Западная Римская империя Восточная Римская империя 8 страница
Провинции, окружавшие кольцом Италию, населенную державным римским народом, представляли собой территорию, на которой лежала его верховная власть, imperium populi Romani, осуществлявшаяся через избранных народом магистратов. Вместе с установлением нового порядка произошло разделение провинций на императорские и сенатские. Так как император был единый глава всех военных сил государства, то к нему перешло верховное управление всех тех провинций, где стояли войска, и командиры отдельных армий были представителями его власти в пределах областей расположения данных армий. В провинциях, считавшихся умиротворенными, во главе управления по-прежнему стояли сменявшиеся из года в год проконсулы и пропреторы, которые, в случае надобности, получали поддержку от начальников военной силы в соседних провинциях. Все многочисленные в ту пору царства в восточных областях, состоявшие в отношениях зависимости от Рима, перешли в ведение императора.
Вместе с этим делением империи на две части финансовое ведомство разделилось на две казны, в которые стекались доходы от налогов и податей, лежавших на провинциальном населении. Наряду со старой казной, Aerarium Saturni, оставшейся в ведении сената, возникла другая, fiscus, оказавшаяся в заведовании и распоряжении императора. Свое личное дело император исправлял через своих людей, вольноотпущенников и рабов, из которых составились огромные ведомства, получившие лишь с течением времени значение государственных учреждений.
|
|
|
Щадя республиканские традиции, Август постарался и сумел дать коренному перелому в государственной жизни видимость восстановления старого государственного строя. Слагая в 27 году до н. э. все свои чрезвычайные полномочия, какие он осуществлял в революционное время, Август восстановил деятельность сената со старым кругом его компетенции, а также жизнь народного собрания как для выбора магистратов, так и для проведения законов путем народного голосования. При первом его преемнике выборы магистратов были перенесены в сенат, и распределение магистратур стало делом того сословного круга, который, по старым традициям, имел право на их замещение. Законодательные функции народного собрания если и не были формально отменены, то после Августа почти никогда не вызывались к жизни, и отсутствие законодательного органа в государстве восполнилось расширением значения сенатских постановлений, senatus consulta, в форме которых развивалось законодательство. Так как законодательная инициатива фактически принадлежала императору, который сохранял за собой положение первого члена сената, то видимость и живая действительность находились в противоречии. Право проверки квалификации кандидатов в магистраты при ежегодном составлении их списка и право их рекомендации, commendatio, а также зачисление новых членов в сенат, allectio, которым пользовался уже Август, держало в зависимости от императора состав этого высшего государственного учреждения; но с формальной стороны сенат сохранил свое старое значение и удержал его за собой в течение веков.
|
|
|
Забота о благоустройстве города и общественной безопасности в Риме и Италии по необходимости легла на императора, и Август создал целый ряд новых, зависевших от него органов администрации, простиравших свою власть на Рим и Италию. Наряду с этой вновь зародившейся центральной администрацией продолжала существовать старая магистратура, которая хотя и не сохранила прежнего круга компетенции, но удержала за собой высокое сановное значение. По старой традиции Август удержал включение в карьеру сенатора высших офицерских постов римской армии, трибунов и легатов легиона.
Чрезвычайные полномочия, которые принял Август в 27 г. до н. э. от сената как временное и ограниченное сроком поручение, оставались за ним непрерывно всю его долгую жизнь путем продления на новый срок. С первого его преемника, Тиберия, срочность была устранена и полномочия приняты новым императором без упоминания о каком-либо сроке. Но существовавшая в начале срочность оставила свой след в обычае праздновать пятилетие власти императора, который прочно утвердился и сохранялся в IV веке и позднее.[102]
|
|
|
В резком противоречии с представлением императорской власти как временного поручения от сената стоял институт присяги на верность, который начал действовать при Августе. В республиканских учреждениях Рима присяга имела две формы и обозначалась двумя разными словами: iusiurandum и sacramentum.[103] Римский гражданин как член суверенного римского народа никому не приносил присяги; но когда этот гражданин становился вследствие избрания безответственным[104] на год своего сана магистратом, он должен был дать публичное обязательство в том, что будет соблюдать законы государства. Медные доски, на которых были начертаны законы, хранились в эрарии, находившемся в заведывании квесторов, потому и присяга приносилась перед квесторами и совершалась обыкновенно вскоре после вступления в сан, 3 января. Она называлась iusiurandum in leges. По миновении срока власти, в последний день перед ее сложением, 31 декабря, магистрат вновь приносил присягу перед теми же квесторами в свидетельство перед общиной о том, что он соблюдал законы государства. Когда римский гражданин являлся отбывать первую свою обязанность — защищать с оружием в руках свое отечество, то при формировании легиона он также приносил присягу в обязательстве повиноваться главе государства, консулу, который поведет его в бой с врагом. Эта присяга называлась sacramentum, и так как она приносилась на имя консула, то и действие ее оканчивалось вместе со сроком власти консула. Так как войско давно потеряло характер ополчения на летний поход и служба в регионах затягивалась на несколько лет, то римские воины повторяли присягу вместе со сменой консулов, т. е. в начале января каждого года. С Мария изменилась формула присяги, и поступающий под знамена гражданин давал присягу на все продолжение службы, 16 лет, но повторяемость военной присяги не исчезла, хотя мы не знаем, в каких случаях и при каких обстоятельствах она применялась.
|
|
|
В пору борьбы триумвиров за власть и во время единодержавия Цезаря гражданская присяга магистратов получила более широкое развитие. Во-первых, присягали не только магистраты, но и весь сенат; во-вторых, давали присягу не только in leges, но также и in acta Цезаря, т. е. личные его распоряжения. Когда Цезарь был убит, Антоний в первом после того заседании сената, где это убийство было признано ненаказуемым, провел постановление о признании законными всех распоряжений Цезаря, как вошедших в силу, так и оставшихся в его бумагах. Когда составился второй триумвират, триумвиры возобновили присягу in acta Caesaris. Обычай этот удержался в силе, когда сенат в 27 г. до н. э. поднес Октавиану титул августа, который с тех пор стал обозначением верховной власти. Тиберий не требовал присяги на свои acta, но строго соблюдал требование присяги in acta Augusti, и отказ сенатора принести ее вызывал немедленно кару, рассматривался как измена.[105] Последующие императоры относились к этому иначе, и расширение присяги на leges и acta получило характер прочного учреждения. Присягу приносили 1 января, а вслед за тем 3-го числа того же месяца[106] приносились обеты за благополучие императора, votorum nuncupatio.[107]
Так как император был единым главнокомандующим всей римской армии, то присяга солдат, sacramentum, могла совершаться только на его имя. Она повторялась всеми римскими воинами и их командирами каждый год в начале января. Формула присяги не была закреплена раз и навсегда, а могла подлежать изменению по усмотрению императора. В нее включалось имя не только императора, но и его ближайших родных. Так, император Гай (Калигула) включил имена своих сестер, при Нероне в присяге стояло имя его матери Агриппины.[108] Таким образом, в сознание населения империи внедрялась идея династического преемства верховной власти в данном роде. Институт присяги в этой форме продолжал существовать непрерывно в империи и перешел в Византию. Свидетельства о его существовании есть от конца VIII века.[109]
Так утвердилась и действовала в империи как учреждение присяга в двух ее формах — гражданской и военной. В пору борьбы между Октавианом и Антонием институт присяги получил новое значение и большую общность. Антоний, усвоив нравы монархического Востока, привел во время приготовлений к войне с Октавианом к присяге на свое имя всех восточных государей, признававших над собою власть Рима. Ответом на этот поступок Антония, который был лишен сенатом полномочий триумвира и предстоявшего ему консульства на 31 год, была присяга на имя Октавиана всех итальянских общин и западных провинций.[110] То был первый факт этого рода на Западе. Тацит описал, как присягали имп. Тиберию в Риме магистраты, сенаторы, всадники и народ, и лишь вскользь упомянул о приведении к присяге провинциального населения, как о чем-то уже обычном в его время.[111] При вступлении во власть нового императора рассылалась по всем общинам формула присяги, которую принимало население через своих представителей. Надписи сохранили формулу присяги на имя имп. Гая (Калигулы).[112] Иосиф Флавий упоминает о приведении к присяге населения Сирии на имя Гая.[113] Плиний Младший в своих письмах к Траяну из Вифинии дает свидетельство, что в провинциях представители римской власти повторяли военную присягу в первый день года, и местное население присоединяло к этому акту выражения своей верноподданности.[114] Так вырастали новые чувства и настроения, не имевшие основ в республиканском прошлом Рима. Обе различные по существу формы присяги слились воедино и воздействовали на перерождение понятия римского гражданина в другое и новое — верноподданного римского императора.
Особа императора, еще в самом начале нового порядка, облечена была особым ореолом под воздействием давно существовавшего на эллинистическом Востоке обожествления лица государя. В Египте династия Птолемеев унаследовала эту честь от фараонов, сирийские диадохи пошли по их следам, и титулы: Бог, спаситель, благодетель — были давно обычны в титулатуре греческих государей Востока. В греческой религии IV и III в. до н. э. развился культ героев, в котором был тот же дух обожествления человека, но уже по его смерти. Триумвир Антоний, вступивший через свое сближение с Клеопатрой, наследницей Птолемеев, в среду восточных державцев, выступал в божественном образе Диониса. Римские исконные представления о гении и манах, т. е. душах умерших, также стирали грань между богом и человеком. И вот уже Август именуется на греческом Востоке богом и спасителем, ϑεός καί Σωτήρ.[115]Римская поэзия, питавшаяся от богатства греческого поэтического творчества, усвоила этот тон обожествления государя, и Гораций возглашал:
Caelo tonantem credidimus Iovem
Regnare: praesens divus habebitur
Augustus adiectis Britannis
Imperio gravibusque Persis...
Вергилий, обещавший воспеть подвиги Августа, создать ему храм на широком зеленом поле и устроить ристание вокруг храма в его честь, как выражается он поэтическим языком в Георгиках, осуществил свое обещание созданием поэмы Энеиды, в которой мистически слил с Августом народного героя Энея, получившего еще за три века до того свой мифический образ. Август и его современники понимали Вергилия: его творение, несмотря на свое мифологическое содержание, было названо res gestae populi Romani, т. e. подвиги римского народа, и водворилось по всему римскому миру как школьная книга с тем значением, какое в греческом мире имел Гомер, выразитель народного самосознания.
Август сумел воспользоваться общественным настроением. В воздвигавшихся в его честь храмах на Востоке он прибавлял отвлеченный термин, не имевший никакой мифической личности, Dea Roma, и в паре с этой отвлеченной богиней получал божественное поклонение. Вскоре и на Западе стали строиться храмы в честь богини Рима и гения императора. Так возник особый институт с государственным характером, культ императора, который получил значение государственного учреждения. Божественное почитание особы императора, клятва его гением, воскурение фимиама перед его статуей стали выражением нового настроения общества, которое было неведомо римскому республиканскому сознанию: чувства верноподданности.[116]
Так мощно сложилась императорская власть с самого начала нового порядка в римском государстве. Современники Августа не подводили ее под понятие монархии и никогда не передавали слова imperator греческим термином βασιλεύς. Это было потому, что слова μουαρχία и βασιλεύς применялись к восточным эллинистическим государствам, которые были несоизмеримы с могуществом и силой римского императора. В числе тех полномочий, которые принял от сената Август, было право самолично регулировать отношения с царями Востока, и по своему усмотрению он утверждал преемников власти из лиц, имевших право наследования на разные троны, смещал неугодных ему лиц или провинившихся перед ним, иначе разграничивал царства, увеличивал или уменьшал, а иные вовсе упразднял, превращая их в императорские провинции низшего ранга, управление коих поручал своим людям в положении приказчиков, procuratores. Такую судьбу имела при Августе Иудея. Еще Тацит в начале II века гордо называл царей instrumenta servitutis, т. е. органами, при посредстве которых император держит в покорности привычные к монархическому режиму восточные народы и области.
Помимо этой несоизмеримости, была и другая причина — теоретического характера, а именно: при всем своем могуществе и божественном ореоле римский император не был монархом, так как Август выдвинул на первый план реставрационный характер своей деятельности, а в водворенной им фикции о новой власти как временном поручении от сената, действовавшего, именем суверенного римского народа, лежала причина того, что римское государство никогда не имело законов о престолонаследии, и каждый новый император как бы вновь начинал империю. Римская армия помнила свое революционное право давать главу государству по своему избранию, и смена династий сопровождалась междоусобными войнами.
Если Август, водворяя новые принципы в организацию государства, старался удержать фикцию восстановления старого порядка, то при его преемниках новая власть постепенно отрешалась от покрывавшей ее видимости, и центральное значение императора в государственной жизни предстало в полной силе. Уже Тиберий принял власть не на срок, а на всю жизнь. Уже при нем сенат явился в положении органа государственной жизни, зависящего в своих функциях от воли императора, и начальник гвардии, префект претория, занял фактически положение всевластного наместника императора. Деятельность народного собрания в выборах магистратов и законодательстве прекратилась. Вольноотпущенники императора, исполнявшие при его особе всякого рода службы, возвысились при Клавдии до положения всевластных направителей государственной политики. В императорском доме явились целые ведомства, состоявшие под управлением вольноотпущенников. Это были канцелярии: a rationibus — ведомство финансов, ab epistolis — императорская переписка по всем делам управления, a libellis — канцелярия прошений и жалоб. Осуществление императором судебной власти и перенесение на его суд как уголовных, так и гражданских дел, по желанию самих тяжущихся и обвиняемых, создало ведомство a cognitionibus, возникшее, вероятно, также при Клавдии. Эти канцелярии, получившие уже тогда значение общегосударственных органов центрального управления, стали замещаться свободными людьми, и со времени имп. Адриана во главе их стояли лица из всаднического сословия. В III веке явился титул магистра, magister, для обозначения начальников этих ведомств. Всадники сменили вольноотпущенников и рабов в управлении финансов, и постепенно выработалась иерархия государственных чиновников всаднического ранга.
Старое деление провинций на императорские и сенатские исчезло с течением времени и явилось однообразное государственное управление, имевшее своим центром особу императора. Коренное изменение произошло и в осуществлении законодательной инициативы в империи. Помимо отношения к законодательной деятельности государства через народное собрание, или сенат, на императора перешла с самого начала нового порядка та часть законодательства, которая искони осуществлялась в виде поручения, данного от сената одному лицу. Законы этой категории носили название leges datae. Сюда относится прежде всего дарование права гражданства как отдельным лицам, так и целым общинам, основание новых городов и их организация. Наряду с этим император как магистрат римского народа имел неограниченное право издавать в пределах своей компетенции эдикты и ставить решения по разным частным обращенным к нему вопросам. Такие решения носили название constitutio principis. Они не были законами и в теории имели силу только при жизни издавшего их императора; но жизнь вела к тому, чтобы эта функция верховной власти вытеснила собой другие формы законодательства. Мы имеем определение юриста II века Гая в таких словах; «Constitutio principis есть то, что император постановил декретом, эдиктом или письмом. Никогда не было сомнения, что такое определение имеет силу закона».[117] В начале III века юрист Ульпиан писал так: «Что государь постановил, то имеет силу закона, так как царским законом, который проведен о его власти, народ передает ему и переносит на него всю свою власть»[118]. Эти определения юристов позднейшего времени лишь закрепляли то, что с самого начала империи давала действительность не в силу основных законов, которых никогда не знал Рим, а реальных отношений и конкретных фактов.
С окончанием династии Септимия Севера начался страшный период непрерывных военных революций, поставивших государство на край гибели. Но римский мир выдержал это испытание, и когда верховная власть досталась Диоклетиану, он провел новые идеи в организацию государственного управления и определил положение главы государства. Пошатнувшийся за время непрерывных революций престиж императорского сана Диоклетиан поднял тем, что увеличил расстояние, отделявшее государя от подданных, и окружил его особу блеском восточных монархов. Ближайшее воздействие оказала Персия. К старому пурпуру, в который давно уже облекался император, присоединился обычный на Востоке головной убор в виде золотой диадемы, украшенной драгоценными камнями.[119] По восточному обычаю особу императора окружили евнухи, и двор из походной штаб-квартиры, чем он был в течение долгого времени военных революций, превратился в огромное и весьма сложное в своем составе учреждение. Блестящий этикет наложил свои оковы на жизнь императора, и всякий, кого допускали до его лицезрения, должен был падать ниц по-восточному, а в знак своего внимания император позволял лобызать край своей порфиры.[120] Служба при особе императора получила значение высокой чести; все исходившее от него и его окружавшее называлось словом sacer: sacrum Palatium, sacra vestis, sacrae largitiones и т. д. Диоклетиан приравнял себя Юпитеру, а своего товарища, с которым разделил империю, — Геркулесу. Термины Iovius и Herculius прилагались как почетные эпитеты к вновь формируемым полкам их армии, как в I веке термин augustus. Для общего обозначения императорского сана Диоклетиан принял слово dominus, владыка, как раньше его делал это Аврелиан, называвший себя Deus et dominus natus на своих монетах. Слово dominus с тех пор на долгие века стало титулом императора. В этом обозначении положения государя сказалось воздействие Востока, как и во всей той пышной обстановке, которая его окружала. Но этот бог и владыка оставался человеком и действовал среди условий своего времени и современного склада социальных и правовых отношений. Услужливая юриспруденция еще устами Ульпиана (III в.) объявила императора свободным от действия законов, solutus legibus;[121] но римский император никогда не превращался в восточного деспота, безответственного властителя имущества и личности своих подданных.[122] Утверждение христианства в значении государственной религии империи, последовавшее при Константине, освятило авторитет верховной власти идеей божьего избрания. Писатель конца IV века, Вегеций, смешивая языческие и христианские представления, говорит о поклонении императору как богу во плоти, tamquam praesenti et corporali Deo.[123] Сложившиеся за долгие века обычаи и нравы давали повод для этого смешения. Смиренный христианин на троне, имп. Феодосий Младший воспрещал поклонение своим статуям[124] и заявлял, что государь связан законами и от авторитета права истекает авторитет государя.[125] Юстиниан, в своем высоком самосознании величия императорского служения, гордо заявлял: «Бог подчинил императору законы, посылая его людям как одушевленный закон».[126]
Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 218; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!