Модальная интенсивность. Чудо и воздержание 1 страница
У модальности есть свои степени интенсивности, к наивысшему уровню которой относятся чудо и воздержание. Воздержанный человек может (субъективно) не мочь, как чудотворец может (объективно) совершить невозможное. Чудо – это бытие того, чего не может быть, а воздержание – могущество отказа от могущества. Воздержание и чудотворство вместе образуют фигуру святого, который может невозможное и мощен в немощи. Высшей точки модальной интенсивности вероучительное повествование достигает там, где герой воздерживается от применения своей мощи и одновременно совершает невозможное. Таков евангельский сюжет смерти и воскресения Иисуса. Он умирает, потому что он может не мочь, может не спасти себя, и он воскресает, потому что он может невозможное, может преодолеть смерть. Мочь быть немощным и мочь совершить невозможное – таковы две предельно интенсивные точки на шкале модальностей, и они пересекаются в главном событии священной истории, в смерти Бога, переходящей в воскресение человека («сила свершается в немощи»). Таким образом, все предикаты «мочь», на которых построена система модальностей, раскрывают градацию возрастающего могущества.
Последовательное выведение модальных категорий из одного общего предиката «мочь» позволяет соотнести их по принципу минимальных различий, то есть показать, что в языке модальности, как и на других структурных уровнях языка (фонетическом, грамматическом), каждая категория относится к другой на основании наличия или отсутствия минимального признака. Знаки модального кода: «мочь», «быть», «знать» и «не». Таким образом удается описать определенное число категорий, исчерпывающих все возможные сочетания указанных предикатов, и провести модальный анализ и систематизацию таких понятий, как «возможное» и «необходимое», «уверенность» и «сомнение», «способность» и «потребность», «разрешение» и «запрет», «воление» и «желание», «власть» и «любовь», «чудо» и «воздержание».
|
|
|
Предикат «мочь» является центральным в определении всего круга модальностей – онтических, эпистемических и чисто потенционных. Тем самым категория модальности выводится за пределы онтологии и эпистемологии (с их специфическими предикатами «быть» и «знать») и требует построения особой философской дисциплины – *потенциологии .
*Возможностное, Интересное, Модальные чувства и действия, Можествование, Потенциация, Потенциология , Потенциосфера
К философии возможного. Введение в посткритическую эпоху // Вопросы философии.1999. № 6. С. 59–72.
Возможное. С. 25–30, 74–77, 283–317.
Лит.: White A. R. Modal Thinking. Ithaca: Cornell University Press, 1975; The Possible and the Actual: Readings in the Metaphysics of Modality / Ed. by Michael J. Loux. Ithaca, London: Cornell University Press, 1979; Lewis D. On the Plurality of Worlds. Oxford, New York: Basil Blackwell, 1986; Modern Modalities: Studies of the History of Modal Theories from Medieval Nominalism to Logical Positivism /Еd. S. Knuuttila. Dordrecht (Holland) a. o.: Kluwer Academic Publishers, 1988.
|
|
|
МОДА ЛЬНЫЕ ЧУ ВСТВА И ДЕ ЙСТВИЯ
МОДА ЛЬНЫЕ ЧУ ВСТВА И ДЕ ЙСТВИЯ (modal feelings and actions). Чувства и действия, которые характеризуются модальными предикатами: возможного, невозможного, необходимого. Многие чувства обращены на такие объекты или события, которые имеют вероятностный характер, не актуальны, а чисто потенциальны. Возможность нищеты или болезни часто производит страх несравнимо больший, чем сами эти состояния. У страха, как и у надежды, глаза велики, и многие эмоции усиливаются по мере перехода явлений в разряд возможных. Страх есть переживание возможной боли или утраты; желание – возможного наслаждения, надежда – переживание возможной радости. Вера, в отличие от достоверного опыта, направлена на то, что может быть (вера в спасение), или то, чего не может не быть (вера в Бога). Решимость обращена на действие, которое необходимо совершить; отчаяние – на опасность или беду, которую невозможно предотвратить; подозрительность – на обстоятельства, которые могут нести угрозу или причинить вред. Если отнять у этих чувств модальное измерение, они исчезнут. Исполнившаяся надежда переходит в радость и удовлетворение; исполнившаяся вера – в опыт и знание; исполнившийся страх – в боль и страдание. В темноте мы боимся появления незнакомца; когда он появляется, мы боимся, что он заговорит с нами; когда он заговаривает, мы боимся, что он ударит нас; когда он наносит удар, мы боимся, что он нас убьет… По выражению французского мыслителя Алена, болезнь лечит человека от страха заболеть. Сама специфика модальных чувств, а также их сила, страстность, напряженность определяются тем, что человек обитает в *потенциосфере и представляет собой *возможностное существо, для которого «может быть» или «не может не быть» более эмоционально действенно, чем само бытие или небытие.
|
|
|
Этот же критерий модальности определяет и специфику многих физических состояний и интеллектуальных действий. Например, «желать» отличается от «хотеть» своей направленностью на возможное и вместе с тем невозможное, на то, что не доступно для полной реализации, чего никогда не бывает «вдоволь». Желание свободы, любви, счастья, славы, бессмертия само потенциирует свой предмет как бесконечно желаемый и лишь частично воплотимый, тогда как объект хотения – нечто актуальное, то, чем оно вполне может удовлетворить себя: пища, питье, соитие (см. *Модальность ). Примерно так же соотносятся мышление и знание. Знание актуально объемлет свой предмет, «знает» его, тогда как мышление – это модальное действие, которое потенцирует множество *смыслов , соотносимых не с актуальностью предмета, а с возможностью или необходимостью его преобразования, построения мыслимых предметов. В отличие от знания и хотения, мышление и желание сами создают свои предметы, а не находят их готовыми в бытии, в природе. Каждый акт мышления или желания – это новая возможность, которая открывается по ту сторону наличного, в бесконечности созидающей воли (интеллектуальной или чувственной). Отсюда и хитрость мышления : оно старается избежать тех вопросов, на которые у знания уже есть ответы; оно уклоняется от прямых путей знания, как желание – от прямых путей хотения. Если *хитрость желания состоит в том, чтобы усиливаться и «разжигать себя», уклоняясь от простой разрядки, то хитрость мышления – в том, чтобы не совпадать с наличным знанием и не противоречить ему, но, взаимодействуя с фактами, порождать новые *смыслы . Если предмет желания – не утоление, а сама способность желания, то предмет мышления – сама способность мышления: познавать неизвестное для того, чтобы обнаруживать новую неизвестность в познанном. Мышление лишь отчасти опирается на факты, но вместе с тем уводит далеко от них, в область смыслов, ментальных конструктов, которые подлежат не познанию, но осуществлению, то есть дополняют существующее возможным и необходимым. Если отнять у мышления и желания это модальное измерение, они утратят свою конструктивность и сольются со знанием и хотением, которые направлены на сущее.
|
|
|
Возможное глубинно неосуществимо: не только потому, что оно может и не осуществиться, но и потому, что в определенном смысле оно вообще не может осуществиться, не утратив своей особой модальности. Свойство возможного – оказывать воздействие на действительность именно в меру своей недействительности, невоплощенности. Поль Валери дает парадоксальную характеристику своему интеллектуальному alter ego господину Тэсту: «Почему г-н Тэст невозможен? <…> Ибо он не что иное, как демон возможного» [159]. Этот демонизм возможного, которое жаждет и бежит воплощения, то есть становится невозможным именно для того, чтобы оставаться возможным, и составляет двусмысленность, «взрывчатость» модальных чувств и действий. И надежда, и страх, и желание, и мышление обладают сильнейшим эмоциональным и интеллектуальным потенциалом именно в силу своей потенциальности, которая исчезает при реализации. Желание и мышление в принципе неостановимы, ибо желаемое и мыслимое простираются за горизонт наличного, в бесконечную область возможного-невозможного. Реальность многих чувств и состояний исчезает, если отнять у них их же фиктивность.
*Возможностное, Гипотетизм, Модальность, Мыслезнание, Потенциальные сообщества, Потенциация , Потенциосфера, Смысл, Хитрость желания
МОЖЕСТВОВА НИЕ
МОЖЕСТВОВА НИЕ (potentia, ableness; существительное от глагола «мочь»). Модальная категория, обозначающая потенцию и потенциальность, свойство «мочь» (can, may) в единстве таких его значений, как «мощность» и «возможность». Термин «можествование» употребляется для номинативного обозначения свойства «мочь» и концептуально соотносится с категориями «бытие» и «знание».
Предикат «мочь» существенно входит в структурное описание всех модальных отношений, таких как возможность, необходимость, уверенность, сомнение и др. (*модальность ) [160]. При этом «мочь» не сводимо к категориям «быть» и «знать», не переводимо на язык онтологии или эпистемологии. Можествование, во всех его положительных и отрицательных проявлениях («мочь» и «не мочь»), не совпадает ни с каким моментом наличного бытия. По степени интенсивности можествование либо не достигает степени актуального бытия («то, что может быть», возможное), либо превосходит эту степень («то, что не может не быть», необходимое). Возможное менее бытийно, а необходимое более бытийно, чем бытие само по себе. Посыл можествования по отношению к бытию оборачивается либо «недолетом» возможного, либо «перелетом» необходимого, но не имеет точного онтологического эквивалента.
Воление, желание, возможность, вероятность, вера, власть, собственность, стоимость – все это разнообразные формы можествования, его психологические, этические, эпистемологические, теологические, политические, экономические и другие дисциплинарные проекции. Например, категория собственности охватывает все потенции данного субъекта по отношению к объектам , подобно тому как категория власти охватывает все его потенции по отношению к другим субъектам . Если собственность определяется формулой «я могу данную вещь», то стоимость вещи определяется тем, насколько «я не могу без нее». Стоимость – модальная категория, которая характеризует не потенцию субъекта в отношении объекта, но потенцию объекта в отношении субъекта – либо прямо (потребительская стоимость), либо косвенно, в сравнении с потенциями других объектов (меновая стоимость).
Общая теория можествования находится в процессе становления. Наряду с теориями бытия и познания, она может составить один из трех основных разделов философии: онтология – эпистемология – *потенциология .
*Возможностное, Модальность , Потенциация, Потенциологи я, Потенциотерапия
Возможное. С. 287–289, 292–297, 304–305, 318–321.
ПОТЕНЦИА ЦИЯ, ОВОЗМО ЖЕНИЕ
ПОТЕНЦИА ЦИЯ, ОВОЗМО ЖЕНИЕ (potentiation, possibilization). Процесс, обратный реализации: переход не возможного в действительное, а действительного в возможное, актуального – в потенциальное, утверждения – в предположение. Потенцировать, или овозможивать, – значит расширять сферу мыслимого, говоримого, *существуемого , переводить явление из области бытия в область возможного, переводить суждение из изъявительного наклонения в сослагательное.
Наглядный пример того, как действует потенциация в обыденной жизни, дает роман Л. Толстого «Война и мир». Обреченная на год разлуки с князем Андреем, Наташа Ростова ходит по деревенскому дому и тоскует от того, что все в этом мире есть, как оно есть, и пытается внести в это «сущее» те возможности, которые не предназначены для реализации – но раздвигают стеснившееся пространство жизни.
«“Что бы мне с ними сделать?” – подумала Наташа.
– Да, Никита, сходи, пожалуйста… – “куда бы мне его послать?” – Да, сходи на дворню и принеси, пожалуйста, петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
<…> “Боже мой, боже мой, все одно и то же! Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать?” <…> Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала.
– Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма-да-гас-кар, – повторила она отчетливо каждый слог и, не отвечая на вопросы m-me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты».
В этой сцене Наташа ничего не делает, но «овозможивает» свою жизнь, создает возможности, которые расширяют пространство ее мира. «Мадагаскар» – это чистая, самоценная возможность в той действительности, где Москва и Одесса существуют реально.
Умножение возможностей – свойство бытия в его поступательном росте. От камня к дереву, от дерева к животному, от животного к человеку, от раба к свободному проходит возрастание степеней возможного в его отношении с наличным бытием. Общество в своем развитии от деспотизма до демократии также следует этому вектору. Исторически возможности растут быстрее, чем способы их реализации.
Вся современная действительность пронизана «возможностными» образованиями, из «есть» переходит в модус «если» и требует к себе соответственного «поссибилистского» подхода. ХХ век продемонстрировал две основные модели развития. Первая, «революционная» – реализации возможностей, то есть сужения их до одной, желательной и обязательной реальности. В основе другой исторической модели – не революция, а потенциация: развитие не от возможного к реальному, а от реального к возможному. В либерально-демократическом обществе действует модель непрестанного порождения все новых возможностей, которые не обязательно требуют реализации, которые самоценны и действенны, оставаясь при этом возможностями.
С. Жижек так обобщает этот парадокс: «возможность как таковая оказывает актуальное воздействие, которое прекращается, как только возможное актуализируется. <…> Эта прибавка того, что ‘в возможности есть больше, чем только возможность’ и что теряется в ее актуализации, есть реальное как невозможное» [161]. Иными словами, возможность заключает в себе невозможность своей полной реализации. Когда предчувствие или догадка о возможном событии переходит в знание об уже свершившемся событии, исчезают те волнение, надежда, ожидание, которые были связаны именно с возможностью события, а не с его актуальностью. Свойство возможного – оказывать воздействие на действительность именно в меру своей недействительности. Возможность наказания – более мощный фактор предотвращения преступлений, чем суровость актуальных наказаний. Потенция сильнее по своему воздействию, именно оставаясь потенцией, так сказать, действуя недействительно .
Современный Запад, как «общество возможностей», имеет всеобъемлющие системы кредита и страхования, которые переводят повседневную жизнь в сослагательное наклонение. В страховании человек платит заранее за свои возможные несчастья: болезнь, аварию, безработицу, скоропостижную смерть или увечье. В кредите оплачиваются возможные формы благополучия: дом, машина, телевизор и пр. Человек живет в доме, который может перейти в его собственность, если в течение тридцати лет он будет вносить за него регулярную плату. Дом дан ему в модусе возможности. И положительные, и отрицательные стороны жизни оказываются условными с точки зрения экономики, которая основана на статистике, подсчете вероятностей, а не на однократности случившихся фактов. Ничто не существует просто так, в изъявительном наклонении, но все скользит по грани «если бы», одна возможность приоткрывает другую, как при смене линий кредита, и вся реальность состоит из чередования возможностей, которые сами по себе редко реализуются.
«Общество возможностей» есть также информационное общество. В нем производятся и потребляются не столько предметы, единицы физической реальности, сколько тексты, знаки, образы – единицы информации. Мера информации – это вероятностная величина, которая увеличивается по мере уменьшения вероятности сообщения. Информационное общество стремится наращивать объем информации, которой оно владеет, поскольку это и есть его главное богатство, – тенденция столь же неоспоримая, как закон роста капитала или увеличения прибыли. Но рост информации требует усиления вероятностного характера общественной жизни. Информация растет по мере того, как мир становится все менее предсказуемым, состоит из все менее вероятных событий. Отсюда культ новизны, стремление каждого человека хоть в чем-то быть первым. В этом смысле выражения «общество возможностей» и «информационное общество» – синонимы, поскольку именно обилие возможностей делает осуществление одной из них информационным событием.
В развитых обществах смысловой акцент переносится с реальности на возможность, потому что жизнь, насыщенная возможностями, ощутимо богаче и полноценнее, чем жизнь, сведенная в плоскость актуального существования. В конце концов, эта актуальность ограничена для человека параметрами, присущими ему как родовому существу и более или менее одинаковыми для всех цивилизаций (устройство органов восприятия, уровень потребностей, продолжительность жизни и т. д.). Нельзя съесть больше того, что можно съесть, нельзя увидеть больше того, что можно увидеть, и этот потолок актуального благосостояния в развитых странах Запада близок к достижению, по крайней мере для значительной части населения. Но богатство жизни зависит от разнообразия ее возможностей больше, чем от степени их реализации. Актуальность есть постоянный или медленно растущий в своем значении знаменатель, а возможность – стремительно возрастающий числитель цивилизации. По мере развития цивилизации на одну единицу реальности приходится все больше возможностей. В этом и состоит поэтическая сторона прогресса, которая обычно заслоняется его практической стороной (*сверхпоэзия ).
Потенциация распространяется и на историю, которая, как оказывается, имеет сослагательное наклонение, позволяющее понять значение прошлых событий. По мысли Макса Вебера, «вопрос, что могло бы случиться, если бы Бисмарк, например, не принял решения начать войну, отнюдь не “праздный”. Суждение , что отсутствие или изменение одного исторического факта в комплексе исторических условий привело бы к изменению хода исторического процесса в определенном исторически важном отношении, оказывается все-таки весьма существенным для установления “исторического значения” факта…» [162] История, с точки зрения историка, это не только то, что было, но и то, что могло бы быть, иначе любой факт лишается своего смысла. Отсюда взгляд на саму историю как на процесс накопления возможностей: каждая последующая эпоха вбирает в свой смысловой состав возможности предыдущих. На нее приходится больше возможностей, чем на предыдущую, хотя объем и мера реальности остаются прежними: день, год, век… Арнольд Тойнби назвал этот поступательный процесс «этериализацией» (etherialization), имея в виду утончение материального субстрата истории и ее переход в более духовное, эфирное состояние. Если творческое Слово, каким создан мир, есть глагол, Слово-Действие, то история есть парадигма спряжения этого Глагола, его переход из изъявительного наклонения в сослагательное.
Итак, в общественном и духовном бытии постоянно происходит процесс, обратный тому, который обычно называется реализацией. Потенциация – развитие от реального к возможному. В настоящее время актуальный мир все еще выступает точкой отсчета для большинства видов человеческой деятельности, направленных на постижение и изменение реальности. Но постепенно текстуальная, знаковая, информационная, виртуальная вселенная все более поглощает и потенцирует вселенную фактов, делает возможным то, что раньше было возможным делать. Происходит смена мировых модальностей. На входе в новую эпоху начинается избывание бытия, его переход в форму «бы». Сослагательное наклонение – огромная сфера душевного опыта и творческих терзаний, новая деликатность, терпимость и интеллектуальная щедрость, которая открывает путь к мирному «врастанию» будущего в настоящее в виде ветвящихся, множимых будущностей. Они привходят даже в наши трактовки прошлого – как многообразие альтернатив, позволяющих понять смысл исторических событий, которые значимы лишь постольку, поскольку «могли и не быть» или «быть другими».
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 150; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!