Смерть Сталина. День рождения дочери
Последний раз Светлана навестила отца 21 декабря, в день его 73-летия.
Они не виделись полтора месяца – напомним, Светлана приезжала к отцу 8 ноября, в годовщину смерти матери. Светлане бросилось в глаза, что отец разительно изменился, плохо выглядит. Она обратила внимание на красный цвет лица, хотя обычно он был всегда бледен, – один из признаков повышенного давления. Сталин бросил курить, хотя курил не менее пятидесяти лет, и занялся самолечением – маниакальная подозрительность привела к тому, что он уже никому не доверял и искренне верил в бред о врачах-вредителях, который сам же и запустил в тридцатых годах, обвинив известных врачей в убийстве Горького и Куйбышева. Новое «дело врачей», закрученное им в 1952-м, вернулось к нему бумерангом, и он сам себя убивал, арестовав своих лечащих врачей и отказавшись от помощи других медиков.
21 декабря Василий также приехал поздравить отца, но уже успел накачаться водкой, и Сталин приказал ему немедленно покинуть дачу. Такое в последнее время случалось неоднократно. 7 июля после воздушного парада в честь Дня Военно-Воздушного Флота Василий пьяным явился на банкет, на котором присутствовали все члены Политбюро. Сталин выгнал его, а на следующий день снял с должности командующего авиацией Московского военного округа. Официально отставку Василия представили как перевод на учёбу в Академию Генерального штаба. Естественно, вступительных экзаменов он не сдавал – был зачислен слушателем авиационного факультета, но на занятиях ни разу не появился… Запил.
|
|
|
…28 февраля 1953 года, в день 27-летия, Светлане было одиноко и грустно. Отец её не поздравил. Похоже, в семье Сталина не было принято совместно отмечать семейные праздники, каждый жил сам по себе. О брате она не упоминает: дружны они никогда не были.
Начиная с обеда, она безуспешно пыталась дозвониться отцу. Дежурный офицер отвечал, что отец отдыхает (мы-то знаем, как и с кем отдыхал вождь), а Светлана, у которой возникло странное предчувствие, изнемогала и рыдала от бессилия. Тем временем на кунцевской даче продолжалось весёлое застолье, но ни хозяин стола, ни Хрущёв и Берия, по-отечески относившиеся к Светлане и ей симпатизирующие, не провозгласили тосты за именинницу, за дочь Сталина и за её Великого отца. Все знали об их конфликте, который начался именно в этот день, когда она целовалась с Каплером, и продолжился из-за брака с Гришей Морозовым.
Через 55 лет, в одном из последних своих интервью, со слезами, накатившимися на глаза, она вспоминала тот день и говорила о возникшем тягостном предчувствии. Светлана знала, что была единственным человеком, которого Сталин любил, и даже через полвека ей казалось, что отец в тот день мысленно звал ее к себе…
|
|
|
В понедельник 2 марта она пошла на занятия. (Окончив истфак, Светлана поступила в аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС и писала кандидатскую диссертацию по русской литературе. ) Там её разыскали на уроке французского языка и передали, что Маленков просит её приехать на Ближнюю дачу.
Светлана встревожилась. Впервые не отец, а кто-то иной приглашал её к нему. Приглашение от имени Маленкова означало, что наследники уже распределили портфели и верховная власть в стране вершилась от имени Маленкова .
Когда машина въехала на дачу, на дорожке возле дома её встретили Хрущёв и Булганин. Лица обоих были заплаканы. «Идём в дом, – скорбным голосом сказали они и взяли её под руки, – там Берия и Маленков тебе всё расскажут». Но Светлана и так уже всё поняла.
…Она сидела у постели умирающего отца, с которым добивалась встречи в день своего рождения, оказавшимся для него последним, вспоминала свою первую любовь и тот роковой для Каплера день рождения, с которого начался конфликт с отцом:
«И пришло снова 3-е марта, через десять лет после того дня, когда отец вошёл, разъярённый, в мою комнату и ударил меня по щекам. И вот я сижу у его постели, и он умирает. Я сижу, смотрю на суету врачей вокруг, и думаю о разном… И о Люсе думаю, ведь десять лет как он был арестован. Какова его судьба? Что с ним сейчас?»[169]
|
|
|
Начиналась новая эпоха. Не все это поняли – за 35 лет, прошедшие после октябрьского переворота, страна разительно изменилась. Дореволюционная многопартийная система, альтернативные выборы в Государственную думу, суд присяжных, свобода слова, печати, митингов и собраний – обо всём этом уже успели забыть. Продолжать следовать прежним курсом страна уже не могла: она задыхалась от непрекращающихся репрессий, затронувших абсолютно все слои населения. Но руководство партии не было готово к решительному повороту, к новому курсу, отличному на сто восемьдесят, девяносто или хотя бы на сорок пять градусов. Исключение составлял Берия, за что и поплатился через четыре месяца.
Царившую в эти дни скорбь – кроме Берии, все члены Политбюро искренне горевали и плакали – нарушали лишь пьяные крики Василия Сталина.
32-летний генерал-лейтенант, барин, живший под девизом «Как хочу, так и будет», для которого с детства не существовало авторитетов (кроме отца, которого он боялся), не воспользовался выпавшими ему привилегиями. Учился он плохо, школу едва закончил, его образовательный потолок – даже не техникум, а полуторагодичная авиашкола. Он не завоевал авторитета в партии и не стал продолжателем политической династии. А ведь отец проталкивал сына во власть, и не веди отпрыск запойную жизнь, к 1952 году мог быть уже членом Политбюро, министром обороны и официальным преемником…
|
|
|
Ему светило блестящее будущее. Какое? Не станем фантазировать о несостоявшемся будущем молодого генерал-лейтенанта, в 24 года назначенного командиром истребительной авиадивизии, непонятно за какие заслуги награждённого двумя орденами Красного Знамени, орденами Суворова II степени и Александра Невского. На его боевом счету за годы войны оказалось 26 боевых вылетов и два лично сбитых самолёта противника, чему в стране, славящейся приписками, «свежо предание, а верится с трудом». Свою жизнь сын «отца народов» сгубил водкой. А не имеющие высокого родства трижды Герои Советского Союза Покрышкин и Кожедуб к генеральским погонам шли долго. Они надели их после смерти Сталина, а войну закончили скромненько, полковником и майором…
* * *
Прощание со Сталиным вылилось во всенародное горе. Лишь немногие торжествовали, и среди них Лаврентий Берия.
– Хрусталёв, машину! – этот запомнившийся Светлане ликующий возглас Берии, прозвучавший, когда присутствующим на Ближней даче стало ясно, что Сталин умер, повторили из её мемуаров все, кто писал о похоронах Сталина, найдя в радостном выкрике доказательство преднамеренного убийства. Но не было ли это лишь «шкурной радостью» от мысли, что «мингрельское дело» завершено и теперь можно на девяносто градусов развернуть курс корабля?
Все члены Политбюро знали (об этом говорил Микоян на июльском пленуме 1953 года), что существовал план Сталина по устранению Берии. Естественно, тот радовался, узнав о смертельной болезни своего будущего палача. Ему было невдомёк, что в расстрельном списке Хрущёва он тоже значился первым. Маленков, близкий друг Берии, предав его, продлил пребывание в Кремле на четыре года (подробней – в Приложении), чтобы затем вместе с Молотовым и Кагановичем отправиться в политическое небытие.
О поведении Светланы в дни всенародной скорби написал Серго Берия. Он узнал об инсульте 2 марта, когда пришёл домой на обед:
«Обычно в это время приезжал и отец, но в тот день его не было. Мама сидела заплаканная и сразу же сказала мне, что у Иосифа Виссарионовича удар и, по всей вероятности, он не выживет.
– Ну а ты-то чего плачешь? – спросил. – Помнишь ведь, что отец говорил… – Речь шла о том, что готовил нам Сталин. Мама, разумеется, обо всём знала – отец действительно предупреждал нас о том, что может случиться.
– Знаешь, – ответила, – я всё понимаю, но мне его всё равно жаль – он ведь очень одинокий человек.
Я сел обедать, а мама поехала к Светлане»[170].
Далее Серго Берия пишет, по-видимому, ссылаясь на маму, Нину Теймуразовну: «Известно, скажем, что Светлана у кровати Сталина чуть ли не сутками сидела. Мы же знали, что она находилась дома и была совершенно спокойной. Я не хочу сказать, что она не любила отца, но это была отнюдь не та безумная любовь, о которой столько написано…»
Частично это близко к истине, если вспомнить по «Письмам к другу», что, сидя у постели умирающего отца, она думала о Каплере. Но это лишь часть правды. Через 16 лет, осмысливая свою жизнь, Светлана писала в книге «Только один год», что ей было больно и страшно все три дня, проведенные у постели умиравшего отца. Но она чувствовала и знала, что вслед за его смертью наступит освобождение, которое будет освобождением и для неё самой. Страшное признание – не у каждого кремлёвского чада нашлось мужество его сделать…
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 286; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!