Размышления о человеке От Конфуция до Бердяева 5 страница
Но сейчас мне хотелось бы сказать о другом, о том, что человек может избавиться не только от страданий, на которые сам себя обрекает, но и от того, что существует помимо его воли, – от авидьи, которая безначальна, но конечна, тогда как Просветленность безначальна и бесконечна. По словам буддологов, «не следует думать, что достижение нирваны представляет собой возвращение к какому‑то первоначальному состоянию невзволнованности. По учению буддизма, волнение безначально, оно, следовательно, не есть результат грехопадения, оно не грех, который нужно искупить, а первобытное страдание, которое должно быть приостановлено».
На этом мне хотелось бы остановиться подробнее, ибо, не уяснив причины мирового зла, невозможно понять и то, чем отличается простой смертный от человека Пробужденного, Дао‑человека, Богочеловека. Масса по неведению втянута в круговорот бытия, как в воронку, которая возникает каждый раз, когда у земли появляется потребность очиститься от шлаков, от того, что мешает ее дыханию. Несовместимое с природой живого отторгается Вселенским организмом. (Сейчас мало кто сомневается, что земля, как и вся Вселенная, живая, самоорганизуется.) Человек оказался на самом дне земного бытия, у ворот Преисподней. И если Авидья есть вибрация дхарм, то в XX веке вибрация эта достигла предела (потому‑то не из чего появиться совершенному человеку, исчезли чистейшие цзин; но они не могут исчезнуть вовсе). Такое состояние не может долго продолжаться, ибо Равновесие имманентно вселенскому Бытию. Человек бежал вперед, не зная Пути, бежал к пропасти, но, когда она разверзлась перед ним, остановился, задумался – как быть дальше? (Если еще не остановился, то остановится вскоре.) Оказавшись у предельной черты, человек не может не измениться – притом изменится вдруг, как пророчили мудрецы (если, конечно, опять не зажмурится). Таков Закон Бытия, Великой меры или Великого Предела.
|
|
|
То есть хотя мир и совершенен изначально – все есть благая природа (син), все есть «тело Будды» («дхармакая»), – но помимо того существует нечто побочное, некий изъян, называемый авидьей, изначальным волнением дхарм. Возможно, человек для того и появился, чтобы избавить мир от авидьи, изжить ее, пропустив через чистое сердце. Иначе зачем ему дан божественный разум? А о том, что он дан, свидетельствуют мудрецы, реализовавшие потенции человеческого рода. Но их во все времена было немного, а теперь тем паче. Пока что человек, мягко говоря, не справляется со своим космическим назначением. Более того, делает нечто противоположное, противоречащее воле Неба, засоряя землю, а теперь и космос отходами своей безудержной деятельности. Одновременно он засоряет свое сознание. И чем больше засоряет сознание, тем более возмущает космическую энергию, приближая конец мира. Циолковский не зря назвал наш мир «взбаламученным нулем». (Пустоту‑Шунью и Дао называют «нулем»: «Дао‑нуль бродит в царстве Великого Нуля; гнездится – в Пустоте».)
|
|
|
Так называемый прогресс, на ускорение которого человечество затратило большую часть своей энергии и интеллекта, оказался миражом, иллюзией, майей в буддийском понимании, ибо движим Неведением – Авидьей, которой подвержена большая часть человечества. «Но это (неведение) не постоянное, оно может быть подавлено и совершенно выброшено из потока сознания, которое делается тогда чистым».
Здесь есть над чем задуматься. Речь идет о прекращении суетной жизни, о возможности поставить мир человеческий с головы на ноги. В самом деле, обречено ли человечество или изначально спасено, как полагали ранние христиане (Ориген) и полагают буддисты всех направлений? Недюжинные умы, тем не менее, считали, что Зло неизбежно, имманентно Бытию. Такой взгляд, по сути, оправдывает духовную немощь человека, нежелание вырваться из сотворенного им же кошмара. С точки зрения других, зло – один из побочных путей, с точки зрения третьих, зло вовсе не существует, есть искажение Добра, которое абсолютно. Уже Лао‑цзы скорбел: «Если бы имел совершенный ум, шел по большой дороге. Чего опасаюсь, так это узких тропинок. Большая дорога совершенно ровна, но народ любит тропинки» (Дао дэ цзин, 53). А Конфуций добавит: и узкие тропинки хороши, но бойся зайти по ним далеко.
|
|
|
Если Авидья, некое нарушение изначальной Гармонии мира, существует извечно, из этого не следует, что ей уготовано господство над миром (как не уготовано оно и Князю мира сего), ибо Авидья, как и мировое зло, относительна, безначальна, но конечна. Тогда как Добро, Бог, Благо – абсолютны, утверждают провидцы Востока и Запада. Может быть, назначение мирового зла – научить человека разуму, чтобы он перестал с непонятным рвением и последовательностью разрушать Дом бытия? Если зло не имманентно, не изначально или изначально, но конечно, то нет человеку оправдания и не уйти ему от ответа, какие бы утешительные теории он ни придумывал. Возмездие все равно настигнет. Древние это чувствовали лучше нас: «Из чего все вещи получают свое рождение, в то они и возвращаются, следуя необходимости. Все они в свое время наказывают друг друга за несправедливость» (Анаксимандр). А по Гераклиту: «Грядущий огонь все объемлет и всех рассудит».
|
|
|
Так оно и будет по Закону высшей Справедливости. Но человеку дано превращать разрушительную стихию в созидательную, если к нему вернется разум. Недаром русские философы, от Владимира Соловьева до Николая Бердяева, считали, что этот мир на исходе, что близок конец истории, как все вторичное, она закончится, выполнив свое назначение. (Говоря словами Шиллера: всемирная история есть всемирный суд.) Но за пеленой конечного, вибрирующего мира лежит истинная Реальность, истинно‑сущее, что позволяло философам верить в «новое небо, новую землю». Потому и посылали тревожные сигналы, чтобы пробудить спящее сознание.
Все сущее – увековечить,
Безличное – вочеловечить,
Несбывшееся – воплотить.
(А. Блок)
Следует повернуть стихию мысли к божественному Логосу, преодолеть раздвоенность, увидеть сущее в Природе: мысль в Природе и природу в мысли, – призывали в России в начале века. Это был бунт против заземленности, зацикленности на материи, на низшем уровне Бытия. Бунт против утраты целостности вследствие одномерного мышления, уповающего на тот мир, который просветленные умы называют не‑сущим, меоном, или иллюзорным, майей, который есть «вечное возвращение». [330]
Отойдя от Истины, утратив Основу, все стало распадаться на части. Но часть не может восходить к Свободе, к Духу, без которых немыслим истинный человек, ибо она «часть», подчинена необходимости второго порядка – прогрессирующей зависимости. Раздвоение Единого на субъект и объект, предпочтение чего‑то одного ведет к тотальной объективации, к множеству вне единства, к превращению мира в арену борьбы: «все разорвано, враждебно одно другому, выпало из глубины, то есть не духовно» (Н. Бердяев. Царство духа и царство Кесаря). Или Е. Н. Трубецкой: «Человек не может оставаться только человеком: он должен или подняться над собой, или упасть в бездну, вырасти или в Бога, или в зверя».
В такой атмосфере душа сжимается, как шагреневая кожа, перекрываются каналы, соединяющие Землю с Небом, человека с Богом, человека с человеком. Все медленно умирает, вне Духа ничто не может жить. Дух первичнее бытия. Вне духа материя становится неуправляемой, стихийной, все отпавшее теряет себя, начинает бунтовать: земля, огонь, вода, энергия человека, ибо утрачена связь с Целым, с Центром, который все сообразует между собой.
Но если Авидья безначальна, но конечна, то есть на что надеяться. Успокоение сознания привело бы к успокоению мира, к проявлению его благодатной силы. То есть человек не обречен на вечное страдание, и его спасение зависит от него самого, от умения думать, очищаться от того, что не дает проникнуть божественному Свету. Но в чем источник Авидьи? Может быть, она так же порождается из Пра‑бытия, как мировое зло из «Безосновности» (ungrund) Бёме, Шеллинга? Мистикам открылось существование Праосновы, хотя акценты они ставили разные. Одни – на «абсолютном безразличии», неразличении добра и зла. Другие – на непричастности Бога к мировому злу и, стало быть, временности последнего, как это делал один из самых ярких провидцев XX века Николай Бердяев. Уже в ранней работе «Философия свободы» (1911) он ставит вопрос о «происхождении зла и смысле истории», провидчески связывая их вместе, понимая историю как искупление за первородный грех. (Значит, этот грех конечен, если возможно искупление.)
Все же откуда Зло? Первородный грех может ли иметь начало во времени? (Бердяев называет время «болезнью бытия»: болезнь эта в том, что все стало временным, исчезающим и возникающим, как мираж, по буддийским понятиям – сансарой, колесом жизни и смерти, запущенным авидьей.) Природа грехопадения, по Бердяеву, предмирна, добытийна, заложена в Перво‑Божестве, безосновна (ungrund). Перво‑Божество есть абсолютное, полное бытие. Откуда же зло, если Перво‑Божество лишено каких‑либо атрибутов, противоречий? Сама проблема зла аннулируется при Абсолютном Божестве. (Так же авидья дает о себе знать, включаясь в колесо сансары как одно из звеньев круга причинного возникновения – пратитья самут‑пада; чтобы избавиться от авидьи, нужно остановить колесо сансары.) Где же корень зла и где место его нахождения? Если всякое бытие имеет своим источником Божество и если подлинное бытие в Божестве пребывает, то зло не может корениться в бытии. «Кроме бытия нам дано и нами мыслится еще и небытие, злая пустота», – напоминает Бердяев. Зло коренится не в бытии, а в небытии, оно возникло в сфере небытия и, заняв призрачное, фиктивное место в бытии, должно быть окончательно оттеснено в сферу небытия, должно быть «изничтожено, изобличено во всем ничтожестве своего небытия, своей поддельности» (Философия свободы, с. 134–135). То есть Бердяев имеет в виду под «небытием» то, что буддисты называют майей, иллюзорной действительностью, соблазняющей и низводящей человека до животного уровня. Зло есть нарушение небесной иерархии, в результате чего низший становится высшим. Говоря словами Бердяева, вступив на путь зла, люди стали не богами, а зверями, не свободными, а рабами, попав в сферу Дьявола, в сферу лжи и обмана. Зло – не особая стихия, а превращение всякой стихии в небытие, подмена подлинной реальности фиктивной. Внутри Абсолютного не может быть никакого злого бытия, а вне Абсолютного никакое бытие невозможно.
Перво‑Божество есть Сверх‑Сущее, абсолютное тождество Единого – по Бердяеву. Зло появляется после сотворения мира, когда из пра‑бытия уже что‑то возникло, потому что предмирно было совершено какое‑то тяжкое преступление и все в этом преступлении свободно участвовали и за него ответственны. Преступление это – богоотступничество, и каждое существо в нем повинно, каждая былинка. Все монады, из которых состоит творение, сами избрали свою судьбу, обрекая себя на подчинение необходимости, на смерть и прозябание. В этот процесс втянута и личность, которая распадается на части, на миги. Индивидуальность теряется во всеобщем потоке иллюзорного бытия. Потеряв связь с истинно‑сущим, человек оторвался от корней. Оторвавшись от корней, утратил ориентиры. История, таким образом, есть искупление. Ужас современной жизни есть расплата за предмирное преступление богоотступничества.
Но если для «величайшего из мистиков» Якоба Беме зло было в Боге и зло было отпадением от Бога, в Боге был темный исток и Бог не был ответственен за зло, то Бердяев верит в абсолютную доброту Бога: «есть только Бог добра». Зло существует помимо Бога, в Бездне (ungrund), из Бездны рождается свет, Бог, «и истекает тьма, зло, как тень божественного света». Тем самым снимается ответственность с Творца: зло творения есть следствие отпадения от Бога. И в этом суть греха – в богоотступничестве, в утрате высшего единства или Свободы. Свершился грех богоотступничества, и отпала от Бога мировая душа, призванная хранить Соборное единство. Оборвалась та связь, которая делает человека человеком: лишившись внутреннего света, он лишился целостности. «Когда человек в Боге, то космос в человеке и солнце внутри, в своем центре. Когда человек отпадает от Бога, то космос отделяется от человека и становится для него внешней необходимостью. Космос перестает повиноваться человеку». Вне Бога человек не может быть свободным, вне свободы – не может быть Человечным, быть истинным человеком.
Бердяев поворачивает проблему лицом к человеку: в Боге есть «трагический недостаток», страстное томление и тоска по человеку. Не только человек нуждается в Боге и без него не есть, но и Бог нуждается в Человеке как в своем детище, своем подобии. У Бердяева было свое самоощущение Бога. (Как писал он в конце жизни: никогда «природа», «жизнь», «инстинкт», «коллективная стихия» не были для меня Богом. Истина была для меня Богом. Истина, возвышающаяся над всем. Но и Истина может вочеловечиться» («Самопознание»).) И то искупление за первородный грех, который совершен до времени и, возможно, принесен на землю из иных сфер, изживание вселенской кармы – ложится на плечи человека. В этом оправдание и предназначение человека, возможность конечного Спасения, если человек не убоится заглянуть в себя, не устрашится Бездны. Увидеть пустоту, никчемность зла, которое не победишь, борясь с ним или боясь его. Призраки могут править миром, но недолго. Пробудится в человеке изначальное чувство Свободы, инстинкт Творца, мироустроителя, и через творческое горнило пропустит он мутную руду жизни, очистит ее совершенно.
Остается освободить человека от внутреннего зла, чтобы он перестал быть частью, стал целым, истинным человеком. «Освобождение зверя с бушующим в нем хаосом не есть освобождение человека, так как подлинный человек есть часть божественной гармонии» (Философия свободы, с. 129). Мир полон зла, но в его первооснове заложена свобода духа, заложена в Бездне, в Ничто. Свобода первичнее бытия и потому не может быть детерминирована бытием. Свобода духа и есть величайшее благо и знак богоподобия человека. Бог присутствует лишь в свободе и действует через свободу (и это пока мало кому доступно, но в этом обещание будущего человека). Свобода иррациональна, уходит корнями в глубь Бездны, но свет Логоса способен преодолеть тьму. Вне свободы нет Спасения, человек не возрастет до себя, потому и посвящает философ свои книги осмыслению Свободы, которую отождествляет с жизнью в Духе. [331]
Ради высшей Свободы все и существует, в ней «оправдание человека» и человеческой истории со всеми невзгодами.
Для восхождения к этой Свободе человеку предстоит преодолеть пропасть между Землей и Небом, искупить добытийное зло. И пусть буддисты говорят не столько об искуплении первородного греха, сколько об остановке колеса сансары, вибрации дхарм, – через Просветление, устранение авидьи из потока сознания. Но и в христианской традиции грех изживается успокоением сердца, очищением души. И авидья относительна, есть лишь тень «божественного света», Праджни. Создается впечатление, что понимание природы зла и пути спасения не столь различны, как принято было думать, хотя выдающийся буддолог О. О. Розенберг предостерегал от подобных сопоставлений. Современные работы, европейские и японские, иногда вносят понятие греховности в толкование волнения; но такое понимание не соответствует метафизическому значению этих терминов. «Понятие прекращения бытия‑страдания существенно отличается от идеи спасения в других системах тем, что возможность его обеспечена именно его безначальностью. Только безначально волнующееся может достигнуть вечного покоя, ибо начавшееся волнение предполагало бы нарушенный покой… Спасение существ… есть самоспасение истинно‑сущего. Будда, спасая существа, спасает себя; существа, спасая себя, спасают Будду; совершенство каждого есть совершенство всех, и спасение каждого есть частичное спасение истинно‑сущего» [332] .
Но здесь речь идет о «грехе» в обычном смысле – как отступничестве первочеловека, нарушившего волю Бога, тогда как мистики вели речь о предмирном грехопадении космического масштаба. Первичный грех, как понимал его Бердяев: грех и вытекающая из него болезненность бытия дана до всякого рационализирования; переживается вне времени и пространства, вне законов логики. «Время, пространство, материя, законы логики – все это не состояния субъекта, а состояния самого бытия, но болезненные» (Философия свободы, с. 131). С точки зрения буддизма «грех», «зло» есть дукха. Обычно это слово переводят как «страдание». Страдание это имеет причину – открылось Будде, – порождается неправильным видением, или авидьей, что и приводит к «дисгармонии», разбалансированности, к миру вывернутому наизнанку, или – к болезни бытия. Только авидья не имеет причины, безначальна.
Все акты, по Бердяеву, не следуют один за другим во времени, а пребывают в абсолютной действительности. Конец мировой трагедии так же предвечно задан, как и ее начало, что соответствует буддийскому пониманию извечности сущего – не‑сущего. Картина мира подобна волнующемуся океану, в котором, «как волны из глубины, постоянно откуда‑то выкатываются отдельные элементы жизни. Эта волнующаяся поверхность представляет собою, однако, не хаос, а повинуется строгим законам причинности… Это учение о „совместнозависимом рождении элементов“ является самым центральным пунктом всего буддийского мировоззрения». Потому на буддийском Востоке не уповали на историю, на прогресс: все уже существует в неявленной форме, и движение по горизонтали ничего в сущности не меняет, одна видимость сменяется другой. Болезненное состояние мира все равно вернется, если не устранить коренную причину, не изменить сознание человека. Пробужденный способен искупить космическую вину перед землей, в страданиях которой он прежде не видел своей вины и своей ответственности.
В пределах вращающегося колеса сансары нет выхода, нет Спасения. Лишь остановив колесо, выйдя из замкнутой системы цепляющихся друг за друга феноменов, пережив Просветление, можно стать истинно свободным. Пробужденный и есть свободный человек, избавившийся от всех пут. Внутренний человек изначально свободен, несвобода навязана ему извне. Но возможна связь по вертикали, восхождение к духу, прорыв человека к высшему Бытию: каждый имеет свой центр, свою точку соприкосновения с Единым. По Бердяеву, «всякое существо, сбрасывая с себя пыль рационалистической рефлексии, касается бытия, непосредственно стоит перед его глубиной», где мышление неотделимо от чувственного ощущения, где приходит состояние или ощущение того, что «бытие в тебе и ты в бытии» (Философия свободы, с. 133, 134).
Недвойственность, неразличимость субъекта‑объекта составляет суть буддизма и русской религиозной философии: «Само противоположение субъекта и объекта, самоубийственное рационализирование всего живого в познании есть… результат того же заболевания бытия» (там же, с. 130). Разделение ведет к искажению сущего, к космической муке: «Бытие в этом болезненном состоянии атомизируется, распадается на части, и все отчужденные части связываются насильственно, порабощаются необходимости, образуется тяжелая материя» (там же). На языке китайских учений это – опасное состояние вселенской энергии, преобладание «низшего инь», отпавшего от светлого ян, от энергии духа, что ведет к вырождению, к гибели, если не уравновесить инь‑ян.
С точки зрения буддийских учений истинно‑сущее пребывает в некоем бытовании, потому и порождает феноменальное бытие, но это волнение должно быть прекращено, мрак должен быть рассеян. Разными школами разделяется взгляд на безначальное волнение, омраченность истинно‑сущего. Это волнение будет прекращено, когда человеческое существо переправится на «тот берег», нирванизирует. [333] Нирвана представляется «пустой», невозможно выделить какие‑то ее качества: но она Совершенство, когда между одним и другим нет различия. Нирвана – «состояние сердца лучшее в мире», говорится в сутрах, полный покой и блаженство. Спасается само истинно‑сущее, без его спасения все будет возвращаться «на круги своя», то есть мировое зло не изойдет, если не устранить его причину, не очистить источник, сознание. В Нирване нет потенции Зла, страдания – дукхи, ибо нет Авидьи.
Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 249; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!