III. Психология Самости, интерсубъективное, интерперсональное и relational направления
В этом пункте мы введём новые перспективы, которые делают всё сказанное нами ранее гораздо более сложным. Кохутовский «Нарцизм» (1971) и «Анализ переноса» Merton Gill’а (1982; Gill, Hoffman 1982), которые приходят к совершенно противоположным конечным выводам, представляют тем не менее новое значительное направление в североамериканской психоаналитической мысли. Это направление постепенно стало находить связи с культуралистическим психоанализом Соединённых Штатов, которое в качестве традиции, начиная ещё с Harry Stack Sullivan (1953), продолжает существовать параллельно психоаналитическому обществу Международного Психоаналитического общества и известно сегодня как современное интерперсональное (interpersonal) или relational направление в психоанализе. Психология Самости, интерсубъективное, интерперсональное (межличностное) и relational психоаналитические направления совместно образуют довольно заметную альтернативу основному психоаналитическому направлению внутри англоязычных психоаналитических обществ (Greenberg, Mitchell 1983; Greenberg 1991; Mitchell 1988, 1997; Stolorow et al. 1987).
Психология Самости Хайнца Кохута (1971, 1977, 1984) оказала большое влияние на развитие психоаналитической техники. В отличие от Herbert Rosenfeld’a (1964) и моих собственных советов относительно технических приёмов работы с нарцисстическими личностями Кохут настаивал на том, что нарцисстическая патология представляет собой специфическую патологию, посредничающую с одной стороны между психозом и пограничными состояниями личности, а с другой стороны — неврозами. Дифференциально-диагностическими критериями являются характерные для нарцистических пациентов специфические идеализирующие и отзеркаливающие переносы. Такого рода переносы отражают реанимацию архаической рудиментарной Самости, нарцисстическое равновесие которой можно поддерживать только заинтересованностью и подтверждением возможности актуального существования желательного прошлого объекта Самости, которого пациент был лишён в результате психической травмы. Задача психоаналитика заключается в том, чтобы помогать укреплять Самость Величия. Опираясь на эту первую платформу, можно сформировать и более поздние, зрелые формы Самости, которые будут выражаться в самоуважении и уверенности в себе. Психоаналитик должен постоянно придерживаться установки технической нейтральности, оперируя с отношениями Самость-объект Самости; тогда умение выдерживать идеализации, навязываемые пациентом, и помощь в адекватном отзеркаливании позволит запустить лечебный процесс. Начинающаяся идеализация психоаналитика повторяет нормальный процесс переформирующей интернализации заидеализированного объекта Самости в Я-идеал, способствуя этим укреплению трёхзвенной психической структуры.
|
|
|
С точки зрения психологии Самости нарцисстическая психопатология возникает в результате травмирующих ребёнка неудач матери, связанных с неудачным выполнением ею материнской функции, и как последствие этого — неудавшаяся идеализация ребёнком объекта Самости. Речь идёт о заблокировании развития с фиксацией на уровне архаической, инфантильной Самости Величия. Следуют бесконечные поиски заидеализированных объектов Самости, необходимых для заполнения дыр в формирующейся психической структуре. И в результате пациенты вынуждены переживать повторяющиеся тяжёлые травмы, так как их потребности и ожидания не удовлетворяются. Такие травмы пациенты переживают и в переносе; эти травмы становятся предметом интерпретаций для того, чтобы избавиться от них. Соответствующая психоаналитическая техника опирается на то, что необходимо позволять формироваться идеализирующим и зеркальным переносам посредством нарцисстической идеализации психоаналитика. Реанимация у пациента прежних травм в те периоды, когда он чувствует непонимание со стороны психоаналитика, должна открываться посредством эмпатического признания аналитиком этих разочарований и посредством анализа опыта пациента, заключающегося в том, что психоаналитик не удовлетворяет его потребности.
|
|
|
|
|
|
Неизбежные неудачи психоаналитика в попытках избежать нанесения пациенту нарцисстических травм, приводят к преходящей травматической фрагментации Самости Величия, к нарцисстической ярости, к тяжёлым формам страха и к ипохондрии; очень тяжёлые и не корригируемые травмы могут доходить до восприятия Самости Величия, восприятия, сопровождаемым ощущением своей грандиозности с параноидным оттенком. Поэтому важно, чтобы психоаналитик не забывал исследовать то, какие образом недостаток эмпатии с его стороны мешает в работе с пациентом. По мнению Кохута объект-отношения Самости с объектами Самости никогда не могут полностью разрешаться, так как в течение всей жизни они продолжают входить составной частью в нормальные потребности.
Психоаналитическая техника, базирующаяся на теории Кохута, чётко концентрируется на отношениях в ситуации «Здесь и Сейчас» в контексте исследования того, как неудачи в использовании психоаналитиком эмпатии травматически воздействуют на пациента. Психология Самости в результате отвержения ею таких классических психоаналитических концепций как уделение повышенного внимания бессознательной агрессии, выдвижение на передний план эдиповского конфликта и инфантильной сексуальности, а также отвержение технической нейтральности оказалась большим вызовом для господствующей в американском психоанализе Я-психологии.
|
|
|
То обстоятельство, что психология Самости «содержится» во всех научных, профессиональных и административных структурах American Psychoanalytical Association (а возможно и включается в неё, в отличие от культуралистического направления, которое старается держаться от всего этого подальше), имело фундаментальные последствия для завершения эпохи господства Я-психологии в обучающей структуре североамериканского психоанализа. Парадокс, но именно такие изменения открыли двери для модификаций, осуществлённых в Я-психологии, а спровоцированы они ещё и теорией объект-отношений, касающейся исследований тяжёлых форм психопатологии, и возникшем под воздействием этого изучением доэдиповской патологии, примитивных объект-отношений и защитных операций.
В рамках этих событий, охвативших последние 30 лет, и параллельно к включению психологии Самости и Нео-Кохутианских подходов внутрь Американского психоаналитического общества повсеместно стали признаваться пионерские работы Маргарет Малер (Mahler, Furer 1968; Mahler et al. 1975) по анализу нормальных и патологических процессов отлучения (сепарации) — индивидуации с точки зрения возрастной психологии и их импликаций для лечения пограничных состояний, да и мои собственные попытки интегрировать Я-психологию с теорией объект-отношений стали находить большее признание. Независимо от этого Hans Loewald (1960, 1980) ввёл в свои исследования аналитических процессов перспективы, видимые с позиций отношений с объектами. А одновременно из-за акцентирования психологией Самости удельного веса приобретённых в раннем детстве дефицитов (в отличии от повсеместно признаваемого этиологического значения бессознательных конфликтов) многие авторы обратились к выяснению того, какие импликации ранний дефицит, приводящий к тяжёлой психопатологии, будет иметь для психоаналитической техники и её модификации. В то же самое время Ogden (1982, 1986, 1989) стал использовать подходы British Independents и взгляды Кляйнианцев к лечению пациентов с тяжёлыми формами психопатологии. Концентрация на «проективной идентификации» перестала считаться признаком «антиамериканской» активности.
Вначале Гилл и Хоффман (Gill 1982, 1994; Gill, Hoffman 1988) в свете своих эмпирических исследований, посвящённых изучению психоаналитической ситуации, на традиционной основе Я-психологии предложили модификацию теоретического фундамента, вызвав этим широкие теоретические и технические изменения в мышлении североамериканских психоаналитиков. Гилл убедительно продемонстрировал то, что феномены переноса встречаются повсеместно с самого начала лечения, потому-то и оказывается очень важным проводить анализ переноса с самого начала в отличие от традиционного подхода Я-психологии, советовавшей очень осторожное приближение к анализу переноса. А, кроме того, Гилл вообще довольно радикально поставил под вопрос понятие переноса в традиционном подходе Я-психологии, рассматриваемом там «как в первую очередь искажение восприятия под воздействием прошлой жизни пациента»; Гилл считал, что перенос «всегда представлен в виде сплава прошлого и настоящего», базирующейся на какой-либо реакции на непосредственно складывающуюся аналитическую ситуацию, «которую пациент насколько только это можно убедительно пытается объяснить». «Такой подход подразумевает также изменения в понимании роли психоаналитика: последний является не только наблюдателем, но ко всему этому всегда и неизбежно «участвующим наблюдателем» (Sullivan). Тут добавляется и изменяющееся видение реальности аналитической ситуации: она не может объективно определяться психоаналитиком, проясняется она лишь совместными усилиями обоих, в общих попытках понять способ, которым пациент переживает складывающуюся ситуацию (Gill 1982, стр. 232).
Короче говоря, перенос является результатом интеракции между пациентом и аналитиком. По той же самой причине Гилл считает неизбежным для аналитика честное отношение к своим действиям. В косвенном виде это означает также довольно серьёзную критику установки психоаналитика, авторитарно навязывающего пациенту свой способ видения в качестве части своей интерпретационной деятельности. По мнению Гилла психоаналитик не может объективно оценивать складывающуюся аналитическую ситуацию, скорее всего эта реальность, как уже упоминалось, «может лишь выявляться общими попытками обоих участников по прояснению своего видения».
Такой «конструктивистский» подход к переносу находится в явном противоречии с «объективистским» способом видения большинства американских Я-психологических и всех британских направлений; внимание психоаналитика начинает чётко направляться на интеракцию с пациентом в ситуации «Здесь и Сейчас» по поводу реалистических аспектов этой интеракции, а не только на репродукцию бессознательных фантазий пациентом. Происходит однозначное смещение с «Одноличностной психологии» к «Психологии двух персон», причём в центральное поле психоаналитического исследования передвигается фактическая, сознательная и бессознательная, интеракция между пациентом и психоаналитиком с особым уделением внимания анализу переноса и контрпереноса, который, не обращая на себя особенного внимания, придаёт большее значение субъективному опыту пациента.
Конструктивистская ориентация была особенно развита в интерсубъективном подходе Atwood и Stolorow (Atwood, Stolorow 1984; Stolorow 1984, 1992; Atwood, Stolorow 1979; Stolorow, Lochman 1980; Stolorow et al. 1983, 1987), создавшем как теоретические, так и технические связи с интерперсональным и relational подходом Greenberg и Mitchell (1983). В последние годы в Соединённых Штатах возник широкий психоаналитический спектр, который, беря его в целом, можно назвать Самостно-психологическими — интерсубъективными — интерперсональными рамками (Bacal 1990; Levenson 1972, 1983, 1991; Mitchell 1988, 1993; Mitchell, Black 1995; Mitchell, Aron (ред.) 1999). На клиническом уровне концентрация психологии Самости на переносах Самости-объектов Самости в качестве главной матрицы психоаналитического лечения привела к тому, что психоаналитики постепенно отказались от принципа технической нейтральности, характерного для традиционной Я-психологии, Кляйнианцев, Independents и представителей современного психоаналитического Mainstream, о чём мы говорили выше.
В психологии Самости после Кохута, в которой анализ проходил в рамках готовности психоаналитика принять на себя функции объекта Самости, в качестве основной установки сформировался сильный акцент на эмоциональной откликаемости для того, чтобы помогать пациенту прояснять свойственную ему субъективность в свете эмпатического, субъективного погружения психоаналитика в его переживания и признания интерсубъективной реальности, появляющейся в пространстве между субъективностью пациента и субъективностью психоаналитика (Schwaber 1983). Функция психоаналитика, заключающаяся в принятии на себя роли объекта Самости, переформировывается в интерпретирующую функцию, направленную на прояснение аффективного опыта пациента. Как модель дефицита, так и модель конфликтов имеют одну и ту же общую черту, они явно подчёркивают постоянную эмпатическую погружённость психоаналитика в формирующиеся у пациента субъективные переживания. В таком подходе с особенной силой представлена «антиавторитарная» установка психоаналитика, акцент на его субъективности, а также ставится под сомнение функция технической нейтральности и анонимность психоаналитика.
Подчёркивание особой роли психоаналитика, заключающейся в компенсации дефицитов, накопленных пациентом в прошлой жизни и обусловленных чрезмерной или недостаточной стимуляцией архаичной Самости пациента, например при отсутствии одной из родительских фигур или их недостаточной способности успокоить ребёнка с появляющейся в итоге хрупкостью развивающейся Самости, можно вывести как опираясь на перспективы, даваемые психологией Самости, так и применяя модель отношений матери и дитя, модели, объясняющей дефициты и конфликты фазой отлучения-индивидуации.
В центре перспектив, даваемых интерперсональным подходом, коренящемся в культуралистическом психоанализе Harry Stack Sullivan (1953), находится представление о том, что развитие Самости тесно переплетается с интерперсональным опытом. В этом смысле развитие личности неразрывно связано с интерперсональным полем, так как психическая жизнь непрерывно переформировывается под воздействием прошлых, а также новых отношений, не ограничиваясь детерминацией исключительно прочными психическими структурами, сформированными под воздействием бессознательных конфликтов прошлой жизни. Эта концепция личности как конструкции, развивающейся в матрице отношений (а не являющейся выражением конфликтов между влечениями и их защитой) требует, чтобы взор психоаналитика постоянно удерживал интерсубъективное поле, возникающее в отношениях между аналитиком и пациентом. Такая новая матрица отношений, после того как она полностью заявила о себе и под воздействием интерпретаций подвергнулась модификации, должна привести к эмоциональному росту в результате того, что пациент интегрирует новый аффективный интерперсональный опыт.
Одно из важнейших последствий такой психоаналитической перспективы состоит в том, что традиционное объективистическое понимание субъективности психоаналитика, встречающегося с пациентом, наделённым спровоцированными переносом искажениями, теперь поставлено под сомнение. В конструктивистской модели исследование нового развития аффективных отношений в психоаналитической ситуации является главным источником появления взаимопонимания между психоаналитиком и пациентом, а инкорпорация этого аффективного опыта последним становится наиболее важным терапевтическим фактором. Другим следствием акцентирования первостепенности субъективности пациента является дистанцирование от интерпретаций агрессивных аспектов переноса. Хотя агрессию и рассматривают иногда как причину расстройства позитивного отношения в интеракции пациента и аналитика, а также как причину неудачи эмпатической откликаемости аналитика, лучше бы было, если бы саму агрессию стали рассматривать в качестве спровоцированной потерей настроенности друг на друга, не стараясь продолжать прибегать к объяснениям в виде существующих у пациента интрапсихических конфликтов.
Некоторые авторы усматривают в психологии Самости редуцированную теорию объект-отношений, психологию, которая концентрируется исключительно на позитивном, способствующем росту, аспекте матрицы отношений, что не обязательно не допускает учитывания интроекции негативных объект-отношений. И, наконец, все эти формы теории объект-отношений и интерсубъективности имеют ещё одну важную примету: сексуальность и эдипов комплекс играют здесь скорее второстепенную роль, и, напротив, отношениям мать-младенец и психическим травмам в период сепарации-индивидуации приписывается чрезвычайное значение.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 319; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!