О темпоральности или эпохальности продукции сознания относительно трансцендентально реального
Образ, представление или восприятие предмета - суть наше переживание преодоления особой длительности приходящей действительности как эпохальности временности или особого рода фигуры или фигур аффектов: ощущений, чувств и эмоций. Например: я вижу или вообразил шар или треугольник и переживаю ощущение его круглости или его угловатости как фигуру времени его (внеположных мне) свойства круглости или время свойства его угловатости, как время каких-либо свойств и собственно само время, как постепенно разворачивающуюся полноту эпохальности свойств воспринимаемого «другого». Переживание воспринимаемого объекта, таким образом, является чувством преодолением мной эпохальности времени (временности времени), и само мое переживание времени является переживанием эпохальности (временности) «другого», то есть свое переживание как бы «не своего» есть переживание времени и это переживание эпохальности свойств отдельного будет длиться до тех пор, пока свойства отдельного «другого» не прекратятся. Но как могут прекратиться переживания «другого» - либо в моем отвлечении на следующий объект, и тогда в восприятии я продолжу переживание следующего отдельного себе, либо посредством особого терпения; здесь слово «ассимиляция» я заменяю словом «терпение», но при этом употребляю как синонимы. Переживание «другого» чем я, то есть переживание «не я» во всех своих модификациях суть терпение (ассимиляция) времени или времени как терпения длительности развертывания бесконечных свойств и действий внутреннего или внешнего «другого» - в этом суть феномена времени. Именно в длительности терпения (ассимиляции) эпохальности свойств «другого», как переживания суть феномена времени (как модуса преодоления) эпохальности присутствия всего «другого», в котором складывается фигура феноменального опыта (первичного, абстрактного) и осознаваемая значимость мне этой фигуры (феномена) как конкретно переживаемого в моем сознании - того, что я могу назвать страх, радость, защищенность, усилие, длительность, тяжесть. И, наоборот, когда мной воспринимается определенная фигура, я переживаю определенное время ее действия для (на) меня, как свойство фигуры (феномена), как его реальности в реальности меня.
|
|
|
Таким образом, могут быть представлены некоторые выводы:
А) без соответствующей достаточной длительности экспозиции свойства, то есть вне времени «другого» (мне как индивиду) не бывает ясна (и сформирована) фигура (феномен опыта восприятия) переживаемого «другого» даже в воображении или во сне;
Б) в моем переживании длительности свойств «другого» как времени может быть обнаружен (осознаваем) и модус моего индивидуального переживания, как присущего мне набора моих движений (и реагирований), что позволяет характеризовать его и как самость (self) моего восприятия, и как продукцию набора моих сопротивлений (комплементарных «другому»);
|
|
|
В) переживание свойств (воздействий) «другого», как временной данности, позволяет наблюдателю (мне) осуществлять переход от реагирований на статику фигуры и сопротивлений эпохальности к переживанию скрываемой за ней актуальности «границ» (т.е. парадигмы актуальной интерсубъективности);
Г) переживание и рефлексия длительности преодоления временности присутствия «другого» - суть контакта как парадигмы контактирования, но не парадигмы полного контакта;
Д) «граница» (как момент «полного контакта») является прекращением переживания (эпохальности) «другого» или временности и является моментом прекращения ощущения времени как переживания продолжения воздействий «другого» в индивидуалистической парадигме.
(Настоящее не является прошлым или будущим, оно - То самое «между», в котором нет переживания течения эпохальности «другого», как и эпохальнсти протекания моих сопротивлений ему).
|
|
|
Об открытии трансцендентальности парадигмы гештальт-терапии
Трудно с достоверностью судить о согласии самих авторов и отношении каждого их них отдельно к понятию «граница», но в их совместном труде в равной степени отображена и индивидуалистическая и полевая парадигмы «границ». С одной стороны, известна пренебрежительная к любой теории, радикально индивидуалистическая позиция харизматичного Фрица Перлза, с другой, очарованного глубиной реальности полевой парадигмы и попыткой ее взвешенной теоретической концепции Пола Гудмена. В итоге состоялось объединение (всеохват) индивидуальной и полевой парадигм в одних и тех же терминах, состоялась методология гештальт-терапии, но теоретическое обоснование, которым видимо совсем не был озабочен Перлз, и о котором заботился Гудмен в сотворчестве с Перлзом, получилось столь же интригующим, сколь и неуловимым при близком рассмотрении.
Между тем, индивидуалистическая парадигма с ее претензией на простоту изложения, и «само собой» понятность (рациональностью) в гештальт-подходе имеет, очевидно, все более фиксированное и локальное использование в сравнении с динамично развивающимся полевым подходом. В этой связи важны смысловые «истоки» полевого подхода в гештальт терапевтической терминологии, теории и практике, которые привнесены Полом Гудменом в «Теорию гештальт-терапии». По этому поводу Жан-Мари Робин пишет: «Впрочем, интерес к такому подходу, разумеется, восходит к Джону Дьюи. Имеет смысл вспомнить, какое значительное влияние оказал Дьюи на интеллектуальное формирование Гудмена. Кстати сказать, упоминавшееся выше фундаментальное различие «нахождения в поле» и «принадлежности к полю», вводимое Гудменом, можно прямо вычитать из Дьюи, который уточнил, что организм живет не в среде, а «посредством среды». (2.С.112). Таким образом, теория гештальт-терапии в ее полевой концепции и терминологии имеет непосредственное отношение к концепции прагматизма, зародившейся в конце 19 века в США (от гр. прагма – действие). Малоизвестный в Европе Джон Дьюи, тем не менее, является, и заслуженно чтим американцами как великий философ, педагог и общественный деятель. Апеллируя именно к богатому наследию (30 книг и 900 статей) Дьюи, американцы до сих пор оспаривают свое первенство в пришествии к экзистенциальному мышлению и открытии экзистенциализма. Для полноты раскрытия истоков парадигмы гештальт-терапевтического мировоззрения следует также упомянуть не менее великого американца Уильяма Джеймса, под сильным влиянием которого Дьюи оказался в мичиганский период их сотрудничества. К сожалению, и в России Джон Дьюи не широко известен, а Уильям Джемс несправедливо мало читаем при изучении гештальт-терапевтической теории, хотя именно его тексты исключительно полезны для понимания гештальт – терапевтического видения вещи, предмета, факта или называемого феноменом. В этой связи интересен отрывок из гарвардских лекций У.Джемса, иллюстрирующий момент открытия важнейшего наблюдения, приоткрывающего парадигму, которая и легла позднее с легкой руки Пола Гудмена в основания гештальт-терапии, а в Европе развивалась под названием феноменологической или экзистенциальной. Вот как рассуждает У.Джемс: «Всякий человек, пользуясь старинным различением между субстанцией и атрибутом, различением, данным уже в самом строении языка, в грамматической разнице между подлежащим и сказуемым. Перед нами лежит кусок мелка. Его модусами, атрибутами, акциденциями, свойствами, качествами – или, как там это ни назвать – являются белизна, хрупкость, цилиндрическая форма, нерастворимость в воде и т.д.. Но носителем всех этих атрибутов является некоторое количество мела, называемого поэтому субстанцией, в которой они содержатся (в которой они находятся в отношении ингеренции). Точно так же атрибуты этой кафедры содержатся в субстанции «дерево», атрибуты моего сюртука в субстанции «шерсть», и так далее. С другой стороны, мел, дерево и шерсть обнаруживают, несмотря на все их различия, некоторые общие свойства, а постольку и сами признаются модусами еще более первичной субстанции, материи, атрибутами которой являются заполнение пространства и непроницаемость. Подобным же образом наши мысли и чувства являются свойствами или качествами наших душ, которые представляют собой субстанции, но опять таки не окончательные, ибо они модусы еще более глубокой первичной субстанции «духа».
|
|
|
Однако очень скоро было замечено, что все, что мы знаем о меле, это его белизна, хрупкость и пр.,- все, что мы знаем о дереве – это его горючесть и волокнистое строение. Всякая субстанция известна нам лишь как некоторый комплекс атрибутов, которые и составляют ее единственную наличную стоимость для нашего фактического опыта. В каждом отдельном случае субстанция раскрывается нам в своих атрибутах, если бы у нас отняли знание их, мы бы никогда даже и не догадались о существовании субстанции; точно так же если бы Бог оставил вам в неизменном порядке эти атрибуты, чудесно уничтожив в известный момент поддерживающую их субстанцию, то мы даже и не заметили бы этого, так как в нашем опыте ничего решительно бы не изменилось. Поэтому номиналисты защищают ту точку зрения, что субстанция - это фиктивное понятие имеющее своим источником старинную привычку людей превращать имена в вещи. Явления приходят в наш опыт группами – группа мела, группа дерева и пр.,- и каждая такая группа получает свое особое имя; это имя затем мы начинаем рассматривать, как поддерживающее некоторым образом группу явлений. Так, например, мы предполагаем, что сегодняшняя низкая температура происходит от того, что называется нами «климатом». В действительности климат это только название для некоторой группы дней, но мы рассматриваем дело так, что , как будто бы он находился за этой группой. Вообще мы понимаем имена – точно они представляют собой действительные вещи – за теми фактами, которые ими обозначаются. Но, говорят номиналисты, феноменальные свойства вещей, наверно, не содержатся, не ингерируют в именах, а если они не ингерируют в именах, то им вообще негде ингерировать. Они скорее атгерируют, когерируют (связаны) друг с другом.
Поэтому должно откинуть понятие о некоторой недоступной субстанции….»(5.С.56-57).
Таким образом, Джемс по-своему открыл фиктивность работы сознания предписывающего всякому нашему контакту с воспринимаемым некоторый продукт своего (нашего) обобщения в качестве «предмета» или «сущности», что он в подходе, названном им и Дж.Дьюи прагматическим, предлагает убрать (игнорировать) из опыта для получения «чистого контакта». Практически в это же время по другую сторону Атлантики, в Германии феноменолог Эдмунд Гуссерль на том же основании назвал все то же «сущностное» мышление «предметным» или «интенциональным», а принцип интенциональности был обоснован им как основополагающий принцип устройства сознания. Поражает синхронность работы умов той эпохи в направлении открытия парадигмы трансцендентальной действительности. Оба гения задавались одним и тем же вопросом: ни в подобных ли номинализациях и фикциях состоит и естественно научное и культурное представление, в котором мы воспитаны? Но ни с подобными ли столь же стойкими, сколь и «естественными» конструкциями приходится сталкиваться и психотерапевту в понятиях «жизнь», «страдание», «проблема», «отношения», «любовь»? Увы, кажется нечто страшное произойдет с нашим здравым умом и сознанием, если мы лишиться этой субстанциональности. Однако, в попытке отвлечения от обобщающего a priori видения вещей и обращения внимания на череду необобщенных заранее акциденций и их связи с собой собственно состоит метод феноменологической редукции. Метод феноменологической редукции состоит именно в не предписывании (в воздержании от) известного нам о вещи, в игнорировании и терпении уже известного нам и переживании потока «чистого» восприятия неизвестной заранее «полноты контакта». Но практически в этом же состоит и метод прагматического восприятия в описании У.Джемса: «Прагматист решительно, раз на всегда отворачивается от целой кучи застарелых привычек, дорогих профессиональным философам. Он отворачивается от абстракций и недоступных вещей, от словесных решений, от скверных априорных аргументов, от твердых неизменных принципов, от мнимых абсолютов и начал. Он обращается к конкретному, к доступному, к фактам, к действию, к власти. Это означает искренний отказ от рационалистического метода (temper) и признание господства метода эмпирического. Это означает открытый воздух, все многообразие живой природы, противопоставленное догматизму, искусственности, притязаниям на законченную истину.
Прагматизм в то же время не выступает в пользу каких-нибудь определенных специальных выводов. Он только метод».(5.С.37) «Таким образом прагматический метод отнюдь не означает каких-нибудь определенных результатов, - он представляет собой только известное отношение к вещам, известную точку зрения (attitude of orientation). И именно такую точку зрения, которая побуждает нас отвращать свой взор от разных принципов, первых вещей, «категорий», мнимых необходимостей, и заставлять нас смотреть по направлению к последним вещам, результатам, плодам, фактам». (5.С.39) Разве не угадывается только в этих строках будущая теория гештальт-терапевтического подхода? Разве не высказана здесь позиция непримиримости со спекулятивным рационализмом, столь отстаиваемая и в гештальт- терапии? Разве не слышено, как и в гештальт-терапевтической практике указаний на иные и парадигму, и способ восприятий, переживаний и действий, чем только фактологические? Наконец, разве не так же как в гештальт-терапевтическом модусе контактирования отрицается априорное понимание, знание и всякое сущностное предполагание в восприятии свойств происходящего?
Отрывки из гарвардских лекций У.Джемса, опубликованные у нас под названием «Прагматизм», приведены мной не только из соображений передать культурную атмосферу, фон идей в которых формировалось мировоззрение Пола Гудмена как главного автора «Теории гештальт терапии», но, что более важно, обратить внимание на сформированное уже у Дьюи и Джемса, а также и Гудмена понимание онтологической второстепенности воспринимаемой сознанием фикции феномена предмета или субстанции как в качестве фигуры, так и в качестве фона, являющихся лишь определенным «пузырем» или сопротивлением трансцендннтальной реальности аподиктического «между», которое становится доступным переживанию после своеобразной «прагматической редукции», а именно некоторого времени труда воздержания от известных нам терминов и представлений о феномене восприятия. Собственно этот неакадемический «опыт», опыт «полного контакта» собственно и описывается Гудменом в «Теории гештальт-терапии» под именами парадигмы «полный контакт», «поле», «ситуация», «граница» или «между как реальности более бесспорной, чем фикция априорной субстанции или предмета.
Дата добавления: 2018-06-27; просмотров: 189; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!