Исторические разновидности монархии

К сожалению, в нас въелось представление, что монархии бывают абсолютными или же конституционными. Но, между прочим, абсолютную монархию придумали в XVI веке, реализовали в XVII; конституционную придумали в XVII, реализовали в XVIII. Это – новейшие формы монархии, а до этого монархическая история насчитывала тысячелетия. Начнем рассмотрение с самых древних разновидностей монархии.

1. Монархии патриархальные, или традиционные. Они характерны для традиционных обществ и могут развиваться в монархии сакральные или в монархии деспотические. Кроме того, черты патриархальной монархии, благодаря исторической памяти многих поколений, сохраняются в той или иной степени и в других монархических разновидностях. Патриархальная монархия , по всей вероятности, имеет не только прообразом своим отцовскую власть, но и прямо происходит из развития семейного принципа (традиционный монарх воспринимается как отец своих подданных). Патриархальная монархия имеет мало возможностей воздействовать на общество реформаторски, ибо традиционное общество почти не допускает этого, что не исключает реализации полновластия патриархального монарха в экстремальных ситуациях (например, в случае войны или иноземного вторжения).

Патриархальная монархия смыкается с монархией сакральной в одном чрезвычайно древнем обычае – обычае царской жертвы. Обычай добровольного принесения царем себя в жертву во имя спасения своего народа существовал у многих народов. Мифологическое наследие подобного рода изложено в классическом труде Р. Грейвса «Греческая мифология», который написан почти полвека назад, но нисколько не потерял достоинств. Грейвс замечает, что память о жертвоприношении царя достигла времен греческой и римской цивилизаций, но уже в замещенной форме (т. е. сохранились символические обряды, связанные с существовавшей в гораздо более глубокой древности царской жертвой).

Видимо, то же самое мы наблюдаем в ежегодном посвящении вавилонского царя для исполнения им жреческих полномочий на свадьбе бога Бела‑Мардука. Происходило это так: каждый год царь являлся в главный храм, где его встречал верховный жрец, приветствовал должным образом, а затем наносил удар плетью. Если царь при этом плакал, наступающий год считался гарантированно плодородным и удачным. Не исключено, что жрецы специально тренировались бить не больно, а цари тренировались испускать слезы (это социальные технологии).

Серьезность царской жертвы, память о которой сохранялась в сознании людей в течение тысячелетий, наилучшим образом подтверждает царская жертва, принесенная Иисусом Христом – так она и воспринимается в христианском богословии. Так ее воспринимал и Понтий Пилат – наследник совершенно другой мифологической традиции.

2. Сакральные монархии. Сакральные монархии – это монархии, где первенствующие функции монарха жреческие. Иногда подобные монархии принято именовать «теократиями» (этот термин распространен, хотя и не верен, потому что «теократия» – дословно «боговластие», а, скорее, следовало бы пользоваться термином «иерократия» –«власть жрецов»). Сакральная жреческая монархия нередко связана с патриархальной. Из библейского и римского материала явствует, что глава патриархальной семьи был и семейным жрецом. Сакральные монархии часто связаны с традиционными обществами. Такова сакральная монархия Египта, по крайней мере, в Древнем и Среднем царстве, где функции жреца – основные функции фараона.

Образцами сакральных монархий, но уже других (часто сословных) являются и такие, в которых монарх непосредственно не несет жреческих функций, но является высшим духовным авторитетом. Подобную монархию реализовал классический суннитский ислам, хотя реализовал недолго – на протяжении истории халифата (до тех пор, пока халифы не утратили функций светских правителей, функцию же духовного авторитета они сохранили дольше).

Многовековая, а может, и тысячелетняя история сакральных монархий привела к относительной сакрализации любой монархической власти: сложился принцип священности особы царя и даже королевской крови.   До наибольшего абсурда данный принцип довели французы в Средневековье – королевская кровь считалась настолько священной, что, как и с кем бы ни блудили их короли, королевские потомки признавались принцами крови. И наплодили они этих принцев крови видимо‑невидимо. Впрочем, среди них бывали и очень достойные люди. Так, знаменитый французский военачальник, одно время соратник Жанны д’Арк, граф Дюнуа был побочным потомком королевской фамилии, и к нему совершенно официально обращались: «Monseigneur le bastard». Я даже не знаю, как это можно было бы прилично перевести на русский язык – ведь не скажешь же: «Ваше высочество ублюдок»?! Однако нашей монархической традиции это не свойственно.

3. Деспотические монархии. По‑гречески слово «деспот» означает «владыка», «повелитель». Деспотическая монархия складывается в военизированных обществах , хотя может сохраняться и после того, как они перестают быть милитаризованными. Из деспотического принципа вовсе не вытекает абсолютность власти деспотического монарха или то, что он правит более жестокими способами. Просто если сакральный монарх по происхождению – жрец, то деспотический монарх по происхождению – генерал. Как раз в деспотических монархиях мы видим обычно реально сильную монархическую власть в сочетании с ограждением чувства собственного достоинства и прав подданных. Как уже говорилось, подданные в таких монархиях – народ‑войско.

Классическими деспотическими монархами были ассирийский царь (он – военачальник, не жреческого, а светского происхождения), армянский царь Древности и Раннего Средневековья, а также хан тюркской или монгольской орды (выборный деспотический правитель).

4. Сословные и сословно‑представительные монархии. Их в истории мы видим чаще всего, может быть, потому, что о патриархальных монархиях сведений сохранилось гораздо меньше (они все‑таки существовали слишком давно). Сословные и сословно‑представительные монархии действуют в сословных обществах, поэтому наиболее характерны для потомков арийцев – народов, которые хоть в какой‑то степени сохранили арийскую (индоевропейскую) традицию, а они основали большинство известных нам государств.

Для восточно‑арийских обществ характерно включение царя в сословие, причем, разумеется, не в высшее, а во второе – в воинское. Стоит упомянуть, что одно из древнейших персидских наименований царя – «кшатра», а на санскрите «кшатра» – «воин» (индийцы и иранцы были близко родственными народами 3500‑4000 лет тому назад). Индийские цари – раджи (обычно правители очень небольших государств) относились как в ведический период, так и в индуистский, ко второй варне – варне кшатриев. Близость к воинскому сословию можно заметить и у всех иранских царей (персидских, индийских и др.). Однако когда персидский шах стал иранским шаханшахом («царем царей»), его власть была сакрализована, но, тем не менее, сословность не была разрушена. В Иране (Эраншахре) наблюдался некоторый синтез сакральной монархии и монархии сословной. При всех шаханшахах домусульманского периода (а в Иране сменялись не только династии, сменялись господствующие имперские этносы) неизменно действовал совет представителей трех арийских сословий, т. е. монархия была реально сословной.

Напротив, в западной традиции сословных обществ монарх был надсословен, видимо, еще с очень глубокой древности. Уже у ахейцев царь выделен из очень развитой и влиятельной ахейской аристократии. Можно даже предполагать, что в ахейских обществах аристократия была сильнее монархии, и все же царский род (там был родовой принцип) выделялся и обособлялся.

Точно так же в традиции Домонгольской Руси князья – своеобразно обособленное сословие, отстраненное от собственно аристократии – бояр. За всю историю Древней Руси известна одна (в начале XIII века) попытка боярина вокняжиться – попытка неудачная: не признали ни князья, ни бояре, – чем подтверждается действенность правила.

Надо сказать, что сословным обществам монархия, безусловно, показана, она для них полезна, потому что монархический принцип позволяет главу государства в рамках культурной традиции сделать надсословным, а следовательно, сделать арбитром в случае межсословных конфликтов.

Что же касается сословно‑представительных монархий, то они возникают по мере роста государств. Ведь прямая, или непосредственная демократия, когда основные решения принимаются непосредственно всеми гражданами на собраниях или с помощью референдумов , возможна только в очень небольшом государстве, где, хотя бы, полноправных граждан можно собрать на одной площади народного собрания. Видимо, 30000 полноправных афинян уже близко к пределу численности лиц, участвующих в прямой демократии. С увеличением размеров и многолюдности государства появляется демократия представительная, при которой решения принимаются выборными органами. Она включается в систему сословно‑представительных монархий, которые, конечно, в чистом виде монархиями не являются, ибо это – монархия с демократией или, что нередко, монархия с аристократией и демократией.

В лучшие периоды отечественной истории мы можем наблюдать у нас монархию сословную. В Домонгольской Руси в IX–XIII веках существовал монархический элемент (княжеская власть) и демократическое вече (т. е. прямая демократия в каждом княжестве). С созданием единой России мы перешли к сословно‑представительной монархии (в XVI‑XVII веках царь правил с аристократической Боярской думой и сословным представительством – Земским собором).

Я не стану спорить с распространенным мнением историков, что сословное представительство и, тем самым, сословно‑представительные монархии складываются в процессе борьбы за объединение государств против феодальной раздробленности. Нередко встречаются упоминания (это характерно для Западной Европы), что короли боролись с крупными феодалами, опираясь на парламент мелкого дворянства и горожан (бюргеров). Я могу лишь заметить, что еще неизвестно, чья сторона в данном случае была инициатором. Может быть, именно мелкие дворяне и бюргеры опирались на королевскую власть в борьбе с крупными феодалами? Но за исключением этой оговорки, я согласен с данным мнением.

Интересно, что парламенты – высшие представительные и законодательные органы – появились в процессе борьбы за единство государства. Первый датируемый в Западной Европе парламент – Кортесы Кастилии (1185 г.). Первый датируемый опыт парламентаризма в отечественной истории – Земский собор князя Всеволода III Большое Гнездо (1211), т. е. наш парламент на 54 года старше английского, созванного впервые в 1265 г. Сословно‑представительные монархии преобладают в Западной Европе XIII–XVI веков. В отечественной истории эта форма правления держится с середины XVI и до конца XVII века. Впрочем, строго говоря, сословно‑представительная монархия – это уже составная политическая система.

Стремясь объединить государство, власть – как республиканская, так и монархическая – охотно бросается в объятия парламентаризма. Иначе она терпит поражение. В процессе объединения государства и развития своего парламентаризма американцы противникам единства шею сломали, одержав победу в Гражданской войне (а наши школьники до сих пор думают, будто ее вели из‑за негров).

Еще в начале 1991 года было очевидно: если расчленение СССР станет свершившимся фактом, ни о каком торжестве парламентских принципов у нас можно не мечтать. Дальнейшее известно – расстрел Верховного Совета РФ в 1993 году. А корни октябрьских событий 1993 года уходят в 1991 год, когда наша страна была расчленена.

5. Абсолютные монархии. Принцип абсолютизма генетически связан с тремя заметными историческими явлениями: с бюрократизацией, отходом от христианских основ и этатизмом.

Во‑первых, большому государству свойственна либо монархия с аристократией, либо монархия с демократией. Если же аристократических и демократических институтов нет, неизбежна монархия с бюрократией, ибо при отсутствии оперативной связи со всей огромной территорией государства царь не может эффективно решать все вопросы без бюрократии. Монархия, лишенная представительных форм, заболевает опаснейшей болезнью – бюрократизмом. Франция в качестве бюрократического государства была лидером Западной Европы, а в Высоком Средневековье – и всего мира. Уже в XIV столетии Филипп IV Красивый в значительной степени подмял аристократию, создав мощную бюрократическую систему. Неудивительно, что Франция, правда, уже в XVII столетии, стала страной классического абсолютизма.

Во‑вторых, абсолютная монархия связана с антихристианскими тенденциями эпохи Возрождения и именно поэтому так воспевалась эпохой Просвещения. Христианин не мог бы согласиться с абсолютизмом по совести никогда, ибо для него абсолютен только один монарх на небесах. Однако христианским принципам этики и, следовательно, политики первый удар нанесли в эпоху Возрождения (вспомним известнейшие труды Н. Макиавелли), а эпоха Просвещения вся была посвящена этим ударам – дехристианизации западноевропейской культуры. В качестве инструмента для этого просветители с удовольствием принимали «просвещенный абсолютизм», который означает лишь одно: на троне сидит абсолютный монарх, которому на ухо нашептывает умные советы один из компании просветителей.

В‑третьих, абсолютная монархия связана с возобладавшим в эпоху Просвещения принципом общественного договора в варианте Т. Гоббса (принципом Левиафана). Суть его в том, что в интересах дворянства или других сословий полномочия раз и навсегда делегируются государству, и подданным остается только повиноваться. Именно этот принцип был реализован в абсолютизме. Абсолютизм – одна из обнаженнейших форм этатизма, т. е. государственничества. И неважно, говорил ли Людовик XIV (лично очень симпатичный король): «Государство – это я», или эту его фразу потом придумали. Гораздо важнее, что он мог так сказать, это вполне вписывается в период его правления и в социальный уклад Франции XVII столетия.

Однако абсолютную монархию не следует путать ни с деспотической монархией (деспотический принцип воинского повиновения не исключает ограничения царской власти), ни с самодержавной (христианской) монархией, ни с тиранией. Как ни мало симпатична абсолютная монархия, тиранией она не является, ибо, во‑первых, все абсолютные монархи принимали принцип неприкосновенности частной собственности. Другое дело, что конфисковать имущество могли по инспирированному приговору суда, но это – исключение из правила. Никто из абсолютных монархов не решился на массовые конфискации, на что запросто решались тираны. Во‑вторых, даже абсолютные монархи не склонны полностью разрушать традиции. Так, при абсолютизме французском исчезли представительные органы (Генеральные штаты), но городские советы остались, хотя их возможности и были усечены. Существовали органы городского самоуправления и после укрепления абсолютизма в России в XVIII веке. Кроме того, во Франции при абсолютизме сохранились также независимые судебные палаты (т. н. парламенты). Эта склонность соблюдать некоторые принципы собственной культуры, не рвать с ней в корне – безусловно, достоинство, сохраняемое и абсолютной монархией.

6. Конституционные монархии. Конституционная монархия идейно связана с абсолютной монархией и тоже представляет собой реализацию принципа общественного договора в различных его вариантах. Только теперь уже власть короля ограничена не так, как она была ограничена в сословных и сословно‑представительных монархиях, – она теперь ограничена конституцией. Принцип разделения властей, характерный для конституционных монархий, обязан своим появлением абсолютной монархии – на некоторое время должен был установиться абсолютизм, чтобы потом общество начало защищаться от государства! Безусловный этатизм абсолютизма вызвал некоторый антиэтатизм. А общество сословное от государства не защищалось – оно государством повелевало.

7. Самодержавные, или автократические, монархии. «Автократия »   – термин византийский. Позднее его стали переводить на русский язык, как «самодержавие ». Первоначально, когда самодержцем объявил себя создатель России Иван III, наш величайший государь, это лишь означало, что он больше не является вассалом хана, что он абсолютно суверенен. Но постепенно термин «самодержец» стали воспринимать в связи с византийским наследием.

Василевс ромеев (византийский император) был автократором, или самодержцем, христианским государем‑императором. Формально власть его не была ограничена – сословного представительства при нем не было, и автократор мыслился единоличным источником законов. Однако его нельзя считать не только тираном, но даже абсолютным государем, и вот почему.

Во‑первых, василевс ромеев был ограничен как христианский государь. Уже в первые века христианства (первое упоминание у апостола Павла в Новом завете) весьма серьезно разрабатывалась идея взаимодействия и содружества Церкви и государства. Впервые эта идея начала воплощаться в начале IV века при императоре Константине Великом, первом христианском императоре. На рубеже IV‑V веков она была детально разработана Иоанном Златоустом, великим богословом и поэтом (см. его Толкования на послания апостола Павла), а окончательно оформилась в VI веке при императоре Юстиниане Великом.

Данная концепция именовалась «симфонией государства и Церкви» (по‑гречески, «симфония» – «созвучие»). Суть ее такова: Церковь обладает исходно высшей и светской, и духовной властью, ибо глава Церкви – сам Христос, но меч светской власти она вручает христианскому царю и не вмешивается в дела правления государством, однако сохраняет за собой право нравственного суждения по малейшему решению власти. На практике это означало, что в случае редких конфликтов императору противостоял не патриарх, который всегда слабее императора, а Собор из нескольких сот епископов, который заведомо сильнее императора в христианской стране.

Во‑вторых, василевс ромеев был ограничен правосознанием. Византийское общество было необычайно правовым. Все его граждане, в т. ч. и возможные наследники престола, воспитывались в сознании того, что император – источник законов, но пока нет нового закона, действующий писан, прежде всего, для самого императора. (Нам бы так воспитывать государственных деятелей!)

В‑третьих, василевс ромеев был ограничен волей войска и синклита, так как именно они избирали нового императора.

И, наконец, в‑четвертых, василевс ромеев был ограничен демократическими кругами столицы , организованными в «димы», т. е. в «корпорации граждан» (византийцы стали произносить слово «демос» как «димос»). «Димы» доводили свои пожелания до императора, и с их волей иногда лучше было не спорить.

Таким образом, власть василевса ромеев была реально ограничена и даже сословно ограничена, хотя формально и считалась неограниченной.

Попытка перенесения автократии на отечественную почву дала первую в русской истории тиранию Ивана IV, ибо русские были куда демократичнее византийцев, но значительно уступали им по уровню правосознания. Со смертью тирана византийские принципы были русифицированы, и с 1584 года «самодержавием» у нас уже называется составная система с Боярской думой и Земским собором, т. е. сословно‑представительная парламентарная монархия. Известный публицист XVII века Ю. Крижанич в «Политике» называет «правильным самовладством» именно сословнопредставительную монархию.

 

 

Тирания

«Искажением» или «отклонением» монархии является тирания – власть эгоистического правителя. Термин «тиран» эллинский. Но эллины обычно тираном называли просто узурпатора – того, кто к власти пришел незаконным путем. Тот же, кто пришел законным, именовался у них царем. Поэтому не удивительно, что в литературе по греческой истории встречаются очень приличные и даже добродетельные тираны, как, например, поборник уважения граждан и защитник гражданских прав Писистрат Афинский. Повторяю: все дело в узком звучании этого термина для рядового эллина, который полагал тираном любого, кто захватил власть или пришел к ней еще каким‑нибудь не предусмотренным путем.

Однако Аристотель был гораздо тоньше и глубже своих соотечественников и обратил внимание на целый ряд других аспектов. Прежде всего он считал, что на тиранию распространяется общий принцип: «отклонение» действует в интересах части общества , в отличие от «правильной формы» государственной власти. Кроме того, Аристотель указал на свойственные тирану жестокие методы правления (весьма важная черта, по которой в последующие эпохи опознавали тирана). Надо сказать, что жестокость правления, как и эгоистичность правления, и даже эгоцентричность правления связывается в нашем сознании с тиранией гораздо больше, чем незаконный приход к власти. Наконец, Аристотель подметил, что тиран оказывается в некотором смысле вне общества. Аристотелю принадлежит тезис: «Законного царя охраняют граждане, тирана охраняют наемники».

Тирании часто – следствие социальных потрясений. Они обычно складываются в переходные, переломные эпохи, причем, переломность бывает различной. Особенно характерны тирании в те моменты, когда надламывается или повреждается традиция. Именно в силу этого два периода в истории дали неимоверное количество тиранов. Первый – период борьбы демократий с аристократиями в греческих полисах, когда в одних случаях граждане, а в других толпа выдвигали против аристократии тирана (VI‑V вв. до P. X.). Второй – эпоха итальянского Возрождения,

В настоящее время термин «тирания» в обиходе потерял свой первоначальный смысл. Его применяют, главным образом, в переносном смысле, оценочно, как характеристику жестокого правителя или правительства (а это совсем не обязательно тирания – жестокой может быть и олигархия), либо иносказательно: не покупающая внуку мороженое бабушка – конечно, тиранша! Даже высокообразованные западные авторы, которые, вообще, не могут сослаться на искажение терминологии марксистами, иногда подменяют термин «тирания» термином «диктатура», означающим совершенно иное. Так поступил в «Письмах Баламута» К С. Льюис – выпускник Оксфорда и профессор Кембриджа. Это весьма опасно, ибо тирании в XX веке встречаются и, нет ни малейшего основания сомневаться, встретятся в будущем. Поэтому определенная строгость в обращении с этим термином для юриста, историка, государственного чиновника, политика обязательна.

Тирания в мировой истории.   Рассмотрим несколько примеров тирании.

Первый русский тиран – Иван IV. Законность его прихода к власти можно было бы поставить под сомнение в силу обстоятельств его рождения, но другого претендента на престол не было, и формально он к власти пришел вполне законным путем, как наследник. Тиранический опыт его правления начинается с опричнины, но готовится началом Ливонской войны, против которой его правительство категорически возражало. Понимания в Боярской думе Иван IV тоже не нашел бы. Тем более, ему ничего бы не дал и созыв Земского собора. Тогда он развязал Ливонскую войну с помощью провокации (классическая методика тирана) – отряд Алексея Басманова явочным порядком захватил Нарву. В результате война началась, причем, в крайне невыгодной для нас ситуации – с сильным риском вызвать создание коалиции нескольких сильных держав, что и произошло впоследствии, когда в войну вслед за Польшей вступила Швеция.

В предисловии к «Князю Серебряному» А. К. Толстой негодует «...не столько от мысли, что мог существовать Иоанн IV, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования». Наличие тиранов в нашей истории неоднократно использовали в антирусской пропаганде, заявляя, что русские, де, – вечные рабы и очень любят тиранов. На самом же деле есть более и есть менее тираноустойчивые системы, однако, ни один народ в своей истории тиранов не избежал. Так, Англия еще в Средние века создавшая демократию не только муниципальную, но и парламентарную, получила своего тирана чуть раньше нас. Это был старший современник Ивана IV – Генрих VIII, типичный тиран эпохи Возрождения. Кстати, в Англии при нем даже действовал парламент и послушнее любого Верховного Совета единодушно голосовал за все предложения тирана.

Полагаю, успех тирании основывается на том, что тиран превосходит допустимый в данном обществе в данную эпоху уровень жестокости. Сказав, что тиран жесток, мы не скажем ничего, потому что жестокость – понятие в определенной степени историческое. Например, до Ивана IV в «отсталой» России квалифицированной казни (т. е. казни, в которой определяется способ умерщвления) вообще не было, тогда как в «передовой» Франции она была. А начав сажать на кол, Иван IV резко перешагнул через представления общества о возможном уровне жестокости, и общество оцепенело от ужаса.

Такое оцепенение в истории наблюдалось неоднократно и в итальянских тираниях, и в китайских. Стоит отметить, что ни один полноценный тиран не был свергнут. Они либо умирают своей смертью, либо – счастливый случай – их убивает какой‑нибудь герой (и тираноубийцам ставят памятники, как Гармодию и Аристогитону в Афинах), но низложения тиранов не получается. Разумеется, уровень оцепенения обманчив, и любой тиран боится своих подданных. Тот же Иван IV построил мощный замок на Ваганьковском холме, где теперь находится главная библиотека страны. Он укреплял Вологду, чтобы было где отсидеться, если ему придется бежать из Москвы. Он договаривался с английским правительством, чтобы его приняли, если ему придется бежать за границу (о чем есть соответствующая переписка). Тиран боится всегда. Цари не ездили в бронированных экипажах – в них ездили тираны (правда, в XX веке в них стали ездить все, но уж такая у нас эпоха)!

А вот пример поведения весьма могущественного римского императора. Элий Адриан, третий в династии Антонинов (начало II века н. э.) прогуливался по Риму, из чего вовсе не следует, что его несли на бронированных носилках, а по портикам вокруг шныряли десятки замаскированных охранников в бронежилетах под тогами. Он просто гулял и думал, вероятно, о чем‑нибудь эллинском (он был большой эллинофил). Внезапно его остановила бедная старуха и попросила разобрать ее спор с эдилом (низшее должностное лицо в Риме, нечто вроде шерифа). «Отстань, мне некогда», – ответил тот и пошел, думая о прекрасном. «Ах, тебе некогда! – крикнула ему в спину сварливая старуха. – Тогда не будь императором»! Адриан вернулся и разобрал их спор. Эта ситуация абсолютно невозможна в XX веке, но она невозможна и ни с одним тираном.

Однако даже классическая полноценная тирания (когда имеет место весь набор характеристик тирана – и способ прихода к власти, и жестокость правления, и эгоистичность) не наследуется. После правления тирана всегда следует мягкое правление или цепь мягких правлений.

После Генри VIII было мягкое правление Эдварда, а затем было длинное и довольно жесткое правление Елизаветы Английской, но оно было предельно националистическим, т. е. проводилось в интересах Англии и англичан (неразделимые понятия!), и поэтому никак не может рассматриваться, как тираническое.

После Ивана IV было мягкое правление Федора. Кстати, несмотря на общеизвестность доброго нрава Федора, стоило только тирану Ивану IV умереть, сословия потребовали процедуры избрания царя, и Федору пришлось‑таки ее пройти, как и всем последующим царям вплоть до второго тирана в российской истории – Петра I. Вообще, в истории России тиранов было всего два. Это совсем немного в сравнении хотя бы с Италией, где их были десятки. Можно, конечно, добавить к этим двоим еще и И. В. Сталина, но советский период – это не вполне история Российского государства и уж совсем не история русской политической традиции.

Рассмотрим пример, доказывающий тот же тезис от противного. Первым масштабным тираном в китайской истории стал Цинь Ши или Цинь Ши хуанди (конец III века до н. э.). Это первый китайский император (он первым сумел построить империю, объединив китайские царства и княжества). Он возвел Великую китайскую стену, а также неимоверное количество дворцов. В частности, у него было много дворцов в столице, однако, Цинь Ши так боялся собственного народа, что никто заранее не знал, в каком из них он сегодня будет ночевать. Он построил по всему Китаю хорошие дороги, но, в отличие от римских, тоже хороших дорог, они обладали странной конфигурацией – средняя их часть (вдоль осевой линии) была приподнята, и по этой приподнятой части дороги мог ездить только император. Додуматься до этого способен только тиран! Приподнятая часть дороги была такой ширины, чтобы по ней спокойно могла проезжать его кибитка, с боков эта приподнятая часть ступенькой обрывалась вниз, а справа и слева от приподнятой части шла нормальная проезжая часть дороги. И таким образом строились сотни километров дорог! Император носился по ним из города в город в своей бронированной кибитке и в каждом городе за нераспорядительность жесточайшим образом казнил чиновников и всех, кто попадался под руку. Тем не менее страна разваливалась, потому что все боялись принимать решения, и за всеми решениями отсылали к императору. В конце концов он свихнулся и несколько позже умер своей смертью. Его преемник Эр Ши решил не от большого ума, что ему дозволено править теми же методами, – в результате месяца через полтора его убили.

Надо сказать, что в СССР после И. В. Сталина смягчение началось сразу (уже летом). И смягчение это начал даже не Н. С. Хрущев или Г. М. Маленков, а Л. П. Берия. Я сомневаюсь, что он был добрее Сталина. Просто он понимал, что ему не дозволено править так же, как Сталин. Он был умнее императора Эр Ши.

 

 

Диктатура

От понятия «тирания» следует четко отличать понятие «диктатура», которое тоже используется достаточно вольно, иногда даже профессионалами.

«Диктатура» – понятие римское и означает всегда «экстраординарную власть». Диктатор назначался римским сенатом сроком на 6 месяцев в случаях, когда республика оказывалась в очень тяжелой ситуации. Позднее, к концу гражданских войн этот срок иногда продлевался (как это было, например, у Суллы). Диктатор заменял двух консулов, объединяя в своих руках их верховную власть, и, кроме того, получал право военачальника выносить смертный приговор в стенах города. Классическим диктатором, на примере которого воспитывали римлян, был знаменитый Цинциннат, человек весьма небогатый. Его назначали диктатором 3 раза. И все 3 раза он исправно выполнял свои функции, вовремя слагал с себя полномочия и возвращался к своим быкам (землю пахать).

Диктатура, как власть экстраординарная, к ординарным формам власти никакого отношения не имеет. Диктатора может назначить и демократия, и аристократия, и даже монарх.

В отечественной истории нам известен монархический диктатор. Это был министр внутренних дел М. Т. Лорис‑Меликов, которому экстраординарные полномочия были вручены из‑за народовольческого террора императором Александром II. Хотя в полном смысле слова римским диктатором министр не был (в России продолжал править император). Надо сказать, Лорис‑Меликов справился с возложенными на него обязанностями – при нем почти всех народовольцев уже переловили. Тем не менее буквально из последних сил народовольцы все же успели бросить в Царя‑освободителя бомбу (его трагический конец общеизвестен).

Знает отечественная история и пример демократического диктатора, у которого, по сути дела, даже официальный титул «Выборный человек всея земли» (никогда не повторявшийся впредь) указывал на экстраординарные полномочия. Это – К. М. Минин. Вряд ли он читал что‑либо по римской истории, будучи мясным торговцем, но, как и римский диктатор, который сам назначал себе помощника («начальника конницы»), Минин сам назначил главнокомандующим князя Пожарского (своего рода помощника диктатора). Минин был демократически избранным диктатором, сложившим свои полномочия по восстановлении ординарной власти.

Если же диктатор, обладающий большими возможностями, не складывает полномочия, это означает, что диктатура эволюционировала в тиранию. Рассмотрим примеры.

Сталин – чистейший воды тиран, ибо он добился экстраординарных полномочий не законным путем, а благодаря аппаратным играм и затем террору (никаких полномочий ему никто не вручал). Его же менее удачливый конкурент Адольф Гитлер получил власть как диктатор (он совершенно законно занял пост рейхсканцлера), но явочным порядком упразднив пост рейхспрезидента и перестав собирать рейхстаг, он стал тираном. С другой стороны, Франсиско Франко должен восприниматься как диктатор до конца дней своих, ибо Испания считалась представительной монархией, кортесы (парламент) были восстановлены во время правления Франко, а в конце его правления восстановлена была и королевская власть. Экстраординарными полномочиями обладал во время гражданской войны и Джордж Вашингтон, которого можно в какой‑то степени считать республиканским диктатором, но тираном он не стал.

 

Раздел 6

АРИСТОКРАТИЯ И ОЛИГАРХИЯ

 

• Аристократия

• Достоинства аристократии

• Недостатки аристократии

• Олигархия

• Бюрократия и олигархия

• Олигархия тайных обществ

• Пресса нашего времени как олигархия

• Полицейские режимы

 

 

Аристократия

Аристократия – это власть, а точнее, правление лучших.

Надо сказать, на протяжении веков многие термины меняли свое значение. Сегодня термины «аристократия» и тем более «аристократ» утратили свой политический смысл. В современном языке аристократ – человек, принадлежащий к потомственной знати, причем, и в случае, когда он к власти никакого отношения не имеет. Но говоря об аристократии, как о форме власти, необходимо разграничивать понятия «знать» и «аристократия». Аристократия – это знать, осуществляющая власть, осуществляющая правление. А просто знатных людей эллины называли не аристократами, а эвпатридами, т. е. происходящими из благого рода, благородного происхождения (по‑гречески, «эв» – «благо», «патрос» – «отец»). Конечно, от каждого действующего во власти аристократа требовалось быть благородного происхождения, иначе он не мог бы стать аристократом (справедливо утверждение, что аристократов в первом поколении не бывает). Однако строго юридически и исторически аристократ – это не только благородный человек, а благородный человек, осуществляющий на этом основании власть или обладающий частью власти.

Аристократия, безусловно, догосударственного происхождения, хотя, по‑видимому, она моложе не только монархии, но и демократии. Прообразом аристократии является племя. Очень часто племенная аристократия реализуется в форме совета старейшин или собрания предводителей родов. Мы почти никогда не видим аристократию в чистом виде. Обычно она встречается в составных политических системах – вместе с монархией, вместе с демократией или вместе с обеими, и никогда не встречается совместно с одним из «искажений».

Объединение в одной политической системе монархии с аристократией имело место в некоторых греческих полисах. Такое объединение на протяжении большей части Средневековья встречается и в Западной Европе. Аристократии в принципе наиболее характерны для сословных обществ. Можно даже утверждать, что наличие аристократии как таковой уже делает общество сословным, потому что хотя бы одно сословие – сословие знатных – уже выделено.

Несмотря на то, что сословное общество, как мы уже говорили ранее, характерно для потомков арийцев, мы можем встретить аристократии и в других странах и в других культурах. Устойчивая аристократия была в старом Ашшуре (т. е. Ассирии древнего периода), а в Новоассирийском царстве, которое представляло собой уже опыт создания империи, мы видим остатки старой ашшурской аристократии и бурно формирующуюся новую (военную) аристократию, уже имперскую. В Китай аристократические традиции и институции попадают в эпоху Чжоу (примерно XII веке до н. э.) и оставляют мощный след в конфуцианстве – весьма и весьма аристократической этической системе.

Вообще, аристократии складываются очень медленно. Особенно медленно этот процесс идет в арийских обществах Востока, так как ему препятствует четкое деление общества на сословия или варны (не будешь же считать аристократией всю варну кшатриев, т. е. воинов)! Тем не менее аристократия складывается. В Иране, например, она сложилась в период существования империи и дальше уже не исчезала.

 

 

Достоинства аристократии

Бесспорнейшим достоинством аристократии – здесь она ни с кем не сравнима – является умение повиноваться и отдавать приказы (вещи связанные, ибо человек, не умеющий исполнять приказы, никогда не научится их отдавать). Для аристократии это умение традиционно и воспитывается с младенчества. Между прочим, в демократические системы чисто аристократические добродетели (в т. ч. и упомянутую) привносит воинская служба.

Аристократия – хранительница национальной и, шире, великой культуры, ибо никогда не совершает резкой измены собственной традиции. Собственной культуре может изменить монарх (далеко ходить не надо – Петр I), это может произойти с демократическими кругами, но этого никогда не случится с аристократией.

Надо отметить, что, формируя имперскую элиту, или имперскую знать, или имперскую аристократию (это не совсем одно и то же, но можно говорить в т. ч. и об аристократии), создатели империи всегда включают в нее представителей аристократии различных народов и таким образом цементируют империю. Это в высшей степени характерно для русской истории, но не только для нее.

Однако, если целью ставится не созидание империи, а порабощение того или иного народа, любой поработитель наносит первый удар именно по аристократии, стремясь ее уничтожить во что бы то ни стало. При этом способы уничтожения могут быть разными. Аристократию могут истреблять физически. Ее могут уничтожать социально, вытесняя в социальные низы (наиболее сложный путь, ибо сопротивляется и знать, и народ). Ее могут и ассимилировать, т. е. попросту украсть. Так украли, окатоличив и ополячив на протяжении XV‑XVII веков, западнорусскую знать. В результате предки тех, кого сейчас зовут украинцами и белорусами, вошли в Новое время вообще без собственной знати. В Польше, пожалуй, больше аристократических фамилий русско‑литовского происхождения, нежели исконно польского. Выиграли же от этого не литовцы и русские, а поляки. Даже величайший польский поэт Мицкевич белорусского происхождения, но он себя ощущал вполне поляком.

Не следует ждать от аристократии бурной инициативы, особенно в проведении реформ. Аристократия консервативна. Инициативна демократия, инициативна монархия, а аристократия всегда стабилизатор. Именно эту функцию она с успехом выполняет в составных системах. История Позднего Средневековья и Раннего Нового времени показывает: королевская власть и демократические палаты парламентов Западной Европы были инициативными составляющими, аристократия – всегда стабилизирующей.

Необычайную важность роли аристократии понимали еще в XIX веке, а может быть, и в начале XX. Именно поэтому аристократию, при ее отсутствии, пытались чем‑нибудь заменить. Таков итальянский Сенат, включающий в себя известное число пожизненных сенаторов. Таков и Сенат США. Вообще, политическая система США списана с трехсоставной политии Великобритании, но вместо короля в ней учрежден президент, а вместо Палаты лордов квазиаристократическая палата – Сенат (безусловный стабилизатор уже хотя бы потому, что сенатора избирают на 6 лет, т. е. на более длительный срок, чем президента, и сенат каждые 2 года обновляется на 1/3, т. е. в нем всегда заседает большинство тех, кто уже вошел в сенатскую традицию).

Особым достоинством аристократии и, шире, знати является аристократическое воспитание. Так, на Руси в XVII веке молодого человека знатной фамилии с младенчества готовили к тому, что к 15‑ти годам он, например, станет рындой (почетным телохранителем при особе государя), а следовательно, будет присутствовать при важнейших государственных церемониях, посольских переговорах и т. д. К 17‑ти годам он, собственно, вступит в службу и станет младшим офицером в войске или младшим членом посольства и в этом качестве будет стажироваться ряд лет. Потом он получит функции государственного чиновника – коронного представителя на местах, т. е. городского воеводы. Позднее он начнет командовать самостоятельно полком или поедет вторым послом, далее станет послом или главнокомандующим. И венец его карьеры – заседание в Государевой Думе.

В семьях, причастных к аристократии, воспитывается недосягаемая для других семей ответственность каждого члена семьи. Не случайно в очень многих странах и у многих народов, сохранявших аристократию, было принято отрока знатного рода воспитывать в чужой семье. Там перед ним не заискивали, ибо в нем никто не был заинтересован (ведь он не здесь будет знатным человеком), и не сюсюкали с ним. В итоге он получал мужественное воспитание. Наследников престола также нередко воспитывали при чужом дворе (уважение будет максимальное, но искательства не будет – он же будет чужим королем)!

Даже те общества, которые не управляются аристократиями (повторяю: аристократия – явление достаточно частое, но частое именно в составных политических системах), стремятся сохранить определенный круг аристократических должностей. В Афинах при полном торжестве демократии первый архонт, именем которого назывался год, был эвпатрид всегда. В фиванской системе, более аристократической, стратигами (главнокомандующими) и беотархами (представителями городов Беотийского союза) бывали только аристократы. Великий, если не величайший, полководец эллинского мира Эпаминонд был фиванский аристократ и, кстати, очень бедный, как сообщает его биография. В Великобритании еще относительно недавно большая часть офицеров Королевского флота принадлежала к знатным фамилиям, а Министерство иностранных дел и по сию пору, в основном, комплектуется из представителей аристократии, чего так не хватает нашей дипломатической службе.

Уже говорилось, что аристократия отличается высокой совместимостью. Аристократии с демократиями – не редкость в средневековых городах‑государствах. Новгород и Псков управлялись совместно аристократией с демократией вплоть до включения этих городов в состав единой России на рубеже XV–XVI веков. Аристократия бывает очень часто терпима к правам как демократического элемента власти, так и монархического. Все дело в том, что аристократия никогда не сомневается в своем праве управлять. И аристократия более, чем все остальные граждане, все остальные соплеменники считает государство своим, а потому и соплеменников – своими. Но при своей высокой совместимости с другими формами власти именно аристократия наиболее устойчива среди них к отклонениям.

Тирании аристократия никогда не допустит, а если тиран в результате тех или иных обстоятельств (например, восстания толпы) все же придет к власти, он первым делом начинает истреблять аристократию. Есть такой исторический анекдот: тиран Коринфа Периандр (VI век до н. э.) послал к тирану Милета Фрасибулу своего доверенного слугу с просьбой научить, как наилучшим образом управлять полисом, а Фрасибул увел слугу в поле и молча начал сбивать высокие колосья. Так поступали в Элладе. В России тиран Иван IV аристократию уничтожал физически и уничтожил ее настолько, насколько у него хватило сил. А тиран Петр I уничтожал аристократию социально, предельно бюрократизируя систему; своей «Табелью о рангах» он низвел боярскую аристократию до положения низового служилого дворянства. Это не что иное, как проявление страха перед аристократией и ненависти тирана к ней. Аналогично английская аристократия немало понесла потерь в тиранию Генриха VIII. И таких примеров можно привести множество.

Охлократия аристократию ненавидит и, если приходит к власти (что бывает редко), стремится ликвидировать ее немедленно в соответствии с главным своим принципом: «А я не хуже тебя»! Зато демократия аристократию терпит часто. Я уже приводил примеры сохранения аристократических традиций в Элладе, а что касается отечественной истории, то тот же новгородец, человек свободолюбивый, мог с кем угодно поговорить о достоинствах своего посадника, мог покритиковать его и даже заявить, что того надо гнать в шею. Однако он прекрасно понимал, что Господином Великим Новгородом он – замухрышка – управлять не может, что посадничество – дело боярское. Это очень устойчивая традиция.

А олигархия, которая наиболее въедлива и ухитряется спрятаться за спиной как у монархии, так и у демократии (стремясь последнюю превратить в охлократию), вообще невозможна при аристократии даже в составной системе, потому что аристократия – публичная власть немногих – не потерпит тайной власти немногих.

 

 

Недостатки аристократии

У аристократии, как и у монархии, есть один серьезнейший недостаток – случайность рождения. Однако для монархии это – явление одномоментное (просто рождается недостойный или неспособный монарх). В аристократии же число недостойных может накапливаться (т. е. может идти процесс вырождения знати). С этим основным недостатком аристократии бороться возможно, пополняя ее. Лучший метод для этого на протяжении ряда веков использовала Великобритания. С давних времен выдающиеся англичане анноблируются, т. е. возводятся в дворянское достоинство (им присваивается рыцарский ранг с титулованием «сэр»). Заслуженные англичане, уже имеющие рыцарский ранг, могут быть в дальнейшем возведены в баронское достоинство и стать лордами, а следовательно, членами Палаты лордов. Причем в английском обществе титула «сэр» удостаиваются не только офицеры, что естественно во всем мире, но и видные предприниматели (как сэр Бэзил Захаров, русского происхождения), видные писатели (как сэр Артур Конан Дойл), видные ученые (как сэр Эрнест Резерфорд), даже видные спортсмены (как футболист сэр Стэнли Мэтьюз и автогонщик сэр Найджел Менсел).

Однако для формирования знати по‑английски необходимо иметь уже сложившуюся демократическую элиту общества, чтобы из ее состава успешно черпать пополнение аристократии, а также институт монархии, ибо присвоение ранга парламентским голосованием способно вызвать лишь смех. Иными словами, необходимо иметь реальную демократию и реальную монархию. Заметим, что анноблирование, конечно, воздействует на общество, но воздействует и другое – непреложным образцом поведения в английском обществе стал образец джентльмена. Под этот образец «подтягиваются», прежде всего, буржуа, да и потихонечку все англичане.

Надо сказать, что в России тоже была система анноблирования. Дворянство в России получалось службой, чаще и легче всего военной. Офицеры – дворяне из солдат не были редкостью, а встречались и генералы. Был даже один рядовой солдат из крестьян, дослужившийся до полного генерала (до фельдмаршала ему оставался только один шаг) – первый генерал И. Н. Скобелев, дед знаменитого «Белого генерала» М. Д. Скобелева (которого прозвали «Ак‑паша» – «Белый генерал», когда он вел кампанию в Средней Азии в 80‑е гг. XIX века). Основатель рода Скобелевых служил в течение четырех царствований – начав служить при Екатерине II, он вышел в отставку и вскоре скончался при Николае I.

Вообще‑то он был Кобелев из деревни Кобели и под этой фамилией нес службу солдата, но когда пришло время его анноблировать, в Департаменте герольдии решили, что новому гражданину и основателю рода неудобно иметь такую фамилию и привесили буковку «с», откуда и пошла фамилия Скобелев.

 

 

Олигархия

«Искажением» аристократии является олигархия (по‑гречески, «власть немногих», или «власть шайки»). В истории это «искажение» встречается наиболее часто. Аристотель описывает лишь одну его разновидность – власть богатых (вероятно, характерную для его эпохи) и относится к ней отвратительно, тогда как существует много разновидностей олигархии.

В олигархию может выродиться аристократия, что бывает редко, но все же бывает. Для этого аристократия должна полностью замкнуться, стать недоступной. Так, в России в олигархию постепенно превратился Верховный Тайный Совет, созданный императрицей Екатериной I и кн. А Д. Меншиковым. Кстати, если доступ в аристократию слишком легок, она тоже перестает быть аристократией. Олигархии пристраиваются негласно в тени монархии и даже ухитряются уцелеть при тираниях, хотя становятся очень тихими, сохраняя некоторое минимальное влияние и готовясь захватить власть после смерти тирана (см., например, А Авторханов «Загадка смерти Сталина»). Олигархии великолепно чувствуют себя при охлократии – что можно лучше придумать, чем дергать толпу за ниточки?! И, наконец, демократия не является абсолютно олигархоустойчивой (А. Кольев «Мятеж номенклатуры»).

Бюрократия и олигархия.   Заметим, что ругательным является термин «бюрократизация», а не термин «бюрократия». Наличие бюрократии – это всего лишь наличие категории профессиональных администраторов. Во многих обществах, а в обществах Нового времени обязательно (они без этого жить не могут) существует категория профессиональных администраторов, и это совершенно нормально. Представители бюрократии в первоначальном смысле этого слова, т. е. чиновничество, могут вливаться и в ряды демократической элиты (скажем, быть куда‑нибудь избранными), и в ряды аристократии, если таковая имеется, но, разумеется, не толпой, а поодиночке, за особые заслуги. Тут уместно вспомнить, что обращение к русскому офицеру «Ваше благородие» означало для всех, что офицер происходит из благого рода, и когда солдат становился офицером, все понимали, что он именно с этого момента основывает благой род. Однако исключительная опасность бюрократии заключается в том, что, конституируя себя как власть, она может превратиться только во власть олигархическую и ни в какую другую. Причем такое возможно и в монархической, и в демократической системе.

Олигархии тайных обществ.   Таковые, видимо, существовали уже в Древности, но стали вполне заметны в Средневековье. Антисистема, приходящая к власти, всегда образует олигархию. Классический пример – правление Фатимидов в Египте, которое было, по сути дела, не монархическим, а олигархическим правлением.

Пресса нашего времени как олигархия.   Гласность и публичность – естественная среда существования любой правильной формы власти – и монархии, и аристократии, и демократии. Гласность сама по себе в значительной степени может способствовать неудаче генезиса олигархии, ибо последней легче всего сложиться в темном углу, а не на ярком свету. Однако сравнительно недавно прессу в США стали именовать четвертой властью (речь идет о демократическом обществе, где действует принцип разделения трех властей, а прессу именуют четвертой). Затем такой подход был внедрен и у нас. Но если процесс формирования в демократических обществах трех ветвей власти описывается законом и может совершаться гласно, то редактора или журналиста не выбирает никто, кроме дающих ему возможность печататься в том или ином издании. Поэтому пресса должна рассматриваться, как одна из разновидностей сферы обслуживания граждан. А когда пресса становится властью, гражданам угрожает олигархия.

Полицейские режимы.   Олигархическими являются и самые омерзительные из всех государств, которые только можно себе представить – полицейские режимы (частный случай бюрократических систем). В таких государствах полицейские складываются в касту, и, в результате, вместо барина на сцену является постовой. Естественно, полицейский режим, как любая бюрократическая система, будет конституироваться как олигархия со всеми характерными для нее чертами: отсутствием публичности, угнетением частной жизни и стремлением превратить граждан в толпу.

Итак, ни одна из трех правильных форм власти безусловной устойчивости к олигархии не имеет. Наиболее устойчива к ней аристократия, но она в чистом виде в больших государствах невозможна. Реально от олигархии (и, в частности, от полицейского режима) лучше всего защищают составные политические системы.

 

Раздел 7

ДЕМОКРАТИЯ И ОХЛОКРАТИЯ

 

• Демократия

• Система цензов

Возрастной ценз

Образовательный ценз

Имущественный ценз

Ценз оседлости

• Охлократия

 

 

Демократия

Слово «демократия» у нас обычно переводят, как «власть народа» (по‑гречески, «демос» – «народ», «кратос» – «власть»). Но по‑гречески, «народ» – и «этнос» (нация), и «лаос» (население), однако ни этнократия, ни лаократия в древнегреческой литературе не упоминаются. На самом деле демократия – не власть народа. Демократия –  власть полноправных граждан.

Демократия и право.   В античных демократиях полными правами обладал отнюдь не каждый (т. е. отнюдь не каждый принадлежал к демосу). Совершенно бесправными были рабы. Были сильно ущемлены в гражданских правах и, разумеется, не имели политических прав вольноотпущенники и варвары‑инородцы. Политическими правами не обладали и свободнорожденные женщины, но они могли реализовать свои гражданские права, как то: владеть имуществом, наследовать его, обращаться в суд, и пр. Не обладали полнотою прав и свободнорожденные юноши (эфебы) до их совершеннолетия.

Но был еще один весьма значительный слой свободнорожденных совершеннолетних эллинов, которые, тем не менее, не имели ни малейшего отношения к демосу, а следовательно, и к демократии. Это «метеки», т. е. изгнанники. (Правильнее было бы сказать «метойки» – от греческого «метойкос», но это «ой» не любят транскрибировать в современных языках и обычно пишут «метеки», как это и звучит на новогреческом.) В метека превращался любой полноправный гражданин, живший не в своем полисе (скажем, афинянин в Коринфе), ибо полными правами он обладал лишь в границах своего полиса и его хоры (сельской области).

А за пределами собственной хоры он терял не только политические права в полном объеме, но, в некотором смысле, и гражданские. В принципе его могли убить, ограбить или захватить в рабство просто обитатели соседнего полиса, хотя обычно никто этого не делал в силу греческой солидарности, свойственной грекам, как и любому другому этносу. Метек не мог самостоятельно выступать стороной в полисном суде, а тогда был только состязательный процесс, никакого государственного обвинения не существовало, как потом не существовало его и в Риме. Тем не менее интересы метека в суде по его просьбе, в крайнем случае, за определенную мзду, обязательно представлял тот или иной гражданин на основании договора о гостеприимстве. Такие договоры действовали по всему эллинскому миру, обеспечивая правовую основу нормальной жизни, а границы гражданства, между тем, оставались незыблемыми.

В греческом полисе изгнание было тяжким наказанием. Оно приводило к утрате большей части гражданских прав. Достаточно вспомнить суд черепков (остракизм), с помощью которого распустившаяся уже несколько греческая демократия ежегодно изгоняла одного гражданина, который, с точки зрения большинства гравдан, писавших его имя на черепках, представлял наибольшую угрозу полису. И хотя каждый год изгоняли лишь одного, висел этот дамоклов меч над каждым.

Вообще, в той или иной форме изгнание существовало в любом обществе с развитыми демократическими правами и привилегиями, с развитым участием граждан в управлении, и всегда это было не что иное, как лишение гражданских прав. Изгнание знали городские коммуны Средневековья. Изгнание знала любая орда. Изгнание практиковала Домонгольская Русь – тоже своего рода страна городов‑государств.

В современной России тоже есть метеки. Это – лимитчики, бомжи, а теперь еще и беженцы. Среди последних и представители этносов, образовавших за последние годы собственные государства, и представители этносов, исконно проживавших на территориях, которые сейчас отошли другим государствам. Классический пример подобного рода – месхи (отуреченные грузины). История их трагична. Месхетия находится в Грузии, но И. В. Сталин месхов насильственно выселил в Узбекистан. В годы перестройки узбеки учинили месхам погром, и М. С. Горбачев переселил большую их часть в Смоленскую область, хотя в то время обладал еще достаточной властью, чтобы вернуть месхов на исконные земли в Грузию, заставив оплатить их переселение Узбекистан. Вполне естественно, что беженцев принимают, а уж тем более их принимают христианские народы. Но если беженцам предоставляют гражданские права, значит, гражданские права украдены у коренного населения. Давайте порассуждаем на эту тему.

Что требовалось от эллина, чтобы стать гражданином своего полиса? Быть в нем рожденным (чем богаче становился полис, тем труднее было пришлому получить права полисного гражданства), достичь совершеннолетия, т. е. 20 лет (там было довольно раннее совершеннолетие), выполнять все необходимые нормы воспитания гражданина, принятые в данном полисе (приобрести элементарную грамотность и достаточное воинское мастерство, чтобы вступить в строй полисного ополчения – фаланги). Но и это не все – надо было успеть к 20 годам жениться и завести ребенка. Это тоже было условием для получения гражданских прав. Надо сказать, гражданские общества Эллады всегда уделяли внимание поддержанию рождаемости граждан. Что же касается рождаемости не граждан – метеков, вольноотпущенников и рабов, – то гражданские общества она не интересовала. Полис не пресекал и не поощрял рождаемости среди не граждан, и это логично, ибо эти люди не были включены в политическую систему, в ополчение граждан.

В отличие от эллинов, римляне были не столько социальным, сколько семейным народом. Для них главной ценностью была семья. И субъектом римского права фактически являлся отец семейства (pater familias). Поэтому в римской правовой системе нигде прямо не указано на невозможность приобретения политических прав, покуда у вас нет детей. Тем не менее римляне, как и эллины, были предельно заинтересованы в увеличении своего населения. Поэтому они признавали гражданские права даже за лицами, не обладавшими никаким имуществом, по сути дела босяками, от которых обществу не было никакого прока, кроме одного: будучи римлянами, эти босяки способны были рождать римлян. Их в Риме называли «пролетарии» (точный перевод с латыни – «бедные размножающиеся»). Кстати, до конца гражданских войн, т. е. до реформ Гая Мария, пролетариев в легион не брали (римляне не доверяли оружия тем, кому нечего защищать по отсутствии имущества). С реформами Мария в легионе появляются наемники. И, естественно, пролетарии не входили в трибы Народного собрания (не избирали римских магистратов).

Итак, одна из распространенных норм большинства демократий – ценность семьи. Другая – ценность собственности. Постулировалось, что демос состоит из домохозяев – людей, обладавших собственностью.

Даже Аристотель с его аристократическими симпатиями проявлял интерес к «политии» (в его терминологии «власти полноправных граждан») и рекомендовал поддерживать систему ограничений правоспособности в таком состоянии, чтобы к политической жизни были допущены «средние люди» (это – дословный перевод с греческого, а мы сейчас говорим «средний слой», или «средний класс», или «люди среднего достатка»). Интересна мотивировка этого тезиса. Аристотель пишет, что, в отличие от богатых, «средние» вынуждены работать и, тем самым, лишены возможности посвятить всю свою жизнь опасным для общества политическим играм, а в отличие от бедных, они не склонны посягать на чужое имущество. По сути то же самое отмечает в своей классической речи и известнейший позднеафинский оратор Исократ. Он долго перечисляет недостатки, пороки и мерзости богатых, а потом резко, одним штрихом подводит черту: «Богатые столь омерзительны, что хуже них могут быть только бедные».

Русский философ И. А. Ильин указывает, что общество не заинтересовано в выращивании богачей; напротив, общество заинтересовано, чтобы наибольшее число граждан было собственниками. Кстати, это и должно было произойти с нами. Если бы приватизация в России была проведена строго по именным чекам, мы все поголовно предпринимателями не стали бы, но все, за исключением безнадежных босяков, стали бы акционерами, а следовательно, собственниками (именно так была проведена приватизация в Чехословакии на наших глазах).

Исторически существует тенденция к расширению числа граждан. В мире всегда шла борьба за гражданские права. Известны войны, которые велись из‑за непредоставления гражданства. Например, самниты навязывали Риму Самнитские войны вовсе не потому, что боролись за свою независимость, а потому, что вымогали предоставление латинского гражданства (гражданства второй ступени после римского). Римские плебеи 5 раз покидали город (т. н. «первая сецессия плебеев», «вторая сецессия плебеев» и т. д.). Обычно, как только над Римом нависала угроза войны, они уходили из города, и патрициям приходилось возвращать их обещаниями расширить гражданские права. Таким образом, плебеи с каждым своим уходом приобретали все больше прав и, наконец, добились фактического равенства с патрициями в IV веке до н. э., когда первый плебей стал консулом.

В Афинах демократическое законодательство ввел Солон в начале VI века до н. э. Согласно законам Солона, граждане были поделены на 4 имущественных разряда. Все права получили граждане первых двух разрядов. Чтобы принадлежать к первому разряду, нужно было построить для Афин боевой корабль и содержать его; ко второму – иметь боевого коня и вступить всадником в ополчение. Граждане третьего разряда получили почти все права (они не могли быть только архонтами). Это были граждане, имевшие тяжелое оружие и составлявшие фалангу гоплитов. А граждане четвертого разряда – феты – вообще никаких должностей занимать не могли, хотя избирать могли. Таким образом, был введен имущественный ценз. Но уже при Перикле (конец V века до н. э.) все 30 000 афинян получили равные гражданские права, и было запрещено упоминать, что у кого‑то предки были фетами.

В средневековых городах цеховые мастера боролись за равноправие с торговым патрициатом и добивались своего. В Новое время в XVIII–XIX веках шла небезуспешная борьба за снижение цензов, прежде всего имущественного, в старых традиционных системах, включавших в себя демократию (таких, как Великобритания или многие земли Германии).

Постепенно круг граждан расширялся. Однако это совсем не непрерывный процесс, при котором достигается полное равенство, всеобщее прямое равное тайное голосование, и все становятся гражданами. Закономерность проста: чем больше прав для своих, тем меньше их для пришлых. До Перикла еще можно было стать афинским гражданином, при Перикле – уже нет. При нем эллин мог быть включен в списки афинских граждан, только если афинскими гражданами были как его отец, так и мать. И это происходило повсеместно. В Средневековье стоило цеховым мастерам получить полноправие в системе городской демократии, тут же резко усложнилось вступление в цех и ужесточились требования к переходу подмастерья в мастера, т. е. тут же появились новые барьеры. Сегодня ни при каких обстоятельствах пришлый не может стать, например, подданным королевства Швеция. Конечно, выйдя замуж за шведа, женщина будет пользоваться правами, и ее дети будут шведами, но в случае развода эти права у нее тут же отберут.

Понятно, что везде ситуация разная, но, в целом, чем более демократично общество, чем больше прав и привилегий оно предоставляет гражданам, тем более оно замыкается. И никакого другого пути нет. A propos, самыми богатыми государствами на планете сегодня являются как раз те, гражданами которых вообще стать невозможно.

По числу полноправных граждан конкретного государства можно с легкостью определить, какова в нем форма власти. Если таких граждан, условно скажем, 1 %   населения, очевидно, что это – аристократия или же олигархия. Если 10 или даже 50 % – демократия. Но вряд ли можно говорить о демократии в государстве с 90 % полноправных граждан. А когда гражданами объявляются все 100 %   населения, в этом государстве, без сомнения, нет ни одного гражданина. Тогда это – охлократия. Если же она существует длительное время и выглядит по‑прежнему охлократией, нужно искать олигархию, которая вписалась в данную систему и осуществляет реальную власть. Демократию от охлократии отделяют цензы.

 

 

Система цензов

В обществах Позднего Средневековья и Нового времени, как правило, действует 4 ценза: возрастной, образовательный, имущественный и ценз оседлости. Цензовую демократию можно изучать также на материале XIX – первой половины XX века (еще в начале XX века практически все демократии были цензовыми). В настоящее время из четырех цензов повсеместно действует только возрастной. Рассмотрим, как действовали цензы, для чего они были придуманы и что отражали.

1. Возрастной ценз. Если бы его не было, даже новорожденный младенец обладал бы политическими правами. Однако возрастной ценз сегодня резко снижен. Еще в 50‑е гг. XX столетия во многих государствах Европы и многих штатах США возрастной ценз составлял 21 и даже 23 года. Его снижение, увы, означает шаг к охлократии и скрытой олигархии.

С возрастом человек не становится гениальнее (интеллект можно развивать, но заложен он рождением и воспитанием в раннем возрасте). И все же, одно очень важное качество – здравый смысл – человек приобретает далеко не сразу. 18‑летний гражданин куда более подвержен пропаганде, нежели человек пятью годами старше. Кроме того, по молодости он еще не успел приобрести достаточное количество неформальных связей, защищающих его в известной степени от воздействия прямой агитации. ТВ, конечно, обращается сразу к многим миллионам, но для отдельного человека обычно много важнее, что скажет его друг, а не политический телеобозреватель. Таким образом, чем ниже возрастной ценз, тем выше возможность манипуляции электоратом.

Своими корнями возрастной ценз уходит глубоко в историю. В нем косвенно скрыты исчезнувшие в прямом оформлении цензы, связанные с военной службой и деторождением. Например, полное гражданское совершеннолетие в Российской империи приходилось на 25 лет. И именно к этому возрасту большинство ее подданных уже заканчивало военную службу, согласно всеобщей воинской обязанности, и успевало обзавестись семьей.

2. Образовательный ценз. Он был не столько цензом образовательным, сколько цензом грамотности и с введением повсеместно всеобщего начального образования потерял смысл. Но этот ценз был важен, пока поголовной грамотности не было, ибо на неграмотного человека, не понимающего даже, чье имя написано в избирательном бюллетене, воздействовать очень легко.

3. Имущественный ценз. Посредством этого очень тонкого ценза во всех обществах стремились отсечь именно социальные низы, а не относительно небогатых граждан. Например, в России серьезные выборы начались только с 1864 г., когда было восстановлено земское и городское самоуправления. Процедура земских выборов не обеспечивала равноправия (кстати, так же должны были бы выбирать и в Государственную думу, которую намеревался созвать, но не успел Александр II). Выборы в губернские и уездные собрания проводились по трехкуриальной системе, которая преследовала своей целью сохранение представительства сословий. Курий было три: землевладельцы, городские домохозяева и крестьяне. По действующим нормам представительства крестьяне избирали в процентном отношении от числа крестьян данного уезда меньше гласных, нежели помещики (цензы по куриям были построены с таким расчетом, чтобы крестьянская стихия не захлестнула дворянский мир). Но как раз на крестьян и не распространялся имущественный ценз, потому что каждый крестьянин имел имущество. Тем самым законы Российской империи о местном самоуправлении подтверждали функцию имущественного ценза: ограждать граждан среднего достатка от вмешательства в политический процесс социальных низов. Этим цензом отсекались не крестьяне – домохозяева и собственники, – а городское босячье.

4. Ценз оседлости. Он представляет собой видоизмененную полисную систему, отделяющую граждан от метеков. С появлением больших государств становится невозможно замкнуться в границах города и так построить законодательство, чтобы лишить человека, который не прожил всю жизнь в одном городе, возможности быть полноправным гражданином своего государства. Однако необходимое условие существования общества гражданского – устойчивость пребывания человека в обществе. Поэтому возникает измененная форма – ценз оседлости, требующий от человека либо рождения в своем избирательном округе, либо жизни в нем на протяжении 15, а то и 20 лет. Двадцатилетний ценз оседлости уже приближается по уровню к возрастному цензу.

Ценз оседлости позволяет сохранить в демократической представительной системе необычайно важный элемент неформальных отношений. Уже отмечалось, что монархия обладает исключительной способностью долгое время сохранять хотя бы частично неформальные отношения государя и подданного. Но и все три правильные формы власти успешно действуют лишь тогда, когда элемент неформальности сохраняется, и бюрократизируются с его утратой.

С увеличением размеров государства прямая демократия сменяется демократией представительной или парламентарной. Фактически эти названия синонимичны. «Парламент» – название представительной системы в Великобритании, однако почти все страны обзаводятся своим национальным названием сословного, а затем и народного представительства. Парламенты появляются в процессе объединения государств и преодоления (в Западной Европе особенно) последствий феодальной раздробленности. Парламент – всегда объединитель. Тем не менее и он действует достаточно успешно, лишь пока сохраняет элемент неформальности отношений, т. е. покуда гражданин избирает лично ему знакомого Павла Петровича, заслуживающего, по его мнению, доверия за деловые и нравственные качества, а не за принадлежность к партии коммунистов или либералов, или к любой другой.

Иными словами, решив голосовать за упомянутого Павла Петровича, я делаю это не из‑за того, что его политические убеждения тесно совпадают с моими. Я просто доверяю ему представлять мои интересы в политике, как в суде доверяю представлять мои интересы адвокату. В судебной практике мы считаем это нормальным, но почему‑то забываем, что в политической жизни, когда речь идет о демократии, должно быть то же самое. Ведь только при таком избрании Павел Петрович чувствует личную ответственность передо мной – его избирателем, как чувствовал ее один из депутатов Земского собора 1648‑1649 годов Гаврила Малышев, два месяца по окончании Собора опасавшийся вернуться в Курск, ибо не выполнил предписаний своих избирателей. Царю даже пришлось выдать ему специальную охранную грамоту. В середине XVII века в России демократично мыслили о долге депутата перед избирателями!

Еще в середине XVIII века видный английский мыслитель Фрэнсис Хатчесон ставил вопрос: «Можно ли считать добропорядочным гражданином члена политической партии?» – и отвечал на него отрицательно, ибо таковой гражданин будет действовать не в интересах общества, а в интересах партии. Партия – всегда часть чего‑то (от английского «part» – «часть»). Партия всегда устроена недемократично, и даже западная политология в лице ее виднейших представителей признает, что система политических партий – недемократический институт демократического общества. Более того, с позиций Аристотеля и Полибия, партия – олигархический институт, вмонтированный в демократию, что весьма не желательно. К сожалению, в XX веке этот факт затушевывается спорами о норме и пропорциональности представительства. Всерьез разбирается вопрос, каким образом сделать так, чтобы каждый гражданин имел равный удельный вес на выборах. На деле же граждане более не решают полновластно, как положено демократам, свою судьбу, а используются в качестве электората.

Чем больше избирательный участок, чем больше десятков тысяч граждан избирают депутата, тем меньше шансов, что они будут знать его лично. В этой ситуации единственный способ избежать наличия партий – пренебречь нормами представительства и вернуться, как в XIX веке, к двух, а если потребуется, и к трехстепенным выборам. Они считаются сейчас недостаточно демократичными, тем не менее, президент США избирается именно так. Его избирают выборщики, да и то на «праймериз» (предварительных выборах, в ходе которых выдвигаются кандидаты в депутаты центральных и местных представительных учреждений, кандидаты на пост президента и т. п.), что не идеально демократично. Однако это же можно сделать лучше: избирать выборщиков и доверить им избирать депутатов. Тогда будет сохранен элемент столь драгоценной неформальности, которая ограждает от того, чтобы между избирателем и избираемым протиснулась ловкая шайка (ею и является всякая партия, при любых нормах представительства остающаяся недемократическим элементом демократической системы). Во всех остальных случаях неизбежно движение к охлократии.

Есть огромная разница между гражданами, полновластно решающими свою судьбу и судьбу своего отечества, и толпой, бросающейся от одного стенда с предвыборными обещаниями к другому. Кстати, уже предвыборные обещания сами по себе являются в некотором смысле нарушением демократического полноправия – это тоже покупка голосов избирателей, только в причудливой, не улавливаемой уголовным законодательством форме. Разумеется, это не удел одних охлократий. И в демократиях это тоже бывало, а не только бывает сейчас. Но все же не следует путать гражданина и представителя электората. Не случайно «вождь народа», т. е. тот, кто что‑нибудь обещает, греками назван «демагог»!

 

 

Охлократия

Власть толпы.  «Искажением» демократии является охлократия («власть толпы», по‑гречески), действующая в интересах части общества, а именно, социальных низов. Конечно, ни в одном справочнике не упоминается политическая система, которая именовала бы себя «охлократией», впрочем, как и «олигархией» или «тиранией» (в принадлежности к «искажению» никто не спешит признаться). Однако посмотрим на политическую мысль нашего времени. Многие западные политологи, в частности, и провозглашающие конец истории (наподобие Ф. Фукуямы), а вслед за ними и наши социологи и политологи отмечают, что гражданское общество на Западе исчерпало себя и сменяется массовым обществом. Но «массовое общество» – вряд ли вообще допустимый термин, ибо «общество» и «массы» – различные категории.

«Массы» и «общество».   Общество – сложная система. Массы – система, предельно упрощенная. По определению С. А. Левицкого, общество стремится к симфонии граждан, а массы – к унисону. Общество признает ранг и воспитывает в согражданах чувство ранга. В демократическом обществе граждан учат уважать демократическую элиту, как, впрочем, и аристократическую, если она есть. Массы категорически лишены чувства ранга , одержимы уравнительной болезнью, рождают американскую поговорку: «Выделяться неприлично», требуют от любого представителя населения «быть, как все» (определение Хуана Ортеги‑и‑Гассета), и, наконец, руководствуются в политической жизни моральным императивом масс, который весьма точно описал Клайв Льюис: «А я не хуже тебя»! Само собой разумеется, подобный императив – всегда ложь, потому что образованный человек не скажет недоучке, а атлет не скажет слабосильному: «А я не хуже тебя»! Так всегда говорят те, кто хуже, но не желают в этом признаться. Резюмируя, можно сказать, что за «массовым обществом» скрывается определенная подмена – массы, провозглашаемые «обществом».

Даже в сословных обществах и, тем более, в обществах несословных всегда имеет и имело место основное социальное деление на три весьма не равные по размерам категории, как то:

– элита общества, которая может быть аристократической, либо демократической, либо (чаще всего) очень сложной системой, состоящей из элементов аристократической и демократической элит, а также бюрократических кругов;

– собственно народ или гражданское большинство населения (латинское «populus» или греческое «демос»);

– социальные низы, которые тоже могут называться по‑разному в разные исторические эпохи, в разных языках, в разных политических системах (в лучшем случае – «плебсом», в худшем – «пролетариатом», но есть и еще худшие варианты, когда о социальных низах говорят «чернь» или, по‑польски, «быдло»).

Одна из важнейших функций как общества, так и государства – противодействовать увеличению численности категории «социальные низы», т. е. деклассации общества, что довольно сложно и требует твердого общественного сознания и подчинения государства интересам общества. Общество и государство могут эффективно противодействовать «проваливанию» личности из народа в социальные низы двумя путями.

Во‑первых, это – борьба со снижением профессионального уровня.

Наша нынешняя политическая система прегрешила непротиводействием деклассации граждан так, что ее можно даже не анализировать всерьез. Причем мы наблюдаем процесс разрушения профессионального и, в значительной степени, социального статуса не только тогда, когда профессиональный рабочий превращается в бродягу, но и тогда, когда профессиональный инженер или врач превращается в «челночного» торговца (он, конечно, повышает свой имущественный уровень, но все равно оказывается деклассированным). Должен сказать, что это не прерогатива нынешнего режима. Он представляет собой производное от коммунистического режима, далеко от него не ушел, а коммунистический режим весьма много прегрешил именно этим, что показывает следующий пример.

Римляне в имперские времена очень часто применяли в строительстве бетон. Бетонная техника технологически необычайно проста, и при возведении бетонных монолитов вместо профессиональных ремесленников можно было использовать рабов, хотя рабский труд всегда невысокого качества. При разрушении рабовладельческой системы в процессе христианизации общества в позднеантичной, а затем и в византийской строительной технике все меньше встречается бетон и все больше – кирпич. Причина тому социальная: кирпичное строительство требует относительно небольших групп высококвалифицированных ремесленников, т. е. по крайней мере потенциальных граждан. Мы же, наоборот, перешли повсеместно на сборный железобетон, когда в правление Н. С. Хрущева была провозглашена кампания тотального жилищного строительства (увы, провалившаяся: с коммунальными квартирами мы «переезжаем» в XXI век)! При этом желаемого сокращения рабочих рук не произошло, но они переместились со строительных площадок на заводы железобетонных изделий (ЖБИ), благодаря чему труд квалифицированных каменщиков, плотников, штукатуров сменился трудом рабочих ЖБИ, где может работать практически любая «пьянь», ибо необходимый уровень квалификации там предельно низок.

Во‑вторых, это – вертикальная мобильность (путь менее эффективный). Тут государство помочь не может, может помочь только само общество. Общество честное и ответственное предоставляет возможность представителю низов подняться в категорию «граждан» точно так же, как и гражданину добиться вхождения в «элиту». Вертикальная мобильность – норма для гражданского общества, но общество может оказывать поддержку продвижению наверх.

И все же какие бы усилия ни прилагались любым обществом и государством (а их надо прилагать!), социальные низы остаются всегда. Рискну предположить, что они были даже в традиционных обществах, которые для нас сейчас уже не воспроизводимы и почти не сохранились, а во всех остальных системах они заметны куда в большей степени.

Проблема социальных низов связана в т. ч. и с религиозностью общества. Религиозные общества лучше противостоят формированию социальных низов. Вне всякого сомнения, из всех возможных религиозных обществ христианские общества наиболее успешно боролись с этим злом, но и в них образуются социальные низы.

Что же касается термина «массы», широко распространенного сегодня благодаря ряду исследователей, политиков, публицистов, то в их понимании он означает не социальные низы, а слитые воедино гражданское большинство (т. е. народ, по определению) и социальные низы. В результате получается некое аморфное целое. Тем самым термин «массы» становится опасен, а применяемый в практический политике и преступен – он разрушителен для гражданского общества. Дело не в закономерной эволюции «гражданского общества» в т. н. «общество массовое», а в сознательном стремлении ликвидировать гражданское общество и упростить систему.

Еще раз воспользуемся определением К Н. Леонтьева: «Всякое упрощение – всегда деградация». «Общество» всегда будет представлять собой более сложную систему, нежели «массы». Оно может существовать только в структурированном состоянии и в любом случае занимается структурированием. Массы же не только не нуждаются в структурировании, но и противодействуют созданию корпоративных и иных структур, исходя из основополагающего морального императива: «А я не хуже тебя»! Упрощению социума всегда нужно сопротивляться, и нейтральная позиция в данном вопросе достаточно безответственна; но уж сознательное упрощение социума, безусловно, тяжкое преступление и весьма напоминает проявление антисистем. Русские революционеры в XIX веке стремились смешать народ и социальные низы в одну категорию под лицемерным названием «народ». Их упростительную и антисоциальную деятельность следует квалифицировать как антисистемную. Однако подобное случалось в истории не только у нас, иначе X. Ортега‑и‑Гас‑сет не выступил бы с серьезнейшим предупреждением европейцам в специальной своей работе «Восстание масс».

Демократия и охлократия.   Когда общество подменяется массами, когда между понятиями «гражданин» и «житель» все более и более уверенно ставится знак равенства, когда гражданин нивелируется по меркам представителей пролетариата (социальных низов), демократия становится невозможна и сменяется охлократией. Большинство современных демократий Запада (может быть, за исключением швейцарской) за таковые не признали бы не только античные и средневековые историки, но и ученые‑правоведы XIX века. Современные западные демократии лишь называют себя «демократиями», но, перейдя ко всеобщим прямым равным и тайным выборам, устранив цензы, они превратились в охлократии. И все же они существуют достаточно долго для охлократий. Аристотель и прочие античные авторы указывали, что охлократии недолговечны и весьма часто вызывают к жизни тирании. Осмелюсь выдвинуть мрачную гипотезу: охлократии живут столь долго потому, что везде сложились правящие их именем олигархии, которые лицемерно зовут охлократию «демократией» и подводят под нее потихоньку академическую базу в виде создания «массового общества».

Ныне история сословных систем закончилась, и только гражданское корпоративное общество с развитой внутренней структурой может обеспечить демократическую систему. То же самое относится и к составной политической системе. Например, если в системе, сочетающей демократию с монархией, гражданское общество не будет структурировано, получится не монархия с демократией, а монархия, от лица которой правит олигархия (что, вероятно, и хотели бы осуществить некоторые наши демократические публицисты, ратующие за восстановление романовской династии в виде ее нынешних, так сказать, представителей).

Рассмотрим еще несколько типологически важных элементов для сравнения демократии и охлократии.

1) Отношение к воинской службе. Для демократий воинская служба – всегда почетное право, которого они даже добивались. Причем военная служба переносила, как уже отмечалось, в демократии и чисто аристократические добродетели. Охлократия же военную службу не любит, хотя, подобно любой толпе, позволяет загонять себя в нее, а также гнать толпой в те места, где стреляют.

2) Отношение к вопросу о владении оружием. Гражданское общество, в котором граждане лишены возможности владеть оружием, не представимо. Это – не гражданское общество, и в таком обществе нет демократии. Тому есть множество подтверждений – от нашей отечественной традиции (русские люди всегда были вооружены) до таких известнейших образцов законодательства, как американский «Билль о правах» (глава 2). А охлократия оружия не любит и в своем страхе перед оружием готова согласиться на самую неприятную из всех возможных политических систем – полицейский режим.

3) Отношение к полиции и полицейской службе. Для гражданских обществ полиция – часть сферы обслуживания. Кстати, и ее название с этим связано: «полиция» – городская служба, от слова «полис». Возможно, традиции существования полиции как сферы обслуживания восходят и к более глубокой древности, но, по крайней мере, демократические Афины дают классический пример – в Афинах полицейскую службу несли 300 скифов на положении государственных рабов.

У любого гражданина вызывает естественное опасение ситуация, когда полиция вооружена до зубов, а он, гражданин, безоружен. Но когда гражданин видит еще и безоружную армию на фоне вооруженной полиции, он получает последний предостерегающий сигнал об угрозе полицейского режима. Между прочим, в Иерусалиме в условиях куда более серьезных, чем в Москве, солдаты ходят с винтовкой на ремне, а полицейские – только с пистолетами. В Москве же солдаты ходят безоружные, а милиционер смеет держать автомат вам в лицо стволом, чего никогда не позволит себе солдат!

Впрочем, гражданское общество имеет возможность обойти подобную коллизию и отнестись к полиции, как к службе гражданской, а не как к сервису в прямом смысле (на уровне уборки мусора). Такой подход восходит к римским образцам, в отличие от греческих, и представляет собой наличие выборных полицейских чинов. Например, англосаксонский и, в частности, американский шериф – должность выборная. До конца Позднего Средневековья это была и наша национальная традиция – в XVI‑XVII веках русский шериф назывался «губной староста» и был лицом выборным.

 

Раздел 8

СОСТАВНЫЕ ПОЛИТИИ

 

• Полибиева схема

• Полибиева схема как национальная традиция

 

 

Полибиева схема

Составные политии – политические системы, состоящие из нескольких сочетающихся форм государственной власти (например, монархия) и форм осуществления этой власти (например, олигархия). В мировой истории двухсоставных политий больше, чем политических форм в чистом виде. Хорошо сочетаются монархия с аристократией, монархия с демократией, аристократия с демократией. Тирания практически не сочетается с другими политическими формами. Охлократия весьма успешно сочетается с олигархией, но, впрочем, не без успеха, хотя и тайно, действует и за спиной монархии, и за спиной демократии. Составные политии, в которых не участвует «искажение», т. е. составленные из двух любых правильных форм государственной власти, сочетают в себе достоинства обеих форм. Уже одно это оправдывает двухсоставные политии как таковые.

Однако возможна и полития трехсоставная – политическая система, в которую входят составными элементами монархия, аристократия и демократии. Разработал ее величайший историк Античности Полибий (II век до н. э.), автор «Всеобщей истории в сорока книгах», который был полностью согласен с Аристотелем и являлся его последователем.

Полибий был эллин, и очень пламенный эллин, но вместе с тем сторонник римской государственности и даже римского владычества в Элладе, хотя в Риме он столь деятельно всегда отстаивал греческие интересы, что никто из современников ни разу не обвинил его в предательстве или коллаборационизме. Он был близким другом победителя и разрушителя Карфагена Сципиона Эмилиана. Именно в Риме Полибий увидел трехсоставную политику, где монархический элемент был представлен властью консулов или экстраординарной властью диктатора, заменяющего двух консулов; аристократический – сенатом, а демократический – структурированным в трибы народным собранием и демократическими магистратурами, т. е. плебейскими эдилами и народными трибунами.

Полибий утверждал, что трехсоставная полития есть система совершенная. Однако мы, как христиане, уже 2000 лет знаем (как знают и более молодые мусульмане), что идеального государства не бывает. Тем не менее это не значит, что не бывает государства приличного, а также, соответственно, неприличного. И с этой оговоркой, т. е. отказавшись от квалификации трехсоставной политии как идеального государственного устройства, позицию Полибия можно принять. Я назвал трехсоставную политическую систему «Полибиевой схемой» (этот термин в научный оборот уже введен).

Прежде всего к Полибиевой схеме применим принцип К Н. Леонтьева: во‑первых, она сложна; во‑вторых, склонна усложнять общество, ибо гарантирует взаимодействие аристократических и демократических кругов. Кроме того, если двухсоставные политии приводят к суммированию (конечно, не механическому) достоинств одной и другой формы, то еще в большей степени это свойственно Полибиевой схеме. По крайней мере государство, устроенное в соответствии с Полибиевой схемой, будет испытывать благотворное присутствие монархии как символа и инструмента объединения страны и нации; сможет пользоваться достоинствами аристократии как хранительницы культуры и социально‑политического стабилизатора; и, наконец, этому обществу никто не помешает реализовать потенциал демократии, охраняющей достоинство гражданина и повышающей его инициативность и ответственность.

Полибиева схема – не такая уж редкость в истории. Разумеется, соучастие элементов в ней различно. Может быть более сильная монархия или более сильная демократия. У кельтов, например, была и монархия, и демократия, но явно преобладала аристократическая составляющая. Однако везде, где мы видим наличие аристократии и хотя бы тень народного собрания, мы уже видим Полибиеву схему. Более того, мы видим Полибиеву схему даже в тех случаях, когда государство управляется монархом с аристократией, не имеет парламента, но имеет развитое муниципальное самоуправление – низовую демократию.

Необходимо отметить, что демократии выстраиваются только снизу и никогда сверху. Если государство управляется королем безо всякого парламента, но в этом государстве наличествуют земское самоуправление и городское самоуправление, ограниченное пределами города и всевластное в его пределах, в этом государстве демократия есть. Если же в государстве парламент существует, а низовое управление целиком находится в руках чиновников, никакой демократии в этом государстве нет, есть только фикция ее для успокоения граждан.

Полибиева схема многократно в истории давала наилучшие результаты. Классический пример ее – политическая система Великобритании: король – Палата лордов – Палата общин. Конечно, в настоящее время в Англии декоративная королевская власть и декоративная Палата лордов. Однако она стала мастерской мира и владычицей морей вовсе не сейчас, а тогда, когда все три элемента власти были реальными, когда политическая система Англии соответствовала Полибиевой схеме. Ныне же она живет накопленным.

 

 

---

Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 1777; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!