Ложь и вымысел о смерти Сталина



 

Ложь, правда, не столь дикую, можно встретить у многих авторов. Объяви Волкогонов[197], что он пишет художественное произведение, – претензий не возникало бы. В жанре художественной прозы позволителен любой вымысел, даже с участием реально существовавших исторических персонажей, в уста которых можно вложить всё, что заблагорассудится сочинителю. Примеров множество. Роман Виктора Левашова «Убийство Михоэлса» начинается допросом Сталина. Генеральным секретарём ЦК КПСС является Берия, которому Сталин пишет из тюрьмы слёзные письма.

Но если автор, начальник Института военной истории, презентует научный труд и претендует на историческую достоверность, то откуда взялись красочные диалоги участников ночного застолья? Никто из участников последнего ужина (Хрущёв, Маленков, Булганин и Берия) их не публиковал, в частных беседах не обмолвился и интервью Волкогонову не давал.

Остаётся предположить, что Волкогонов установил на сталинской даче подслушивающие устройства, благодаря чему читатели получили возможность насладиться секретными разговорами, происходившими в кабинете вождя:

 

«Долго говорил Берия. Он чувствовал, что отношение Сталина к нему незаметно изменилось; «вождь», будучи ещё более хитрым человеком, чем он, кажется, заподозрил в нелояльности своего заплечных дел мастера. Потому Берия сегодня старался вовсю.

– Рюмин неопровержимо доказал, что вся эта братия – Вовси, Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер, Егоров, Василенко, Шерешевский и другие – давно уже потихоньку сокращает жизнь высшему руководящему составу. Жданов, Димитров, Щербаков – список жертв мы сейчас уточняем – дело рук этой банды. Электрокардиограмму Жданова, например, просто подменили. Скрыли имевшийся у него инфаркт, позволили ходить, работать и быстро довели до ручки… А самое главное – это всё агентура еврейской буржуазно-националистической организации “Джойнт”. Нити тянутся глубоко: к партийным, военным работникам. Большинство обвиняемых признались»[198].

 

Прервёмся – читать Волкогонова невозможно. Представьте себе театр, только не театр абсурда, от которого заранее можно ожидать неких фокусов, а обычный драматический театр, в котором в роли Ленина появляется женщина в пляжном костюме и, пританцовывая, картавым голосом произносит монолог о необходимости Брестского мира. Часть зрителей начнёт хохотать, другая – возмущённо покинет зал (допускаю скандал), а наиболее терпеливая, пытающаяся постичь авторский замысел, вежливо возразит: «Не верю!»

Аналогичная реакция возникает при описании «последней ночи». Не мог Берия, докладывая Сталину, пустословить и повторять публикацию журнала «Крокодил». Или воспроизводить то, что было известно ещё с августа 1948 года, о несогласии заведующей отделом функциональной диагностики Тимашук с диагнозом, поставленным Жданову. В длинном монологе, приписываемом Берии, нет ничего нового. Любой руководитель, которому «втирают» нафталинные новости, немедленно прервал бы докладчика: «Говорите по существу. Не повторяйте новости четырёхлетней давности».

Читатель лишён подобной возможности. Единственное, что он может, – закрыть книгу, когда почувствует, что его держат за дурачка. Допускаю, что сваленная в кучу информация интересна тем, кто впервые прикоснулся к данной тематике. Но не имеет права лгать директор Института военной истории, «забыв», что по приказу Сталина в ноябре 1952 года Рюмин был с позором уволен из органов госбезопасности и возвращён на скромную должность бухгалтера, которую занимал до начала работы в органах. Не мог Берия, докладывая Сталину в феврале 1953 года, ссылаться на бухгалтера Рюмина. Не мог он сообщать Сталину уже известные тому результаты допросов. Сталин лично звонил Игнатьеву, интересуясь следствием по «делу врачей» (утверждает очевидец Хрущёв), и Игнатьев лично рапортовал Сталину. В посредничестве Берии, куратора военно-промышленного комплекса, он не нуждался.

Впрочем, если считать творчество Волкогонова художественным произведением, свободным от необходимости следовать исторической правде и рассчитанным на неосведомлённого читателя, то читается увлекательно:

 

«В тот последний вечер Сталин два-три раза интересовался ходом следствия. Наконец спросил ещё раз чрезмерно услужливого в последнее время Берию:

– А как Виноградов?

– Этот профессор кроме своей неблагонадежности имеет длинный язык. У себя в клинике стал делиться с одним врачом, что-де у товарища Сталина уже было несколько опасных гипертонических приступов.

– Ладно, – оборвал Сталин. – Что вы думаете делать дальше? Врачи сознались? Игнатьеву скажите: если не добьётся полного признания врачей, то мы его укоротим на величину головы.

– Сознаются. С помощью Тимашук, других патриотов завершаем расследование и будем просить Вас разрешить провести публичный процесс.

– Готовьте, – бросил Сталин и перешёл к другим делам»[199].

 

Приходится позавидовать историку Волкогонову, окружившему Сталина подслушивающими устройствами…

Доктор исторических наук Илизаров, работавший в комиссии Волкогонова «по передаче архивов КПСС и КГБ СССР в государственные архивы РФ», писал, что «генерал легко лавировал между различными мнениями», согласившись с сомнительной системой «избранных» и «доверенных» авторов, которые вольно трактовали документы, закрытые для широкой публики[200].

В такой атмосфере возможно появление любой «утки».

В газету «Аргументы и факты» от 6 декабря 2002 года залетела фантастическая версия Николая Добрюхи: «“Хозяин Кремля” умер раньше своей смерти. Самая последняя тайна Сталина», которую позднее он повторил в «Комсомольской правде»: «Вместо Сталина умирал двойник».

По словам Добрюхи, его информатором был Геннадий Коломенцев, бывший сотрудник Главного управления охраны (ГУО). Коломенцев работал в отделе, обеспечивающем питание и обслуживание первых лиц государства. В этой системе он проработал около 38 лет, отвечал за питание всех советских руководителей – от Сталина до Горбачёва и был начальником Особой кухни, обеспечивавшей приёмы, завтраки, обеды и ужины партийной элиты. Коломенцев, в свою очередь, ссылается на Ивана Орлова, коменданта дачи Сталина в Волынском.

Рыбин приводит совершенно противоположные показания Орлова, но для Добрюхи они необязательны. Читатель сверять не будет.

Добрюха пишет: «Рассказ почётного чекиста СССР, полковника КГБ Коломенцева записан на магнитофон, перенесён на бумагу и завизирован им лично». Стало быть, претендует на правду…

Не станем тянуть канитель и водить читателя за нос. Добрюха пересказывает свой разговор с Коломенцевым:

 

«Когда вскрыли дверь, он лежал на полу около тахты, на которой спал. У него тахта была. Он лежал на полу уже мёртвый…

– То есть… вообще мёртвый?

– Мёртвый!

– А все говорят, что несколько дней умирал…

– Не-е-е. Нет-нет, он уже мёртвый был. Всё! Все эти разговоры и газетные сообщения – галиматья. Он уже мёртвый был… Всё!»[201]

 

Как же автор псевдосенсации объясняет то, что согласно официальной версии, Сталин умирал четыре дня? И, вообще, зачем нужна была такая сложная мистификация?

Очень просто, поясняет Добрюха: соратником Сталина нужно было время, чтобы договориться между собой и разделить власть. А роль умирающего Сталина блестяще исполнил двойник, «который Лаврентием Берия был уполномочен играть роль умирающего вождя… И сыграл её, как знает весь мир, так убедительно, что не только давно не видевшая умиравшего отца дочь, но даже и постоянно ухаживавшая за ним сестра-хозяйка Валя Истомина, не говоря уже о врачах, не обнаружили (или сделали вид, что не обнаружили?) подмены… Кстати, не этим ли объясняется и тот факт, что срочно после смерти Сталина его обслуга «отправилась» либо подальше от Москвы, либо вообще на тот свет, как, например, Иван Хрусталёв, якобы последний человек, видевший Сталина живым…»[202]

Любопытно. Хотел бы я видеть дочь, которая не может узнать своего отца. «Давно не видевшая… отца» – а ведь прошло два с половиной месяца с момента их последней встречи на дне рождения отца, но, по мнению Добрюхи, этого срока достаточно, чтобы дочь могла обознаться. Кроме него и редактора бульварной газеты кто ещё в эту чушь поверит?

Лидеры тоталитарных государств окружены множеством легенд. Их личная жизнь окутана тайной. По слухам, у них имеются двойники, и на публике, по слухам, естественно, порой появляется не сам правитель, а его двойник, готовый пожертвовать собой в момент покушения.

Любой тоталитарный режим отделён от внешнего мира «железным занавесом», аналогом Великой Китайской стены, внутри которой правитель превращается в полубога. «Небожитель» не может болеть ангиной, страдать от запоров и умереть от инфаркта. Ему не дано, как простому смертному, почить естественной смертью, он вечен, а если ему суждено погибнуть, то как Самсону, преданному Далилой, или как Цезарю от руки Брута.

Легенд о двойниках Сталина, Гитлера, Саддама Хусейна не счесть – тема соблазнительная. Видел ли кто-нибудь хотя бы одного из них? Никто из соратников Сталина, близко общавшихся с ним и бывавшим в семейном кругу, ни дочь, ни сын, ни охранники, никто из внуков Сталина не писал и не говорил о существовании двойников. Не беда! Жадные до сенсаций таблоиды подхватили добрюхинскую «утку», и она полетела по провинциальным газетам и всеядному Интернету.

Не сомневаюсь, со временем мы дождёмся очередного «первооткрывателя истории», который сообщит, что после изучения истории болезни Сталина и вновь раскрывшихся обстоятельств выяснилось, что Сталин умер от СПИДа, который в 1953 году нельзя было диагностировать. Или от «птичьего гриппа». Птица была инфицирована в Израиле и по дипломатическим каналам завезена в Москву. Внешние враги задействовали посольство США. Дальнейшее было делом рук местной агентуры. На выбор предлагаю будущим добрюхиным фамилию диверсанта, который привёз отравленную птицу на сталинскую дачу: Берия, Каганович, Хрущёв.

Впрочем, вы ещё не забыли название этой главы: «Ложь и вымысел о смерти Сталина»?

Слухи и сплетни, в том числе намерено распространяемые, – особая форма лжи.

11 марта 1967 года нью-йоркская газета «Новое русское слово» опубликовала статью «Дочь Иосифа Сталина Светлана просит убежища в Соед. Штатах». В ней наряду с сенсационной новостью о желании дочери Сталина перебраться на Запад, с предположением, что оно связано с насильственной гибелью её отца (на тот момент информация о политической жизни в СССР была скупой, и западные журналисты зачастую питались слухами), сообщалось невероятное:

 

«Чем вызвано решение Светланы Сталиной не возвращаться в Советский Союз, конечно, ещё не известно, хотя можно с уверенностью предположить, что после смерти – или убийства – Сталина её жизнь не была лёгкой. Её единственный оставшийся после войны в живых брат Василий исчез, и, по слухам (выделено мной. – Р. Г.), умер в концентрационном лагере. Другой её брат – Яков – погиб в немецком плену. Светлана, которой сейчас 41 год, вышла замуж во время Второй мировой войны, но что произошло с её мужем неизвестно. От него у неё двое детей. Вторично она вышла замуж в 1951 году за Михаила Кагановича – сына ближайшего сотрудника Сталина Лазаря Кагановича. Судьба её второго мужа тоже неизвестна. Есть предположение, что Светлана Сталина решила бежать на Запад, чтобы разоблачить убийц своего отца – если он был убит. Это предположение не является невероятным, но только будущее покажет, что могла знать тогда ещё молодая женщина о сложной обстановке в Кремлёвском дворце».

 

Вот какой была информационная пропасть между Западом и Востоком! Впрочем, и в СССР, внутри закрытого общества, в то время о семье Сталина почти ничего не известно. Советская пресса молчит. Западные журналисты вынуждены кормиться сплетнями. Через 14 лет после смерти «отца народов» информация о семье Сталина преподносится читателю с осторожными примечаниями: «по слухам», «есть предположение».

Но могу допустить, что в будущем некий историк, обнаружив в нью-йоркской газете эту статью, сообщит, что Василий умер в концентрационном лагере, а Светлана родила в первом браке двоих детей, и судьба её первого мужа неизвестна, но зато её второй муж – сын Кагановича Михаил. И бежала Светлана на Запад с одной лишь целью – разоблачить убийц своего отца. И, возможно, найдётся читатель, который поверит этому. А почему бы и не поверить? Ведь приведена ссылка на солидные издания – «New York Times», «Новое русское слово» и т. д. – как можно не верить им? Не ловить же затем каждого читателя за фалду и пояснять, что это чушь, возведённая в куб: у Лазаря Моисеевича был лишь один ребёнок – дочь, а второй муж Светланы – сын Жданова, от которого она родила дочь, и т. д. И что западные издания, перепечатывая информацию, не были уверены в её достоверности и сопровождали публикацию соответствующими примечаниями.

Однако на какое-то время провокация удалась: покатился слух, обрастая несуществующими подробностями, в котором единственное, что правдиво, – известие о гибели Яши в немецком плену. Рассказ об операции КГБ по дискредитации Светланы Аллилуевой не вписывается в формат нынешней книги, и если кого-то интересуют подробности, то они в книге автора «Светлана Аллилуева. Пять жизней» – глава «Виктор Луи – клеветник из России». Через Виктора Луи, кстати, мечтая о славе, Сергей Хрущёв передал на Запад мемуары отца.

 

Личное

 

Моё детство прошло в Одессе, на Маразлиевской, 5, в чудном неповторимом городе, о котором я писал в книге «Боря, выйди с моря»:

«Если бы Паустовский не написал «Время больших ожиданий» и не обозначил его двадцатыми годами, то я рискнул бы каждое последующее десятилетие Одессы также называть этим звучным именем. И если в тридцатых по очереди ждали хлеба, ареста и «Весёлых ребят», в сороковых – победы, хлеба, ареста и «Тарзана», а в пятидесятых – ареста, освобождения и СВОБОДЫ, радуясь ей, как в известном анекдоте о еврее, впустившем и выпустившем, по совету ребе, из своей квартиры козла, то в шестидесятых – точнее, на заре их – в Одессе ждали квартиры, футбола и коммунизма».

На противоположной стороне Маразлиевской, 5, в угловом доме в начале XIX века находились почтовая станция и постоялый двор – место первой одесской ночёвки Пушкина. На другом конце улицы, в доме, окнами выглядывающем на море, жил Куприн. Тихая Маразлиевская, до революции называвшаяся улицей одесских банкиров, в сталинское время приобрела печальную славу.

Маразлиевская, 40. Пятиэтажное здание НКВД. Валентин Катаев в повести «Уже написан Вертер» рассказывает, как приговорённые к расстрелу четверо мужчин и женщина раздеваются догола, аккуратно складывают одежду – изобретение расчётливых убийц, взятое на вооружение гитлеровцами, – и безропотно входят в расположенный внутри здания гараж из тёмного кирпича. Гремят выстрелы.

В октябре 41-го здание одесского НКВД было взорвано. Принесло ли исчезновение зловещего дома успокоение обитателям Маразлиевской, 5? Оскалившиеся головы двух бронзовых львов, охраняющие фасад помпезного здания, в октябре 41-го со своей задачей не справились. Первая семья отца, мои брат и сестра, осенью 41-го ушли из Маразлиевской, 5 в небытие.

…После войны на бронзовых львов уже никто не надеялся – оборонительный рубеж создавался в квартирах. Моё счастливое детство оберегали две фарфоровые тарелочки с портретами Ленина и Сталина, висевшие на стене, над детской кроваткой. Сталин был в форме генералиссимуса, выглядел привлекательно и, как положено полубогу, располагался повыше. Из ясельных воспоминаний, которых почти не осталось, я безошибочно распознавал вождей мирового пролетариата и на мамин вопрос: «А где Сталин?» чётко указывал на тарелочку, на которой сверкал золотистыми погонами усатый генералиссимус.

…Двоюродный брат мамы, журналист «Красной Звезды», был репрессирован в 37-м – исчез бесследно.

Мой отец, старший контрольный мастер и по совместительству парторг механического цеха завода «Кинап», в 1952-м был снят с должности и переведен на низкооплачиваемую работу, кладовщиком. На большее он, с перебитой разрывной пулей правой рукой – ранение получено было под Сталинградом 21 января 1943 года при прорыве немецкой обороны – рассчитывать не мог.

Его неприятности начались на второй день после совещания в райкоме партии, на котором в его присутствии секретарь райкома обвинил директора завода в том, что на заводе «он развёл синагогу». От отца отвернулись друзья – он ждал ареста. Когда я подрос, нашёл спрятанную на шкафу отписку из канцелярии Ворошилова[203] (в те годы полстраны в поисках справедливости писали слёзные письма председателю Президиума Верховного Совета СССР). За точность слов не ручаюсь, передаю смысл: «Проведенная проверка нарушений в вашем деле не обнаружила».

Военный билет отца, который я вывез в США, исчеркан номерами расформированных рот и полков (в отступлениях 41-го и 42-го пехота «испепелялась») – и ни одной боевой награды, о которых мечтал я, хотя бы скромной медали «За оборону Сталинграда» или «За победу над Германией». Мальчишкой я просил его пойти в военкомат и получить полагающиеся ему медали, втайне надеясь, что их может быть больше. Он отвечал: «Зачем? Чтобы в газете написали: “Ещё один солдат пришёл за наградами?”»

Моей матери с наградами повезло больше – она награждена медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны».

В 37-м она закончила литературный факультет еврейского сектора Одесского учительского института, была знакома с литераторами и поэтами, входившими в руководство ЕАК и расстрелянными в 1952-м. Выпуск 1937 года оказался последним. Арестовали почти весь профессорско-преподавательский состав. Когда пришли арестовывать маму, её не застали – она уехала учительствовать в Днепропетровскую область. Конфисковали все книги, конспекты, научную работу (мама ездила по местечкам, собирала фольклор). Во второй раз энкавэдэшники не пришли. Возможно, следователей завалила текучка, а, возможно, они сами попали под жернова Большого террора. Благодаря их забывчивости смогла появиться эта книга, посвящённая её правнукам, Маечке, Лорочке и Антошеньке, родившимся в США.

 

 

Часть II


Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 231; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!