Тема: «Экономика и география»

Наталья Зубаревич:

Модель «центр – периферия» прекрасно применима к России. В упрощенном виде она выглядит так: есть периферия и есть центр. Свойство центра – это стягивать из периферии все ресурсы: человеческие, финансовые и прочие. Концентрация ресурсов в центре позволяет ему быстрее создавать инновации. Но тогда у этой модели должен быть и обратный ход – это распространение созданных в центре инноваций на периферийное пространство. Если эта модель «туда, а потом обратно» работает, то тогда следом за центром начинает развиваться и периферия. Проблема России была в том, что центр замечательно стягивал ресурсы, а с продуцированием новаций на периферию происходили большие проблемы, все оставалось в центре... Бывали «хорошие времена» не только у Москвы и Петербурга, но и у юга, у Урала. Российская Федерация делится на три-четыре части. Если в России-1 (крупнейшие города, примерно четвёртая-пятая часть населения) мы видим модерн, новые формы и образы жизни, то Россия-2 – это территория еще очень советская. Это средние и менее крупные города (условные границы в 250 – 500 тысяч человек). Эта Россия, во-первых, сильно зависит от государства, потому что доля бюджетников там существенно выше; зависит от экономической конъюнктуры, потому что российские промышленные предприятия, те, что живые, вписаны в глобальный рынок, и когда начинается кризис на глобальном рынке, он сильно сказывается на этих городах. Россия-2 остается в значительной мере патерналистской, она зависит от государства и требует от него, чтобы оно ей помогало. Россия-3 – это Россия села и малых городов. Подсобные хозяйства, самовыживание. Она индифферентна к политическим событиям. Мобильность в России-3 невысока, человеческий капитал незначителен. Это патриархальная Россия. Можно также выделить традиционалистские национальные анклавы. Здесь могут быть города (в Махачкале – под миллион), но нет городского сознания. Необходим диалог всех Россий.

В тему:

С.Артоболевский, Экономическое пространство будущего: Специфика российского архипелага ведущих центров. Как устроена сеть главных российских городов, как на них влияли и как влияют они на просторы страны? Тут есть два главных аспекта: иерархия и география. В обоих случаях видны признаки, как инерции, так и новаций. За 20 век усилился контраст между первым городом, ныне Москвой, и вторым, Санкт-Петербургом, с его, как принято говорить, «областной судьбой». Москва в значительной мере перехватила у града Петрова даже роль окна в Европу. Зато в пределах России выровнялся ряд 15–20 центров, следующих за лидерами и в известном смысле распределивших между собой столичный потенциал Петербурга-Ленинграда. Подмосковье, самая мощная в стране городская агломерация, даже без ее центра по своим масштабам составляет как бы вторую северную столицу, но только рассредоточенную вокруг первопрестольной и не имеющую в своем составе особо крупных городов. В целом концентрация экономической деятельности в России выше концентрации населения. Но не все ее виды ведут себя одинаково. Разница между ранжированными рядами крупногородских скоплений по их людности, более плавному по промышленному весу, но еще более крутому по сервисно-торговому обороту видна. Оценки объемов индустриальной продукции, общего оборота товаров и услуг, а также сравнительно эластичного спроса населения в 40 агломерациях страны показывают, что все 40 агломераций вместе концентрировали около 60% населения страны, 69–72% ее промышленной продукции и оборота и 78–79% спроса на предметы потребления за вычетом самых насущных. По объему последнего Московская агломерация (за счет нуворишей и среднего класса Москвы) в 7 раз опережала Петербургскую, не говоря об остальных. Ранжированный ряд агломераций по объемам оборота торговли и услуг падает не так круто, а среди промышленных лидеров контраст еще меньше: центры Урало-Поволжья и Сибири уже мало уступают столичному. Эта давняя тенденция резко усилилась в 90-х гг. После дефолта 1998 г. сдвиг индустрии, ставшей более первичной, топливно-сырьевой, на восток приостановился, но вообще с тех пор изменилось немногое. Смещение экспортного производства в срединную зону страны, вытянутую по осиТаймыр-Ямал-Урал-Волга и скрепляющий западную часть России с восточной, усугубило структурный контраст между нею и очагами постиндустриализма. В целом в ходе кризиса одни центры модернизировались, упорно двигаясь к постиндустриальной структуре экономики и занятий, другие оставались промышленными, а третьи нищали, опускаясь вглубь времен, во власть кормилицы-земли. Перспективы формирования экономического пространства. Догоняющее скачкообразное развитие и радикальные реформы, типичные для стран глобальной полупериферии, часто требуют мобилизации, «сжатия в кулаки» ресурсов и самого пространства. Достигаемая этим конвергенция, сближение немногих элитных центров с мировыми образцами чревата дивергенцией периферий. Тут есть своя логика, та же, по которой обществу нельзя без элиты – без развитых центров не будет развитой периферии. Но у нас сама схема диффузии дает сбои. До дальней периферии волны могут не дойти, увязнуть на проселках. Вот откуда старое, идущее от Чаадаева, суждение о том, что Россия – царство пространства, а не времени, где много географии, но мало истории. Современные теоретики модернизации выражаются иначе: конфликт двух скоростей (а с ними укладов, классов и т. п.) дополняет и поглощает конфликт пространств. Реформаторам России порой удавалось обмануть время, пустить его вскачь хотя бы в главных центрах. Труднее обмануть пространство с его размерами, традицией и инерцией, не утонуть в этом океане суши. И хотя нельзя не видеть сдвигов пространственной структуры России за век урбанизации и больших скачков, многие свойства этой структуры очень устойчивы. Географически города России – асимметричный «архипелаг» островов в океане внутренней периферии. Асимметрию отражает порядок геоцентров населения городов разных весовых категорий. Односторонняя асимметрия обитаемого пространства – не редкость. Но у нас, в отличие от США, Канады, Бразилии и «тонзурной» Австралии, ее дополняет не окраинность, а, наоборот, глубинность главных центров и их удаленность от побережий. В итоге среднее расстояние 20 городов-лидеров РФ с учетом их размеров до ближайших морей достигает 730 км. На Американском континенте и в Евросоюзе оно в 3–6 раз меньше. В Европе абсолютные дистанции до морей и границ коротки, но с учетом размеров территории и типичных расстояний они могут быть весьма значительными (до 22–29% приведенных радиусов территорий). Россия же по этому параметру – страна скорее азиатская. Общая степень периферийности ее центров та же, что у Индии и Китая: 12–13% условного радиуса. Трение пространства – общая проблема стран-гигантов – обостряется периодически. В 1830–40-х гг. не только Пушкин и Чаадаев, но и Николай I считали расстояния проклятием России. Почему именно тогда? Да потому, что страна отстала с устройством железных дорог, сжавших дистанции в Европе. То есть национальный комплекс неполноценности возникал от неприятного сравнения. К 20 веку этот разрыв сократили, началась великая эпоха русского «рельсового империализма». Теперь у России снова комплекс, и снова не так из-за самих расстояний, как из-за способов и цен их преодоления. Этот самый народный транспорт в 90-х гг. сократил перевозки грузов в 6 раз, а пассажиров – вдвое. По отношению тарифов на поездки поездами между Москвой, Новосибирском, Владивостоком и центрами прочих субъектов РФ к душевому доходу их жителей в 1985 и 2001 гг. (до нового подорожания билетов с 2002 г.) выясняется, что для «богатых» москвичей страна стала ближе, а большинству провинциалов поездка в Москву обходилась в 1,5–3,5 раза дороже, чем раньше. Жителю Забайкалья и юга Дальнего Востока, чтобы навестить родню на западе России и вернуться назад, нужно было скопить два месячных дохода. Лишь для Петербурга, Самарской области и нефтяного Приобья столица стала экономически ближе, чем в советское время. В ближайший к Москве город-миллионер Нижний Новгород (450 км) поезд идет часов шесть-семь:ни за день обернуться, ни толком выспаться. Нижний Новгород – один из аутсайдеров всероссийских гонок, причем относительная близость к столице его скорее угнетает: там ощущают, что накрыты «тенью» столичного монстра. Пока мы гадаем, как связать хотя бы главные центры страны новыми и дорогими средствами транспорта, техника предлагает иное – современную спутниковую, сотовую связь. Для России с ее расстояниями, это может стать выходом. Еще бы занять лидирующие позиции в разработке новейших информационных и коммуникационных технологий! Есть и другая проблема – реальная потребность в них обитателей наших «глухих углов», оторванных от мира не только технически, экономически, но и культурно, и психологически (думами о погоде и картошке, а не о интернете)... В 1995 г. был разработан и одобрен в Миннаце России «Проект Программы развития депрессивных и отсталых районов Российской Федерации». Программой даны определения таких регионов. Депрессивный район – район, переживающий глубокий экономический кризис, выразившийся в спаде производства (прежде всего, в традиционных ведущих отраслях его территориальной специализации), длительное время находящийся в фазе застоя, сохраняющий низкие темпы производства и нуждающийся, как правило, в крупных инвестициях, обновлении и диверсификации производства, новых формах экономического сотрудничества с другими регионами. У нас, как во многих развитых странах, есть классические типы депрессивных старопромышленных ареалов, прежде всего текстильные (Ивановский) и угольные, особенно если мало что было, кроме шахт (Воркутинский, Кизеловский, Ростбасс, части Кузбасса). Судя по опыту Запада, не все они безнадежны. Инфраструктура, сеть поселений, трудовые навыки жителей могут стать основой для выздоровления. Но если такой район не получает необходимой поддержки, он утрачивает позиции и может перейти в разряд отсталых районов. Отсталый район характеризуется низкими пороговыми значениями развития социальной и экономической сферы в сравнении с другими регионами страны. Критерием отнесения района к категории отсталого является низкий уровень производства на душу населения, реальных душевых доходов, неразвитость социальной и производственной инфраструктуры. И, что еще хуже, совсем архаичная (обычно аграрная) структура экономики, крепкие устои традиционного общества. В России это большей частью этнические регионы, республики и округа (Дагестан, Тува). Если депрессивные районы в состоянии локализоваться в рамках административного района, его части или города, то территории традиционно отсталых районов, как правило, охватывают один или даже несколько субъектов Федерации. Их пробуждение – нелегкая задача. Слишком часто объекты новой экономики оказываются тут «соборами в пустыне», на них приходится нанимать людей со стороны. Не очень-то помогает даже такое богатство, как нефть (пример – Ненецкий АО, где, несмотря на приход ряда нефтяных компаний, высокая безработица).

В.Полтерович:

Школьный класс как модель. Может возобладать норма «списывания». Тот, кто не позволяет списывать, отчуждается от коллектива, несёт значительные издержки. Неэффективная норма становится в таком случае устойчивой, поскольку индивидуальное отклонение от неё невыгодно. Необходимо коллективное действие, либо действие «внешнего управляющего». В 90-е гг. произошла бартеризация российской экономики. Бартер – неэффективная система. Поскольку она требует составления «бартерных цепочек». Ситуация породила «институт» посредников, приводивших цепочки обменов в действие. Бартерная система – типичная институциональная ловушка. Возникшие связи становятся устойчивыми, и индивидуальный выход из этой системы чреват распадом всех выстроенных бартерных «цепочек». Разрушил эти цепочки кризис 1998 года. Коррупционная ловушка. Если в коррупционное «сообщество» вовлечены все, то индивидуальный выход обременён большими издержками. В 19-м веке в такую ловушку попали США. Появляются новые ловушки.

Почему страны накапливают золотовалютные резервы? Для чего служит заниженный курс валюты? И какие страны ведут политику накопления резервов и снижения курса отечественной валюты? Сам термин «резервы» говорит о возможности неожиданных неприятностей. В развитых странах золотовалютные резервы, как правило, невелики. Покупка валюта может занижать курс национальной валюты(рубля). Для развивающихся экспортоориентированных стран это выгодно. Япония в 50-х годах стала стремительно расти. Курс йены при этом намеренно занижался. В 70-х годах США потребовали прекратить намеренное занижение йены. Похожая история произошла и с Южной Кореей. А сегодня происходит с Китаем. Правила ВТО запрещают стимулирование экспорта за счёт дотаций. А этот более мощный инструмент (накопление резервов) – не запрещён. Слишком высокий уровень резервов может сдерживать рост экономики. В том случае, если они могут использоваться более эффективно, чем вложение в низкодоходные ценные бумаги.

Трансплантация (или импорт) институтов. Развивающихся стран в мире гораздо больше, чем развитых. Как они могут догнать развитые страны? А.Гершенкрон говорил о «преимуществе отсталости» отстающих стран: они могут использовать готовые успешные модели (технологии и институты). На практике, однако, это оказывается чрезвычайно сложно. В 90-е гг. в России произошла либерализация цен. Предполагалось, что цены быстро придут к новой точке равновесия. Но в реальности произошёл всплеск инфляции, кризис неплатежей, разрастание бартерной экономики. В июле 1992 года в России был введён закон о банкротстве. Но он не работал, потому что друг другу должны были все. Кроме того позднее стали банротить не плохие, а напротив, хорошие предприятия. Институты на чужой почве могут не приживаться. Китайцы проводили либерализацию цен постепенно. Каждое предприятие было обязано выполнять план. Но всё, что предприятие производило сверх плана, оно могло продавать не по плановым, фиксированным ценам, а по гибким, рыночным. Планы при этом не были очень жёсткими. Таким образом в экономике сосуществовали плановые и рыночные цены. Через 15 лет рыночные цены практически вытеснили плановые... Ещё пример заимствования – накопительная часть пенсионной системы. В наших условиях она работает довольно слабо. Потому что для этого нужны стабильная экономика и развитый биржевой рынок. Насколько удачным было введение ЕГЭ?

С.Гуриев:

Пузырь показывает отклонение от фундаментальной стоимости актива (которую можно было бы определить как совокупность дисконтированных доходов от этого актива). В данный момент мы не знаем, есть пузырь или нет. Потому что мы видим только текущую цену. Но не знаем фундаментальной стоимости актива. Мы полагаемся на свои ожидания. Во время кризиса 1998 года цены на московскую недвижимость резко упали. Мы не любим думать о плохом, мы стараемся забыть плохие события, нередко переоцениваем себя и т.д. Поэтому избыточные ожидания и «стадный» оптимизм сопутствуют современным рынкам. Есть люди, которые зарабатывают на «протыкании» пузыря. Аналитик Эдисон понял, что «Энрон» ничего не стоит, сделал ставку на понижение, а потом стал всем рассказывать, что «Энрон» ничего не стоит. Первый «бабл» – голландский тюльпановый пузырь 17-го века. Этот пузырь вырос в пространстве Амстердама. Современные пузыри глобальны. Сорос победил Банк Англии с помощью миллиарда долларов. Сегодня эта сумма для валютных рынков смехотворна мала. Они стали гораздо массивнее.

А.Белянин:

По какому принципу действуют финансовые пирамиды? Что позволяет нам идентифицировать то или иное действие как обман? С одной стороны, каждый человек с детства помнит, что лгать плохо, и, казалось бы, где здесь большая проблема? С другой стороны, в реальной жизни лгут и дети и взрослые: по статистике, средний человек в современном обществе обманывает около 30 человек в неделю (Allison Kornet, "The Truth about Lying," Psychology Today, Vol. 30 Issue 3 (May/June 1997)) – правда, большинство этих обманов носит достаточно «невинный» характер. Кроме того, в ряде ситуаций само отношение к обману вполне может оказаться не однозначным: должен ли врач всегда говорить правду пациенту о состоянии его здоровья? А кассир – сообщать грабителям верный код от сейфа? А подпольщик оккупантам – точные координаты партизанского отряда? Желание получить большую прибыль, обманув ближнего своего, – это вопрос очень непраздный. На самом деле он имеет большое значение для повседневной жизни в целом и заслуживает большого интереса как с точки зрения теории знаний, обмена информации, и этической, интересов участников, так и с точки зрения понимания того, в каком обществе мы живем. Обман – стратегическое искажение картины мира, ведомое обманщику. В финансовых пирамидах первые вкладчики отнюдь не обманываются. Значит, пирамида – не только обман? Можно говорить: всю правду; не всю правду; не только правду. «Мы вас научим играть на «Форекс»». Что это? Возможно, это правда. Но не вся правда. Приток ликвидности на рынок будет выгоден профессиональным трейдерам. «Учителя», знающие стратегию трейдеров-неофитов, могут получать арбитражную прибыль, то есть делать деньги из того факта, что они знают больше, чем менее посвященные участники рынка. Правда, и эти «чайники» не останутся в накладе: они действительно получат доход, просто меньший, чем «учителя», к которым они могут испытывать чувство благодарности. Сама игра правды и неправды происходит постоянно. Примеры обмана «при полном согласии сторон» можно множить, но суть понятна: с одной стороны, продолжительный обман может быть не осознан обманутым; и с другой, может иметь место и без сознательного умысла обманщика (но обязательно – к его осознанной выгоде). Эмпирические исследования показывают, что люди, имеющие возможность обмануть с пользой для себя, во-первых, хорошо чувствуют эти возможности, и во-вторых, пользуются ими, если выгода для них велика, а потери для другой стороны незначительны. Этические соображения при этом играют вторичную роль, особенно если обмана не видят – и это ставит вопрос об истинной оценке и осознании «масштаба общественных катастроф», вызванных такими обманами.

А.Аузан:

Согласно «эволюционной гипотезе» Алчиана, все страны похожи, но просто находятся на разных стадиях. А постепенно будет происходить их выравнивание, конвергенция. Эта гипотеза не подтвердилась. Разрывы между странами возрастают. Согласно «модернизационной гипотезе» Липсета, внедрение передовых демократических институтов постепенно вытягивает за собой и всю экономику (люди начинают «заказывать» хорошее развитие). И эта гипотеза вызывает сомнения. Сегодня более популярна тема «культурных кодов». Фраза Норта «Институты имеют значение» сменилась фразой Хантингтона «Культура имеет значение». Герт Хофстеде стал составлять своеобразные портреты (учитывающие шесть основных характеристик) разных культур. Однако он ошибался, полагая, что «лицо» культуры неизменно. Выяснилось, что оно меняется. Парадокс Агнуса Меддисона. Он положил в таблицу данные о динамике населения и валовом продукте за 180 лет. Выяснилось, что есть две траектории развития. 175 стран движутся по низкой траектории развития (развиваются медленно, скачки уравновешиваются застоями). А 25 стран движутся хорошо (и «длина» падений здесь оказывается гораздо важнее «горбылей», нередко объясняющихся скачками цен на сырьё – надо смотреть не на темпы роста, а на темпы падения). Именно эта трудность «пересечения» (смены) траектории получила название «проблемы инерции» («проблемы колеи»). Возможно, этот парадокс можно объяснить через культурные коды. У самых успешных стран в определённый момент менялись культурные коды (пять главных черт: происходило сокращение дистанции власти, росли индивидуализм и рациональность принимаемых решений, усиливалась долгосрочная ориентация, вырастал уровень самореализации по сравнению с ориентацией на выживание (см. индекс Инглхарта). В России присутствуют лишь две черты: самореализация и индивидуализм). Во второй половине XX века в верхнюю траекторию перешли («сменили колею»): Япония, Южная Корея, Гонконг, Тайвань, Сингапур. Возможно, к ним присоединится Малайзия (и тогда это будет первая мусульманская страна в высокой траектории). Кстати, Китай находится в нижней траектории. Вероятно, с помощью культурной политики («сдвигая» культурные коды) можно влиять на развитие нации. Ровно поэтому гуманитарные предметы (позволяющие влиять на ценности и культурные установки) становятся особенно актуальны.

Выражение Людмилы Алексеевой «Всё рано или поздно устроится более или менее плохо» является лучшим представлением теоремы Коуза (транзакционные издержки всегда ненулевые). В чём потенциал инновационной экономики? Владимир Зворыкин и Сергей Брин. По консервативной оценке Россия потеряла из-за отъезда Зворыкина 20 годовых валовых продуктов страны. В России рождается много талантливых людей, но их идеи становятся импульсом для развития других стран. То, что «не все люди – умные» (предпосылка ограниченной рациональности человека) и «не все люди – честные» (предпосылка склонности к оппортунистическому поведению) надо закладывать в модели экономического поведения. Мы выбираем из нескольких неидеальных вариантов будущего. Неформальные институты сильнее формальных (американец донесёт на человека, уклоняющегося от уплаты налогов. Потому что он-то их заплатил. А россиянин?). Появились способы измерения социального капитала. Например, можно сделать замер с помощью брошенного кошелька с визитной карточкой. Показателем может быть высота заборов. Траектория креативного человека. Есть четыре развилки. Первая – в школе. Российские дети поступают в школу с высокими креативными способностями. А к средней школе они теряют креативный потенциал. Но откуда берётся этот потенциал? Генетически он точно не передаётся. Почему он снижается? В средней школе появляются разные предметы. Но мир един! В финской школе один человек может вести все предметы. Владимир Сойфер придумал спрашивать выпускников лучших университетов о том, какой учитель «направил» (смыслово) его и давать этому учителю крупную премию. Вторая – в вузе, университете («Остаться или уехать?»). Почему, когда Аршавин поехал в «Арсенал», счастливы были все? Нельзя ли эту модель трансферов перенести в науку? Третья – во время реализации личностных амбиций. Человек в нашей культуре может замечательно делать одни вещи, не справляясь с другими. Например, среди выходцев из России почти нет руководителей крупных компаний. Мало иметь идею, нужно иметь возможность её реализовать. Нам нужно пока держать свои «нишевые» производства и проекты, тем временем развивая черты, необходимые для «смены колеи». Интересен город как институт. Нельзя ли пять черт «высокотраекторных» экономик реализовывать через градостроительство? «Сдвинутые» города. В Вашингтоне произошёл казус: город был задуман как античный по своей структуре и духу, а Капиталийский холм был сооружён в римском имперском духе. Бразилиа вышел не эгалитарным, а элитарным городом.

«КУЛЬТУРНЫЕ ФАКТОРЫ МОДЕРНИЗАЦИИ»:

(1) Страны, вышедшие на модернизационную траекторию развития (траектория А) еще в начале XX века, например, Австрия, Великобритания, Дания, Норвегия и др.

(2) Страны, перешедшие на траекторию А во второй половине XX века, такие как Гонконг, Япония, Тайвань, Сингапур и Южная Корея.

(3) Страны, которые так и не смогли выйти на траекторию А и развиваются по более «низкой» траектории Б.

При этом обнаруживается прямая связь между количественным социально-экономическим развитием данного общества и динамикой его основополагающих ценностей. Выход на устойчивую траекторию экономического развития сопровождается снижением дистанции граждан по отношению к власти, ростом статуса ценностей самовыражения, самореализации, личной ответственности за свою судьбу. Чем шире эти ценности распространяются в обществе, тем устойчивей становится траектория экономического развития. И наоборот, чем меньше элита работает с ценностными ориентациями общества, тем меньше шансов для перехода экономики на траекторию А. Поучительный пример – Аргентина, где элиты, поддержанные большинством населения, отказались менять что бы то ни было в устройстве жизни и в наборе базовых ценностей. Несмотря на то, что Аргентина имела огромные цивилизационные преимущества перед другими латиноамериканскими странами (европеизированная миграция, наличие природных ресурсов), она не вписалась в модернизированный мир. Сейчас подобное испытание проходит Греция, которая была искусственно перемещена в цивилизацию успешного модерна, но сохранила неформальные институты и обиходные ценности, несовместимые с новым укладом.

Несколько ссылок из этой работы:

Аузан А., 2009а. Национальная формула модернизации. Как осуществить сделку между прошлым и будущим. «Новая газета» от 9 декабря 2009 г. http://www.novayagazeta.ru/data/2009/137/15.html

Калинин Илья, 2010. Ностальгическая модернизация: советское прошлое как исторический горизонт. «Неприкосновенный запас». №6 (74), 2010. http://magazines.russ.ru/nz/2010/6/ka2.html

Паин Эмиль, 2008. Традиции и квазитрадиции: о природе российской «исторической колеи». Лекция, прочитанная 22 мая 2008 г. http://www.polit.ru/lectures/2008/06/26/pain.html

Рубцов А., 2010. Модернизация: от технологии до идеологии. Новая газета №69, 30 июня 2010.. http://www.novayagazeta.ru/data/2010/069/10.html

Травин Дмитрий. 2010. Медведевская модернизация и горбачевская перестройка. НЗ. №6, 2010 http://magazines.russ.ru/nz/2010/6/tr11.html

Чем мы заслужили такую экономику? В 2011 г. было проведено интересное микросоциологическое исследование в трех странах: Германии, России и США. У всех наших соотечественников, где бы они не работали, – в Германии, США или России, – выявлены следующие характеристики:

восприятие профессии как призвания, а не карьеры;
фундаментальное образование советского образца;
опыт работы в институционально и информативно неопределенной среде;
радикальный индивидуализм;
короткий горизонт планирования.

См. поведение человека, Владимир Автономов, Владимир Магун и другие. В.Магун, М.Руднев Сравнительнное исследование базовых ценностей российского населения.

И.Болдырев:

Казалось бы, что может быть проще и конкретнее денег. Но деньги – это очень загадочная вещь. Экономисты и философы понимали это еще довольно давно. Традиция понимания денег восходит к Марксу, она была воспринята немецким философом и социологом Георгом Зиммелем в его «Философии денег», затем, через его ученика Георга Лукача и теорию овеществления перешла к представителям Франкфуртской школы. Здесь ключевой фигурой является немецкий философ и социолог Альфред Зон-Ретель, который написал книгу «духовный и физический труд». Зон-Ретель предложил вернуться в архаику и представить ситуацию, когда денег не было, а затем они вдруг появились. Вместе с деньгами расширился и стал более разнообразным обмен. Безденежный обмен был довольно ограничен, а с появлением денег стало возможным обменивать друг на друга гораздо больший спектр предметов. Что это может означать? То, что когда нет денег, мы живем в мире, где нет почти никакой абстракции, представления об идеале, потому что везде есть только очень конкретные предметы, окружающие нас в повседневном быту. Нет безразличного абстрактного отношения к вещи как к предмету, который можно на что-то обменять. Мы живем в «подручном» (по слову Хайдеггера) мире, где каждая вещь – наш хороший знакомый. Деньги наделяют вещь стоимостным измерением, «меновой стоимостью» (Маркс). Таким образом, именно деньги, согласно дерзкой провокативной версии Зон-Ретеля, делают мир абстрактным, некой логической структурой. То есть «аристотелевский» мир (и античная философия вообще) обязаны своим возникновением развитию денежного мира, прагматической ситуации социальных взаимодействий, «запущенных» денежным механизмом.

Марк Харрисон:

В учебниках по экономике общим местом является идея о том, что человеческое поведение направляется желанием максимально реализовать эти собственные интересы или достичь для себя наибольшей выгоды. Однако вопрос, кто же этот «я», чьи интересы реализуются, задаётся нечасто. Если посмотреть на развитие личности, то «я» изменяется, оно создаётся через последовательность личных выборов. У меня есть «я»: я английский преподаватель среднего возраста; в сферах семьи, работы, отдыха у меня различные «я», которые сложились отчасти по случайным причинам, отчасти благодаря тем выборам, которые я делал в жизни. Таким образом, когда я говорю о своих интересах, то не могу отделить их от того, что я тот, кто я есть. Поэтому мне наверняка будет очень тяжело делать выбор, который уничтожил бы мою идентичность английского преподавателя среднего возраста. Например, если бы я совершил что-то вопиющие – смошенничал бы или изнасиловал ребёнка, – то чувствовал бы себя виноватым, обесчещенным и потерял бы очень важную и ценную часть своей идентичности. Одной из точек зрения среди социальных психологов на самоубийство является то, что человек, который совершает его как целенаправленное действие, оказывается в состоянии, когда он больше не может поддерживать свою идентичность, оставаясь в живых. Сохранение идентичности требует от него акта саморазрушения. Например, ребёнок, который мечтает стать моделью, но не обладает необходимыми внешними данными, или ребёнок, который хочет стать гением, но недостаточно умён, – это дети, которые сделали свой выбор желаемых «я», но не могут поддерживать их, а потому доходят до того, что самоубийство им начинает казаться предпочтительнее дальнейшего существования, несовместимого с желаемым «я». Если вернуться к террористам-смертникам, то они пошли по пути, который придал им «я», требующее саморазрушения, так как приобретённая ими идентичность – это идентичность мученика, свидетеля религиозной истины, которая может быть утверждена только через смерть.

Владимир Гимпельсон:

Как происходит адаптация рынка труда в период кризисов? Главным во время кризисов является механизм занятости, а не заработной платы. Но в России начала 90-х эта известная закономерность (когда в кризис людей увольняют или нанимают – то есть гибкой является не зарплата, а занятость) не подтвердилась. Резко изменилась именно заработная плата, занятость же менялась очень незначительно. Некоторые западные экономисты сочли это свидетельством замечательной гибкости российского рынка труда. В чем же особенность российского рынка труда? Какую роль играет законодательство о защите занятости? Издержки для компаний в случае увольнения работников в России весьма высокие (налог на увольнение становится налогом на найм). Низкий порог заработной платы (минимальная заработная плата или пособие по безработице) позволяет механизму заработной платы быть довольно гибким. Кроме того, в России заработная плата является двухъярусной: одна её часть является фиксированной, а другая (премии, надбавки, бонусы и т.п.) – переменной, подвижной. Но как раз второй ярус легко отменить в случае ухудшения конъюнктуры, потому что он не является жёстко закреплённым. Низкая безработица в России – заслуга этих институтов труда, а не государственных регуляторов.

Д.Рогозин:

Социология смерти занимается тем, как бытует смерть в социальном контексте, как люди относятся к смерти, как люди интерпретируют смерть, что они думают о смерти. Социологи Ансельм Стросс и Барри Глезер обратили внимание на странный парадокс. С одной стороны, они увидели, что если мы начинаем говорить о смерти, то тему смерти избегаем. Не только в общественном сознании, но и в наших личных коммуникациях мы блокируем эту тему, мы не готовы к разговору о ней. С другой стороны, Глезер и Стросс увидели, что телевидение заполнено темами насилия, сюжетами об убийствах, о катастрофах. Направления исследования смерти: 1. Исключение себя (как человек принимает свою смерть, приготовляется к ней, смиряется с ней); 2. Социальные нормы умирания (похоронные ритуалы и «индустрия погребения»: с одной стороны, она обладает огромным капиталом, с другой стороны, она практически не учитывается в валовом экономическом обороте); 3. Потеря значимых близких (люди нередко размышляют о том горе близких, которое может вызвать их собственная смерть)... Современные подходы к изучению смерти направлены на преодоление секулярной парадигмы. Их можно назвать постсекулярными исследованиями. Это в первую очередь связано с тем, что тематика смерти неразрывно связана с религиозным сознанием (и предельными вопросами).

Тема: «Экономика и религия»

Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 310; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!