В которой, будет рассказано о том, как обольстительная дева хотела сочетаться с силой Ян и как непорочное начало защищалось от ее посягательств 8 страница
После этих слов у Танского монаха на душе стало легко и покойно: все заботы и думы разом покинули его.
Путники, не останавливаясь, шли дальше и вскоре оказались на горе. Тут их взорам открылась картина удивительной красоты:
Гора поистине
Прекрасною была:
Вся в пестрой зелени,
Вся в пятнах разноцветных.
Волнистых облаков
Над ней клубилась мгла,
А перед нею тень
Глубокая легла
В ущельях сумрачных,
В прохладе рощ приветных.
Порхают птички там
На ветках, на кустах,
Как капельки дождя,
Как быстрые снежинки.
И сосны вдалеке,
Как тонкие тростинки,
Касаются небес
На каменных хребтах.
Там звери хищные
Среди стволов снуют.
Лисицы рыжие
Дерутся за добычу,
Волчицы старые
Волчат пугливых кличут,
И сотни барсуков
Нашли себе приют.
Мохнатых обезьян
Там слышен визг и вой.
Они грызут плоды,
Орехи жадно ищут,
Куницы бегают,
Гиены всюду рыщут
И возятся бобры,
Скрываясь под водой.
Порою слышится
Незримой птицы крик,
Остерегающей нас
Голосом скрипучим.
Олени прыгают
По изумрудным кручам,
Карабкается лось
На каменистый пик.
Проворных грызунов
В траве мелькает рать,
Мартышек суетня,
Их бешеные игры…
И ревом яростным
Все заглушают тигры,
Всегда готовые
Других зверей пожрать,
Там вихри горные
В густой листве шумят.
Стволы переплели
Упругие лианы,
И чащи орхидей,
Пионы и тюльпаны
Вдоль пенистых ручьев
Струят свой аромат.
Из‑под воды растут
|
|
|
Причудливые скалы.
Вершины черные
Уходят в недра туч.
Но как преодолеть
Отроги диких круч?…
И наших путников
Смутился дух усталый.
Так много бурных рек!
Так непроглядна мгла
В глубинах горных чащ!
И пропастей так много
И неприступных скал!…
Но путников дорога
Изогнутой дугой
Обратно увела.
Наставник и его ученики не на шутку струхнули, но все же продолжали свой путь. Вдруг послышалось завывание ветра. Танский монах насмерть перепугался.
– Буря! – едва вымолвил он.
– Весной дует теплый ветерок, – беззаботно ответил Сунь У‑кун, – летом – юго‑восточный, осенью – ветер, от которого желтеют листья, а зимою – северный буран; каждому времени года соответствует определенный ветер. Чего же бояться? – насмешливо спросил он.
– Уж очень неожиданно он налетел! – проговорил Танский монах. – И я уверен, что это вовсе не обычный, ниспосланный небом ветер.
– Еще исстари повелось, что ветер поднимается с земли, – сказал Сунь У‑кун, – а облака выходят из гор. Где же это видно, чтобы ветер был ниспослан небом?
Не успел он проговорить последние слова, как вдруг поднялся густой туман.
Безбрежный,
Сперва пеленой он надвинулся бледной,
Потом потемнел,
Словно густоокрашенный шелк.
|
|
|
Он землю окутал.
И солнце пропало бесследно,
И звери притихли.
И птичий щебет умолк.
Нагорные рощи исчезли,
Во мраке мелькая.
И черная пыль
Со всех заклубилась сторон.
И небо затмилось.
И тьма наступила такая,
Как было при хаосе древнем,
В начале времен.
Вздымается пыль,
Закрывая лазурь небосвода,
И все собиратели трав
Словно канули в воду…
У Танского монаха сердце затрепетало от ужаса.
– У‑кун, как же так? Ветер еще не утих и вдруг поднялся такой туман?
– Погодите! – ответил Сунь У‑кун. – Прошу вас слезть пока с коня, а двое братьев пусть покараулят вас, я же отправлюсь посмотреть, что ждет нас на этой горе.
До чего же мил наш Великий Мудрец!
Он согнулся дугой и, разогнувшись, разом взлетел высоко в воздух. Приложив к бровям руку козырьком и широко раскрыв свои огненные глаза, он опустил голову и стал разглядывать, что было внизу. Ему удалось разглядеть оборотня, который сидел на краю самого крутого обрыва. Вот как выглядел этот оборотень:
Он огромного роста,
Оружием весь разукрашен,
И клыки, словно сверла стальные,
Из пасти торчат.
Он, надменный, сидит,
Изрыгая отравленный чад.
Словно клюв у стервятника,
Загнутый нос его страшен.
А глаза, как у тигра, желты и круглы.
|
|
|
И всегда
На зверей, бесенят и людей
Нагоняет он ужас.
Он огонь выдувает,
Над дикою бездной натужась,
И торчит, как седая щетина,
Его борода.
В дикой ярости
Он завладел неприступной скалою,
И железный валек
Он сжимает в железной руке.
Смотрит робко толпа чертенят,
В беспредельной тоске,
Как плюется огнем он,
Как дышит смертельною мглою.
Вглядевшись пристальнее, Сунь У‑кун заметил несколько десятков бесенят, которые стояли рядами слева и справа от главного оборотня, в то время как он напускал ветер и туман. Усмехнувшись про себя, Сунь У‑кун подумал: «Оказывается, наш наставник тоже обладает некоторым даром предвидения. Он сразу понял, что это не обычный ветер. Так оно и есть. Вот, значит, кто здесь забавляется. Если я, старый Сунь У‑кун, применю прием, который называется «Чеснок растолочь», то есть слечу вниз и начну бить его своим посохом, то, пожалуй, сразу же прикончу его. Однако расправиться с ним таким простым способом, значит запятнать свое доброе имя».
Надо сказать, что Сунь У‑кун от природы был храбр и никогда в жизни не строил козней против своих врагов.
«Вернусь‑ка я лучше обратно, – подумал он, – и подмаслю Чжу Ба‑цзе: пусть сразится с оборотнем. Если Чжу Ба‑цзе одержит победу, значит, нам повезло; если же ничего не сможет сделать и оборотень захватит его, то я отправлюсь на выручку и опять прославлюсь. Кстати, Чжу Ба‑цзе стал что‑то важничать, разленился и не хочет ничего делать; он очень несговорчив и к тому же обжора. Дай‑ка я его надую, посмотрим, что он скажет!».
|
|
|
Сунь У‑кун спустился вниз на облаке и явился перед Танским монахом.
– Ну, что предвещают нам ветер и туман? – спросил тот Сунь У‑куна.
– Да уже прояснилось, и все утихло, – ответил Сунь У‑кун.
– Ты прав, – согласился Танский монах, – стало значительно светлее и тише.
Сунь У‑кун рассмеялся.
– Наставник! – сказал он. – Обычно я всегда все вижу, а на этот раз ошибся. Я утверждал, что в ветрах и туманах часто бывают злые духи‑оборотни, но оказывается, что это не так.
– Почему ты так говоришь? – заинтересовался Танский монах.
– А вот почему. Неподалеку отсюда расположено селение, в котором живут добрые люди. Они варят рис и готовят пампушки из белой муки специально для монахов. Этот туман исходит от парилок, в которых готовят еду на пару.
Чжу Ба‑цзе, слышавший эти слова, принял их за правду, привлек к себе Сунь У‑куна и тихонько спросил:
– Брат, а ты хоть успел поесть?
– Успел, но немного, – отвечал Сунь У‑кун, – овощи пересолили, и мне они не понравились!
– Тьфу! – плюнул с досады Чжу Ба‑цзе. – А я наелся бы досыта, не посмотрел бы, что солоно! А стало бы невмоготу от жажды, вернулся бы и попил воды.
– А ты разве хочешь есть? – вкрадчиво спросил Сунь У‑кун.
– Еще бы! – ответил Чжу Ба‑цзе. – Я порядком проголодался. Что, если я первым отправлюсь туда и поем немного?
– И не говори об этом, брат! – сказал Сунь У‑кун. – Знаешь, что сказано в древних книгах: «Пока отец жив, сын не должен самовольничать». Кто же из нас осмелится опередить наставника?
– Если ты будешь молчать, – сказал Чжу Ба‑цзе, – то я сейчас же отправлюсь.
– Я ничего не скажу, но посмотрим, как тебе это удастся, – задорно ответил Сунь У‑кун.
Однако, когда разговор заходил о еде, Чжу Ба‑цзе становился смекалистым. Подойдя к наставнику, он поклонился ему и сказал:
– Наставник, старший брат сказал мне, что жители селения, находящегося неподалеку отсюда, готовят еду для монахов. Но как быть с нашим конем? Не доставим ли мы лишние хлопоты этим добрым людям? Понадобится и сено и зерно! К счастью, ветер утих и туман рассеялся. Вы посидите здесь, а я тем временем принесу сочной травы, мы сперва покормим коня, а уж потом пойдем к добрым людям просить пропитание…
Танский монах очень обрадовался.
– Чудесно! – сказал он. – Что это ты вдруг стал таким заботливым и предупредительным? Ступай и живо возвращайся!
Посмеиваясь про себя, Дурень собрался в путь, но Сунь У‑кун задержал его.
– Брат! Там кормят только благообразных монахов, а уродливым ничего не дают, – сказал он.
– В таком случае я сейчас преображусь, – ответил Чжу Ба‑цзе.
– Вот это верно! – одобрил Сунь У‑кун. – Так и сделай.
А наш Чжу Ба‑цзе, как вам уже известно, владел секретом тридцати шести превращений. Войдя в горное ущелье, он прищелкнул пальцами, прочел заклинание, встряхнулся и превратился в низкорослого тощего монаха. Держа в руках деревянную колотушку в форме рыбы, он стал стучать в нее, напевая в такт гнусавым голосом одно и то же: «О великий бодисатва!» – так как не знал наизусть ни одной сутры.
Тем временем чудовище вобрало в себя ветер и туман, приказало всем бесенятам расположиться кольцевым строем у большой дороги, притаиться и ждать путников. На свою беду Дурень вскоре оказался в этом кольце. Бесенята кинулись на него, окружили и давай хватать, кто за одежду, кто за пояс. Все столпились и сгрудились вокруг него и разом принялись действовать.
– Да перестаньте же вы хватать меня, – кричал Чжу Ба‑цзе, не поняв, в чем дело, – не тащите! Я побываю у всех вас, зайду поесть в каждый дом.
– Что же это ты собираешься есть? – загалдели бесенята.
– Да ведь у вас здесь кормят монахов, вот я и пришел, – недоумевающе произнес Чжу Ба‑цзе.
– Ах, вот в чем дело! – вскричали бесенята. – Ты решил, что тут кормят монахов! Тебе, видимо, неизвестно, что у нас как раз наоборот: едят монахов. Мы все – здешние горные духи‑оборотни, охотимся только за вами, монахами, хватаем вас и тащим к себе, сажаем в клеть‑парилку, варим на пару и поедаем. А ты вздумал у нас поживиться!
Услышав эти слова, Чжу Ба‑цзе струхнул. «Экая обезьяна! – с досадой подумал он. – Опять провела меня! Наговорил, что здесь, мол, гостеприимные селения, где кормят монахов. Какое же это селение? И где тут трапеза? Оказывается, я попал к оборотням!». Раздраженный бесцеремонным обращением бесенят, Дурень сразу же принял свой первоначальный облик, вытащил из‑за пояса грабли и начал колотить ими куда попало. Бесенята отпрянули от него и что было духу помчались к своему главарю.
– О великий князь! Беда пришла! – сообщили они.
– Какая еще беда? – удивился главный оборотень.
– На гору явился монах, аккуратненький такой, – начали рассказывать бесенята, – мы стали говорить, что схватим его, потащим домой, сварим на пару и целиком съедим, а если не целиком, то оставим на другой день, благо погода пасмурная, но этот монах, оказалось, умеет превращаться, чего мы никак не предполагали.
– В кого же он превратился? – спросил старый оборотень.
– В чудовище с длинным рылом и огромными ушами, а на хребте щетина! – затараторили бесенята. – Ничуть непохож на человека. Он схватил грабли и, вращая их колесом в воздухе, стал бить ими куда попало, бессовестный! Так напугал нас, что мы прибежали к тебе, великий князь, доложить об этом.
– Не бойтесь! – успокоил их оборотень. – Сейчас я сам выйду, погляжу на него!
Размахивая железным вальком, оборотень вышел к Чжу Ба‑цзе и, приблизившись к нему, стал его разглядывать. Тот в самом деле был ужасно безобразен. Вот послушайте:
Нос тупой, в аршин длиною.
Рыло – словно пест огромный.
Как серебряные гвозди,
Два больших клыка торчат.
Уши хлопают, как крылья,
Подымая ветер темный,
Круглые глаза, моргая,
Желтым пламенем горят.
Он порос густой щетиной,
На железный лес похожей.
На затылке – стрел колючих
Вырос частокол большой.
Под своей мохнатой шерстью
Он покрыт шершавой кожей,
Он покрыт седой коростой
И коричневой паршой.
Над косматой головою
Вертит он двумя руками.
Смертоносное оружье –
Грабли с девятью зубцами.
Набравшись храбрости, оборотень дерзко окликнул Чжу Ба‑цзе:
– Ты откуда явился и как называешься? Живо отвечай, если хочешь, чтобы я пощадил твою жизнь!
– Сынок мой, как же это ты не узнал меня, своего прародителя Чжу Ба‑цзе! – ядовито проговорил он. – Ну‑ка, подойди поближе да послушай, что я тебе скажу!
До ушей мой рот огромный,
И клыки мои стальные.
Дивной мощью наделен я.
Я в щетине до колен.
Юй‑хуан – Владыка неба, –
Дал мне титул воеводы
И правителем назначил
Мира вод – звезды Тянь‑пэн.
Под моим началом было
Ровно восемьдесят тысяч
Воинов Реки Небесной,
Каждый был могуч и смел.
Я в небесных жил чертогах;
То‑то было мне раздолье:
Что ни день, то пир горою!
Вволю пил я, вволю ел.
Но однажды вдруг напился,
Опьянел, развеселился
И с придворного красоткой
Развлекался и шутил.
Стал я удалью хвалиться,
На «Ковше» и на «Быке» я
Два дворца, сиявших в небе,
В груды камня обратил!
Блюдо полное сожрал я
С чудотворными грибами
У властительницы Неба,
У царицы Сиванму.
Юй‑хуан мне в наказанье
Всыпал тысячу ударов.
И швырнул меня на землю,
Вниз, к несчастью моему!
Строго‑настрого велел он,
Чтобы в этом низшем мире
Я душе моей заблудшей
Всю заботу уделил.
Я ж, когда сюда спустился,
В полузверя превратился
И, конечно, Юй‑хуана
Наставления забыл.
И задумал я жениться.
Захотел я взять невесту
Из далекого селенья,
Но печален мой удел:
Сунь У‑кун со мной столкнулся,
Посохом он замахнулся
С золотыми ободками, –
И меня он одолел.
А теперь я преклонился
Пред паломником шраманом.[35]
Я теперь коня седлаю.
Я ношу тяжелый груз.
Все долги прошедших жизней
Нынче должен искупить я:
За возврат в обитель неба
Я в смирении борюсь.
Чжу Тянь‑пэн я прежде звался –
«Воин на ногах железных».
Чжу Ба‑цзе, монах‑служитель
В постриженье я зовусь.
– Значит, ты состоишь в учениках у Танского монаха, – заорал оборотень, выслушав Чжу Ба‑цзе. – Я слыхал, что у твоего наставника очень вкусное мясо, и давно собирался схватить его с тобою вместе, но ты сам явился! Неужто я пощажу тебя? Стой! Ни с места. Видишь, какой у меня валек!
– Скотина ты этакая! – возмутился Чжу Ба‑цзе. – Не иначе, как ты из рода Красильных дел мастеров.[36]
– С чего это ты взял? – не понял насмешки оборотень.
– Ну как же, – дерзко ответил Чжу Ба‑цзе, – иначе ты бы не держал в руках валек.
От подобной дерзости оборотень пришел в ярость, приблизился почти вплотную к Чжу Ба‑цзе и стал колотить его куда попало.
И вот в горном ущелье разыгрался жестокий бой:
Девять зубьев грозных граблей
Бьют врага, вздымая вихри,
И от бешеных ударов
Искры сыплются дождем.
Но в ответ, не зная страха,
Оборотень бьет монаха,
Проломить герою череп
Норовит своим вальком.
Первый – проклятый навеки,
Алчный дьявол – в злобе хочет
Съесть наставника святого,
Заманить в капкан врага, –
А другой боец могучий,
Прежде вождь звезды небесной,
Ныне – Танского монаха
Друг надежный и слуга.
Тот, чье сердце верой дышит.
Светлый по своей природе
Праведник, тому не страшны
Сотни оборотней‑мар.
Пусть вершину скрыли тучи, –
Пять стихий таятся в недрах,
И сырой землей не станет
Твердого металла жар.
Огненным вальком удары
Дьявол ловко отбивает,
Как рожденный в черной топи
Разъярившийся удав.
Как дракон, рожденный в море,
Чжу Ба‑цзе, герой, наотмашь
Граблями врага колотит,
Силу всю свою собрав.
Гром ударов, брань и крики!
Все дрожит в подземном царстве.
На земле бушуют реки,
Горы рушатся кругом.
Два лихих бойца дерутся,
Не на жизнь, а на смерть бьются,
Одолеть хотят друг друга
Силой или волшебством!
Чжу Ба‑цзе так вошел в раж, что не заметил даже, как оборотень велел бесенятам окружить его со всех сторон. Но об этом мы пока рассказывать не будем.
Вернемся к Сунь У‑куну, который, стоя за спиной Танского монаха, ехидно рассмеялся.
– Ты что смеешься? – спросил его Ша‑сэн.
– Ну и дурень этот Чжу Ба‑цзе! – ответил Сунь У‑кун. – Решил, что там действительно кормят монахов, и попался на мою удочку. До сих пор все не возвращается. Если бы ему удалось отогнать оборотня одним ударом своих грабель, можешь представить себе, каким героем он бы вернулся и какой поднял бы шум. Если же он не одолел оборотня и тот утащил его к себе, тогда все свои беды он свалит на меня, и уж не знаю, сколько проклятий пошлет на мою голову и обзовет «конской заразой»! Вот что, У‑цзин! Ты пока помалкивай, а я отправлюсь посмотреть, что с ним случилось.
Ну и Великий Мудрец! Он тоже, как и Чжу Ба‑цзе, тайком от наставника выдернул волосок из затылка, дунул на него своим чудесным дыханьем, воскликнул: «Изменись!». И волосок тотчас превратился в его точную копию. Двойник вместе с Ша‑сэном остался ухаживать за Танским монахом. А из самого Сунь У‑куна вылетел призрачный дух, который одним прыжком очутился высоко в воздухе и оттуда увидел, что Чжу Ба‑цзе окружен бесами, отбивается от них граблями и теряет последние силы.
Сунь У‑кун не удержался, приспустил свое облачко и крикнул.
– Ба‑цзе! Держись! Старый Сунь явился!
Узнав голос Сунь У‑куна, Дурень почувствовал прилив сил, напустил на себя грозный вид и ринулся вперед, колотя граблями куда попало.
Оборотень не устоял. «Что произошло с этим монахом? – подумал он. – С чего это он вдруг так разъярился?».
– Сынок мой! – крикнул Чжу Ба‑цзе. – Сюда идут! Теперь я ничего не боюсь!
Он бросился вперед и нанес еще один сокрушительный удар. Оборотень не смог отбиться. Потерпев поражение, он кинулся бежать со всеми своими бесенятами. Сунь У‑кун видел, как оборотень скрылся, но не приблизился к Чжу Ба‑цзе. Повернув облачко, он вернулся на прежнее место, встряхнулся, и выдернутый волосок вновь прирос к его затылку. Танский монах своими плотскими очами, разумеется, не мог распознать, что рядом с ним двой – ник, а не настоящий Сунь У‑кун.
Прошло еще немного времени, и Чжу Ба‑цзе, торжествуя победу, вернулся обратно, изнемогая от усталости, с пеной у рта, едва переводя дыхание.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 88; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!