Итальянская школа государственного смысла
Учение Н. Макиавелли
Итальянец Никколо Макиавелли (1469—1527) происходил из небогатого семейства флорентийского юриста и не получил блестящего классического образования, каким отличались многие гуманисты. В университете не учился. В 1498 году, когда ему было 29 лет, он был избран на должность секретаря комиссии Десяти – фактического правительства республики. “Государь” (1513) опубликован посмертно в 1532 г.
v В политике единственным критерием оценки действий правителя государства являются укрепление власти, расширение границ государства. Вопрос: «какими способами государи могут управлять государствами и удерживать власть над ними». «Пусть государи стараются сохранить власть и одержать победу, — писал Макиавелли. — Какие бы средства для этого ни употребить, их всегда сочтут достойными и одобрят». "Пусть обвиняют его поступки, лишь бы оправдывали результаты, и он всегда будет оправдан, если результаты окажутся хороши".
v "...Благоразумному государю следует избегать тех пороков, которые могут лишить его государства, от остальных же — воздерживаться по мере сил, но не более. И даже пусть государи не боятся навлечь на себя обвинения в тех пороках, без которых трудно удержаться у власти, ибо, вдумавшись, мы найдем немало такого, что на первый взгляд кажется добродетелью, а в действительности пагубно для государя, и наоборот: выглядит как порок, а на деле доставляет государю благополучие и безопасность". Лучше убить, чем грозить, — грозя, создаешь и предупреждаешь врага, убивая — отделываешься от врага окончательно. Лучше жестокость, чем милосердие: от наказаний и расправ страдают отдельные лица, милосердие же ведет к беспорядку, порождающему грабежи и убийства, от которых страдает все население. Лучше быть скупым, чем щедрым, — щедрый обирает многих, чтобы одарить немногих, скупым же недовольны немногие, а народ не обременен излишними поборами. Лучше внушать страх, чем любовь, — любят государей по собственному усмотрению, боятся — по усмотрению государей. Мудрому правителю лучше рассчитывать на то, что зависит от него.
|
|
|
v "Природа создала людей таким образом, что люди могут желать всего, но не могут всего достигнуть". Из-за этого люди беспокойны, честолюбивы, подозрительны и никогда не довольствуются своей долей. "Необходимо считать всех людей злыми и предполагать, что они всегда проявят злобность своей души, едва лишь им представится к тому удобный случай." Поэтому в политике всегда следует рассчитывать на худшее, а не на доброе.
v "Разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание. … Если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется".
|
|
|
v Государственный деятель не должен быть всегда верен договорам: "Мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца"; "разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание".
v Повиновение подданных государю надежнее обеспечивает «страх», поддерживаемый «угрозой наказания», которой невозможно пренебречь». Хорошо, «когда боятся и любят одновременно, однако любовь плохо уживается со страхом…». Время от времени нужно "наводить ужас и трепет на граждан, истребляя всех, кто кажется правительству подозрительным и вредным".
v "Человек, которого лишают какой-либо выгоды, никогда не забывает этого: достаточно малейшей надобности, чтобы напомнить ему это; а так как его надобности возобновляются с каждым днем, то он вспоминает это каждый день". Самое опасное для правителя посягать на имущество подданных, это неизбежно порождает ненависть. "Даже когда государь считает нужным лишить кого-либо жизни, он может сделать это, если налицо подходящее обоснование и очевидна причина, но он должен остерегаться посягать на чужое добро... Люди скорее забудут смерть отца, чем потерю наследства".
|
|
|
v "Людей следует либо ласкать, либо изничтожать, ибо за малое зло человек может отомстить, а за большое — не может". "Следует или вовсе не обижать никого, или удовлетворять своей злобе и ненависти одним ударом, а потом успокоить людей и возвратить им уверенность в безопасности". Все обиды и жестокости надо учинять разом: "Чем меньше их распробуют, тем меньше от них вреда; благодеяния же полезно оказывать мало-помалу, чтобыих распробовали как можно лучше". Дела, неугодные подданным, государи должны возлагать на других, а угодные — исполнять сами.
v Если для укрепления своей власти правителю пришлось казнить много людей, то для блага государства после этого полезно казнить того из подчиненных, кто непосредственно руководил казнями: этим правитель отведет от себя обвинение в жестокости
|
|
|
v Если талантливый полководец выиграл ряд битв или всю войну, правитель должен под благовидным предлогом отправить его в отдаленные земли, чтобы о нем забыли, а все победы приписывались бы правителю как величайшему полководцу.
v В государственной деятельности "всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером". "Каждый знает, каков ты с виду, немногим известно, каков ты на самом деле, и эти последние не посмеют оспорить мнение большинства, за спиной которого стоит государство".
В XVI в. Макиавелли нашел немедленно многочисленных почитателей, которые в Италии конституировались в школу «государственного смысла». Среди деятелей этой школы выделялся дипломат-путешественник, иезуит Джиованни Ботеро (1540–1617) с его книгой «О государственном интересе» (1589).
В противоположность традиции, понимающей государство как форму человеческого общежития, Ботеро рассматривает государство как механизм подчинения подданных («Государство – это прочная власть над народом»). Государь – это мастер, а государство – материал, с которым работает мастер. «Государственный смысл – это знание средств учреждения, сохранения и увеличения государств. Самое трудное – уберечь от гибели существующее государство. Мудрость государя 1) осторожность: «держаться ветра» и делать вид, что желаешь выполнить то, чему помешать не в силах; 2) не полагаться на людей; 3) не ссориться с более могущественными; 4) не осложнять отношения с церковью, которая «вечна»; 5) не выступать открыто против толпы; 6) не полагаться на советы подданных других государств; 7) скрывать слабости и недостатки.
Для поддержания внутреннего здоровья государства нужно: 1) не допускать мятежей и волнений («военные предприятия — самое действенное средство занять народ... Мудрый государь может успокоить возмущенный народ, если поведет его на войну против внешнего врага»); 2) противодействовать коррупции (отменить продажу должностей, хорошо обеспечивать чиновников, ввести внутренний шпионаж); 3) социальное обеспечение неимущих; 4) содействие росту населения; 5) стимулирование промышленности.
Джованни Ботеро поставил целью опровергнуть мыслителей Возрождения, которые старались «выгнать Христа и его святое евангелие из государственных советов». Ботеро утверждал, что религия должна рассматриваться «не как средство, а как цель государства и их правительств».
Теоретики контрреформации рассматривали все государства как части извечного мирового государства; приобретение фактической независимости его отдельными членами считалось злом, наказанием за первородный грех. Все государства, согласно этим теориям, должны подчиняться единой системе законодательства, базирующегося на вечных и божественных основах. Это позволяло Риму отвергать в случае, если того требовала политическая выгода, реальные законы отдельных стран, отрицать вообще законность любых некатолических правительств, запрещать поддерживать с ними дипломатические отношения. Для Ботеро существование независимых государств— зло, «вроде чумы или бури», допускаемое богом в наказание за грехи, а «равновесие сил» – зловредная выдумка. Любое государство, кроме универсальной монархии, неизбежно становится орудием удовлетворения эгоистических интересов отдельных государей. Лица, «уделяющие столь много внимания равновесию сил, заботятся не об общем благе, не о благе христианства, не о благе рода человеческого; они не ставят даже целью особое благо того или иного государства и народа, а только интересы того или иного монарха». «По моему мнению, род человеческий может процветать больше всего, если весь мир будет подчинен одному-единственному монарху. Кроме того, что мир узрит огромное и почти бесконечное величие, приближающееся к божественному величию, подобная форма правления будет более длительной, более удобной и приятной, чем любая из существующих ныне». У такого государя не будет причин обременять подданных излишними налогами, и они будут жить в полном довольстве.
Учение о войне и мире
Эразм Ротердамский. «Жалоба мира»
Но поразительное дело! Хотя природа только человека наделила разумом,способным воспринять божественную волю и откровение, только его создала полным доброты и стремления к согласию, однако я скорее нахожу себе пристанище среди самых свирепых зверей, среди самых неразумных и злобных тварей, чем среди людей!
Согласие существует и среди самых свирепых и диких зверей. Лев никогда не проявит кровожадности к себе подобным. Вепрь не распарывает разящим клыком вепря. Среди рысей царит мир. Дракон в ярости не набрасывается на дракона. А согласие среди волков даже вошло в поговорку.
Природа учит людей согласию и миру. Она соединяет их множеством связей, так подчиняет их своей воле. И при всем этом какая-то адская злоба все же овладевает людьми. В их сердца вселяется всепожирающая, ненасытная страсть к кровопролитиям!
Ты презираешь воровство, а война этому учит. Ты ненавидишь отцеубийство, а этому научаются на войне. Тот, кто так легко убил многих, разве он остановится перед убийством одного, если он того пожелает? Если пренебрежение к законам является ныне пороком всего общества, то во время войны законам вообще приходится молчать. Если ты считаешь блуд, кровосмесительство или еще худшие вещи злом, то война поощряет все подобные дела. Во время войны царят отъявленные преступники. И их дела, за которые в мирное время их бы распяли и повесили, во время войны считаются самыми главными и самыми почетными. Потому что кто проведет войско по потайным тропам лучше разбойника? Кто лучше сможет ограбить дома других людей и осквернить храмы, чем взломщик и святотатец? Кто отважнее изрубит врага или выпустит ему мечом кишки, чем фехтовальщик или братоубийца? Кто искуснее предаст огню город или военные машины, чем поджигатель домов? Кто легче справится с опасностями волн и морей, чем пират, привыкший к морским грабежам?
Совершенный мир зиждется не на лигах и конфедерациях, из которых, как мы знаем и видим, часто рождаются и начинаются войны. Государям следует раз и навсегда договориться между собой, чем каждый из них должен управлять и править, чтобы никакие хитрости не могли увеличить или уменьшить границы их владений, однажды им врученных и доверенных, и чтобы никакая федерация или лига не могла их разорить и уничтожить.
Гуго Гроций о праве войны (1583–1645) родился в голландском городе Дельфте в семье доктора права. Его главное сочинение «О праве войны и мира. Три книги, в которых объясняются естественное право и право народов, а также принципы публичного права» (1625 г.).
Давая настоящему исследованию заглавие «О праве войны и мира», мы, во-первых, как уже сказано, разумеем именно вопрос о том, может ли какая-нибудь война быть справедливой. И затем – еще другой вопрос: что же может быть в войне справедливо? Ибо право здесь означает не что иное, как то, что справедливо, при этом преимущественно в отрицательном, а не в утвердительном смысле, так как право есть то, что не противоречит справедливости
Если между народами или государями возникают разногласия, то почти всегда судьей между ними оказывается Марс. Однако не только простой народ держится того мнения, что война совершенно несовместима с правом, но даже у мужей ученых и благоразумных нередко прорываются изречения, благоприятствующие такому мнению. Ибо ничто столь часто не противополагается одно другому, как право и война.
Невозможно не только согласиться с измышлением некоторых, будто во время войны прекращаются все права, но и даже не следует ни начинать войну, ни продолжать начатую войну иначе, как соблюдая границы права и добросовестности. Правильно говорит Демосфен, что война ведется против тех, кого невозможно принудить к чему-нибудь в судебном порядке. Ибо ведь судебные формы действительны против тех, кто мнит себя слабее; против равносильных же или мнящих себя таковыми ведутся войны; но, разумеется, для того, чтобы война была справедлива, необходимо не менее тщательно следовать велениям совести, чем это обычно имеет место в судах. Итак, пусть же умолкнут законы на время военных действий, но только лишь законы внутригосударственные, а именно судебные, свойственные мирному времени, но не вечные и свойственные всяким временам. Право, то есть внутригосударственное, право не имеет силы для враждующих сторон, но зато сохраняет силу право неписаное, то есть предписанное самой природой или установленное взаимным соглашением народов. Этому же учит старая римская формула: «Эти вещи, я полагаю, должны быть добыты справедливой войной».
Публичные войны ведутся по решению верховной власти в государстве в области таких отношений, «где отсутствует или прекращается действие судебной власти». Они могут вестись как против других государств, так и против частных лиц. Справедливой причиной войны может быть только правонарушение. Те нарушения, которые являются основаниями для судебных исков, одновременно являются справедливыми причинами для объявления войны. Основания исков Гроций черпает из римского частного права. «Иски же возможны, — пишет он, — по поводу еще не совершившегося, так и по поводу уже совершившегося правонарушения. Первое имеет место тогда, когда предъявляется требование обеспечения против грозящего причинения обиды или против возможного причинения вреда, а также в случае иных интердиктов против какого-либо насилия. В случае действительно причиненной обиды возможен иск или о возмещении, или о наказании… Возмещение причиненного ущерба касается того, что или принадлежит, или принадлежало нам; в этой связи возникает повод для исков, содержанием которых являются имущественные интересы или действия лиц. Оно также касается того, что причитается нам по договорам или в силу правонарушений, или по закону; сюда же относятся обязательства, возникающие как бы из договоров и как бы из правонарушений… Наказуемое же деяние влечет обвинение и публичное осуждение» (с. 187). Короче, справедливые причины войны сводятся к самозащите, возвращению имущества и наказанию (с. 178). Сказанное не означает, что в любом случае правонарушения следует начинать войну. Напротив, полагает Гроций: «следует предупредить возможность ошибки, дабы кто-нибудь не подумал, что если налицо имеется достаточное право, то следует немедленно же предпринимать войну, или, что это, по крайней мере, всегда дозволено. Ибо на самом деле, совсем напротив, в большинстве случаев гораздо благочестивее и правильнее не воспользоваться своим правом» (с. 547). Вообще мир всегда лучше войны. А если уж война началась, то нужно помнить, что в любом случае конечная цель войны – мир, поэтому и вестись она должна по возможности гуманными способами при соблюдении границ «права и добросовестности» (с. 67).
Нет столь могущественного государства, которое порою не испытывало бы нужды в содействии извне, со стороны других государств, как в области торговли, так и для отражения соединенных сил многих чужеземных народов; оттого мы видим, как даже самые могущественные народы и государи ищут заключения союзных договоров, которые лишены какой-либо силы по мнению тех, кто ограничивает справедливость пределами каждого государства.
Но подобно тому, как законы любого государства преследуют его особую пользу, так точно известные права могли возникнуть в силу взаимного соглашения как между всеми государствами, так и между большинством их. И оказывается даже, что подобного рода права возникли в интересах не каждого сообщества людей в отдельности, а в интересах обширной совокупности всех таких сообществ. Это и есть то право, которое называется правом народов, поскольку это название мы отличаем от естественного права. Эту отрасль права полностью упустил из вида Карнеад, разделивший все право на естественное и на внутригосударственное право отдельных народов, тогда как, намереваясь толковать о том праве, которое применяется в международных отношениях (так как он толкует о войнах и вещах, приобретаемых на войне), он должен был, во всяком случае, упомянуть это право.
«Левиафан» Т. ГоббсаВ 1640 г. в Англии началась революция в защиту прав парламента, против ряда феодальных пережитков и своеволия короля. Среди защитников королевской власти был английский философ, теоретик естественного права Томас Гоббс (1588—1679).
Цель государства — главным образом обеспечение безопасности. Конечной причиной, целью или намерением людей (которые от природы любят свободу и господство над другими) при наложении на себя уз (которыми они связаны, как мы видим, живя в государстве) является забота о самосохранении и при этом о более благоприятной жизни. Иными словами, при установлении государства люди руководствуются стремлением избавиться от бедственного состояния войны, являющегося (как было показано в главе XIII) необходимым следствием естественных страстей людей там, где нет видимой власти, держащей их в страхе и под угрозой наказания, принуждающей их к выполнению соглашений и соблюдению естественных законов, изложенных в XIV и XV главах.
Иначе говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты.
Дж. Локк «Два трактата о правлении»: Всего мы обнаруживаем всего четыре состояния, составляющих лестницу: животное состояние – естественное состояние – военное состояние – политическое состояние.
Животное состояние – это состояние, в котором животные, следуя закону самосохранения, используют друг друга в рамках безграничной свободы и на основе инстинктивного права силы. Согласно Локку, люди, в той мере, в какой теряют разум и допускают несправедливое насилие, возвращаются в животное состояние, и с ними следует обращаться как с животными.
Естественное состояние – состояние мира, доброй воли, взаимной помощи и безопасности. Это состояние свободы и равенства между людьми, которые общей связью разума объединены в человеческое общество. Свобода ограничивается законом природы, установленным богом. Закон природы обязывает каждого человека: - сохранять себя, - сохранять все человечество.
По мнению Локка, большинство людей не особенно строго соблюдает равенство и справедливость, они руководствуются своими интересами, а закон природы не знают, так как его не изучали. Кроме того, люди пристрастны к себе, проявляют слишком большую горячность в тех случаях, когда дело касается их самих, а по небрежности и безразличию невнимательны к делам других людей. Ограниченность разума людей является фактором, определяющим неустойчивость естественного состояния общества и его деградацию. Локк выделяет два состояния, в направлении которых вследствие вырождения и порочности людей разлагается человеческое общество.
Во-первых, то военное состояние, в котором люди, делая силу своим законом и правом, отрекаются от человеческого рода и опускаются до уровня животных. Это состояние описывается как локальное состояние, в которое вовлечен ограниченный круг лиц. К этим лицам Локк относит любых субъектов вражды и разрушения – опасных и вредных существ, хищных зверей, преступников (разбойников, воров и др.), агрессоров и иных лиц, несправедливо применяющих силу.
Следовательно, военное состояние – это не состояние человечества в целом, а ситуационное состояние деструкции, распада отдельных его элементов, сопровождающееся утратой разума, предписывающего соблюдать основной закон природы – закон сохранения человечества. Можно предположить, что в военном состоянии разум не утрачивается совершенно; он ограничивается чувствами, инстинктами, которые подчиняют себе разуму, и из виду утрачивается главная цель – сохранение всего человечества. Именно утрата объединяющей цели ведет к иррациональности человеческого общежития, глобальной неразумности связей между людьми.
По Локку, утрата разумных связей и потеря цели сохранения человечества ведут к регрессу естественного состояния в животное состояние, где действует право силы и закон личного самосохранения. В таком состоянии человеческие сообщества деградируют до уровня животных сообществ. Интересно, что в ситуации войны «всех против всех» все человечество может вернуться в животное состояние. Это вторичное, регрессивное животное состояние, в котором – в отличие от первичного животного состояния – присутствуют остатки разума.
Действует ли в военном состоянии закон природы? Локк об этом прямо не пишет, но, рассматривая обычную практику воинской дисциплины, указывает, что сохранение армии, а тем самым всего государства требует абсолютного повиновения приказу, так как подобное слепое повиновение необходимо для сохранения остальных [4. С. 344]. Следовательно, можно говорить о законе сохранения военного сообщества (и сохранении остальных в той мере, в какой это не противоречит сохранению армии).
Наличие общей цели у членов военного сообщества обусловливает существование правления и власти, которой подчиняют и побежденные.
На наш взгляд, когда Локк говорит о естественном состоянии, в котором находятся государства, абсолютные монархи по отношению к своему народу, в действительности он часто имеет в виду военное состояние. Произвол абсолютного монарха или деспота, чиновников – это состояние войны [4. С. 271]. Локк прямо пишет: «абсолютная монархия несовместима с гражданским обществом и, следовательно, не может вообще быть формой гражданского правления» [4. С. 311]. Следовательно, абсолютная монархия – это военное состояние.
Грань между политическим и военным состоянием у Локка оказывается размытой. Определенные типы государств (рабовладельческие государства, деспотии и тирании, абсолютные монархии, государства, возникшие путем завоевания или узурпации власти), квалифицируются Локком как состояния войны.
Таким образом, не всякое эмпирически существующее государство в современном смысле этого слова является государством (политическим сообществом) в том значении этого слова, как его понимает Локк. Государством он признает только то сообщество, в котором общая власть установлена по соглашению; если же правление навязано силой, то побежденные не несут каких либо обязательств перед победителем, а продолжают находиться с ним в состоянии войны [4. С. 372].
Неопределенность границ между политическими и военными сообществами как во внутренних, так и во внешних отношениях является неизбежным следствием отделения людей от «великого и естественного сообщества» человечества. Составляя посредством положительных соглашений ряд меньших отдельных объединений, люди избегают неустойчивости естественного состояния, но приобретают риски военного состояния, ставя под угрозу существование всего человечества. Локальная стабильность достигается путем глобальной дестабилизации.
Локк видит выход в коррекции государственной власти, в обеспечении верховенства народа и достижении общего согласия. Но обеспечена ли будет глобальная стабильность и сохранение всего человечества – ответа на этот вопрос мы у него не находим.
Утверждая, что в международных отношениях сохраняется естественное состояние, английский философ, на наш взгляд, непоследователен. Состояние мира и безопасности в мировом сообществе – это не факт, а проблема. Как представляется, в логике Локка, единственно возможный способ ее решения – это государственное оформление мирового сообщества. Только в этом случае сохранение человечества станет непосредственной целью политического состояния.
Кант И. К вечному миру (1795)
Дата добавления: 2018-05-31; просмотров: 281; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!