Благодаря хакерам-мошенникам возникло новое направление электронного бизнеса – разработка и обслуживание систем компьютерной безопасности.

С сожалением приходится говорить о том, что подобные кейсы были единичны и не стали своего рода естественной практикой. А создавать вкус к конкретной аналитической работе они могут, лишь переставая быть случайными, единичными актами, становясь регулярными и сориентированными на свежайшие, сейчас происходящие события. Трудность, конечно, в большой трудоемкости, ручном, штучном характере такой работы.

Другой, «некейсовой» техникой является использование эмпатических «матрешечных» примеров, постепенно (из одного примера в другой) вводящих в материальное пространство определенной культуры. В нашем случае это были оленеводческие народы Севера. Если кейс предполагает процедуры аналитического плана, то эмпатическая техника подразумевает культурную интуицию и раскрепощенность (эмпатика как раз не основывается на логических операциях – иная культура может обладать и иной логикой). Что, разумеется, не исключает возможность «выращивания» на эмпатическом «бульоне» кейсов.

Очевидно, что мы допустили нефинализированность отдельных смыслов. Это существенный изъян и важная проблема (которая, вообще говоря, не так однозначна). Важно отделение наиболее важных смыслов – ведь ученику сложно самому выцедить из внешне важного то, что является солью. Вероятность принять за осевые смыслы те, что являются попутными, вспомогательными – велика.

А неоднозначность этой проблемы понятна и уже неединожды упомянута – неличностность, «немойность» задаваемых извне, декларируемых смыслов + упорное нежелание некоторых смыслов выпадать в послушный осадок.

Еще одна проблема – непроговоренность некоторых понятий.

В качестве смыслового ареала здесь может быть рассмотрен цикл кейсов, затрагивающих самые значимые проблемы различных российских регионов (от Калининграда и Кавказа до Курил и Чукотки). При этом многие (экономические, правовые, исторические) вопросы могут рассматриваться не выпластаванно и разрозненно (как в учебнике – отчего они смотрятся собранием случайных вещей, «китайской энциклопедией», а о внутренней связи разумеет только учитель), а будучи впаянными в саму «проблему», в «тело» кейса.

Добавим, что эта идея вполне развиваема во встречах с теми учителями и учениками, которые приезжают с гостевыми визитами. Это как раз и позволило бы составлять конкретные и «живые» кейсы, а кроме того – наращивать «сообщаемость» школ и специалистов. Вот недавний пример. Школы Василеостровского района осенью 2012 года посещала делегация учителей из Республики Коми. Одним из возможных «перекрëстных» кейсов мог бы стать следующий: всесторонний разбор комплекса возникающих трудностей при объединении в один регион г.Санкт-Петербурга и Ленинградской области (в первом случае) и Республики Коми и Нéнецкого округа (в другом). Кто выигрывал бы от такого слияния? Кто – терял бы? Петербургские школы могли бы подготовить описание «своего» кейса (тем более, что вопрос объединения Петербурга и области интересен и актуален), снабдив его «местным» проблемным материалом (историческим, географическим, экономическим и т.д.). Школы Коми – свой.

К презентации к уроку «Многонациональная Россия»добавлена небольшая «коми»-презентация, задающая темы возможных кейсов и обсуждений. Выбраны те сюжеты, которые отличаются специфической (то есть раскрывающей «фактуру» региона) содержательностью и «кейсогенностью» (неоднозначны и «сцеплены» с большим числом вопросов и проблем). Школы Коми (кейс со школьным автобусом). Леса Коми. Поиск бренда («Коми – грибное место»). Уникальная география: Маньпупунëр (здесь не только проблемы развития туристического бизнеса, но и, например, влияния современных СМИ). Ещë одно задание: «± Коми». Фотографии разных мест с вопросом: «Снимок сделан в Республике Коми?». «Возможно ли это в Коми?». «Найди и сфотографируй похожее место». Одно из заданий: составление виртуального дневника путешествия по реальным местам. По аналогии с перечнем деталей осетинского традиционного уклада (из книги Калоева) в приложении к уроку, могут быть взяты черты самобытного жизненного устройства народа коми. Например, вот такие (из книги «Народы Поволжья и Приуралья», изд. «Наука», 2000 год). В нач. 19-го века иньвенские коми попали в зависимость от Строганова, окрестные леса стали графской собственностью, что стало для коми большой неожиданностью и повлекло «усыхание» охотничьих промыслов. Охотники коми славились большим разнообразием и изощрëнностью «пассивных» орудий (самоловов). Интересны комяцкие рыболовушки («ледяные морды») и «колпаки» для рябчиков и куропаток. Традиционное природопользование прослеживается очень далеко (так, распространëнные грузила – галька в бересте). К окончанию стойлового периода коровы тощали настолько, что их вытаскивали из хлева на руках («горемычки», «тасканки»). У многих охотников коми до нач. 20-го века в ходу были кремнëвые ружья (не по причине дремучести охотников, а из-за безотказности и простоты устройства ружей: ружейный замок мог сделать местный кузнец). На Печоре старообрядцы охотились с луком и стрелами и в 20-м веке – отвергая ружья по религиозным мотивам. Важное промысловое значение для коми имел сбор яиц водоплавающих птиц (делались ими и специальные искусственные гнëзда). Из технических культур были значимы: конопля и лëн. Практиковалась артельная форма добычи пушнины. Народный музыкальный быт изобиловал аэрофонами (из пера крыла, из елового сучка, из стебля дудника). Причитания, колыбельные, отходничьи и рекрутские песни и т.д. Каков словарь культуры: лодка – «просмолённая»; работа – «тяжёлая»; тундра – «далёкая»; хлеб – «добрый»; сарафан – «свадебный»; сказки – «на печи». Эпические богатыри, бывает, проходят испытание железными качелями. Резьба и роспись: на прялках, льнотрепалках, посуде и т.д. Силач, нечаянно пробивший гирей крышу амбара (на сельских игрищах), вышучивался и чинил её. Помочи и посиделки. Интересна игра «синяя глина» (дети покрывали себя глиняной корочкой – по одной из версий, подражая «синим покойникам»). Кстати, именно в детских играх может «застревать» языческая архаика. Знахари требовались и в плотницком (или кузнечном) деле. Искусные костоправы. Кое-где в гробах делали окошечко (после – уже только намечая его, очерчивая ножом). Гроб выносили через взвоз. Во время некоторых церемоний (например, сватовства) изъяснялись особым языком. Ребёнка пеленали туго; соской служил вычищенный рог молодой коровы с пробкой (или коровий сосок, вымоченный в солёной воде). Устье печи мыслилось как вход в другой мир. Предков знали до седьмого-десятого колена. Волокуши, дровни, нарты: чьё устройство более сложно? Одежда – образ и мера человека; что изменилось сегодня?

История. Экономическое пространство Средних веков

Организационные дефекты.

Этот урок показал, как тщательно надо продумывать организационные детали.

Нужно, чтобы у учеников было «правильное» ожидание формата предстоящей работы. «Ожидание» существенно тем более, что современные ученики слишком укоренены в традиционном формате уроке.

Дискуссия сама по себе есть не просто интересная форма усвоения знания, но ФОРМА как таковая, поскольку предполагает негласный дисциплинарный (исключительно свой собственный, а не заданный извне) устав. Или трудное движение к такой ФОРМЕ (поскольку в чистом виде она – этический идеал, а не готовая модель).

То есть она нуждается и в солидарном усилии, и в создании своей «частной» речи (именно в силу того, что требует индивидуальных актов).

Как нам показалось, формат «текста с ошибками» – динамичен и интересен. Поскольку вокруг практически каждого урока вырастало целое облако смыслов, кругооборот смыслов – логичным представляется создание на их основе полноценных учебных циклов. В случае с уроком истории это может быть написание (возможно, совместное с учениками) цикла подобных текстов, охватывающего значительный временной промежуток. Может быть, со сквозным героем (этаким Агасфером).

Двухчастная презентация к этому уроку – наиболее выразительный пример «стволовой» презентации. Обильность охваченных ею тем и культурологическая амплитуда требуют довольно значительных временных издержек для непринужденного использования. Но подобного рода работа вообще является в современных условиях обязательной, поскольку только она обеспечивает определенную интеллектуальную независимость и свободу. «Ядром» презентации является чрезвычайно интересный, во многих отношениях «кризисный» 13-й век, но втянутыми в орбиту обсуждения оказываются и некие ближайшие «окрестности», и Возрождение (поскольку через него с наибольшей отчетливостью видны тектонические сдвиги общества и личности), и наше время. В некоторых случаях происходит «вторжение» визуальных «языков» других (неевропейских) культур. На основе одной этой презентации может быть создан целый ряд серьезных тематических курсов.

Здесь можно еще раз уточнить принципы «стволовых» презентаций. Они избыточны – в том смысле, что предполагают избыточное собственное усилие (когда ты обращаешься не к «пятачку» фиксированных смыслов, а к пространству их развития, - это эффективно, потому что «экономичная» по виду работа с «пятачками» принуждает к постоянному и неловкому перепрыгиванию по ним, как с одного обломка льдины на другой). Естественна поэтому их некоторая содержательная «чрезмерность». На деле она оказывается очень удобной, потому что допускает в том или ином случае новую «нарезку» смысловых кадров; позволяет монтировать различные сюжеты с другими уроками (и другими дисциплинами), что делает темы «живыми», подвижными, разворачивающимися в новых ракурсах; дает возможность «собирать» истории для различных по силе и возрасту классов (так, сюжеты из этой презентации с большой живостью воспринимались классами с 3-го по 11-й). Поскольку современный учитель не может не использовать авторскую информацию, такого рода презентации должны иметь некоммерческий или даже сугубо индивидуальный (лишь для самого себя) характер. Но даже и тогда необходимо указание авторства и электронной «прописки» (хотя бы в наиболее значимых ситуациях – во всех случаях это, увы, вряд ли возможно). Поскольку презентации такого рода не являются заурядным «гарниром» к уроку, а представляют из себя форму создания собственного понимания (то есть по большому счету имеют своим адресатом самого автора, разбирающегося в себе и в теме), в них вполне могут слайды не для показа, а для собственного размышления и понимания фактуры. Одна из особенностей этих презентаций – встречающиеся краткие англоязычные пояснения к слайдам (как правило, в случае использования англоязычных сайтов). Они умышленно оставлены без перевода. Причины этого следующие: почти всегда они могут быть поняты из контекста без малейшего труда (в случае неожиданного затруднения можно воспользоваться хотя бы переводческой опцией Google). Но самое главное – они делают использование подобных языковых вставок (легко понимаемых из контекста) совершенно естественным (в современном раскрепощающемся мире все более фобичным выглядит истирание иного языкового присутствия).

На примере этой презентации видно, как могут подхватываться и путешествовать темы. Например, любопытнейшая тема хронотопов из уроков, посвященных «советскому феномену», может стать узлом обсуждения Средневековья (микрокосм собора, рынок, цех, лаборатория).

МХК. Феномен советской культуры

Изъяны урока позволяют диагностировать то, что отличает «обычный» выпускной класс российской школы. Это – недостаток фундаментальных компетенций и отсутствие интеллектуального любопытства. Что ж – это тоже результат: возможность трезвого реалистичного самоотчета.

Идея: Создание картограммы. Попытка картографировать и авторизировать историю, проложить исторические маршруты. Достоинство картограммы в возможности продвижения от еще очень лакунизированного, «незаписанного», незанятого пространства ко все более уточняемому и узнаваемому. Она допускает использование самых разных моделей построения. От сугубо аналитической до практически вещественной, телесной (вроде кабаковских инсталляций). Возможен также и разный материал (ватман, пластилин, песок).

Диспозиция в нашем случае была такова. На овальном столе в помещении медиатеки мы заранее закрепили листы ватмана так, чтобы они составили замкнутый овал (который можно было бы «разбирать», сматывать и при необходимости складывать заново).

Листы ватманы имели двойную маркировку. Нарастающей датировке отвечало движение слева направо по листам ватмана (например, левая сторона первого листа – начало 20-х гг. XX века, правая – рубеж 20-30-х гг., левая сторона следующего листа, состыкованного с первым – начало 30-х годов и т.д.). Листы располагались слева направо, согласно направлению письма и чтения. Помимо горизонтальной была и вертикальная разметка – от официальных и сугубо политических и идеологических дат и событий в самом верху листа до культурных – в его нижней половине; на самом «дне» располагались события, вычищаемые цензурой, маргинальные, андеграундные (самиздат, советский рок и т.д.). Например, ввод советских танков в Чехословакию был бы маркирован в верхней части листа, а акция протеста нескольких смельчаков на Красной площади – внизу. Использовались маркеры разных цветов (от красного – официально-государственного до синего и фиолетового (цвет декаданса и богемы) – для культурных событий). Было видно, как на самый верх советской реальности выходили, например, «культурные», литературные проекты (коллективный труд советских писателей, посвященный «чистилищу» Беломорканала, хрущевская и брежневская («бульдозерная») художественные выставки, «Целина» и т.д.).

Использование картинок было связано со следующим принципиальным соображением. История Советского Союза является сложным, мощным феноменом, донельзя противоречивым. Попытка только вербальной оценки людей и событий советского времени почти наверняка приводит к излишне жестким, однозначным, «закрытым» выводам (либо же – к зыбким, расплывчатым фразам; «проворачиванию» разговора). Речь сразу приобретает определенный уклон: хвалебный или осудительный. А «наклоненная» речь скатывается сама, не требуя трезвости мысли. Вместо диалога происходит извергание заскорузлых штампов. А хочется, чтобы захватывающе интересная отечественная история была источником живых слов и мыслей, а не мертвых. Картинка не обязывает к поспешной дефиниции, даже предупреждает громкие фразы, сберегает в себе частицу плоти времени, заставляет вглядываться в себя.

Примеры картинок: фотографии Ахматовой, похорон Маяковского, взрыва водородной бомбы на Новой земле, коммунальной квартиры, очередей (за «выброшенной» обувью, в Мавзолей, в Макдоналдс), картины О.Рабина, инсталляции И.Кабакова и т.д. В той же «Культуре Два» немало фотографий. Интересно использовать и личные вещи (открытки, фото, театральные программки). События (вещи, ситуации, люди и т.д.) советской истории могут быть нарисованы учениками младших классов (даже любопытно, как они изобразят ракету, кукурузу, границу, очередь, пионера, шахтёра).

Картинки выполняют роль своего рода психоаналитических ассоциаций, позволяя замечать и выговаривать то, что могло остаться незамеченным или невысказанным.

Возможно, работа с темой требует особого настроения, сличающего и сращивающего внешне разрозненные сюжеты. Как достичь этого примиряющего пафоса? Как придать частной судьбе отчëтливость античной драмы? Наше решение было следующим. Блок фотографий из презентации «XX век» прошëл перед глазами участников (с помощью функции автоматического хронометража). «Листание» фотостраниц на интерактивной доске сопровождалось музыкой Ф.Гласса к фильму «Koyaanisqatsi» и одновременным показом на телеэкране финального эпизода из фильма со взлетающей, изрыгающей из сопел огонь и взрывающейся ракетой. Музыка Гласса и траектория ракеты как бы сцепливают фотографии в одно Событие. Кстати, у нас было много киноцитат (люмьеровское «Arrivée d’un train à la Ciotat»; «кукурузный» эпизод из фильма «Добро пожаловать или посторонним вход воспрещëн»; телепередача 1961 года с трансляцией полета Ю. Гагарина; «Книга о вкусной и здоровой пище» из фильма Хржановского «Полторы комнаты или Сентиментальное путешествие на родину»; отрывок из клипа «Весна» группы «Дельфин», включающий кинохронику московской олимпиады и т.д.). Нет нужды говорить, что здесь доступно множество разных примеров. Кинопримеры можно сводить в тематические циклы. Возьмём, например, тему советской фантастики. Она гипертехнологична и гиперидеологична. Этакое концентрированное выражение технократического и утопического сознания. Зло в ней наказуемо столь же неотвратимо, как в классическом английском детективе. Поскольку будущее становится искусительно близким (отчасти оно уже – форма настоящего), фантастика маршрутизирует и осваивает его. Как просвещённый Ермак, мостящий и обживающий завтрашний день. Технологические решения подчас изумительно изобретательны и эксцентричны. Вот несколько ярких имён. В.Журавлёв, «Космический рейс», 1935 г. (полёт на Луну и ракетоплан «Иосиф Сталин», дебют Столярова и чертежи Циолковского). А.Медведкин, «Новая Москва» (изъятый фильм о сталинской реконструкции Москвы, «живая модель» Москвы была бы уместна и в теме «Ландшафты» из «исторического» блока). П.Клушанцев (мэтр научной фантастики и виртуоз трюковых съёмок, повлиявший на С.Кубрика и Дж.Лукаса). Будущее как пространство «чистой» этики и этических актов (Р.Викторов, «Отроки во Вселенной»; «Солярис» – «достоевщина» А.Тарковского: только умирают, отравившись жидким кислородом, а не угарным газом). Имела значение и зарубежная фантастика (так, на хирурга Р.Акчурина повлияла книга А.Азимова «Я, робот» – как и на режиссёра Ридли Скотта). Научным консультантом «Женщины на Луне» Фрица Ланга был пионер ракетостроения Герман Оберт. История фильма «Миссия на Марс» началась с того, что его создатели прочитали книгу Роберта Зубрина, где излагался возможный план колонизации Марса.

Мы решили пронизать работу некими сквозными идеями. Условно мы обозначали их как «сценарии», «хронотопы», «экзистенциалы».

Разумеется, каждая из этих идей нуждается и в обосновании, и во внятной демонстрации. «Сценарии» - некие пространства ментальной моторики. Они могут рассматриваться и с точки зрения своеобразной информационной ассиметрии, когда «пришлец», «гость», «посторонний» в силу незнания незримых (зачастую, даже невербализуемых, неописуемых) «правил поведения» оказывается дискриминируемым, отчужденным от важных культурных смыслов, или неверно интерпретирует ситуации («сцены»). И как своего рода «культурные ловушки», которые закрепляют «дефектные» программы поведения. Исследование культурных сценариев – чрезвычайно популярное (и плодотворное) направление современной культурологии. В случае российской истории можно упомянуть хотя бы (историография обширна) «Сценарии власти» Уортмана, «Разговоры» Нэнси Рид, «Культуру Два» Паперного и т.д.

«Сценарии» демонстрируются через иллюстрации М.Шагала к «Мертвым душам».

Пример сценария из Гоголя-Шагала: дача взятки.

Сценарии: фарцовщик, комсомолец, пенсионер, «признательные» речи политических процессов. «Сценариями» мыслит, например, Гришковец.

Понятие хронотопа расшифровывается через иллюстрации М.Шемякина к «Преступлению и наказанию». Помимо того, что проза Достоевского и была «китовьим молоком» для бахтинских идей, помимо предельной символичности, литературности самого пространства Петербурга, важна точность и острота решения Шемякиным культурных коллизий. Хотя бы – концентрированная плоскостность, двухмерность «шемякинского мира», немедленно развеществляющая знакомую повседневность.

Примеры хронотопов: очередь, коммунальная кухня, Красная площадь, «Книга о вкусной здоровой пище», ВДНХ, метрополитен, пункт сдачи стеклотары.

Экзистенциалы: смерть (похороны Блока, Маяковского, Сталина, Блокада), эмиграция и возвращение («философский пароход», сахаровская ссылка, процесс Синявского и Даниэля, дело Бродского), прорывы (полёт Гагарина – символ чистой событийности, событие без текста, без «тела описания», сведённое в одно слово «Поехали!» и белую гагаринскую улыбку; спасение Папанина; спортивные рекорды; Таганка и «Современник»). Экзистенциалы существенны, поскольку именно из них и складывается некая «внутренняя» история, «время» тех, кто пребывает в нём как очевидец, как свидетель. В описи достояния, «имущества» эпохи они умаляются («потрескавшаяся фотография с надписью – должно быть, хлам»). Для посторонних (последующих) восприятие истории ассиметрично (в самом деле, как для не живших в СССР «схватить» чувство катастрофы при смерти Сталина или Высоцкого, или чувство ликования – а может и куда сложнее, как в «Летят журавли» – одержанной Победы?).

Возможно введение еще нескольких номинаций. Надо оговориться, что их избыток нежелателен, и каждая предполагает чёткую мотивацию (даже определённую невозможность без нее обойтись). Можно предложить, например, «Персоны» и «Медитации». «Персоны» – знаковые персонажи советской реальности (Берия, Лысенко, Королев). Смысл этой номинации не только в том, что яркая и драматическая биография является конкретным и сосредоточенным выражением времени как такового. Здесь существенно, что сама история России очень персонифицирована в силу уже того, что институциональные пространства у нас традиционно не развиты. В силу этой традиционной слабости институтов динамика исторического развития зависит от отдельных личностей (здесь много хороших поводов для разговора – хотя бы фаворитизм политических элит от Средневековья до наших дней). В качестве примера: «немецкий чиновник», «французский банкир», «английский судья», «американский полицейский» – элементы именно институциональной геометрии. Проблема обустройства действенных институтов – важнейшая проблема современной России.

В раздел «Персоны» могут включаться и разные символические фигуры (вроде персонажей анекдотов, например, «чукча» – не объясняется ли отчасти деградация нашего Севера этими милыми анекдотами?).

«Медитации» – свободные размышления о феномене России. Например, «Граница» (могучие стволы корабельной артиллерии, почти безмятежно, «долгими взглядами» уставленные в некую неосязаемую даль). «Коляски» (от стандартизации колясок, вещей вообще – к стандартизации языка, способов выражения). «Карта» (простая железнодорожная карта, показывающая сведенность всех дорог к Москве, наводит на разговор о сверхцентрализованности культурной, политической, экономической, мнемонической «карты» России). «Не болтай» (призыв, означающий не только наличие секретов, но и то, что практически любой «свой» может ими владеть; что есть некто, враждебный и скрытный, алкающий этих секретов; что слово все больше связывается с контролем), здесь можно вспомнить и перестроечный ленкомовский спектакль «Говори!» и то, что в этом драматическом промежутке «Не болтай – Говори!» пролегает весь русский путь в XX веке.

Важным представляется следующий вывод. Даже слабые классы не должны быть причиной заниженного, переупрощенного разговора. Учитель является самым ценным ресурсом школы, кроме того, ресурсом чрезвычайно хрупким – его навыки быстро атрофируются в примитивном, безыдейном пространстве. Определенно, должны существовать механизмы, поддерживающие дееспособность учителя в условиях образовательного упадка современной России.

Ещë одно замечание. Поскольку школа, как правило, объединяет людей разных поколений, подобная картограмма может заполняться на основании их личного, совершенно конкретного опыта. Если учителя настроены креативно и бодро, то из их «эпизодов» памяти может сложиться настоящая историческая панорама. В нашей школе идея заполнения коллективной исторической карты не очень задалась. Всë же несколько человек откликнулось. Запомнились, например, побег с урока всем классом «на Фиделя Кастро» (он посещал Ленинград в мае 1963-го); семейная память о раскулаченных молодой учительницы истории; отдых на литовском хуторе в августе 68-го, грохочущая танковая колонна (уже потом поняли: в ЧССР) и плачущий хуторянин; катание в 70-е на колëсном пароходе «Володарский» по Волге и т.д.

Английский язык  

На базе уроков экономики

Английский язык. В Грецию на машине времени

Изъян: Известная схематичность (как правило, сопутствующая урокам, в основу которых положены предварительные сценарии).

Модель урока (ее описание и обоснование – ниже) сводилась к следующему.

Краткие диалоги (рассчитанные на развитие языковой реакции и уплотнение лексики) накладывались на русскоязычный комментарий (сопровождаемый презентацией) и свободные (то есть заранее с учениками не обговаривавшиеся) вопросы по теме.

Пожалуй, наиболее интересной проблемой, очерченной этим уроком, является проблема разноуровневых классов. Непростая дилемма: разводить классы по уровням силы или нет. В нашей ситуации ответ, казалось бы, однозначен – да, разводить. Навыки к обучению довольно нетверды, податливы. Понятно, что «модель внимания и работы» с трудом прививается на чужую почву, а вот «модель безделья» усваивается и копируется гораздо легче (она куда проще «устроена», ее мотивация более непосредственна – а мотивация усилия сама требует серьезной рефлексии). То есть вероятность того, что «хороший» научится у «плохого», а не наоборот, «в среднем» выше. Но теперь мы вновь подумаем о том, куда и как развивается мир (стало быть, и школа). Как мы уже упоминали, постиндустриальное пространство делает «активы» человека проблематичнее (они становятся гораздо разнообразнее – от ловко вбитого гвоздя до смешно рассказанного анекдота, и труднее конвертируются в понятные бонусы). То есть и «плохой» становится весьма проблематичным «брендом». Вполне возможна разработка таких занятий, где могли бы комбинироваться активы самого разного рода. Собственно, в этом уроке мы убедились в том, что разноуровневость может создавать дополнительный «ток» знания. Теперь об организационном принципе урока подробнее.

Сочетание двух языков позволяет решать важные задачи.

1. Интервалы на родном языке помогают делать ускоренную «промотку» содержания.

2. Ученики, фобически настроенные к иностранному языку, «зажатые», ассоциирующие урок языка с ситуацией личного неуспеха, могут, включаясь через родной язык, почувствовать себя раскрепощеннее, раскованнее, преодолеть «выученную» чуждость другого языка.

3. При искусном непринужденном скольжении темы возникает эффект «понимания происходящего», догадывания. Эта догадка помогает и эмоциональному и языковому размораживанию, развивает вкус к языковой интуиции и импровизации.

4. Периоды родной речи (важно, что они легитимированы самой формой урока) позволяют осуществлять содержательную возгонку. Ведь понятно, что на иностранном языке (тем более в младших классах) невозможна подача специфической, продвинутой информации. Такие вставки очень раздвигают содержательный познавательный диапазон.

5. Возможно сочетание клише, заученных формул и новизны.

Т.В. Львовой была найдена удачная форма включения учеников. Поскольку класс является выраженно разноуровневым, при этом преобладают весьма слабые ученики, она разделила класс на «журналистов» и «экспертов». «Эксперты» самой ситуацией обязывались к более изощренной и импровизационной речи, тогда как «журналисты» могли следовать заранее предложенным шаблонам. Преимущества такой формы очевидны: 1) никто не оказывается ущемленным, выброшенным из разговора; 2) возникает ощущение соучастия в некой языковой «сложности», тем более что ответы «экспертов» как бы и разворачиваются благодаря «журналистам»; 3) в результате многократного и разноконтекстного повтора затверживаемых штампов даже у самых слабых учеников возникает ощущение реального языкового наращения («эти фразы я уже вполне ощущаю как свои»). Важно, что Т.Львова не стала упрощать себе задачу, и, с одной стороны, раздав лексические и фразовые «словари ситуации», с другой, воздержалась от закрепления конкретно «вот этих» фраз, спрашивая по всему диапазону темы. То есть «журналисты» получили возможность работы с определенным языковым набором, но отнюдь не обрели некую постановочную определенность и могли быть вызваны в любой момент, по любому сюжетному повороту. Это означает, что зазубрить фразы для них было совершенно недостаточно, а требовалось постоянное усилие «слежения за ситуацией». Нужно было не «знать свои слова и свое место», а вникать в происходящее, ориентируясь на смыслы.

Важным достоинством интегрированных уроков, проявившимся здесь вполне, является возможность глубинной оценки способностей ученика. Повышенная эмоциональная настроенность мобилизует (разумеется, не всегда) внутренние ресурсы.

К достоинствам визуального ряда можно отнести то, что и английские и русские реплики иллюстрировались одним презентационным рядом, то есть произошло визуальное слияние (в одном визуальном пространстве) разных речевых линий.

Английский язык. Путешествие по Англии

Определенная недостача английской лексики.

Вторая часть (2-й урок) могла бы быть более разнообразной по технологиям и приемам.

Мы уже упоминали, что разного рода изъяны проведенных уроков объясняются в немалой степени тем, что мы старались менять форматы, больше экспериментировать. Это отвечало «атмосферическому» принципу эксперимента («не бояться новизны»). В такой практике отчетливо проявляется уже упомянутая «диагностическая» функция интегрированных уроков.

В этом случае особенность формата состояла в следующем.

Первая часть посвящалась туристической Англии как таковой (достопримечательности, быт, деньги и т.д.). Вторая часть представляла собой викторину (россыпь английских сюжетов). Некоторым учителям она показалась однообразной (не многовато ли времени отведено набору неких вопросов?). Но у этой части был свой особый посыл. Он состоял в том, чтобы «под видом викторины» порассуждать, пофилософствовать о знаковых смыслах, о культурных константах Англии. В этом и состоял замысел – после содержательной, ритмичной, пестрой первой части совершить своеобразный «полет» (или «зависание») над «смыслами Англии». Перейти от быстрых реакций к медленному «скольжению смыслов». Вероятно, мы исполнили это не вполне хорошо, что и вызвало ощущение однообразия (впрочем, не у всех). А возможно, что и сами учителя не совсем готовы к таким сменам ритма и целей.

Вот примеры этих «смысловых цепочек».

На каком знаменитом турнире, проводящемся с 1840 года, традиционно продаётся клубничное мороженое?  à Уимблдон à Теннис à Игра, полагаемая английской à Другие игры, приписываемые Англии (футбол, регби, бокс, бадминтон, даже хоккей) à Но ведь нельзя придумать, например, футбол (пятилетний пацан, попинывающий камешек по дороге из детского сада, изобретает его сам) à Так почему же всё-таки английские? à Потому что костяк правил в этих играх английского происхождения à Но что такое – правила игры? à  Соль правил в том, что они организуют пространство одновременно и дисциплины (игра без норм, без «рамки», без кодекса, без дисциплины непредставима), и свободы (игра без натиска, без фантазии, без импровизации непредставима) à Значит, подлинная сложность правил в органичном сочетании порядка (закона) и полёта (свободы) à Не в этом ли (умении оформлять правовое пространство) успех английского буржуазного проекта, глубоко индивидуалистический стиль жизни, не прерывающий при этом ни традицию, ни закон? Кстати, даже самая известная фантастическая игра (квиддич в «Гарри Поттере») придуман англичанкой. à Не связаны ли хронические трудности российского предпринимательства с неумением прописывать и соблюдать правила (которые были бы равны для всех, действенны и «расправляли» бы действие, а не сковывали)?

Котелок, смокинг, дамские шаровары, - что может быть у них общего?  à Практичность (котелок – продирание охотника сквозь ветки, смокинг – курение сигар, шаровары – езда на велосипеде) à Атласность лацкана на смокинге – для сроненного пепла à Но почему пепел роняют, а не стряхивают? à Здесь вещь длят, не обрывая (сигара лучше знает, что ей делать) à Чтобы вещь совершилась, ей не надо мешать à Сравним французский и английский сады. Чтобы понять, что такое звенящая кристаллическая геометрия французского сада, достаточно бросить взгляд с Большого Петергофского каскада. В английском же саду речки всегда кривы, потому что текут, как хотят – им не мешают течь. Деревья корявы и разновелики – они растут, как хотят – им не мешают расти à Английские мамаши спокойно взирают, как их чада ковыряются в грязи или хватают за ухо доброжелательную дворнягу. Им не мешают. Не мешать – важное (может быть стержневое) свойство английской культуры.

Неожиданно клубничное мороженое и атласный лацкан смокинга совпали в коренном смысле.

Как уже упоминалось, за каждым из уроков может закрепляться определенный смысловой ареал.Этот смысловой ареал может осваиваться в случае разворачивания урока в цикл или серию уроков (например, проводимых раз в четверть). В данном случае, таковым ареалом может быть терминология. В небольшом словарном приложении видно, что это могут быть «немногословные», практичные тезаурусы разных номинаций. Например, англоязычные экономические термины, ключевые экономические термины вообще, словарик туриста и туризма и т.п. Они могут оформляться и как своего рода разговорники (по самым разным учебным предметам), притом в совместной работе с классом (ученики могут сами подыскивать примеры, моделировать «ситуации вопроса» и т.д.). Получатся собственные разговорники. При этом довольно значимый (хотя бы прагматически) сегмент английской лексики будет показан в своей реальной работе и в реальной экономике (истории, литературе и др.). Можно попытаться составить фильмотеку с эпизодами комического (или драматического) непонимания или неумения задать вопрос. «Языковые ситуации» многочисленны. От скетчей вроде произнесения фразы «I would like to buy a hamburger» в «Розовой пантере» до «Трудностей перевода» С.Коппола. В индийском фильме «Инглиш-Винглиш» героиня испытывает проблемы без знания английского. Герои рогожкинской «Кукушки» понимают друг друга, говоря на разных языках. В «Код неизвестен» Ханеке говорят на французском, арабском, немецком, румынском, английском языках, а также на африканском языке Malinka и французском языке жестов, притом без перевода.

Английский язык. НХЛ – игра и не только

Достоинство (перекрывающее недостатки): Обращение к тому пространству знаний, в котором ученики чувствуют себя раскрепощённо и мастеровито.

Изъяны: Невыверенность временного режима.

Избыточный крен во внеклассовость.

Неравные по уровню команды.

В данном случае это был урок, связанный с наличием спортивного (хоккейного) класса. Возникли определенные сомнения, не является ли он по сути внеклассным мероприятием. Думается, все-таки нет. Во-первых, как уже говорилось, граница между уроком и внеклассной деятельностью становится все зыбче, все трудноопределимей. Во-вторых, есть все основания ожидать, что в «современной», приближенной к конкретному человеку школе все большее развитие будет получать адресная, целевая работа, реально учитывающая интерес слушателей (особенно если он уже отчетливо оформлен и консолидирован). Это совершенно логично и должно сделать процесс и более интерактивным, и более эффективным. Отмечалась главная особенность «новейшего» образования (вовсю уже используемая в маркетинге) – коммуникативный посыл, апелляция к обратной связи. Только в таких петлях обратной связи знание и становится действительно активным. Так что сомнений в правильности выбора именно такого подхода нет. Конечно, он предполагает ряд условий. Во-первых, интерес должен быть более или менее консолидирован (что возможно в «притертом» и не очень большем классе). Во-вторых, необходима установка на штучную работу (ведь такие уроки имеют точечный, а не поточный характер). Очевидно, что такая работа более конкретна и трудоемка, чем типовой подход. А значит, предполагает большее время на подготовку или большую оплату. Ну, так ведь и так ясно, что без увеличения доходов учителей (через различные механизмы, включая частичную монетизацию школы) и уменьшения плотности их графика (без досуга нет самообразования) говорить о модернизации школы бессмысленно. Реформа образования не может быть дешевым проектом.

В нашем уроке (по НХЛ) плотность собственно учебных проблем не только не уступала той, которую дают учебники, но даже превосходила.

Это важное, полезное начинание. Его смысловой ареал ультрасовременен и сверхперспективен – уроки, проводимые с непосредственным участием учеников по задаваемым ими самими темам.

Биология, химия  

На базе уроков экономики

Биология. Что такое «Здоровье»?

Чрезмерная иллюстративная подробность.

Неподготовленность ряда «ответов» на вопросы (должен быть не режим догадки, а выведения). Это вообще уязвимое место не только почти всех рассматриваемых уроков, но и российского образования как такового. Оно и понятно, – создание пространства натяженного вопрошания, движения от одной мысли к другой – сложнейшая из задач. Мы нередко симулировали это продвижение вместо того, чтобы схватывать смысловое родство идей. Не в качестве оправдания, еще раз скажем – весь позитивистский склад советского и постсоветского образования настроен на выведенные смыслы, а не на выведение смыслов.

Развитие сюжета урока происходит через продвижение сквозь проблемные узлы. Для начала – это работа с языком, этимологическими узлами.Еще в самом начале мы нащупываем три таких узла: понятие «здоровья» (как «целого», «полноты» - пример Мюнхенской Олимпиады в фашистской Германии, кадров из Л.Рифеншталь, статуй А.Брекера показывает опасность представления «здоровья» как чисто физического достатка), понятие «пациента» (ставшего сегодня деятельным субъектом, далеко ушедшим от своей этимологической функции чистого терпения; принадлежащим принципиально изменившейся связке «врач-пациент»), понятие «инвалида» (сегодня все более скользящее – в социально развитом обществе вполне может быть востребован и социально активен, полезен такой человек, который в социально менее диверсифицированном, индустриальном обществе будет «инвалидизирован», обесценен как активный социальный агент).

Существенно, что в такого рода уроках ритм является очень индивидуальной составляющей, поэтому сценарий и презентация дают весьма неполное представление о ходе уроков. Например,в этом конкретном уроке более полусотни слайдов, иллюстрирующих «вещественный контекст» эпохи, вместе с введением в урок, достаточно глубоким анализом ученических эссе и кратким изложением экономического состояния России начала века составили («составили бы» – сами слайды добавлены позже) примерно 25 минут (от 90). Это была умышленно организованная ассиметрия (плотное, энергичное вступление и пристальное неторопливое размышление). Как можно заметить, мы деятельно экспериментировали с двучастными ассиметричными структурами (в «Путешествии по Англии», в «менделеевском» уроке).

Литература. «Евгений Онегин». Роман и время

Первая задача – практическая, вещественная демонстрация родства искусства и реальности. Даже больше, чем родства – искусства как возможности для реальности становится таковой, «реализовываться» – проступать, запоминаться, конкретизироваться.

Вторая – поиск вещественных (возможно, полушутливых – пушкинский урок не обязан быть угрюмо серьезным) рифм с нашим временем. Как и в предыдущем (чеховском) уроке тема рифмованности, связности времен оказалась стержневой. Однако, фактурно эти уроки существенно различаются. Чеховский урок (11 класс) был замышлен как гораздо более открытый по своей организации, с «веточками» возможных отклонений и приматом живого обсуждения, с открытыми смысловыми финалами. Природа пушкинского урока (9 класс) не предполагала этого полемического начала – он зиждился на подробностях и деталях. Эта форма объяснялась и возрастом, и особенностями класса. Нужно заметить, что уроки второго типа (прощупывающие ткань, историческую «подкладку» времени) проще, чем первого (полемика и открытые финалы). И в определенном смысле менее ценны. Большая их простота связана именно с принципом иллюстративности. Если «чеховский» урок картинен, то «пушкинский» - картинчат. В нашем случае к тому же имелись фундаментальные лотмановские комментарии к «Евгению Онегину».

Пришлось подумать о его недостатках.

Чем проще задача, чем меньше проблем, тем труднее взяться недостаткам. Неожиданный вывод – размер недостатков соответствует новизне.

Внимание: презентация со временем была значительно расширена и не равна первоначальному варианту. Это же верно практически для всех остальных уроков.

Русский. Денежки и корешки

Достижение: Создание комфортной, терапевтической обстановки (возможно, слишком расслабляющей).

Мы предложили для этого урока интересный формат (интерактивная доска, круглый стол, полумрак, настольные лампы, словари и энциклопедии, разные симпатичные вещицы). Урок оказался визуально-тактильным. Трудность – в плохой прогнозируемости временных отрезков. Конечно, если не раскладывать заранее в книгах закладки (что и неинтересно и противоречит идее самостоятельного поиска и «возни» с книжкой).

Думается, что «атмосферическое» состояние урока – важная проблема. Дело в том, что высокая содержательная интенсивность современного образования, его стрессовость, трудность, плотность предполагают напряженное личностное усилие и минимизацию «сантиментов». И в то же время, в который раз приходится повторить, что «постиндустриальное» образование отличается от «индустриального» (которое не менее сложно) именно «авторизацией» усилия (то есть усилие ты так или иначе должен совершить, но с правом субъективности, не только выступая «приемником» задания, но корректируя, «меняя» его через каналы обратной связи). Получается, что при всей напряженности учебного процесса он становится как бы более интимным, частным, откровенным. Как сохранить «человеческое» в «информационном»? Вероятно, должны находиться места и поводы для теплых и неспешных раздумий и встреч. Мы, похоже, не смогли «развести» эти два «измерения» - теплого, небыстрого, всматривающегося разговора и расслабляющего комфорта. Но проблема осознана, и она будет становиться все острее, грознее, настоятельнее – наше время требует и оформления «выгороженных», частных пространств для понимания (для «моего личного» понимания – поскольку «мое» понимание специфично, у него есть свой стиль, слог, ритм), и интенсивного общего усилия. В пристальном определении нуждается также понятие «комфорта» в пространстве современной школы. Какова градация удобства, где заканчивается эргономичность и начинается расслабленность, когда и где допустим расслабляющий уют и т.д. Например, для работающего дома программиста-аутсорсера (но не для школы?) шелуха семечек и чашка кофе на книжке вполне естественны, а заброшенные ноги на стол – «эргономичны».

Мы поможем в написании ваших работ!