Их родственники тоже. Особенно близкие. Я слышал, для дальних не так опасно.

Уааа. Ты так много об этом знаешь.

У меня в секции кендо есть один семпай, его зовут Маэдзима-сан, он как раз в три-три. Вот он мне недавно рассказал по секрету. По-моему, он сам в это не верит, вот и рассказал чужаку.

Он, значит, не верит. Но ведь на самом же деле кто-то уже умер…

Просто совпадение. Несчастный случай. Проклятия – это просто чушь… так он говорит.

Может, он и прав…

Без понятия. Но знаешь, по-моему, лучше тебе просто держаться от этого класса подальше.

Мм, ты так думаешь?

Представляешь, какой будет ужас, если мы в это вляпаемся? В смысле, даже говорить с тобой сейчас об этом – и то может быть страшно опасно. Что мы тогда будем делать? Что если…

Не хочу. Перестань.

Угу. Надо завязывать с этой темой…

К оглавлению

 

Глава 6. Июнь I

1

– Думаю, тебе не о чем беспокоиться, – сообщил пожилой врач своим обычным жизнерадостным тоном. – Судя по тому, что я вижу, твое состояние стабилизировалось. Ты ведь больше не испытываешь боли?

– …Да.

– В таком случае ты можешь ходить в школу, как обычно.

Даже эта четкая информация не изгнала мою тревогу полностью.

Все еще немного подавленный, я сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Да, никаких зловещих ощущений. Боль в груди и затрудненное дыхание… неделю назад эти симптомы снова стали проявляться время от времени, но в последние два-три дня они пропали.

– А физкультура?..

– Физические нагрузки по-прежнему исключены. Посмотрим, что будет через месяц. Возможно, потребуется и больше времени.

– …Хорошо.

– Для полной уверенности я хочу, чтобы ты зашел еще раз в ближайшие выходные. И если никаких изменений не будет, в следующий раз встретимся через месяц.

Я кивнул, потом покосился на календарь, висящий на стене кабинета. Вчера было 1 июня. Ближайшие выходные – это суббота, 6.

Когда я стал свидетелем ужасной смерти Юкари Сакураги на второй день промежуточных экзаменов – это было ровно неделю назад, – у меня снова стала болеть грудь из-за все той же проблемы с легкими. Я перепугался и на следующий же день отправился в городскую клинику, чтобы меня посмотрели. Там я получил неприятный диагноз: «Признаки незначительного пневмоторакса». Правда, заодно мне сказали, что «уровень рецидива не достигнут».

«Хотя в оболочке легкого есть очень маленькая дырочка, микронадрыв, окружающая ткань, похоже, полностью здорова. Поэтому тебе удалось сохранить приличную форму и избежать полного коллапса, – так мне тогда объяснил лечащий врач. – Какое-то конкретное лечение тебе вряд ли понадобится. Просто отдохни дома недельку».

И, следуя рекомендации врача –

Я всю неделю проторчал дома, в школу не ходил. И был практически без понятия, что происходило в классе после того случая.

Вот минимум информации, который я получил. Мать Сакураги, попавшая в аварию, умерла в тот же день. Похороны матери и дочери прошли тихо, исключительно в семейном кругу. Ну и, конечно, весь класс был в колоссальном шоке. Пожалуй, и всё.

Что делала на этой неделе Мей Мисаки, я был без понятия. Не то чтобы я ну совсем никак не мог разузнать насчет нее и остальных, но прибегать к этому способумне совершенно не хотелось. Почему-то никак не мог решиться.

У меня по-прежнему не было списка класса, так что позвонить и пообщаться напрямую я мог только с Тэсигаварой. Несколько разя его набирал, но он не отвечал. Видел небось, что это я звоню, и не брал трубку нарочно.

Бабушка слышала про то, что случилось, но лишь повторяла, как попугай, одно и то же: «Какой ужас-то» и «Мне их так жаль». Похоже, ее заботило исключительно здоровье внука. Дедушка, понимал он или нет, что происходит, лишь кивал на каждое бабушкино слово. Рейко-сан очень волновалась за мое психологическое состояние, но в душу мне не лезла. Я сам тоже не решался лезть в деликатные вопросы. Майна Рей-тян орала так же энергично, как и прежде. Из Индии не было ни звонка, я тоже ничего пока не сообщал отцу.

Посреди всего этого оставался лишь один человек, с которым я мог общаться более-менее нормально. Как ни странно, это была Мидзуно-сан из городской больницы. Она мне позвонила ближе к вечеру через день после смерти Сакураги и, соответственно, на следующий день после моего визита в клинику.

– У тебя все в порядке? Как твои легкие? – она сразу взяла быка за рога. – В конце концов, тот кошмар произошел у тебя прямо на глазах. Наверняка это как-то сказалось на твоем самочувствии.

– Вы знаете про то, что случилось?

– Мне братишка рассказал. Ну, знаешь, младший – он в Северной средней, в одном классе с тобой? Такеру Мидзуно. Он еще в баскетбольную секцию ходит.

Значит, это действительно он.

– Ты вчера вместо школы в поликлинику ходил, да?

– Ага.

– Но, судя по всему, ничего настолько страшного, чтобы тебя снова госпитализировали?

– Слава богу, да. Мне сказали, что я сумел справиться.

– Когда снова сюда? Я имею в виду, в клинику вообще.

– На следующей неделе, во вторник утром.

– Отлично, не хочешь потом пересечься?

– Э?

Зачем ей?.. Но, прежде чем я успел спросить, Мидзуно-сан продолжила:

– Мне кое-что не дает покоя. Разные вещи. Не знаю, что с чем связано, как связано и вообще связано или нет. Ну и плюс еще та тема, о которой нам с тобой надо поговорить.

«Та тема» – это насчет моих вопросов о девушке, умершей в больнице в конце апреля?

– Значит, сидишь дома и поправляешься?

– Пытаюсь.

– Только не грузи себя мыслями о той беде. А если тебя снова положат в больницу, я буду о тебе заботиться изо всех сил.

– Э… ага. Спасибо.

Я ее, конечно, поблагодарил, но вообще-то такого развития событий я намеревался избежать любой ценой.

– Ладно, тогда увидимся в больнице во вторник. Но я тебе позвоню заранее.

Мидзуно-сан явно заботилась о моем психическом здоровье – она даже не пыталась завести разговор о нашем с ней общем увлечении. И «мальчиком-жутиком» меня тоже не назвала ни разу, за что я в глубине души был ей благодарен.

Всего два дня назад я увидел в реальной жизни такую кошмарную картину; ничего удивительного, что это здорово ударило по психике.

Тошнотворная краснота, расползавшаяся по ткани зонта, лежавшая ничком Юкари Сакураги, стальной наконечник зонта, торчащий из ее шеи, жуткое количество крови, толчками выливающейся из раны. Эта картина стояла у меня перед глазами и не желала уходить. Звук, с которым сломался зонт и тело упало на бок, возгласы Миямото-сэнсэя, сирена «скорой», крики и плач учеников… все это я до сих пор слышал, как наяву.

Как бы я ни пытался убедить себя, что одно с другим никак не связано, на какое-то время я сделал перерыв в книгах и фильмах ужасов – просто я был в таком состоянии, что не мог их воспринимать.

 

2

Опять с неба лило, как и на прошлой неделе. Похоже, сезон дождей таки начался – намного раньше обычного. Бабушка, как обычно, предложила отвезти меня в клинику на машине, но я твердо отказался и отправился туда один.

Мы с Мидзуно-сан договорились, что я встречусь с ней сразу, как только меня закончат смотреть. Она сказала, что у нее ночная смена, после которой она отправится в общежитие при клинике, чтобы поспать немного. Поэтому я обещал, что, когда освобожусь, тут же ей позвоню.

И вот, стоя перед главным входом поликлиники, я позвонил Мидзуно-сан на мобильник, а потом просто ждал, разглядывая мокрый от дождя пейзаж.

Мне вдруг подумалось, что здесь, в Йомияме, дождь более липкий, чем в Токио.

Если учесть загрязнение воздуха, должно было бы быть наоборот. Так что это, видимо, мои особенности восприятия.

Возможно, слово «липкий» неудачное. Возможно, стоит употребить что-то понейтральнее, скажем, «более насыщенный».

Тротуары, идущие по ним люди, растения вблизи и горы вдали… все это, когда вымочено дождем, словно приобретает какие-то новые, другие тона и оттенки. Я совершенно не имею в виду, что дождь грязный.

Мой взгляд остановился на лужицах, образовавшихся на земле.

Вот то же самое. Как бы это выразить словами? Они словно бы имели больше оттенков и более насыщенные цвета, чем лужи в Токио. Возможно, проблема не в самом дожде, а в том, что сквозь него я здесь рассматриваю вовсе не то, что рассматривал там. Ну а может, это просто мое воображение шутки шутит.

– Прости, что заставила ждать, – раздался голос совсем рядом. Впервые я увидел Мидзуно-сан без белой формы медсестры. На ней была голубая блузка и черный джинсовый пиджак.

– Что показал осмотр?

– Вряд ли я буду вас нагружать своим присутствием.

– Какая досада.

– И завтра мне уже можно идти в школу.

– Правда? Замечательно, – просияла она. Потом достала свой мобильник из кармана пиджака и глянула на экран. – Немного рановато, но, может, сходим куда-нибудь пообедать?

– У вас же была ночная смена? – я проявил некий минимальный уровень тактичности. – В смысле, вы, наверно, сильно устали и –

– Что ты, я в полном порядке! Завтра у меня выходной, и потом, я еще молодая. Как насчет вон того ресторанчика?

– Аа, ну, на ваше усмотрение.

Мидзуно-сан подогнала свою машину. Маленькую, синюю и очень симпатичную – полную противоположность строгого черного «Седрика» моей бабушки.

 

3

Фастфудная сеть, к которой относился ресторанчик,работала и у нас в Токио, но столик, за который мы с Мидзуно-сан уселись, был гораздо больше, чем там. Когда мы сделали заказ, Мидзуно-сан, прикрыв рот руками, мощно зевнула.

– Не высыпаетесь, да?

– М? Ну, это в порядке вещей.

– Простите. Нам не стоило –

– Ты о чем? Это же я предложила встретиться. Так что выбрось из головы.

Наконец ей принесли кофе и сэндвич. Мидзуно-сан тут же бухнула в кофе изрядное количество сахара, сделала несколько глотков, откусила от сэндвича с яйцом и лишь потом, пробормотав «ну, начнем», повернулась ко мне.

– Во-первых. Я немного поговорила с братишкой Такеру, хотя обычно мы с ним почти не общаемся. Я хотела узнать у него кое-что. Похоже, с классом, в который вы с ним ходите, связаны некие особые обстоятельства.

– Особые обстоятельства?

– Да. Ничего конкретного он не сказал, а я не знала, о чем именно спрашивать, и это, конечно, проблема; но тем не менее: особые обстоятельства. Тебе нужно это знать.

– Знать бы, что за обстоятельствавокруг этихособых обстоятельств… – я опустил глаза и медленно качнул головой. – Я тоже мало что знаю. Уверен, что что-то происходит, но я ведь совсем недавно сюда перевелся, и, кажется, никто пока не собирается мне ничего рассказывать.

– Девочка, которая умерла на той неделе, – ее звали Сакураги-сан, да? Она была в классе старостой?

– …Угу.

– Я слышала, что произошло. И что ты это все видел. Она упала с лестницы, и ей просто кошмарно не повезло напороться горлом на собственный зонт, да?

– …Да, так все и было.

– У меня такое впечатление, что он был напуган чем-то.

– Ваш брат?

Если он был потрясен нелепой смертью одноклассницы, это вполне естественно. Но «напуган»? Что бы это значило?

– Что вы имеете в виду, «напуган»?

– Ну, я его напрямую не спрашивала. Но мне показалось, что этот несчастный случай он считает вовсе не «несчастным случаем».

– Не несчастный случай?

Я почесал лоб.

Если не несчастный случай, то что тогда – самоубийство? Или, может, убийство? Да нет, нереально. Ни того, ни другого просто не могло случиться.

Не суицид, не убийство и не «просто несчастный случай». Что тогда могло?..

– Чего же он боялся?

– Кто его знает, – покачала головой Мидзуно-сан. – Ничего конкретного.

«Кстати, Сакакибара! А ты веришь в привидения, проклятья, всякое такое?»

Я вдруг вспомнил вопрос, который задал мне Тэсигавара. Кажется, это было в первый же день, как я пришел в новую школу?

«Так называемые паранормальные явления?»

Это из того же разговора, но спросил Кадзами.

Конечно, я не верил ни в «привидения, проклятья, всякое такое», ни в «паранормальные явления» и не собирался начинать верить. Ну да, «Семь тайн Северного Ёми» довольно-таки странные, но это всего лишь безобидные страшилки, какие в каждой школе можно найти. В общем-то, даже та история про «Мисаки двадцать шесть лет назад» наверняка…

…Но.

Что если смерть Юкари Сакураги на той неделе – действительно не «просто несчастный случай»?

Я вернулся мыслями в тот день.

Сакураги, едва услышав об аварии, в которую угодила ее мать, вылетела из класса. Она выхватила из стойки свой зонт и побежала на заплетающихся ногах – сперва к восточной лестнице, которая была ближе. Но тут – да, она резко остановилась. Может,потому что увидела нас, стоящих напротив лестницы. В следующий миг она крутанулась и побежала в противоположном направлении – к западной лестнице.

Интересно… что если?..

Что если бы она побежала по восточной лестнице, как и собиралась изначально?

Может, того кошмара бы не случилось.

Она набрала скорость в длинном коридоре и на этой скорости влетела на западную лестницу. И, возможно, как раз в том месте пол был влажным, вот она и поскользнулась… Это невероятное происшествие стало результатом множества случайностей, наложившихся друг на друга. Итак…

Почему Сакураги так себя повела? Почему, увидев нас – меня и Мей, – она сделала то, что сделала?

– Вы когда-нибудь слышали имя «Мей Мисаки»?

Мне принесли заказанный хот-дог, но брать его совершенно не хотелось. А вот пересохшее горло я с удовольствием промочил чаем со льдом, после чего задал Мидзуно-сан этот вопрос.

– Мисаки?

Естественно, она среагировала на фамилию. Наверняка она вспомнила ту девушку, умершую в больнице в апреле, – ее имя тоже было Мисаки.

– Мей… Мисаки? Это кто?

– Она учится в моем классе – в Северном Ёми, три-три. Ваш брат никогда ее не упоминал?

Мидзуно-сан слегка надула одну щеку.

– Я же говорила, мы с ним практически не общаемся. А что с ней такое? Что-нибудь случилось?

– Насчет моего обещания когда-нибудь вам рассказать. Это имеет отношение как раз к Мей Мисаки.

Мидзуно-сан прикрыла свои большие глаза и кивнула, что-то задумчиво бормоча себе под нос. Я объяснил ей ситуацию, стараясь рассказать все по возможности просто и упорядоченно.

– Хмммм, – она скрестила руки и кивнула еще раз, потом снова откусила от своего сэндвича с яйцом. – Ты уже говорил мне о ней – девочке с повязкой на глазу. Не помню только, когда. Хех. Значит, ты влюбился в эту Мей-тян, да?

– Э…

Ээ… пого… погодите-ка, уважаемая.

– Вы все не так поняли, – ответил я малость раздраженно. – Просто… она всегда как-то странно ведет себя в классе. И я это не могу выбросить из головы.

– Это и называется «влюбился».

– Говорю же, все не так.

– Ладно, ладно. Я поняла. Дай попробую посмотреть свежим взглядом.

– …

– В тот день в конце апреля – двадцать седьмого, кажется? – в больнице умерла девочка, кузина Мей-тян по имени Мисаки Фудзиока-тян. Мей-тян была очень подавлена, она отправилась в морг, чтобы увидеться с Мисаки-тян и «отнести» ей что-то. Все верно?

– …Да.

– И? Что такого странного в том, как Мей-тян ведет себя в классе?

– Ну… – мне пришлось как следует подумать, прежде чем ответить. – Мм… во-первых, она, по-моему, сама по себе странная. Но… знаете, я ведь сперва думал, что класс над ней измывается. Или что они ее боятся.

– Боятся?

– Но на это тоже непохоже.

В голове у меня лениво всплыло сразу несколько воспоминаний о том, что я видел и слышал с того дня, когда впервые появился в Северном Ёми.

– У меня есть приятель, его зовут Тэсигавара, так вот, он вдруг ни с того ни с сего мне позвонил и сказал мне «кончать обращать внимание на то, чего нет».

– И что это значило?

– А она сказала, что ее никто не видит, и…

Мидзуно-сан снова скрестила руки на груди.

– Хммм…

Я продолжил:

– И вот после всего этого на той неделе случилось это.

– Хмм. Ну, очевидное объяснение, что все это просто совпадение. Одно с другим ведь никак не связано, верно?

– Если брать очевидное объяснение, то нет.

…Но.

– Меня еще кое-что беспокоит. То, что было двадцать шесть лет назад…

И я рассказал «легенду о Мисаки». Мидзуно-сан слушала молча, не перебивая.

– …Вы знали эту историю?

– Нет, впервые слышу. Я ведь ходила в Южную среднюю.

– Но ваш младший брат ее наверняка знает.

– О, ты так думаешь?

– Я пока что без понятия, как одно связано с другим. Но какая-то связь, кажется, все-таки есть, и я…

– Поняааатно, – и Мидзуно-сан одним глотком допила свой кофе.

– Я с тех пор в школе не был и не знаю, что сейчас в классе происходит. Вы… от брата об этом ничего не слышали, да?

– Теперь это действительно начинает напоминать историю из какого-то жутика. Ты не собираешься есть свой хот-дог?

– А, да. Спасибо.

Не сказать чтоб я был совсем не голоден. Глядя, как я ем хот-дог, Мидзуно-сан предложила:

– Почему бы мне не попробовать что-нибудь разузнать? О том, что было двадцать шесть лет назад, и о Мей-тян. Я, правда, не очень-то дружу с братишкой – не знаю, сколько он мне расскажет. Ты завтра идешь в школу, верно?

– Да.

Впервые в школу на этой неделе.

От этой мысли уровень моей тревоги вмиг подпрыгнул. И еще…

Что сейчас делает Мей?

В груди проснулась тупая боль, совсем не такая, как при разрыве легкого.

– Если я что-нибудь узнаю, я тебе позвоню. Ты когда в следующий раз придешь в клинику?

– В субботу.

– В субботу… это шестое июня? Кстати, ты смотрел «Омен»?

– Видел по телеку, еще когда был в начальной школе.

– Вряд ли в нашем городке есть свой Дэмиен, но… – лицо Мидзуно-сан приобрело знакомое выражение «юной медсестры, обожающей триллеры», на нем расплылась озорная улыбка. – Но нам обоим следует быть осторожнее. Особенно надо остерегаться несчастных случаев, которые обычно не происходят.

 

4

Когда мы вышли из ресторанчика, дождь уже прекратился и солнечные лучики то тут, то там пробивались сквозь облака.

Я принял предложение Мидзуно-сан подвезти меня до дома и сел на пассажирское сиденье ее машины; но на полпути я вдруг увидел знакомые места и попросил Мидзуно-сан высадить меня. Мы были в Мисаки, недалеко от кукольной выставки «Пустые синие глаза в сумраке Ёми».

– Ты же в Фурути живешь, Сакакибара-кун? Дотуда еще далеко.

Она смотрела на меня с сомнением, но я заверил ее, что столько времени проторчал дома, что хочу проветриться, и выбрался из машины.

«Пустые синие глаза…» я нашел почти сразу.

На площадке наружной лестницы, ведущей на верхние этажи, стояла женщина средних лет в ярко-желтой одежде. Мы встретились взглядами – так мне показалось. Интересно, она работает наверху в кукольной мастерской? С этой мыслью я кивнул женщине, но она, никак не среагировав, молча зашагала вверх по лестнице.

Я аккуратно сложил зонт, убрал его в сумку и открыл дверь.

Над дверью тускло звякнул колокольчик, совсем как в прошлый раз.

– Добро пожаловать.

Та же самая седая старуха, сидящая за тем же самым столом у входа, поздоровалась со мной тем же самым тоном. Была середина дня, но внутри магазина – нет, кукольной выставки – все равно царил тот же самый полумрак, что и в предыдущий раз, когда я сюда пришел.

– О, что такое? Нечасто к нам заходят молодые люди.

Даже это не изменилось…

– Вы учитесь в средней школе? Сейчас не на уроках? В таком случае можете пройти за полцены.

– …Спасибо.

Я достал из кармана кошелек, а старуха добавила:

– Не стесняйтесь, смотрите сколько душе угодно. Других посетителей все равно сейчас нет.

Чувствуя, что у меня малость кружится голова, я прошел на выставку.

Унылая струнная музыка. Повсюду армии кукол, красивых и страшноватых. Фантастические пейзажи на стенах. Все до последней детали было как тогда. Чувствуя, что я будто пойман в петлю бесконечного, повторяющегося ночного кошмара, я положил сумку на диванчик в задней части комнаты. И…

Глубоко дыша за тех, кто сам дышать не мог, направился к лестнице в подвал, словно меня туда тянули невидимые нити.

Холодный воздух подвальной комнаты, напоминающей гробницу, и куклы (и их части), лежащие повсюду, – все это оставалось точно таким же, как я помнил. В стенных нишах – девочка без правой руки, мальчик с тонкими крыльями, прикрывающими нижнюю половину лица, близнецы, сросшиеся на уровне животов… И – да – черный гроб, стоящий в дальнем конце комнаты, и лежащая в нем кукла – точная копия Мей Мисаки.

В отличие от прошлого раза, тумана у меня в голове не было и я особо не мерз. Но – снова как марионетка, которую тянут за нити, – я подошел к гробу и встал перед ним.

Эту куклу создала Кирика – имя пишется как «фрукт в тумане». Так мне сказала Мей. Я затаил дыхание, глядя на лицо куклы, даже более бледное, чем у настоящей Мей, на губы, готовые, казалось, вот-вот что-то произнести, – когда…

Произошло нечто, в реальность чего я просто не мог поверить.

Из тени черного гроба, хранящего в себе куклу, медленно, беззвучно…

…Не может быть.

На меня накатил новый приступ головокружения.

«Не стесняйтесь, смотрите сколько душе угодно».

Слова старухи, произнесенные считанные минуты назад, зазвучали у меня в ушах.

«Других посетителей все равно сейчас нет».

…Аа, ну конечно.

В прошлый раз она сказала то же самое. «Других посетителей нет» – я точно помнил. И тогда эти слова как-то царапали мое сознание. «Других посетителей нет» – и все же.

И все же – почему?

Медленно, беззвучно из тени черного гроба…

…Почему?

Появилась она – Мей Мисаки.

Она была в темно-синей юбке и белой летней блузке – здесь, в подвале, на нее даже смотреть было холодно. И выглядела она бледнее обычного.

– Какое совпадение – встретиться в таком месте, – еле заметно улыбнувшись, произнесла Мей.

Совпадение… действительно ли совпадение? Я изо всех сил пытался найти что ответить, когда Мей спросила:

– Почему ты сюда пришел?

– Я возвращался домой из больницы. И просто проходил мимо, – ответил я, затем задал встречный вопрос: – А ты? Ты что, не пошла в школу?

– Ну, вроде того. Вдруг взяла и не пошла, – ответила она, вновь чуть улыбнувшись. – Ты себя уже нормально чувствуешь, Сакакибара-кун?

– Достаточно нормально, чтобы не угодить опять на койку. Как там ребята в классе после… ну, после Сакураги-сан?

– Мм, – тихо промычала Мей, потом ответила: – Все… напуганы.

Напуганы. Мидзуно-сан тоже так сказала.

«У меня такое впечатление, что он был напуган чем-то».

– Напуганы? Чем?

– Они думают: «Началось».

– Что началось?

Мей резко отвела взгляд. Похоже, она сама не вполне знала, как ответить.

Несколько секунд она молчала, потом наконец заговорила.

– Я… думаю, в глубине души я только наполовину верила. Сначала было это, потом в мае, когда пришел ты, я тебе всякого наговорила, но все равно я на сто процентов не верила. Я немножко еще сомневалась. Но…

Тут она смолкла и вновь повернулась ко мне. Ее правый глаз сощурился, будто спрашивая что-то; однако я склонил голову набок, по-прежнему ничего не понимая.

– Но, похоже, сейчас действительно один из «таких годов», – продолжила Мей. – Думаю, это уже сто процентов.

– …

– Потому что это уже началось. Так что…

Глаз Мей снова прищурился, будто спрашивая: «Что ты об этом думаешь?» Но я по-прежнему мог лишь смотреть недоуменно.

– Значит, ты до сих пор не знаешь, Сакакибара-кун? – пробормотала Мей и повернулась ко мне спиной. – Тогда, может быть, тебе и не полагается знать. Если ты сам выяснишь, то, возможно…

– Стой, стой, – машинально перебил я. – Ты мне такие штуки говоришь, а потом ожидаешь, что я…

Больше всего мне хотелось просто пожать плечами и ответить: «Блин, ничего не понимаю». Всякие там «Началось», «Я сомневалась», «Один из "таких годов"»… хорошо бы ей прекратить изображать всезнайку.

– Как ты думаешь, ты сможешь ходить в школу? – спросила Мей, все еще стоя ко мне спиной.

– Ага. Завтра пойду.

– А. Ну если ты пойдешь, то мне лучше воздержаться.

– Что? Не, ну слушай. Что ты –

– Будь осторожен, – слегка повернувшись, перебила она. – И никому не говори, что видел меня здесь.

После чего снова повернулась ко мне спиной и беззвучно ушла прочь, исчезла за черным гробом.

Лишь через несколько секунд я попытался тихо ее позвать:

– Э, Мисаки.

Я сделал шаг вперед.

– Э, это, почему ты?..

…Тут у меня заплелись ноги. Мгновение спустя меня охватило какое-то странное головокружение, как будто все вокруг закачалось.

«Ты не чувствуешь, что из тебя высасывают?

Высасывают все, что внутри?»

В моей голове, как какое-то заклинание, проплыли слова, которые Мей сказала в прошлый раз, когда мы с ней тут встретились.

«Куклы – это пустота. Их тела и сердца – полная пустота… вакуум.

Эта пустота похожа на смерть».

Каким-то образом мне удалось сделать еще шаг и удержать равновесие.

«Похожа на смерть»…

С содроганием я заглянул за гроб. Но…

Мей там не было.

И вообще никого не было.

Темно-красные портьеры, завешивающие стену, чуть покачивались от дуновения кондиционера. Меня вдруг пробрало морозом совсем по-зимнему, и я вздрогнул.

 

5

– Почему? Почему?

Майна Рей-тян повторяла свой любимый вопрос с привычным энтузиазмом.

Почему? Смотри сюда, птица, это я тут хочу узнать, почему… Я сердито сверлил Рей-тян взглядом, но она (…предположительно) не обращала на меня ни малейшего внимания.

– Почему? Рей-тян. Почему? Доброе утро. Доброе утро…

После ужина я вышел на крыльцо, где был хороший сигнал, и попытался дозвониться отцу в Индию. Но, похоже, его телефон был выключен – я набирал три раза, и все три раза звонок не прошел. Может, он до сих пор работает. Там-то еще день.

Аа, ну и ладно. Я махнул рукой.

Даже если я расскажу ему о том, что произошло на прошлой неделе и о своих проблемах со здоровьем, вряд ли он мне сможет дать какой-то совет. Если я чего и хотел бы услышать от папаши, – это о среднешкольных годах моей мамы. Хотя, конечно, я понятия не имел, как ее история может сплестись с теми событиями, которые происходили сейчас, да и может ли вообще.

Было еще желание спросить, остались ли мамины фотки тех времен. Или, может, школьный фотоальбом… кстати, в школе он, скорей всего, сохранился. Да – если заглянуть в дополнительную библиотеку в нулевом корпусе…

Я ушел с крыльца, оставив Рей-тян в одиночестве, и заглянул в гостиную, где Рейко-сан смотрела телевизор. С экрана трепался какой-то юморист – по-моему, такого рода передачи она не любила; но приглядевшись, я увидел, что Рейко-сан, погрузившись в диван, сидит с закрытыми глазами… Да, она спала.

От кондиционера дуло холодным воздухом, и в комнате было чертовски зябко. Эй, Рейко-сан! Если будешь тут спать, подхватишь простуду! Я уже собрался хотя бы пойти выключить кондиционер, когда –

– Коити-кун? – произнесла она. Я подпрыгнул на месте и обернулся. Глаза Рейко-сан были лениво приоткрыты.

– Когда я успела задремать?.. Мм, нехорошо, нехорошо.

Она с натугой помотала головой. Как раз в этот момент в телевизоре кто-то пронзительно захохотал. Рейко-сан нахмурила брови, потянулась к пульту и выключила телек.

– Ты себя нормально чувствуешь?

– Мм? …Да, наверное.

Рейко-сан встала с дивана и перебралась на стул. Налив в стакан холодной воды из кувшина на столе, она проглотила какие-то таблетки.

– Голова побаливает, – объяснила она, видя, что я на нее смотрю. – Эти таблетки слабенькие, но их хватает. Что-то часто в последнее время голова болит. Это начинает раздражать.

– Может, ты просто устала? Тебе так много всего приходится делать, и, это…

Она тихо вздохнула, потом ответила:

– Наверное. Ладно, ты мне другое скажи: ты в порядке, Коити-кун? Ты же сегодня ходил в поликлинику?

– Мое состояние стабилизировалось, новых проблем нет. Так они мне там сказали.

– О. Это хорошо.

– Эээ, Рейко-сан?

Я тоже сел на стул, прямо напротив нее.

– Помнишь, ты говорила, что все надо узнавать в подходящее время? Что всему свое время? Но как узнать, сейчас подходящее время или нет? – совершенно серьезным тоном спросил я. Однако Рейко-сан посмотрела на меня угрюмо.

– Я так говорила?

Она склонила голову набок. Я обалдело застыл. В голове мелькнуло пронзительное «Почему?» в исполнении Рей-тян.

Она придуривается или правда не помнит?

– Эмм… ладно, а можно я спрошу кое-что? Мне тут пришло в голову, – я собрался с духом и задал другой вопрос: – Когда ты училась в Северном Ёми в третьем классе, то в какой параллели?

– В третьем классе?

– Ага. Ты не помнишь?

После этих моих слов Рейко-сан оперлась щекой на руку – ее лицо стало еще угрюмей – и ответила:

– В третьей.

– Значит, три-три? Серьезно?

– Мм.

– А когда ты там училась… ну, у вас там говорили про «проклятие класса три-три» или что-нибудь вроде того?

– Ммм.

Все еще опираясь подбородком о ладонь, Рейко-сан как будто подыскивала ответ. Но в конце концов просто тихо вздохнула, как незадолго до того, и сказала:

– Это было пятнадцать лет назад. Я все забыла.

Даже не раздумывая над тем, искренний это ответ или просто отмазка –

Пятнадцать лет назад?..

Внезапно меня охватило какое-то непонятное беспокойство.

Пятнадцать лет назад – это было… ох. Понятно. Ну конечно. Но…

– Ты завтра идешь в школу, да? – уточнила Рейко-сан.

– Ага. Во всяком случае, собираюсь.

– Я ведь тебе уже рассказала «Основные принципы Северного Ёми»? Ты помнишь, что надо делать?

– А, ага. Я уже –

– И номер три?

– …Ага.

Конечно, я помнил. И номер один, и номер два, которые мне казались просто суевериями, и номер четыре, лично для меня самый важный. И номер три… вроде это о том, что…

– Яобязан подчиняться любому решению класса – это, да?

– Именно, – медленно кивнула Рейко-сан.

– А почему ты вдруг его вспомнила?

Рейко-сан вдруг протяжно зевнула, потом замотала головой, будто стряхивая сонливость.

– О, аа… что? – и склонила голову набок.

– Мы говорили о третьем «принципе Северного Ёми».

– Да? Сейчас. Вообще-то ты их все должен соблюдать. То есть…

– Ээ. Ты себя нормально чувствуешь?

– Мммм. Думаю, я устала сильно. Прости, Коити-кун. Я сейчас просто не в состоянии.

Рейко-сан слегка стукнула себя кулачком по голове, и на ее лице появилась слабая улыбка. Во мне начало подниматься раздражение… нет, на самом деле это были более сложные чувства.

Я ведь могу рассказать Рейко-сан про Мей? Вообще-то – разве я не должен это сделать? Такая мысль меня посещала нередко, но поднять эту тему мне всегда не хватало смелости. Вот и сейчас моя внутренняя борьба закончилась тем, что я решил замять вопрос.

Мне всегда было неловко говорить с Рейко-сан. Лицом к лицу с ней я постоянно нервничал… в основном из-за того, что в ней я то и дело видел маму, которую знал только по фотографиям. Во, видите? Я уже провел самоанализ. Почему же тогда со временем ситуация становилась только хуже? Все-таки проблема где-то во мне. Или же…

Я решил, что уже пора отправляться к себе в комнату, чтобы лечь спать пораньше.

С этой мыслью я поднялся со стула.

– Почему? – раздался вдруг тихий голос. Без какого-либо намерения, без смысла.

– Заткнись! – неожиданно резко выкрикнула Рейко-сан. – Терпеть не могу эту птицу.

 

6

На следующий день, в среду, 3 июня.

На большой перемене Мей Мисаки в классе не было.

Не потому что она свалила сразу после четвертого урока. Ее не было с самого утра. Она прогуляла, как и сказала мне вчера.

Я пропустил неделю, и одноклассники обходились со мной, на первый взгляд, деликатно – но если вдуматься, то просто безразлично и прохладно.

– Ты опять в больнице лежал?

Нет, поправлялся дома.

– Та же штука, что и в прошлый раз? Как там она называется, спонтанный пневмоторакс?

Он почти случился, но кое-как пронесло.

– Значит, теперь ты в порядке?

Ага, спасибо. Но никаких нагрузок – доктор запретил. Так что физра по-прежнему без меня.

– Надеюсь, ты поправишься совсем.

Я тоже, спасибо.

Ни один не упомянул смерть Юкари Сакураги и ее матери. И учителя держались так же. Парта Сакураги оставалась пустой. Там даже цветов не было – в таких ситуациях люди иногда их приносят… Все, как могли, избегали признавать ее смерть. Куда сильнее, на мой взгляд, чем следовало бы. Ну, так мне казалось.

На большой перемене первым со мной заговорил Томохико Кадзами. Он обратился ко мне, стоя в дверях.

– Аа… это.

Он подпихнул к переносице дужку очков в серебряной оправе, и на его напряженном лице появилась неловкая улыбка.

Вообще-то мне память подсказывала, что ровно так же он держался при самой первой нашей встрече – в апреле, в больнице. Мы были знакомы уже месяц, и мне начало казаться, что он слегка оттаял, но, судя по всему, мы снова вернулись на исходную позицию.

Я вдруг почувствовал, что у двух наших встреч – самой первой и вот этой, теперешней – есть нечто общее. В первую очередь, я бы сказал, скрываемое «напряжение». А во вторую – некая «настороженность».

– Рад, что тебе лучше. Я беспокоился о тебе. Ты целую неделю не ходил, я уж боялся, что у тебя рецидив.

– Я тоже. Честно говоря, от больницы меня уже тошнит.

– Тебе ведь на самом деле не нужны конспекты за то время, что тебя не было, да? – застенчиво спросил Кадзами. – Ты, оказывается, сильно учишься?

– Я просто кое-что из этого уже проходил в той школе, только и всего… я не настолько крут.

– А, так тебе, может, все-таки нужны конспекты?

– Думаю, пока я справлюсь.

– А. Ну ладно…

Даже во время этого пустого трепа напряжение не покидало лица Кадзами. Напряжение, настороженность и, кроме того, возможно… «страх»?

– То, что на той неделе случилось, наверно, для тебя стало настоящим шоком, – я решил первым поднять эту тему. – Вы с ней оба были старостами, оба приходили ко мне в больницу, и тут такое…

Я кинул взгляд на парту Сакураги. Кадзами поспешно сделал то же самое.

– Нам теперь надо выбрать нового старосту среди девочек. Думаю, на завтрашнем дополнительном классном часе… – вдруг он оборвал фразу и вышел из класса.

– Новая староста, значит…

Кадзами и Сакураги подходили друг другу, они были как близнецы; но, думаю, в средней школе на роль старосты уйма народу годится…

По-прежнему сидя за партой, я осторожно огляделся. Поскольку был уже июнь, большинство учеников носило летнюю форму.

Девчонки тут и там собирались кучками, чтобы вместе пообедать. Компания парней болтала в углу возле окна. Один из них выделялся высоким ростом. Довольно загорелый, коротко стриженный. Наверняка это и был Мидзуно. Такеру Мидзуно из баскетбольной секции. Его имя писалось кандзи, означающим «ярость».

Мне на миг захотелось подойти к нему и поговорить.

Я мог бы упомянуть его сестру, чтобы разбить лед; в зависимости от того, как все пойдет дальше, можно было бы рассказать, как я с ней вчера встречался, и… нет. Плохая идея. Сейчас мне надо только ждать новостей от Мидзуно-сан. Она же сказала: «Почему бы мне не попробовать что-нибудь разузнать?» И она говорила, что не очень-то общается с младшим братом; если я сейчас неуклюже влезу, он только сильней встревожится, и тогда Мидзуно-сан вообще ничего из него не сумеет вытащить.

Я набил живот домашним бабушкиным бэнто, преисполнившись благодарности, как всегда; потом в одиночестве вышел в коридор. Меня не покидало ощущение, что Мидзуно-младший то и дело кидал на меня взгляды, и на этот раз я был почти уверен, что это не игра воображения.

Как и в прошлый вторник, я встал у окна напротив восточной лестницы.

В небе висело несколько облачков. Дождя не было, но ветер задувал довольно сильно. Я слышал его прерывистый свист даже сквозь стекло.

Отвернувшись от окна, я прислонился к стене и вытащил мобильник из кармана брюк. Нашел в списке звонков номер Тэсигавары и без колебаний нажал кнопку вызова.

Тэсигавара в школе был. Однако со мной ни разу не заговорил и как будто избегал встречаться глазами. В самом начале большой перемены я оглядел класс, но он уже испарился. Серьезно, кем он себя считает – Мей Мисаки, что ли?

– П-привет.

После фиг знает какой по счету попытки он таки взял трубку. Я мгновенно спросил:

– Ты сейчас где?

– Э…

– Никаких «э». Давай выкладывай, где ты.

– Снаружи… во дворе гуляю.

– Во дворе?

Я подошел к окну и просканировал глазами двор сквозь стекло. Там болталось больше учеников, чем я ожидал, и определить, где Тэсигавара, я не мог.

– Я сейчас спущусь. Жди меня у лотосового пруда.

– Э. Погоди, Сакаки…

– Скоро буду.

Я разъединился, прежде чем он успел что-либо еще сказать, и поспешил туда, где я велел ему быть.

 

7

Тэсигавара послушался моих указаний и ждал возле пруда, откуда якобы время от времени вылезала окровавленная человеческая рука. Водную гладь ковром покрывали листья кувшинок (а вовсе не лотосов). Никого знакомого поблизости не было. Похоже, Тэсигавара один «во дворе гулял».

– Я сто раз пытался тебе дозвониться на той неделе, но ты так и не ответил, – произнес я самым холодным тоном, на какой только был способен. Тэсигавара театральным жестом свел ладони перед грудью и ответил: «Ага, извини», – но глаза все время старательно отводил.

– Понимаешь, когда ты звонил, я всякий раз был чем-то занят. Я сам думал тебе позвонить, но не смог. В смысле, ты же себя плохо чувствовал, ага? Во, и я не хотел тебя беспокоить.

Отмазка прозвучала довольно жалко.

– Ты обещал, – заявил я. – Ты говорил, что в июне все расскажешь.

– Э…

– Я сказал уже, «э» – это не ответ.

Крашеноголовый был явно выбит из колеи и даже не пытался этого скрыть. Я пришпилил его нетипично (для меня) жестким взглядом.

– Я хочу, чтобы ты сдержал слово. В конце концов, тебя никто за язык не тянул. Двадцать шесть лет назад что-то произошло. В классе три-три учился некто Мисаки, которого или которую все любили, а потом была какая-то дурацкая авария, и он погиб… А потом что было?

– …

– Вы что-то говорили насчет того, что тогда «это началось». Так что?.. Что стало потом с классом три-три?

– Эй, эй, тормозни, Сакаки, – впервые за сегодня Тэсигавара посмотрел мне прямо в глаза. – Ага, ты прав, я обещал. Я сказал, что расскажу тебе, когда мы доберемся до июня. Я тогда имел в виду, чтобы ты до конца месяца сидел спокойно.

Тэсигавара уныло вздохнул. Ветер стонал над головой.

– Ситуация изменилась, – произнес он и отвел глаза. – Щас все не так, как было тогда, когда я тебе дал слово. Так что…

– Так что ты отказываешься от своего обещания?

– …Ага.

Ни фига себе заявочки… Естественно, переварить это мне было нелегко. Однако, судя по тому, как изворачивался Тэсигавара, нажимать на него и пытаться еще что-то вытянуть сейчас бесполезно. И тем не менее.

Оставался один вопрос, который я просто не мог не задать. А именно…

– Помнишь, ты как-то сказал мне, чтобы я «перестал обращать внимание на то, чего нет»?

Тэсигавара молча кивнул, его лицо напряглось.

– Ты сказал тогда, что «это паршиво». Что ты –

Ровно в этот момент в кармане моих брюк завибрировало. Кто бы это мог быть? Мысленно пролистывая имена, я достал мобильник, на дисплее которого горела иконка входящего вызова. Имя рядом с иконкой было – Мидзуно-сан. А ведь я с ней только вчера виделся.

– Слушай, Сакакибара-кун. У тебя ведь сейчас большая перемена, да? Ты можешь говорить? – голос Мидзуно-сан звучал малость игриво. – Я сейчас в больнице.

– Э? Я думал, у вас выходной? – спросил я, понизив голос и прикрыв рот рукой, поскольку Тэсигавара же был рядом.

– Мне сегодня позвонили, и пришлось прийти. Тяжелая это работа, особенно для новичка.

Со стоном пожаловавшись на суровую жизнь, Мидзуно-сан продолжила уже нормальным голосом:

– В общем, так. Я выкрала пару секунд у этого сумасшедшего дома и выбралась на крышу больницы. Я отсюда звоню.

– Что случилось? Вы?..

– Я попыталась поговорить с ним вчера вечером.

– С братом? Насчет этого?

– Да. Когда я с ним говорила… ммм, прежде чем я тебе перескажу, хочу у тебя кое-что уточнить.

– Уточнить что?

– Ты готов?

Голос Мидзуно-сан зазвучал громче. Она точно была на крыше… ну, по крайней мере не в помещении – я четко слышал в трубке завывание ветра.

– Эта девочка, Мей-тян, о которой ты вчера рассказал, Мей Мисаки. Она на самом деле существует?

– Чего?

Даже и не знаю, что на это ответить…

– Да, конечно, она существует.

– Прямо сейчас? Она поблизости? Ты уверен?

– Нет, сегодня ее нет в школе.

– Значит, ее нет.

– Вы о чем? – невольно я повысил голос. – Почему вы спрашиваете?..

– Я уже сказала – я вчера вечером говорила с братишкой, – и Мидзуно-сан принялась быстро пересказывать, что она узнала. – Я пыталась что-нибудь из него вытянуть про двадцать шесть лет назад и про то, что случилось на той неделе, но это было как лбом об стенку. И вид у него по-прежнему был такой, будто он чего-то до смерти боится. Но потом, под конец, я попыталась узнать у него про Мей-тян.

Хххшшш… На линии раздались помехи, и голос Мидзуно-сан захрипел.

– И тут он сразу покраснел и ответил: «Чего ты об этом спрашиваешь? Нету таких у нас в классе». И он говорил совершенно серьезно, я его никогда раньше таким серьезным не видела. И я подумала, может, эта девочка, Мей Мисаки, на самом деле не –

– Он все врет.

Я увидел, что Тэсигавара смотрит на меня с подозрением. Я повернулся к нему спиной, потом поднес правую руку, в которой был телефон, совсем вплотную ко рту.

– Он все врет, – с нажимом повторил я.

– Но… он был такой серьезный. Совершенно не понимаю, зачем ему врать…

Ххххшшшшшхххх… Я снова услышал шум помех, и голос Мидзуно-сан прервался. Но мне было плевать. Я сказал в трубку:

– Мей Мисаки существует.

Мей существует. Я кучу раз ее видел. Кучу раз с ней говорил. Да вот вчера виделся с ней. И мы разговаривали. Как же она может не существовать? Маразм просто.

– …Э.

Голос Мидзуно-сан пробился сквозь помехи, но звучал как-то по-другому, не как раньше.

– А… что такое?

– …То есть?

Кшшшш… хррррхрррр… хшш.

– Мидзуно-сан! Вы меня слышите?

– …Сакакибара-кун.

Ее голос хрипел сильней, чем прежде.

– Я ушла с крыши. Я в лифте. Мне уже пора возвра-…

– А, вот почему сигнал такой плохой.

– …Но это… нет. Что за?..

Хррррххррр… Помехи стали мощнее, гуще. Голос Мидзуно-сан утонул в них, исчез полностью.

– Мидзуно-сан! – я машинально сжал трубку еще сильнее. – Вы меня слышите? Что проис-…

Я застыл на полуслове: из трубки слышались какие-то странные звуки. Трудно даже описать, на что они были похожи. Очень странные, страшные звуки…

Я отвел трубку от лица, не в силах больше слушать.

Что случилось?

Она зашла в лифт, и сигнал пропал… Все из-за этого? Из-за этого такой звук? Нет, в последний момент она…

В ужасе я снова поднес трубку к уху. И тут же услышал грубый, жесткий стук. Как будто – да, как будто телефон уронили на пол.

Хххххшшшшшхххххшшшш…. Хххррррхррр… Помехи снова стали сильнее. А за миг до того, как связь прервалась окончательно…

Я услышал слабый, но отчетливый и полный боли стон Мидзуно-сан.

К оглавлению

 

Глава 7. Июнь II

1

Мидзуно-сан умерла.

Эту новость я узнал вечером того же дня, и меня словно по голове ударило. До того мне удалось выяснить только, что в больнице произошло какое-то ЧП, но я еще раньше стал готовиться к худшему.

Ее звонок на большой перемене…

Не приходилось сомневаться, что с Мидзуно-сан что-то случилось. Я раз за разом набирал ее номер, но дозвониться никак не получалось. В итоге, лишенный всякойвозможности узнать, что именно произошло, я провел несколько часов, не находя себе места от тревоги.

– Мидзуно-сан? Та молоденькая медсестра?

Бабушка, когда услышала, тоже явно была в шоке. Она несколько раз встречалась с Мидзуно-сан в апреле, когда я лежал в больнице.

– Мидзуно… Санаэ ее звали? Вы с ней так хорошо ладили. Беседовали о твоих книжках…

– Кажется, я тоже как-то раз видела ее в больнице. Когда я зашла тебя навестить, она…

У Рейко-сан был очень подавленный вид. После ужина она приняла те же таблетки, что и вчера. Похоже, у нее опять разболелась голова.

– Она была такая молодая, – грустно сказал я. – Хоть бы ее младшие братья это перенесли.

– У нее были братья? – спросила бабушка.

– Один из них в моем классе, – ответил я. – Его зовут Такеру-кун.

– Господи, – у бабушки округлились глаза. – Какой ужас. В твоем классе ведь совсем недавно с девочкой несчастный случай произошел?

Я, задумавшись, свел брови. В висках пульсировало.

– Сказали, что в больнице тоже был несчастный случай… Что бы это могло быть…

Никто мне не ответил.

Но тот кошмарный звук, который я слышал в трубке на большой перемене, продолжал звучать у меня в ушах. И стон Мидзуно-сан, тонущий в помехах.

Не в силах этого вытерпеть, я зажмурил глаза.

Может, рассказать им прямо сейчас, что было на большой перемене? Если подумать – у меня просто нет причин колебаться… и все же.

Я им не рассказал. Нет – не смог рассказать. Думаю, это потому, что в глубине души я чувствовал что-то вроде вины и никак не мог избавиться от этого чувства.

– Ааа, аа, – неожиданно произнес своим старческим голосом дедушка, до сих пор сидевший тихо. Он прижал руки к бесцветной, морщинистой коже лба. – Когда человек умирает, всегда проходят похороны. Я не хочу… не хочу больше ходить на похороны.

Может, завтра плохой день, может, еще что, но отпевание назначили на послезавтра, а похороны, соответственно, на послепослезавтра[20], на субботу. Суббота? А, да… 6 июня.

«Кстати, ты смотрел "Омен"?»

Я отчетливо вспомнил разговор с Мидзуно-сан в ресторанчике. Это было всего лишь вчера.

«Нам обоим следует быть осторожнее. Особенно надо остерегаться несчастных случаев, которые обычно не происходят».

А теперь она мертва.

Послезавтра отпевание, на следующий день похороны. Все это казалось таким нереальным. Сейчас я испытывал лишь потрясение. Эмоции – печаль и другие – до меня пока что не добрались.

– …Не хочу больше ходить на похороны.

Я услышал, как дедушка медленно повторил ту же фразу, и слово «похороны» оставило что-то вроде грязного пятна в моем сердце. Тут же вокруг этого места начала медленно вращаться черная воронка, и наконец – как бы это выразить словами? – меня окружило странное низкое гудение.

Я снова зажмурился. И что-то в моем сознании застыло.

 

2

На следующий день, 4 июня, гнетущая атмосфера заполнила кабинет класса 3-3 с самого начала.

Такеру, младший брат Мидзуно-сан, не пришел. К концу второго урока по классу уже разошелся слух, что он отсутствует из-за внезапной смерти старшей сестры. А в самом начале третьего урока (это был японский язык) Кубодера-сэнсэй в открытую сказал, что это правда.

– Вчера со старшей сестрой Мидзуно-куна произошел несчастный случай…

Внезапно кабинет охватила странная, удушливая тишина. Как будто воздух затвердел и дыхание всех до единого учеников разом остановилось…

И, что хуже всего, ровно в этот момент в класс вошла Мей Мисаки.

Даже не подумав извиниться за опоздание, не выказывая ни намека на стыд, она молча направилась к своему месту. Я провожал ее глазами, и в груди у меня ворочалось беспокойство. Потом я переключил внимание на реакцию остального класса.

Ни одна голова не повернулась к Мей. Все взгляды были жестко, почти неестественно устремлены вперед. И Кубодера-сэнсэй –он тоже не взглянул на Мей, не обратился к ней. Как будто…

Да – как будто просто не было в классе ученицы по имени Мей Мисаки. Как будто она не существовала.

Когда урок японского закончился, я быстро встал и подошел к Мей.

– На минуту, – бросил я и, взяв ее за руку, потащил в коридор. Не обращая внимания, слушает нас кто-нибудь или нет, я спросил: – Ты слышала, что произошло с Мидзуно-сан?

– Что? – Мей склонила голову набок; явно до сих пор она ничего не знала. Глаз, не скрытый под повязкой, недоумевающе заморгал.

– Она умерла. Старшая сестра Мидзуно-куна вчера умерла.

Мне показалось, что от изумления цвет на миг вернулся к ее лицу. Но тут же исчез обратно.

– …Понятно, – в голосе ее не было ни тени эмоций. – Она болела? Или это был несчастный случай, или что-нибудь еще?

– Сказали, что несчастный случай.

– …А.

Возле двери кабинета собралась кучка одноклассников. Там были парни и девчонки, которых я знал по именам, но с которыми до сих пор толком не общался. Накао, Маэдзима, Акадзава, Огура, Сугиура… там и Тэсигавара тоже был. Со вчерашней большой перемены он мне не сказал ни слова.

Я знал, что они все украдкой поглядывают на нас. Словно наблюдая со стороны, как разворачиваются события.

Неужели?.. Вот сейчас эту мысль уже надо рассмотреть всерьез.

Неужели они все видят только меня?

И –

Когда начался следующий урок, Мей в классе не было. Естественно, все это проигнорировали.

Как только настало время большой перемены, я подошел к парте Мей, последней в ряду у окон, и осмотрел ее.

Деревянная парта, отличающаяся по виду от остальных. И стул от этой парты – такой же. Как будто ими пользовались десятки лет. Невероятно старые парта и стул.

Почему так, спросил я себя. Почему только лишь парта Мей такая?

Решив не обращать внимания на взгляды одноклассников, я сел на ее место. Поверхность парты была вся исцарапанная и неровная. Сильно сомневаюсь, что здесь можно нормально писать, скажем, на экзамене, если только не подложить что-нибудь под лист.

Помимо царапин, парта была еще и исписана.

Большинство надписей были старыми – чертовски старыми, – как и сама парта. Часть была сделана карандашом, часть ручкой. Часть вырезана – возможно, иглой циркуля. Некоторые надписи уже почти исчезли, другие оставались с трудом, но различимы. И среди них –

Мой взгляд прилип к словам, написанным, судя по всему, совсем недавно.

Они были у правого края парты, написанные синей ручкой. Определить их автора по почерку было совершенно нереально, но, едва их увидев, я тут же понял, что это Мей.

 

«Кто мертвый?»

 

Вот что там было.

 

3

– …Интересно, как Миками-сэнсэй себя чувствует? – задал риторический вопрос Юя Мотидзуки, сидящий рядом со мной за рабочим столом. – Неужели ей так плохо? Вчера она выглядела совсем никакой…

По расписанию пятым уроком было рисование с Миками-сэнсэй, но ее самой в кабинете на первом этаже нулевого корпуса пока не было.

Когда прозвенел звонок, в класс вошел другой учитель.

– Миками-сэнсэй сегодня не придет.

Потом он будничным тоном сообщил, что сейчас у нас будет самостоятельное занятие, и предложил каждому нарисовать карандашом собственную кисть руки. Задание было совершенно неинтересным, и, как только учитель вышел, со всех сторон донеслись апатичные вздохи. Вполне естественная реакция.

Я открыл альбом, после чего – в конце концов, какая разница? – положил левую руку на стол и принялся разглядывать. Но, откровенно говоря, моя мотивация была практически на нуле. Знал бы заранее – прихватил бы книжку. Хотя читать Кинга, Кунца или Лавкрафта я тоже был не в настроении.

Кинув взгляд на Мотидзуки, фаната Мунка, я обнаружил, что он совершенно не собирается рисовать руку. Но альбом был открыт не на чистом листе – Мотидзуки работал карандашом над полузавершенным рисунком. Потихоньку приглядевшись, я увидел, что он рисовал женщину, похожую на Миками-сэнсэй.

Да что с ним такое? Я чуть не брякнул это вслух.

Он что, правда в нее влюбился? Вот этот пацанчик? В учительницу, которая как минимум на десять лет его старше? …Ну, вообще-то это твое личное дело, приятель.

Тем не менее у меня уже было сумбурное настроение, когда я слушал его бормотание насчет Миками-сэнсэй, и…

– …Не, не может быть, – произнес Мотидзуки и вдруг повернулся ко мне. – Слушай, Сакакибара-кун…

– Ч-чего?

– А у Миками-сэнсэй нет какой-нибудь смертельной болезни?

– Э? Аа… – своим вопросом он полностью застиг меня врасплох. Все, что я смог, – без эмоций ответить: – Не, конечно, нет.

– Наверное, ты прав, – в голосе Мотидзуки звучало нескрываемое облегчение. – Нет, ты точно прав. Ничего такого у нее быть не может. Угу, угу.

– Ты так сильно беспокоишься?

– Ну… понимаешь, Сакураги-сан и ее мама совсем недавно умерли, а теперь еще и сестра Мидзуно-куна. И я подумал…

– Думаешь, это как-то связано? – я ухватился за возможность, которую он мне предоставил. –Сначала Сакураги, потом Мидзуно-сан; допустим на минуту, что что-то случится с Миками-сэнсэй. Ты хочешь сказать, что это все как-то связано? Что есть что-то общее?

– Ну… это…

Мотидзуки начал было отвечать, но тут же смолк. Отвел глаза, будто избегая моего вопроса, и беспомощно вздохнул. Блин, даже этого пацанчика что-то заткнуло и не дало рассказать мне то, что я хотел узнать.

Я подумал, что, может, стоит нажать на него посильнее, но отказался от этой идеи и сменил тему.

– Как дела в кружке рисования? Сколько у вас сейчас народу?

– Всего пятеро… – вздохнул Мотидзуки, и его взгляд снова метнулся ко мне. – Хочешь вступить?

– …Ну уж нет.

– Тебе правда стоит.

– Если агитируешь, про меня забудь. Как насчет Мисаки?

Я это нарочно сказал, чтобы его поддавить. Мотидзуки среагировал в точности так, как я от него ожидал, – зашлепал губами, замолчал и снова отвел глаза. Он даже не дышал.

– Она классно рисует, – продолжил я как ни в чем не бывало. – Я видел кое-какие штуки в ее альбоме.

Да – это было в дополнительной библиотеке. Когда я проходил мимо вместе с Мотидзуки и Тэсигаварой после урока рисования…

Рисунок красивой девушки с шарнирными суставами, как у куклы.

«В самом конце я собираюсь дать этой девочке большие крылья». Так мне тогда сказала Мей. Интересно, она их уже пририсовала или нет?

Я махнул рукой на Мотидзуки, который по-прежнему упорно смотрел в сторону и не пытался даже слово в ответ сказать. Свой альбом я захлопнул. С начала пятого урока прошло всего полчаса, но заниматься этой «самостоятельной работой» мне совершенно не хотелось.

– Ты куда? – спросил Мотидзуки, когда я встал со своего места.

– В библиотеку. Дополнительную, – я нарочно ответил коротко. – Надо посмотреть кое-что.

 

4

Сказав Мотидзуки, что мне надо кое-что посмотреть в дополнительной библиотеке, я почти не покривил душой. «Почти» – потому что я чуть-чуть, самую малость надеялся встретить там Мей. Но этой надежде не суждено было сбыться.

Библиотека вообще пустовала. Если не считать библиотекаря Тибики за стойкой.

– А вот и знакомое лицо, – обратился он ко мне,пристально глядя сквозь линзы своих очков в черной оправе. Он опять был во всем черном и с теми же растрепанными волосами с проседью. – Сакакибара-кун, пришедший к нам недавно. Класс три-три, не так ли? У меня не такая уж плохая память. Почему ты не на уроках?

– У нас рисование, и, эээ, учительницы нет, так что у нас самостоятельная работа, – объяснил я, и библиотекарь в черном не стал дальше вникать.

– Чем я могу помочь? – спросил он. – Сюда ученики редко заглядывают.

– Эмм, я хочу поискать кое-что, – снова принялся объяснять я, подходя к стойке, за которой он сидел. – У вас есть старые школьные фотоальбомы?

– О, школьные альбомы? Здесь у нас полный комплект.

– А их разрешено смотреть?

– Вполне.

– Тогда, эээ…

– Они вон там, – он наконец-то встал и вытянул руку. Показывал он на книжный шкаф у стены, отделяющей библиотеку от коридора, справа от входа. – На той полке; насколько я помню, в заднем ряду. Тебе, с твоим ростом, лестница вряд ли понадобится.

– А, ага.

– Какой год ты ищешь?

– Ну… – я запнулся совсем чуть-чуть. – Двадцать шесть лет назад… 1972 год.

– Семьдесят второй? – брови библиотекаря сошлись, и он строго посмотрел на меня. – Зачем тебе этот альбом?

– Ну, на самом деле… – изо всех сил стараясь сохранить душевное равновесие, я наконец дал безвредный ответ. – В том году моя мама закончила эту школу. А потом она, ээ, она умерла молодой, и у меня не очень много ее фотографий, и поэтому я, ну…

– Твоя мать? – лицо библиотекаря слегка помягчело. – Понятно. Хорошо. Но надо же, именно семьдесят второй, – последнюю фразу он пробормотал себе под нос. – Ты его найдешь легко. Но выносить этот альбом нельзя. Когда досмотришь, поставь туда же, где взял. Понятно?

– Да.

Через две-три минуты поисков я обнаружил и достал с полки нужный мне альбом. Положил его на большой стол и пододвинул стул. Потом, кое-как взяв под контроль сбившееся дыхание, перевернул обложку с серебряной надписью «Северная средняя школа Йомиямы».

В первую очередь я стал разыскивать фотографию класса 3-3. И быстро обнаружил разворот с цветным групповым фото на левой странице и черно-белыми фотками учеников, разбитых на отдельные группки, на правой.

Тогда учеников было больше, чем сейчас. Сорок с лишним на класс.

Групповое фото было снято где-то вне школы. То ли на берегу реки Йомияма, то ли еще в каком-то похожем месте. Все были в зимней форме. Они улыбались, но я чувствовал в их улыбках некое напряжение.

Мама – где она?

Вряд ли я смогу ее отыскать, просто разглядывая лица. Придется смотреть на имена, подписанные под фотографией…

…Вот она. Вот.

– Мама… – вырвалось у меня.

Второй ряд, пятая справа.

Она была в темно-синем блейзере, в точности как у нынешней формы. С белой заколкой в волосах… и она улыбалась, как и все. С такой же, как у всех, тенью напряжения на лице.

Фотографию мамы времен средней школы я видел впервые. Меня поразило, какой молодой она здесь выглядела – совсем ребенком, фактически. Сделав поправку на возраст, я понял, что она действительно была очень похожа на Рейко-сан, свою младшую сестру.

– Нашел ее? – спросил библиотекарь.

– Да, – ответил я, не оборачиваясь, и вернул взгляд к списку имен под групповой фоткой. Я хотел проверить, есть ли там имя или фамилия «Мисаки». Но…

С чего бы ему там быть.

Мисаки умер или умерла весной, задолго до того, как начали готовить этот альбом. Так что этого имени там быть не могло.

– В каком классе училась твоя мать? – задал библиотекарь новый вопрос. Его голос прозвучал куда ближе, чем в прошлый раз. Удивленно обернувшись, я увидел, что он покинул свое место за стойкой и подошел ко мне вплотную.

– Ээ, это, мне сказали, что она была в классе три-три.

Брови библиотекаря вновь сошлись.

– Хм?

Опершись рукой о край стола, он заглянул в альбом.

– Где тут твоя мать?

– Вот, – показал я.

– Дай посмотрю, – библиотекарь поправил очки и нагнулся над альбомом. – А, Рицко-кун?..

– Ээ… это, вы ее знали?

– Мм… ну, понимаешь ли…

Библиотекарь, уклонившись от вопроса, отошел от стола. Потом понял, что я продолжаю смотреть на него, и встрепал волосы.

– Сын Рицко-кун. Подумать только…

– Мама умерла пятнадцать лет назад, вскоре после моего рождения.

– Понятно. Что означает… А. Да, понятно.

Я подавил желание спросить, что именно ему понятно, и вновь опустил взгляд на фотоальбом.

Второй ряд, пятая справа.

Я смотрел на мамино лицо, на ее улыбку с тенью напряжения, потом перевел взгляд на других учеников, и вдруг…

…Э?

Осознав кое-что, я моргнул. Привстал было со стула, но тут же сел обратно и пригляделся к альбому повнимательней. И как раз в этот момент –

– Вот ты где, Сакакибара-кун.

Эти слова произнес ученик, шумно отодвинувший дверь и вбежавший в библиотеку одновременно со звонком об окончании пятого урока. Томохико Кадзами.

– Тебя ищет Кубодера-сэнсэй. Он хочет, чтобы ты как можно скорее зашел в учительскую.

 

5

– Коити Сакакибара-кун, верно?

Этот вопрос задал мне один из двух незнакомых мне мужчин, сидевших в учительской – круглолицый, средних лет. Говорил он, я бы сказал, излишне успокаивающим тоном, однако же расспрашивал безо всякого стеснения.

– Вам известно, что произошло с Санаэ Мидзуно-сан, работавшей в городской клинике?

– …Да.

– Вы хорошо ее знали?

– Она хорошо со мной обращалась, когда я лежал в больнице в апреле, так что…

– Вы с ней общались по телефону?

– Да, несколько раз.

– Вчера около часа дня она разговаривала с вами по мобильному телефону?

– …Да.

Когда я зашел в учительскую в корпусе А, куда меня вызвал Кубодера-сэнсэй, меня ждали одетые в штатское сотрудники криминальной полиции Йомиямы – следователи, в общем. Два человека, как положено. В отличие от первого – средних лет, круглолицего и веселого на вид – второй был помоложе, с узким лицом и выступающей челюстью, в больших очках с темно-синей оправой; он здорово смахивал на стрекозу. Звали их Оба и Такеноти.

– Мы хотели бы задать вам несколько вопросов. Ваш учитель дал разрешение. Вы не возражаете?

Это сказал Такеноти несколько секунд назад – сразу, как только я вошел. Прозвучало не настолько плохо, чтобы годилось слово «бесцеремонность», но по его тону явно чувствовалось, что он говорит всего лишь со «школьником, а значит, недочеловеком».

– У нас дальше расширенный классный час, – добавил Кубодера-сэнсэй. – Но если тебе придется задержаться, то ничего страшного, так что можешь пообщаться спокойно.

Сразу после этого прозвенел звонок на шестой урок; Кубодера-сэнсэй передал меня и полицейских другому учителю и поспешно вышел.

В углу учительской стоял диванчик; на него я и сел, глядя на следователей. Учитель, которому пришлось с нами остаться, представился как «Ясиро, учитель по профориентации»и сел рядом со мной. Похоже, школа категорически не может оставить ученика одного в подобной ситуации.

– Вы знаете, что Санаэ Мидзуно-сан вчера скончалась? – продолжил Оба своим более-успокаивающим-чем-нужно голосом.

– …Да.

– А обстоятельства ее гибели?

– Нет, в деталях нет. Просто знаю, что в больнице был несчастный случай.

– Понятно.

– А вы не читали сегодняшнюю газету? – вмешался Такеноти. Я молча покачал головой. Вдруг до меня дошло, что бабушка с дедушкой вообще не выписывают газет. И телевизор в тот вечер тоже никто не смотрел…

– Произошла авария с лифтом, – сообщил мне Такеноти.

Об этом-то я и так догадывался. Среди перешептываний, наполнявших класс, проскакивали такие слова. Но когда я услышал это официально, от следователя, мое тело все онемело от потрясения.

– В больничном стационаре рухнул лифт. Кроме потерпевшей, там никого не было. После падения она ударилась об пол; кроме того, от сотрясения с потолка лифта сорвалась стальная балка и упала на нее, – объяснил младший из следователей с оттенком превосходства в голосе. – И, к несчастью для нее, прямо на голову.

– …

– Причиной смерти послужил ушиб головного мозга. Когда ее забрали с места происшествия, она была без сознания. Врачи сделали все, что смогли, но в конечном итоге спасти ее не удалось.

– Аа, это… – робко начал я. – В этой аварии, эээ, было что-нибудь подозрительное?

Может, поэтому сейчас следователи работают, подумалось мне.

– Нет, нет, просто несчастный случай, – ответил следователь постарше. – Невероятно печальный несчастный случай. Но когда в больнице падает лифт, необходимо провести определенную работу – определить причину, установить ответственных лиц. Этим мы и занимаемся.

– …А.

– Сотовый телефон Мидзуно-сан упал на пол упомянутого лифта. В списке звонков мы нашли ваши номер и имя, Сакакибара-кун. Более того, последний звонок был сделан около часа пополудни, именно тогда, когда произошла авария. Мы считаем, что вы последний человек, с которым она говорила.

Понятно. Теперь, когда они сказали это вслух, все стало очевидно.

Единственный человек на свете, который, вероятно, знал, что было непосредственно до и сразу после вчерашней аварии. Они поняли, что этот человек – ученик средней школы, с которым она говорила по телефону, Коити Сакакибара. И они были правы – я действительно слышал вчера, как это случилось.

Но не поздновато ли они пришли? Такая мысль у меня тоже возникла. Я, конечно, вполне мог представить себе, какой хаос творился вчера на месте происшествия, но все-таки…

По просьбе полицейских я рассказал все, что тогда было.

Как Мидзуно-сан позвонила мне вчера на большой перемене. Как сперва качествосвязи было нормальным, а потом все изменилось, когда она ушла с крыши в лифт. Как я почти сразу услышал ужасные звуки, потом стук, как будто телефон уронили, потом стон Мидзуно-сан, а потом связь прервалась. Все это, похоже, укладывалось в картину той аварии.

– Вы кому-либо рассказывали об этом?

– Когда это случилось, я понятия не имел, что происходит. Я пытался ей позвонить, но не мог дозвониться.

Изо всех сил пытаясь сохранять спокойствие, я описал свои вчерашние действия.

– Но я подумал, что могло случиться что-то плохое, и пошел искать Мидзуно-куна.

– Мидзуно-куна?

– Такеру Мидзуно-кун, младший брат Мидзуно-сан. Он учится со мной в одном классе. Я рассказал ему, что услышал по телефону, но, по-моему, он не понял, что я хотел сказать, и просто отмахнулся…

«Ты вообще о чем? Ерунду какую-то несешь».

Так среагировал на мои слова Мидзуно-младший. Сердито, но в то же время озадаченно.

«И вообще, кончай забивать моей сестре голову всякой фигней. У меня из-за тебя куча проблем».

После этого единственное, что я мог сделать, – связаться с больницей.

Пост медсестер в больнице ответил, и я спросил про Мидзуно-сан. Но они тоже не смогли ее найти, как я и подозревал, а затем на том конце поднялась большая суматоха… Дальше, сколько я ни пытался дозвониться, получал только короткие гудки, и на этом мои возможности исчерпались.

– Она была на крыше, верно? – уточнил Оба. – Потом она вошла в лифт и… понятно.

Старший из полицейских закивал, делая записи в блокноте.

– Как вы думаете, из-за чего это произошло? – спросил я его.

– Это пока расследуется, – ответил младший. – Мы знаем, что лифт рухнул из-за обрыва троса. Существуют защитные приспособления, так что в норме такого происходить не должно. Но зданию больницы уже несколько десятков лет, и, похоже, в его конструкцию был внесен ряд ненужных модификаций. Упомянутый лифт находился в задней части здания, его так и называли – «задний лифт». Пациенты, конечно, никогда им не пользовались, и персонал, как правило, тоже.

– Сакакибара-кун, вы знали об этом лифте?

– Нет, никогда не слышал.

– В любом случае, помимо того, что лифт был очень старым, остается вопрос, осуществлялось ли его техническое обслуживание на должном уровне.

– Понятно.

– Это действительно был несчастный случай. И, поскольку произошел он в общественном месте, это, естественно, вызывает серьезные опасения. Все же гибель человека из-за неисправного лифта в наши дни случается крайне редко. Все, что можно сказать, – ей просто невероятно не повезло.

«Нам обоим следует быть осторожнее».

Опять у меня в ушах эхом отдались слова Мидзуно-сан, которые она сказала при нашей последней встрече.

«Особенно надо остерегаться несчастных случаев, которые обычно не происходят».

 

6

Когда следователи освободили меня от этого «добровольного допроса», прошло уже больше тридцати минут шестого урока.

Я вышел из учительской и добросовестно поспешил в класс, но, когда я туда пришел, меня ждал сюрприз. В кабинете класса 3-3 не было ни одного ученика.

Осмотревшись, я увидел, что все сумки были на месте. Значит, дело не в том, что они закончили раньше времени и разошлись по домам. То есть…

Они все вместе пошли еще куда-то? Других идей у меня не было.

 

Идзуми Акадзава

 

Это имя было крупно написано посередине доски.

Идзуми Акадзава.

Довольно взрослая, напористая, яркая девушка. Она обладала женственной фигурой и всегда была окружена подругами.

…Полная противоположность Мей, да?

Я припомнил кое-что насчет Акадзавы, что мне врезалось в память.

В первый день, когда я пришел в школу, она отсутствовала. Потом, на следующий день, во время урока физкультуры… когда Юкари Сакураги, освобожденная от занятий из-за подвернутой ноги, подошла поговорить со мной…

«Надо сделать как следует, иначе Акадзава-сан рассердится…»

В моих ушах прозвучали слова, которые она тогда произнесла, как будто обращаясь к самой себе. Что она тогда имела в виду?

Потом – тот неожиданный звонок Тэсигавары.

«Звоню, потому как у тебя могут быть проблемы».

Так он тогда сказал, а потом еще добавил:

«Акадзава вся прям кипит. У нее того гляди истерика начнется».

– О, Сакакибара-кун.

Я обернулся на голос; там стоял Кубодера-сэнсэй. Он вошел в класс через заднюю дверь, будто следил за мной.

– Ты закончил общаться с полицией?

– Да.

– Понятно. В таком случае можешь идти домой, если хочешь.

– А. Ээ… а где все?

– Они на классном часе выбрали нового старосту среди девочек. Это Акадзава-сан.

– А…

Вот почему ее имя на доске.

– Эээ, а тогда где все?

Однако Кубодера-сэнсэй пропустил мой вопрос мимо ушей.

– Можешь идти домой, – повторил он. – Я уверен, что трагедия с Мидзуно-сан стала для тебя большим потрясением. Но ты не должен впадать в уныние. Все будет хорошо. Если все будут помогать друг другу, уверен, вместе мы преодолеем все преграды.

– …Ага.

– Ради этого – согласен ли ты, – Кубодера-сэнсэй хоть и обращался ко мне, но глаза его смотрели не на меня, а на пустующую кафедру, – что необходимо подчиняться любому решению класса? Согласен?

 

7

На следующий день, в субботу, 6 июня, я пропустил школу, потому что мне необходимо было пойти в городскую клинику близ Юмигаоки. Если бы все было, как обычно, я, может, снова увиделся бы с Мидзуно-сан, но…

Как раз сейчас где-то в городе шла ее погребальная церемония… Думая об этом, я шел на свой осмотр в отделение респираторных заболеваний. Пожилой врач сказал необычно (для него) твердым голосом, что «мое состояние не вызывает опасений». Потом я направился в больничный корпус.

Я хотел хоть раз увидеть своими глазами то место, где произошла авария, унесшая жизнь Мидзуно-сан.

Как и говорили следователи, «задний лифт», который я искал, оказалось трудно отыскать – он находился в самой дальней части корпуса, у которого была довольно запутанная планировка. Кое-как мне все же удалось до него добраться, но, конечно же, непосредственно к лифту доступ оказался закрыт – проход перегораживало несколько желтых полицейских лент.

Почему Мидзуно-сан, молодая медсестра, в тот день зашла в этот лифт, которым персонал почти не пользовался? Просто привыкла на нем ездить? Или чисто случайно? Даже сейчас это оставалось неясно.

Я в одиночестве поднялся на крышу, воспользовавшись другим лифтом.

С самого утра было малооблачно и безветренно, воздух был влажноватый.

Я пошел от одного края пустой крыши к другому; мне казалось, что вот-вот меня окликнут: «Что случилось, мальчик-жутик?» Резко остановившись, я вытер платком пот с лица. А может, там и слезы примешались.

– Почему… Мидзуно-сан… – пробормотал я, сам не понимая, что хочу сказать. Внезапно на меня навалился груз пустоты, принесенной смертью, да так сильно, что, казалось, вот-вот он мне грудь раздавит.

Постепенно взяв дыхание под контроль, я прислонился к ограде и посмотрел на расстилающийся передо мной город Йомияма. Когда Рейко-сан пришла ко мне в больницу, она показала мне город из окна палаты; та картина туманно наложилась на теперешнюю.

Горная цепь вдали. Где в ней гора Асамидай? Вон там – текущая через весь город река Йомияма. За ней виднелся Северный Ёми…

…Вчера, придя в школу, я первым делом поймал Юю Мотидзуки и поговорил с ним.

– Куда все пошли на шестом уроке проводить классный час? – задал я вопрос, который меня интересовал. Ответ Мотидзуки прозвучал довольно-такитуманно.

– Мы говорили, ну и потом пошли в корпус S…

– Корпус S? Это где спецклассы?

– Там еще есть актовый зал, которым пользуются ученики. Вот, мы туда пошли и, ну, поговорили о всяком.

Поговорили? О чем? Ничего не понимаю.

– Я слышал, вы Идзуми Акадзаву выбрали старостой.

– А, угу.

– Там голосование было или что?

– Акадзаву-сан выдвинули. Все равно она уже была безопасником.

– Безопасником? – эта должность была мне незнакома. – Это что?

– О… ну, эээ, просто… – Мотидзуки долго копался в словах, пытаясь что-то ответить. – Ответственный за безопасность, есть у нас такое. Когда у класса есть какая-то проблема, безопасники думают, как ее решить. Кадзами-кун тоже этим занимается, но…

И это прозвучало как-то туманно. Чтобы поддразнить Мотидзуки немного, я сказал:

– Похоже, Миками-сэнсэй сегодня тоже нет, – и нарочно вздохнул.

Лицо Мотидзуки тут же помрачнело.

Этого пацанчика видно насквозь. То ли он слишком невинный, то ли еще что. У меня был дикий соблазн подколоть его еще: «Но тебя это не беспокоит, приятель?»

Не только Миками-сэнсэй – Мей вчера тоже весь день не было в школе.И еще один человек пропустил занятия – Икуо Такабаяси. Я припомнил, что и в первый мой день в школе его не было, как и Идзуми Акадзавы. Судя по всему, у него какие-то проблемы со здоровьем – даже когда он приходил в школу, физру пропускал. В любом случае, он держался замкнуто, и, хотя мы с ним в плане физкультуры были, так сказать,два сапога пара, я с ним почти не общался…

 

8

Я не смог найти в себе энтузиазм побродить по городу на обратном пути из больницы и потому направился прямо домой.

До меня вдруг дошло, что, со всеми этими событиями, я уже две недели не общался с отцом. Нужно будет ему позвонить сегодня вечером или, может, завтра. Я расскажу ему, что происходит, и воспользуюсь случаем, чтобы порасспрашивать немного о смерти мамы пятнадцать лет назад… Об этом я раздумывал, когда –

Около двух часов дня я добрался до дома бабушки с дедушкой в Коикэ и, едва увидев ворота, мысленно вздохнул.

Возле ворот в гордом одиночестве слонялся парень в летней форме средней школы. У него был какой-то нерешительный вид… он то смотрел на дом, то кидал взгляд на небо, то опускал глаза. Мне даже приглядываться к нему не пришлось, чтобы понять, кто это.

– Что ты тут делаешь? – спросил я его, и он от неожиданности чуть не подпрыгнул. Повернулся ко мне, тут же смущенно отвел глаза. Потом попытался было уйти, не произнеся ни слова, но я остановил его, жестко сказав:

– Стой. Что происходит? Ты же зачем-то сюда пришел, да?

Это был Юя Мотидзуки.

В итоге он не сбежал, но, даже когда я направился к нему, упорно смотрел в сторону, ежился и молчал. Подойдя вплотную, я заглянул ему в лицо и зарядил следующий вопрос:

– Так зачем, Мотидзуки-кун?

Лишь тогда он наконец ответил:

– Я просто, ну, беспокоился. Мой дом тут недалеко, и я подумал, что, может, это…

– Беспокоился? – саркастично переспросил я, склонив голову набок. – И что же заставило тебя обо мне беспокоиться?

– Аа, ну… – Мотидзуки нахмурил свои тонкие, девчачьи брови и, неуверенно глядя на меня, тихо сказал: – Тебя опять сегодня не было в школе, Сакакибара-кун.

– Мне на утро назначили осмотр в поликлинике.

– А… но все равно, эээ…

– Ты собираешься так и стоять тут снаружи? Давай зайдем на минуту, – небрежным тоном пригласил я его.

– Э?.. Мм, ладно. Но всего на минуту, – согласился Мотидзуки, и по его лицу было непонятно, то ли он улыбнуться собирался, то ли заплакать.

Бабушка, похоже, поехала куда-то: черного «Седрика» в гараже возле входа не было. Дедушка, скорей всего, был с ней. Я подумал, что Рейко-сан, возможно, в своем домике, но решил не сообщать ей, что пришел.

Я провел Мотидзуки вокруг дома на задний двор, где было крыльцо. Я знал, что ведущая туда стеклянная дверь днем не запирается. Немыслимая по токийским меркам беспечность… нет, следует, пожалуй, списать это на мирную атмосферу.

Мы сели рядышком на краю крыльца, и Мотидзуки тут же затараторил, словно наконец решился выплеснуть все.

– Сакакибара-кун, ты наверняка с того самого времени, как перевелся в Северный Ёми, думаешь, что тут творится много всякого странного.

– Значит ли это, что ты решил мне все объяснить? – мгновенно контратаковал я, и Мотидзуки тут же увял.

– Ээ… в общем…

– Я так и думал, – заявил я, мрачно глядя на него искоса. – Может, все-таки скажешь, что за ужасную тайну все от меня скрывают?

– Это…

Мотидзуки вновь замолчал и на этот раз молчал довольно долго.

– Извини. Видимо, все-таки я не могу тебе рассказать. Просто…

– «Просто» что?

– Скоро может кое-что произойти, и тебе это покажется очень неприятным. Вообще-то это плохо, что я с тобой об этом говорю, но… не сказать я просто не мог.

– И что это значит?

– Позавчера мы… вроде как поговорили… и вот.

– Ты про тот классный час на шестом уроке? Когда все пошли в актовый зал?

– …Ага, – Мотидзуки виновато кивнул. – Мы знали, что ты задержишься, потому что разговариваешь с полицией, и тогда появилась эта идея. Акадзава-сан и еще кое-кто сказали, что надо поговорить без тебя. И лучше куда-нибудь пойти, чтобы не было проблем, если ты вдруг придешь в неподходящий момент.

– Пфф.

Стало быть, Кубодера-сэнсэй в этом тоже участвовал.

– …И?

– Я больше сказать не могу, – Мотидзуки опустил глаза и тихо вздохнул. – Но если даже после этого тебе будет плохо… нужно, чтобы ты с этим примирился.

– Что вообще за дела?!

– Просто скажи себе, что это для общего блага. Пожалуйста.

– Для общего?.. – и следом я произнес фразу, которая тут же пришла на ум: – Значит, это решение класса, которому я обязан подчиняться?

– …Да.

– Хмм… как-то это…

Я встал с крыльца и потянулся, запрокинув голову к небу с малочисленными облачками. Мне бы очень не помешало «Бодрее!» в исполнении Рей-тян, но именно сейчас она (…предположительно) сидела в клетке молча.

– Ладно, тогда больше тебя расспрашивать не буду, – я снова повернулся к Мотидзуки. – Но можно попрошу кое о чем?

– О чем?

– Мне нужен список класса.

Мотидзуки при этих словах явно удивился, но тут же понимающе кивнул.

– Ну да, тебе же его так и не дали, да, Сакакибара-кун?

– Угу.

– Тогда тебе и меня не стоит просить –

– Слушай сюда, пацан, – перебил я. – Мне видней, что мне стоит, а что нет, у меня тут, понимаешь, тяжелые душевные переживания; так что…

Мотидзуки открыл было рот, чтобы что-то ответить, но тут из сумки, лежащей у него на коленях, раздался тихий электронный звук. Мотидзуки ойкнул и открыл сумку. В следующую секунду в руках у него появился серебряный телефон.

– Не знал, что у тебя есть мобильник.

– Ну… на самом делеэто PHS, – ответил он, прикладывая трубку к уху. И буквально через мгновение пораженно выкрикнул: – Он что?!

Интересно, что случилось. Увидев, как кровь отливает от лица Мотидзуки, по-прежнему держащего трубку возле уха, я приготовился к чему угодно. И вот наконец –

– Это был Кадзами-кун, – сказал Мотидзуки невнятным тихим голосом, будто услышанное его раздавило. – Он сказал, что Такабаяси-кун умер. Дома, от сердца…

 

9

Икуо Такабаяси.

У него с раннего детства было слабое сердце, и он часто пропускал школу. За последний год его состояние значительно улучшилось, но в последние два-три дня ему резко стало хуже, и в конце концов случился сердечный приступ, который его убил.

Внезапная смерть одноклассника, с которым я почти не общался, произошла совсем скоро после гибели Мидзуно-сан в больничном лифте. Эти двое стали «жертвами июня» в классе 3-3.

К оглавлению

 

Глава 8. Июнь III

1

Утром я наткнулся на Миками-сэнсэй, появившуюся в школе впервые за несколько дней. Начало недели – понедельник, 8 июня.

Дело было незадолго до 8.30 в корпусе С, на восточной лестнице, на площадке между вторым и третьим этажами. Я поднимался, Миками-сэнсэй спускалась.

– А… доброе утро.

Засмущавшись, я поздоровался очень неуклюже. Миками-сэнсэй остановилась и посмотрела на меня сверху вниз, будто увидела что-то необычное, но ее взгляд тут же ушел в сторону и неестественно устремился куда-то в пространство.

– Доброе… эмм, вы сегодня рано. Еще даже предварительного звонка не было. Ээ, в смысле…

Она не поздоровалась в ответ, вообще никак не отреагировала. Мне это показалось немного странным, но не мог же я прямо здесь, на лестнице, начать выяснять у нее, все ли в порядке. На миг повисла чертовски неуютная – скорее, смущенная – пауза, а потом…

Мы прошли друг мимо друга; Миками-сэнсэй так ни слова и не произнесла. И ровно в этот момент зазвенел звонок.

Очевидный вопрос номер один. Почему в такое время учительница спускается по лестнице? Утренний классный час вот-вот должен начаться… а она идет от классов, не наоборот. Почему?

 В коридоре третьего этажа болталось несколько школьников. Но все они были из других классов – ни одного из класса 3-3.

Интересно, Мей сегодня пришла? Она решила показаться или?..

Рассеянно думая об этом, я открыл заднюю дверь класса.

И поразился.

Повод для удивления был полностью противоположным тому, что случилось в прошлый четверг, когда следователи из полиции Йомиямы отпустили меня и я вернулся в класс.

Тогда я удивился, что посреди шестого урока в классе не было ни души. Сейчас – наоборот… хотя прозвенел всего лишь самый первый утренний звонок, почти все уже были в классе – чинно сидели на своих местах и молчали.

– О… – вырвалось у меня, и несколько голов обернулись на звук. Но больше никакой реакции я не дождался – они тут же повернулись обратно.

Кубодера-сэнсэй стоял рядом с учительским возвышением. На самом возвышении стояли двое: Томохико Кадзами и Идзуми Акадзава, новая староста от девчонок.

Чувствуя себя совершенно не в своей тарелке из-за странной атмосферы в молчащем классе, я медленно подошел к своему месту и сел.

– Вот что мы будем делать. Есть ли у кого-нибудь?.. Нет, сказано достаточно, я думаю, – произнес Кадзами. В его голосе я уловил испуганную интонацию. Акадзава рядом с ним стояла, повернувшись чуть в сторону и скрестив руки на груди. Чем-то ее вид напоминал, архаично выражаясь, разбойничью атаманшу.

– Сегодня утром что, случилось что-то? – прошептал я, легонько ткнув в спину сидящего передо мной парня – его звали Вакуй. Однако тот не ответил и даже не обернулся.

Так или иначе – теперь понятно, почему Миками-сэнсэй спускалась по лестнице. Уж это-то до меня дошло. Будучи помощником классного, она присутствовала на этом собрании, а потом…

Я украдкой обежал кабинет взглядом.

Мей, как обычно, не было. Кроме того, еще две парты пустовали: та, за которой раньше сидела Юкари Сакураги, и – да, парта того парня, который внезапно умер на выходных, Икуо Такабаяси.

Кадзами и Акадзава сошли с возвышения и отправились на свои места. На возвышение поднялся Кубодера-сэнсэй.

– Мы знали Такабаяси-куна два коротких месяца, но давайте все помолимся за нашего товарища, вместе с которым учились.

Кубодера-сэнсэй нанизывал слова друг на друга с торжественным выражением лица, но почему-то звучало это все равно так, как будто он зачитывал текст из учебника.

– Его отпевание состоится сегодня в десять утра; Кадзами-кун и Акадзава-сан будут присутствовать там от лица всего класса. Я тоже пойду. Если во время моего отсутствия вам что-нибудь понадобится, обратитесь к Миками-сэнсэй. Есть ли у кого-нибудь вопросы?

Класс по-прежнему безмолвствовал.

Хотя Кубодера-сэнсэй обращался к ученикам, взгляд его упирался в какую-то точку на потолке в задней части класса.

– В нашей жизни произошло еще одно печальное событие, но мы сможем справиться с этим, не впадая в уныние, если все будем трудиться плечом к плечу.

Справиться, не в падая в уныние? Трудиться плечом к плечу? Хмм. Мне было не совсем понятно, что он имел в виду.

– А теперь… мы все должны уважать решение класса. Даже Миками-сэнсэй, несмотря на то, что она в довольно трудном положении, уже сказала нам, что сделает все возможное. А теперь… есть вопросы, все ли понятно?

После третьего «есть ли вопросы?» Кубодера-сэнсэй наконец-то впервые опустил взгляд на учеников. По-моему, все, кроме меня, торжественно кивнули.

Мда. Я совершенно ничего не понимал. Однако атмосфера не располагала к тому, чтобы поднимать руку и заявлять «у меня вопрос!»…

Несколько минут спустя Кубодера-сэнсэй вышел из класса, и за все это время он ни разу не взглянул в мою сторону. Не думаю, что мне показалось.

 

2

Первым уроком было обществоведение. Как только он кончился, я тут же встал и позвал Юю Мотидзуки.

Позавчера, в субботу, узнав по телефону о смерти Такабаяси, он тут же с пепельным лицом поспешил домой. Вне всяких сомнений, новость его потрясла. Но сейчас –

В каком-то смысле его реакция была очень откровенной.

Он не мог не слышать, как я его позвал, однако притворился глухим. Задергался, завертел головой и поспешно выскочил из класса, будто спасаясь от меня бегством. Гнаться за ним мне показалось совершенно безумной идеей, и я оставил его в покое.

Что это с ним?

Мне так подумалось: он очень не хочет, чтобы другие узнали, что он в субботу приходил ко мне.

Однако это было только начало. Вплоть до начала большой перемены во мне нарастало некое неуютное ощущение.

Дело не только в Мотидзуки.

Вот, скажем, парень, сидящий передо мной, Вакуй. Перед началом второго урока я снова ткнул его в спину и спросил: «Можно тебя на минуту?» Но он не обернулся.

Я нахмурился, не понимая, в чем дело.

У Вакуя, кажется, была хроническая астма, поэтому он даже во время занятий пользовался иногда портативным ингалятором. Я воспринимал его как более-менее родственную душу, товарища по респираторному заболеванию, а теперь… за что мне такое холодное обращение?

Я был слегка раздосадован, однако это был всего лишь один из примеров. То есть…

Ни один человек в классе не подходил ко мне потрепаться. С кем бы я ни пытался заговаривать, они либо вовсе не реагировали, как Вакуй, либо уходили, не сказав ни слова, как Мотидзуки. Даже те, с кем я до прошлой недели общался совершено спокойно, – Кадзами, Тэсигавара и еще пара других.

На большой перемене я попытался дозвониться Тэсигаваре на мобильник. Но все, чего я добился, – стандартное сообщение «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Я трижды звонил и трижды получал этот ответ. Потом заметил Мотидзуки и окликнул его, но, как и после первого урока, он не ответил.

Так было весь день.

В конечном итоге я так ни с кем из класса и не пообщался. Да это еще что – меня даже учителя ни разу за весь день не вызывали; короче, я вообще вслух не говорил, кроме как с самим собой. Если я сам пытался заговорить с кем-то, мне никто не отвечал, и это продолжалось без конца.

С учетом всего этого…

Мне пришлось на многое посмотреть под другим углом.

Заново обдумать – и по кусочкам, и целиком – загадочность («потусторонность»), которая окутывала Мей Мисаки и которую я почувствовал с первого же появления в классе 3-3 в начале мая. Что она означает – вопрос, на который мне не удалось получить внятного ответа за целый месяц. Что лежит за ней. И какова «реальность», в которой это все существует.

 

3

Центральным для меня стал вопрос, который изначально даже задавать казалось нелепым, – существует ли Мей Мисаки.

Она есть или ее нет?

Есть ли она в этом классе, в этом мире, или ее нет?

Столько вопросов меня начало донимать, как только я сюда перевелся. Я даже сосчитать не мог.

Вот некто, с которым ни один другой ученик в классе не общается и даже не пытается общаться. Задним числом я осознал, что вообще ни разу не видел, чтобы кто-то из класса подошел к ней, заговорил с ней, позвал ее, да хотя бы просто произнес ее имя.

И реакции всех, когда я подходил к ней или говорил о ней…

Скажем, в первый день – реакция Кадзами и Тэсигавары, когда я увидел Мей на лавке перед нулевым корпусом и заговорил с ней. В тот же день – реакция Юкари Сакураги, когда мы, оба освобожденные от физкультуры, разговаривали и я упомянул имя Мей. Реакция Тэсигавары и Мотидзуки – это, кажется, на следующий день было? – когда я, увидев Мей в дополнительной библиотеке, зашел туда. И это не весь список. Далеко не весь.

В конце концов Тэсигавара додумался позвонить мне и предостеречь.

«Кончай обращать внимание на то, чего нет. Это паршиво».

И слова Такеру-куна, младшего брата Мидзуно-сан, которые она мне пересказала.

«"Чего ты об этом спрашиваешь? Нету таких у нас в классе". И он говорил совершенно серьезно, я его никогда раньше таким серьезным не видела».

Она на самом-то деле существует?

То, что никто не общался и не пытался общаться с Мей, относилось не только к ее одноклассникам. Все учителя, преподающие в классе 3-3, вели себя так же.

Никто из них не проводил перекличку в начале урока. Поэтому они никогда не произносили имя «Мей Мисаки». Я ни разу не видел, чтобы ее вызвали решить задачку или прочитать текст из учебника.

Я никак не мог ее винить, что она на физре поднималась в одиночестве на крышу, вместо того чтобы смотреть вблизи. Даже если она опаздывала, или вовсе не являлась на урок, или уходила в середине экзамена, или прогуливала несколько дней подряд… ни учителя, ни ученики не обращали на это ни малейшего внимания.

Возможно, то, при каких обстоятельствах я познакомился с ней в больнице, сыграло определенную роль – даже я иногда рассматривал возможность того, что «Мей Мисаки не существует», хоть и считал это бредом.

«Потому что меня нет».

Она сама сказала это как-то раз.

«Они меня не видят. Что если… меня видишь только ты один, Сакакибара-кун?»

И я же собственными глазами видел, как она вдруг появляется и исчезает в подвале «Пустых синих глаз».

Быть может, Мей Мисаки действительно не существует;ее нет.

Быть может, она действительно что-то вроде призрака, которого могу видеть и слышать лишь я один. Быть может, она нереальна.

Ее невероятно древняя парта – единственная такая на весь класс; ее именной бейджик на груди – грязный и мятый… все это как-то вписывалось в общую картину.

…Однако.

Если мыслить реалистично – нет, такой ерунды просто не может быть. А раз так, я должен объяснить все эти события и факты как-то по-иному… Вообще говоря, был другой вывод, куда более разумный.

Мей Мисаки есть, она правда существует.

Но все вокруг нее усиленно делают вид, что никакой Мей Мисаки нет. Вот такой вот вывод.

Мне даже казалось сперва, что это некая разновидность «издевательства» – о таких вещах сейчас много говорят. Издевательство, выражающееся в том, что весь класс ее начисто игнорирует. Но – кстати, я и Мидзуно-сан это тоже говорил – даже если так, все равно в этом есть что-то странное.

В прошлом году я вляпался в историю с «Сакакибарой» и на собственной шкуре испытал, как это погано. Может, я из-за этого стал слишком восприимчивым. То, что происходит здесь, совершенно не похоже на обычное издевательство в видебойкота. Звучит туманно, но атмосфера вокруг этого всего какая-то другая. Слишком другая.

«Может, они ее боятся».

А, да. И Мидзуно-сан тоже о чем-то таком говорила…

…Так или иначе.

Мей Мисаки существует или нет?

Я размышлял, где правда, а где нет, но разобраться было чертовски трудно. В том-то и проблема. И она останется, если я что-то не предприму.

Я вновь и вновь кидался от одной теории к другой, от одной крайности к другой, колеблясь под влиянием собственного душевного состояния и всякий раз внушая себе, что других вариантов нет. Но…

Сегодня наконец я почувствовал, что нашел один из ответов, так сказать, личным опытом. Нельзя сказать, что я все понял, но, похоже, я прочувствовал «форму» того, что было в основе.

Это было – это. То, что сейчас происходило со мной.

Что-то вроде этогос самого начала происходило и с Мей.

Чтобы убедиться, я посреди шестого урока (японского языка) встал, не спросив разрешения, и вышел в коридор. По классу пронесся легкий шорох, но Кубодера-сэнсэй не сказал мне ни слова упрека. Ага. Значит, это правда.

Я подошел к окну и посмотрел в затянутое облаками низкое, дождливое небо. На душе у меня было тоскливо, но в то же время – чуточку полегче.

Кажется, теперь я более-менее знаю ответ на вопрос «Что происходит?».

Следующий вопрос – «Почему?».

 

4

Как только кончился шестой урок, я молча вошел обратно в класс. Кубодера-сэнсэй вышел, не сказав мне ни слова и даже не взглянув в мою сторону. Как будто ничего необычного не произошло.

 Я направился к своей парте, чтобы забрать сумку, когда случайно встретился глазами с Мотидзуки, собирающим свои вещи. Как и раньше, он сразу отвернулся; но я успел заметить, что его губы коротко шевельнулись. В их движении я прочел слово «прости».

«Скоро может кое-что произойти, и тебе это покажется очень неприятным».

Без приглашения в голове у меня всплыли слова, сказанные Мотидзуки при нашей встрече в субботу.

«Но если даже после этого тебе будет плохо… нужно, чтобы ты с этим примирился».

Он сказал мне это с очень серьезным видом. Повесив голову и вздохнув.

«Просто скажи себе, что это для общего блага. Пожалуйста».

Для общего блага… возможно, ответ на вопрос «почему?» где-то здесь и лежит.

Вернувшись на свое место, я сунул в сумку учебник и тетрадь. Потом, чтобы убедиться, что ничего не забыл, я заглянул в парту и –

Обнаружил там что-то, что, если мне не изменяет память, я туда не клал.

Два сложенных пополам листа бумаги.

Достав их и развернув, я тихо охнул от неожиданности и тут же огляделся – но Мотидзуки в классе уже не было.

Эти два листа были копией списка класса 3-3. Наверняка это Мотидзуки сделал – дал мне то, что я попросил у него в субботу…

На тыльной стороне первого листа он написал что-то зеленой ручкой. Почерк у него был кошмарный, сплошные каракули… но все же я с трудом разобрал:

Извини.

Спроси Мисаки-сан, что происходит.

Я еще раз огляделся и, понизив голос, пробормотал:

– Ладно.

Он явно написал «Мисаки-сан». Нашелся человек, который непосредственно назвал мне ее имя. Напрямую признал существование «Мей Мисаки». Впервые за все время.

Все-таки Мей Мисаки есть. Она правда существует.

Придя в чувство, я с усилием подавил просящиеся наружу слезы.

Перевернув список обратно, я пробежался глазами по именам учеников. И сразу нашел искомое.

Имя «Мей Мисаки» там было – ошибиться невозможно. Правда, написанные в соседней ячейке адрес и телефон были перечеркнуты двумя линиями. Что это значило? Как прикажете интерпретировать?

Несмотря на зачеркивание, разобрать адрес и телефон оказалось легко.

 

4-4, Мисаки, Йомияма

 

Вот адрес Мей Мисаки.

Естественно, я знал район Мисаки, и квартал 4-4 я тоже помнил. Никаких сомнений.

«Пустые синие глаза в сумраке Ёми». Здание, где была та кукольная выставка, – это и был дом Мей.

 

5

Трубку взяла женщина – возможно, мать Мей.

– Ээ, Мей… Мисаки-сан дома? Я, э, Сакакибара из ее класса.

– …Прошу прощения? – ответила она; голос ее прозвучал несколько удивленно, а может, обеспокоенно. – Сакакибара… сан?

– Коити Сакакибара, да. Я учусь в Северном Ёми, в классе три-три, вместе с… эээ, Мисаки-сан же здесь живет, да?

– …Да.

– Мей-сан сейчас дома?..

– …Не знаю.

– Она сегодня не пришла в школу, ну и… эмм, если она дома, не передадите ей трубку?

Раз уж я узнал ее адрес и телефон, пути назад не было. Выйдя из корпуса, я отправился в уголок школьного двора, куда мало кто заглядывал, и набрал номер на своем мобильнике.

Женщина (возможно, мать Мей) снова ответила с явным замешательством в голосе:

– …Я не знаю.

Я поднажал еще:

– Пожалуйста.

Секунду помолчав, она наконец сказала:

– Хорошо. Одну минуту, пожалуйста.

Последовала довольно приличная пауза, в течение которой я слушал зацикленную, хриплую версию «К Элизе» (даже я знаю, как эта мелодия называется), и наконец…

– Да? – раздался в динамике голос Мей. Я крепче сжал трубку.

– Ээ, это Сакакибара. Прости, что так вот внезапно звоню.

На две-три секунды повисла какая-то странная тишина, потом Мей коротко спросила:

– Чего тебе?

– Встретиться бы, – тут же ответил я. – Хочу спросить тебя кое о чем.

– Ты хочешь меня о чем-то спросить?

– Да, – ответил я и тут же добавил: – Значит, ты там и живешь, да? Там, где выставка кукол в Мисаки.

– Я думала, ты уже знаешь.

– Разве что в подсознании… а так не был уверен, пока не увидел список класса. Мне Мотидзуки дал копию. Но он мне сказал у тебя спросить, что творится.

– Вот как?

Ее реакция была апатичной – точнее, смахивала на нарочитую незаинтересованность. Я, наоборот, произнес еще энергичнее:

– Икуо Такабаяси умер, ты знаешь?

– Э!..

Вот теперь я получил правильную реакцию – короткий потрясенный возглас. Похоже, она еще не знала.

– Это было внезапно, в субботу днем, от сердечного приступа. Хотя говорят, что у него всегда были проблемы со здоровьем.

– …А, – к ней вновь вернулась ее отстраненная манера, причем, похоже, в еще большей степени, чем раньше. – Уже вторая смерть в июне.

Вторая смерть в июне. В смысле, первая – это Мидзуно-сан?

– А сегодня… – смело продолжил я. – Когда я пришел в школу, весь класс как-то странно себя вел. Как будто они все сговорились делать вид, что меня нет.

– Тебя, Сакакибара-кун?

– Ага. Весь день с самого утра. И я подумал, наверно, это то самое, что они с тобой делают…

Короткое молчание. И наконец –

– Значит, они решили попробовать это, – тяжело вздохнув, произнесла Мей.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я, повысив голос. – Почему они все это делают?

Я выждал столько же, сколько она молчала в прошлый раз, но ответа так и не было. Поэтому я продолжил, контролируя голос получше:

– В общем… я поэтому и хочу встретиться и узнать у тебя, что происходит.

– …

– Эй, ну давай встретимся, а?

– …

– Ну Мисаки…

– Ладно, – очень тихо ответила она. – Ты сейчас где?

– Пока еще в школе. Как раз собираюсь уходить.

– Приходи сюда. Ты ведь знаешь дорогу, да?

– А, ага.

– Хорошо. Давай примерно через полчаса. В подвальной комнате. Идет?

– Отлично. Я выхожу.

– Я скажу бабушке Аманэ, что ты придешь. И буду ждать.

Имя «Аманэ» пишется кандзи, означающими «Исток неба», – это я узнал позже. Слово «бабушка» напомнило мне о той старухе, которая встречала посетителей за столом у входа.

 

6

Итак, я в третий раз посетил «Пустые синие глаза в сумраке Ёми».

Тускло звякнувший колокольчик. Голос седой старухи, здоровающейся со мной. Сумеречная, почти закатная комната…

– Мей внизу, – произнесла женщина, едва увидела мое лицо. – Проходи. Платить не нужно.

На первом этаже выставки посетителей не было.

«Других посетителей все равно сейчас нет».

Да. Старуха дважды сказала мне это – оба прошлых раза, когда я сюда заходил. «Других посетителей нет»… и тем не менее.

Оба раза, когда я спускался в подвал, там была Мей.

Меня все это время потихоньку грызла мысль, почему так. Мне это казалось странным… что склоняло меня, хоть и слегка, к версии «Мей Мисаки не существует».

А ответ-то был простейшим из всех возможных.

Теперь, когда я его знаю, ясно вижу: ничего странного тут нет. Не было ничего такого загадочного в словах старухи; она оба раза сообщила мне голый факт.

«Других посетителей все равно нет…»

Она была абсолютно права.

Потому что Мей – не посетитель. Этот дом, включая выставку, – и есть дом Мей.

Тихими шагами я прошел между рядами кукол, направляясь к задней лестнице. И снова глубоко дыша за тех, кто сам дышать не мог.

Сегодня на выставке играла не струнная музыка, а въедающийся в память женский вокал. Слова на фоне такой же въедающейся мелодии были не на английском и не на японском. Возможно, на французском.

Время было – без малого четыре. И в похожей на гробницу подвальной комнате, погруженной в холод куда более сильный, чем на первом этаже, в самой середине –

Стояла Мей. Толстая черная водолазка, черные же джинсы – впервые я увидел ее не в школьной форме.

Сражаясь с нарастающим во мне напряжением, я небрежно вскинул руку.

– Привет.

– Ну? – спросила она с самой микроскопической из микроскопических улыбок. – Как тебе нравится не существовать?

– Не очень, – ответил я, нарочито поджав губы. – Но… знаешь, все равно как-то легче на душе стало.

– О? С чего это?

– Потому что теперь я знаю, что Мей Мисаки существует.

Однако…

Все же: а вдруг девушки, стоящей передо мной, на самом деле нет… Даже сейчас сомнение на миг шмыгнуло мне в голову.

Я изо всех сил заморгал, прогоняя непрошеную мысль, потом уставился на Мей и, не отводя взгляда, подошел на шаг.

– Когда я в первый раз сюда пришел… – я заговорил, чисто чтобы самому слышать свой голос, – ты мне сказала: «Я спускаюсь иногда сюда. Мне здесь нравится». И сумки тогда у тебя не было, хотя ты только что пришла из школы… Отсюда вывод, что обычно ты живешь здесь на каком-то из верхних этажей и «спускаешься иногда сюда». В тот день ты пришла домой, оставила сумку, а потом спустилась, потому что была в настроении.

– Естественно, – кивнула Мей и вновь чуть-чуть улыбнулась. Я продолжил:

– Я тебя спросил, живешь ли ты где-то рядом, и ты ответила «ага». Потому что…

– Ну, мы живем в этом доме на третьем этаже. Слово «рядом» вполне уместно, как ты думаешь?

Да, вот что она имела в виду.

– Та пожилая женщина, которая всегда сидит возле входа, – это ее ты назвала «бабушка Аманэ»?

– Она мамина тетя. Мне, значит, двоюродная бабушка. Мамина мама умерла молодой, так что она мне как будто просто бабушка, – ответила Мей равнодушно, но без запинки. – Ей вреден яркий свет, поэтому она в последнее время постоянно носит эти очки. Она говорит, что людей различает нормально, так что, думаю, работать это ей не мешает.

– По телефону тогда твоя мама ответила?

– Ты ее удивил. Мне никогда не звонят другие ученики.

– А. Эмм, может, мне просто показалось, но твоя мама, эээ…

– Моя мама что?

– В смысле, это твоя мама сделала всех этих кукол? Она и есть Кирика?

– Да, – без намека на раскаяние кивнула Мей. – Кирика – ее псевдоним, ты, наверное, догадываешься. Настоящее имя гораздо прозаичнее. В основном она безвылазно сидит в мастерской на втором этаже – делает кукол, рисует картины и бог знает чем еще занимается. Она сдвинутая.

– «М» в «Студии М» означает «Мисаки»?

– Не так уж сложно догадаться, правда?

Женщина средних лет в ярко-желтой одежде, которую я видел на площадке наружной лестницы во второй свой приход сюда. Я и раньше понял, что она имеет отношение к кукольной студии, но неужели это и есть мать Мей –кукольник Кирика?

– А с твоим отцом что?

Мей отвела глаза.

– Что и с твоим.

– В смысле… он за границей?

– Кажется, сейчас он в Германии. Он по полгода за границей, а половину оставшегося времени торчит в Токио.

– Он торговлей, что ли, занимается, или чем-то в этом роде?

– Понятия не имею. Я плохо представляю, чем он занимается. Но думаю, у него денег куры не клюют, раз он построил этот дом и разрешает маме делать что хочет.

– Уаа.

– Нас можно назвать семьей, конечно, но она не сказать чтоб очень крепкая. По мне так и ладно.

Туман, который подобно облаку водянистых чернил постоянно окутывал личность Мей Мисаки. То, что он начал потихоньку рассеиваться, меня почему-то слегка сбило с толку.

– Хочешь, перейдем на третий этаж? – предложила Мей. – Или предпочитаешь продолжить разговор здесь?

– Ээ, здесь нормально.

– Ты ведь плохо перевариваешь эту комнату, да, Сакакибара-кун?

– Не то чтобы я ее не переваривал…

– Но ты к ней еще не привык, правда? К этой атмосфере, к пустоте кукол? Наверняка у тебя еще много вопросов.

– Аа, ага, много.

– Тогда…

Мей развернулась и молча зашагала в заднюю часть комнаты. Обошла черный гроб с куклой девушки, поразительно похожей на нее, – и исчезла. С некоторым запозданием я поспешил за ней.

За гробом на стене висела темно-красная портьера; как и в прошлый раз, она чуть колыхалась от дуновения кондиционера.

Мей выглянула из-за портьеры, потом молча отдернула ее. Там –

Я увидел металлическую дверь кремового цвета.

Рядом на стене была прямоугольная пластмассовая кнопка.

– Ты знал, что она тут есть? – спросила Мей, нажав кнопку.

Я кивнул.

– Когда я в прошлый раз пришел, ты здесь исчезла. Я тогда же проверил за портьерой.

С низким гудением железные створки раздвинулись. За ними оказалась кабина лифта, связывающего подвал с верхними этажами.

– Прошу, Сакакибара-кун, –войдя в лифт, Мей жестом пригласила меня сделать то же самое. – Поговорим обо всем наверху.

 

7

Три черных кожаных софы стояли вокруг низкого стеклянного столика. Одна двухместная и две одноместных. Плюхнувшись на одну из одноместных соф, Мей коротко вздохнула и посмотрела на меня.

– Давай. Сядь хотя бы.

– А… ну да.

– Пить хочешь?

– Ээ, не… спасибо.

– Я хочу. Тебе лимонный чай? Или с молоком?

– Мм, на твое усмотрение.

Мы поднялись на лифте в квартиру семьи Мисаки. Мое первое впечатление было – что здесь почти не живут… если вообще живут.

Мы очутились в просторной гостиной (по совместительству столовой). Для такой площади мебели было неуютно мало, вдобавок каждая деталь была идеально точно выставлена на свое место. Пульт от телевизора, небрежно кинутый посреди стола, казался каким-то чужеродным предметом.

Окна были закрыты, работал кондиционер. Причем работал на полную мощь, несмотря на начало июня.

Мей встала с софы и отправилась на кухню; практически тут же вернулась с двумя банками черного чая.

– Держи.

Поставив одну банку на стол передо мной, она открыла вторую и снова плюхнулась на свое место.

– Ну? – Мей, отпив чая, спокойно посмотрела на меня. – С чего хочешь начать?

– Мм… это…

– Может, будешь спрашивать? Думаю, так будет проще.

– Я думал, ты ненавидишь допросы.

– Ненавижу. Но сегодня разрешаю, – с интонацией учительницы произнесла Мей, потом улыбнулась, явно забавляясь ситуацией. Я тоже невольно расслабился, но тут же снова взял себя в руки и выпрямился.

– Ладно. Для начала хочу просто уточнить кое-что. Мей Мисаки – ты живая?

– А ты думал, что я призрак?

– Честно говоря, иногда возникали такие мысли.

– Думаю, нельзя тебя в этом винить, – Мей снова юморно улыбнулась. – Но теперь-то, надеюсь, ты не сомневаешься. Если мы говорим о том, существую я или нет, то да, я живая. Самый настоящий человек из плоти и крови. Что «меня нет», считают только те, кто имеют отношение к классу три-три в Северном Ёми. Кстати, в их число должен был входить и ты, Сакакибара-кун.

– Я?

– Да. Но эта затея провалилась с самого начала. А теперь ты такой же, как я, и… это трудновато объяснить.

Я сунул в уголок памяти слова «провалилась» и «как я» и задал следующий вопрос.

– Когда это все началось? Когда весь класс начал делать вид, что ученицы по имени Мей Мисаки не существует? Это всегда так было?

– Что ты подразумеваешь под «всегда»?

– Ну, с самого начала третьего года? Или раньше?

– После того, как мы поступили в класс три-три, конечно. Но не сразу.

Улыбки на лице Мей больше не было.

– Когда новый триместр только начался, мы думали, что это «обычный год». Но потом мы выяснили, что, возможно, это не так, и в конце апреля начались обсуждения… В общем, если быть точной, – все началось первого мая.

– Первого мая?

– Ты, когда выписался из больницы, впервые пришел в Северный Ёми шестого, да?

– Ага.

– Это началось в пятницу неделей раньше. Потом было три выходных, так что, по сути, ты пришел на третий день.

Что, так недавно? Новая информация слегка выбила меня из колеи. У меня сложилось ощущение, будто это длилось гораздо дольше – уж по крайней мере дольше, чем я живу в Йомияме, – и без перерыва.

– Наверняка тебе уже в первый день многое показалось странным.

– Это уж точно, – закивал я. – Как только я с тобой заговаривал или хотя бы упоминал твое имя, всякий раз Кадзами и Тэсигавара… да вообще все так странно реагировали. Они как будто хотели сказать что-то, но так никто ничего и не сказал.

– Они на самом деле хотели рассказать, но просто не могли. Думаю, так само получилось. Они сами подпилили свой сук. Они должны были все тебе рассказать еще до того, как ты пришел в школу, но не рассказали и теперь расплачиваются.

– Что это все значит?

– Ты должен был вести себя как все и обращаться со мной так, как будто «меня нет». Иначе не сработает… но тогда они вряд ли воспринимали это всерьез. Помнишь, что я тебе говорила? Что даже я в глубине души сомневалась. Что… не была уверена на сто процентов.

Ну да, я помнил, как она что-то такое говорила, но…

– Это ведь не просто «измывательство», да? – продолжил я задавать вопросы.

– Конечно. Вряд ли хоть кто-то это так воспринимает.

– …Тогда почему это именно с тобой?

– Кто его знает? – Мей склонила голову набок. – Так в итоге получилось. Я и так мало с кем общалась, да еще и фамилия у меня Мисаки… Может быть, это всем показалось идеальным вариантом. В каком-то смысле так и мне легче.

– Легче? Ты это не…

– Я это не всерьез?

– Вот именно, так нельзя всерьез говорить. Просто не может быть ничего хорошего, когда весь класс и даже учителя сговариваются и игнорят одного ученика.

Я повысил голос в конце фразы, но Мей и ухом не повела.

– Уверена, учителя, которые преподают в классе три-три, между собой договаривались отдельно от учеников, – упрямым, бесстрастным голосом произнесла она. – Скажем, никто не устраивает перекличку. Некоторые учителя в других классах делают перекличку, а в нашем нет. Ну, чтобы им не пришлось произносить мое имя. И только в три-три нет этой церемонии «встать – поклон». По той же самой причине учителя ни на одном уроке в нашем классе не ходят по рядам, спрашивая всех подряд. Меня никогда не вызывают, и если я прогуливаю или ухожу посреди урока, мне никто не делает замечания. В дежурствах по школе, во всяких уборках я тоже не участвую. Учителя на этот счет между собой договорились. И на промежуточных экзаменах – от них, думаю, меня освободить никак не могли, но им было наплевать, что я пишу на бланке всякую ерунду, лишь бы поскорее уйти. Как и всем остальным…

– И физкультура тоже?

– Что физкультура?

– Раз они проводят физру с парнями и девчонками отдельно, я слышал, что классы занимаются спаренно – один и два, четыре и пять; а наш класс три занимается один. Я всегда думал, что это странно. Логично, что если классов нечетное количество, то какой-то один должен остаться, но почему именно третий?

– Чтобы другие классы в это не втягивать. Чтобы впутывать меньше учеников. Может быть, поэтому они так сделали. Хотя на физкультуре всегда есть «договоренность», что тот, которого «нет», ни в чем не участвует и просто сидит в стороне.

– Договоренность, значит?..

Это слово вызвало в памяти кое-что.

«Подчиняться любому решению класса».

Третий «Основной принцип Северного Ёми», который сказала мне Рейко-сан. И еще в четверг на прошлой неделе Кубодера-сэнсэй в пустом классе произнес…

«Необходимо подчиняться любому решению класса. Согласен?»

Полностью вымотанный, я глубоко вздохнул и потянулся к банке, которую мне принесла Мей. Это был безумно холодный лимонный чай. Я открыл банку и уполовинил ее одним глотком.

– Если мы в каждую мелкую деталь полезем, то никогда не кончим.

Я снова взглянул Мей в лицо.

– В общем, со мной с сегодняшнего утра происходит то же самое, что с тобой – с начала мая. После того, что было в школе сегодня, я, кажется, более-менее понимаю, что происходит. Но я по-прежнему не могу понять, почему они это делают.

Да. Главный вопрос – «почему?»

Это нельзя назвать обычным «издевательством». Сама Мей так сказала, хотя именно она и прошла через это. И я с ней согласен. Но, с другой стороны…

Все ученики и учителя сговорились обращаться с одной конкретной ученицей так, как будто ее «нет». В обычной ситуации – нет, это не простое «издевательство». Это злобное, слишком жестокое издевательство. Вот почему у меня даже голос охрип, когда я сказал, что «просто не может быть ничего хорошего, когда весь класс и даже учителя сговариваются и игнорят одного ученика». Но…

Воспринимать все это под углом «издевательства» неправильно; здесь просто нет логики. И это факт.

В отличие от настоящего издевательства, здесь в действиях и учеников, и учителей не чувствуется злобы. Нет ни презрения, ни насмешек над жертвой, а значит, не может быть и намерения укрепить связи в коллективе, выделив из него козла отпущения… Так это для меня выглядело.

Вместо всего этого был у них страх, даже ужас… так для меня это выглядело тоже.

Сначала я думал, что они боятся Мей, но это не так. Похоже, страх и ужас вызывала не сама Мей, а что-то другое, невидимое…

– Сейчас все в отчаянии, – произнесла Мей.

– В отчаянии?

– После того как в мае умерли Сакураги-сан и ее мать, они уже не могут «наполовину верить». Потом начался июнь, и умерли еще двое. Теперь уже ясно – началось.

…Ненамного понятнее стало.

– Так все-таки… почему? – спросил я, между словами глотая воздух, чтобы подпитать уставшие легкие. – Как это все между собой связано? Почему все сговариваются против одного и ведут себя так, будто его «нет»? Это же бессмысленно.

– Что, ты серьезно так думаешь?

– Ну да.

Летняя форма с короткими рукавами оставляла руки открытыми, и они покрылись «гусиной кожей», никак не желающей уходить. И не только из-за того, что кондиционер слишком уж старался.

– Помнишь ту историю про Мисаки двадцать шесть лет назад? – спросила после паузы Мей, положив левую ладонь на свою повязку, будто пряча ее.

Двадцать шесть лет назад?.. А, значит, это все действительно имеет какое-то отношение к тем событиям.

– Конечно, – я подался вперед, по-прежнему сидя на софе.

Держа руку поверх повязки, Мей стала тихо рассказывать:

– Мисаки, ученик или ученица класса три-три, которого все любили, умер, но все делали вид, что «все равно Мисаки с нами»… А в день выпуска на фото класса появилось изображение Мисаки, которого там просто не могло быть. Если не ошибаюсь, мы на этом остановились.

– Угу.

– Ты до сих пор не знаешь, что было дальше?

– Мне никто не рассказывает.

– Тогда я сейчас расскажу, – и Мей облизала губы розовым языком. – То, что произошло двадцать шесть лет назад, послужило толчком; именно тогда класс три-три стал ближе к «смерти».

– Ближе к смерти?..

Вообще-то в мой первый день в школе Мей тоже нечто подобное сказала, когда мы разговаривали на крыше корпуса С. Я отчетливо помнил ее слова.

«Класс три-три ближе к смерти, чем остальные. Ближе, чем любой другой класс в любой школе. Намного ближе».

– Что это значит?

Я склонил голову набок и потер предплечья.

– В первый раз это случилось двадцать пять лет назад. Класс Мисаки уже выпустился, а случилось уже со следующим классом три-три. И потом это еще случалось, хотя и не каждый год. Примерно раз в два года.

– И что же это?..

– Я буду рассказывать так, как сама понимаю, но должна предупредить сразу: все это я слышала от других. Эта история передавалась из уст в уста в течение многих лет.

В общем, что-то вроде легенды… нет, ситуация не располагала к тому, чтобы так просто отмахнуться. Я деревянно кивнул, не отводя взгляда от губ Мей.

– У учеников свои каналы передачи информации, совершенно не те, что у учителей. Предыдущий класс три-три рассказывает следующему. Так и я узнала бОльшую часть этого всего. Конечно, что-то расползается и по другим классам, но для них это вроде слуха; по сути, это тайна, которую знает только класс три-три и те, кто с ним связаны, и эту тайну категорически запрещено рассказывать другим. Поэтому –

– Да не томи уже, что за «это» такое?

Я продолжал тереть предплечья, не в силах остановиться.

– Некоетаинственное событие, которое впервые произошло с классом три-три двадцать пять лет назад, – уронила Мей. Потом сделала паузу, и я затаил дыхание. – Когда это случилось – то есть когда началось, я имею в виду – в том классе три-три каждый месяц, без исключения, умирал как минимум один человек. Иногда сами ученики, иногда их родственники. Умирали от аварий, от болезней, кончали с собой, влипали в какие-то случайные происшествия. Некоторые говорили, что это проклятие.

Проклятие… «Проклятие класса 3-3», да?

– И что это? – снова спросил я. – Что это за «таинственное событие»?

– В общем… – Мей наконец убрала руку от повязки. – В классе появляется лишний ученик. Никто не замечает, когда именно он добавляется. Просто есть один лишний, и никто не может придумать, как его вычислить.

 

8

– Есть один лишний? – повторил я за ней, ничего не понимая. – Кто-то же должен…

– Еще раз говорю, мы не знаем, кто это, – ответила Мей с тем же бесстрастным выражением лица. – Впервые это случилось двадцать пять лет назад. В апреле 1973 года. Когда начался триместр, вдруг выяснилось, что в классе не хватает одной парты. Они были уверены, что поставили в кабинет ровно столько парт, сколько было учеников в том году. И все равно – когда начались занятия, оказалось, что парт на одну меньше.

– Из-за того, что учеников стало больше?

– Да. Но кто лишний, сказать невозможно. Можно всех по очереди спросить, но никто не говорит, что это он, и никто другой тоже не знает.

– …И все равно, – не в силах въехать в эту историю, я задал самый очевидный вопрос: – Они что, не могут посмотреть в классном журнале или в других школьных документах?

– Это не работает. Где бы они ни смотрели – классный журнал, какие угодно документы, – все сходится. Скорее, никто не может сказать, что документы не сходятся, потому что все так меняется – ну, как будто всюду все подчищено – и ничего уже нельзя доказать. Просто не хватает одной парты.

– Подчищено? То есть кто-то втихаря подправляет документы?

– «Подчищено» – это метафора. Понимаешь, дело не только в документах. Память у всех тоже меняется.

– Ээээ?

– Ты считаешь, что это невозможно, да?

– Ну… да.

– Но, по-видимому, это и происходит.

Мей смотрела очень озадаченно, явно пытаясь придумать, как же это все объяснить.

– В общем, человек такое сделать не может. Это вот такой вот «феномен». По крайней мере так мне объяснил один человек.

– Феномен…

Бррр… я с трудом врубался в ее объяснение.

Подчистка документов? Вмешательство в воспоминания людей? Такие штуки просто…

«Когда человек умирает, всегда проходят похороны».

Не знаю, почему, но вдруг в ушах у меня прозвучал старческий голос дедушки. А следом поднялся густой шум, «дзззззз»… словно пытающийся заслонить этот голос.

«Я не хочу… не хочу больше ходить на похороны».

– Сначала они просто решили, что кто-то обсчитался; достали еще одну парту и стул и выкинули это из головы. Вполне естественно, на мой взгляд. Чтобы учеников вдруг стало на одного больше и никто этого не заметил – такого вообще-то не бывает. Никто и не воспринял это всерьез. Но затем… – правый глаз Мей, не скрытый под повязкой, медленно закрылся, потом снова открылся. – Как я уже сказала, каждый месяц, начиная с апреля, люди, имеющие отношение к классу, стали умирать. И это несомненно.

– Каждый месяц… и так целый год?

– В 1973, кажется, шесть учеников и десять их родственников. Это трудно назвать нормальным.

– Да уж, – с последним утверждением попробуй поспорь. – Если такое правда произошло…

Шестнадцать человек за один год. Я прекрасно понимал, что это число выходит за все рамки разумного.

Мей снова медленно закрыла и открыла правый глаз, затем продолжила:

– На следующий год… было то же самое. Когда начался первый триместр, одной парты не хватило, а потом каждый месяц кто-то умирал… И тогда уже они поняли, что это что-то неординарное. И тогда же некоторые стали говорить, что это проклятие…

Да… «проклятие класса 3-3».

– Если это проклятие, то кто его наслал? – спросил я. Мей ответила все тем же спокойным тоном:

– Это проклятие Мисаки, умершего или умершей двадцать шесть лет назад.

– Но зачем Мисаки накладывать проклятие? – возразил я. – Нельзя ведь сказать, что с ним в классе как-то ужасно обходились или еще что-то? Всем было очень грустно, что такой ученик так внезапно умер… так ведь? И этот Мисаки все равно всех проклял?

– Странно, да? Я тоже так считаю. Но один человек сказал мне, что это не то, что обычно называют проклятием.

– А этот «один человек» – это кто? – задал я уже начавший занимать меня вопрос. Но Мей вместо ответа попыталась продолжить свой рассказ.

– Так вот…

– Стоп, – перебил я ее и прижал большой палец к левому виску. – Дай привести мысли в порядок. Значит, двадцать шесть лет назад умер Мисаки из класса три-три. На следующий год в классе был «один лишний», но никто не знал, кто именно. Потом каждый месяц стали умирать дети и их родственники. Я что имею в виду – какая вообще здесь логика? Почему люди умирают, когда в классе кто-то лишний? Почему…

– Не думаю, что тут есть какая-то формальная логика, – Мей качнула головой. – Я в этих делах не очень специалист. Просто все то, что до сих пор происходило, я не знаю, складывается в какую-то определенную картину. Все, кто связан с классом три-три, знают эту историю – она передается из поколения в поколение.

Потом, понизив голос, она добавила:

– Этот кто-то – «мертвый».

 

9

– …Чего?

Кончик моего большого пальца еще сильнее вжался в висок.

– Ээ, ты про… Мисаки, который умер двадцать шесть лет назад?

– Нет, тут не так, – Мей снова чуть качнула головой. – Не Мисаки. Какой-то другой «мертвый».

– Мертвый…

Слова, накарябанные на парте Мей в классе…

 

«Кто мертвый?»

 

…промелькнули у меня перед глазами.

– Все началось из-за того, что весь класс три-три двадцать шесть лет назад делал вид. Они говорили, что их умерший одноклассник Мисаки «не умер», «жив, с нами, прямо здесь», и продолжали это все целый год. И в итоге, когда они в день выпуска сделали общее фото, там они увидели и Мисаки, которого вообще не должно было быть среди живых. Если подумать, это можно трактовать так: они сами вызвали «мертвого».

Мей говорила все с тем же бесстрастным лицом.

– То есть… возможно, это и был толчок, и из-за этого теперь класс три-три Северного Ёми «ближе всех к смерти». Может быть, класс стал каким-то местом, каким-то маяком, который притягивает «мертвых». Что-то в этом роде.

– Притягивает мертвых?

– Да. Рационального объяснения, естественно, нет, но тем не менее это начало происходить. И происходит до сих пор.

Как и в прошлый раз, когда Мей рассказывала мне эту историю в окружении кукол внизу, тон ее в какой-то момент изменился, словно тайны всего мира лежали перед ней.

– «Мертвый» – часть класса, потому что класс ближе к смерти. Но, думаю, можно и с другой точки зрения взглянуть. Поскольку мертвый проникает в класс, мы становимся ближе к смерти. Так или иначе – понимаешь, Сакакибара-кун – «смерть» – это пустота. Как куклы. Если ты подходишь слишком близко, она притягивает тебя. Вот почему…

– Вот почему каждый месяц кто-то умирает?

– Подумай вот под каким углом, – ответила Мей. – Хотя это я сама придумала. Чем ближе мы к смерти, тем легче людям умирать по сравнению со всеми другими «местами».

– И что это значит?

– Скажем, даже если твоя жизнь будет такой же, у тебя больше шансов попасть в аварию. Даже в одной и той же аварии у тебя больше шансов получить тяжелую рану. Даже от одной и той же раны у тебя больше шансов умереть. Как-то так.

– А…

Стало быть, «проклятие» проявляется в том, что все области жизни становятся более рискованными, и риски растут до тех пор, пока в конце концов ты не вляпываешься и не умираешь? Она такую интерпретацию предлагает?

Значит, именно поэтому с Юкари Сакураги произошла та цепь несчастных совпадений, которая в конце концов лишила ее жизни? Именно поэтому Мидзуно-сан погибла в той аварии с лифтом?

– …Но это не…

Это не имеет смысла – так я подумал.

Как вообще можно в такое поверить? Если рассуждать, подключив здравый смысл, это просто бред. Нельзя же…

«Кстати, Сакакибара! А ты веришь в привидения, проклятья, всякое такое?»

В моем сконфуженном сознании всплыла некая сцена.

«Вообще в так называемые паранормальные явления?»

Эти вопросы мне вдруг, ни с того ни с сего, задали Тэсигавара и Кадзами на большой перемене в первый же мой день в школе. Они так прощупывали почву? Чтобы потом рассказать новенькому про это?

И все же в подробности они не углублялись…

…Ну конечно.

Потому что именно тогда я увидел Мей, сидящую на лавке возле клумбы перед нулевым корпусом. И, не обращая внимания на их тревожную реакцию, поспешил к ней… Неужели поэтому?

– Эмм, ты не против, если я спрошу еще пару вещей? – и я убрал палец от виска.

– Вперед, – ответила Мей, поглаживая повязку на левом глазу. – Но учти, я не эксперт. И тоже много чего не понимаю.

– Хорошо, – кивнул я и выпрямился. – Ээ, в первую очередь… Ты сказала, что лишний – это и есть «мертвый», да? Это значит, он привидение, что ли?

– Ну… – Мей склонила голову набок. – По-видимому, это не то, что обычно понимают под «привидением». Это не что-то нематериальное. Судя по всему, у него реальное физическое тело.

– Физическое тело…

– Странно звучит, но «мертвый» ничем не отличается от живых. У него настоящее тело, из плоти и крови.

– Типа как зомби, значит?

– Мм… – Мей снова склонила голову набок и посмотрела на меня. – Мне кажется, это другое. Они не охотятся на людей, не едят их и так далее.

– Думаешь?

– И когда люди умирают каждый месяц, это же не то что «мертвый» тянет к ним руки и убивает. У «мертвого» есть чувства, у него достаточно воспоминаний, чтобы полностью влиться в общество, и он понятия не имеет, что он «мертвый». Потому-то его и нельзя вычислить.

– Хмммм. Но тогда… – и я медленно задал следующий вопрос. – Хоть в какой-то момент можно все-таки понять, что именно этот и есть «лишний»?

– Да. Говорят, это всегда узнают после выпуска.

– И как же?

– Лишний просто исчезает. И, говорят, все документы и воспоминания людей тоже становятся такими же, как раньше были.

– А те люди, которые входят в класс как «мертвые», они кто? Они имеют или нет какое-то отношение к классу?

– Точно не знаю… а, но есть что-то вроде правила.

– Правила?

– Это всегда кто-то, кто раньше умер как часть этого «явления». Или бывший ученик класса три-три, или его младший брат или сестра, или…

– Тогда кто был в первый раз, двадцать пять лет назад? Сам Мисаки, который умер в прошлом году? Но тогда разве кто-нибудь не…

Кто-нибудь наверняка понял бы, что «Мисаки здесь», не так ли? Видимо, эта мысль доказывала, что я по-прежнему не мог отбросить «рациональное мышление».

– Столько изменений и подчисток происходят сами собой, так что, думаю, ничего удивительного не было бы, даже если бы это действительно был Мисаки, – ответила Мей. – Но, насколько я слышала, в тот год было другое.

– Тогда кто?

– Младший то ли брат, то ли сестра Мисаки. Этот человек погиб вместе с Мисаки… и был на год его младше, так что в том году как раз должен был учиться в третьем классе.

– Младший брат или сестра Мисаки… понятно, – повторил я, а потом не удержался от того, чтобы лишний раз уточнить: – Ты хочешь сказать, что целый год никто – ни учителя, ни ученики – не замечал, что в классе учится человек, который умер в прошлом году? Они это так и приняли, как будто ничего особенного?

– Именно это я и хочу сказать, – кивнула Мей, потом протяжно вздохнула и закрыла глаз – живое воплощение опустошенности. Секунды три прошло, прежде чем она пробормотала:

– Но… – ее правый глаз самую малость приоткрылся. – Действительно, как бы я ни старалась все объяснить, историю эту трудно понять, если только начать над ней думать.

– То есть?

– В общем… – Мей смолкла, размышляя, что сказать, но, когда она снова заговорила, речь потекла без запинки. – После целого года, когда это происходит, конечно, все помнят, что много людей умерло, но, похоже, страдают воспоминания о самих этих событиях. Особенно о том, кто был «лишним» в классе. У всех это происходит по-разному: некоторые забывают сразу же, но, как правило, воспоминания просто затуманиваются со временем, и наконец…

– …Они всё забывают?

– Я слышала от одного человека такой пример. Представь себе, что река прорывает дамбу и затапливает город. Потом вода отступает. Сам факт наводнения в памяти остается, несомненно, но воспоминания о том, что именно было затоплено и насколько сильно, постепенно стираются. И здесь как-то так. Думаю, их не «заставляют забывать» – они просто «не могут не забывать».

– …

– Двадцать пять лет назад – это для нас как байка, мы тогда еще даже не родились, но в глобальном смысле это было совсем недавно. Но если воспоминания всех, кто был с этим связан, стираются так быстро, то все получается, как ты сказал, Сакакибара-кун. История становится всего лишь страшилкой.

Губы Мей немного расслабились, но тут же ее лицо вновь застыло.

– В первые два года в этой школе до меня только обрывки слухов доходили. Как только нас распределили по классам на третий год, сразу устроили собрание, и там была пара ребят из класса три-три, которые как раз заканчивали год. Было что-то вроде «передачи эстафеты». Там я впервые услышала, что та легенда – на самом деле правда…

Ее голос звучал без запинок, в нем не было ни намека на эмоции, и все равно чувствовалось, что в сердце у Мей эмоции просто бушуют.

– Они нам все объяснили, и я поняла, что это не вранье, не шутка; что, может быть, нам следует это все воспринимать всерьез. И все равно в глубине души я верила не до конца. Что касается остальных – кто-то поверил сразу, кто-то не поверил вовсе…

В комнате вдруг зазвучала легкая мелодия – она шла из овальных часов, висящих над телевизором. Шесть вечера. Что, уже так поздно?

Не удивлюсь, если скоро мне начнет звонить бабушка: «Где ты?», «С тобой все в порядке?»

«Ужасная машинка».

Мне пришли на ум слова Мей – когда она их сказала?

«Ты можешь быть где угодно, но все равно ты не один. Тебя могут достать».

Я сунул руку в карман брюк и отключил мобильник.

– В общих чертах это вся предыстория, – сказала Мей и примостила узкий подбородок на ладони. – Хочешь узнать остальное?

– А, ага. То есть…

Как же можно не хотеть? Давай продолжай.

– Расскажи, пожалуйста, – попросил я и снова выпрямился.

 

10

– Вот уже двадцать пять лет происходит этот «аномальный феномен», хотя и не каждый год. Несложно догадаться, что люди пытались придумать что-нибудь, чтобы ему противостоять.

Мей начала рассказывать «остальное». Ее голос звучал так же отстраненно, как и прежде, однако чувствовалось, что она не без труда подбирает нужные слова.

– Но такая сумасшедшая тема, совершенно несовместимая с нормальной логикой… пожалуй, ее можно назвать сверхъестественной… такую историю не обсудишь со школьной администрацией.

– Это уж точно.

– Поэтому в самом начале все обсуждения стратегии шли на уровне тех, кто был непосредственно вовлечен в «проклятие класса три-три».

– И что за стратегия, экзорцизм какой-нибудь?

Простейшая идея, пришедшая мне в голову.

– Может быть, они и это пробовали, – ответила Мей без тени улыбки. – А еще – к примеру, сменить кабинет. До того класс три-три учился в старом здании – нулевом корпусе. Они думали, что, возможно, проклятие привязано к месту, к кабинету.

– Ага.

– Но ничего не вышло. Тринадцать лет назад построили новые корпуса, и кабинеты третьих классов переехали в корпус С. Видимо, они тогда надеялись, что все на этом и закончится. Но, как видишь, не закончилось.

– То есть ты хочешь сказать, что проблема не в кабинете и не в здании, а чисто в самом классе три-три?

– Именно это я и хочу сказать.

Мей ответила так же, как незадолго до того, потом снова протяжно вздохнула и закрыла глаз.

На миг мне показалось, что ее дыхание стало белым от чересчур усердной работы кондиционера. Сам того не сознавая, я вновь принялся тереть руки.

– И вот тут мы наконец подходим к главному, – произнесла Мей, приоткрыв правый глаз. – Говорят, это произошло десять лет назад. Непонятно, кому эта идея пришла в голову и он высказал ее вслух, но, так или иначе, они нашли стратегию, которая работала. Если ее придерживаться, можно уберечься от беды. Стратегия, при которой люди не умирают каждый месяц.

– А…

После этих слов некая смутная идея насчет этой «стратегии» начала формироваться у меня в голове. Вот почему. Вот. То есть…

– Мы обращаемся с кем-то, как будто «его нет»; вычеркиваем его вместо «лишнего».

Слова, сорвавшиеся с губ Мей, в точности совпали с тем, что я вообразил.

– Так в классе снова становится столько людей, сколько должно быть. Баланс сходится. И беда не приходит… благодаря этомуталисману.

К оглавлению

 

Интерлюдия II

Похоже, этот год «обычный».Слава богу.

В день вступительной церемонии парт было ровно тридцать, учеников столько же…

Лишнего у нас нет.

Просто здорово.

Прошлый год тоже был «обычный», помнишь? Интересно, раньше было, чтоб два года подряд ничего не было?

Тебе не нравится, что это выпало именно нам?

Нравится-нравится. Может, оно становится слабее.

И все же… неужели на самом деле, когда это начинается, каждый месяц кто-то умирает? Мне до сих пор с трудом верится.

Но смотри, они даже «передачу эстафеты» устроили, так что это не просто байка, скажи?

Да, и еще – два года назад из этого классанесколько ребят умерло, помните? То ли аварии, то ли самоубийства. И кто-то в их семьях тоже…

Это да, но…

Так страшно, что родные тоже могут умереть.

---

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 189; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!