Политическая теология Карла Шмитт (1888-1985)
Все точные понятия современного учения о государстве представляют собой секуляризированные теологические понятия» так, что и генезис (или дисгенезис) мышления политического тождественен генезису (или дисгенезису) мышления теологического.
Децизионизм (от лат. decisio – решать) – учение о решении. в качестве конечного юридического основания рассматривает не универсальную норму, а определенное решение. Ср. с максимой Гоббса "autoritas, поп veritasfacit legem" (авторитет, а не истина, творит закон).
Концентрированным выражением децизионизма является его понятие "исключительного" или "серьезного случая". Речь идет о таких обстоятельствах и ситуациях, которые не предусмотрены никакими нормами. Для юриспруденции, отмечал Шмитт, "исключительные обстоятельства аналогичны по своему значению чуду в теологии. Антитеза: "исключительный случай - норма", т.е. "децизионизм - нормативизм". Исключительные обстоятельства - это питательная среда децизионизма. Если чистый нормативист мыслит в безжизненных правилах и категориях, то децизионист исходит из политической ситуации и личного решения. Само по себе решение "свободно от всякой нормативной связи и является в собственном смысле абсолютным". Оно не нуждается в нормативно-правовом обосновании. "В исключительном случае, - провозглашает Шмитт, - норма уничтожается" "Всякое право - ситуационное право".
|
|
|
Суверенитет – монополия решения. На примере Гоббса, Шмитт пишет: «…Суверенное решение … возникает из нормативного ничто и конкретного беспорядка … Чистый децизионизм предполагает беспорядок, который приводится в порядок лишь тем, что (не как) принимается решение». Таким образом, оказывается, что суверен решает словно бы не просто помимо еще не существующего внутреннего порядка, но помимо любого порядка как такового, но не потому, что никакого порядка нет, а потому что решение суверена предполагает господствующий беспорядок. «Должен быть установлен порядок, чтобы имел смысл правопорядок».
Либерализм - это синоним дискуссий, нерешительности, соглашательства, половинчатость, неуверенность, преклонение перед свободой слова и печати – все это уход от ответственности, всегда требующей оперативного решения. Децизионизм же - это культ решимости и действия. Кульминационным моментом "политического" является решение, кого считать врагом? От решения суверена зависит, считать ли ту или иную ситуацию исключительным случаем. Время требует решения: диктатура или вечные разговоры?
Учение о диктатуре. «Диктатура» (1921)
Диктатура прекращение действия права, имеющее правовой статус. Комиссарская диктатура устраняет промежуточные звенья между инстанцией политической воли и средствами ее реализации. Эти промежуточные звенья суть нормы права, предусматривающие процедуру, и полномочные лица и группы, имеющие право на участие в процедуре.
|
|
|
Выход из состояния, когда не действует право, также является предметом правового регулирования. Суверенная диктатура есть конкретное действие самоотрицающего учредительного произвола.«…Демократический образ мысли создает возможность для возникновения власти, не ограниченной никакими правами, каковая после революции может находиться в ведении конституционно-учредительного собрания. До тех пор пока такое собрание еще не закончило свою работу, не выработало конституцию, оно обладает всеми мыслимыми полномочиями. В его руках сосредоточена вся государственная власть, которая может непосредственной выступить в любой форме. Исчерпывающее нормирование и подразделение государственных компетенций и функций еще не произведено; учредительная власть народа еще не связана никакими конституционно учрежденными барьерами, и потому конституционно-учредительное собрание может по своему усмотрению вводить в действие plenitudo potestatis». Суверенность такой власти обусловлена ее неограниченностью, характер диктатуры она имеет потому, что власть эта не постоянная, она имеет преходящий характер, в отличие от власти монархической: «Присущая конституционно-учредительному собранию полнота правовой власти базируется на том, что оно осуществляет учредительную власть, и его всевластии, следовательно, длится лишь до тех пор, пока со вводом конституции в силу не будут учреждены прочие властные инстанции. В тот момент, когда собрание завершает свою работу и конституция становится действующим правом, вышеупомянутая суверенная диктатура прекращается, и вообще, в правовом государстве исчезает всякая возможность суверенной диктатуры»
|
|
|
В суверенной диктатуре социальное являет себя во всей полноте: оно интегрирует индивидуальные воления – и ссылается на них; оно преодолевает разумные соображения – и учреждает понятие разума и разумного; оно поглощает аффект и пробуждает аффект; оно есть насилие и право одновременно
Проблема партизана. Человечеству удалось достичь чего-то редкого: отказа от криминализации противника в войне, итак релятивизации вражды, отрицания абсолютной вражды. Это в самом деле нечто редкое, даже невероятно гуманное – привести людей к тому, что они отказываются от дискриминации и диффамации своих врагов. Венский конгресс 1814-1815 годов вновь восстановил, в рамках всеобщей реставрации, понятия европейского права войны. Это была одна из самых поразительных реставраций в мировой истории. Она имела огромный успех, так что это право войны оберегаемой континентальной войны на суше еще в первую мировую войну 1914-18 годов определяло европейскую практику ведения войны на суше. Еще сегодня это право именуется классическим правом войны, и оно заслуживает этого имени. Ибо оно знает ясные различения, прежде всего, различения войны и мира, участников войны от неучастников войны, врага и преступника. Война ведется между государствами как война регулярных, государственных армий, между суверенными носителями jus belli, которые и в войне рассматривают себя как враги и не подвергают друг друга дискриминации как преступников, так что заключение мира возможно и даже остается нормальным, само собой разумеющимся концом войны.
|
|
|
В классическом праве войны прежнего европейского международного права нет места партизану в современном смысле. Он или – как в войне по династическим причинам 18 века – вид легкого, особенно подвижного, но регулярного отряда, или он как особенно отвратительный преступник стоит просто вне права и hors la loi. Современный партизан не ожидает от врага ни справедливости, ни пощады. Он отвернулся от традиционной вражды прирученной и оберегаемой войны и перешел в область иной, настоящей вражды, которая возрастает путем террора и антитеррора до истребления.
Когда Че Гевара говорит: «Партизан – это иезуит войны», то он имеет в виду безусловность политического применения. Во вражде незаконно сделанное ищет своё право. В ней оно находит смысл дела и смысл права, когда рушится скорлупа защиты и повиновения, где оно до сих пор обитало, или разрывает ткань норм легальности, от которой оно до сих пор могло ожидать права и правовой защиты.
Его необходимо отличать от обычного разбойника и злостного преступника, чьими мотивами является личное обогащение. сложной проблемой международно-правового, т.е. законного для обеих сторон регулирования нерегулярного, в отношении признания партизана участником войны и его рассмотрения в качестве военнопленного, и, с другой стороны, соблюдения прав военных оккупационных властей связь с почвой, с автохтонным населением и с географическим своеобразием страны – горы, лес, джунгли или пустыня – остаётся вполне актуальной. Партизан остаётся отделённым не только от пирата, но и от корсара в такой же мере, в какой остаются разделены земля и море как различные элементарные пространства человеческой работы и военного столкновения между народами. Земля и море имеют не только различные способы ведения войны и не только различного рода театры военных действий, но и развили разные понятия о войне, враге и трофеях. Партизан будет представлять специфически земной, сухопутный тип активного борца по крайней мере так долго, сколько будут возможны антиколониальные войны на нашей планете.
Гаагский устав сухопутной войны 1907 года. Здесь даже принципиально придерживаются четырёх классических условий для уравнивания с регулярными войсками (ответственные начальники, постоянный твёрдый видимый знак отличия, открытое ношение оружия, соблюдение правил и обычаев права войны). Партизан всё же именно тот, кто избегает открыто носить оружие, кто борется из-за угла, кто использует как униформу врага, так и устойчивый или свободный знак отличия и любой род гражданской одежды как маскировку. Скрытность и темнота – его сильнейшие орудия, от которых он честно не может отказаться без того, чтобы не утратить пространство нерегулярности, это значит: без того, чтобы не перестать быть партизаном.Партизан в этом смысле не имеет прав и преимуществ участников войны; он преступник согласно общему праву и может быть обезврежен суммарными наказаниями и репрессивными мерами. Это было принципиально признано и на судебных процессах по делам военных преступников после Второй мировой войны.
Защита гражданского населения в занятой военными области многообразна. Оккупационные власти заинтересованы в том, чтобы в занятой их военными области царил покой и порядок. Придерживаются того, что население занятой области обязывается не то чтобы быть верным, но, пожалуй, обязано повиноваться допустимым по праву войны распоряжениям оккупационных властей. Даже служащие – и сама полиция – должны корректно продолжать работать и соответственно этому с ними должны обращаться оккупационные власти. Всё это – с большим трудом уравновешенный, трудный компромисс между интересами оккупационных властей и интересами их военного противника. Партизан опасным образом нарушает этот вид порядка в занятой области. Не только потому, что его настоящий район боевых действий есть область в тылу вражеского фронта, где он выводит из строя транспорт и снабжение, но и, кроме того, если население этой области более или менее поддерживает и прячет его. Тогда защита такого населения потенциально является и защитой партизана. Он знает, и не останавливается перед тем, что враг ставит его вне права, вне закона и вне понятия чести.
При обсуждениях Женевских конвенций 1949 года с большим трудом была достигнута компромиссная формула, уравнивающая организованное движение сопротивления и добровольческий корпус. И чем строже дисциплина в регулярной армии, чем корректнее она различает военных и гражданских лиц и рассматривает только одетого в униформу противника в качестве врага, тем более чувствительной и нервозной она становится, если на другой стороне в борьбе принимает участие и не одетое в униформу гражданское население. Военные реагируют тогда жёсткими репрессиями, расстрелами, взятием заложников и разрушением населённых пунктов и считают это справедливой самообороной против коварства и вероломства.
Чем с большим уважением относятся к регулярному, одетому в униформу противнику как к врагу и не путают его даже в самой кровавой борьбе с преступником, тем злее обходятся с нерегулярным борцом как с преступником. Всё это само собой следует из логики классического европейского права войны, которое различает военных и гражданских лиц, участников войны и мирное население, и которое мобилизует редкую моральную силу – не объявлять врага как такового преступником.
ИППУ Франции
Во время Великой Французской революции забота о правах человека привела в результате к анархии и разрушению общества. Поэтому понятие субъективного права неприемлемо для Конта: у гражданина — социального функционера, целиком подчиненного власти, существуют одни обязательства перед обществом (семьей, государством, Человечеством). У личности нет иных прав, кроме права исполнять свой долг.
Французский солидаризм
Леон Буржуа
Нобелевский лауреат и лидер партии Радикалов и радикал-социалистов.
Они апеллировали к историческому наследию революции 1789 г. и к ее якобинской традиции, провозглашали себя продолжателями идей революции 1848 г. и республиканской оппозиции периода Второй империи. Радикалы в глазах своих современников представляли "с одной стороны якобинские традиции городской мелкой буржуазии, с другой - ...практический анархизм мелкого крестьянства, которое питает инстинктивное отвращение к центральному правительству". Как подчеркивал С. Берстайн, они "охотно называли себя потомками тех, кого освободила революция, разрушив феодализм и предоставив доступ к национальному богатству".Для радикализма все независимые работники - крестьяне, ремесленники, торговцы - составляли базу республиканского режима и модель автономии и независимости, к которой должны стремиться наемные трудящиеся. Как и социалисты, радикалы стремились к ликвидации наемного труда, но через ассоциации. Государство, считали они, должно содействовать этому через закон, путем поощрения собственности, созданной трудом, выкупа крупных монополий, установления контроля за крупным капиталом, фискальной справедливости и налога на доход.
Радикалы призывали к борьбе против крупного капитала, монополий и их привилегий; использование налоговой системы для устранения социального неравенства; за сокращение рабочего дня, запрещение детского труда, социальное обеспечение, свободу профсоюзов. Радикалы всегда защищали частную собственность как средство обеспечения всем доступа к благосостоянию. Прийти к нему, по их утверждению, можно путем создания кооперативов и ассоциаций.
Действуя совместно, они начали с 1893 г. искать парламентского союза с социалистами. Благодаря поддержке последних, радикалам удалось сформировать в 1895 г. чисто радикальное правительство, во главе которого стал Л. Буржуа. Программа правительства Буржуа предусматривала введение законопроектов о введении подоходного налога и против монашеских конгрегаций. Палата депутатов налоговую реформу правительства одобрила, однако Сенат этот закон провалил, что спровоцировало в конечном итоге падение кабинета Буржуа в 1896 г., спустя пять месяцев после создания.
1 июля 1901 г. во Франции был принят закон об ассоциациях, подтверждавший право граждан создавать союзы (ассоциации).
Солидаристы в своих теоретических построениях отказывались от традиционного для Франции противопоставления индивида и государства. По их мнению, и государство, и индивид, взятые сами по себе – не более чем интеллектуальные фикции. Реально существуют не эти абстрактные понятия, а ассоциации людей. Каждый человек обязан своим существованием во-первых своим предкам, а во-вторых - окружающему его обществу, благодаря которому только и возможна его нормальная жизнедеятельность и благосостояние.
Л. Буржуа: Справедливость не реализуется в обществе, члены которого не признают себя должниками (общества). Ни один результат интеллектуальной, моральной или физической деятельности человека не может быть достигнут собственными его силами, его собственной персоной... Человек, живущий в обществе и не могущий жить без него, является должником по отношению к нему... Все знания, которыми я обладаю, — результат огромной работы, произведенной в течение веков; язык, на котором я говорю, выработан бесчисленными поколениями людей... Ни один акт производства невозможен без орудий производства, которые кто-то изобрел, и т.д... Я всем этим пользуюсь; как могу я заявить себя независимым от общества, которому я должен. Ввиду всего этого я фактически, вольно или невольно, принял на себя долг, который я не имею права отвергнуть, не ставши несостоятельным должником... Обязательства по отношению к другим людям не являются результатом произвольного решения; они попросту оплата тех преимуществ, которые каждый получает от общества, цена тех услуг, которые общество предоставляет своим членам.
Кроме того, общество понималось не как некая арифметическая сумма индивидов, а как своеобразная “федерация” более мелких ассоциаций - общественных организаций и профессиональных групп. Государственная же власть понималась лишь как сила, проистекающая из осознания гражданами их взаимной зависимости, но никак не как самодовлеющая, отчужденная от общества бюрократическая машина. Законодательство, соответственно, понималось, прежде всего, как социальное законодательство, призванное равномерно распределять тяготы и выгоды человеческого общежития. Доктрина солидаризма Буржуа основывалась на утверждении о том, что молчаливым соглашением между людьми устанавливается как бы договор, в силу которого они обязаны переносить социальные повинности пропорционально выгодам, которые приносит им общество. Буржуа назвал этот договор "квази-договором".
Общество понималось ими как состояние постоянного квази-контракта. У каждого человека есть долг по отношению ко всем живым людям, соответственно услугам, полученным им благодаря усилиям всех. Этот обмен услугами образует содержание связывающего всех людей как бы договора ассоциации, неформального квази-контракта. Там где сила обстоятельств ставит людей в такие отношения, которые они не имели возможности предварительно обсудить, законы должны определить сущность их отношений таким образом, чтобы это было лишь интерпретацией и оформлением таких условий договора, которые бы они сами приняли, если бы они могли действовать как свободные и равные договаривающиеся стороны. Квази-контракт есть не что иное, как договор, принятый ретроактивно...”. Если между всеми людьми существует договор или, как выражается Буржуа, квази-контракт, то это ставит законодательство, особенно социальное, на новое твердое основание. Исходя из факта договора, можно логически вывести не только все обязанности человека и гражданина по отношению к обществу, но и обязанность общества по отношению к его членам. Программа социальных реформ, которую в свое время предложил Буржуа и которая в настоящее время является общепринятой во всем культурном мире, была выведена из теории квази-контракта. Брюно, один из учеников и последователей Буржуа, задался целью показать, каким образом следует строить систему права, основанную на квази-контракте. В своем исключительно ценном труде “Солидарность как основа закона” (1903) он проектируя целую систему права, основаную на квази-контракте, обязательном не только для отдельных граждан, но и для публичной власти.
На каждом гражданине, считал он, лежит его "социальный долг". Наиболее справедливой политикой является та, которая приведет к регулированию взаимных долгов. Для повышения чувства долга людей перед обществом Буржуа считал необходимым дополнить Декларацию прав "Декларацией обязанностей", призванной укрепить общее сознание солидарности. Под лозунгами идей солидарности в 1900 г. в Париже собрался первый "конгресс социального воспитания"; в следующем году при Высшей школе социальных наук в Париже были организованы специальные лекции по "философии солидарности".
Идеи солидаризма были частично реализованы в странах Западной Европы уже после Второй мировой войны. Правительства социал-демократических и христианско-демократических партий, наученные историческим опытом, приведшим к великим социальным потрясениям ХХ века, вынуждены были пойти на реализацию принципа “социального государства”. “Социальное государство” активно включало профсоюзы в решение тех или иных социальных и экономических проблем, проводило активную регуляторную политику, призванную снизить расслоение в обществе, улучшить материальное положение социальных “низов”, активно способствовало созданию мощного и влиятельного сектора неправительственных общественных организаций. Английский исследователь Алан Коусон в своей книге “Корпоративизм и политическая теория” утверждает, что солидаристский корпоративизм фактически утвердился в послевоенных Австрии, Швеции, Норвегии и Голландии. Элементы солидаризма присутствовали и в политической практике “хустисиалистской” партии, созданной Хуаном и Эвитой Перон в Аргентине. Правда, нигде в этих странах термины солидаризм или корпоративизм официально не употреблялись.
Дата добавления: 2018-05-31; просмотров: 377; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!