Тема 6. Специфика философии химии. Концептуальные системы химии и ступени исторического развития химии.

В философии науки химическая проблематика занимает более скромное место, нежели проблематика физики и математики. В физике и математике мы находим экстремальные познавательные ситу­ации, они ведут нас к границам того, что понимает человек. Физика пока­ зывает, насколько глубоко проникает человек в «тайны природы», на­ сколько подвластны ему мельчайшие частицы вещества, элементы мироздания, бесконечность Вселенной. Математика дает образцы строго­сти, точности, конструктивности научных рассуждений. Химия, опирающаяся на физику и математику, не несет в себе той романтики первопроходства, которой отмечены эти науки. Химия, однако, интересна своими масштабами, широкой вовлеченностью в материальное производство, экономику и быт. Глобальные проблемы со­ временности в той или иной степени завязаны на эту науку. Научное ми­ ровоззрение, не учитывающее химические знания, было бы неполным.

Физика описывает мельчайшие частицы вещества, которые почти до конца XIX в. были предметом химии, — атомы и молекулы. Физика объясняет также взаимодействия, которые ведут к образованию новых веществ, к химическим превращениям. Математика входит в химию через физику (ибо она уже давно язык физики, аппарат, позволяющий не толь­ко производить расчеты, но и формулировать центральные понятия этой науки) и непосредственно (например, в химической кинетики), обеспечи­вая понимание и объяснение химических закономерностей. В чем же спе­ цифика химии как науки?

Надо также рассмотреть тенденции, проявляющиеся в историческом развитии химии. Вопрос о предмете химии , как и всякий философский вопрос, имеет ис­торическую ретроспективу. В «Логике» Гегеля, представляющей собой своеобразную историю становления абсолютной идеи, упоминаются три определения «объективности» — механизм, химизм и организм. Механизм — это такое соединение частей, при котором между ними от­ сутствует «духовная связь». Говоря о механизме, мы вспоминаем меха­ ническое (машинальное) поведение, механическое заучивание и вос­приятие. В механизме нет внутреннего единства, самодеятельности. Химизмозначает такое единство, которое вытекает из природы час­тей. Химическое соединение имеет свою специфику и, в отличие от ме­ханического соединения, не сводится к комбинации и сложению частей. Химическая совокупность взаимодействует с другими совокупностями как единое целое. Организм представляет собой объединение составных частей, при ко­ тором реализуется цель, единство, имеющее телеологическую природу. Иными словами, организм — это то, в чем заключена жизнь или душа.

Не вникая в построения Гегеля, которые крайне трудно состыковать не только с современной наукой, но и с наукой того времени, отметим, что в его триаде «механизм, химизм и организм» заключена идея иерархии, идея развития от низшего (механизма) к высшему (организму). Эта идея была воспринята той концепцией предмета химии, которая высказана Ф. Эн­гельсом и которая оказала большое влияние на советскую и далее на рос­сийскую философию науки. Энгельс уже вводит понятие механической, физической, хи­ мической и биологической форм движения материи, имеющие своего материального носителя: механическое дви­жение — это движение макроскопических тел, физическое — движение молекул (речь шла о тепловом движении, описываемом молекулярно-ки­нетической теорией), химическое — движение атомов и, биологическое — жизнь — способ существования белковых тел. Энгельс считал механичес­ кое движение низшим, а биологическое — высшим. Физическое и хими­ ческое движения занимали промежуточное положение между механичес­ким и биологическим. Отношение высшей формы движения к низшей он характеризовал гегелевским термином «снятие»: низшая форма присутст­вует в высшей в снятом, подчиненном виде. Скажем, физическое движе­ние — это тоже механическое движение, но подчиняющееся новым веро­ ятностным закономерностям.

Энгельс сознавал, что его классификация форм движения материи выражает лишь тенденцию, осуществляющуюся в природе. Кроме ука­занных форм движения он упоминал электрические и магнитные взаи­ модействия, не укладывающиеся в эту тенденцию. Однако даже эта ого­ ворка не позволяет его классификации справиться с той ситуацией, которая возникла в XX в. Уже в начале XX в. сложилась атомная физи­ка, изучающая строение тех частиц материи, которые для Энгельса бы­ ли мельчайшими, — атомов. «Физика обновляет химию и отнимает у нее атом» — так озаглавлена последняя глава в одной из авторитетных книг по истории химии. В 1911 г. Э. Резерфорд выдвигает электронно-ядер­ ную модель атома, где атом предстает в виде планетарной системы. Но физика занялась не только строением атомов, но и строением молекул. В первые два десятилетия XX века формируется квантовая теория атома и химической связи. В 1925—1927 гг. возникает квантовая механика, фундаментальная физическая теория, объясняющая процессы, происходя­ щие в микромире. Один из создателей этой теории — П.А. Дирак писал: «Общая теория квантовой механики уже закончена... Решающие физи­ческие законы, необходимые для математической теории большей части физики и всей химии, известны полностью, и трудности заключаются в том, что точное содержание этих законов ведет к слишком сложным для решения уравнениям». А вот фраза из более поздней книги (первое ан­глийское издание — 1946 г), объясняющая, почему химия все же сохра­няет свою самостоятельность как экспериментальная наука. «Квантовая механика сводит проблемы химии к задачам прикладной математики. Несмотря на это, химия, вследствие своей сложности, в значительной мере остается опытной наукой, подобно тому как понимание законов, управляющих движениями небесных тел, за последние три столетия не устранило необходимости непосредственных наблюдений».

В результате тех изменений, которые произошли в естествознании в первой трети XX в., ортодоксальные философы-марксисты оказались в трудном положении. С одной стороны, идеи Энгельса об иерархии форм движения материи казались им неоспоримыми. С другой стороны, они не могли не признать; то, что Энгельс называл химической формой движения, стало неотличимо оттого, что изучает физика. Во всяком случае «материальный носитель» химического движения — атом — стал объектом исследования физики, более того, физика вплотную подошла к тому, чтобы объяснить строение молекул и процессы соединения ато­мов и разложения молекул. Нельзя было не признать, что физика одер­живает на этом пути новые победы.

Заметную роль в марксистских дебатах о формах движения материи и о классификации наук сыграл Б.М. Кедров (1903-1985), советский фи­лософ и историк, специалист по истории атомно-молекулярного учения, отдавший много сил изучению творческого наследия Д.И. Менделеева. Кедров выдвинул идею «химического клина» в физике. С его точки зре­ния, химия рассекает физику на две части — субатомную и молекуляр­ную. Субатомная физика — это физика элементарных частиц, физика строения атомного ядра и электронной оболочки атома, молекулярная физика — это физика теплового движения молекул. «Химическая форма движения материи, — писал Кедров, — есть та форма движения, при ко­торой происходит изменение внутренней структуры молекулы в резуль­тате движения составляющих ее атомов, но при которой не происходит коренного изменения (разрушения или взаимопревращения) атомов».

Развивая свои идеи, Кедров далее стал подразделять формы движе­ния на «общие» и «частные»: «общие» не связаны с определенным суб­стратом или свойственными им видами материи, «частные» имеют своих материальных носителей. «Общие» — это механическая и квантово-механическая, кибернетическая и термодинамическая формы дви­жения, «частные» — по сути дела, все остальные: химическая, субатом­ная, молекулярно-физическая и т.д. Оставляя в стороне эти усложнения, отметим, что Кедров, выделяя химическую форму движения, отстаивал иерархическое строение мира, где есть высшее и низшее. Он не допускал более высокий уровень материальных процессов, нежели электронные, ядерные и прочие физические процессы. Возражая тем, кто сводит химию к фи­зике, он ссылается на сложные химические системы и взаимодействия. «Невозможность сведения химического процесса к движению физичес­ких частиц, — пишет он, — становится все очевиднее и ощутимее по мере увеличения, во-первых, числа электронов в атомной оболочке, во-вторых, числа атомов в молекуле и, в-третьих, числа молекул, участвующих в хи­мическом процессе. Иными словами, переход количества в качество ста­новится тем яснее и резче, чем в более значительной степени количество превышает ту границу, при достижении которой оно переходит в новое ка­ чество». Это, однако, опять философия: аргументация в пользу одного философского положения (иерархии форм движения) при помощи друго­го философского положения (закона перехода количественных изменений в качественные). Кедров здесь все же не столь прямолинеен; он ссылается на практику квантовой химии, которая учитывает доквантовые химичес­кие представления при расчете многоэлектронных систем. Например, он указывает, что расчеты энергии сложных молекул ведутся, исходя из под­разделения электронов на «валентные» и «основные». «В принципе нельзя представить взаимодействие атомов просто как взаимодействие входящих в них электронов и ядер, подобно тому как нельзя представить человечест­во состоящим прямо из животных клеток».

Аналогия, разумеется, не может служить доказательством. Однако главное в другом. Кедров и его последователи деформируют суть кванто во-механического объяснения химической связи и химического взаимо­ действия. Квантовая механика — фундаментальная физическая теория, обеспечивающая понимание не только явлений микромира, но и ряда макроскопических эффектов (например, сверхпроводимости и сверхте­кучести). Ее объектом служит абстрактная квантово-механическая сис­тема, а не просто микрочастицы — электрон, нейтрон, протон, атомное ядро и т.д. Квантово-механической системой, состояние которой пред­ставляет волновая функция, может быть и атом, и молекула. Другое де­ ло, что волновую функцию многоэлектронных атомов и молекул нельзя найти путем решения уравнения Шрёдингера. Эти волновые функции ищут путем приближенных методов, используя, например, множество более простых волновых функций.

Кедров подчеркивает роль представлений до квантовой химии в поиске волновых функций многоэлектронных молекул. Действительно, эти волновые функции нередко ищут, используя деление электронов атомов, составляющих молекулы, на «основные» и «валентные» и предполагая спа ривание (образование электронных пар) валентных электронов, принадле жащих атомам, составляющим молекулу. Однако квантовая механика мо­лекулы не зациклена ни химических идеях. Кроме метода валентных схем, при котором волновую функцию молекулы представляют в виде ряда вол­ новых функций, соответствующих различным способам спаривания валентных электронов, составляющих молекулу атомов, квантовая механика применяет метод молекулярных орбиталей. коренящийся не в химии, а скорее в спектроскопии. Согласно этому методу, молекула рассматривает­ся как единая электронно-ядерная система. Волновую функцию молекулы представляют в виде произведения одноэлектронных волновых функций, называемых молекулярными орбиталями. Здесь, правда, те, кто вслед за Кедровым отстаивает химическую форму движения материи, могли бы сказать, что и метод молекулярных орбиталей исполь­ зует традиционные химические понятия, например, этот метод применя­ ется в варианте МО ЛКАО, что означает: молекулярная орбиталь равна ли­ нейной комбинации атомных орбиталей (атомной орбиталью называют олноэлектронную волновую функцию атомов). Метод МО ЛКАО несет на себе печать доквантовой химии, а именно опирается на представление о молекуле как системе, состоящей из атомов. Но этот аргумент в поддерж­ ку химической формы движения исходит из узкого взгляда на метод моле­ кулярных орбиталей. Хотя исторически этот метол действительно строил­ ся на идее МО ЛКАО, он не сводится к этой идее. Начиная с середины XX в. метод молекулярных орбиталей «работает» в первую очередь как ме­ тод компьютерных расчетов. Он совершенствуется, основываясь на эф­ фективности этих расчетов. При этом возникают такие его разновидности, которые не только не отвечают химической интуиции, а скорее идут про­тив нее.

Нельзя не согласиться с Кедровым, когда он замечает, что «никакая квантовая механика, даже с помощью самой современной электронно- вычислительной машины, не может описать химический про­ цесс, в котором задействовано порядка 10²² молекул, и котором участву­ ют не идеально чистые вещества, который протекает... в определенном сосуде и при определенных условиях, например, при помешивании и т.д.». Вместе с тем, чтобы применить квантовую механику, надо сформулировать задачу на языке этой теории, т.е. это должна быть задача из теории строения атомов и молекул, хими­ческой связи и элементарного химического акта. Вопрос о ходе реакции «при помешивании» в терминах квантовой механики не ставят и не ре­ шают. Отсюда не следует, что здесь действуют какие-то химические за­ коны, не сводимые к физическим. Физика не исчерпывается квантовой механикой, объяснение химических процессов следует искать также в термодинамике, статистической механике и кинетике. В самой физике существуют прикладные области (например, физика твердого тела), в которых, как и в химии, используются приближенные методы и многое достигается в результате использования не только квантовой механики, но и электродинамики, классической статистической механики. Однако это не означает, что физика не сводится к физике!

Концепция химической формы движения, разработанная Кедровым на базе идей Энгельса, была поддержана рядом отечественных филосо­фов, которые вносили в нее некоторые коррективы. Не останавливаясь на этих работах, заметим, что философские попытки проведения в при­роде разграничительных линий (пусть диалектических) оказывались до сих пор безуспешными. Кедров пишет, что границы между химией и фи­зикой подобны границам между дружескими государствами: они не раз­ деляют, а соединяют эти науки. Этого мало: границы между физикой и химией относительны, подвижны, неопределенны. Всякие попытки как-то зафиксировать эти границы рано или поздно входят в противоре­ чие с теми идеями и методами,которые возникают в науке.

Вместе с тем, можно утверждать, что химию и физику отличают не фрагменты природы, которые изучают эти науки, а способы познания, способы исследования.Предмет химии, как я предмет любой другой на­ уки, — это не природа «до человека и без человека». Этот предмет фор­мируется в ходе практической деятельности человека, включающей в се­ бя в качестве составной части научную деятельность. В результате предмет приобретает характер задачи, решаемой данной наукой. Эта за­дача модифицируется и развивается, но она сохраняется, поскольку дан­ ная наука сохраняется в структуре естествознания.

Химия известна своей глубокой связью с промышленностью, с техно­ логией. Эта связь более сильная, чем связь с промышленностью физики. Последнее следует хотя бы из того факта, что существует химическая про­ мышленность, но нет физической промышленности. Здесь нужны ого­ ворки и уточнения. Существует, например, промышленная электроника, радиопромышленность и т.д. Следовательно, такие области, как радиофи­ зика, квантовая электроника, не удалены от промышленных разработок. Все же вовлеченность в промышленность — это не то, что объединяет между собой различные области в физику как науку. В то же время «часто говорят, что химия является и наукой, и производством. А под термином «большая химия» обычно подразумевают ту область химической индуст­ рии, которая производит многотоннажную продукцию».

Отмечая взаимосвязь и в то же время дистанцированность физики и технологии, известный советский физик, основатель санкт-петербургско­ го Физтеха А.Ф. Иоффе назвал физику «техникой будущего». Физика имеет огромное прикладное значение, подчеркивает тем самым Иоффе, но она включает теоретические и даже абстрактные исследования, при­ кладное значение которых проявляется лишь в исторической перспективе.

Принцип «физика — техника будущего» был выдвинут Иоффе в 1936 г. в ответ на призывы, исходящие от советского руководства, соединить на­ уку и производство. Иоффе не возражал против приближения теории к практике, но призывал учитывать специфику физики как науки. Пример­но в те же годы Н.Н. Семенов (1896—1986) основатель Института хими­ ческой физики, будущий Нобелевский лауреат, говорил о химии как о «науке и производстве». «Основным и наиболее характерным предметом химии как науки и как производства, — утверждал он, — являются про­ цессы получения из определенных веществ (сырья) новых веществ (про­дуктов), обладающих существенно новыми свойствами».

Семенов упомянул в качестве связующего звена, соединяющего хи­ мическую науку и химическое производство, вещество. Вещество (близ­кие понятия — «материя», «субстанция», «тело» и т.д.) — это природные объекты, вещи, взаимодействующие с человеком, удовлетворяющие его потребности, проявляющие по отношению к нему широкое разнообра­ зие свойств, среди которых есть полезные, вредные, нейтральные. Вещ ество — это сырье, продукт, полупродукт (промежуточный продукт) производства, а также окружающая человека среда, рассмотренная со стороны ее свойств и состава. Вещество бывает живое и неживое, веще­ ство — это то, из чего состоит человек (микрокосм), и космос в букваль­ ном смысле этого слова.

Однако выделив вещество в качестве предмета химии, мы попадаем примерно в ту же ситуацию, что и в случае химической формы движения. Вещество столь же изучает физика, сколь и химия. Книги по физике со­держат главы «Тепловые свойства вещества», «Строение вещества» и т.д. В статье «Вещество», написанной для Большой советской энциклопедии, известный советский физик, послевоенный президент АН СССР, СИ. Вавилов утверждал, что вещество образуют частицы, обладающие отличной от куля массой покоя.

Однако химия и физика, познавая вещество, ставят разные акценты. Физику в основном интересуют общие свойства вещества, химию — индивидуаль­ ные и особенные. Физику вещество интересует с точки зрения его внут­ реннего строения. Выясняя внутреннее строение вещества, физика при­ ходит к весьма общим теориям — квантовая механика, квантовая теория Поля. Физика также рассматривает свойства макроскопического вещест­ ва — теплоемкость, магнетизм, магнитную восприимчивость и т.д. Эти свойства интересуют и химию. Но ее интересуют не эти свойства сами по себе, а скорее комплексы свойств (физических, химических, физико-хи­ мических, экологических), характеризующие некий химический инди­ вид — химический элемент или химическое соединение. В принципе, хи­ мия идет еще дальше в индивидуализации вещества. Ее, например, могут интересовать свойства осадка, полученного в такой-то реакции, прове­ денной в такой-то лаборатории при таких-то условиях, свойства железной руды, добываемой, скажем, близ Томска. При этом химию привлекают не только индивидуальные вещества, но и индивидуальные химические ре­акции (предмет химической кинетики). Минимальное описание кинети­ческой системы включает установление необходимой и достаточной ин­ формации, позволяющей в каждый данный момент времени построить подобную же систему, имеющую идентичные свойства... При изучении каждой частной системы исследователь обычно начинает с попытки вы­ делить индивидуальные факторы, влияющие на скорость реакции.

Далее, химия и физика по-разному схематизируют ве­ щество. Физике свойственны глубокие абстракции и идеализации, прене­брегающие, по сути дела, почти всеми воспринимаемыми свойствами и оставляющие одно-два как существенные. Так, например, такие вещи, как брошенный камень, маятник, качающийся на длинной нити, плане­ та,совершающая орбитальное движение вокруг Солнца, рассматривают ся как материальные точки, т.е. за ними закрепляются только их масса и положение в пространстве и времени. Не менее известна другая идеализа­ ция — твердое тело (или абсолютно твердое). Здесь, кроме того, фиксиру­ ются размеры и форма тела. Черным телом (или абсолютно черным) на­ зывают тело, которое при любой температуре полностью поглощает падающее на него излучение (реальные черные тела, скажем сажа, не яв­ляются таковыми, ближе всего к черному телу приближается небольшое отверстие а замкнутой полости, стенки которой поглощают свет).

В свою очередь, химия стремится к более «мягким» идеализациям и схематизациям. Обычно химические идеализации удерживают множе­ство свойств, из которых выделяется одно, которое служит базисом иде­ ализации, ее «визитной карточкой», идентификатором. По этому свой­ ству такая идеализация отличается от других идеализации. Тем не менее химические идеализации всегда открыты для уточнения, коррекции. При этом может пересматриваться свойство, составляющее базис идеа­ лизации. Важно, однако, чтобы сохранялась преемственность: каждый раз при таком пересмотре должно сохраняться большинство свойств, со­ ставляющих данную идеализацию.

Сказанное станет понятным, если рассмотреть несколько примеров. Начнем с обычной химической идеализации: кислота. Кислотой называ­ют вещество, обладающее кислым вкусом (англ. acid происходит от лат. acidus — «кислый»), разрушающее такие металлы, как цинк и железо, но не действующее на медь и драгоценные металлы, нейтрализующее основания (щелочи). По предложению A . JI . Лавуазье (]743— 1794), теоретической ха­рактеристикой кислоты служило содержание в веществе кислорода. По мере развития химии водных растворов становилось, однако, ясным, что более характерной составной частью кислот является водород. Так, напри­ мер, в конце XVIII в. К.Л. Берталле (1748—1822) показал, что соляная кис­ лота не содержит кислорода и что ей отвечает формула HCL . Через сто лет С. Аррениус (1859—1927) обобщил эти идеи, предположив, что водные растворы кислот содержат ионы водорода. Между тем эксперименты в неводных рас­творителях и даже многие реакции в водных системах требовали дальней­ ших обобщений. Одно из таких обобщений было выдвинуто Г. Льюисом (1875—1946), который определил кислоту как вещество, способное адап­тировать пару электронов с образованием ковалентной связи.

Кислота выше определялась как вещество, имеющее кислый вкус, разрушающей цинк и железо и т.д. Но кислотой в смысле Льюиса может быть обычная вода. Та же вода может быть и основанием.Таким образом, вещество в том виде, как оно присутствует в химии, это продукт идеализации и схематизации действительности. Но эти идеализации и схематизации — не столь радикальные, как в физике.

Чтобы лучше уяснить специфику теоретического знания в химии, полез­ но обратиться к концепции естественного вида, за которой стоит боль­шая философская традиция. «Естественные виды — классы предметов, обладающих с точки зрения современной науки общностью глубинных характеристик. Скажем, вид сумчатых, включающий в себя кенгуру, опоссума, сумчатую мышь (хотя исключающий обычную мышь), явля­ется естественным, а вид круглых предметов, включающий теннисный мяч, Земной шар и головку сыра — нет. Примерами естественных видов могут служить также золото, лимон, кислота».

Как известно, в химии большое место занимают классификации. Химия стремится к естественным классификациям, выражающим естественные виды. Однако проблематика естественного вида позволяет сказать больше о природе химического знания. Она не только подчеркивает значение классификаций, эта проблема проясняет природу химических понятий. Естественными видами в химии являются индивидуальные вещества: вода, серная кислота, царская водка и т.д., классы химических соедине­ ний — кислота, основание, металл и т.д. Естественные виды — это также «сложное вещество», «простое вещество», «химический элемент». В то же время к естественным видам не относятся идеализации, используемые в физике. Скажем, материальная точка, представляющая Землю на орбите, груз на длинной нити и камень, брошенный пол углом к горизонту, это не естественный, а искусственный вид. То же можно сказать про идеализа­цию «твердое тело». Это и физический маятник, и Земля, совершающая суточное движение, и твердый диск, катящийся по Земле.

Естественные виды не поддаются строгим теоретическим определе­ниям. На это указывал еще И. Кант. Они определяются через совокуп­ности признаков, причем эти совокупности открыты уточнению и изме­ нению. Объясняя концепцию естественного вида, можно было бы воспользо­ ваться приведенными выше примерами: «кислота», «металл», «химичес­ кий элемент». Обратимся, однако, к еще одному примеру, часто фигури­ рующему в современной философской литературе, — воде. Вода долгое время трактовалась как элементарное вещество. Как известно, у Аристо­теля, чьи воззрения определили теоретическую базу средневековой хи­ мии, вода, наряду с воздухом, огнем и землей, была одним из четырех эле­ ментов. В алхимии список элементов был расширен до семи, но вода неизменно понималась как элемент. В период господства теории флогис­тона стали высказываться гипотезы, касающиеся сложного состава воды. Например, вода рассматривалась как соединение «дефлогистированного воздуха» с флогистоном. И, наконец, Лавуазье, отказавшийся от теории флогистона, установил двухэлементный состав — водород и кислород, ко­торый после уточнения атомных весов дал современную формулу.

Это открытие позволило по-новому оценить отношение воды к тому, что считается ее твердым и газообразным агрегатными состояниями — льдом и паром. Принципиальное родство этих веществ предполагалось и ранее, но высказывались и противоположные точки зрения, например, еще в 1734 г. шведский ученый М. Тривальд предполагал, что пар — это нагретый влажный воздух. Но не только пар, лед и жидкая вода составля­ ют естественный вид «вода». Сюда следует отнести морскую воду, речную воду, ключевую воду, талую воду, росу и т.д. Морская вода, скажем, замер­ зает при t =1,9°С и имеет максимальную плотность при t =3,5°С (пресная вода имеет максимальную плотность при 4°С). Абсолютно чистая вода, которую пока никто не получал в лабораторных условиях, согласно рас­четам, обладает огромным поверхностным натяжением. Такая вода не кипит, даже если ее нагреть на несколько десятков градусов выше точки кипения, и не замерзает при температуре ниже 0°С.

Надо также учитывать, что формула Н₂О дает лишь состав воды, но не определяет ее структурную специфику. Согласно закону постоянства соста­ ва, состав — необходимая характеристика индивидуального вещества, на­зываемого химическим соединением... Микроструктура воды не описана еще полностью. Ясно, однако, что мы имеем здесь дело с огромным много­ образием.

Любой данный образец чистой воды обнаруживает различные микроструктурные характеристики... если его испытывают на химическую идентичность... меняя условия, как это предусмотрено у Оствальда. Образ­цы воды в растворах обнаруживают также различные микроструктуры, да­ же когда выдерживается одна и та же температура и одно и то же давление».

Да, вода — это Н₂О. Но что такое жидкая вода? Уже В. Рентген в 1892 г. публикует статью «Строение жидкой воды», ставшую важным этапом в по­ нимании фазовых состояний этого вещества. Он исходит из того, что смесь молекул льда (Н₂О) и мономерных молекул Н₂О наилучшим образом объ­ясняет свойства воды. В представлениях У. Брега Н₂О соответствующая водяно­ му пару, в жидком состоянии вода состоит из групп, имеющих четыре, пять иди шесть кислородных атомов. Для льда характерны шестичленные кольца бензольного типа. Структурные исследования волы продолжаются и сейчас.

Обычно в философской литературе химические примеры использу­ ются, чтобы пояснить важное для философов понятие естественного ви­ да. Здесь же, наоборот, понятие естественного вида используется, чтобы пояснить специфику химии. Для этой науки типичны понятия, выра­жающие естественные виды.

Концептуальные системы химии и ступени исторического развития в химии

Концептуаль­ные системы химии названы по аналогии с концептуальными системами физики, рассмотренными Б. Гейзенбергом. Это следующие системы:1) учение о химических элементах и составе вещества (сюда относятся периодическая система элементов Д.И. Менделеева и связанные с ней обобщения, концепции соединений постоянного и переменного соста­ ва, теория валентности), 2) структурная химия 3) учение о химическом процессе (кинетика и тео­рия катализа) и 4) химия самоорганизации (концепция диссипативных систем И. Пригожина, теория реакции Белоусова—Жаботинского, эво­ люционный катализ, учение о химической эволюции).

Концептуальные системы последовательно формировались в ходе исто­рического развития химии. Хотя периодический закон был установлен Д.И. Менделеевым в 1869 г, учение о химических элементах в целом сложилось в начале XIX в. В первой половине XIX в. обозначились две концепции хи­ мического состава — концепция дальтонилов и концепция берташидов. В начале второй половины XIX в. формируется структурная химия, и учение о химических элементах развивается в контексте структурных представле­ ний. Решающие события в становлении химической кинетики произошли в последней трети XIX в. И наконец, химия самоорганизации заявила о се­бе в 1970-х гг. Каждая новая концептуальная система не отменяла и не по­глощала предыдущую, а, так сказать, надстраивалась нал ней.

Формирование концептуальных систем химии может быть выражено следующим образом.

1. Возникновение структурной химии в русле развития учения о химических элементах. Триада (треугольник) "состав-свойство-структура": горизонтальная линия «состав—свойство» — это квинтэссенция того, к чему пришло учение о химических элементах в первой половине XIX в. Объяснение свойств, исходя из состава, стало центральной про­блемой химии. Но как объяснить, исходя из состава, свойства изомеров и полимеров? Этот вопрос возник в органической химии в середине XIX в., и он привел к выходу на авансцену понятия структуры.

2. Триада (треугольник) "структура-функция-организация", символизирующий формиро­вание кинетических теорий. Он указывает, что кинетика химических сис­тем стала изучаться с целью объяснения функций этих систем, их реакци­онных способностей: подобно тому как состав химического вещества не всегда может объяснить его свойства и для этого объяснения требуется понятие структуры, структура вещества не всегда может объяснить его функ­цию, реакционную способность, и для этого объяснения требуется изуче­ние организации, кинетики той реакционной системы, в которую включено данное вещество.

Остановимся на упомянутых понятиях. Под свойствами вещества под­разумеваются характеристики, «закрепленные» за данным веществом. Разумеется, свойства проявляются во взаимодействии с другими объектами. Но это «стандартные» взаимодействия, которые неявно входят в содержание понятий «свойство». Реакционная способность характеризуется не только перечнем свойств вещества, но и способов его реагирования, скоростями возможных реак­ ций, их конечными и промежуточными продуктами. Если свойство веще­ ства вытекает из его структуры, т.е. детерминируется наличием в веществе тех или иных элементов и порядком связей атомов этих элементов в хими­ ческую частицу, то по-иному обстоит дело с реакционной способностью данного вещества. Вообще говоря, эта характеристика вещества не может быть выведена из структуры этого вещества. Структура системы— это совокупность ее элементов и порядок свя­зей между ними. Организация системы — более емкая ее характеристик а, уместная, когда эта система одарена внутренней динамикой. Рас­ крыть организацию системы значит раскрыть, кроме структуры этой си­стемы, ее «программу», т.е. выяснить схему ее реагирования в ответ на изменение ее граничных условий.

Выше было отмечено, что структурные теории возникли в химии в на­ чале второй половины XIX в. Химическая кинетика (теория химическо­ го процесса) сложилась с итоге следующего этапа развития химии, этапа, частично совпавшего с этапом, формирования структурных теорий. На­ чало химической кинетики обычно датируется 1880-ми гг. Были уста­новлены понятия «элементарный акт», «порядок и механизм химической реакции», прослежена зависимость константы скорости от температуры и выдвинуто понятие энергии активации. Но взгляд на химическую ки­нетику как на новое направление в теоретико-химических исследовани­ ях возникает лишь в 30-х гг. XX в., когда создается теория элементарного акта химической реакции и, что самое главное, учение о сложных хими­ ческих реакциях, состоящих из множества последовательных, параллель­ ных и конкурирующих элементарных стадий. В 1930-х гг. Н.Н. Семенов, один из создателей теории цепных реакций (а цепные реакции — харак­ терный пример сложных химических процессов), поставил задачу «по­ вторить путь химии... в кинетическом аспекте», т.е. провести работу по классификации и систематизации химических реакций, подобную той работе, которая была проведена раньше с химическими соединениями.

Частично химическая кинетика — результат физикализации химии. Вы­ шеупомянутая теория элементарного акта химического процесса возникла на базе квантовой механики и строилась в рамках парадигм, заданных кван­ товой трактовкой простейших взаимодействий молекул. Однако теория элементарного акта — лишь часть химической кинетики. С выяснением физической природы элементарного акта центральной задачей химической кинетики становится задача изучения увязки элементарных актов в хими­ческую реакцию. Эта задача уже не решалась на базе теоретической физи­ ки. Увязка элементарных актов (точнее элементарных стадий, основу кото­рых составляют элементарные акты) химических процессов проводилась на базе химического опыта, эксперимента с привлечением идей физики и пу­ тем математической обработки экспериментальных данных.

Примечательно, что первые свои теоретические шаги химическая ки­ нетика делала на основе разработки структурных представлений химии. Лишь позднее стало осознаваться, что концептуальные ресурсы струк­ турной химии ограничены и требуются принципиально новые идеи. Так, одним из первых кинетических понятий стало понятие «механизм реак­ ции». Механизм реакции — это своего рода развертка структуры реагиру­ ющих веществ во времени. Выяснить механизм реакции и значит рас­ крыть совокупность элементарных стадий, составляющих реакцию, а также закон (кинетическое уравнение), связывающий эти стадии между собой. Первоначально механизм характеризовали еще проще — лишь че­ рез совокупность элементарных стадий. Постепенно, однако, химикам стало тесно в рамках даже полного понятия о механизме реакции. Ограниченность понятия «механизм» привела к формулированию новых понятий, выражающих природу реакционных систем, таких, как «динамика» химического превращения, «внутренняя кибернетика каталитической системы». Фактически эти понятия выражают то, что было очерчено выше как «организация химической системы».

Подобно тому, как кинетические теории возникли при объяснении функции — реакционной способности химического соединения, теории самоорганизации зародились при объ­ яснении поведения химических систем — изменения их целостных харак­ теристик. Организация реакционной системы — это внутреннее устрой­ство этой системы плюс схема се реагирования на изменение граничных условий. Самоорганизация реакционной системы — это структурирова­ние, отражающее внутренние ресурсы этой системы.

Становление химии самоорганизации не было безболезненным. Об этом говорит история реакции, которая сейчас называется реакцией Бело- усова—Жаботинского. В начале 1950-х гг. Б.П. Белоусов открыл колебательную реакцию, своего рода химические часы. Эта реакция была чрезвычайно наглядна. Реакционная смесь, содер­ жащая, лимонную кислоту, серную кислоту,сульфат церия и бромид каль­ ция, начинает «организовываться»: она приходит в колебательное состоя­ние, сохраняющееся достаточно долго (более часа). Цвет этого раствора начинает изменяться с желтого на бесцветный, затем опять на желтый и т.д.

Открытие Белоусова не было признано его современниками. Статья уче­ного, описывающая открытую им реакцию, не была полностью опубликова­ на при его жизни. Был опубликован лишь ее сокращенный текст в малоиз­вестном сборнике рефератов, выпускаемом институтом, где он работал.

Причиной тому была парадигма классической термодинамики. В рамках этой парадигмы рассматривалось лишь монотонное, а не коле­бательное изменение параметров реакционной системы. Вспомним, что термодинамические потенциалы, представляющие собой величины, оп­ ределяющие необходимое условие протекания химических реакций, мо­ нотонно изменяются при приближении реакционной смеси к равновес­ному состоянию.

Однако к началу 1970 г. стало фактом появление новой термодинами­ ки — нелинейной и неравновесной. Речь идет о работах И.Р. Пригожина и его соавторов, в которых было введено понятие неравновесных стацио­ нарных состояний и исследовались условия устойчивости этих состояний.

Нелинейная неравновесная термодинамика сделала понятной от­ крытую Белоусовым реакцию. Объяснение состояло в том, что при воз­ растающем отклонении от термодинамического равновесия термодина­мическая ветвь, служащая своеобразным неравновесным равновесием (экстраполяцией термодинамического равновесия), теряет свою устой чивость, и система (реакция Белоусова—Жаботинского) переходит в не­ равновесное стационарное состояние. Иными словами, при достаточно сильном отклонении от термодинамического равновесия, отклонении, означающем потерю системой того порядка, который характерен для ее равновесного состояния, система обретает новый порядок, правда, по­рядок особого типа, поддерживаемый за счет поступления в систему энергии и/или вещества и оттока их из системы (в случае реакции Бело­усова одно из веществ — лимонная кислота — должно быть в избытке). Пригожий назвал этот необычный порядок диссипативной структурой.

С появлением работ Пригожина изменилась сама роль термодинами­ ки в химии. Нелинейная термодинамика является по существу термодинамикой химических реакций. По сути дела, нелинейная термодинамика, построенная Пригожи ным и его соавторами, объединяет в себе термодинамику и химическую кинетику. Возникла новая теория, в контексте которой кинетические уравнения приобрели новый смысл и повысили свою объединительную способность. Термо­ динамика сильна неравновесных процессов, развитая Пригожиным и его соавторами, рассматривает потоки, которые являются нелинейными функциями термодинамических сил.

Сам Пригожий популярно разъяснил положение нелинейной нерав­новесной термодинамики. Поэтому поясним здесь лишь ту простей­ шую кинетическую модель, которая получила название «брюсселятора» (по имени брюссельской школы термодинамики, представителем кото рой был Пригожий). Это простейшая система (тримолекулярная химическая реакция), проявляющая поведение, сходное с реакцией Белоусова—Жаботинского. «Брюсселятор» характеризуют два кинетических уравнения, соотносящие скорость реакции с концентрациями реагиру­ ющих веществ. Развив теорию термодинамической устойчивости, При гожин с соавторами показали, что «брюсселятор» имеет два решения. Первое из них отвечает стационарному состоянию, либо сов­падающему с состоянием равновесия, либо расположенному вблизи от него, второе — состоянию «химических часов», дислоцированному вда­ ли от равновесия. Пригожий и его коллеги сформулировали критерий устойчивости таких сильно неравновесных состояний.

Хотя нелинейная неравновесная термодинамика Пригожина явилась как воплощенная мечта о подлинной химической термодинамике (ведь подавляющее большинство практически важных химических реакций протекает в сильно неравновесных условиях!), она не позволила перевес­ ти химическую кинетику на рельсы физико-математических расчетов. Данная ситуация отчасти похожа на ситуацию с квантовой теорией эле­ментарного акта химического процесса, сложившуюся в 1930-е гг. Дело в том, что физико-математическая база была подведена лишь под малую долю проблем, возникающих в кинетике. Возникновение нелинейной не­ равновесной термодинамики не лишило актуальности «доморощенные» химические теории самоорганизации химических систем. Остановимся на одной из них, на теории саморазвития открытых каталитических сис­тем А.П. Руденко. Если нелинейная термодинамика Пригожина ознаме­ новала третий (высший) тип физикализации химии, то теория Руденко отвечает «логике» первого этапа — этапа проникновения отдельных фи­зических идей в химию: она строится на ряде идей термодинамики, по ее основные положения не вытекают из термодинамики, а обобщают опыт химического исследования. Тем не менее, эта теория позволяет понять важный факт, выпадавший из классического учения о катализе, — факт совершенствования катализатора в ходе химического процесса, а также выдвинуть некоторые рекомендации по использованию этого факта.

Согласно Руденко, в элементарных открытых каталитических систе­ мах под влиянием окружающей среды могут происходить структурные из­ менения. Если в результате структурного изменения такая система не по­гибает, т.е. продолжает участвовать в осуществлении базисной реакции, то она уменьшает или увеличивает свою каталитическую активность (под которой понимается способность системы ускорять базисную реакцию). Эволюция элементарной открытой каталитической системы представля­ ет собой последовательность структурных изменений этой системы, не выводящих ее из базисной реакции. Эта эволюция может быть или «про­ грессивной» , или «регрессивной». «Прогрессивная» эволюция открытых каталитических систем и означает самоорганизацию этих систем.

В теории эволюции этих систем формулируется аналог биологичес­кого понятия естественного отбора. Согласно Руденко, элементарные открытые каталитические системы, находящиеся в состоянии «прогрес­сивной» эволюции, вытесняют из участия в базисной реакции те, кото­ рые «регрессируют».

Руденко формулирует несколько принципов, управляющих эволюцией элементарных открытых каталитических систем. К ним относится термо­ динамический принцип, согласно которому «прогрессивная» эволюция возможна лишь в тех системах, где совершается работа против равновесия в элементарной каталитической системе, причем по мере этой эволюции степень неравновесности системы должна увеличиваться. Это также ин­формационный принцип, согласно которому должно обеспечиваться «за­ поминание» эволюционной информации в физико-химических измене­ ниях каталитической системы, причем по мере эволюции объем этой информации должен возрастать. Общее направление эволюции такой си­стемы определяет, по Руденко, «основной закон», утверждающий, что «наиболее вероятно осуществление тех путей и наиболее высока скорость развития по тем путям эволюционных изменений каталитических систем, по которым происходит максимальное увеличение эволюционных харак­ теристик системы... связанных со скоростью течения базисной реакции».

Эту теорию можно отнести к кибернетическим концепциям самоор­ганизации (в смысле классической кибернетики). Естественный отбор служит в ней тем «блоком управления», который обеспечивает цель — повышение абсолютной каталитической активности открытой реакци­ онной системы (абсолютная каталитическая активность — частота ката­ литических актов на зерне катализатора, т.е. в элементарной каталити­ ческой системе). Отбор приводит к тому, что реакция сосредоточивается именно в тех системах, которые имеют большую активность или боль­шие величины других эволюционных характеристик, зависящих от ак­тивности. В таких системах реакция протекает быстрее.

Итак, в химии к концепциям самоорганизации привели лве альтерна­ тивные тенденции, наблюдаемые в истории этой науки, — тенденция к ее физикализации и тенденция к развитию в ней собственных системных представлений. При этом некоторые концепции самоорганизации (напри­мер, концепция диссипативных структур) явились продуктом сразу двух у казанных тенденций, а другие (например, теории саморазвития открытых каталитических систем) — в основном продуктом второй тенденции.

Тема 7. Место географии в классификации наук и ее внутренняя структура .

Генетическая классификация наук, построенная «по формам движения», играет роль общего методологического принципа изучения сложнейших теоретических вопросов науки, в нашем случае — географии. Во-первых, это требует уточнения сложившихся представлений об объекте и предмете географии. Даже постановка вопроса о месте географии в данной класси­ фикации нуждается в специфическом философском анализе содержания географической науки. Относится ли вообще география к данному типу на­ ук? Во-вторых, какое место среди объектов других наук занимает объект географии и какой генетически и структурно связан с ним? В-третьих, это является основанием для изучения соотношения законов и методов геогра­ фии как науки с законами и методами пограничных с ней наук. В-четвер­ тых, уже этих вопросов достаточно для обоснования географии и необходи­ мости ее дальнейшего развития. В-пятых, определить место географии в генетической классификации наук — значит глубже понять ее содержание и внутреннюю структуру. Это методологическая основа понимании единст­ ва физической географии и социально-экономической географии, соотно­ шения их дисциплин и, наконец, изучения географии как особого социаль­ ного института, закономерностей ее возникновения и развитая.

Географическая реальность. Вопрос о географической реальности не так прост. Если существует географическая реальность, то каковы ее сущность, содержание, причины возникновения и основа существова­ ния? Как географическая реальность связана с другими видами реально­ сти? Только ли география (и какая — физическая или социально-эконо­ мическая) изучает эту реальность и проводят ли другие науки подобные исследования?

Обычно под реальностью понимают совокупность взаимосвязанных и обусловливающих друг друга объектов и процессов. Конечно, наука не сразу приходит к глубокому пониманию реальности. Объекты последней разделяются вначале по различным свойствам и лишь потом по законам строения и функционирования и, наконец, по причинам возникновения и способам существования. От объектного, вещного понимания содер­ жания объективной реальности наука на основе развивающейся практи­ки и ее меняющихся потребностей приходит к системному видению ре­ альности. Основным типом подобных систем являются диалектические саморазвивающиеся системы, в которых создается основное материаль­ное содержание мира.

Под диалектической системой — носителем особой формы движения материи — можно понимать саморазвивающуюся систему, состоящую из специфического вида материи и условий его существования. Вид ма­терии есть материальное образование, обладающее специфической фор­ мой отражения, адекватной способу его существования. Очевидно, что сознание человека, ощущение, раздражимость и возбудимость в живой природе, а также специфические формы реагирования образующихся минералов и горных пород па условия их существования являются фор­ мами отражения, адекватными способу существования каждого из на­ званных видов материи. Условия существования вида материи есть сово­ купность элементов внешней среды, вовлеченная во взаимодействие с видом материи и преобразован нал им. Так, социальный вид материи, люди, в материальном производстве из материала внешней природы со­ здают социальные вещи, в первую очередь средства производства. В би­ огеоценозе микроорганизмы, растения и животные преобразуют эле­менты материнской горной породы в биологическое явление — почвы. В геологических системах минералы и горные породы образуются из элементов растворов или расплавов.

Рассмотрим основные этапы развития Земли. Вначале на планете возникают физические и химические процессы или формы движения материи, с которыми связано существование физической и химической реальностей. Затем появляется геологическая реальность, представлен­ ная системами, которые со временем сливаются в целостную систему — литосферу. Наличие литосферы — необходимое условие возникновения первичных географических систем, состоящих из объектов гидросферы, тропосферы и скульптурных форм рельефа. Эти системы выступают в качестве носителей таких географических явлений, как климат, сток и рельеф. Эти первичные географические системы играют в жизни плане­ ты существенную роль. Во-первых, они возникают не на каждой плане­те, более того, они являются высшим этапом развития неживой приро­ды вообще. Во-вторых, эти географические условия необходимы для возникновения жизни на планете или, по крайней мере, ее высших форм. И, в-третьих, только при наличии развитых географических усло­ вий возможен переход от биологической жизни к разумной цивилиза­ ции. Смена группы физических форм движения химической, геологиче­ ской, географической, биологической и, наконец, социальном формой движения — такова историческая последовательность возникновения принципиально новых реальностей в развитии Земли как планеты.

Однако подобное соотношение формы движения, вида реальности и объекта не всегда устраивает науку. Возьмем, например, географию. Воз­ никновение систем первичной географической оболочки, состоящих объектов гидросферы, тропосферы и скульптурных форм рельефа, в основе имеет особый географический процесс, который является и причиной их возникновения, и основой их существования и развития. Эти географические системы, со­держанием которых выступает климат, сток и рельеф, — главный объект обшей физической географии. Но это никак не исчерпывает всего содер­ жания географической науки. Сложность уже этой географической реаль­ ности заставляет нас общую физическую географию подразделять на част­ ные физико-географические науки, объектом исследования которых служат отдельные компоненты физико-географической системы. Возни­кают гидрология, океанология, криолитология. климатология и геомор­фология. Отметим, что становление этих наук отвечает уровню потребностей современной общественной практики. Общество до сих пор не располагает возможностью исследования географической системы или первичной географической реальности как целого и применения этих зна­ний в практических целях.

Можно отметить, что первичная географическая реальность состоит из двух типов систем: диалектических и автономных. Последние как части диалектических систем возникают и существуют только в рамках данного целого. Как и целостная система, они существуют на основе единого географического тепловлагообмена. Но законы строения и функционирования диалектического целого не сводятся к сумме зако­ нов его частей. Поэтому законы общей физической географии и законы частных физико-географических наук отличаются друг от друга.

Корреляционные системы е географии. Особенность этого типа систем заключается в том, что систе­мообразующими связями в них выступает корреляции или приспособле­ние компонентов более высокого порядка к компонентам, более низким по организации. В экосистеме климат заставляет почвы адаптироваться к его особеннос­тям, но обратное влияние почв на климат ничтожно мало. Все это отно­сится и к такой корреляционной системе как ландшафт. Заметим в этой связи, что Л.С. Берг понимал при­ родный ландшафт как совокупность рельефа, климата и растительного покрова и что их совокупность образует особый «ландшафтный орга­низм». А если говорить о культурных ландшафтах, то в их содержание Берг включал человека и произведения его культуры. Город или деревня также рассматривались им как составные части культурного ландшафта. Географию он понимал как науку о ландшафтах.

Все это помогает понять, что системообразующими факторами в природном ландшафте являются факторы географические — климат, сток и рельеф. Это и позволяет считать ландшафты географическими системами. Но ландшафты представляют собой Географические систе­ мы особого типа, которые формируются на стыке географической обо­ лочки и биосферы, состоящей из биогеоценозов. Они принципиально отличаются от объектов гидросферы и тропосферы — первичной географической реальности по своему содержанию, системообразующим свя­зям и вертикальной мощности. Они вторичны по происхождению (воз­никают только с появлением жизни на Земле) и имеют другую сущность, по сравнению с рассмотренными выше физико-географическими сис­темами, в основе которых лежит географический тепловлагообмен.

Природные ландшафты включают в себя системы живой природы — почвы и живые организмы. А культурные ландшафты — человека и про­изведения его культуры. Изучением ландшафтов занимается не физичес­кая география, как отмечал Ф.Н. Мильков, а особая наука — ландшафтоведение, которое он рассматривал как частную физико-географическую науку, подобную геоморфологии, климатологии и гидрологии. Он высту­пал против отождествления географической и ландшафтной оболочек Земли. Однако, учитывай разную системную сущность рассмотренных выше объектов физической географии, с одной стороны, и ландшафта — с другой, можно утверждать, что ландшафтоведение не является частной физико-географической наукой, как, например, климатология, гидроло­ гия или геоморфология. Ландшафтоведение лежит на стыке физической географии и биологии, а в случае культурных ландшафтов — и на стыке с некоторыми общественными науками.

Системы социально-экономической географии. Географические систе­ мы, подобные ландшафтам, с корреляционными системообразующими связями, изучаются социально-экономической географией. Будучи по основным параметрам наукой общественной, она относится к совокуп­ности географических наук, поскольку изучает экономические и соци­ альные процессы и явления в территориальном,географическом аспек­ те. Понятно, что эти системы относятся к новой реальности, которая не сводится ни к природной, географической, ни к социальной реальности. Эти системы лежат на стыке общества и географической природы. Эко­номическая и социальная география, опираясь, с одной стороны, на за­коны развития общества, а с другой — на законы природы, занята ана­ лизом и прогнозом территориальных взаимодействий в системе «природа — население — хозяйство». Так современные отечественные географы трактуют объект и предмет социально-экономической геогра­фии. На наш взгляд, в этом определении необходимо уточнить, что име­ ется в виду взаимодействие с географической природой (климат, сток, рельеф), а не с любыми природными явлениями и процессами. Идет ли речь о рациональной территориальной организации производительных сил, о пространственных структурах населения, природопользования и хозяйства, анализируются ли территориально-производственные ком­ плексы (ТПК) и экономические районы, энергетические и транспорт­ ные системы, системы расселения, промышленные узлы или агропро­ мышленные комплексы, — географическим аспектом исследования всегда является учет именно природио-географических; условий.

Однако сложные хозяйственные проблемы, которые приходится ре­ шать в современном обществе, не могут ограничиться только географиче­ ским анализом. На социальные явления одновременно воздействует как множество различных природных, так и социальных факторов. При этом, на наш взгляд, складывается и функционирует довольно сложная система. Но она является объектом исследования социальной экологии, в которой географический аспект не всегда играет ведущую роль. В этом случае гео­ графия «работает» на социальную экологию, и никто, кроме географов, не может квалифицированно оценить действие географических условий.

Географическая оболочка планеты как совокупность диалектических си­ стем. Возникновение и развитие первичных географических систем, сущ­ ностью которых является тепловлагообмен между объектами гидросферы и тропосферы, привели к созданию особой географической оболочки Земли. Здесь существует постоянный обмен теплом и влагой не только внутри отдельных целостных систем, но и между самими этими система­ми в планетарном плане. Так. например, глобальное похолодание клима­ та вызывает образование ледников и ледниковых щитов. А они образуют­ ся из влаги, испарившейся с поверхности Мирового океана. Это приводит к понижению уровня Мирового океана и, как следствие, к перераспреде­ лению суши и моря, изменению очертания материков, возникновению новых островов и т.д., и т.п. При этом целостность географической обо­ лочки принципиально отлична от целостности слагающих ее систем. По­ этому законы строения, функционирования и развития географической оболочки являются особым предметом географической науки.

Географическая оболочка как особая материальная система была выде­лена А.А. Григорьевым в 1932 г. Развивая диалектико-материалистическое учение о формах движения материи, он предложил физико-географическую или просто географическую форму движения материи, которая явля­ ется способом существования особой поверхностной оболочки. Эта географическая оболочка проходит три этапа развития: неорганический — органический — и этап, когда на географическую оболочку оказывает воз­ действие человеческое общество. Сущность первого, неорганического, этапа развития географической оболочки составляют три взаимосвязан­ ных и взаимообусловливающих процесса: климатический, гидрологичес­ кий и геоморфологический. Именно на основе этих процессов возникает все материальное содержание географической оболочки: моря океаны, покровные оледенения и ледники, озера и реки, воздушные массы, облака и облачные системы, а также скульптурные формы рельефа. На рассуждения Григорьева сильное влияние оказало представление о ландшафтах как объ­екте географии.Нельзя было представить географию без изучения живой природы. Поэтому второй этап развития географической оболочки связан с возникновением жизни. Происходит включение ее процессов во взаимо­действие с климатическим, гидрологическим и геоморфологическим про­ цессами. Ученый считал, что содержание географической оболочки с по­явлением жизни становится богаче, и при этом сохраняется устоявшееся мнение о ландшафтах как основных объектах географии. Третий этап раз­ вития географической оболочки характеризуется воздействием общества на климатический, гидрологический, геоморфологический, а также фито-э кологогеографический и зооэкологогеографический процессы.

К сожалению, в философской литературе того времени проблема форм движения материи не разрабатывалась. Отсутствие философской методо логии отрицательно сказалось на судьбе основополагающей концепции Григорьева. В этой связи им самим были допущены серьезные ошибки.

Во-первых, сущность диалектической системы не может меняться от этапа к этапу. Неорганическая сущность географической оболочки должна сохраняться на всех этапах ее развития. Это его первая методо­ логическая ошибка. Во-вторых, Григорьев, отдавая дань представлению о содержании географической науки, когда и живая природа является объектом исследования в ландшафтоведении, включил в состав геогра­фической оболочки, а значит, и географической формы движения мате­рии биологическую форму движения. Это его вторая методологическая ошибка. Биологическая форма движения как высшая не может входить в состав низшей, географической, так как последняя не создает биоло­гических объектов. В-третьих, ученым была нарушена собственная логика рассуждений. Почему биологическая форма движения материи входит в состав географической оболочки, находясь в ее пределах, а че­ловеческое общество, тоже расположенное внутри географической обо­лочки, в ее состав не входит.

Все это говорит о том, насколько сильными были представления о ландшафте как объекте географии и как они «мешали» введению в гео­графию методологии форм движения материи.

Носителем географической формы отражения являются объекты ги­ дросферы, которые специфическим образом реагируют на состояние тропосферы и благодаря этому поддерживают тепловлагообмен между ними. Все объекты гидросферы со­стоят из особого минерала или горной породы — воды или льда.

Географическая форма движения, а следовательно, и географическая реальность являются высшим этапом развития неорганической приро­ ды на планете и вместе с тем тупиковой ветвью развития на Земле. По­ этому социальной форме отражения предшествует не географическая форма отражения, а биологическая, которая возникает после химичес­кой формы отражения.

Более того, неустоявшаяся терминология также затрудняла решение проблемы и приводила к серьезным критическим замечаниям. Некото­рые географы, не соизмеряя содержание ландшафтной оболочки с гео­графической оболочкой по Григорьеву, обвиняли его в идеалистичес­ком отрыве движения от материи», утверждая, что, согласно его концепции, воздушные массы как бы плавают над ландшафтами. Следо­ вательно, климатический процесс оторван от ландшафта.

Подход к определению географической реальности с помощью кон­ цепции географической формы движения материи помогает разобрать­ся и в таком трудном и важном для географии вопросе, как соотношение географической оболочки и ландшафтной сферы.

Ландшафтная сфера Земли как совокупность корреляционных систем. Природные ландшафты возникают на планете только в условиях геогра­фической оболочки и очень сложно соотносятся с ней. В ландшафте нет общего процесса, который бы создавал все его компоненты — объекты географической и биологической реальности. Рельеф, тепло и влага входят в состав географической оболочки, а почвы, микроорганизмы, раститель­ный и животный мир имеют биологическую сущность и являются объектами биосферы, состоящей из биогеоценозов. Однако как экосистема, в которой биологические компоненты адаптируются к географическим, коррелируют с их свойствами, ландшафт является особой системой, час­тично входящей в содержание географической оболочки, а частично в со­ став биосферы. Но ландшафты отличаются от диалектических систем — носителей географической формы движения материи еще и по вертикаль­ной мощности. Если, например, вертикальная мощность воздушных масс тропосферы достигает 8—16 км, а в целом мощность географической обо­лочки определяется, согласно некоторым оценкам, в 30—35 км, то верти­ кальная мощность ландшафтной сферы не превышает всего 200 м. Таково, например, представление о соотношении географической оболочки и ландшафтной сферы и работах Ф.Н. Милькова.

Все это говорит о том, что, во-первых, нельзя отождествлять геогра­ фическую оболочку и ландшафтную сферу. Это разные по сущности и содержанию реальности. Во-вторых, ландшафтная сфера лишь частично (например, скульптурные формы рельефа) входит в географическую о болочку, сильно уступая ей по вертикальной мощности. В-третьих, ес­ли географическая оболочка является объектом физической географии, то ландшафтная сфера — объектом ландшафтоведения как особой гео­графической науки. Между природными ландшафтами существует определенная связь. Посредством биологических и географических компонентов они обме­ ниваются веществом и энергией, специфическим образом воздействуют друг на друга. Атак как корреляционные связи слабее взаимодействия (частный случай корреляции), то системность ландшафтной сферы на­много слабее системности географической оболочки.

Культурная (социоприродная) сфера Земли как совокупность корреляцион­ ных систем, изучаемых социально-экономической географией. Подобно ланд шафтоведению, которое изучает ландшафтную сферу, состоящую из таких корреляционных систем, как ландшафты, социально-экономическая гео­ графия изучает мир как совокупность особых корреляционных систем. В таких системах социально-экономические процессы и явления адапти­руются или коррелируют с их физико-географическими компонентами. Более того, эти территориальные социально-экономические системы оп­ ределенным образом воздействуют друг на друга и тем самым образуют особую оболочку планеты. Современная социально-экономическая гео­ графия не только рассматривает се как целостную систему, но изучает за­ коны ее внутренней дифференциации, совместное функционирование и влияние друг на друга слагающих ее систем. В социально-экономической науке принято выделять определенную субординацию территориальных общностей по уровням: крупные регионы, отдельные страны, социально- экономические районы и т.д. «Такое деление должно отвечать определен­ ному правилу: наиболее общие и существенные особенности данной террито­риальной единицы должны отличать ее от других единиц того же уровня, но обязательно проявляться во всех входящих в нее территориальных единицах следующего, более низкого уровня». Самым трудным вопросом здесь также является представление о географическом критерии выделения этих сис­тем. Так, при выделении макросистем общепринятый географический критерий — деление мира на континенты — вызывает целый ряд вопросов и в решении некоторых проблем неприемлем.

Трудность определения географического критерия связана с тем, что по мере развития цивилизации значение многих географических факто­ров заметно снижается или даже сводится к нулю. Но если это верно по отношению к развитию техники транспорта и связи, то в области духов­ но-культурной жизни влияние географического фактора остается весомым. Наиболее наглядно это проявляется в различии языков, религий, образа жизни, живописи, поэзии, музыки, танца и т.п. Вся история ма­териальной и духовной культуры народов всегда была тесно связана с природно-географическими условиями жизни. Любой этнос представляет собой элемент корреляционной системы, и которой его материаль­ная и духовная культура адаптируется к природным условиям. Важней­шими факторами, воздействующими на него, являются, прежде всего факторы физико-географические.

Вот почему в определение понятия культуры должны входить не только человек и результаты его культурной деятельности, но и те природные факторы, с которыми коррелируются социальные явления. Вот почему соцносфера как оболочка, состоящая из таких диалектических систем, как отдельные страны, сама, в свою очередь, входит в состав бо­ лее широкой по объему оболочки, состоящей из корреляционных сис­тем типа общество и его географическая среда (здесь социологическое понятие, обозначающее исторически меняющуюся совокупность при­ родных условий существования общества).В социально-экономической географии нас интересует не вся природа, воздействующая на общество, а только роль географических факторов. Вот почему некоторые авторы отмечают: «Определение макрорегиона можно свести к следующей формулировке: макрорегион мира — исторически сложившийся ком­ плекс соседних народов, принадлежащих к одной региональной циви­ лизации и взаимозависимо развивающихся в определенных географиче­ ских условиях». Оболочка планеты, состоящая из подобных макро- и микросистем, в которых социально-экономические компоненты адап­ тируются к физико-географическим условиям, является объектом ис­ следования социально-экономической географии.

Таким образом, основным критерием выделения материальных географических систем различного типа или критерием географичности исследования выступает их тесная связь с такими физико-географичес­кими факторами, как климат, сток и рельеф.

На основе системного анализа объектов географических дисциплин можно сделать вывод о том, что география изучает не только собственно географическую реальность (климат, сток и рельеф), но и такие систе­мы, которые представляют собой результат воздействия этой физико-географической реальности на объекты других наук.

Понять место географии среди наук и ее внутреннюю структуру без глубокого и всестороннего изучения самой географической реальности и ее связи с реальностями, которые изучаются другими науками, нельзя. Распространенным недостатком в изучении современной геогра­ фии, на наш взгляд, является то, что ученые, изучающие отдельные разделы географии — физической или социально-экономической — стре­мятся абсолютизировать свой объект {и предмет исследования), пред­ставить его как эталон истинно географического исследования. Упоми­ нание абсолютизации не является оговоркой, ибо объекты обеих географий имеют дело с «географичностью», но только в разной степени. Однако это не мешает им понимать географию как единую науку, составными частями которой выступает физическая и социально-экономическая географии.

Все трудности начинаются сразу же с выяснения «географичности». Однако это собственный недуг географии, и она с ним справится. Боль­ший вред наносят географии абстрактные теоретизирования и фило­софствования о единстве географии, оторванные от фактического со­держания самой географии.

Итак, место географии в генетической классификации наук, построенной по формам движения материи, определяется положением геогра­ фической формы движения материи среди других форм движения, так как именно с ней связано появление географической реальности на Зем­ле. При этом между науками постепенно складываются такие же отноше­ ния, как и между формами движения. Например, генетическая и струк­турная связь между высшими и низшими формами движения также отражается в содержании наук об этих формах движения. В ряду форм движения: группа физических — химическая — геологическая — геогра­ фическая последняя является высшим этапом неорганического развития планеты, как бы тупиковой ветвью в эволюции форм движения неживой природы. Но значение географической формы движения материи в раз­ витии планеты трудно переоценить. Только наличие географических условий приводит к возникновению жизни, особенно ее развитых форм, и появлению разумной цивилизации. Геологическая и географическая формы движения материи — необходимое условие для возникновения на планете биологической и социальной форм движения. Только в этих ус­ловиях другая ветвь форм движения, идущая от группы физических через химическую форму движения, продолжает развитие планеты к биологи­ ческой, а затем и к социальной форме движения.

Таким образом, если учесть, что с каждой формой движения материи связана особая материальная реальность, а данные современной науки только подтверждают значимость географических условий на развитии пла­неты, то можно сделать вывод о том, что география относится к числу ос­новных наук. Но строение географии, обусловленное особым положением ее главного объекта как высшего этапа развития неорганической природы, достаточно сложное. Так, со стороны сущности самой географической фор­мы движения материи (единство климатического, гидрологического и гео­ морфологического процессов), которая выступает способом существова­ния географической реальности, география является естественной наукой.

Более того, соотношение географической реальности с объектами биосфе­ры рождает природные ландшафты, и ландшафтоведение также относится к естественным географическим наукам, за исключение того ландшафтовед ения. которое изучает культурные ландшафты и относится к обществен­ным Наукам. Все разделы социально-экономической географии, изучаю­щие территориальные системы, в которых системообразующими компонентами являются географические факторы (климат, сток и рельеф), относятся к числу общественных географических наук. Заметим, что ни ландшафтоведение, ни социально-экономическая география своим пред метом не имеют собственно биологических или социальных законов сот ветственно. Они изучают законы объектов, состоящих из элементов геогра­ фической и биологической реальности — ландшафтоведение и географической и социальной реальности — социально-экономическая география. У географии, как у бабочки, два крыла: географическое естественно-научное (ландшафтоведение) и географические общественное (со­циально-экономическая география). В обоих случаях системообразующи ми являются физико-географические условия. Тело такой бабочки образует физическая география, которая имеет свой объект — географическую ре­альность (географическая форма движения материи). Физическая геогра­ фия подразделяется на частные физико-географические дисциплины, ко­ торые изучают основные компоненты географической реальности: объекты гидросферы, тропосферы и скульптурные формы рельефа. Таким образом, целостность географии обусловлена самой географической реаль­ностью. Любое географическое исследование, любая географическая наука обязательно связаны с климатом, стоком и рельефом.

Тема 8. Проблема пространства и времени в географии и геологии. Географическая среда человеческого общества.

Место и роль хронологической концепции в географии. Становление и развитие географии на описательном этапе ее развития также связано с обыденным пониманием пространства. С древности она была хорологической наукой. Исторически м етодологи, которые не утратили связи с развитием на­ уки, всегда выдвигали на передний план хорологическую точку зрения, изучая различия в природе и культуре в разных местах земной поверхнос­ти. Необходимость хорологической точки зрения обусловливается наличностью причинной взаимозависимости между приуроченными к одному месту земли явле­ниями, в силу чего каждое место на земле представляет единое индиви­ дуальное целое. Пространство понимается уже не как объем или то, что заполняется материальными телами. Это внутренняя сущность стран, ландшафтов и местностей, которая выражается в при­чинной связи между соединенными на одном месте земли различными царствами природы и их различными явлениями. Явления, которые не вступают в данные связи и отношения, не входят в область географиче­ского рассмотрения. Это было началом уже научного понимания прост­ ранства как одного из важнейших свойств определенного рода систем.

Но это представление о пространстве еще обладало серьезными не­достатками. Во-первых, пространство рассматривалось вне связи с дви­жением как формой бытия данной географической системы. Открытию географической формы движения материи сильно мешало обыденное понимание движения как перемещения. Во-вторых, географическое пространство еще не понимается как форма бытия системы, содержание которой определяется данной формой движения. В-третьих, простран­ ство рассматривается в отрыве от времени. По Геттнеру, сама геогра­фия — наука хорологическая, а не хронологическая. Он отмечает, что для географии «время вообще отступает на задний план, что она не изу­чает временного процесса как такового».

Определенная попытка раскрыть сущность географического простран­ ства и соединить его с географическим временем была предпринята Э.Б. Алаевым. Он справедливо обращается к философской методологии, отмечая, что географическое пространство есть как бы проявле ние философской категории «пространство» применительно к географи­ческим «образованиям или объектам». Алаев считал, что каждый геогра­фический объект имеет свое физическое пространство и обладает геогра­ фическим полем. Последнее понимается как ареал, в пределах которого проявляется воздействие данного географического объекта. Географичес­кое пространство, по Алаеву, есть физическое пространство объекта с его географическим полем. «Собственное физическое пространство объекта, — пишет Алаев, — вместе с его географическим полем в совокупности образует географическое пространство данного объекта». Далее он отме­ чает, что единство географического пространства и времени должно отра­ жать развитие географических объектов. Эго очень важное положение, так как оно указывает на то, что географическое пространство и время связа­ны только с развивающимися географическими объектами. В этой логике рассуждений не хватает еще одного диалектического положения о связи движения и развития, а именно представлении о географической форме движении материи.

Таким образом, с одной стороны, мы видим, что географы не думают отказываться от обыденного понимания пространства, и это правильно, но, с другой стороны, проявляется все больший интерес к научному ди­алектическому пониманию пространства как формы бытия движущейся материи. В географии накапливается материал, который в соединении с философской методологией позволит решить эту труднейшую проблему в науке.

Среди систем, изучаемых географией, только физико-географические системы географической оболочки, которые состоят из объектов гидросферы, тропосферы и скульптурных форм рельефа, явля­ются носителями географической формы движения материи. А геогра­фические ландшафты, территориально-производственные комплексы и другие территориальные системы в географии не относятся к диалекти­ческим системам. Поэтому они не выступают носителями географичес­ кой формы движения и не обладают географическим пространством и временем. В практических целях к ним давно применяется обыденное понимание географического пространства и времени. Успешно развива­ется представление о характерном пространстве и характерном времени, которое хотя и остается в рамках обыденного понимания пространства и времени, но имеет определенное практическое значение.

А так как время включения географической формы движения мате­ рии в общественную практику еще не пришло, то вопрос о сущности и диалектическом соотношении географической формы движения, геог рафического пространства и времени продолжает оставаться почти чи сто теоретическим вопросом. Вес это наносит развитию географии определенный ущерб, так как не используются важные методологические положения этой философской концепции.

Особое место в развитии представлений о пространстве и времени в ге­ографии занимают работы К. К. Маркова. На интересном фактическом ма­териале он показал, что география не только пространственная наука, но и пространственно-временная. Марков отмечает, что покровное оледенение Северного полушария и ледников Антарктиды развивались метахронно в за­висимости от условий. Во-первых. Северное полушарие Земли континен­ тальное, а Южное — океаническое. Во-вторых, северные ледники более «теплые», и они тают при потеплении климата. Лед Антарктиды охлажден до —57°С, и потепление климата обусловливает приток осадков и рост мас­ сы ледника. В Северном полушарии ледник сохранился на Гренландии и некоторых островах Северного Ледовитого океана, а размеры антарктиче­ского ледникового покрова изменились относительно мало. Следователь­но, географическое время системы покровного оледенения Северного по­лушария течет быстрее, а ледника Южного полушария — медленнее. Сама концепция метахронности, по Маркову, основывается на философском положении о пространстве и времени как формах бытия материи. Отсюда можно сделать вывод о том, что системы покровных оледенений Северно­ го и Южного полушарий как носители географического пространства и времени являются саморазвивающимися географическими системами, способом существования которых выступает географическая форма дви­жения материи. Неравномерность течения времени обусловлена тем, что тепловлагообмен а одном случае идет быстрее, чем в другом.

Изучение географических саморазвивающихся систем показало нераз­ рывную связь пространства и времени, раскрыло важное методологичес­кое значение этого положения для теории географии. «По нашему мнению, — писал Марков, — решение проблемы пространства-времени самым непосредственным образом имеет отношение к методологии гео­графической науки». Тем самым был сделан серьезный шаг в сторону от­ каза от обыденного понимания пространства и времени, которого про­ должали придерживаться географы. География поднималась на новый уровень исследования систем, обладающих географическим пространст­ вом и временем как формами их бытия. Сам факт отказа от обыденного понимания пространства и времени но отношению к этим развивающим­ся системам выносил на повестку дня проблему географической формы движения материи, без которой не могут существовать ни географическое пространство, ни географическое время. Как известно. Марков был ярым противником идеи географической формы движения материи. Логика научаемого материала оказывалась сильнее убеждений ученого. Интерес­но, что примеры метахронного развития флоры и фауны, которые Марковым приведены отдельно от примеров развития покровных оледенений, скорее говорят о специфике биологического пространства и времени и раскрывают метахронность течения биологического времени в связи с особенностями биологического пространства.

Накопленный Марковым материал и его рассуждения, обращение к другим наукам и к философской методологии развивали представления географов о своей науке, о специфике географического пространства и времени.

В чем же сущность географического пространства? Пространство как форма бытия саморазвивающейся системы есть не взаимное расположе­ ние ее объектов, а их закономерная связь, благодаря которой осуществля­ется сама форма движения материи — производство и воспроизводство со­ держания системы. В расположении объектов систем данного типа никогда не будет повторяемости, идентичности, совпадения, т.е. законо­ мерности. А в связях объектов этих систем обязательно существует повто­ ряемость, совпадение, объективность и т.д., т.е. закономерность.

Время как форма бытия саморазвивающихся систем представляет со­бой чередование состояний системы. Когда система не меняет своего содержания, ее пространственные связи остаются теми же. Но если про­исходит изменение содержания, то возникают новые или исчезают некоторые старые связи. Определенные пространственные связи и есть состояние системы. А смена или чередование существования опреде­ленных связей между компонентами системы и есть время. Когда Мар­ ков описывал метахронное развитие ледников Северного и Южного по­лушарий Земли, он имел в виду следующее: на севере пространственные связи меняются быстрее, чем на юге, и географическое время здесь течет быстрее.

Понимание географического пространства и времени как форм бы­тия применимо только к диалектическим системам географической обо­ лочки, которые являются носителем географической формы движения материи.

Географическая среда человеческого общества

Понятие «географическая среда» введено в литературу Л.И. Мечнико­вым и Э. Реклю как социологическое понятие. Оно обозначает всю со­вокупность природных условий, влияющих на развитие человеческого общества. Географическая среда, во-первых, это не вся природа или обол очка планеты, а только ее часть. Во-вторых, это исторически меняю­щаяся часть природы, так как по мере развития общества все новые и новые элементы природы выступают в роли среды его существования. В-третьих, именно труд, его развитие обусловливает расширение содер­ жания географической среды. В-четвертых, как отмечает Реклю, разви­тие труда определяет, какие элементы природы выступают в качестве среды существовании общества. Так, для общества собирателей и охот­ников лес был основной географической средой. А с переходом к земле­ делию леса стали выжигаться и вырубаться. В-пятых, согласно Реклю, по мере развития общества человек не становится свободнее, он все бо­ лее и более зависит от природы.

Многие авторы еще до Мечникова и Реклю изучали роль природных, географических условий. Но, как отмечает Г.В. Плеханов, внимание обращалось в основном на психическое и физиологическое влияние природы на человека. Избежал этой ошибки только Гегель, который в каждой части света выделял три различные области: 1) безводные плос­ когорья, где развивается скотоводство и кочевой образ жизни; 2) низ­менности, которые обязаны своим плодородием рекам. Здесь развивает­ ся земледелие и оседлый образ жизни; 3) морские побережья, где процветают мореплавание, торговля и ремесло. Гегель называл эту при­ роду географической основой всемирной истории.

Не было понятия «географическая среда» в работах К. Маркса и Ф. Эн­гельса, но они многое сделали для правильного представления о роли природы в развитии человеческого общества.

В «Капитале» Маркс разделяет внешнюю природу в экономическом плане на две группы явлений: 1) естественное богатство средствами жиз­ ни (рыба, дичь, ягоды и коренья) и 2) естественное богатство средства ми труда (строительный материал, горючие ископаемые, руды и т.д.). Он говорит о том, что на первых этапах истории существенную роль играют богатства средствами жизни, а на поздних этапах истории — богатства средствами труда. И все это определяется не пресловутыми законами взаимодействия общества и природы, а уровнем развития самого обще­ства, следовательно, уровнем его материального производства.

Внешняя природа может ускорять, если она разнообразна, или замедлять развитие общества, если она или слишком щедра, или очень скудна и сурова. Маркс также выделяет особую «историческую природу», т.е. обще­ ственную природу. Это поля, сады, огороды, скверы, парки, искусствен­ ные водоемы и каналы и т.д., которые существуют только «благодаря про­мышленности». Энгельс, рассматривая воздействие общества на природу, выделял два вида последствия этого воздействия: 1) первичные (легко предвидимые) и вторичные (трудно прогнозируемые), которые должны стать предметом исследования науки; 2) естественные, которые происхо­дят в природе, и общественные, когда изменения природы человеком бу мерангом возвращаются в общество. Указанные положения основополож­ников материалистической диалектики играют важную методологическую роль в трактовке географической среды и ее роли в жизни общества.

В работах Г.В. Плеханова подробно анализируется воздействие геогра­ фической среды на человеческое общество. Отметая обвинения в геогра­фическом детерминизме, он показывает, как внешняя географическая сре­да влияет на особенности средств производства, создаваемых человеком. Плехановым поставлен вопрос о влиянии географической среды на осо­ бенности производительных сил и через них на специфику производствен­ ных отношений. Это значит, что не только профессионально-технические отношений испытывают косвенное влияние географической среды. То же самое относится и к производственно-экономическим отношениям, свя­занным с формами собственности на средства производства.

В сталинской трактовке географической среды и ее роли в жизни об­щества в популярной форме раскрывается в основном марксистское ре­шение этого вопроса. Но Сталин допускает одну очень важную ошибку. Он отождествляет социологическое понятие «географическая среда», им же соотносимое с обществом, с внешней природой. Так, он утверждает, что на протяжении трех тысяч лет в Европе успели смениться три общест­венных строя, а в СССР даже четыре, а географические условия остались прежними или не изменились новее. Дело в том, что в странах Европы за это время появились новые отрасли сельского хозяйства, новые отрасли промышленности, которые испытывают воздействие со стороны новых природных факторов, ранее безразличных обществу. Иначе говоря, гео­графическая среда каждой ступени развития общества имеет свое содер­жание, как отмечалось Мечниковым и Реклю. Но важно то, что Сталин, по сути дела, ставит вопрос о двух уровнях соотношения общества и при­ роды, который не был понят его эпигонами. Речь идет о влиянии приро­ды на социальные законы развития общества (социологический уровень) и о воздействии природы, а также изменяемой человеком природы на раз­личные стороны общества (конкретно-научный, экологический уровень). Он справедливо утверждал, что внешняя природа на смену этапов истори­ ческого развития не влияет, а может лишь ускорять или замедлять обще­ственное развитие. Если географическая среда (природа) развивается медленно, а общество быстро, сделали вывод эпигоны Сталина, то чело­ век может не считаться с природой, воздействовать на нее как угодно. Они забыли о возможном отрицательном обратном воздействии природы на рахтичные стороны общества, на самого человека.

Некоторые географы и философы после смерти Сталина выступили с критикой допущенных им ошибок. Так, В.А. Анучин верно полагали, что природа меняется так же быстро, кик и общество. Отрицательные изменения в природе, вызванные деятельностью чело­века, сразу сказываются па самом обществе.

Философ Д.И. Кошелевский, определяя географическую среду как часть природы, вовлеченную в материальное производство, возрождал тем самым идею Маркса о природе, включенной в обще­ство, преобразованной человеком, и внешней географической среде. Он даже указывал на то, что эта часть природы, как и техника, развивается в обществе по социальным законам. Таким образом, необходимо выделять историческую природу, включенную в состав общества, и географичес­кую среду как обеспечивающую внешние условия существования и раз­вития общества. В этой связи можно ввести два социологических поня­тия: «физико-географическая среда» и «экономико-географическая среда». В состав внешней физико-географической среды входят отдель­ные элементы природных систем — биологических, географических и ге­ологических. Эти элементы существуют и развиваются по своим природ­ным законам тех систем, к которым они принадлежат. Обладая разными сущностями, элементы физико-географической среды не образуют еди­ной системы. Историческое изменение содержания физико-географиче­ской среды зависит от уровня развития и потребностей общества. Эта природа может ускорять или замедлять развитие общества, придавать специфику отдельным отраслям производства и различным сторонам со­держания и жизни общества. Социологическое понятие «физико-геогра­фическая среда» тождественно социологическому понятию «географиче­ская среда», введенному Мечниковым и Реклю.

Экономико-географическая среда есть совокупность элементов преобразованной физико-географической среды. Она состоит из трех групп явлений. Первая группа — это тс элементы внешней природы, которые включены в общество в качестве средств производства на основе прису­щих им от природы свойств. Таковы, например, почвы, сорта растений и породы скота, выведенные человеком. Вторая — измененные человеком (или искусственно созданные им) элементы внешней природы, которые входят в состав средств производства в совокупности с техникой. Таково, например, искусственное водохранилище в верхнем бьефе реки, перего­роженной плотиной и совместно с электростанцией выступающей в каче­стве средств производства электроэнергии. Третья группа представляет собой совокупность искусственно созданных человеком явлений, кото­рые не входят в состав средств производства, но играют важную роль в жизни человека. Таковы парки, сады, скверы, домашние животные и рас­тения, зоны отдыха и т.п., которые имеют большое оздоровительное, вос­питательное, эстетическое значение. Физикео-географическая среда оказывается как бы связующим звеном между внешней природой, которая не входит в состав физико-географической среды и экономико-географической средой, которая входит в содержание общества.

Экономико-географический базис общества. Как известно, в составе производительных сил, кроме человека, выделяют средства производства. По мнению Лабриолы, в составе средств производства важнейшим эле­ ментом является техника. Он исходил из того, что история общества есть история развития техники. Марксом было введено понятие «технический базис общества», которое отражает всю совокупность техники, входящей в состав производительных сил. Однако рассмотренные выше сельскохо­ зяйственные средства производства — почвы, растительные и животные организмы, каналы, искусственные водохранилища и т.д. — техникой не являются, но в состав средств производства они входят. Учитывая, что они составляют элементы экономико-географической среды, их можно на­звать экономико-географическим базисом. Эти два базиса отличаются друг от друга, занимают разное место в системе связей общества и приро­ды, диалектически взаимодействуют друг с другом. Первичным является технический базис, без него невозможно возникновение и существование экономико-географического базиса. Но возникший экономико-геогра­ фический базис, в свою очередь, воздействует на технический базис. Так, создание гигантских водохранилищ на Волге обусловило строительство и применение таких мощных гидротурбин, которым в мире нет равных.

Если для развития технического базиса необходимы такие науки, как математика, и технические науки: физика, химия, сопротивление мате риалов и т.п., то для развития экономико-географического базиса нужны естественные науки, как, например, геология, география, биология и т.д. В системе связей общества и природы эти два базиса занимают разное место. Технический базис можно достаточно полно изолировать от влияния природы. Здания фабрик и заводов защищают технику и технологи­ ческие процессы. Можно даже строить подземные заводы, еще больше изолируя технику от воздействия природы. А вот экономико-географический базис нельзя спрятать ни в оранжереи, ни под землей. Поэтому об­щество открыто воздействию природы прежде всего со стороны сельско­ го хозяйства, различных водных и биологических объектов. Все это говорит о том, что в обслуживании общества нельзя на первое место ставить либо «технические» науки, либо «естественные» науки. Все знания одинаково нужны обществу. Однако среди них география занимает осо­бое место. Дело в том, что при прогнозировании воздействия природы на экономико-географический базис и при прогнозировании возможных отрицательных последствий воздействия на природу со стороны того и другого базисов по отдельности или вместе география при своем ком­плексном подходе играет особую роль. Системный географический под­ ход к природе оказывается наиболее востребованным при решении сложных экологических проблем современности.

Тема 9. Биосфера и ноосфера. Геохимическое учение

В.И. Вернадского о биосфере и ноосфере.

Понятие «биосфера» было введено в науку австрийским естествоиспытателем Э. Зюссом в 1875 г. Зюсс выделял гидросферу как водную оболоч­ку, литосферу — как каменную оболочку, атмосферу — как воздушную оболочку и биосферу — как совокупность живых организмов, которые со­ ставляют содержание этой оболочки планеты. Дальнейшее развитие на­ уки несколько уточнило это представление о самостоятельных оболочках планеты.

В современной науке принцип выделения оболочек планеты, пред­ложенный Зюссом, приобрел более глубокое содержание. Можно ска­зать, что в основе выделения оболочек планеты, в первую очередь, лежит наличие особой формы движения материи. Так, к естественным оболоч­ кам — литосфере, географической оболочке и биосфере — добавляется новая оболочка — социосфера, основой существования которой являет­ся процесс материального производства.

По сути, такое же понимание биосферы как совокупности живых орга­ низмов, согласно Зюссу, мы видим у французских ученых Э. Леруа и П. Тейяра де Шардена. Только, в отличие от австрийского естествоиспыта­ теля, они рассматривают эти оболочки как последовательно сменяющие друг друга этапы развития планеты. В «Феномене человека» Тейярде Шар ден выделяет три таких основных этапа. Первый из них — формирование литосферы, поверх которой находятся «текучие оболочки гидросферы и ат­ мосферы» — этап преджизни. Затем формируется живая пленка, «образо­ванная растительным и животным войлоком земного шара — биосфера», выделяемая в науке, как отмечает сам Тейяр де Шарден, со времен Зюсса. Это этап жизни. Он пишет что биосфера в такой же степени универсальная оболочка, как и другие сферы. Она представляет собой единое целое. И, на­конец, «вне биосферы и над ней формируется еще одна пленка, «мыслящий пласт», великий феномен — ноосфера. Возникает человек. Говоря словами Леруа, два великих события стали главными в истории Земли: витализация Материи, а затем гоминизация Жизни.

Дальнейшее развитие представлений о биосфере связано с созданием В.Н. Сукачевым новой науки — биогеоценологии. Основным объектом исследования здесь является биогеоценоз как диалектическая система, в которой организмы и условия их существования взаимно порождают и взаимно обусловливают существование друг друга.

Таким образом, современная биология под биосферой понимает со­вокупность биогеоценозов. Это чрезвычайно важное положение не все­ гда учитывается в географии. Некоторые авторы отождествляют два разных по сущности явления — географическую оболочку и биосферу, что приводит к ошибочным методологическим выводам в географии. Возьмите, например, старый спор о соотношении географической оболочки и ландшафтной сферы. Биогеоценозы входят в состав ландшафта, но яв­ ляются элементами биосферы. Это биологическая составляющая ланд­ шафтной сферы- А географическая составляющая ландшафта — скульп­ турные формы рельефа, тепло и влага, связаны с географической оболочкой или являются, как, например, рельеф, се элементом. Только конкретный системный подход может способствовать более глубокому решению этого вопроса. Даже противники отождествления географиче­ ской оболочки и ландшафтной сферы тем не менее включают ланд­ шафтную сферу целиком в географическую оболочку. Однако ясно, что биогеоценозы как живая природа в состав неорганической географиче­ ской оболочки входить не могут. Географическая оболочка состоит толь­ ко из тех объектов, в основе которых лежит географический тепловлаго обмен. Поэтому ландшафтная оболочка лишь частично, по своим географическим составляющим, пересекается с географической оболоч­ кой планеты.

Развитие представлений о ноосфере. Совсем другой принцип выделе­ ния земных оболочек, чем у Зюсса, был предложен В.И. Вернадским. Если Зюсс выделяет биосферу наряду с другими оболочками планеты, то Вернадский считает, что биосфера относится к иному классу явлений. Он пишет, что «в биосфере можно различить несколько геосфер: она со­стоит из совокупности трех геосфер — тропосферы (нижней воздушной геосферы), гидросферы и части стратосферы». По Вернадскому, это связано с особой геохимической деятельностью живых организмов, ко­торые влияют на миграцию химических элементов и на химический со­ став геосфер. Как видим, «биосфера» у Вернадского принципиально иное по содержанию понятие, чем в работах Зюсса и названных выше французских авторов и в современной биологии.

Понятие «ноосфера» было введено в литературу Леруа и Тейяром де Шарденом. Но они под ноосферой понимают новую оболочку планеты, которая возникает после биосферы и над биосферой. При выделении земных оболочек они пользуются критерием, который предложил Зюсс. Поэтому у них биосфера есть совокупность живых организмов, а ноосфера по содержанию совпадает с современным представлением о социосфере как совокупности людей и различных элементов матери­ альной культуры. Биосферу они рассматривают как необходимый этап в развитии планеты для возникновения ноосферы. Но биосфера не пе реходит в ноосферу, хотя между ними и существуют определенные свя­зи. Так, Леруа образно рассматривает ноосферу как белую скатерть, которой прикрыта биосфера. Из биосферы бьют фонтанчики, питающие ноосферу необходимыми веществами. Биосфера — необходимое усло­вие возникновения и существования ноосферы, но в состав последней она не переходит.

Совсем иное представление о биосфере и ноосфере мы находим в ра­ ботах Вернадского, который является творцом геохимического учении о биосфере и ноосфере. Он рассматривает ноосферу как высший этап раз­вития биосферы. Появление человечества на Земле есть возникновение новой геологической силы (человек, вооруженный наукой и техникой), которая переделывает биосферу. Вхождение человека в биосферу а каче­ стве нового фактора ее изменения он рассматривает как «природный про­цесс перехода биосферы в новую фазу, в новое состояние — в ноосферу».

Следуя логике рассуждений Вернадского о двух стадиях развития оболочки планеты—биосферы и ноосферы, можно предположить суще­ ствование более ранней географической стадии развития биосферы. Этим двум периодам развития биосферы предшествует географический период, когда основные физико-географические процессы — климати­ческий, гидрологический и геоморфологический — действуют как ос­новная геологическая сила.

В биосфере, как отмечал Вернадский, «можно различать различные геохоры, имеющие зональный характер, тесно связанный с климатом, с его поясами, явно химически неодинаковыми». Он считал, что «химичес­кий состав биосферы не является одинаковым на всем Лике Земли, но рез­ко меняется как функция литологического состава и климатических зон». Вернадский видел роль географических процессов и явлений, но не возво­ дил их в ранг такой же геологической силы, как живое и человека. Рассма­ тривая биогеохимию как геохимию биосферы, он отодвигал географичес­ кие явления на второй план.

Все это говорит о том, что на Земле существует особая геохимическая оболочка, которая проходит в своем развитии три основных этапа в со­ответствии с теми основными факторами, которые меняют ее химичес­ кий состав и влияют на миграцию и накопление химических элементов. Это географический этап, этап биосферы и этап ноосферы.

О переходе биосферы в ноосферу. Ноосфера, по Вернадскому, не толь­ ко возникает внутри биосферы, но на основе деятельности человека, во­ оруженного наукой и техникой, постепенно превращается в ноосферу. При этом он считал, что ноосфера — это высший этап развития биосфе­ ры, т.е. последняя должна полностью превратиться в ноосферу. «Науч­ ная мысль человечества, — писал он, — работает только в биосфере и в ходе своего проявления в конце концов превращает ее в ноосферу, гео логически охватывая ее разумом».

Ноосфера у Вернадского не тождественна социосфере. Она шире социосферы по содержанию, так как она состоит из совокупности стран — социосферы и тех частей биосферы, которые испытывают воздействие со стороны человека или сознательно переделываются им. О последнем свидетельствует письмо Вернадского своему другу биологу Б.Л. Личкову, в котором он пишет о совпадении своих взглядов с идеей коммунистиче­ ского общества К. Маркса. Видимо, Вернадский считал, что концепция обобществленного человечества должна предполагать сознательное уп­ равление процессами биосферы, высоконаучное отношение к природе. Однако, принимая во внимание современные экологические проблемы, не следует абсолютизировать роль техники в воздействии человека на природу. Природные процессы биосферы существуют за счет приходя­щей солнечной энергии, а управление природными биологическими, ге­ ографическими и геологическими процессами потребует высвобождения человеком дополнительной энергии, что может привести к катастрофи­ческим явлениям в биосфере. Более того, восстановление нарушенных исторически сложившихся связей между объектами и процессами био­сферы также потребует дополнительных усилий со стороны человека. Надо ли переделывать всю биосферу? Не приведет ли это к потере ее свойств, жизненно важных для человечества в настоящем и будущем?

Тема 10. Предмет философии биологии и его эволюция. Биология в контексте философии и методологии науки XX в.

Философия биологии — область философии, занимающаяся анализом и объяснением закономерностей формирования и развития основных на­правлений комплекса наук о живом. Философия биологии исследует природу и структуру биологического знании, особенности и специфику научного познания живых объектов и систем; средства и методы, спосо­ бы обоснования и развития научного знания о мире живого.

Философия биологии — это система обобщающих суждений фило­ софского характера о месте биологии в системе науки и культуры, о воз­действии различных наук и культуры в целом на характер биологических исследований и об обратном процессе влияния биологии на изменение норм, установок и ориентации в науке и культуре.

Такое понимание предмета философии биологии характерно для на­шего времени, однако оно многократно трансформировалось в предше­ствующие годы в ходе развития биологии и других наук о живом, в про­ цессе изменения их предмета, появления новых методов и возможностей научно-технического познания, трансформации стратегических направ­ лении исследования. Долгие годы в Советском Союзе в условиях господ­ ства догматически понимаемого диалектического материализма фило­софский подход в его применении к анализу биологических проблем рассматривался как априористический, при котором теоретические по­ строения оказывались не результатом обобщения данных науки, а непо­ средственно выводились из общефилософских положений и налагались на конкретный естественно-научный материал. Из поля зрения подоб­ ного философствования ускользало самое главное — предмет, по поводу которого оно бралось размышлять. В результате появилось множество работ, до предела заполненных философским и ярлыками, наклеиваемы­ ми на специальные биологические концепции и, как правило, не отра­жавшими их объективного содержании. Одними из первых с критикой такого философского подхода в отечественной литературе выступили И. Г. Фролов и Р.С. Карпинская. Они показали, что современное фило­ софское познание не существует над биологическим. Оно непосредст­ венно выводится из него, вычленяется как элемент, сторона реальности, создающейся и ходе научного исследования.

Это означает, что, в отличие от натурфилософии, современная филосо­фия рассматривает свой объект не изолированно от конкретных форм познания , но как его результат, итог взаимодействия субъекта и предмета при­ роды. Философия имеет дело со «второй реальностью», созданной наукой, т.е. в случае познания закономерностей живых систем — с « биологической реальностью», которая изменяется по мере развития наук о жизни.

Биологическая реальность включает в себя не просто объективное су­ществование мира живого, но и активность познающего субъекта на этом пути в сложной социальной структуре познавательной деятельности, критерии которой определяются как непосредственными характеристи­ ками объекта, так и различными социокультурными влияниями, норма­ми и идеалами. Данное обстоятельство и предопределяет историчность понимания предмета биологической науки, изменения в его содержании.

На первых этапах развития биологии целью любого биологического исследования был организм, соответственно предмет биологической на­ уки описывался на организменном уровне. Возникновение и закрепление представлений о виде, растянувшееся на десятки лет, в конечном итоге привело к расширению понимания предмета биологии. Вид и популяция предстали как фиксированные, имеющие собственные закономерности построения, функционирования и развития целостные биологические объекты, а не просто как абстрактные наименования, отражающие сум мативные конгломерации индивидов. Последовательно формирующиеся представления о биоценозах, экосистемах, наконец, биосфере в целом расширяют предмет науки о жизни, включая все эти сложные надорганиз менные образования в компетенцию анализа современной биологии. Та­ким образом, происходит расширение пределов мира жизни, изучаемого биологической наукой.

Но этим не ограничивается процесс расширения предмета биологи­ ческой науки, который мы наблюдаем в наши дни. Сходный процесс идет и в противоположном направлении — вглубь организма. Это осу­ществляется при активном использовании физики, химии, других точ­ ных наук. Вместе с тем анализ ингредиентов любых биологических орга­ низмов продолжает оставаться включенным в предмет биологической науки, в частности, через новые интегративные, но биологические по своему статусу науки — биофизику, биохимию и т.д.

Таким образом, можно констатировать, что изменение поля деятель­ности в изучении жизни, новое видение биологической реальности при­вели к изменению в понимании предмета биологии как науки. Это изме­ нение выразилось во включении в предмет биологии всех уровней организации жизни. Причем формирование различных дисциплин на каждом из этих уровней, отражающее новые грани в понимании предме­ та биологии, определялось не только когнитивными, внутринаучными факторами развития биологического знания, но и включенностью био­ логии в целостную систему функционирования науки внутри общества. Многие из вновь нарождающихся областей биологии отражали прежде всего социальные потребности, «заказы», идущие от общества, а не соб­ственно научную разработанность данной проблематики. Их глубокая и всесторонняя разработка, напротив, начиналась уже после того, как эти направления оказывались под влиянием социальной потребности вклю­ченными в предмет науки. Подобная ситуация характеризует многие из разработок в области биологической экологии, биоценологии, возник­новение и развитие таких направлений, как селекция, почвоведение, растениеводство, паразитология, бактериология.

Важным моментом в расширении предмета биологии стало обраще­ние биологической науки к проблеме человека. Усиливается медико-биологическая направленность работ по уяснению глубинных биологи­ческих причин болезней, поиску новых методов лечения и лекарств. Все более осознается и углубляется понимание роли природных факторов, включая наследственные, в формировании онтогенетической жизнедея­тельности человека. Наконец, актуальным становится вопрос о необхо­ димости изучения популяционных факторов и характеристик вида.

Все это свидетельствует о том, что происходящие изменения в пони­ мании предмета биологии отражают сложные взаимосвязи и взаимоза­висимости как собственно научных, так и социокультурных факторов развития биологической науки, отражают ее многообразную включен­ность в решение реальных проблем развития общества.

Расширение понимания предмета биологии, новые возможности био­логического эксперимента в связи с совершенствованием техники экспе­ римента, осознание новых социальных заказов привели к принципиаль­ным изменениям в определении стратегических направлений развития исследовательской деятельности в биологии.

К традиционным целям биологического исследования — описанию и объяснению мира живого, раскрытию закономерностей его организа­ции, функционирования и развития — стали добавляться существенно новые. Это во многом связано с изменением самого характера контактов биологии с практикой. Взаимодействие биологии с практическими по­ требностями существовало на всех этапах ее развития, но это была связь опосредованная — через сельскохозяйственную деятельность, медици­ ну, физиологию, психологию и т.д.

Современный период развития биологии характерен нарастанием прямых связей биологии с практикой, когда биология становится сред­ством не только изучения, но и влияния на мир живого. В ней все более нарастают тенденции проектирования и конструирования биообъектов, все явственнее проявляются задачи общего и регионального управления живыми системами. В этой связи в развитии стратегии исследователь­ ской деятельности в познании жизни начинают появляться такие новые предвидение, прогнозирование. Возникает необходимость в разработке разнообразных сценариев предвидимого будущего и их сравнения. При этом потребность в создании подобных исследова­ тельских направлений характерна не только для суборганизменных уровней изучения живого, но и в не меньшей мере, хотя и в специфиче­ском преломлении, и для организменных и надорганизменных уровней.

Названные тенденции получили отражение в развитии таких акту­ альных исследовательских направлений, как генная инженерия, клеточ­ная инженерия. По аналогии с этим можно было бы говорить и об инже­ нерии ценозов, поскольку задача проектирования и конструирования как естественных, так и искусственно созданных биоценозов и агропоценозов также весьма актуальна. Экстраполируя эту тенденцию на область биологии в целом , можно говорить о поступлении биологической науки в новый этап своего развития — биоинженерный. Приемы различных на­ правлений биоинженерии помогают биологу превратиться, по сути дела, в конструктора новых организмов или новых отношений между ними.

Однако, отмечая определенную схожесть биоинженерного этапа с другими направлениями инженерии, нельзя не видеть при этом и их существенных различий. В случае развития биотехнологии исследователь и практик имеют дело с миром живого. Это накладывает на практичес­ кую деятельность определенные ограничения и запреты, которые должны быть хорошо осознаны еще до начала подобной деятельности. Чело­вечество имеет сейчас горький, но поучительный опыт роста негативных последствий в холе неуправляемого, бесконтрольного развития промы­шленного производства. Истощение природных ресурсов, загрязнение среды обитания, ухудшение ситуации в развитии мира живого — вот только некоторые из последствий создавшегося неблагополучия.

Поэтому разнообразные возможности конструирования, культивиро­ вания, преобразования биологических объектов и связей между ними должны быть всесторонне продуманы в плане прогнозирования послед­ствий такого вмешательства. Причем последствий не только производст­ венно-экономических, но и экологических, и социальных. Социальная озабоченность по поводу последствий современного развития биологии далеко не беспочвенна. Дело в том, что новые технологии, основываю­ щиеся на генной и клеточной инженерии, предоставляют возможность преодоления эволюционных барьеров, осуществляя произвольное кон­струирование и перемещение генов между организмами, не имеющими природных возможностей для вступления в генетические контакты. Это может дать человечеству как значительные выгоды, так и привести к ро­ковым ошибкам из-за недоучета экологических последствий включения этих новых организмов в целостный мир живых объектов.

Попытки искусственно затормозить, остановить этот процесс как имеющий потенциальную опасность для человечества оказались наив­но-романтическими и. как известно, ничего не дали. Поэтому дальней­ шее безопасное развитие названной тенденции требует совершенствова ния методов сознательного управления всем новым комплексом иссле­дований и практических разработок.

Эти новые области биологических исследований и накопленные в них факты требуют переоценки и переосмысления действовавших в биоло­ гии концепций, создания новых, их осознания с методологических, ми­ ровоззренческих и ценностных позиций.

Все названные трансформации предмета биологии ведут к изменениям и предмета философии биологии. С современных позиций философское осмысление мира живого представлено в четырех относительно автоном­ ных и одновременно внутренне взаимосвязанных направлениях: онтоло­гическом, методологическом, аксиологическом и праксиологическом.

Естествознание XX в. имеет дело с множеством картин природы, он­тологических схем и моделей, зачастую альтернативных друг другу и не связанных между собой. В биологии это ярко проявилось в разрыве эволюционного, функционального и организационного подходов к ис­следованию живого, в несовпадении картин мира, предлагаемых раз­ личными областями биологического знания. Задача онтологического направления в биофилософии — выявление онтологических моделей, лежащих в основаниях различных подразделений современной науки о жизни, рефлексивная работа по осмыслению их сути, взаимоотноше­ ний друг с другом и с онтологическими моделями, представленными в других науках, их рационализации и упорядочению.

Методологический анализ современного биологического познания преследует задачу не просто описания применяемых в биологии методов исследования, изучения тенденций их становления, развития и смены, но и ориентирует познание на выход за пределы существующих стандартов. В силу того, что регулятивные методологические принципы биологичес­ кого познания имеют порождающий характер, осознание и формулиров­ ка в биологии новой методологической ориентации ведет к становлению новой картины биологической реальности. Это ярко проявилось в про­ цессе утверждения в биологии новых познавательных установок систем­ ности, организации, эволюции, коэволюции.

В последние годы существенно возросло значение аксиологического и праксиологического направлений в развитии биофилософии. Станов­ ление и стремительное развитие генной и клеточной инженерии, инже­ нерии биогеоценозов, решение проблем взаимодействия биосферы и человечества требуют совершенствования методов анализа и сознатель­ного управления комплексом названных исследований и практических разработок, их нравственно-этического осмысления и правового нормативного закрепления. Этим задачам служит интенсивное развитие таких новых наук, порожденных современным этапом развития биофилосо­ фии, как биоэтика, экоэтика, биополитика, биоэстетика, социобиоло гия и др.

Н а современном этапе развития биология требует философского пе­ реосмысления традиционных форм организации знания, создания но­ вого образа науки, формирования новых норм, идеалов и принципов на­ учного исследования, нового стиля мышления. Развитие биологии в наши дни начинает давать все больше плодотворных идей, как для по­знания сферы биологического, так и других имеющих широкие выходы за пределы собственно биологии — в науку и культуру в целом. Все эти новые проблемы и включаются в предмет современной биофилософии.

Биология в контексте философии и методологии науки XX в.

Если попытаться выразить основную интенцию исследований в области философии биологии в XX в. в краткой форме, то, возможно, самым подходящим было бы выражение — в поисках самобытности. В самом деле, оглядывая теперь уже более чем 100-летний путь развития биоло­гической науки как бы с высоты птичьего полета (и глазами представи­теля философии и методологии науки, разумеется), видишь следующую картину: первая половина века заполнена стремительно нарастающим потоком открытий и обобщений, которые к середине 1950-х гг. привели к окончательному оформлению биологии в статусе мощного самостоя­ тельного пласта современного научного естествознания. В этом отноше­ нии именно 1950-е гг. были рубежными. Празднование 100-летнего юбилея книги Ч. Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора» стало важной вехой признания, что органическое объединение дарвиновской идеи естественного отбора с менделевской генетикой привело к созданию подлинного теоретического фундамента для всех областей классической биологии и высветило четкую перспективу даль­нейшей углубленной теоретической и экспериментальной разработки проблем этих классических отраслей на новой основе — на основе идей менделевской трансмиссионной генетики с использованием мощного аппарата самых новейших разделов современной математики. В то же время расшифровка в 1953 г. строения молекулы дезоксирибонуклеиновой кислоты — этого основного, загадочного, как тогда было принято говорить, «вещества наследственности» явилось как бы стартовым со­бытием в стремительном процессе формирования суперсовременной — молекулярной — биологии. Это событие по своей значимости сопоста­вимо с коперниковской революцией в науке на заре Нового времени, а для нашей темы оно важно еще в том отношении, что показало безбреж­ ную перспективу объяснения всего гигантского материала классической биологии в терминах физических и химических теорий. Только после этих событий могло начаться обсуждение философских и методологиче­ ских проблем биологической науки с привлечением всего того богатейшего инструментария, который до этого был наработан в философии науки на материале физико-математических наук. Со второй половины 1960-х гг. поток публикаций по философии биологии, написанных именно в этом ключе, начинает стремительно нарастать, периодически пополняясь фундаментальными обобщениями и монографиями.

Вместе с тем «эти годы не прекращается традиция постановки и обсуж­ дения как общетеоретических, так и философских проблем биологии на началах, оппозиционных (причем порой крайне оппозиционных) заняв­ шему тогда господствующее положение дарвиновскому адаптационизму и селекционизму, и истоками своими уходящими еще в додарвиновские вре­ мена господства «идеалистической» (как было принято у нас говорить) морфологии. В западной литературе наиболее яркое выражение это движе­ние нашло в концепции «геометрического витализма» выдающегося фран­цузского математика XX в., создателя «теории катастроф» Р. Тома, а в оте­ чественной литературе эта линия представлена блестящими работами приверженцев неономогенеза — А.А. Любищева, СВ. Мейена, а также их учеников и соавторов. Наиболее интересные выходы эта линия размыш­лений по общим и философским проблемам биологии нашла в иницииро­ вании проблематики соотношения классической и неклассической биологии, полностью сохраняющей свою актуальность и в наши дни.

К настоящему моменту можно констатировать, что как понимание са­ мой сути, так и оценка перспектив развития исследований в области фило­ софии биологии существенно различны у представителей этих разных на­правлений. И это различие, в свою очередь, изначально предопределяется разным истолкованием предметно-гносеологического статуса самой био­логической науки, т.е. тем «образом биологии», который является исход­ным в постановке и обсуждении философских проблем этой науки. В су­ществующей литературе наиболее значимыми являются три таких образа.

Согласно первому из них, биология была и остается преимуществен­ но описательной естественно-исторической дисциплиной, в задачу ко­ торой входит как можно более полное и детальное описание, системати­ зация и классификация особенностей строения, организации, поведений и других характеристик тех групп живых организмов, которые имеются на Земле. В той мере, в какой этим особенностям строения, организации и поведения может быть дано теоретическое объяснение, требуется уже выход за пределы собственно биологической науки и привлечение языка, понятий, законов и объяснительных схем других, «более точных» наук — физики, кибернетики и др. Эта точка зрения была особенно популярной в 1950—1960-е гг., в настоящее время ее придерживаются — без должной критической саморефлексии и даже самоосознания — многие представи­ тели физико-химической биологии и особенно синергетики. Но иногда она находит своих изобретательных защитников и среди специалистов, знакомых с серьезной логико-методологической литературой'. Эта ли­ния развития философской мысли на материале биологической науки сделала особенно острой проблему редукции во всем объеме своего со­держания, в котором она представлена на сегодня в различных областях биологии и которая многими ведущими учеными современности отно­ сится к числу «великих проблем».

Ко второму, наиболее авторитетному и широко принятому среди практически работающих биологов «образу биологии», можно отнести дарвиновскую адаптационистскую парадигму, потенции которой, во­ преки нередко высказывающемуся мнению, не только не исчерпаны, но по-настоящему начинают осознаваться только в наши дни. Подавляю­щая часть значимой и информативной литературы по философским проблемам биологии, написанной за последние 20—30 лет, выполнена на основе и в рамках этой парадигмы.

Третий «образ биологии» может быть выражен и охарактеризован различными способами, но, возможно, наиболее краткую и точную формулу нашел в свое время создатель «обшей теории систем» Л. фон Берталанфи, когда сказал, что «суть этой концепции можно выразить в одном предложении: организмы суть организованные явления, и мы, биологи, должны проанализировать их в этом аспекте». Сторонники этой точки зрения часто полемизировали с представителями второй па­ радигмы, нередко в довольно острой форме. Это привело ко многим на­ думанным попыткам их разграничения и бесплодным дискуссиям, рас­тягивавшимся порой на годы (как, например, дискуссия о большей или меньшей важности принципа системности по сравнению с принципом историзма). На самом деле разница между ними не так велика, как мо­жет показаться на первый взгляд. Она бросается в глаза в тех аспектах, которые прямо связаны с различием философских и культурно-истори­ческих традиций, из которых исходят и на которые опираются предста­вители этих двух разных парадигм. Что же касается собственно биоло­ гии, то разница между ними скорее связана просто с различной расстановкой акцентов в целом одинаково понимаемом содержатель­ ном и проблемном поле. Хотя не приходится отрицать, что представител и этой третьей точки зрения склонны подчеркивать большую автоно­ мию организации живых систем (как в структурных, так и в динамичес­ ких аспектах), ее независимость во многих решающих моментах от пря­ мого контроля со стороны естественного отбора.

И все-таки нет в истории биологии XX в. идеи более заманчивой, но в то же время и более спорной, дискуссионной, чем идея построения не­ коей единой «теоретической биологии», которая была бы столь обшей, что включала бы в себя даже дарвиновскую концепцию естественного отбора в качестве частного случая, а по своей логической строгости, ма­ тематической оснащенности и предсказательной силе не уступала бы «теоретической физике». Выдвинутая в середине 1930-х гг. почти одно­ временно и независимо друг от друга несколькими выдающимися био­ логами-мыслителями (Э. Бауэр, Л. фон Берталанфи, Н. Рашевский и др.), эта идея пережила пик своей популярности в 1960— 1970-е гг. Оче­ редная попытка спасти эту красивую идею в том виде, в каком она вы­ двигалась вышеперечисленными классиками, была предпринята на страницах академического журнала «Известия Академии наук. Серия биологическая» в 1993 г. Инициаторы пригласили выступить на страни­ цах этого журнала известнейших российских авторов, предварительно поставив такой вопрос: «Хотя в биологии давно уже существует тенден­ция выделять теоретическую биологию как особое направление (Берта­ланфи, Бауэр, Уоддингтон). до сих пор неясно, существует ли такой раз­ дел биологии, нужен ли он и какова его будущее». А между тем многое в развитии идеи теоретической биологии в XX в. самым тесным и орга­ничным образом связано с соответствующими поворотами в развитии и смене методологических концепций и парадигм в течение этого иска. Поэтому для прояснения общей картины и в целях уточнения сегодняш­него состояния дел, а главное — перспектив развития теоретической би­ ологии в XXI в., анализ эволюции идеи теоретической биологии в кон­ тексте (и в теснейшей связи) с эволюцией самой методологической мысли в XX в. совершенно необходим. Здесь, разумеется, могут быть обозначены лишь некоторые основные линии такого анализа.

Для правильного понимания сути движения «на пути к теоретической биологии» важно с самого начала ясно зафиксировать один тонкий ню­анс: ни сам термин «теоретическая биология», ни концепции, которые бы претендовали на статус «теоретических» в биологии, не появились на свет вместе с работами названных выше авторов (Берталанфи. Бауэр и др.). Достаточно сказать, что уже были и теория Ламарка и теория Дарвина, и теория Менделя и другие широко признанные и дискутируемые теории и биологии XIX — начала XX в. Смешно думать, что эти факты могли быть неизвестны Берталанфи или Бауэру. Значит, что-то не устраивало их в этих биологических конструкциях именно как теоретических. И вот здесь надо ясно осознать, что наиболее влиятельным методологическим аппаратом знания (естественно-биологического и пр.) в пер­вые два десятилетия XX в. был аппарат представителей баденской школы неокантианства В. Биндельбанда и Г. Риккерта, предполагавший ради­кальное, качественное различение наук номотетических и наук идеогра­фических. То есть наук, главной целью которых является формулировка общих законов и построения на этой основе подлинных научных теорий (идеалом такой науки признавалась физика), и наук, главной целью ко­торых является описание явлений во всей их неповторимой уникальности и целостности (типичным примером такой науки считалась история че­ловеческой культуры). Полностью под влиянием этих идей баденских не­окантианцев находились и зачинатели движения по созданию теоретиче­ской биологии. Они исходили из того, что даже в своих наиболее общих построениях классическая биология остается на уровне чисто описатель­ной, идеографической науки. Создание же биологии как науки номотетической мыслилось ими именно как задача следующего шага в ее исто­рическом и логическом развитии.

Но от простой констатации идеографичности всей классической биологии к ее построению в ранге подлинно номотетической науки можно было идти, как показало время, тоже очень разными путями. Ба­уэр, например, связал свои надежды создания теоретической биологии с открытием нового физического закона (или принципа) движения живой материи (принцип устойчивого неравновесия), т.е. фактически сделал шаг от описательной биологии в направлении к физике как ее подлинно теоретической основе (физикализм). Совсем по другому пути пошел Берталанфи. Обратив внимание на то, что в физикалистском мире та­ким специфически биологическим реалиям, как организация, целена­правленность, функция и др., не было места, что там они рассматрива­лись лишь как метафорические описания сложных явлений живой природы или даже иллюзия, он писал: «Для биолога, однако, это означа­ло, что как раз специфические проблемы живой природы оказались вне законной области науки, в этих условиях я был вынужден стать защит­ником так называемой организмической точки зрения».

Но как только внимание к проблеме возможных путей построения теоретической биологии было привлечено в таком аспекте, оказалось, что физикализм и системность (организованность) — не единственные альтернативы. При обсуждении проблемы путей построения теоретической биологии, оттал­кивающегося от идеи описательной природы классической биологии, были выделены три принципиально различные возможности: 1) физика­лизм, 2) системность и 3) историзм. А поскольку в эти годы не было в ме­тодологии естественных наук более популярной идеи, чем боровский принцип дополнительности, то именно он был положен в основу интерпретации отношений, в которых находятся друг к другу физикалистское, системное и историческое направления теоретизации в биологии. На долгие годы и десятилетия эта основополагающая раскладка возможнос­тей предопределила содержание дискуссий по проблемам формирования теоретической биологии, становившихся тем менее содержательными, чем далее они уходили от понимания методологических истоков самой постановки этой проблемы.

Следующий виток живейшего интереса к данной проблеме и обсужде­ ния ее силами не только ведущих биологов, но и физиков, математиков, философов падает на 1960-е гг. Особое значение при этом имели два собы­ тия: 1) цикл лекций по вопросам теоретической и математической биоло­ гии, прочитанный в Йельском университете крупнейшими специалистами, такими, как Дж. Бернал, Г. Кастлер, Н. Рашевский и др.; 2) симпозиум по теоретической биологии, организованный по инициативе и под руководст­вом Международного союза биологических наук крупнейшим английским биологом XX в. К.Х. Уоддингтоном. Этот симпозиум начал свою работу в августе 1966 г. и продолжался периодически в течение нескольких лет. Надо сказать, что отправной пункт размышлений и дискуссий на этих форумах был тот же — тезис о сугубо описательной природе всей классической био­ логии. Но к этому времени уже радикально изменилась расстановка доми­ нант в пространстве методологических концепций. Лидерство от неоканти анцев уже давно перешло к неопозитивизму и особенно к той его более реалистической версии, которая получила название логического эмпириз­ма. Здесь уже давно были наработаны и широко (хотя и не повсеместно) приняты новые понятия и критерии «научности» и «теоретичности». Со­гласно этим критериям, всякая научная область знания, претендующая на «зрелость» (а, следовательно, и на теоретичность), должна удовлетворять как минимум следующим требованиям: 1) представлять собой гипотетико-дедуктивное построение, 2) быть верифицируемой и содержать в себе воз­ можность формулирования условий своей собственной (потенциальной) фальсификации и 3) содержать в своем составе по крайней мере одно ут­ верждение, обоснованно претендующее на роль универсального закона природы. С этих позиций с конца 1960-х тт. началась работа по интенсивно­му углубленному обсуждению подлинной природы сложившегося биологи­ ческого знания. В целом ряде работ было достаточно убедительно показа­ но, что уже существующие теории в биологии, особенно объединенные в единое супертеоретическое построение под названием «синтетическая тео­ рия эволюции», полностью удовлетворяют наработанным в логике и мето­дологии науки критериям «теоретичности». И, следовательно, постановка вопроса о необходимости создания некоей, никому не ведомой «теоретиче­ской биологии» не совсем корректна, поскольку она уже создана и сущест­ вует как минимум в форме законов и принципов общей и популяционной генетики и в построенных на них математически моделях микро- и макро эволюции. Этим, однако, автоматически не решался вопрос о соотноше­ нии между собой тех трех возможных путей теорегизации биологической науки, которые были выявлены еще на первом этапе обсуждения проблемы ( физикализм,системность и историзм). И только в 1970-1980-е гг., когда на авансцену выдвинулись и быстро завоевали популярность различные постпозитивистские концепции и модели науки (концепция «парадигм» Т Куна, «исследовательских программ» И. Лакатоса и др.), ясно эта пробле­ матика путей и методов построения теоретической биологии вновь была радикально переформулирована и переосмыслена в свете нового методоло­гического аппарата.

1990-е гг. принесли много нового в эту проблемную область как по ли­ нии развития самой биологической науки, так и по линии развития мето­ дологической мысли в рамках философии науки. В то же время примене­ние всего этого круга идей и понятий к исследованию феномена жизни, ее сущности и происхождения вновь показало особую значимость понятия информации, информационного подхода при их интерпретации. Но ин формационная интерпретация биологических структур, обязывающая и видеть, скажем, в важнейших макромолекулах клетки (ДНК. ГНК, белки и др.) не просто химические «тела», а в известной мере, тексты», потребо­ вала наведения мостов с такими сугубо гуманитарными сферами, как лингвистика, семиотика и даже герменевтика. С другой стороны, разра­ботка эволюционно-генетических моделей сложного повеления в мире живых организмов (включая и человека) породила социобиологию, эво­люционную психологию, эволюционную этику и др. Следовательно, мы являемся свидетелями наведения широких мостов между научными обла­стями, еще в первой половине XX в. казавшимися полностью разобщен­ными. Возникшие и возникающие в русле этого движения теоретические построения столь своеобразны, что с трудом поддаются логическому про­яснению методами традиционной методологии науки.

В то же время внутри самой методологии науки наблюдаются глубокие «схождения» постпозивистских и постмодернистских веяний и тенденций. Все это сплетается и преобразовывается в некоторый принципиально но­ вый научно-философско-эпистемологический комплекс, должное уясне­ ние логической природы которого — дело будущего. Во всяком случае, только в контексте тщательной методологической проработки этих новых тенденций можно ожидать появления действительно перспективной фор­мы постановки проблемы дальнейшей теоретизации биологической науки.

Тема 11. Принцип развития в биологии. Проблема системной организации в биологии.

Идея системности и системный подход в науке второй половины XX в. стали ведущими методологическими ориентирами. Однако в истории на­ уки давно подмечена закономерность, согласно которой каждая научная идея проходит в своем становлении и развитии как бы три этапа: 1) этап «пророков», когда она угадывается и намечается, 2) этап «апостолов», когда она реализуется и утверждается и, увы, 3) этап апологетов, когда она размывается и извращается.

В 2001 г. отмечался 100-летний юбилей одного из создателей систем­ ного подхода австрийского ученого Л. фон Берталанфи. Это свидетель­ ствует о том, что мы можем посмотреть на системное движение с доволь­ но внушительных исторических позиций. Такой взгляд лает нам основание назвать отечественного мыслителя А.Л. Богданова одним из пророков идеи системности, которую он гениально угадал и в условиях своего времени (начало XX в.) попытался обосновать в работе «Всеоб­щая организационная наука (гектология)». С этих же позиций Берталанфи и его многочисленные сподвижники и последователи являются апо­ столами системного движения, придавшими ему контуры нового мировоззрения и мировосприятия.

И наконец, в конце XX в., когда идеи системности стали, во всяком случае на словах, общепризнанными, когда без термина «система» уже не обходилось почти ни одно научное мероприятие, мы оказались свидете­лями глубокого кризиса системного движения. Произошел откат обще­ ственного интереса к постмодерну истекли и представлениям, отрицающим какую бы то ни было системность, любые жесткие глобальные схемы, требующие упорядоченного описания реальности. Постмодернизм отрицает все формы монизма и унификации. Не приемлет каких-либо обще­ обязательных методологических программ. Провозглашает, напротив, множественность этих программ, их многообразие. Представляет мир как комплекс разобщенных гетерогенных элементов, не оставляя сис­темности, по сути дела, никакого места.

Почему же так произошло? Почему не реализовались радужные ожи­ дания пророков и апостолов системности, или, если говорить более точ­ но, насколько они реализовались? Какое место занимает системное мы­ шление в методологических конструктах на рубеже XX и XXI вв. и есть ли перспективы развития или трансформации этого методологического направления, а если есть, то каковы они?

Сегодня, отдавая должное Берталанфи и его последователям, мы мо­ жет констатировать, что системный подход стал одним из самых мош- ных методологических регулятивов XX в., он превратился во второй по­ловине века в доминирующую познавательную модель.

История цивилизации демонстрирует нам последовательное зарожде­ние и утверждение, а затем и смену различных познавательных моделей, доминирующих на конкретных исторических этапах цивилизационного развития. Так, для Античности была характерна биоморфная познава­тельная модель живого организма, по аналогии с которой мыслился весь мир. В Средние века утвердилась семиотическая познавательная мидель Книги природы, в соответствии с которой мир рассматривался как книга, как текст, т.е. как шифр, который надо прочесть, расшифровав его. Новое время привело к становлению механистической познавательной модели. к взгляду на мир и природу как на часы, т.е. как на сложный механизм.

Продолжая смотреть на цивилизационное развитие под этим углом зрения, мы можем утверждать, что XX в. принес нам становление новой, системной познавательной модели. Взгляд на мир с позиций системности привел к существенной трансформации и изменению онтологических, гносеологических, ценностных и деятелъностных установок и ориентации. И первотолчок всем этим процессам во многом дал Берталанфи.

Первый опыт последовательной разработки системного подхода в био­логии был осуществлен Берталанфи в созданном им варианте «обшей тео­рии систем». Основными задачами «общей теории систем» (ОТС), по Бер таланфи, являются: 1) формулирование общих принципов и законов систем независимо от их специального вида, природы составляющих эле­ ментов и отношений между ними; 2) установление путем анализа биологи­ ческих, социальных и бихевиориальных объектов как систем особого типа точных и строгих законов в нефизических областях знания; 3) создание ос­ новы дли синтеза современного научного знания в результате выявления изоморфизма законов, относящихся к различным сферам реальности.

Даже беглый взгляд на этот перечень задач ОТС свидетельствует о том, что Берталанфи делает здесь ряд принципиально новых шагов. Переход к созданию «общей теории систем» определялся отнюдь не только творчес­ ким развитием взглядов автора. Он отражал и общие изменения в социаль­ но-культурной атмосфере эпохи, новые проблемы, вставшие перед разви­ тием науки во второй половине века. К тому времени стремительное развитие технического прогресса, широкое внедрение принципов автома­тизации, возникновение электронно-вычислительной техники и т.д. при­ вели к тому, что наука и практика стати иметь дело с большими системами, со сложными взаимодействиями их частей и элементов.

Изменилась за эти десятилетия и биологическая наука. Она реши­ тельно отказалась от доминировавших ранее лишь организменпых под­ ходов, быстро двинулась к познанию как суборганизменных, так и надорганизменных закономерностей. Этот процесс предполагал более пристальное внимание к анализу сложных взаимоотношении как внут­ ри каждой из этих областей науки о жизни, так и между ними. Возникла потребность в разработке новых принципов интеграции знания о жи­ вом. Традиционный организменный стиль мышления в биологии был потеснен новым, популяционным мышлением.

Таким образом, настоятельным требованием времени стала задача раз­ работки методов познания сложных объектов как систем. Вместе с тем была остро поставлена проблема общефилософского осмысления и обос­ нования этих методов, разработки общеметодологической концепции.

В целостной системе методологии и мировоззрения принцип систем­ности играет роль одного из ведущих принципов интеграции научного знания. На его основе появляется возможность для осуществления сис­ темного подхода к анализу объективных системных образований действи­тельности. Дело в том, что реальная системность объектов действительно­ сти, их целостная многоуровневая взаимосвязь и взаимозависимость далеко не всегда являются очевидным фактом. Как правило, ее надо вы­явить в познавательном движении, вычленить и обосновать. Сложность этой задачи обусловливалась тем, что долгое время многие системные об­ разования рассматривались как несистемные. Это происходило как из-за отсутствия системной ориентации познания, так и из-за неразработанно­сти методологических приемов представления в познании объектов как систем, неразработанности соответствующего категориального аппарата. Поэтому успешное решение данных проблем является одним из основ­ных моментов в философском обосновании системного подхода.

Таким образом, можно сказать, что при разработке принципа систем­ ности в биологии возникла еще одна непосредственно методологическая задача — задача изучения процесса систематизации знания, полученного при конкретном осуществлении данного принципа. Эта задача состоит в том, чтобы исследовать различные познавательнее подходы в биологии, изучить их место и роль в общем процессе познания биологических объ­ ектов, их эвристические функции и гносеологические аспекты взаимодействия. Иными словами, принцип системности должен быть применен и к самим принципам познания, к оценке тенденций и направлений био­ логического исследования.

Принцип системности в сфере биологического познания предстает, таким образом, как путь реализации целостного подхода к объекту в ус­ ловиях учета сложнейшей и многообразной дифференцированности знания, дости гнутого в современной науке о жизни. Этот принцип ведет к объединению разных теоретических идей в биологии, в частности идей теории организации и теории эволюции, установлению путей их синте­за, осмыслению их взаимодополнительности. Концепция системной ор­ганизованности лает возможность по-новому подойти к проблеме уров­ ней организации живого, к определению критериев их выделения.

Выяснение внутренних механизмов структурной организованности биологических объектов, наследственности и изменчивости живого позволяет конкретизировать на системном пути тенденции и законо­ мерности эволюционного процесса, глубже понять природу элементар­ных биологических актов, характер взаимодействия различных факто­ров эволюции. В последние голы в биологии все более настойчиво выявляется необходимость дополнения популяционного подхода к ана­лизу эволюционных процессов подходом экологическим, создания еди­ного эколого-эволюционного подхода. Эти задачи могут быть решены только на основе принципа системности.

Новые направления для применения системных идей в науке о жизни возникают в связи с бурным развитием на современном этапе проблем генной и клеточной инженерии. Открывающиеся возможности направ­ ленного конструирования живых объектов в лабораторных условиях ост­ро ставят методологический вопрос о принципах и критериях подобного конструирований.Поскольку одним из главных факторов развития ген ноинженерных исследований становится целеполагающая деятельность исследователя, постольку ее необходимыми характеристиками должны стать ясное видение и четкое знание как экологических, так и эволюци­онных закономерностей развития живых организмов.

Интенсивный процесс решения одних методологических проблем и постановка других свидетельствуют о том, что в биологии идет масштаб­ный процесс формирования системного мышления. Умение биолога-ис­следователя рассматривать живые объекты как системы, соответствую­щим образом анализировать эти системы, системно классифицировать и обрабатывать накопленные по проблеме данные — все это является одной из доминирующих тенденций современного научного познания биологи­ческих объектов. При этом следует особо подчеркнуть, что на системном пути открывается возможность оптимального решения проблемы соотно­ шения дифференциации и интеграции в сфере биологического познания, преодоления противоречия «интегратизма» и «редукционизма».

Системный подход в современной биологии выражает реальный про­ цесс исторического движения познания от исследования единичных ча­ стных явлений, от фиксации каких-то отдельных сторон и свойств объек­ та к постижению единства многообразия любого биологического целого.

К концу XX в., на пике становления идей глобального эволюциониз­ма, все более отчетливо стало осознаваться: для того чтобы стать поис­тине глобальной, эволюционная стратегия должна быть дополнена стра­ тегией коэволюционной, т.е. изучением совместного сопряженного развития эволюируюших систем с взаимными селективными требова­ ниями. Подобные процессы были обнаружены и изучены в биологии уже весьма давно. Однако они рассматривались как периферийные, маргинальные процессы, призванные объяснить виды симбиотических отношений;хищник-жертва, паразитизм, комменсализм, мутуализм и др.

Осознание универсальности коэволюционных отношений началось как бы с «верхних этажей», с отношений общества и природы, человека и био­ сферы. Через историю всей человеческой цивилизации проходят две взаи­моисключающие стратегии отношений человека и природы: установка на покорение природы и установка на смирение перед ней. Катастрофическое нарастание экологического неблагополучия на Земле в наши дни способст­ вовало осознанию ограниченностей и тупиковости обеих этих стратегий. Все яснее ныне понимание того, что нельзя делать станку только на антро­погенные или только на витальные, природные факторы. Лишь учет их ор­ ганического взаимодействия, взаимосвязи, взаимозависимости, лишь чет­ кое понимание закономерностей их сопряженности, коэволюции может стать залогом успешной разработки новой стратегии отношений человека, общества и природы. Впервые обратил внимание на эти закономерности В.И. Вернадский, сформулировавший свою концепцию перехода биосфе­ры в ноосферу. Однако он не использовал еще термина «коэволюция», хо­тя, по сути, развивал коэволюциошше идеи в понимании взаимодействия человека и природы. С концепцией коэволюции человека и биосферы в отечественной литературе первым выступил Н.В. Тимофеев-Ресовский в 1968 г . Затем, в работах Н.Н. Моисеева и многих других исследователей, эти идеи были всесторонне обсуждены и обоснованы. Хотя при этом еще недо­статочно осознавалось, что огромный пласт коэволюционных проблем вза­ имодействия общества и природы есть лишь частный случай универсаль­ной коэволюционной стратегии, приложимой ко всей реальности. Первой работой, в которой идея коэволюции была осознана как универсальная, стала книга С.Н. Родина. В ней на большом фактическом материале рас­ крыта универсальность коэволюционных процессов на всех уровнях — от молекулярной эволюции до эволюции биосферы и эволюции идей. Филос офское обоснование коэволюции как новой познавательной модели и перспективной стратегической установки цивилизационного развития да­но в работе «Философия природы: коэволюционная стратегия». Здесь показано, что идея коэволюции ныне все более осознается в своей философ­ ской глубине и становится центральной для всего эволюционистского способа мышления. Коэволюционная установка оказывается ныне и регу­лятивным методологическим принципом биологических наук, задающим способы введения ими своих идеальных объектов, объяснительных схем и методов исследования, и одновременно новой парадигмой культуры, поз­воляющей осмыслить взаимоотношения человечества с природой, единст­ во естественно-научного и гуманитарного знания.

Коэволюционная стратегия открывает новые перспективы для организации знания, ориентируя на поиск новых аналитических единиц и способов понимания сопряженности мира природы и мира культуры, осмысления путей совместной эволюции природы и человека, биосфе­ры и ноосферы, природы, цивилизации и культуры. Эта стратегия позволяет преодолеть разрыв между эволюционистским подходом к природе и эволюционистским подходом к человеку, наметить пути син­ теза между эволюционизмом а биологии и эволюционизмом в социо­культурных науках.

Можно утверждать, что системный подход, ставший одним из важнейших методологических регулятивов в XX в., не потерял своего значения и своих эвристических возможностей и для нашего вре­мени. Напротив, он продолжает творчески развиваться и трансформиро­ ваться, порождая новые методологические ориентации и акценты. Это ярко проявилось в становлении новой коэволюционной познавательной модели. Этому же способствует и становление синергетики как еще одной разновидности трансформации идей системности. А. П. Огурцов убедительно показал, что взаимо­ отношение изменчивости и устойчивости, понятое как механизм эволюции, получило в работе Янча значение механизма коэволюции — сопряженной эволюции различных процессов и структур, которая развер­тывается в незамкнутых круговоротах, расширяющихся спирально. Кон­ цепция Янча представляет собой наиболее обобщенную философскую к онцепцию системной самоорганизации природы, причем идеи самоорганизации природы и коэволюции в ней тесным образом взаимосвязаны.

Тема 12. Философия медицины и медицина как наука. Философские категории и понятия медицины.

Медицинское знание в современную эпоху становится важнейшим фе­номеном культуры, от которого зависит сохранение физического и пси­хического здоровья людей, перспективы развития цивилизации. Это об­стоятельство, а также закономерности развития знания вообще и медицинского в частности обусловливают необходимость методологи­чески осмыслить сущность и структуру знания в медицине, исследовать современные теоретические и методологические проблемы его роста.

Медицина как наука — это специфическое единство познавательных и ценностных форм отражения и преобразовательной деятельности. В ней аккумулируются знания о здоровье и болезнях человека, лечении и про­филактике, норме и патологии, о влиянии на него природных, социальных и духовных факторов.

Анализ философско-методологических оснований медицины — это прежде всего выяснение отношения к философии как специфическому знанию, как мировоззренческой и общеметодологической основе медицины. Общеизвестно, что философско-методологическая культура — основная предпосылка научно-исследовательского и практичес­кого успеха.

Философская позиция о медицине — это определенное понимание гносеологических и ценностно-нормативных оснований медицины, ее норм и идеалов, а также понимание оснований самого медицинского знания в самых различных философских контекстах. Исторический, социокультурный и методологический анализ взаимо­связи медицины и философии в их развитии фокусируется прежде всего на эмпирическом характере медицины, на ее ценностных и познава­тельных проблемах, выявляет определенные предпосылки прогресса ка­тегориального аппарата медицины, поддерживает устойчивость интере­са к ее «вечным проблемам» — пониманию сущности человека, его болезней, здоровья и т.д. Подобные исследования вносят немалый вклад в формирование ядра современного био-, социомедицинского и других видов знания в медицине.

Традиционно философия больше внимания уделяла тем естествен­ным наукам, в которых отчетливо просматривалась теоретико-методо­логическая фундаментальность, где методы исследования достигли большей степени точности и количественной определенности. На при­мере этих наук, используя их достижения, философия обосновывала идею тождества бытия и мышления, активного творческого характера отражения, раскрывала диалектику субъект-объектных отношений, вы­являла относительное и абсолютное, чувственное и рациональное, эмпирическое и теоретическое в познании, вскрывала закономерности взаимодействия теории и практики, а также показывала роль последних как основы и движущей силы всего познавательного процесса. Чаще всего на их опыте выявлялись закономерности развития научного зна­ния, утверждалась сначала классическая, а затем и неклассические фор­мы рациональности, создавались теории истинности.

Чем сложнее медицинская проблема, тем большую роль в ее изуче­нии играет методология. Наряду со знанием теоретических основ биоло­гии, социологии и других наук для ученого-медика большое значение имеют знание ценностных ориентации, философско-методологических оснований и методическая вооруженность. Все многообразие школ и направлений современной философии, все типы философствования так или иначе проецируются на медицину, формируют философские основания соот­ветствующих традиций в медицине и тем самым по-своему ставят зада­чу позитивной разработки узловых проблем медицинского знания, спо­собствуют развитию философии медицины. Для медицины ак­туален анализ таких методологических проблем, как активность субъекта познания, природа факта, сущность редукционизма, соотношение эмпирического и теоретического и т.д. Эти проблемы были поставлены самой жизнью, прогрессом познания и углубляющимся разрывом с натурфилософскими идеями.

Особое место в философии медицины принадлежит разработке про­блем социально-медицинского знания, на основе которого формирует­ся современная социальная медицина. К кругу таких вопросов относят­ся, например, проблема взаимодействия культурно-исторических типов общества и типов здравоохранения в обществе (гражданская, социаль­ная и социально-классовая концепции понимания общества и их влия­ние на решение проблем общественного здоровья, социальную профи­лактику и организацию здравоохранения, т.е. на социальную медицину). Наконец, влияние научной революции, техники и индустриализации, экономики и демографических процессов на развитие медицины и здра­воохранения. «Болезни индустриализации», «болезни цивилизации», проблемы эволюции заболеваемости и болезней в обществе — все это проблемы философии медицины. Особое внимание заслуживают вопросы учета социальных цен­ностей в выборе стратегий развития здравоохранения: теоретические концепции гражданского и социального понимания общества в XX в. оказывали существенное влияние на решение проблем общественного здоровья, социальную профилактику и организацию здравоохранения.

Научное знание в медицине может быть представлено в виде ряда теоретических уровней. Прежде всего это теоретические концептуальные схемы: гуморальная, солидарная, клинико-экспериментальная и мультидисциплинарная — как наиболее абстрактный уровень, предель­ные основания медицинского знания: научно-исследовательские про­граммы: галенизм, ятрохимия, ятромеханика (ятрофизика), психоана­литические программы, медико-экологическая, измеренческая, технико-технологическая — они могут иметь как наддисциплинарный, так и внутридисциплинарный характер; дисциплинарный уровень ме­дицинского знания: эндокринология, иммунология, онкология, психи­атрия и т.д.; теоретический уровень как основа внутридисциплинарной организации медицинского знания: теории онкогенеза, теории иммуни­тета, геронтологии, атеросклероза и др.

Под теорией обычно понимается совокупность предложений, фик­сирующих основные связи (законы), свойства и отношения объектов. Если исходить из того, что теоретическая концептуальная схема являет­ся в медицине предельно обшей теорией, то научные исследовательские программы образуют на ее основе абстрактные модели (патологии, бо­лезни, нормы и др.), тем самым очерчивая область реально сущего.

Понимание онтологических, гносеологических и ценностно-норма­тивных оснований науки — важная методологическая проблема. Стрем­ление к глубокой обоснованности ведет к созданию систем развернутых аргументов и оснований для доказательства тех или иных положений каждой фундаментальной науки. Основания медицинского знания как некоторые неотъемлемые, имманентно присущие ему свойства связаны с признанием материального единства мира, со спецификой объекта и предмета и с вытекающими отсюда особенностями медицины как науки, с конституированием ее в качестве развитой науки с большим числом на­учных исследовательских программ, сложным дисциплинарным делени­ем. Важным гносеологическим и нормативно-ценностным основанием медицины является система философских и общенаучных категорий и понятий медицины. Разработка проблем основания медицинского зна­ния связана к с преобразованиями в ее концептуальном аппарате, затра­гивающими именно базисные категории, понятия и термины.

В медицинских науках знание обосновывается, быть может, в боль­шей мере, чем в какой-либо другой науке, на гносеологической установ­ке постижения истины, точности знания и вместе с тем на нормативно-ценностных установках общества. Идеалы научности имеют здесь сложный, комплексный характер: с одной стороны, налицо чисто познавательные процессы (и соответственно естественно-научные по преимуществу критерии научности), а с другой — нормативно-ценностные отражательные процессы (имеющие преимущественно социогуманитарный идеал научности). Безусловно, у медицинских работников ориентации на объективную истину выступают как первичные по отно­шению к нормативно-ценностным отражательным процессам.

Хорошо отработанные методологические и методические принципы организации медицинских знаний (эмпирический и теоретический уровни, гносеологический, нормативный и ценностный характер и т.д.) являются важным показателем научности их оснований. Знание этих ос­нований особенно важно в связи с многогранностью и историчностью объекта этой области человековедения, а также с расширением спектра средств воздействия на человека, популяцию и социальную группу с це­лью профилактики или лечения. Следовательно, мера обоснования научности медицинских знаний прямо связана с уровнем развития об­щества, с отражательными возможностями субъекта и с конкретно-ис­торическим характером самого объекта и предмета медицины как науки.

На концептуальном уровне существенное значение имеют такие осно­вания знания, как научная картина мира, идеалы и нормы познания, раз­личные философско-методологические принципы. Общие предпосылки, основания и в медицине могут рассматриваться с акцентом на гносеоло­гическое предпочтение, а не на доказательное логическое обоснование. Так, принцип Simil ia similibus curantur (подобное излечивается подобным) и противоположный ему Contraria contrariis curantur (противное излечива­ется противным) не могут рассматриваться в качестве предельных основа­ний медицины, имеющих солидное логическое доказательство.

Перспективы развития медицины как науки во многом зависят от ра­ционализации, упорядочения, унификации ее языка, т.е. имеющихся в ней категориальных, понятийных и терминологических систем. В меди­цине давно обратили внимание на важную роль естественного языка в языке науки, в мульти- и дисциплинарно организованных вербальных системах, призванных на непротиворечивой основе объединить все многообразие категорий, понятий и терминов в медицинских науках.

Центральное ядро языка медицины — собственный понятийный аппа­рат для выражения эмпирической и теоретической медицинской инфор­мации (язык наблюдения, эмпирические и теоретические конструкты), философские категории, лежащие в основании той или иной теоретичес­кой системы медицинского знания, а также понятия смежных, взаимодей­ствующих с медициной наук (химия, физика, биология, математика, пси­хология и др.), выполняющие специфические гносеологические функции. Уровень развития и использования языка медицины в соответствующей теоретической и практической сфере деятельности — важный показатель становления науки. Действительно, разработка общих и прикладных тео­рий в медицине и их приложение в общей патологии, в учении о болезни, здоровье, норме и патологии показывает, что основным инструментом для построения системы знания медицинской науки являются философские и общенаучные категории и ее собственные понятия и термины.

Категории — это не просто общие понятия, выражающие предельно широкий класс объектов действительности. Прежде всего это выраже­ние логики, ступеней развития самого познания; это история человече­ского мышления в его неразрывном единстве с общественно-практичес­ким овладением миром.

Философские и общенаучные категории очень близки друг другу. Они частично совпадают, перекрещиваются друг с другом по смыслу. В то же время все они имеют самостоятельное значение, по-своему вы­ражая универсальные стороны объективной действительности.

Все категории так или иначе раскрывают изменение взаимодействия и взаимосвязи событий. Взятое в единстве составляющих его элементов и отношений, такое взаимодействие выступает как целостный процесс или как выражение отношения субъекта к объекту.

В силу своего особого, универсального характера философские и об­щенаучные категории используются в научном познании, будучи включенными в структуру медицинского знания непосредственно или опосре­дованно, через понятия и принципы ее частных наук. В теоретической медицине каждая пара категорий диалектики служит методологической базой решения определенного круга собственно медицинских теоретиче­ских проблем. В этой связи следует остановиться на некоторых общезна­чимых категориях.

Жизнь— это особая, биологическая форма движения материи. Жизнь — это качество материи, которое имеет место при интеграции фи­зических, химических, механических уровней организации и движения материи. Наи­более удачное философское понимание жизни в рамках исследования «диалектики природы» дал Ф. Энгельс, который отметил, что «жизнь есть способ существования белковых тел, и этот способ существования заклю­чается по своему существу в постоянном обновлении их химических со­ставных частей путем питания и выделения».

Живая система— это объект с определенным уровнем структурной ор­ганизации и функционирования. Живая система представляет собой систе­му систем. Каждый уровень организации является системой по отношению к нижележащим уровням, имеет характер автономного целого, а по отно­шению к вышележащим проявляет свойства зависимой части. При этом при рассмотрении определенного уровня помимо общих свойств, прису­щих всем живым системам, можно обнаружить черты, принадлежащие именно этому уровню, как в структурном, так и в функциональном плане. Изучение взаимосвязи между процессами (динамикой, функцией) и орга­низацией (структурой) жизни — важнейшая методологическая проблема всего комплекса биологических наук, медицины, экологии и других наук.

Особое место в ряду таких категорий занимает человек. Еще Протагор в V в. до н.э. пытался определить сущность человека: «Человек есть мера всех вещей существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют». Л. Фейербах видел сущность человека в том, что он единственное среди животных, которое способно смеяться. Имеется еще много различных определений. Не сущность человека (ин­дивида), а родовую сущность человека (человечества) К. Маркс опреде­лил следующим образом: «Сущность человека не есть абстракт, прису­щий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений». В медицине понимание человека, его сущности, жизни и деятельности, здоровья и болезни ос­новывается на понимании человеческой жизни в ее биосоциальном и духовном единстве.

Еще одна категория, играющая важную роль в медицине, в понимании человеческой субъективности, профилактики и клиники, организации здравоохранения — это категория «общество». На современном этапе рас­сматриваются два варианта его понимания. Во-первых, общество — это совокупность индивидов, находящихся в процессе производства и вос­производства своей жизни в определенных общественных отношениях. Во-вторых, общество не есть совокупность индивидов, а в своей действительности представляет совокупность общественных, прежде всего производственных, отношений, в которых люди находятся в процессе произ­водства и воспроизводства своей общественной жизни. Общество — это определившаяся в процессе исторического развития относительно устойчивая система социальных связей и отношений больших групп людей, выступающая как ступень прогрессивного развития человечества. Это та­кая система, способом существований которой является процесс матери­ального производства.

Основные понятия медицины отражают не только биоло­гическую природу, социальные качества самого человека, определяю­щие его социальное бытие, но и такие явления, как здравоохранение, общественное здоровье, заболеваемость. Поэтому они могут быть все­сторонне раскрыты лишь при использовании общемето­дологических принципов понимания и интерпретации.

Термины медицины играют важную роль в формировании и развитии медицинско­го знания. В медицине смена одной концептуалъной схемы другой ведет к изменению значения медицинских терминов, а в рамках исследовательских программ — к возникновению новых терминов; в дисциплинарных единицах знания также происходит как изменение, так и образование но­вых терминов. Следовательно, значение всех предметных терминов меди­цинской теории детерминируется всем контекстом теории, и изменяются они с изменением этого контекста под влиянием практики.

Интерес философии к медицине и к философии медицины продикто­ван прежде всего внутренней потребностью самой философии самоудостовериться в том, что ее всеобщность (предметная, познавательная и т. д.) действительно всеобща, что она распространяется и на такую особую сфе­ру, как медицина. А интерес медицины к философии диктуется необходи­мостью обосновать свое знание. Еще Гиппократ подчеркивал: «Должно... переносить мудрость [философию] в медицину, а медицину в мудрость».

В этом движении и философия, и медицина в поисках истины выходят за границы своих базовых сфер и осваивают новые предметные области.

Философия медицины — в ее соотношении с другими видами и способами изучения медицины — является высшей формой познания ме­дицины, постижения и утверждения ее сущности, содержания, смысла, ценности и значения в жизни людей. Онтологическая проблематика философии медицины, стоявшая в центре внимания гуморальной медицины вплоть до конца XIX в., в связи с научной, а затем и научно-технической революцией и соответствую­щими процессами в самой медицине значительно изменилась. Традици­онная философско-медицинская проблематика не только не исчезает, но развивается, углубляется на новой основе. Возрождаются старые, возни­кают и популяризируются новые варианты понимания нормы и патоло­гии, здоровья и болезни и т.д.

Нарастание социальных противоречий, особенно в XIX — XX вв., вызвало к жизни широкий круг социальных во­просов медицины и здравоохранения, которые, в свою очередь, дали на­чало социальной медицине, социальной профилактике, а также превратились в социальную составляющую философии медицины. На­пример, социальная или гражданская концепции понимания общест­ва — это определенное решение социальных и экономических проблем здравоохранения, его доступности широким слоям населения, гуманиз­ма, социально-экономические и нравственные основы практического здравоохранения.

Особо в качестве проблемы философии медицины следует отметить связь клинического мышления с развитием инструментального арсена­ла медицины, а также с техникой и технологией. В связи с использованием в современной медицине физико-химиче­ских, математических, измеренческих, информационных и других мето­дов познания происходит перестройка самого познавательного процес­са и структуры медицинского знания. Познавательная и оценочная деятельность людей — это не зеркаль­ное отражение явлений и предметов по принципу тождества субъекта и объекта. Данные анамнеза, клиники, лаборатории и фармакологии по­нимаются, оцениваются, принимаются или отвергаются в соответствии с внутренним миром, тезаурусом, установками, характером и убеждени­ями субъекта познания. В процессе принятия решений клиницист ана­лизирует ситуацию, исходя из объективных данных и из тех установок, которые составляют ядро его личности. Поэтому неудивительно, что в сходных обстоятельствах (клиническая ситуация) люди ведут себя по-разному. При этом важно иметь в виду, что точность, эффективность и гуманизм технологий в медицине формируются во взаимодействии вну­триязыкового контекста и внеязыковой ситуации.

Отсюда понятно, что симптомы болезни — одна из главных предпо­сылок истинности диагноза, однако симптомы требуют правильности понимания и интерпретации. Поэтому диагноз — это распознавание и интерпретация реальных патологических процессов, подведение их под определенную типологию с использованием модели, предпонимания, формирующегося на основе конкретного опыта или на теоретических построениях, выполняющих функции своего рода «матриц понимания». По своей сути симптомы, синдромы и нозологические единицы являют­ся элементарными моделями, «матрицами понимания» и могут рассма­триваться как естественные образы или модели. Таким образом, лично­стный фактор, включающий понимание и интерпретацию, существенно определяет качество диагноза и эффективность лечения. Если диагноз подтверждается, мы расцениваем его как правильный, истинный.

Историко-методологический и другие подходы к анализу медицин­ского знания показывают, что теоретико-познавательные достижения медицины имеют в основе развитие и конкурентные отношения двух (или нескольких) концепций, основывающихся на различных принци­пах. Например, эмпиризм и попытки создать теоретическую основу ме­дицинского знания сопровождают всю ее историю. Солидарная и гуморальная теоретические концептуальные схемы лежали в основе клинического знания от Античности до середины XIX в. Ятромеханическая исследовательская программа, а затем экспериментальная и клиническая медицина XIX в. и вся медицина XX в. требовали углубленного понимания количественных и качественных отношений в живом, раз­вития на этой основе измеренческого подхода, причем в последние десятилетия он все больше превращается в самостоятельную научную исследовательскую программу. Общеизвестно, что в медицине методоло­гической основой выступал механицизм и биологизм, нозологизм и антинозологизм, организмоцентризм и «популяционный» подход. В современной медицине важную роль играют правильное решение психосоматической проблемы, соотношения биологического и соци­ального. Кроме того, в медицине наряду с распространенной в XX в. диалектикой начал формироваться синергетический подход, а также технико-технологическая и естественно-научная теоретические кон­цептуальные схемы. Столкновение или взаимодействие указанных подходов (научно-исследовательских программ) проходит через всю исто­рию научной (а частично и традиционной) медицины и фиксирует важность этой грани исследовании развития знания в медицине.

Важным методологическим средством понимания медицинского знания является использование следующих понятий: «теоретическая концептуальная схема», «научная исследовательская программа», «дисциплинарная единица знания» и др. Это позволяет поставить и решить такие проблемы, как достоверный анализ развития медицинского зна­ния, выбор образца в процессе научной деятельности, разработка про­граммы методологического анализа, определение границ научной ис­следовательской программы.

Теоретическая концептуальная схема— это устойчивая форма знания и научно-исследовательской деятельности. Она обычно существует как явное представление, как некие исходные отношения, фиксированные в исследованиях теоретического уровня, как стереотипные связи между элементами, включаемыми в теоретический анализ. Тем самым они структурируют все работы в рамках данных теоретических представлений, определяют способ выделения объектов исследования, фиксируют опре­деленное видение исследуемой реальности. В историческом аспекте развитие и теоретизацию медицинского знания можно рассматривать как смену теоретических концептуальных схем. Это достаточно хорошо видно и при анализе переходов от додисциплинарной к дисциплинарной и мультидисциплинарной организации медицинского знания. Вместе с тем, наряду с накоплением медицинских знаний проис­ходит и их изменение, в ходе которого отбрасываются устаревшие пред­ставления, меняется понимание научности и рациональности. Так, с самого зарождения греко-римской и арабской медицины происходила борьба солидаризма и гумореализма с галенизмом как системой анатомо-физиологических положений (Т. Парацельс и др.), результатом чего явилось воз­никновение ятрохимии (Т. Парацельс, И. Ван-Гельмонт и др.) и ятромеханики (С. Санторио. Дж.А. Борелли и др.) как научных исследовательских программ и их развитие на основе механистического рационализма и эмпиризма Бэкона—Декарта и их последователей. Этим было положено на­чало формированию новых подходов в рамках старых теоретических кон­цептуальных схем: ятрохимия и ятромеханика вводят элементы новых теоретических предметных отношений. Речь, следовательно, идет прежде всего о том, какие теоретические объекты они признают существующими. Ван-Гельмонт как ятрохимик считал, что все тела состоят из воды и газа, что болезнь есть прежде всего нарушение химического равновесия, в «со­ках» живого тела содержатся особые начала — «ферменты», участвующие в химических превращениях веществ в организме, целесообразность этим химическим реакциям придают «археи». Ятромеханик Г. Бурхаве дыхание и пищеварение понимал чисто механически — по законам механики, гидростатики, гидравлики. Б. Рамаццини в известной работе «Рассуждение о болезнях ремесленников» (1700) писал: «В наш век вся медицина, можно сказать, сведена к механике». В соответствии с теоретическими представ­лениями, признанными в той или иной исследовательской программе, объектам приписываются определенные свойства. Таким образом, уже на этом этапе развития медицинского знания предметом науки становится система так называемых абстрактных, идеализированных объектов, гносе­ологическая природа которых определяется концептуальной схемой и ис­следовательскими программами. В свою очередь, их специфика сказывается на характере идеалов и норм научно-медицинского познания. Недаром ятромеханика имеет синонимы: ятрофизика, ятроматематика — представители этой научной исследовательской программы, по существу, первыми в медицине столкнулись с проблемами измерения и точности. Ятрохимия стремилась использовать достижения алхимии в медицине, хи­мически объяснить физиологические процессы в организме.

В основе перехода в медицине от одной теоретической концептуальной схемы к другой лежит прежде всего смена общих методологических уста­новок в связи с изменением философских оснований. Так, солидаризм и гуморализм существенным образом связаны с натурфилософией, клинико-экспериментальная теоретическая концептуальная схема — с естественно-научным материализмом и позитивизмом. Важную роль играют и изменения в фундаментальных науках, имеющие глобальное методологи­ческое значение (классическая механика, закон сохранения и превраще­ния энергии, теория относительности, клеточная теория и эволюционное учение в биологии), а также научная революция конца XIX — начала XX в., научно-технический прогресс второй половины XX в. На смену одним (гу­моральной и солидарной) теоретическим концептуальным схемам приходят другие (клинико-экспериментальная, а затем мультидисциплинарная), складывающиеся на основе новых философско-методологических подходов и развития новых научных исследовательских программ и дисциплинарного знания.

Становление исследовательских программ в медицине возможно и в результате возникновения проблемных ситуаций на стыке медицинского знания с концептуальными схемами, отражающими иные объекты реальности. Так, переход алхимии от поиска «философского камня» к поиску «эликсира жизни» ознаменовал возникновение ятрохимической научной программы в рамках гуморальной концептуальной схемы. Под влиянием механицизма Декарта—Ньютона, который в физике оценивается как новая парадигма, в рамках медицинской солидарной концептуальной схемы возникает ятромеханическая исследовательская программа. Применение феноменологии (в широком смысле слова), идей психологии конца XIX — начала XX в. и герменевтики способствовало возникновению психоаналитических научных исследовательских программ в психиатрии XX в. Если представить развитие психиатрии как процесс углубления зна­ний от анатомо-морфологического к физиологическому и от него к пси­хологическому уровню, то именно на последнем уровне — прежде всего для исследования психотерапии неврозов и реактивных состояний («малая» психиатрия, психиатрия «пограничных состояний») — создаются эти исследовательские программы. В медицине XX в. в качестве самостоя­тельных могут рассматриваться измеренческая, медико-экологическая и другие научные исследовательские программы.

В медицине налицо процесс накопления эмпирических научных зна­ний, процессы интеграции и дифференциации знаний. Вместе с тем по мере развития науковедения и методологии медицины все отчетливее ви­ден поворот от кумулятивного, статического образа науки к динамичес­кому. Такой поворот в современной науке означает кризис классической кумулятивистской эпистемологии. Учет последнего обстоятельства позволяет конкретизировать общие представления о социально-ценно­стной ориентации научного знания, даваемые науковедением и фило­софской методологией применительно к медицине, и сделать некоторые выводы о соотношении в ней познавательного и практического аспектов. Известно, что в исследовательской работе можно выделить три час­ти: первая — цель и задачи исследования, вторая — методы достижения этой цели и третья — полученные результаты и их значение. Такая соци­ально-ценностная ориентация науки на потребности общества приво­дит к тому, что и цель, и задачи медицинского исследования определя­ются не только состоянием науки в данной и смежных областях, не только общими познавательными задачами и проблемами, но и потреб­ностями и возможностями общества. По существу, здесь задается кон­цептуальный подход к пониманию научной проблемы, согласно которо­му недопустимо упрощенное схематическое понимание исторического развития науки, изолирующее ее от конкретной жизни общества и чело­века, от истории в широком смысле. Действительный ход науки опреде­ляется содержанием и объективной ценностью и научных открытий, и в громадной степени их соответствием текущим потребностям общества.

В современных методологических исследованиях актуальной является проблема объекта и предмета медицины. В медицине ее решение имеет принципиальное логико-методологическое и практическое значение. Как известно, еще не преодолены попытки ее сведения к клинической, а еще уже — к диагностической деятельности, к распознанию и описанию симптомов, синдромов, отдельных свойств и признаков. Этот подход объ­ективно связан с таким пониманием объекта и предмета медицины, которое ведет к превращению последней, по существу, в эмпирическую науку, к отрыву (и даже к абсолютизации) эмпирических исследований от мето­дологических и теоретических разработок. В медицине длительное время общепринятой была точка зрения, согласно которой ее знания основывались прежде всего на биологии и физиологии. Складывалось искаженное представление о предмете и объекте медицины, ограничивались возмож­ности теоретического обобщения, ослаблялась связь теории с практикой здравоохранения. Например, не уделялось должного внимания изучению индивидуального и общественного здоровья и проблем профилактики.

В самом общем виде к пониманию предмета медицины можно подой­ти через закономерности, законы, что указывает на тенденцию к большей теоретизации предмета медицинской науки. Подлинно научное определе­ние объекта и предмета медицины становится возможным на сравнитель­но высокой ступени ее развития с возникновением нормальной и патоло­гической физиологии, теоретической биологии, дисциплинарного деления медицинского знания и базирующихся на этой основе современ­ных теоретических концептуальных схем и научных программ.

Специфика медицины как науки, основывающейся на естественно­научных и социально-гуманитарных знаниях, накладывает отпечаток на понимание ее объекта и предмета.

Предельно широкая постановка вопроса об объекте медицины как науки позволяет в качестве такового считать природу, общество и сознание, духовную жизнь. Предметом медицины в этом случае является их саногенное и патогенное влияние на человека, профилактика заболева­ний, диагностика, лечение и реабилитация.

Исторически наиболее ранним подходом к пониманию объекта медицины являются определения, вытекающие из гуморального и солидарно­го подходов, сторонники которых считали, что объектом медицины явля­ется организм человека. В рамках этих подходов понималась как деятельность, направленная не только на излечение человека, но и на предотвращение болезней, укрепление здоровья и продление его жизни. Именно такое понимание медицины мы видим в трудах Гиппократа, Ави­ценны и других известных врачей-мыслителей. Среди современных меди­ков и философов имеет распространение, по существу, такой же подход. Более глубокий подход к объекту и предме­ту медицины связан с углублением и развитием идеи древних о связи организма и среды. Важность такого подхода состоит в том, что медицина не ограничивается только изучением нормы и патологии в рамках организ­ма. Становится возможным учет внешних социальных и экологических факторов в их этиологическом и патогенетическом значении, возникает популяционный подход. Из сказанного выше может быть сделан вывод об усложнении, углублении понимания объекта и предмета медицины.

По существу, проблема реальности предмета медицины является трансформацией философской проблемы соотношения единичного и общего. В философии эта проблема ставилась в античное время, в дис­куссиях номиналистов и реалистов о существовании универсалий: в Средние века как проблема первичных и вторичных качеств, в Новое время корректная постановка проблемы реальности в медицине связана с «разведением» понятий «объективная реальность», «предмет позна­ния» и «предметная реальность» в медицине.

Интеграция и дифференциация в медицинских науках — взаимосвя­занные процессы. Дифференциация знаний в медицине, узкая специа­лизация исследований, осуществляемая без необходимой интеграции и координации знаний, содержащихся в области медицины и других наук, может стать основой для возникновения односторонних метафизичес­ких обобщений. Столь же опасна и узкая специализация клиницистов без основательной философской и общетеоретической подготовки.

Интегративные процессы в современной медицине расширяют воз­можности для исследований теоретического и прикладного характера. Современное медицинское познание, в том числе в диагностике, все больше превращается в область комплексного анализа объекта и предмета, а также и самой сложной теоретической, экспериментальной и практической деятельности в медицине.

Процессы интеграции и дифференциации подчеркивают, что медици­на — мультидисциплинарная система знания. Знания в медицине оказы­вается той точкой, где пересекаются фундаментальные закономерности, относимые к клиническому, измеренческому, феноменологическому и другим формам знания. Здесь сосуществуют, переплетаясь между собой, знание научное и вненаучное, базирующееся на научном рационализме новоевропейского мышления и имеющее своими предпосылками неклассическую философию (феноменология, экзистенциализм, герменевтика). Это противоречивое единство должно быть в полной мере осознано, должны быть найдены методологические предпосылки его анализа.

Наряду с этим следует подчеркнуть исторически непрерывный, целостный и закономерный процесс нормообразования в медицине. Здесь, бесспорно, мы имеем дело с закреплением и передачей медицинского опыта, знаний, ценностных установок, понимания социогуманитарной ответственности. В ходе реализации такого идеала на­учности требуется осмысление как деятельности отдельного врача, так и способов объединения деятельности медиков (и «парамедиков») в одно целое. Насколько полно и всесторонне медики реализуют в определен­ных конкретно-исторических условиях свой идеал рациональности и научности — этим о значительной мере определяется уровень профессиональной культуры. Вместе с социально значимыми ориентациями деятельности идеал научности образует систему нормативных представ­лений, регламентирующих духовную и практическую деятельность в сфере медицины и здравоохранения по целям, задачам и перспективам.

---

Дата добавления: 2018-06-27; просмотров: 1573; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!