С осеннего склона посылаю советнику Чжану из Палаты императорских регалий и Призванному Вану



 

 

Что вам послать отсюда я могу?

Ветвей коричных белые цветы[146].

Луна сверкает, как в ночном снегу,

Друзей далеких вспоминаешь ты,

И, вдохновеньем Шаньского ручья,

Как было там, в Шаньинь, всю ночь горя,

О вас, друзья, до света думал я

И пел «Об удалившихся»[147]… Да зря…

 

 

730 г.

 

 

Из Восточного павильона над Цзинси посылаю шаофу  Чжэн Э

 

 

Вас не было в Восточном павильоне,

Гуляла цапля на речных песках,

Потом взлетела и на горном фоне

Снежинкой показалась в облаках.

Цзинси меня волнует неизменно,

Волна Драконьих врат[148] — что тигра глаз…

Весне конец — раскрылся рододендрон,

В Линъян с удой идти уж минул час[149].

 

 

755 г.

 

 

Не найдя монахов в горном монастыре, написал это стихотворение

 

 

Тропа заводит в красную лощину,

Побеги сосен оплели врата,

Лишь птиц следы на лестницах пустынных,

И некому впустить меня туда.

Сквозь окна вижу пыльные узоры

На свитках, ниспадающих со стен.

Такое запустенье перед взором,

Что хочется уйти в лесную тень.

Но дивный аромат благовонье наполняло склоны,

Цветов небесных вился рванулся ураган,

Возникла Звучала музыка меж гор зеленых,

И взвыл тоскливо черный обезьян.

Мне стало ясно: бренный мир оставив,

Они ушли совсем в иные дали.

 

 

755 г.

 

 

Станс о горной фазанке

 

 

Над Горьким бамбуком осенняя всходит луна,

На горьком бамбуке[150] — фазанки печальная тень,

За дикого яньского[151] гуся выходит она:

«Меня он на север увозит на склоны Яньмэнь[152]!»

Хлопочут подружки, стараясь ее остеречь:

«Южанку обманет, как водится, северный гусь,

Мороз над Заслоном Багровым[153] свиреп, точно меч,

Захочешь в Цанъу[154], он ответит тебе — не вернусь.»

«Нет, я с этим гусем лететь не могу, хоть умри!» —

Так, слезы на перья роняя, она говорит.

 

 

754 г.

 

Вот и поднялся он на «Большую башню», как именовалась гора Далоу в 40 км от г. Чичжоу, формой напоминающая легкую постройку. Здесь он не раз бродил, ища сурик, из коего посвященные даосы изготовляли Эликсир бессмертия, смотрел в сторону запада, где осталась покинутая им столица, а в мыслях его уже восток, город Янчжоу, куда, устремляясь к Восточному морю, в котором на гигантских черепахах плавают острова бессмертных святых, воды Реки уносят горькие слезы одинокого странника, скитальца, чуждого этому миру. Поэт, остро переживавший свои неудачи при дворе, стоит перед дилеммой — найти сурик, чтобы приготовить эликсир бессмертия, или раствориться в простоте бытия, но — все же в «заоблачных высях».

 

Ночую на озере Креветок

 

 

От Желтого пика нас гонит рассветный петух,

Чтоб к озеру Ся нам добраться в закатную пору.

Из темного леса торчит серебристый бамбук —

То струи дождя исчеркали застывшую гору.

Искателей сурика, нас ожидает ночлег

На утлом челне среди лотоса листьев зеленых.

Распахнуто небо полночное, и человек

В сверкании звездных потоков стоит, ослепленный.

А утром — к Далоу, где сурик мы сможем найти

На тропах извилистых или в лощинах тенистых…

А что если мне к старику-дровосеку уйти

И рубкой деревьев заняться в заоблачных высях?

 

 

754 г.

 

На Осеннем плесе Ли Бо упорно работал над страстным манифестом своего мировоззрения циклом «Дух старины» (Гу фэн ), 59-ю стихотворениями, создававшимися поэтом в течение всей жизни.

 

*Мир Путь утратил, Путь покинул мир*

 

 

Мир Путь утратил, Путь покинул мир[155],

Давно забыт тот праведный Исток,

Трухлявый пень сегодня людям мил,

А не коричных рощ живой цветок[156].

И потому у персиков и слив

Безмолвно раскрываются цветы.

Даны веленьем Неба взлет и срыв,

И мельтешения толпы пусты…

Уйду я, как Гуанчэн-цзы, туда,

В Неисчерпаемости ворота[157].

 

(из цикла «Дух старины», № 25)

 

753 г.

 

 

*Как перл, сверкая, Феникс прилетел,*

 

 

Как перл, сверкая, Феникс прилетел,

Небесной глубины прорезав синь,

Но был отвергнут — вот его удел,

Не приняли посланье в Чжоу-Цинь[158].

Отчаявшись, брожу по свету я,

Бездомный, одинокий человек.

Мне так нужна Пурпурная ладья[159]

Мирскую пыль отрину я навек.

В дали морей, на крутизне вершин,

У Чистой речки сурик бы найти,

На пик Далоу восхожу один,

Откуда в высь бессмертных сонм летит.

Их тени исчезают в вышине,

Вихрь-колесница не вернется в мир…

Боюсь, с мечтой расстаться надо мне,

Я опоздал принять сей Эликсир,

Смотрю в зерцало, вижу — седина.

Простите, те, кто взмыл на журавлях,

Давно меня покинула весна,

Ушла в тот край, где персики в цветах.

В град Чистоты[160] бы вознестись — туда,

Где, как Хань Чжун[161], останусь навсегда.

 

(из цикла  «Дух старины», № 4)

 

754 г.

 

 

*Дух осени Жушоу злато жнет,*

 

 

Дух осени Жушоу[162] злато жнет,

Над морем месяц, тонкий, как струна,

Кричит цикада и к перилам льнет,

Печали нескончаемой полна.

Где исчезает ряд блаженных дней?

Дает нам Небо перемены знак,

Осенний хлад рождает ветр скорбей,

Сокрылись звезды, бесконечен мрак.

Мне грустно так, что лучше помолчать

И в песне до зари излить печаль.

 

(из цикла «Дух старины», № 32)

 

753 г.

 

 

*Мой меч при мне, гляжу на мир кругом:*

 

 

Мой меч[163] при мне, гляжу на мир кругом:

На нем лежит дневная благодать,

Но заросли скрывают дивный холм,

Душистых трав в ущелье не видать.

В краях закатных Феникс вопиет

Нет древа для достойного гнезда,

Лишь воронье приют себе найдет

Да возится в бурьяне мелкота[164].

Как пали нравы в Цзинь[165]! Окончен путь!

Осталось только горестно вздохнуть.

 

(из цикла «Дух старины», № 54)

 

753 г.

 

 

*Большая Жаба в Высшей Чистоте*

 

 

Большая Жаба в Высшей Чистоте

Набросилась на Яшмовый Чертог[166],

Душа златая гаснет в черноте[167],

И сякнет в небесах лучей поток.

В Пурпурных таинствах зловещий Змей[168],

Зарю восхода хмарь обволокла,

И тучи обещают сумрак дней,

Весь вещный мир объяла ночи мгла.

Та, что в «Глухих вратах» заточена[169],

Теперь одна, ее глава седа.

Тля ест цветы, и гибнут семена[170],

Небесным хладом снизошла беда[171].

Вздохну печально ночи нет конца,

И слезы грусти падают с лица.

 

(из цикла «Дух старины», № 2)

 

753 г.

 

 

*Наш лик лишь миг, лишь молнии посверк,*

 

 

Наш лик лишь миг, лишь молнии посверк,

Как ветер, улетают времена.

Свежа трава, но иней пал поверх,

Закат истаял, и опять — луна.

Несносна осень, что виски белит,

Мгновенье — и останется труха.

Из тьмы времен к нам праведники шли —

И кто же задержался на века?

Муж благородный — птицей в небе стал,

Презренный люд преобразился в гнус[172]…

Но разве так Гуанчэн-цзы[173] летал?!

Был в тучку впряжен легкокрылый Гусь.

 

(из цикла «Дух старины», № 28)

 

753 г.

 

 

*Цзюньпин уже отринул мира плен,*

 

 

Цзюньпин[174] уже отринул мира плен,

И миру без Цзюньпина жить осталось.

Прозрел он ряд Великих Перемен

И многих спас, познав Первоначало[175].

Влекомый Дао , он забыл про мир

И размышлял, замкнув плотнее двери.

Не явится к нам всуе Белый Тигр,

Пока не возвестит Пурпурный Феникс[176].

Под белым солнцем обозначен рок,

Но кто его узрит в потоках звездных?

Ведь гость морской[177] от нас уже далек,

И некому постичь безмолвья бездну[178]!

 

(из цикла «Дух старины», № 13)

 

753 г.

 


Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 121; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!