивые гиганты, а безобразные карлики сзади. Ты не окончил свое доказательство, сказали они. Мне надоело доказывать, ответил он. К тому же разум все равно бессилен убедить разумные существа. И если вы так уж хотите, я докончу свою мысль.
Исследование нашего общества тем методом, который я схематично очертил вам, позволяет предсказать все существенные тенденции этого общества на все времена, пока оно будет существовать. Я говорю о предсказании тенденций, а не конкретных деталей. Например, невозможно предсказать моды, одежды, тип мебели, прически, имена вождей, хотя соответствующие специалисты и тут, надо полагать, способны кое-что предусмотреть заранее. А предсказание основных тенденций общества предполагает очень сильные допущения, например — отвлечения от стихийных бедствий, от войн, от эпидемий.
Все население страны будет прочно закреплено за определенными территориями, а на них — за определенными учреждениями. Перемещения будут производиться только с разрешения и по воле руководящих инстанций. Произойдет строгое расслоение населения, и принадлежность к слою станет наследственной. Исключение, может быть, будет сделано лишь для интеллигенции, которая вообще не будет иметь потомства, всегда будет выходить из трудящихся, будет плотью от плоти и прослойкой, в общем — будет устранена интеллигентская традиция и преемственность. Законсервируется бюрократическая иерархия. Определенная часть населения будет регулярно изыматься в армию рабов для особого рода неприятных и вредных работ и для жизненно непригодных районов. Будет строго регламентировано не только рабочее, но и свободное время индивидов. Будут строго регламентированы все средства потребления. Будет в божественный ранг возведена вся система чинопочитания. Главе партии будут воздаваться божеские почести. Вся творческая деятельность будет деперсонифицирована. Продукты творчества будут обозначаться именами директоров, председателей, заведующих учреждениями и партийных руководителей. Никакой оппозиции. Полное однообразие мыслей, желаний, целей, действий. Будет создана особая система развлечений для разных слоев населения. Бездуховное развлекательное искусство. Все достижения науки и техники будут использоваться привилегированными слоями в своих интересах. Другим слоям будут перепадать лишь крохи. Разница в образе жизни между господствующими слоями и прочими будет подобна разнице в образе жизни между жителями современной животноводческой фермы и животными, которых они разводят. О «трудящихся» будут заботиться на тех же основаниях, на каких заботятся о животных. Идеологическое засилье будет чудовищным. Ложь, насилие над личностью, подлость будут пронизывать все звенья общества. Регулярно будут вызревать «временные трудности», то есть специфически коммунистические кризисы, выходом из которых будут массовые репрессии, авантюры, войны. Население будет обречено на мелочную борьбу за существование до такой степени, что будет исключена всякая возможность для него обдумать свое положение. Карательные органы будут пресекать малейшие намеки на неповиновение и критику. Продолжать? Я тоже думаю, что этого вполне достаточно. Так что вы на это скажете?
Но их уже не было. Они исчезли. Стойте! — закричал он им вслед. Я не сказал вам самого главного. Коммунизм есть ложное решение проблем цивилизации, и потому он так соблазнителен. Он есть раковая опухоль на теле цивилизации. Если вы явились из Бездны, я вас не приемлю. Если же вы посланники Неба, берегитесь! Перед человеческой подлостью бессильны даже боги.
Но они его уже не слышали. Они были далеко. А над ним уже склонился подлинный спаситель — Сосед.
Мечта о счастливом конце
Что случится, если меня вот сейчас возьмут? — думает МНС, отлеживаясь после недельного загула. Пока еще загула, а не запоя. Загул есть лишь стадия на пути к запою, а не запой. Причем стадия еще не последняя: после загула идет перепой, а уж после него запой. А за что брать? Не за что. Но допустим, возьмут за что-то. Если захотят взять, причину изобретут. Это для Них не проблема. Так что же все-таки случится? Вирусик, упившись валерьянкой и усосавшись валидолом, разнесет по институту весть, что «МНС взяли» и что «теперь такое начнет твориться!». Ничего такого, конечно, твориться не будет, поскольку оно уже давно начало твориться. Прогрессивные силы института сделают вид, что ничего вообще не произошло. Стоит ли волноваться из-за такого ничтожества, как МНС?! Вот если бы академика или генерала взяли, тогда были бы основания волноваться и шум поднимать. Из этого не следует, что они подняли бы шум, если бы увели академика или генерала. Скорее наоборот, они подписали бы обличающее и осуждающее письмо, подготовленное реакционными силами, как они это уже делали ранее не раз.
А вообще, думает МНС, надо закругляться. Пора и о счастливом конце подумать. А почему бы ему не быть? Все данные для него налицо: молодой парень, красивый, умный, образованный, с бородой, в джинсах, иностранным языком владеет, отдельную комнату имеет. Не старший научный сотрудник? Подумаешь, какое дело! Потерплю еще лет пять и старшим стану. Другие дольше ждут. Могу жену найти с квартирой и хорошей зарплатой. Возьму, например, да и женюсь на той же Беззубой Докторице. У нее двухкомнатная квартира. Обменяем ее квартиру и мою комнату на трехкомнатную квартиру в Юго-Западном районе. Теперь многие так делают. Не нравится Докторица? А чем она хуже других? Вставь ей зубы, помой и приодень! И увидишь, что после этого ее хоть для «Плейбоя» фотографируй. В крайнем случае потом разведусь с ней, и она откупится от меня однокомнатной квартирой в кооперативе. Теперь многие так делают. Не разменивать же шикарную трехкомнатную квартиру. Ну, уж если Докторица очень не нравится (сердцу не прикажешь), могу жениться на этой Сикушке. У нее тоже есть восьмиметровая комнатушка в двухкомнатной родительской квартирке. Устроим сложный обмен и приобретем однокомнатную квартирку где-нибудь на окраине Москвы. Ну, чем не жизнь?! Что еще нужно?! Не ты первый, не ты последний. А там, глядишь, лет через восемь—десять и в доктора пролезу. И за границу съезжу. Приму участие в международном... о, мечта юности!.. симпозиуме или даже коллоквиуме. Замшевую куртку привезу! Разве это не жизнь?! Сейчас всякие критиканы и клеветники кричат о потере смысла жизни и идеалов. Да как можно! Значит, не ведают эти критиканы о том, что такое международный коллоквиум и что такое настоящая замшевая куртка. Так ведь эта самая куртка Там (то есть у Них) в переводе на наши деньги всего полсотни стоит, а Здесь (то есть у Нас) — все четыреста. И это вам не смысл?! И это вам не идеал?!
МНС имел все основания мечтать о счастливом конце. Бывали случаи и потяжелее, да счастливо кончались. За несколько лет до этого в институте совсем кошмарный случай произошел. Но даже он счастливо кончился. Тваржинская, выступая по поводу этого счастливого окончания этого кошмарного случая, извлекла из него общетеоретический вывод, сделав тем самым значительный вклад в сокровищницу марксизма-ленинизма: она заявила, что при коммунизме несчастные случаи не исключаются, но все они кончаются счастливо. А случай, о котором идет речь, вот в чем заключался. Был в учреждении партийный секретарь, верный марксист-ленинец, непоколебимый проводник генеральной линии партии. У него была одна маленькая слабость: любил часто менять женщин. В результате он подцепил однажды дурную болезнь и наградил ею десяток сотрудниц учреждения. Причем все десять были тоже верными марксистами-ленинцами, непоколебимыми проводниками генеральной линии партии. Страшась разоблачения, секретарь покончил с собой. Поскольку факт самоубийства скрыть не удалось, дело представили так, будто секретаря затравили безответственные критиканы. Все десять его жертв выступили на похоронах и заявили, что секретарь хотя и допускал отдельные мелкие ошибки, был верным марксистом-ленинцем, непоколебимым проводником генеральной линии партии. Настроение у всех собравшихся на похоронах было приподнятое, просветленное. Его не смог испортить даже такой крупный специалист по порче настроения, как Добронравов. Он ворчал ехидно, что ошибки не такие уж отдельные, их было по крайней мере десяток. И не такие уж они мелкие. Спать с бабами с большим партийным стажем, да еще по месту работы — это простительно молодому кандидату в члены КПСС, но не старому, опытному коммунисту, имеющему отдельную квартиру и свободное посещение учреждения. Но и Добронравов в конце концов признал, что секретарь был отличный мужик и что он (Добронравов) очень рад тому, что эта грязная история кончилась для него (секретаря) так удачно.
Путь в Желтый Дом
По дороге в желтый дом он встретил Шубина, который направлялся туда же после праздничного перепоя. Я тоже много лет был мнс, разоткровенничался Шубин. Моя жизнь все время висела не то что на волоске, а на паутинке. Меня много раз собирались увести куда следует. Но мне повезло: началась та самая «либеральная» эпоха, с которой до сих пор не могут разделаться наши власти, поддерживаемые тем самым народом, с которым они (наши власти) хотят разделаться. И вместо «куда следует» меня позвали в дирекцию. Позвали как раз в тот момент, когда я валял дурака на малой лестничной площадке, выдвигая новые дурацкие лозунги вроде «Наш народ любит свой народ». В дирекции меня ждал заместитель директора по кадрам. Он встал, пошел ко мне навстречу, приветливо улыбнулся, протянул ручку, похлопал по плечу, подмигнул как близкому другу, усадил в мягкое кресло рядом с собой, положил одну руку мне на колено, а другой ухватил за пуговицу на пиджаке, которая висела, как и я до этого, на ниточке. Я описываю эти детали не из стремления быть реалистом и продолжать лучшие традиции классической русской литературы, а как важные элементы в процедуре социального поведения нашего человека, то есть как добросовестный и внимательный социолог. Для меня как человека тоже нашего эта процедура была исполнена глубочайшего смысла. Если бы замдиректора, например, встал, пошел мне навстречу, улыбнулся, пожал руку и похлопал по плечу, это почти наверняка означало бы, что он сейчас попросит подготовить для него материалы по такому-то вопросу, то есть написать ему кусок в статью или книгу. Но в сочетании с прочими деталями этой встречи упомянутые действия замдиректора означали, что в моей жизни сейчас наступит коренной перелом. Я скромно опустил свое тощее (тогда) тело в мягкое кресло, и тоже в соответствии с положенным ритуалом поведения, то есть лишь на одну ягодицу, вполоборота к замдиректора, готовый в любую секунду вскочить и воскликнуть с восторгом готовности: «Будет сделано!» Мне не жалко было даже того, что замдиректора сейчас оторвет мою висящую на ниточке пуговицу, а найти в Москве аналогичную теперь практически невозможно. Да Бог с ней, с пуговицей. Я и без нее проживу. Раз такое начинается, так я готов и пиджаком пожертвовать. А то какая-то жалкая пуговица! Молодец! — сказал замдиректора с неким новым акцентом, отвечающим духу новой эпохи. Будем тебя продвыхать (он хотел сказать: продвигать). Есть, значитца, решение талантливую молодежь (мне было уже под сорок!) выдвыхать (он хотел сказать: выдвигать). Мы, значитца, обсудили тут твою кандидатуру. Есть, значитца, у тебя недостаточки, чего греха таить. Но в общем и целом ты наш человек. Вот мы и решили, значитца, в старшие тебя двыхать (в смысле: двигать) и в доктора проталкивать. Это — большое доверие Партии, и ты обязан его оправдать.
Я был на седьмом небе от радости и поклялся оправдать доверие Партии и быть именно таким, как это требуется родному и любимому начальству. Я пообещал не только не появляться больше на малой лестничной площадке и не заниматься там болтовней, подрывающей наше учение, но вообще не появляться в институте, за исключением дней выдачи зарплаты и заседаний, на которых нельзя не присутствовать. И пить пообещал бросить. Само собой разумеется, я обещание не сдержал и в тот же день впал в грандиозный загул — тогда я еще держался на стадии загулов. Но от меня и требовалось лишь само обещание прекратить «это безобразие», а не само прекращение «этого безобразия». Молодец! — сказал мне тогда замдиректора. С пьянством надо кончать. Пей дома, потихоньку, в кругу семьи. Это тебе никто не запрещает. Пей, сколько душе угодно. Но чтобы без шума. И без этих самых разговорчиков. Понял? А так пей себе на здоровье. Официант ресторана, в котором мы отмечали намерение начальства продвигать «талантливую молодежь», кончил когда-то наш факультет. Узнав причину нашей радости, он признался, что ему на днях присвоили звание капитана госбезопасности, и приписал в наш счет двадцать пять рублей сверх обычной жульнической приписки. Но мы ему простили, ибо он тоже был наш человек. Вскоре я на самом деле проскочил в старшие сотрудники, пробыв младшим всего восемь лет. Мне повезло. Твое положение хуже. Почему? Да потому, что либеральная эпоха могла начаться только раз. А начавшись однажды, она уже не может позволить себе такие фокусы, какой она выкинула в свое время со мной и многими другими. Она уже научилась распознавать в таких, как мы, некое чужеродное нашему обществу начало и принимать против нас профилактические меры.
МНС хотел спросить Шубина, почему тот считает его, МНС, чужеродным явлением в нашем обществе. Но тот, высказавшись, уже позабыл о своем ничтожном собеседнике и свернул в «Вопросы идеологии» занять полсотни до получки.
Последняя шутка
В секторе идет обычный женский разговор — растут цены, приходится часами бегать по магазинам за самыми обычными вещами, в транспорте толкучка и времени много пропадает, с детским садом трудно, неизвестно, куда податься в отпуск, долги... МНС сел на драный диван и погрузился в свои неведомые мысли. На него не обратили внимания. Раздался телефонный звонок. Тебя в дирекцию вызывают, сказала МНС секретарша, срочно! Им все надо срочно!
На малой лестничной площадке идет обычный мужской треп.
— Выпустили новую зубную пасту. Со знаком качества, конечно. И вдвое дороже. Знаете, как называется? «БАМ»! А на рекламном листочке — стих:
Знай! Зубная паста «БАМ»
Тебе будет по зубам!
Не пойму, что это — утонченный юмор или отсутствие такового? А дальше идет перечисление ингредиентов пасты. Обалдеть можно! Витаминов в ней больше, чем в лимонах и винограде. Почистишь зубы — выплевывать жалко.
— Знаете, кто самый выдающийся хлебороб в стране? Конечно Брежнев. На Малой земле, а какой урожай наград и званий собрал!
Около научного кабинета Тормошилкина, только что вернувшаяся с симпозиума из Парижа, делится своими впечатлениями.
— Ой, девочки! Сейчас там такие комбинашки делают! Представляете, тут вот... хи-хи-хи!.. ничего нет. Здесь — завязочки. Дернешь — и она у твоих ног. Эффект умопомрачительный. Приезжайте, покажу. А трусики! С ума сойти можно! Вот, глядите, я парочку приобрела.
— Ой, Нелька, уступи одни!
— Я подумаю. Я немного пополнела, и вот тут немного режет. Если не растянется, уступлю. Но имей в виду, это не так-то дешево.
— Само собой!
На большой лестничной площадке идет треп на темы высокой политики.
— Картер, в общем, со своими правами человека погорел.
— Этого следовало ожидать.
— А Щипанский все-таки причастен к ЦРУ.
— А как же иначе? Если его друг Лупанский — шпион, то было бы странно, если бы Щипанский не был им. Представь себе, мы с тобой живем в одной комнате, вместе пьянствуем, вместе шляемся по бабам и по иностранцам. Я, допустим, агент ЦРУ. Так неужели я тебя не сагитировал бы?
— Само собой!
— Но все-таки улучшения какие-то будут. Я расцениваю поездку Брежнева в ФРГ весьма оптимистически. Экономические связи со счетов сбрасывать нельзя. Они в конечном счете решают дело.
— Бесспорно! Брежнев все-таки молодец. Все эти награды, почести, юбилеи и прочее, конечно, очень смешно. Но пусть Они там лучше награждают друг друга и превозносят, чем сажают.
— А теперь вроде бы и не сажают. Что-то ничего не слышно на этот счет.
— А «Рабочая группа»?
— Это не в счет. Это — обыкновенные психи. Нет, друзья мои, возврата к прошлому все равно нет. Постепенно и у нас будет эта «демократия». С нашим народом сразу нельзя. Надо постепенно. И не для всех, а сначала для образованных и деловых кругов. Потом...
В коридорчике, ведущем в дирекцию, МНС столкнулся с девочкой из научного кабинета. Она проскочила мимо, опустив глаза и не поздоровавшись. Секретарша директора молча кивнула МНС на кабинет директора. В кабинете сидели начальник первого отдела и двое незнакомых мужчин. МНС сразу же узнал их. Когда МНС вошел, все они встали, но на его приветствие не ответили. Один из мужчин сказал, что им надо поговорить с МНС, но не здесь. МНС пожал плечами и молча направился к выходу. На сей раз я покидаю институт методом увода, подумал он, пересекая большую площадку. И усмехнулся. Жаль, никто не сможет оценить эту шутку.
Случится однажды
с тобою беда.
Тебя уведут.
Может быть — навсегда.
Возьмут тебя молча
у всех на виду.
Не скажешь ты Им:
не хочу, не пойду!
Отец не увидит,
не кинется мать
Последнего сына
у Них отнимать.
Отважно не крикнут
товарищи Им:
Он друг наш,
в обиду его не дадим!
Они промолчат.
И о чем толковать?
Зачем понапрасну
собой рисковать?
Не раздадутся
коллег голоса.
Они отвернутся
и спрячут глаза.
От них одиноким
уйдешь в Никуда.
Не оставив в их памяти
даже следа.
Назидание
В нашем обществе такие люди, как МНС, суть очень редкое исключение. Даже в учреждении профессиональных думателей и говорунов, в котором работал МНС, он был одиночка. В его окружении было много людей, похожих на него. Но они суть явления иной породы. Они суть среда для таких, как он, но он не есть элемент среды для них. Кроме того, тут действует социальный закон резонанса, по которому обычные люди начинают думать и говорить подобно МНС лишь в присутствии таких существ, как МНС, что создает иллюзию, будто их много. Эти исключительные существа играют для своего окружения роль генератора идей, роль катализатора думательного и говорильного процесса. Даже молчание этих существ провоцирует окружающих на мысли и слова такого рода, какие описаны в этой книге.
Конечно, МНС не типичен для нашего общества. Но он более чем типичен: он характерен. В таких индивидах концентрируется то, что малыми дозами, фрагментарно и случайно распределено по многим другим людям. И в этой своей концентрированноcти они выглядят как исключения, хотя концентрируют в себе лишь то, что свойственно в той или иной мере их окружению. Быть таким индивидом — значит выполнять определенную характерную роль в обществе. Общество само выталкивает отдельных индивидов на эту роль. Но происходит это не часто — обществу и не требуется их много. И не всегда общество в них нуждается. Даже тогда, когда оно в них нуждается, ему не всегда удается выделить на эту роль подходящего индивида, и потребность удовлетворяется иными средствами или глохнет неудовлетворенной. Такой индивид должен выделиться из массы людей за счет своих личных качеств, которые в требуемом сочетании встречаются не так уж часто: он должен быть достаточно образованным, умным, остроумным, способным, непутевым, бескорыстным, некарьеристичным, добрым, находчивым, нетрусливым и даже чуточку аристократичным. Посмотрите вокруг себя: много ли таких людей вы заметите в поле своего внимания? В реальности такой индивид бывает далеко не ангелом. Он обладает и отрицательными качествами. Вы видели, что МНС обладает в изобилии таковыми. Но они не влияют на характер исполняемой им роли.
В чем конкретно состоит роль таких индивидов, как МНС, в обществе? Они воплощают в себе некое романтически-страдательное самосознание общества, тоску по неосуществимым идеалам, тоску по невозможности некоего просветленного, возвышенного начала в обществе и многое другое в том же духе, чему нет еще подходящего научного наименования и определения. И, появляясь, они самим своим существованием проявляют общество с этой точки зрения — обнажают некое общественное подсознание, образующее скрытую основу всей прочей духовно-интеллектуальной сферы общества. Отчасти этим определяется и отношение к ним общества: оно готово мириться даже с резкой критикой своих язв, но оно не хочет обнажать подноготную своего здоровья.
Роль таких индивидов не следует смешивать с ролью беспристрастного познания общественных явлений (хотя такой элемент тут есть) и с ролью критиков язв общества (и такой элемент тут есть). Людей, которые более или менее верно понимают окружающее общество, довольно много даже у нас, несмотря на то, что научно правильное понимание общества считается преступлением или является привилегией секретных организаций. Что касается критиков язв, то почти каждый гражданин нашего общества способен на это в подходящем настроении, а в нетрезвом состоянии он ни на что другое вообще не способен, кроме разоблачения.
Не надо, далее, смешивать роль таких индивидов с ролью циников и шутов. Цинически-шутовское отношение к обществу распространено очень широко. Циники и шуты есть повсюду. В правящих слоях общества их не меньше, чем в подвластных. Общество относится к ним довольно терпимо. Хотя оно и не выпускает их на первые роли (для этого нужна хотя бы видимость веры и серьезности), оно позволяет им многое. Носителям же и выразителям романтически-страдательного отношения к обществу никогда не позволяют подняться даже на первую ступень социальной иерархии. Их стремятся низвести до уровня цинически-шутовского или познавательно-критического, а если это не удается, исключить из себя и уничтожить. Общество производит их как свой продукт, но такой продукт, который является чужеродным для него и подлежит выбросу в качестве экскремента. Это — отходы духовной жизнедеятельности общества. Оно стремится избавиться от страдательного элемента своего подсознания, собрав и спрессовав кусочки его в особое тело. Индивид такого типа, как МНС, аккумулирует в себе болезненную часть подсознания общества для того, чтобы очистить от него общество. Последнее не становится от этого здоровее. Но формальная операция выброса должна состояться.
Индивид такого типа, как МНС, опасен обществу не столько тем, что он аккумулирует в себе болезненные явления подсознания общества, сколько тем, что он способен осуществить эту аккумуляцию лишь благодаря своему особому социальному качеству: он — индивидуалист. Вы сами видели, что он готов был примириться с существующим строем жизни, но у него ничего из этого не вышло. Думаете, не успел? Вряд ли это так. Ну, пронесло бы на этот раз, а где гарантии, что не погорел бы в другой? Дело тут в том, что общество само не захотело с ним примириться, ибо оно разгадало в нем эту самую страшную для себя опасность — индивидуалиста. Именно поэтому общество позволило и даже помогло отобрать его в качестве марионетки в задуманном свыше представлении и таким необычным способом избавиться от него.
Чтобы описать, что такое индивидуализм, надо одновременно описать его противоположность — коллективизм. Без этого нельзя понять, почему коллективизм есть норма для нашего общества, а индивидуализм — отклонение от этой нормы, почему индивидуализм враждебен и опасен нашему обществу, почему именно индивидуализм становится выражением наиболее глубоко запрятанных духовных механизмов общества. Я позволю себе несколько подробнее высказаться на эту тему, ибо никакая другая проблема не вульгаризирована и не опошлена до такой степени, как эта. Причем трудно сказать, кто больше усердствовал в этом направлении — апологеты нашего общества или его враги.
Индивидуализм и коллективизм имеют некоторые основания в биологической природе человека как психическая ориентация внутрь себя (назовем ее инсайдизмом) и вовне (аутсайдизм). В этой зародышевой форме они свойственны всякому нормальному человеку. Когда та или иная ориентация у отдельного человека получает преимущественное развитие и доминирует, получаются инсайдисты и аутсайдисты как психологические типы. Такие типы точно так же свойственны всякому обществу в той или иной пропорции, в тех или иных формах, соответствующих условиям данного общества. Упомянутое разделение черт психологии и психологических типов не абсолютно. Это — типичный пример научного упрощения. В реальности грани между рассматриваемыми явлениями неопределенны и подвижны. Человек в одних ситуациях может проявлять одни черты, в других — другие. И типы эти различаются только по отношению к определенным видам действий и условий. Но такое разделение правомерно и даже обязательно как шаг в понимании интересующего нас феномена нашего общества.
Хотя эти явления общечеловеческие, лишь в определенных социальных условиях различия между ними оказываются жизненно важными, лишь в определенных условиях они становятся социальными качествами социальных индивидов и социальными типами, обозначаемыми терминами «индивидуализм», «коллективизм», «индивидуалист», «коллективист». Условия эта — скопления больших масс людей, в которых жизнь и судьба людей существенным образом зависят от самого того факта, что люди вынуждены жить в данном их скоплении. Ниже я опишу эти явления уже в их развитых и очевидных формах, в каких их можно заметить в современном обществе.
С поведенческой точки зрения индивидуалист предпочитает действовать в одиночку, независимо от других людей. Стремится к деятельности такого рода, где это возможно в большей мере. Если действует в коллективе, стремится занять обособленное положение или выполнять функции, по возможности независимые от других. Не следует это смешивать со стремлением к привилегированному положению. Иногда тут есть совпадение. Но не всегда. Индивидуалист готов поступиться привилегиями и выполнять более тяжелую и менее доходную деятельность, если она дает ему какую-то независимость от деятельности других людей. Я имею в виду само осуществление деятельности и ее продукты, а не служебное положение или социальные позиции. Индивидуалист не избегает привилегий и даже может стремиться к ним, если с привилегиями связана независимость его поведения, деятельности. Коллективист же предпочитает действовать в группе, в контакте с другими людьми, делающими с ним одно, единое дело. Стремится к деятельности такого рода, где это возможно в большей мере. Если действует в одиночку, стремится свое дело представить как частичку общего. Индивидуалист избегает сборищ, стремится выделиться из толпы. Будучи вынужден быть в группе или в толпе, стремится сохранять самостоятельную линию поведения. Коллективист стремится к сборищам, стремится примкнуть к группам, кастам, партиям, толпе. В массе людей ведет себя по законам массы, не выделяясь из нее. Не следует это смешивать с такими явлениями, как стремление к карьере или отсутствие такового, стремление к лидерству или отсутствие такового. Коллективист может стремиться к лидерству, к карьере, к привилегиям, к возвышению над толпой. Но — в массе людей, через коллектив, в коллективе, в толпе и с толпой. Коллективист даже более склонен к возвышению над окружающими, к лидерству, к карьере, чем индивидуалист. Для коллективиста это — его поведение и роль в толпе, в коллективе. Для индивидуалиста же — лишь средство отделиться от коллектива. Индивидуалист стремится пробиваться в жизни за счет индивидуальных способностей и личного труда, то есть лично. Коллективист же пробивается вместе с коллективом, за счет коллектива, за счет своей роли в коллективе. Если индивидуалист волею обстоятельств имеет предметом своей деятельности других людей, он и в этом случае главным орудием своей деятельности считает свои таланты руководителя и свой личный труд.
С психологической точки зрения индивидуализм и коллективизм не следует смешивать с эгоизмом, эгоцентризмом, альтруизмом, мизантропией, общительностью, замкнутостью и прочими качествами того же рода. Коллективист может быть эгоистом и эгоцентристом, ненавидеть людей, быть замкнутым. Индивидуалист может быть общительным, может любить людей, может избегать привлечения к себе внимания. Коллективист может быть шкурником, может предавать свой коллектив за свои мелкие выгоды. Он не обязательно ставит интересы коллектива выше своих личных. Индивидуалист может быть преданным коллективу, может жертвовать своими интересами ради коллектива. Дело тут совсем не в этом. Индивидуалист психологически самодостаточен. Он ощущает себя как целостную и суверенную личность. Он обладает некоей психологической оболочкой, охраняющей его психику от некоего растекания и предохраняющей ее от посторонних вторжений, — личностной оболочкой. Коллективист же ощущает себя личностью лишь в качестве частички более сложного целого — коллектива. Никакой личностной оболочки он не имеет. Потому он склонен вторгаться в души других людей и допускает других в свою собственную. Наша советская интимность, переходящая обычно в хамство и пошлость в отношениях между людьми, есть характерное проявление коллективистской психологии. Индивидуалист предпочитает держаться от людей на некоторой дистанции, протестует против вторжения других людей в тайники своей души. Индивидуалист склонен к своим собственным, независимым от других мнениям, вкусам, суждениям. Коллективист склонен принимать навязываемые ему другими мнения, вкусы, оценки. Коллективист психологически есть лишь частичка личности-коллектива, индивидуалист же содержит в себе все потенции целого коллектива.
С идеологической точки зрения индивидуалист воспринимает себя как некую суверенную державу, как существо, имеющее самодовлеющую ценность, и автономное. И в других людях индивидуалист признает такие же суверенные существа. И даже к коллективу, в котором вынужден вращаться индивидуалист, он относится как к равноправному существу. Он отвергает принцип «Интересы коллектива выше интересов личности». Он принимает принцип «Интересы членов коллектива по отдельности и коллектива в целом равноценны». Коллективист же воспринимает себя как часть или функцию суверенного целого — коллектива, принимает принцип «Интересы коллектива выше интересов личности», фактически истолковывая его как принцип «Мои интересы в качестве члена коллектива (то есть совпадающие с интересами коллектива как целого) выше интересов тех членов коллектива, которые идут вразрез с ними». На практике принцип коллективизма реализуется в формуле «Все мы дерьмо», а принцип индивидуализма — в формуле «Все мы боги». Индивидуализм есть самая высокая оценка личностного начала в обществе, коллективизм — самая низкая. Они, подчеркиваю, различаются не по отношению к коллективному началу в обществе, а исключительно к личностному. Индивидуализм не означает недооценку коллективного начала, а коллективизм — переоценку его. Спор между ними идет в отношении к человеку, а не к коллективу. Для коллективизма ссылки на важность коллективного начала в обществе есть лишь аргумент в споре и материал для самооправдания. Для индивидуалиста человеческое общество есть объединение полноценных и суверенных «я», а для коллективиста лишь само объединение есть «я», лишь «мы» есть «я».
Одним из путей реализации принципов индивидуализма является общество с гражданскими свободами и с правами личности. Разумеется, этот путь не абсолютен, не идеален, не безупречен. Но все же индивидуалист имеет больше шансов появиться и уцелеть в этом обществе, чем в другом. Классическим воплощением принципов коллективизма является коммунистический тип общества. Так называемое буржуазное общество не есть общество, в котором господствует индивидуализм. Просто в этом обществе процент индивидуалистов несколько выше, чем в обществе коммунистическом (но еще вопрос, выше ли он, чем в обществе феодальном), индивидуалисты здесь имеют больше шансов уцелеть и преуспеть, влияние их на жизнь общества в целом заметнее.
Коллективизм как способ поведения, как форма психологии и как форма идеологии делает индивида более приспособленным к сложным условиям современного общества, чем индивидуализм. Коллективист гибче, подвижнее, изворотливее, чем индивидуалист. А когда речь идет об обществе коммунистическом или об островках коммунизма в других обществах, то коллективизм оказывается максимально адекватным самим основам общества. В коммунистическом обществе каждый социально активный индивид прикреплен к некоторому первичному коллективу, через который он отдает обществу свои силы и способности и получает соответствующую его социальной позиции долю продукта, от которого существенным образом зависит его судьба. Поэтому общество специально культивирует здесь коллективистов. Даже индивиды, которые в иных условиях могли бы стать индивидуалистами в силу природных задатков, подгоняются здесь под общую норму, подобно тому, как прирожденные левши принуждаются быть правшами.
Наше общество прилагает все силы к тому, чтобы индивидуалисты не появлялись. Но они все-таки появляются. Общего объяснения этому феномену нет. Они появляются как-то вдруг, вроде бы совершенно неожиданно. Как порой появляется отдельный длинный волос на видном месте, которое вы тщательно бреете каждый день и разглядываете на свету. Бреете, разглядываете, как бы чего не осталось несбритым, и все-таки однажды вдруг замечаете этот чудом уцелевший волосок. Так и с индивидуалистами в обществе. Обнаружив несбритый волосок, вы стараетесь сбрить его, а если это не удается, вырываете его с корнем. Точно так же поступает и общество с индивидом, который чудом избежал превращения в коллективиста и вырос в индивидуалиста. Коллективу жить с таким исключением из общего правила еще более неудобно, чем гладко выбритому человеку появляться в приличном обществе с тем самым волоском, нагло торчащим на видном месте.
Индивидуалист все же отличается от того раздражающего вас отдельного волоска на выбритой физиономии хотя бы тем, что играет и некоторую положительную роль. Он самим своим существованием напоминает нам о том, что мы все-таки в какой-то мере суть потенциальные «я», лишь трансформирующие это свое «я» в угоду другим «я», выступающим в качестве полномочных представителей воображаемого «мы». В обществе постоянно сохраняются виды деятельности, с которыми хорошо справляются лишь индивидуалисты. Это главным образом суть виды творческой деятельности, в которых коллектив в принципе или фактически в данных обстоятельствах не способен заменить отдельного человека, в которых коллектив не имеет никаких преимуществ перед индивидом. Так, МНС был способен создать выдающийся идеологический текст, который не могут создать десятки тысяч идеологических работников совместно. Но индивидуалист играет сваю положительную роль так, что становится опасным для нормальной жизни общества. Он самим фактом своего существования дает понять людям, что им за потерю их «я» заплатили слишком дешево, что они на самом деле отреклись от него не во имя возвышенного «мы», а во имя корыстных интересов таких же ничтожеств, как и они сами. Он играет роль, подобную роли правильного зеркала в обществе уродов, которые по идее должны были бы быть красавцами, что вызывает злобу и отравляет существование. Он опасен не тем, что раскрывает тайны бытия и зовет к преобразованиям, а тем, что существует вопреки всему и несмотря ни на что, существует, хотя не должен существовать. Выполнение же упомянутых видов деятельности создает угрозу возвышения индивида над прочими смертными не по законам данного общества, а вопреки им, что создает соблазнительные образцы. Он есть угроза порчи самого вещества общества, то есть человеческого материала, образующего это общество.
Исчерпывающим образом проблему индивидуализма решил Митрофан Лукич, о коем я уже упоминал в предостережении. Увидев МНС, медленно бредущего по коридору от большой лестничной площадки в сторону малой и не обращающего на него (на самого Митрофана Лукича!) ни малейшего внимания, Митрофан Лукич оторопел от изумления и вымолвил только одну короткую, но чрезвычайно глубокую по мысли фразу: «А по-че-му?!» Мне, как бывшему солдату, было совершенно ясно, что именно хотел сказать этим Митрофан Лукич: он хотел сказать то же самое, что сказал бы в свое время маршал Буденный, увидев в кавалерийском полку, гарцующем по Красной площади мимо Мавзолея, человечка в драных джинсах, с длинными, давно не мытыми волосами, с клочковатой бородой и книжкой на не понятном никому языке вместо шашки. Можете себе представить, что сказал бы по сему поводу упомянутый маршал?! Кстати, именно эта, исполненная глубокого смысла фраза Митрофана Лукича, а не доносы стукачей о разговорчиках на малой площадке и не высшие соображения на Лубянке и Старой площади, вынесла окончательный, не подлежащий обжалованию приговор МНС. Она подвела итог всему. Ею и можно было бы закончить книгу. Это было бы вполне в духе лучших традиций мировой литературы — ставить вечные проблемы и тем самым будить сознание передовой части человечества. Но все же хочется в нарушение традиций извлечь и какие-то позитивные уроки из сказанного. Я знаю, что такое извлечение уроков есть наиболее занудная часть человеческого бытия, и потому не буду утруждать читателя длинными назиданиями. Ограничусь лишь одним, который мне импонирует больше всех:
Первейший жизненный урок
Постиг я, будучи еще солдатом в обреченной роте:
Когда не в ногу с прочими идешь
И вопреки всему наивно ждешь,
А вдруг из этого какой-то выйдет прок,
Иди напротив.
Москва, 1978 —Мюнхен, 1979
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.com
Оставить отзыв о книге
Все книги автора
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 182; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!