Взирая на гору Цзюхуа, подношу цинъянскому Вэй Чжунканю



 

 

Я уже бывал в Девятиречье,

Видел девять гор-цветов вдали:

Словно с Неба низвергались речки,

Девять пиков-лотосов цвели.

Так хотел бы я струной певучей

Увести вас в эту даль за мной,

Где хозяин наш на белой туче

Возлежит под вечною сосной[114].

 

 

755 г.

 

Осенний плес… Тоской полна душа

 

Как повезло нам с Вами! Мы, кажется, сразу же и повстречали того, кого жаждали узреть. Сейчас мы на территории небольшого древнего царства Вань, которое к 8 веку, куда мы с Вами направлялись, уже покрылось патиной старины, и его следы сложно отыскать даже в хронологических таблицах, но иероглиф названия остался на каждом автомобильном номере в провинции Аньхуэй: именно он стал нынче символом этого административного образования как некий знак неотрывности настоящего от прошлого, что очень характерно для Китая.

Взгляните вон на ту горушку, что очертаниями похожа на потянувшееся к небу легкое строение, ее так и прозвали «Большая башня» (Далоу). На мшистом валуне сидит человек с семиструнной цинь на коленях. Волосы, у служивого люда обычно собранные в тугой пук на затылке, свободно рассыпались по плечам, как у отшельника-даоса, пренебрегающего условностями бренного мира и самим этим миром. Лиловый халат (не сочтите это неким домашним шлафроком, уж так мы привыкли несколько коряво переводить название сего парадного одеяния высокого вельможи) поистерся и выглядит несвежим, но все еще не отброшен и не заменен, как Ли Бо любил говорить, простонародным «холщовым платьем».

Громким, заполняющим все ближнее пустое пространство голосом с легкой хрипотцой усталости и с заунывностью неискоренимой печали он поет, перебирая струны:

 

Осенний плес, бескрайний, точно осень,

Пустынный, наводящий грусть на всех…

 

Я узнаю эти слова — осенью 754 года, стряхивая на Осеннем плесе горечь последнего прощания с отвергнувшей его столицей, Ли Бо написал целый цикл из 17 стихотворений. В них печаль «отлученного», как некогда определял свою невостребованность во властных структурах его великий и далекий предшественник Цюй Юань, чуть разбавляется влитостью в природу, еще не утратившую чистоты Изначального. Он поет не для кого-то, он поет для себя, это голос его души.

В те поры стихи не декламировали, а пели (как, впрочем, и сегодня делают барды), порой сочиняя мелодии, но чаще приспосабливая строки к великому множеству их, ходивших меж людей. Не было инструмента под рукой — «аккомпанировали» себе постукиванием по лезвию меча, отбивая такт. Музыкальное было время. А как иначе? По Конфуцию, коему все поклонялись, музыка — великий организатор и вдохновитель общественной жизни, она способна гармонизировать нравы в стране (или — испортить их, когда создается не по правилам, устоявшимся в веках).

На Осеннем плесе, обширнейшем районе на территории современной провинции Аньхуэй, Ли Бо бывал не раз и подолгу. Вспухшее многочисленными горами и горками, исчерченное реками и ручьями, шевелящееся летающей, плавающей, ползающей, бегающей живностью, прячущейся в густых зарослях, это тридцатикилометровое пространство, осенью сливающееся в одно сверкающее зеркало воды, расширяло сердце, будило мысль, снимало напряжение суеты цивилизации.

Осень и зиму 754 года Ли Бо провел на Осеннем плесе. В небольшом домишке старого даоса (об этом говорит «даоский» цвет горы в стихотворении — «бирюзовый») на склоне горы гулял ветер, и с ним всю ночь шепталась жесткая подушка, в дыры прохудившейся крыши выглядывала стреха, высматривая далекие звезды, а под утро на больших белых обезьян, к нашему времени уже почти совсем выведшихся, нападал страх, и они оглашали округу печальным воем.

 

Ночую в доме у Чистого ручья

 

 

Ночь я провел у Чистого ручья,

Дом высоко средь бирюзовых скал.

Висела над стрехой звезда моя,

Ручей шумел, и ветер завывал,

А на рассвете слышал с темных склонов

Печальные рыдания гиббонов.

 

 

754 г.

 

 

Песнь о Чистом ручье

 

 

Прозрачна душа, как прозрачна вода,

В округе такая одна.

А что же Синьань[115]? Она так ли чиста —

До самого-самого дна?

Плыву по зерцалу, и склоны — экран

С цветными узорами птиц.

Но к вечеру стонущий орангутанг

Печалит изгоя столиц.

 

 

754 г.

 

 

Белая цапля

 

 

Цапля над осеннею рекою,

Как снежинка, вьется сиротливо.

Здесь душа моя полна покоем,

На песке стою я молчаливо.

 

 

754 г.

 

 

Песни Осеннего плеса

 

1

 

Осенний плес, бескрайний, словно осень,

Пустынный, наводящий грусть на всех,

Заезжий путник грусти не выносит,

Влечет его по горным склонам вверх.

Смотрю на запад — там дворцы Чанъани,

Плывет у ног Великая Река.

Поток, что вдаль стремится неустанно,

Скажи, ты не забыл меня пока?

Слезу мою, что упадет в поток,

Снеси в Янчжоу[116] другу на восток.

 

2

 

На Плесах обезьяны так тоскуют,

Что Желтая вершина[117] — в седине,

И, как на Лун-горе[118], печальны струи,

Прощаясь, душу надрывают мне.

Хочу уехать… Не могу уехать!

Не думал задержаться, а тяну…

Когда ж настанет возвращенья веха?

Слезинки бьют по утлому челну.

 

3

 

Такой в парчовом оперенье птицы

На небе, в мире не сыскать нигде.

При ней кокетка-курочка стыдится

Самой себя в недвижимой воде.

 

4

 

На этих плесах пряди у висков

Однажды бодрый вид утратят свой.

Взлохматиться и поседеть легко

Под бесконечный обезьяний вой.

 

5

 

Обезьянок здесь белым белей,

Как снежинки, вьются над землёй,

Тащат малышей своих с ветвей

Позабавиться в воде с луной.

 

6

 

Осенний плес… Тоской полна душа,

И не смотрю я даже на цветы,

Хотя ветра и солнце как в Чанша[119]

И, словно в Шань[120], блестит поток воды.

 

7

 

Чем я не Шань[121]?! — Хмелен и на коне.

Чем не Нин Ци[122]?! — Озябший, но пою…

Увы, каменья не сверкают мне,

И шубу зря слезами оболью[123].

 

8

 

Вершинами богат Осенний плес,

Но Водяное Колесо[124] — престранно:

К нему склонилось небо — слушать плеск

Ручьев, в которых плещутся лианы.

 

9

 

Как полог красочный, огромный камень[125]

Уходит в синь, поднявшись над рекой.

Века назад расписанный стихами,

Зарос он мхом зеленою парчой.

 

10

 

Здесь бирючѝны рощами растут,

Здесь рододѐндрон расцветает рано,

На склонах цапли белые живут,

А по ущельям плачут обезьяны.

Не стоит приезжать сюда, друг мой,

Сжимает сердце обезьяний вой.

 

11

 

Скала Ложэнь[126] уходит к птичьим тропам,

Старик-утес над неводом встает.

Челн путника вода несет торопко,

Свой аромат цветы мне шлют вослед.

 

12

 

Вода как будто шелка полоса,

Спокойная, что небо над землёй.

Луна-ясна, покинь-ка небеса,

Стань лодочкой в цветах моей хмельной!

 

13

 

В струе воды — чистейшая луна,

В луче луны — вечерний цапли лет.

Там парень с девою плывут, она,

Каштан срывая, песенку поет.

 

14

 

Над землей полыхает руда,

Искр багровых летит череда.

В свете лунном плавильщик поет,

И от песни теплеет вода.

 

15

 

В три тысячи чжанов моя седина,

Она, как тоска, бесконечно длинна,

И в зеркале вод словно иней осенний…

Не знаю, откуда явилась она?

 

16

 

Старый дед в Осенних плесах

Рыбу с лодки ловит рано,

А жена силки уносит

В тень бамбуков на фазана.

 

17

 

В цветенье персиков на горных кручах

Я, будто рядом, слышу голоса.

Давай, монах, без слов простимся лучше

И к белой туче устремим глаза.

 

 

754 г.

 

 


Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 117; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!