После стольких лет –- по-прежнему Р.Д. Лэнг 2 страница
Сегодня приверженность какой-то из многочисленных школ – структуралистской, стратегической, системной и т.д. – фактически уже не предмет для спора. Определяется новый лидер. С уходом таких гигантов, как Вирджиния Сатир и Мюррей Боуэн, с "уходом в классики" старой гвардии неизбежно начинается процесс серьезных перемен. Для нового поколения психотерапевтов некогда революционные принципы семейной терапии – общее место в повседневной практике.
Молодому поколению настоящий сборник, возможно, послужит чем-то вроде генеалогического древа их профессиональной семьи, и они смогут увидеть, к каким корням принадлежат. Для тех, кто видел, как в последнее двадцатилетие стремительно развивалась наша область, сборник станет своего рода старой семейной кинолентой – они вспомнят себя начинающими, поразмыслят над вкладом каждого новатора. Уже не ослепленные их блестящей оригинальностью, не скованные их присутствием, мы лучше оценим этот вклад... через призму лет. Мастера все еще многому способны научить нас, особенно умению соединять конкретную личность и положения теории или специального метода. Их плодотворная жизнь – урок для нас, если мы хотим сохранить творческий потенциал. Галерея лиц... уникальные, одаренные клиницисты, предложившие столько разных теорий и стилей психотерапевтической работы. Образцы для подражания на любой вкус.
Ричард Саймон
|
|
|
За "односторонним зеркалом"
Интервью с Джеем Хейли
Сентябрь--октябрь 1982
Вот история, которую Клу Маданес любит рассказывать стажерам в Колумбийском институте семейной терапии, поясняя, какая это сложная вещь – человеческое общение. История – про ее мужа, Джея Хейли. Каждое утро он отвозит их младшую дочь Магали в школу и каждое утро, уже у двери, Маданес говорит: "Магали, возьми кофточку". Ребенок отвечает, что не холодно, мать утверждает обратное, спор затягивается. Хейли терпеливо ждет возле двери, пока наконец не завершает препирательство шуткой. Подмигнув Магали, он произносит: "Твоя мама сегодня мерзнет – тебе лучше взять кофточку". Магали, смеясь, с кофточкой в руке, свисающей почти до пола, подходит к маме и подставляет щеку для прощального поцелуя.
Юмор, отточенный за тысячи часов наблюдения за ритуалами других семей, помогает Хейли поддержать и развеселить одновременно обе стороны – и жену, и дочь. Если Хейли меньше преуспел в умиротворении всех фракций в "семье семейных терапевтов" (его ужасает это выражение), то не оттого, что он терял чувство юмора. Просто здесь его почти всегда привлекала роль возмутителя спокойствия, а не миротворца. Уже четверть века он числится главным разжигателем страстей у семейных терапевтов; снова и снова – иногда с изысканной иронией, иногда с едким сарказмом, но непременно расставив все точки над i, -он возвращается к излюбленным темам: самодовольство профессиональных "помощников", поглощенных обоснованием своих действий и только запутывающих дело.
|
|
|
Хейли фактически разъяснил нам всем, что понимать под психотерапией и теми изменениями, которые она вызывает (неважно, все ли с ним согласны). Трудно представить, чем в действительности занималась психотерапия, пока он "не нашел" ей применения. Никто не смог бы упрекнуть Хейли в отсутствии четкой позиции. С самого начала его профессиональная деятельность служила другим вроде компаса – по его работе другие ориентировались на психотерапевтической "местности". Даже если какие-то его идеи вам казались ошибочными (например, его точка зрения на значение власти и контроля в отношениях терапевт – пациент или его рассуждения о терапевтической ценности проявления эмоций), вы все равно откликались на его выступления. Возможно, не было другого имени в психотерапии, которое столь часто звучало "боевым кличем" к спору ("Хейли бы вам сказал сами знаете что!").
|
|
|
Когда в начале 50-х годов, участвуя в известной исследовательской программе антрополога Грегори Бейтсона, Хейли только приобщился к психотерапии, она "правилась" по Фрейду. В то время, до появления методов короткой психотерапии, терапии поведения или – тем более – семейной, "инсайт" служил единственным средством, чтобы изменять человека. Хейли, вспоминающего сегодня ту эпоху, больше всего поражает "странная философия", по которой выстраивали жизнь правоверные фрейдисты. "Их нельзя было не узнать в компании: что бы вы ни сказали, они принимались за толкование, – вспоминает Хейли. – И что бы ни сказали сами, удивлялись: "А почему ж я говорю это?" Тогда вы встречали людей, которые, годы занимаясь психоанализом, уже не могли заниматься сексом без удивления: "А почему ж меня радует секс?"
Хейли выступил соавтором и издателем знаменитого (явившегося результатом Бейтсоновской программы) труда "К теории шизофрении", где излагалась гипотеза о "двойной связи". Однако первой публикацией, которой он заявил о себе, был вышедший в 1958 г. остроумный разбор метода Фрейда в книге "Искусство психоанализа". Хейли не только отказывался принимать психоанализ за "чистый" научный метод, помогающий извлечь неоспоримую истину из глубин бессознательного, но и утверждал, что психоанализ в действительности – искуснейшее мошенничество: пациента опутывают по рукам и ногам, а единственный способ вырваться для него – пройти "лечение".
|
|
|
Читатели "Искусства психоанализа" впервые познакомились с ироничным стилем Хейли, характерным для многих лучших его работ. Он писал, обходясь без специальной терминологии, и завоевывал каждого, способного насладиться остроумием, с каким изображал самомнение коллег. Хейли внушал читателю: "Ваши обычные подозрения – оправданные подозрения: все тут у нас не так загадочно и сложно, как профессионалы хотят представить".
Первая книга Хейли "Стратегии в психотерапии" развивала идеи, заложенные в работе "Искусство психоанализа". В "Стратегиях" столкновение аналитика и пациента подавалось как один из примеров непрекращающейся борьбы за власть, которая и составляет суть человеческих отношений. Хейли проводил мысль, что за симптомами правильнее искать не внутренний конфликт личности, но межличностные силовые маневры и что задача психотерапевта – изменить сложившуюся обстановку на "фронте" и тем самым подготовить перемену в поведении человека.
"Стратегии" установили за Хейли репутацию самого оснащенного бойца из лагеря семейной терапии, противостоящего официальной психиатрии. И еще в одном смысле книга Хейли оказалась важнейшим событием на раннем этапе развития "семейного" направления. Успех "Стратегий" повел к тому, что Джея Хейли, знатока терапии, стали приглашать с публичными выступлениями, благодаря чему он, в то время уже первый издатель "Развития семьи" ("Family Process"), получил возможность завязать контакты с семейными терапевтами по всей стране. С этого момента и по конец 60-х, когда он занялся обучением практике семейной терапии в Детской консультативной клинике в Филадельфии, Хейли постоянно разъезжал по стране, наблюдая, как работают семейные терапевты, собирая материал для "Развития семьи", сплачивая ряды нового движения. В тот период Хейли не особенно думал о каком-то своем методе работы с семьями, его поглощала роль "связного" и "разведчика".
Молодое поколение сегодня едва ли сможет оценить значение сделанного Хейли в тот период, потому что деятельность его протекала как бы за сценой. Однако был и материальный результат – выпущенный совместно с Линн Хоффман труд "Методики семейной терапии", где отражен глубокий интерес Хейли ко всему многообразию только входивших в практику приемов работы с семьями. В "Методиках" под одной обложкой собраны пять интервью с психотерапевтами различной ориентации; каждый рассказ – подробнейшее описание психотерапевтического сеанса. Карл Витакер вспоминает, что Хейли потратил больше двадцати часов на беседу с ним... об одном сеансе. Другим пионером семейной терапии, представленным на страницах "Методик", был Фрэнк Питтман, в настоящее время практикующий психотерапевт в Атланте. Питтман вспоминает о тех встречах с Хейли как о "важнейшем жизненном этапе". "В 1965-1966 г., – рассказывает Питтман, – Джей несколько раз приезжал наблюдать за тем, как я работаю. И всегда сообщал о каждом семейном терапевте в стране – чем занят. В те годы он взял на себя удивительную задачу – познакомить... и действительно знакомил нас всех друг с другом, от него мы узнавали, с кем нам лучше связаться. Больше всего меня поражало то, что он не стремился показать, на что сам способен... но раззадоривал каждого, перечисляя свои открытия: то-то срабатывает, то-то – нет, от него мы узнавали, что в нашей области делается".
С 1962 г., когда Бейтсоновская группа была распущена, по 1969 г. главный интерес Хейли составляла семейная терапия – исследования, изучение практики. Сам он, занявшись исследовательской работой, в 1962 г. прекратил практику, которую вел с середины 50-х. Идея обучать – ей он сегодня наиболее предан – захватила Хейли после того, как он присоединился к Сальвадору Минухину в Детской консультативной клинике в Филадельфии, и оба организовали Институт семейной консультации, где могли обучаться практике семейной терапии те выходцы из бедняцких районов, которые, получив высшее образование, не имели соответствующей специальной подготовки, чтобы работать с семьями. Методика "включенного супервидения", ставшая впоследствии отправной для Хейли-педагога, развилась из его убеждения, что необходимо "страховать" семью, с которой работает начинающий терапевт.
По мнению Фрэнка Питтмана, именно Институт семейной консультации помог Хейли "определиться", оставить позицию наблюдателя и комментатора, разработать свой собственный подход. Широко известными книгами "Психотерапия, ориентированная на решение проблем" (в основе – учебные материалы, которые готовились им в институте) и "Уйти из дома" Хейли утвердил себя как, вероятно, ведущий представитель стратегической школы в семейной терапии. Ничего удивительного, что в последнем из профессиональных воплощений Хейли так же успешно разжигает страсти и будоражит свое окружение, как это удавалось ему и прежде.
Хейли иногда приводит себя в пример, рассказывая студентам о том, как положение определяет образ мыслей человека. Вступив в психиатрию без соответствующего специального диплома, на правах участника исследовательской программы с неясно очерченными границами, Хейли начал аутсайдером. Положение аутсайдера дало ему, считает Хейли, свободу оспаривать общепринятые идеи: "Я мыслил иначе, не так, как "свои".
На взгляд некоторых коллег, в положении аутсайдера для Хейли были в равной мере и преимущества, и помехи. Фред Дал, директор Бостонского института семьи, утверждает, что работа Хейли "демонстрирует различие между терапевтом врачующим и терапевтом наблюдающим, аутсайдером; Хейли обучает дистанционной терапии, блестящей, если речь идет об иерархии, власти, но ограниченной со стороны реальных боли и наслаждения, переживаемых в центре жизни".
Некоторые, даже вспоминая простоту слога Хейли, воспринимают ее неоднозначно. Джанет Малколм несколько лет назад писала в "Нью-Йоркере" в статье, посвященной семейной терапии: "Стиль Хейли так прозрачен, его интонация так естественна, так располагающа, у него такой живой юмор, такой простой, без всякой терминологии язык, что автор вызывает недоверие: если все так просто, все – неправда".
Чем больше вы говорите с психотерапевтами за пределами структурно-стратегической ориентации, тем чаще встречаете недоверие к Хейли – от убеждения, что его способ – это способ менять людей умело, но не вкладывая души. Отчасти такое мнение связано с тем, что сам Хейли остается загадкой. Нет другого человека в семейной терапии, о котором знали бы главным образом по книгам. Существует сколько угодно видеозаписей для желающих увидеть, как работают с семьями, например, Минухин, Витакер, Сатир, Боуэн, но Хейли остается таинственной фигурой за "односторонним зеркалом". Минухин, коллега Хейли, проработавший с ним десять лет, поясняет: "У Хейли есть имидж, созданный его же пером, и есть частное лицо. В книгах, статьях он изображает себя в оппозиции – бунтарь против общепринятых в терапии методов. Его слог оттачивался в полемиках. И читающие Джея воображают какую-то необыкновенную личность. На самом деле он человек даже застенчивый и очень вежливый, особенно со студентами. Но Джей, похоже, не хочет показываться таким, чтобы не разрушить свой имидж. Люди могут сделаться пленниками своего имиджа, я думаю, так и случилось с Джеем".
И еще одна вещь случилась с Хейли в последние годы. Все больше и больше сторонников привлек он своими идеями преобразования психотерапии, оказавшись – бунтарь, аутсайдер – в опасной близости к положению "своего". Некоторые традиционные взгляды, подвергнутые им столь едкой критике в статье "Почему психотерапевтическим клиникам следует сторониться семейной терапии", уступают место новым. Во многих клиниках, сатирически изображенных Хейли несколько лет назад, сегодня штат и даже администрация пополняются терапевтами, обученными по его методу. Собственный институт Хейли, к слову, "вагонами" поставляет психотерапевтов для медицинских учреждений всех уровней в штате Мэриленд – по долгосрочному контракту с отделом гигиены психического здоровья.
Нравится ему или нет (а ему это определенно не нравится), Хейли стал почитаем, стал "кумиром" для последователей (по словам Фрэнка Питтмана). У загнанного в угол аутсайдера по убеждению нет выбора, кроме как держать, насколько он в силах, своих ревностных поклонников на расстоянии. Чувство юмора – ему опора, но все равно Хейли признает, что у него есть проблемы. "Раньше, когда я говорил что-то смешное, люди смеялись. Теперь они записывают за мной".
В приводимом ниже интервью Хейли оценивает более чем двадцатипятилетнюю историю семейной терапии, за которой он следил, которую во многом создавал.
Инт.: Кажется, вы попали в психиатрию кружным путем. Я думаю, в молодости вы мечтали стать писателем.
Х.: Да, верно. Я начал писать рассказы примерно в восемнадцать лет. Еще студентом Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе я опубликовался в "Нью-Йоркере". Я думал, что нашел свой путь. Я уже представлял себя писателем, драматургом и стал специализироваться по театру. Но после того рассказа в "Нью-Йоркере" я не мог опубликовать ни одного в течение шести лет. Год я провел в Нью-Йорке, почти по восемь часов, не вставая, писал, но – впустую. Когда умер отец, я вернулся в Калифорнию, чтобы уладить то, что нужно было уладить, и остался там, чтобы пройти один из академических курсов английского языка в Калифорнийском университете.
Инт.: Я знаю, у вас магистерская степень, но вот никто мне не мог сказать, в какой области. Это английский язык?
Х.: Нет. Когда я учился в аспирантуре, мне пришлось работать, и я получил степень бакалавра библиотековедения. Потом я уехал в Стэнфорд, работал в справочной библиотеке, пока учился на магистра наук в области информатики. Там-то и встретил Грегори Бейтсона.
Инт.: И как вы познакомились?
Х.: Мы не могли не познакомиться, ведь мы оба интересовались популярными фильмами. Студентом старшего курса в университете я слушал одного социального психолога, который ставил вопрос: "Почему люди ходят в кино?" Прежде я не думал об этом, а тогда заинтересовался. В то время, примерно в 1948 г., пять миллионов людей смотрели каждый выходивший на экраны фильм, пропадали в кинотеатрах с утра до вечера. В то время еще не было телевидения. Сегодня, я думаю, такие смотрят телевизор по двенадцать часов в день. В общем, я принялся анализировать фильмы, чтобы выяснить, в чем же их притягательность. И в Стэнфорд позже уехал продолжать свои исследования кино. Я познакомился с Бейтсоном, потому что он, один из немногих тогда, тоже увлекся исследованием кино. Я узнал, что он проанализировал немецкие пропагандистские фильмы, и отправился к нему говорить о кино. Мы поспорили об одной нацистской ленте, я считал его толкование недостаточно фрейдистским, мне казалось, там была явной тема кастрации, а он этого не видел... Он решил включить меня в свою исследовательскую программу по коммуникации. Тогда о клинике речь не заходила, исследовали кинематограф и поведение животных. Был включен также Джон Уикленд, изучавший китайское кино.
Инт.: Значит, в тот момент вы не интересовались вопросом душевного здоровья и, конечно же, – лечением семей. Откуда возник интерес к общению в семье?
Х.: Тогда мы подумывали, что следует изучить всевозможные типы коммуникации. Бейтсоновская программа осуществлялась на базе госпиталя для ветеранов войны в Пало-Альто, и как-то один ординатор-психиатр сказал мне: "Если интересуетесь коммуникацией, поговорите с моим пациентом". Этот ординатор покидал госпиталь и хотел, чтобы кто-нибудь занялся его пациентом. Случай был такой: человек, который провел там уже целых десять лет, впервые направленный в государственную лечебницу, отказался назвать свое имя, заявил, что он с Марса. Потом, когда он назвал свой армейский личный номер, его поместили в госпиталь для ветеранов, где он и жил с тех пор. Я говорил с ним и был поражен силой его воображения, тем, как он пользовался метафорой. Я начал записывать наши разговоры, и Бейтсон тоже заинтересовался. В результате, слушая этого человека, мы стали склоняться к мысли, что шизофрения – это смешение уровней коммуникации. Вскоре мы занялись обследованием шизофреников в госпитале, записывали беседы с ними, чтобы анализировать их странную манеру общения. Был подключен Дон Джексон, он руководил терапией шизофреников, которую мы проводили. Когда Бейтсон выдвинул гипотезу "двойной связи", он ни одной семьи не видел, не изучал. С гипотезой он выступил в 1954 г., а семьями мы занялись в 1956 или 1957 г. Мы написали монографию по "двойной связи" в июне 1956 г., в сентябре того же года она была опубликована – молниеносно. Я думаю, ни одной журнальной публикации быстрее не делалось.
Инт.: Вы никогда не встречались с семьей того пациента, который "вовлек" вас во все это?
Х.: Нет, но с ним я виделся по часу ежедневно в течение пяти лет.
Инт.: Пяти лет? Чем вы занимались это время?
Х.: Всем тем, что в те дни делалось, чтобы вылечить человека. В основном я истолковывал ему происходящее. У нас тогда существовала теория, что, если все правильно истолковать, человек вернется к нормальному состоянию, сможет выписаться, работать. Тот человек когда-то был сезонным рабочим, его семью разыскать – непростая задача. Но в конце концов я выяснил адрес, и он отправился повидать их. Перед самым его приездом мать умерла, и он каким-то образом попал в психиатрическую больницу в Орегоне. Я поехал туда, встретился с его отцом, а его забрал из больницы в госпиталь для ветеранов, в Менло-Парк. Да, он выбрался-таки и уехал домой, но времени на него потребовалось много. Он так долго просидел в изоляции... Когда я впервые вывел его из госпиталя, оказалось, он никогда не видел автомобиля без ручки сцепления – а такие уже десять лет ездили, – никогда не заказывал обед в ресторане.
Инт.: Что же была за семья – та, с которой вы начали?
Х.: Это была семья одного малого, он воображал, что у него цемент в желудке. Ему было почти сорок, его родителям – за семьдесят. Каждый раз, когда они навещали его в больнице, он с ними гулял по двору, вдруг падал и утверждал, что не может подняться, потому что у него страшная боль в желудке, он боится пошевельнуться. Тогда появлялся санитар из отделения, требовал: "Встань!" Малый подымался и уходил к себе в палату.
Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 197; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!