Всё переплелось в ночь на 1 марта 1953 года: гипертонический криз, антисемитизм, усилившийся из-за конфликта с дочерью и приведший к «делу врачей», и её день рождения.
Думы о семейном конфликте, начавшемся десять лет назад именно в этот день, малопонятная месть отца, не пожелавшего не только поздравить дочь с днём рождения, но даже ответить на её многочисленные звонки, спровоцировали нарушение кровоснабжения мозга – кровеносные сосуды не справились с напряжением. (О сложных взаимоотношениях с дочерью, начавшихся с неприятия еврейских женихов Светланы, рассказывается в главе «Об антисемитизме Сталина».)
Предположение, что семейный конфликт стал причиной гипертонического криза, приведшего к смерти Сталина, трудно доказать или опровергнуть. Но зная, как болезненно родители реагируют на поступки детей, влюбляющихся и создающих семью наперекор их желанию, думается, свою лепту Светлана внесла, дважды «неудачно» влюбившись.
Случись инсульт несколькими часами ранее, на людях, возможно, врачи прибыли бы вовремя и смогли бы его спасти. Но мир хаотичен, и многое – результат случайностей и роковых совпадений, так же как Чернобыльская катастрофа и гибель «Титаника». Обыватель в совпадение случайностей не верит и ищет всему логическое объяснение – так в попытках объяснить необъяснимое зародились когда-то верования в богов. Но, к радости одних и горести других, в ночь на 1 марта произошло именно стечение обстоятельств: инсульт свалил Сталина в ночное время, когда он находился один в комнатах, куда в это время суток обслуживающему персоналу вход категорически воспрещён.
|
|
|
Много факторов способствовало инсульту «отца народов». Нельзя сводить всё только к конфликту в семье и говорить только о фрейдистских корнях (автор не противоречит себе). Но, несомненно, «дело Каплера» и первое замужество Светланы повлияли на отношение Сталина к евреям.
Свою первую любовь Светлана защитить не смогла. Сидя у постели умирающего отца, с которым она добивалась встречи в день, оказавшимся для него последним, она вспоминала Каплера, томящегося в тюрьме, и роковой для него десятилетней давности день рождения.
Дважды её любовь была разрушена отцом. Её второй брак с сыном Жданова, заключённый супротив сердца, в угоду отцу, продержался недолго. К гробу отца она пришла с дважды разбитым корытом семейной жизни. Её последующая личная жизнь была исковеркана.
В 1957 году Светлана Сталина отреклась от отцовского наследия и, пытаясь скрыться от его тени, которая, как ей казалось, повсюду её преследует, перешла на фамилию матери. Она дружила с опальным писателем Андреем Синявским и открыто выступила в его защиту (судьба брата Василия Сталина, репрессированного Хрущёвым, была ей известна); две её первые книги, получившие всемирную известность, стали источником вдохновения абсолютно всех историков-сталинистов; её можно считать самым известным диссидентом конца 60-х – начала 70-х, достаточно их прочесть. Написанное дочерью вождя невозможно было отрицать или опровергать, и КГБ пошло по иному пути: её оболгали, создали образ неуравновешенной сексуально распущенной психопатки, и этот образ здравствует до сих пор, – даже когда, казалось бы , завершились «оболганные времена» и каждый может прочесть эти книги и самостоятельно сделать для себя вывод. Российское телевидение и кино, в фильмах, где на экране появляются Светлана Аллилуева или Лаврентий Берия, продолжают эксплуатировать образы, созданные КГБ: сексуально распущенной психопатки и сексуального маньяка, по совместительству кровожадного злодея.
|
|
|
Но прошлое, каким бы оболганным оно ни предстало, изменить невозможно; разве что в кино и книжно-альтернативных историях ради баловства его можно направить в иное русло.
Поздние попытки Светланы примириться с отцом, давно ушедшим в потусторонний мир, метания по религиозным конфессиям, стремление понять отца и даже простить (сама ведь очутилась в аналогичной ситуации, будучи непонятой своими детьми) оказались напрасны и бесполезны. Редко когда семейные ссоры и конфликты завершаются безболезненно…
|
|
|
Загадочный Надирашвили
Человек так устроен, что многие события, современником которых он был, потрясшие мир и трагические для тех, кто оказался в них вовлечён, если его лично они никак не задели, забываются быстро. Много ли москвичей, не заглядывая в Интернет, припомнят дату теракта в московском метро? А когда им назовут 29 марта 2010 года (потому как теракты в метро с многочисленными жертвами случались в разные годы) – мало кто вспомнит, что он (или она) делали в этот день.
Одно событие заслоняет другое, одно переживание сменяется следующим; третья, четвёртая, пятая… любовь затмевает предыдущую, сохраняя в памяти лишь самую первую. Плохо помнится незначительный разговор, быстро оседает в хранилищах памяти, но не стирается – неистовый шторм поднимает со дна океана песчинки. В состоянии стресса события прошлого неожиданно всплывают на поверхность, и тогда давно забытые страницы видятся по-другому. Через призму десятилетий былые времена выглядят иначе.
Нечто подобное произошло со Светланой Аллилуевой. В 1984 году она ненадолго вернулась в Советский Союз. Кто-то из родственников или друзей ознакомил её с книгой Абдурахмана Авторханова «Загадка смерти Сталина: заговор Берия». Версия о заговоре и насильственной смерти отца показалась Светлане неправдоподобной, но напомнила о событиях, ранее показавшихся ей несущественными (они ведь произошли после смерти отца), которые она упустила при написании книг «Двадцать писем другу» и «Только один год».
|
|
|
Загадочная история началась незадолго до смерти отца, но основные события развернулись уже после его смерти. Светлана предала её гласности в 1991 году[172]. Авторханову показалось, что эта версия полностью поддерживает его версию заговора, и в очередном переиздании «Загадки смерти Сталина» он её интерпретировал по-своему. За последующие 20 лет расследований в направлении, указанном Светланой Аллилуевой, проведено не было. Приведенные ею факты остались малоизученными и загадочными. По неизвестной автору причине удивительная история не была продолжена или даже упомянута в фундаментальных исследованиях официально признанных сталинистов Волкогонова, Радзинского, Медведева и Млечина, получивших эксклюзивное право работать в архиве Сталина и черпавших вдохновение из первых двух мемуарных книг Светланы Аллилуевой. Не сговариваясь, они о ней умолчали. Итак, что же Светанка вспомнила через 38 лет после смерти отца?
* * *
Последний разговор Светланы с отцом, одноминутный, в телеграфном стиле, состоялся в январе или феврале 1953 года (точную дату она за давностью лет подзабыла).
Внезапно он позвонил ей и, не задавая вопросов, как она обустроилась в Доме на набережной, куда переехала после второго развода, или о внуках, которые его интересовали постольку поскольку, напрямую спросил: «Это ты передала мне письмо от Надирашвили?»
– Нет, – ответила Светлана. Она давно усвоила железное правило, со школьной скамьи вдалбливаемое отцом: ничьих писем к нему не носить и «почтовым ящиком» не работать.
– Ты знаешь его? – недоверчиво спросил он.
– Нет, папа, я не знаю такого.
– Ладно, – успокоился он и повесил трубку, не дав ей возможности задать вопрос о его самочувствии.
Это был деловой звонок, в котором не было ничего личного. Он запомнился Светлане лишь потому, что оказался последним. Фамилию Надирашвили до того, как ей позвонил отец, она ни разу не слышала. Кто-то подсунул Сталину письмо, которое тот прочёл. (Девять из десяти читателей Авторханова/Волкогонова радостно воскликнут: «Берия»!) Однако, вспоминает Хрущёв, после ареста Поскребышева просматривать почту было некому, и гора писем лежала на столе непрочитанной:
«А сейчас скажу сразу, что как-то в последние недели жизни Сталина мы с Берией проходили мимо двери его столовой, и он показал мне на стол, заваленный горою нераспечатанных красных пакетов. Видно было, что к ним давно никто не притрагивался. «Вот тут, наверное, и твои лежат», – сказал Берия. Уже после смерти Сталина я поинтересовался, как поступали с такими бумагами. Начальник охраны Власик ответил: “У нас был специальный человек, который потом вскрывал их, а то так оставлять неудобно, а мы отсылали содержимое обратно тем, кто присылал”»[173].
Небольшое замечание к воспоминаниям Хрущёва, в которых есть фактологическая неточность. В мае 1952 года генерал Власик был снят с должности начальника охраны Сталина и направлен на Урал заместителем начальника Баженовского исправительно-трудового лагеря МВД СССР. 15 декабря его арестовали по «делу врачей», и хотя вскоре после смерти Сталина врачей амнистировали, Власик остался за решёткой. В январе 1955-го его приговорили к пяти годам ссылки в Красноярск. В декабре 1956-го Власик дождался помилования Постановлением Президиума Верховного Совета СССР (со снятием судимости). Непонятно, когда в таком случае Хрущёв разговаривал с ним о событиях последних недель жизни Сталина. Скорее всего, за давностью лет он ошибся с фамилией и эту информацию ему сообщил Новик Николай Петрович, бывший кратковременно, с июля 1952-го по март 1953-го (потому и не запомнился), последним начальником личной охраны Сталина. Вот ещё один наглядный пример необходимости аккуратно относиться к воспоминаниям очевидцев, грешащих непреднамеренными ошибками с датами и фамилиями…
Фотография Светланы на похоронах отца запечатлела её скорбно стоящей в Колонном зале рядом с бывшим мужем Юрием Ждановым и давним другом генералом Степаном Микояном. Она простояла несколько часов, отказываясь присесть, а мимо шла бесконечная череда людей, желающих проститься с вождём. Когда мимо гроба проходила большая делегация из Грузии, она невольно обратила внимание на высокого грузного человека, одетого, как рабочий, на которого невозможно было не обратить внимания: крупной фигурой он выделялся из толпы прощающихся.
Светлана писала: «Он остановился, задерживая ход других, снял шапку и заплакал, размазывая по лицу слёзы и утирая их этой своей бесформенной шапкой».
История загадочного Надирашвили продолжилась после смерти Сталина. Вот как описывает её Светлана Аллилуева[174]:
«Через день или два раздался звонок у двери моей квартиры в Доме на Набережной. Я открыла дверь и увидела этого самого человека. Он был очень высок и могуч в плечах, в запыленных сапогах, с простым красным обветренным лицом. «Здравствуйте, – сказал он с сильным грузинским акцентом. – Я – Надирашвили.» – «Заходите», – сказала я. Как же не впустить незнакомца, когда я слышала его имя совсем недавно?
Он вошёл, неся в руках большую папку или портфель, туго набитый бумагами. Сел в моей столовой, положил руки на стол и заплакал. «Поздно! Поздно!» – только и сказал он. Я ничего не понимала, слушала.
«Вот здесь – всё! – сказал он, указывая на папку с бумагами. – Я собирал годами, всё собрал. Берия хотел меня убить. В тюрьму меня посадил, сумасшедшим меня объявил. Я убежал. Он не поймает меня – Берия никогда не поймает меня! Где живёт маршал Жуков, можете сказать? Или – Ворошилов?»
Я начала понимать, в чём дело. Значит, Надирашвили писал моему отцу о Берия и кто-то передал письмо. Письмо дошло – было передано – но было ли оно прочитано? Вот к чему относятся горькие слова «Поздно!» Зачем ему нужен Жуков? Ворошилов живёт в Кремле, туда не пройдешь.
«Жуков живёт на улице Грановского, в большом правительственном доме. Квартиру не знаю», – сказала я.
«Я должен увидеть Жукова. Я должен всё ему передать. Я всё собрал об этом человеке. Он меня не поймает».
Он задыхался, должно быть, от усталости и волнения и то и дело начинал опять плакать. Простые грубые люди плачут вот так – как дети. Интеллигенты – никогда».
Он простился и ушёл. Светлана была взволнована его приходом, чувствуя, что вокруг неё плетётся сеть каких-то таинственных событий государственной важности, в которые она оказалась вовлечена. Она не ошиблась. Через день, а может, и в тот же день (дату она не запомнила), в её квартире раздался телефонный звонок. Звонил Берия. Она знала его с детства, в семейном альбоме хранились фотографии, на которых она девочкой сидела на его руках. Светлана хорошо знала его жену Нину Теймуразовну, которая ей симпатизировала, неоднократно бывала у них в доме и даже прилетала в годы войны в эвакуацию в Свердловск, чтобы повидаться с ней и Серго. С Серго Светлана дружила со школьных лет, и многие в их окружении думали, что по окончании Светланой школы семьи Сталина и Берии породнятся. Но никогда, несмотря на давнее знакомство и тёплые родительские отношения, Лаврентий Павлович не звонил ей домой. Это было неожиданно – ко многим неожиданностям, ожидавшим в новой жизни, ей надо было привыкать…
«Он начал очень вежливо, уведомив меня, что «правительство тут кое-что решило для тебя – пенсию и так далее. Если только что тебе нужно, не стесняйся и звони мне, как… – он замялся, ища слово, – как старшему брату!» Я не верила своим ушам. Потом безо всякого перехода он вдруг спросил: «Этот человек – Надирашвили, который был у тебя, где он остановился?»
Мы в СССР всегда предполагали, что телефоны подслушиваются, но это было уже совсем чудом техники! И кто ходит ко мне – тоже, очевидно, было тут же замечено. Я совершенно честно сказала, что не знаю, где остановился Надирашвили. Разговор на этом закончился. Это был мой последний разговор с Берия.
В обоих последних разговорах фигурировал один и тот же человек – таинственный Надирашвили.
Я позвонила к Е. Д. Ворошиловой и спросила, могу ли я видеть её мужа. Она пригласила меня в их квартиру в Кремль. Когда я рассказала Ворошилову о внезапном посещении, он побледнел. «Ты что, – сказал он, – хочешь нажить себе неприятностей? Разве ты не знаешь, что все дела, касающиеся Грузии, твой отец доверял вести именно Берия?» – «Да, – ответила я, – но…»
Тут Ворошилов просто замахал на меня руками. Он был не то сердит, не то страшно напуган, или же и то и другое вместе. Я допила свою чашку чаю и, поблагодарив хозяйку, ушла.
Но, по-видимому, я уже влипла в большие неприятности, потому что в последующие дни меня разыскали в Академии и перепуганный и заинтригованный секретарь партийной организации сказал, что меня срочно вызывают в Комиссию партийного контроля (КПК) к тов. Шкирятову. Причин не объясняли, но секретарь понимал, что произошло нечто чрезвычайное.
В КПК на Старой площади меня повели к М. Ф. Шкирятову, которого я до сих пор видела только лишь за столом у моего отца, и то очень давно. «Ну, как поживаешь, милая?» – спросил довольно дружелюбно Шкирятов. В партийных кругах было хорошо известно, что если Шкирятов обращается к вам «милок» или «милая», значит дела плохи.
«Ну, вот что, милая, садись и пиши, – сказал он, не теряя времени. – Всё пиши. Откуда ты знаешь этого клеветника Надирашвили, почему он к тебе приходит и как ты ему содействовала. Нехорошо, милая, нехорошо. Ты в партии недавно, неопытная. Это мы учтём. Но ты уж расскажи всю правду. Вот бумага, садись вот там». – «Я не знаю, кто такой Надирашвили. Я видела его в Колонном зале и запомнила, а потом уже видела его у моей двери. Не впустить его было бы грубо. И я не знаю, каким образом я ему содействовала и в чём». – «Ну, это – злостный клеветник, – перебил Шкирятов. – Мы его знаем. Он клевещет на правительство. Значит, отказываешься объяснить?» – «Объяснять-то нечего. Я о нём ничего не знаю». – «Все равно садись и пиши».
Этого требовала процедура.
Комедия эта, когда пишешь «сам на себя» заявление, продолжалась несколько дней. А затем мне дали «строгача» – строгий выговор с предупреждением «за содействие известному клеветнику Надирашвили». Секретарь парторганизации моей Академии отнёсся к событию очень благосклонно и сказал мне только: “Не волнуйтесь. Всё проходит. Дают, а потом снимают. С вами тут что-то непростое: даже мне не объяснили, в чём дело!”»
При переиздании своей книги Авторханов интерпретировал новые откровения Светланы Аллилуевой по-своему[175]:
«Удивительно, что С. Аллилуева, которая писала в своей книге, что Берия был хитрее Сталина, даже сейчас не понимает, что весь этот театр, начиная от плача Надирашвили в Колонном зале и кончая его визитом к ней, всего лишь разведывательная провокация Берия, а Надирашвили – это просто агентурный псевдоним сексота Берия. Такой же театр Берия, несомненно, устроил и вокруг её доверчивого и темпераментного брата Василия. Вероятно, Василий поддался провокации, что могло служить непосредственным поводом для его ареста, а Аллилуева отделалась строгим выговором с предупреждением «за содействие известному клеветнику Надирашвили». Выговор закатил ей по доносу того же Берия известный инквизитор Шкирятов. После расстрела Берия выговор сняли, но брата не освободили. Это свидетельствует о том, что Василия с воли убрал не один Берия, а вся четвёрка».
Авторханов, как и любой иной автор, имеет право на любую гипотезу, хотя весьма странно выглядят речи пришельца: «Он не поймает меня – Берия никогда не поймает меня!» Это говорит человек высоченного роста, внешними данными выделяющийся из толпы, оказавшийся (как?) в составе грузинской делегации, прощавшейся со Сталиным. Человек, наверняка попавший в камеры кино и фотожурналистов?! Его не заметили объективы спецслужб и бдительные глаза охранников, вглядывающихся в каждого входящего в Колонный зал Дома Союзов? Невозможно его, свободно гуляющего по Москве, арестовать при системе тотального контроля и доносительства? Сказки Венского леса…
Но любая провокация (если его визит к Аллилуевой, как утверждает Авторханов, был провокацией) преследует какую-то цель. Какую в случае со Светланой, далёкой от политики? Провокатор, если он был агентом спецслужбы, должен числиться в её картотеке, иметь личное дело, в котором хранятся его донесения.
За четверть века, прошедшие после опубликования книги Аллилуевой и последовавших затем комментариев Авторханова, не было никаких публикаций об этой загадочной личности. Нет доказательств, что он был агентом Берия (предположение Авторханова) или Игнатьева, возглавлявшего госбезопасность. Нет свидетельств, что он дискредитировал лиц из ближайшего окружения Сталина и способствовал их аресту. Никем не упоминается его имя в связи с какими-либо событиями до, во время и после войны. Но не подпоручик же он Киже? Ведь какие-то документы существуют! В личном архиве Сталина, который эксклюзивно изучали Волкогонов и Ко, должно находиться письмо Надирашвили, из-за которого Сталин звонил дочери. В эту историю были вовлечены Берия, Ворошилов, Шкирятов… Кто он, таинственный незнакомец, с которым воочию разговаривала дочь Сталина и письмо которого дивным образом оказалось в руках главы государства? Имеются ли в архивах (партийных или госбезопасности) хоть какие-то биографические данные человека с такой фамилией?
При закрытости архивов или при предоставлении эксклюзивного права избранным историкам в них работать (это и есть своего рода сокрытие информации) трудно проверить правдивость и полноценное воспроизведение обнаруженных ими документов.
Предположим, Светлану с какой-то целью «подставили», а через месяц после ареста Берии (он был низвергнут 26 июня) историю красиво отыграли назад, ничего ей не объяснив. Но ведь этот загадочный человек был, как и был звонок Сталина дочери, и, значит, какие-то следы должны оставаться в архивах.
После ареста Берии Светлану вновь вызвали в КПК на Старую площадь, где преемник Шкирятова сообщил ей о снятии выговора. «Постарайтесь забыть об этом неприятном инциденте!» – посоветовал он с улыбкой. «Нет уж, вряд ли», – ответила Светлана и… позабыла на 38 лет.
Но нет же, фамилия Надирашвили забыта не была! О нём вспомнили в аппарате Хрущёва, когда готовилось секретное письмо ЦК КПСС, после ареста Берии направленное во все партийные организации. Светлана написала, что в этом письме фигурировала фамилия таинственного Надирашвили как свидетеля, предоставившего следствию материалы о преступной деятельности Берии (в письме приводился длинный список свидетелей). Это письмо полностью так и не опубликовано.
На этом следы Надирашвили обрываются. Многословный Хрущёв, руководивший подготовкой секретного письма, в своих мемуарах эту фамилию «позабыл», а Светлана человека под фамилией Надирашвили никогда больше не видела и ничего больше о нём не слышала…
Никем из мемуаристов он не упоминается, как будто этого человека даже в природе не существовало и как будто он действительно был вымышленным лицом. Но в таком случае всё равно должны быть какие-то документы, раскрывающие, кто маскировался под этой фамилией и что в действительности с ним связано – «мингрельское дело» или нечто более значительное, имеющее отношение к покрытым мраком тайнам Кремля. Фамилия Надирашвили, как следует из воспоминаний Аллилуевой, была известна Сталину, Берии, Хрущёву, Ворошилову, Шкирятову… и эта тайна ждёт своего раскрытия.
По ложному следу
Попробую сжульничать и, анализируя версии смерти Сталина, направить читателя по ложному следу. Делаю это умышленно и, естественно, позднее раскрою замысел. Для убедительности призову в помощь генерал-лейтенанта Судоплатова, возглавлявшего подразделение НКВД, специализировавшееся на тайных убийствах.
В двух из шести версий смерти Сталина, приведенных Авторхановым, говорится об отравлении, которое было осуществлено с помощью то ли яда, то ли инъекции, сделанной некоей женщиной-врачом. В обеих версиях инициатором убийства был Берия, «жестокий, коварный, бесчеловечный сексуальный маньяк».
Пьяные выкрики Василия Сталина «Убили отца!» окончательно убедили Авторханова в правильности его гипотезы. Писатель Чуев, желавший получить тот же ответ, напрямую спросил Молотова: «Не отравили ли Сталина?» – и получил туманное подтверждение: «Возможно. Но кто сейчас это докажет?»
Мысль об убийстве подхватил драматург и мастер увлекательного рассказа Эдвард Радзинский. В романе «Сталин» он намекнул на смертельный укол и ненавязчиво подвёл читателя к имени убийцы. Кто же он? Имя? Подсказок «50:50», «Помощь зала» и «Звонок к другу», как принято в игре «Кто хочет стать миллионером», не будет. Досрочный ответ, как в другой интеллектуальной телеигре, вытекает из повествования маститого драматурга.
«Мы никогда не узнаем, что же произошло ночью в запертых комнатах Хозяина. Но есть только два варианта происшедшего: или Хозяин обезумел и действительно отдал приказ: «всем спать», по удивительному совпадению той же ночью с ним случился удар <…> или Хрусталёву было кем-то приказано уложить спать своих подчинённых, чтобы остаться наедине с Хозяином – ему или кому-то ещё, нам неизвестному (выделено мной. – Р. Г.). После ареста Власика Берия, конечно же, завербовал кадры в оставшейся без надзора охране. Он должен был использовать последний шанс выжить»[176].
Для тугодумов, не понимающих намёков, имя «кого-то» названо: Берия. Драматург забыл, что после ареста Власика начальником охраны Сталина стал министр МГБ Игнатьев, ставленник Хрущёва, которому подчинялась «оставшаяся без надзора охрана». Бездоказательное обвинение «Берия, конечно же, завербовал кадры» сделано Радзинским в стиле генпрокурора Вышинского.
Впрочем, для художественного произведения, не претендующего на достоверность, подходит любая версия. Радзинский завораживает читателя придуманным им детективом, и хотя каждый раз повторяет, что это всего лишь предположение, он так увлекательно рассказывает, что невольно начинаешь ему верить.
«Проник ли в неохраняемую комнату сам Хрусталёв или кто-то ещё? Сделали ли укол заснувшему после «Маджари» Хозяину? Спровоцировал ли этот укол удар? Проснулся ли Хозяин, почувствовав дурноту, и пытался ли спастись, но сумел дойти только до стола? Всё это – предположения… но если всё так и было, становится понятной поражающая смелость соратников: узнав о происшедшем, они не спешат примчаться на помощь, будто точно знают, что произошло, уверены, что Хозяин уже безопасен.
Но в обоих вариантах четвёрка сознательно бросила Хозяина умирать без помощи. Так что в обоих вариантах они убили его. Убили трусливо, как жили. И Берия имел право сказать Молотову слова, которые тот потом процитировал: “Я его убрал”»[177].
Идём по новому следу (смертоносный яд) и обнаруживаем признание Судоплатова, что госбезопасность нередко прибегала к использованию ядов. Версия отравления обретает новые доказательства? Вчитываемся в воспоминания генерала тайных убийств:
«Как-то летом 1946 года меня вызвали вместе с Абакумовым в Центральный комитет партии на Старой площади. Там в кабинете секретаря ЦК Кузнецова, державшегося, несмотря на наше формальное знакомство, на редкость официально, я увидел Хрущёва, первого секретаря компартии Украины. Кузнецов информировал меня о том, что Центральный комитет согласился с предложением Кагановича и Хрущёва тайно ликвидировать руководителя украинских националистов Шумского. <…>
Хрущёв, со своей стороны, добавил, что, по имеющимся у него сведениям, Шумский уже купил билет на поезд и намерен вернуться на Украину, чтобы организовать вооружённое националистическое движение или бежать за границу и войти в состав украинского правительства в эмиграции. <…>
Абакумов также сказал, что направит в Саратов спецгруппу, чтобы ликвидировать Шумского, а в мою задачу входит устроить так, чтобы его сторонники не догадались, что его ликвидировали. Майрановский, в то время начальник токсикологической лаборатории МГБ, был срочно вызван в Саратов, где в больнице лежал Шумский. Яд из его лаборатории сделал своё дело: официально считалось, что Шумский умер от сердечной недостаточности »[178] (выделено мной. – Р. Г.).
– Хватит! – восклицает читатель. – Описываемое событие относится к 1946 году. Тайное убийство инициировалось Кагановичем и Хрущёвым. НКВД действовал по указанию Центрального комитета партии. О Берии ни слова не сказано!
Виноват, Берия здесь не при чём. С декабря 1945-го по март 1953-го наркомом внутренних дел был генерал-полковник Круглов. Госбезопасность с июня 1943-го по октябрь 1946-го находилась в руках Меркулова. Затем его сменил Абакумов. Инициатором убийства Шумского ядом был Хрущёв. И, действительно, об отравлении Сталина ни слова не сказано. Что ж, посмотрим другой отрывок из воспоминаний Судоплатова, относящийся к 1947 году:
«Хрущёв обратился к Сталину с просьбой разрешить ему тайно ликвидировать всю униатскую церковную верхушку в бывшем венгерском городе Ужгороде. В письме, направленном в два адреса – Сталину и Абакумову, Хрущёв и Савченко, министр госбезопасности Украины, утверждали, что архиепископ украинской униатской церкви Ромжа активно сотрудничает с главарями бандитского движения и поддерживает связь с тайными эмиссарами Ватикана, которые ведут активную борьбу с советской властью и оказывают всяческое содействие бандеровцам.
Министр госбезопасности СССР Абакумов показал мне письмо Хрущёва и Савченко и предупредил: не оказывать украинским органам госбезопасности никакого содействия в этой акции до получения прямого указания Сталина (выделено мной. – Р. Г.).
Сталин согласился с предложением Хрущёва, что настало время уничтожить «террористическое гнездо» Ватикана в Ужгороде.
Однако нападение на Ромжу было подготовлено плохо: в результате автомобильной аварии, организованной Савченко и его людьми, Ромжа был только ранен и доставлен в одну из больниц Ужгорода. Хрущёв запаниковал и снова обратился за помощью к Сталину. <…>
В Ужгороде я провёл почти две недели. В это время мне позвонил Абакумов и сказал, что через неделю в Ужгород приезжают Савченко и Майрановский, начальник токсикологической лаборатории, с приказом ликвидировать Ромжу. Савченко и Майрановский рассказали мне, что в Киеве на вокзале, в своём железнодорожном вагоне, их принял Хрущёв, дал чёткие указания и пожелал успеха. Два дня спустя Савченко доложил Хрущёву по телефону, что к выполнению операции всё готово, и Хрущёв отдал приказание о проведении акции. Майрановский передал ампулу с ядом кураре агенту местных органов безопасности – это была медсестра в больнице, где лежал Ромжа. Она-то и сделала смертельный укол »[179] (выделено мной. – Р. Г.).
Возмущённый читатель вторично кричит: «Хватит! Яд есть, укол есть, политическое убийство есть. Инициатор – Хрущёв, им и отдан приказ, исполнитель – НКВД. Убийство архиепископа согласовано со Сталиным. Но где же, чёрт побери, Берия?»
И я спрашиваю: «Где же Берия?»
Может, достаточно? Теперь ясно, почему после ареста Берии Хрущёв распорядился арестовать Судоплатова? Убирал свидетелей своих преступлений! Доказательства? Пожалуйста.
5 августа 1953 года генерала Судоплатова вызвали в Кремль. В бывшем кабинете Сталина за столом заседаний сидели Хрущёв, Молотов, Маленков, Булганин, Микоян и Ворошилов. Хрущёв поприветствовал Судоплатова, предложил сесть и попросил доложить о секретных ликвидациях – возможно, он полагал получить показания на Берию. Генерал понял, если сейчас не назовёт имена тех, кто отдавал ему приказы, то на него ляжет вина за все тайные ликвидации.
«Я начал с акций против Коновальца и Троцкого, а затем перешёл к специальным операциям в Минске и Берлине в годы войны. Я назвал четыре послевоенные акции: с Оггинсом, Саметом, Ромжой и Шумским – и в каждом случае указал, кто давал приказ о ликвидации, и что все эти действия предпринимались с одобрения не только Сталина, но также Молотова, Хрущёва и Булганина. Хрущёв тут же поправил меня и, обратившись к Президиуму, заявил, что в большинстве случаев инициатива исходила от Сталина и наших зарубежных товарищей »[180] (выделено мной. – Р. Г.).
Когда генерал назвал Хрущёва среди инициаторов тайных убийств, тот занервничал. Наступило неловкое молчание. Соратники Сталина прилагали немалые усилия, чтобы доказать свою непричастность к массовым репрессиям, спихивая их на произвол НКВД, по вине Сталина вышедшего из-под контроля партии. А тут такое фиаско… Замешательство прервал Булганин, сказав: «Эти операции предпринимались против заклятых врагов социализма». Тем самым он дал понять, что против неприятеля любые средства дозволены.
Хрущёв встрепенулся и завершил беседу напутственной речью, заверив Судоплатова, что партия ему верит, ничего против него не имеет. Затем он объявил о планах новых убийств, которые ему надо совершить, чтобы заставить замолчать оппонентов:
«Продолжайте работать. Скоро мы попросим вас подготовить план ликвидации бандеровского руководства, стоящего во главе украинского фашистского движения в Западной Европе, которое имеет наглость оскорблять руководителей Советского Союза»[181].
Судоплатова, назвавшего имена инициаторов тайных убийств, арестовали через 16 дней. Он избежал расстрела (в отличие от других свидетелей) благодаря тому, что вплоть до свержения Хрущёва симулировал психическое расстройство и невменяемость.
Напрашивается вопрос: мог ли Хрущёв, имевший опыт политических убийств с использованием ядов, отравить Сталина? Напомним, что в правление Хрущёва по его указанию спецслужбы продолжили тайные ликвидации, в том числе за пределами СССР. Доказательства косвенные, но именно ими руководствуются некоторые авторы, приписывая преступление Берии. Кандидатура Хрущёва на роль отравителя кажется более приемлемой. Итак, отравитель – Хрущёв?
О! Радзинский также пишет о его роли, рассказывая о легенде, распространявшейся при правлении Хрущёва:
«Смерть Хозяина произошла совсем не в Кремле, как объявлено в официальном сообщении, а на Ближней даче. В ночь на 1 марта охранники Сталина по телефону вызвали Берию, сказали: «Хозяин подозрительно долго не выходит из своих комнат». Берия позвонил Хрущёву и Маленкову, они все вместе приехали и вошли в его комнату. Он лежал на полу без сознания и вдруг зашевелился. Тогда Хрущёв бросился к нему и стал душить, а за ним уже все накинулись на тирана. И придушили его. Всех сталинских охранников Берия расстрелял в ту же ночь. Стране сообщили о болезни Сталина, когда тот уже был мёртв»[182].
Хрущёв! Хрущёв! Приехав на дачу первым и удостоверившись в болезни вождя, он уехал домой праздновать победу!
Впрочем, не нервничайте. Радзинский честно признался, что повторенная им история – это легенда, которая напоминает охотничью байку, соответствующая названию нашей главы «По ложному следу».
Чтобы обвинение Хрущёва в убийстве Сталина выглядело привлекательнее, сошлемся на Льва Балаяна, который привёл фразу, якобы сказанную Хрущёвым 19 июля 1964 года на приёме в честь венгерской партийно-правительственной делегации во главе с Яношем Кадаром:
«В советские газеты эти слова не попали, зато по Всесоюзному радио прошли в прямом эфире и при повторных передачах были вырезаны, в то время как на Западе их крутили неоднократно: “Сталин стрелял по своим. По ветеранам революции. Вот за этот произвол мы его осуждаем… В истории человечества было немало тиранов жестоких, но все они погибли так же от топора (выделено мной. – Р. Г.), как сами свою власть поддерживали топором”»[183].
Подтвердить или опровергнуть утверждение Балаяна не представляется возможным, но для тех, кто любит пользоваться слухами, этого достаточно, и эта фраза (или оговорка), якобы сказанная Хрущёвым, по праву может находиться в главе «Ложь и вымысел о смерти Сталина».
Пристрастие Хрущёва к тайным убийствам с использованием ядов продолжилось до серии разоблачений, когда два кагэбэшных киллера, Хохлов и Сташинский, приняли решение остаться на Западе.
Основываясь на признаниях Сташинского, Гордиевский поведал, как тот ликвидировал лидеров украинской эмиграции в Западной Германии – главного идеолога «Национально-Трудового Союза» (НТС) Льва Ребета в октябре 1957 года и руководителя Организации украинских националистов (ОУН) Степана Бандеру в октябре 1959 года. В качестве орудия он использовал газовый пистолет, который стрелял струей ядовитого газа из разбиваемой ампулы с цианистым калием. При попадании газ вызывал остановку сердца[184].
Сташинский рассказывал, что в декабре 1959 года его вызвали в Москву, где глава КГБ Шелепин вручил ему орден Красного Знамени. В приказе о награждении говорилось, что награда вручается «за успешное выполнение особо важного задания правительства». Сташинскому сообщили, что после дополнительной подготовки его направят на Запад, на срок от трёх до пяти лет, где он продолжит выполнение подобных заданий. «Работа, – обещал Шелепин, – вас ждет нелегкая, но почётная»[185].
Действительно, и по сей день нет ничего почётнее тайных убийств, и если кого-то интересует постсоветский список, по алфавиту, навскидку, первые пришедшие в голову имена: Березовский, Листьев, Литвиненко, Политковская, Юшенков, Щекочихин, Яндарбиев…
Но кто же имел пристрастие к ядам, Хрущёв или Берия? Предоставим читателю право самому ответить на этот вопрос, но пора уже, отбросив легенды и домыслы, перейти к мемуарам врача, вызванного на кунцевскую дачу утром 2 марта 1953 года, через сутки после инсульта…
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 239; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!