ГодЫ. Восстановление нового и наступление старого 5 страница
На кого же можно было надеяться без сомнений? Сталин не мог над этим не задумываться всё чаще. И вывод был очевиден: на новую, образованную и свободную от «родимых пятен» капитализма, советскую молодежь.
Это был, так сказать, общий вывод. Но из него могли последовать уже конкретные действия Сталина по изменению основного принципа формирования власти в стране. Я имею в виду советскую выборную систему.
В декабре 1936 года была принята новая Конституция СССР, а через год прошли первые выборы в Верховный Совет СССР. Это известно всем. Но по сей день мало кто знает, что они, по замыслу Сталина, должны были стать альтернативными, что уже были подготовлены образцы избирательных бюллетеней, где стояло несколько фамилий. Между прочим, обнародованием этого факта мы обязаны как раз Юрию Николаевичу Жукову.
В предоставлении гражданам возможности выбора из нескольких кандидатур, выдвинутых различными общественными организациями, Сталин видел противовес усиливающейся «партоплазме» – партийной и беспартийной. Однако в 1937 году сопротивление разложившейся части партийно‑государственного и хозяйственного руководства проявилось так явно, эта «элита» обнаружила своё подлинное лицо так очевидно, что в том же 1937 году Сталину и сталинскому «ядру» партии пришлось прибегнуть к масштабным чисткам.
Хронологически чистки в партийно‑государственном руководстве совпали с чистками в армии, вызванными заговором Тухачевского, а также с масштабными превентивными мерами против потенциальной «пятой колонны», в том числе – в народных «низах». Но при несомненной системной связи этих трёх репрессивных чисток друг с другом лишь чистка «элиты» была связана с неудавшейся идеей Сталина об альтернативности выборов в органы Советской власти.
|
|
|
Я убеждён, что Сталин был твёрдо намерен вернуться к этой идее перед следующими выборами – в декабре 1941 года. Однако в том декабре было не до выборов, как и в целой веренице последующих декабрей.
Первые послевоенные выборы в Верховный Совет прошли в 1946 году, следующие – 12 марта 1950 года. И они были тоже безальтернативными. В бюллетенях стояла фамилия лишь одного кандидата, и весь выбор избирателей заключался в том, оставить ли её в бюллетене или вычеркнуть её.
По тому времени отказ от альтернативности выборов был вполне разумным решением. С одной стороны, страна напрягала все силы для того, чтобы поскорее преодолеть разруху, и надо было обеспечивать максимальное единение всех. С другой стороны, жилось многим тяжело, не все понимали, что впереди не худшее, а лучшее, мало кто знал о вынужденно больших расходах на такие оборонные проекты, как атомный, ракетный, на создание реактивной авиации и новой электроники… И это недовольство могло сказаться на результатах выборов так, что вместо единения в обществе мог получиться «раздрай».
|
|
|
Однако в марте 1955 года предстояли новые выборы. И к ним должна была подойти страна, качественно отличающаяся от страны в 1950 году! Причём впервые к урнам должны были прийти молодые избиратели рождения 1937 года. Они, их старшие товарищи, их повзрослевшие отцы‑победители уже могли вполне осознанно выбирать из нескольких кандидатур, выдвигая во власть действительно наиболее достойного.
В «безальтернативном» бюллетене прибегать к ручке было необязательно – если ты голосовал «за», то было достаточно просто опустить бюллетень в урну.
При «альтернативном» варианте использование ручки было обязательным – так или иначе надо было кого‑то вычеркивать.
И это сразу исключало автоматическое избрание в депутаты Верховного Совета высоких партийных, советских и хозяйственных руководителей. Их могли избрать – если они имели не дутый, а настоящий, заработанный ими авторитет в массах, а могли и не избрать.
Но если бы первый секретарь райкома или обкома партии или председатель райисполкома или облисполкома оказался бы забаллотированным, то уж это‑то автоматически означало бы их изгнание из власти. Да и хозяйственным руководителям, баллотировавшимся в Верховный Совет СССР, в этом случае тоже жить стало бы неуютно.
|
|
|
Пока на дворе был 1952 год, до выборов было далеко, и трудно было сказать наверняка – какую позицию займёт Сталин в отношении их возможной альтернативности. А вот предполагать кое‑что на сей счёт «партоплазма» могла.
И вряд ли её эти предположения радовали.
А Сталин старел… До дряхлости было, впрочем, ещё далеко, да такие люди, как Сталин, и не дряхлеют в буквальном смысле этого слова – они обычно и в глубокой старости сохраняют ясность мысли, если только их очень уж не подводят сосуды головного мозга – как это вышло у Ленина.
Однако Сталин уставал, уставал всё более, и все в руководящей Москве это знали и понимали. И поэтому вопрос о преемнике не возникать так или иначе не мог. Уже скоро в самые партийные «верхи» должен был прийти целый отряд вполне молодых – для такого уровня – руководителей, новых секретарей ЦК. Но в реальном масштабе времени все они были фигурами второго плана. Лишь с течением времени кто‑то из них мог обрести нужные качества главы государства, к тому же определённый срок был необходим для того, чтобы умножилась и окрепла новая молодая поросль энтузиастов социализма, которая могла бы молодого лидера государства подкрепить и поддержать. При наличии в обществе такого массового слоя и требования к лидеру могли бы быть не такими высокими, какие их предъявила эпоха к самому Сталину.
|
|
|
Для всех, кто владел информацией и был знаком с ситуацией в «верхах», это было достаточно очевидно. Что не было очевидным – так это кандидатура преемника.
Стандартным тезисом «россиянских» историков – заимствованным, впрочем, у западных советологов – стал тезис о якобы ожесточённой борьбе за власть среди «узкого» руководства, особенно якобы усилившейся в последние годы жизни Сталина. Так, в предисловии к научному изданию «Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945–1953» (тираж 1500 экз.) его составители этот тезис активно проводят и даже не стесняются прямо ссылаться на первоисточники своих «прозрений», сообщая, например, о том, что ещё 3 марта 1957 года историк‑эмигрант Б.И. Николаевский в письме к издателю Б.К. Суварину писал: «Вы слишком упрощаете всё, утверждая, что был только Сталин. Дело много сложнее. Чтобы диктаторствовать (н‑да! – С.К.), Сталин допускал развиваться под его надзором конфликтам (? – С.К.) в Политбюро и решение принимал не в начале спора, а лишь когда выяснялась обстановка…»
«Россиянские» «историки», как, впрочем, и «историки»‑эмигранты, вряд ли когда‑либо держали в руках что‑то более тяжёлое, чем серебряная ложка или хрустальная рюмка богемского стекла. И вряд ли эти «историки» принимали решения более важные, чем: «Бросать чёрный или белый шар на защите диссертации имярек?» Возможно, поэтому им невдомёк, что описанная Николаевским процедура принятия решения является нормативной для любого компетентного руководителя, действующего в любой сфере управления.
Им – наблюдающим ныне грызню политических шакалов в овечьих и медвежьих шкурах – также невдомёк, что можно спорить и ссориться по вопросам не шкурным, а деловым, и они клевещут на Сталина, да и на его коллег, утверждая, что «сам Сталин поощрял соперничество в Политбюро», но что «в основе этого соперничества и конфликтов лежали не столкновения принципиальных позиций, а борьба за максимальную приближенность к Сталину».
Низводить Клима Ворошилова или «железного наркома» Лазаря Кагановича до уровня современных политиканов? И о какой такой ещё более «максимальной приближенности к Сталину» речь? Сталин и его сотрудники были «красными», а не «голубыми», их взаимоотношения не имели характера отношений царя и царедворцев! Да и что бы дала эта «максимальная приближенность к Сталину» любому из членов Политбюро? Место главы «РАО ЕЭС» или «представителя» «Россиянии» в НАТО? Чем ближе – товарищеским, деловым образом – был человек к Сталину, тем больше на него (этого человека) валилось дел и тем большей была его ответственность как перед Сталиным, так и перед делом, ему доверенным!
При этом даже Николаевский признавал, что «члены Политбюро вовсе не были безликими», что «ряд из них к Сталину пришёл со своими идеями, за которые Сталин и взял их в свои ближайшие сотрудники…»
Тут спорить не с чем – Сталина окружали коллеги, каждый из которых имел свое лицо. И, как каждый человек, знающий себе цену, они не могли не оценивать свои возможности как преемника Сталина. Однако это не обязательно подталкивало к интригам как против Сталина, так и друг против друга.
Задумываться же задумывались. Так над этим почти открыто задумывался и сам Сталин…
Он пока занимал два из трёх высших постов в стране: был Генеральным секретарём ЦК ВКП(б) и Председателем Совета Министров СССР. Третий высший пост – Председателя Президиума Верховного Совета СССР – занимал с 1946 года, после смерти Калинина, Шверник, и он был, конечно, лишь номинальным «главой» государства.
Однако Сталин уже склонялся к тому, чтобы отойти от оперативного руководства как партией, так и народным хозяйством, тем более что это по факту всё чаще и происходило. Уже скоро – на XIX съезде партии – пост Генерального секретаря ЦК будет упразднён, и Сталин будет избран «просто» секретарём ЦК. Это вполне отвечало его курсу на изменение роли партии в советском обществе. Из руководящей, фактически государственной, силы она должна была становиться силой, направляющей общество за счёт идейного, нравственного и интеллектуального лидерства её руководства и её членов.
Что же до Совета Министров СССР, то и после XIX съезда Сталин остался Председателем Совмина без чётко выраженного первого заместителя, хотя по факту их было три – Берия, Маленков и Булганин.
Но ведь Сталин мог – поближе к выборам в Верховный Совет – оставить и этот пост. И тогда у него осталась бы единственная государственная должность – «просто» депутат Верховного Совета СССР.
Можно ли было сомневаться, что в этом случае на ближайшей же сессии – скорее всего, внеочередной – Верховного Совета все остальные депутаты единогласно избрали бы депутата Сталина своим Председателем? Это произошло бы даже без нажима Сталина, а само собой, по причине очевидной естественности такого шага. Иного варианта депутаты не могли бы себе и представить – и даже не из‑за такой уж всеобщей любви к Сталину… Иного варианта не допустил бы сам народ!
И вот уж тогда пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР стал бы не номинально, а фактически первым! И вся полнота реальной власти переместилась бы туда, где она теоретически всегда и сосредотачивалась, то есть – в Верховный Совет!
Власть окончательно стала бы Советской!
А главой её был бы Сталин.
Так что принципиально весьма вероятная и, возможно, достаточно близкая по времени широкая социалистическая демократизация советского общества, желаемая Сталиным, была ещё одним дополнительным фактором, который заставлял антисталинские силы торопиться с его устранением.
Всё вышесказанное я не могу подтвердить документами, да вряд ли они сегодня где‑либо и отыщутся! Если что‑то на сей счёт в архивах и было, то всё было уничтожено если не при Хрущёве, так уж при Горбачёве точно. Однако всё вышесказанное было вполне возможным, и ничто из того, что мы сегодня знаем о тех годах, такой версии не противоречит!
Но и в этом случае оставался открытым вопрос о преемнике Сталина на посту Председателя Совмина. При этом с годами по вполне понятной причине всё острее возникал вопрос о «полном» преемнике Сталина.
Ясно было, что это не мог быть некий «серый кардинал». Сменять Сталина должна была фигура известная, крупная, авторитетная и достаточно популярная. Но кто из таких фигур мог воплотить идеи Сталина в реальное дело?
В 1953 году Сталину шел 74‑й год, Ворошилову – 72‑й, Молотову – 63‑й, Кагановичу – 60‑й… Микоян и Булганин были 1895 года рождения, им в 1953 году исполнялось, следовательно, по 58 лет.
Так что по возрасту среди высшего руководства в 1953 году в «полные» преемники Сталина наиболее подходили Маленков – 1901 года рождения, Пономаренко – 1902 года рождения, Сабуров – 1900 года рождения, Первухин – 1904 года рождения и Берия – 1899 года рождения.
Это – по возрасту, по стажу нахождения на высших постах…
А по деловым качествам?
А по способности форсировать себя?
А по близости к тем сталинским идеям о сути общественного развития, которые были заложены в «Экономические проблемы»? В частности – кто из всех был особо чуток к вопросам образования молодежи? Кто имел наибольшую склонность к смелому выдвижению кадров?
Пожалуй, никто из высшего руководства, кроме, естественно, самого Сталина, здесь с Берией сравниться не мог.
Во‑первых, Берия самым страстным образом, настойчиво, неоднократно просил дать ему возможность самому получить высшее образование. Просил азербайджанский ЦК в Баку в 1920 году, просил грузинский ЦК в Тифлисе в 1922 году, просил и позднее – Орджоникидзе в начале 30‑х годов… И это тогда, когда Берия уже занимал весьма высокие должности в ЧК, имел прекрасные руководящие перспективы!
Быть готовым поменять кабинет начальника Секретно‑политического отдела ГрузЧК и положение, занимаемое хозяином этого кабинета, на студенческий билет и скромные студенческие харчи? Нет, для этого надо было действительно очень любить знание как таковое. И Берия его любил. А Сталин это знал.
Главное же – Берия, как и Сталин, стремился, чтобы вокруг него жили и работали люди образованные, в чём он, как и Сталин, видел залог успешного развития страны.
Причём Берия не просто предавался прекраснодушным мечтаниям – он всегда активно действовал, и не случайным, а абсолютно закономерным было то, что именно при Берии Тбилиси стал одним из ведущих центров высшего образования в СССР, что именно при Берии грузинская наука начала мощно развиваться в своих наиболее серьёзных отраслях, в том числе и в математической.
С Берией была связана и одна история, о которой сам Сталин знал вряд ли, но не исключено, что и знал. Это – малоизвестная история молодого физика Олега Лаврентьева. Начало его судьбы оказалось блестящим, потому что она начиналась в СССР Сталина и Берии. Дальнейшая же его судьба – уже в СССР Хрущёва и Брежнева – была весьма грустной, хотя и не совсем неблагополучной с формальной точки зрения. Так или иначе, знать историю Олега Лаврентьева нам будет полезно.
Полезно потому, что в ней, как в капле воды, отразился тот подход Берии к молодым кадрам, который был конкретным воплощением общего подхода к воспитанию молодых поколений советских людей, предлагаемого Сталиным в его «Экономических проблемах»…
В 18 лет Лаврентьев ушел на фронт, воевал, а после войны его направили дослуживать в Сахалинский военный округ в 221‑й зенитно‑артиллерийский дивизион – радиотелеграфистом. Физика была его страстью, и на советском Сахалине, от которого в царское время у Антона Чехова остались удручающие впечатления, сержант Лаврентьев мог через Посылторг выписывать книги по физике и даже научный журнал «Успехи физических наук», учась при этом в вечерней средней школе.
Тогда все газеты писали о том, что президент Трумэн ставит перед американскими физиками задачу создать «сверхбомбу» – так называемую «водородную». «Обычная» атомная бомба служила бы ей «запалом», создающим «звёздные» температуры, необходимые для реакции синтеза гелия из тяжёлых изотопов водорода Н2 – дейтерия, и Н3 – трития. Сам физический принцип сверхбомбы секретом не был – о нём писал, например, том 3‑й 2‑го издания Большой Советской Энциклопедии, подписанный в печать 17 мая 1950 года. Там же, на странице 434, сообщалось, что «американские поджигатели войны пытаются угрожать СССР и странам народной демократии этой водородной бомбой ещё до её осуществления…»
Сложность была в том, что водород и его изотопы – газы с ничтожной плотностью, которая становится приемлемой лишь в жидком водороде. А жидкий водород – это температура почти абсолютного ноля, это космический холод, который на Земле так просто не обеспечишь.
Над термоядерной бомбой активно работали не только в США, но и – без огласки – в СССР. И вот сержант Лаврентьев в 1949 году пишет письмо на имя Сталина, где заявляет, что знает, как сделать водородную бомбу. Сегодня это выглядит невероятным, но после того, как с соображениями сержанта ознакомился специально присланный в его часть подполковник инженерной службы Юрганов, Лаврентьева направили в Москву – сдавать экзамены на физический факультет МГУ. Его принимали в ЦК, им интересовались всерьёз, и сержант того стоил!
Чтобы читатель понял, что это было действительно так, я сообщу следующее…. В основу первой советской водородной бомбы РДС‑6с, испытанной 12 августа 1953 года, было заложено три основополагающие идеи, две из которых принадлежат А.Д. Сахарову, а третья выдвинута В.Л. Гинзбургом. И за свое предложение использовать в качестве термоядерного горючего твердый дейтерид лития‑6 Гинзбург после испытания РДС‑6с получил орден Ленина.
Но эту же идею, которую лучшие умы советской физики резонно ставили себе в великую заслугу, совершенно независимо от всех – пусть и позднее, чем «корифеи», – высказал юный Олег Лаврентьев! И он же впервые сформулировал одну из ключевых идей, касающихся управляемого термоядерного синтеза!
Так вот Берия сразу заинтересовался бывшим сержантом, ожидал от молодого студента‑физика многого, заботился о его быте и профессиональном росте, лично встречался с ним.
К слову, и молодой Андрей Сахаров вышел на широкую дорогу не без внимательного и чуткого к себе отношения Берии – впервые в его кабинете он оказался как раз вместе с Лаврентьевым.
Чтобы закончить историю Лаврентьева, скажу, что московский клан «элитных» физиков увидел в перспективном юноше будущего опасного конкурента, и, как только Берия был устранён, физика Лаврентьева быстро спровадили в Харьков, в Украинский физико‑технический институт, где он стал‑таки доктором наук и сделал в области управляемого синтеза немало. Но и сегодня научные заслуги бывшего протеже Берии более признаны на Западе, чем у нас.
Да, Берия, с его чутьём на новое, с его интересом и тягой к знаниям, с его интересом к талантливой молодежи, мог лучше кого‑либо другого воспринять идеи Сталина о новом всесторонне образованном гражданине как главной гарантии крепости и исторических перспектив нового общества.
И если бы Сталин решил оставить ещё и пост Председателя Совмина СССР, то наиболее удачной заменой ему мог бы стать именно Берия. В том числе и поэтому именно о Берии после смерти Сталина и смерти самого Берии было написано особенно много гнусных, лживых мерзостей. Как, впрочем, и о самом Сталине.
Был бы неплох Берия и как полный сменщик Сталина – в случае смерти Сталина. Но особенно эффективной могла бы стать связка: «Сталин – Председатель Президиума Верховного Совета СССР и Берия – Председатель Совета Министров СССР».
«Партийной» же «пристяжной» мог бы стать Маленков.
Осенью 1952 года Сталин – как я понимаю – не был ещё готов к такому развитию ситуации и преемника в Берии не видел. Но это не значило, что он с какого‑то момента не пришёл бы к такой мысли. Более того, он мог прийти к ней достаточно скоро. А это само по себе было бы смертельно опасно для всех тех внешних и внутренних сил, которым Сталин и социализм были костью в горле. И принципиально не исключённый вариант высшей связки «Сталин – Берия» также заставлял антисталинские и антисоциалистические силы торопиться.
При всём при том именно на Берию уже давно взваливают тяжкое обвинение в умысле против Сталина, и сегодня эти нелепые обвинения получили новый импульс в книге Николая Добрюхи «Как убивали Сталина». Они, эти обвинения, действительно нелепы – как ни посмотри, о чем ещё будет сказано.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 112; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!