Сингулярное Ли и монады Лейбница

 

В индивидуальности заключена вся тайна бытия.

Вильгельм фон Гумбольдт

 

 

В Тайцзи, где «обе Формы коренятся», два должны иметь единый центр, чтобы не отпасть друг от друга, не превратиться в две половины. Роль центра, соединившего небесное и земное, выполняет вездесущее Ли, которое переводится не соответствующим ему словом «принцип». Для нашего сознания непривычно видеть в единичном Единое, но для китайцев, признающих двойную природу сущего, Ли – внутренняя форма, душа вещей, индивидуально и всеобще; потенция целого. Без Ли вещь не может состояться, это ее изначальная программа, которая со временем должна осуществиться. Ли позволяет каждому человеку стать самим собой – оно то, что в нем неизменно и неповторимо. Именно потому, что никакое Ли на себе не замкнуто, отражает Ли извечное, то есть единичное не может осуществиться вне Единого. В Учении о Середине сказано: «Изначальная Природа (Син) и есть Ли». Нельзя быть свободным при несвободе другого. Если Ли есть внутренняя сущность, «божья искра», душа каждого, то человеку предстоит заглянуть в себя, чтобы узнать себя, не принять за другого, такого, как все. Поэтому следующий Пути очищается от вторичной, эгоцентрической природы ради выявления своего Ли, чувства всепричастности.

Энергия‑Ци – это Металл, Дерево, Вода, Огонь, по определению Чжу Си, а Ли – это Человечность, Справедливость, Благожелательность, Мудрость. [274] (Он не упоминает Искренность как само собой разумеющееся – тот самый Центр, без которого не реализуются остальные Постоянства.) Вторичная же природа бывает более и менее светлой, но далекой от совершенства. По учению Чжу Си, весь одушевленный мир обусловлен Ли, которое у каждого свое и у всех одно: в Тайцзи заложены Ли всех вещей. От Ли зависят не только природные явления и отношения людей, но и саморазвитие каждой сущности, устремленной к реализации изначального прообраза. [275] А в III веке Хан Фэй‑цзы говорил: «Дао – это то, благодаря чему все вещи Таковы, благодаря которому все Ли согласуются. Ли – это образ целостной вещи. Благодаря Дао все целостно, потому что содержит в себе Ли. Благодаря Ли каждая вещь не похожа на другую, но Дао приводит все Ли к согласию». [276] А век спустя чаньский мастер Дао‑шэн уточнил: «Будда – это Дао, Закон‑Ли, изначальная Природа».

Итак, Ли пребывает внутри, человеку дана возможность реализовать его, настроив свое сердце в лад с небесной волей, с ритмом Дао. Известно, что к китайским учениям проявлял большой интерес немецкий мыслитель Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716). Если его «Монадология» (1714) и не написана под влиянием Ли, то имеет с ним немало общего. Не потому, что один мыслитель испытал влияние другого, а потому, что таков Закон: сознание самоорганизуется в движении к Истине. То, что открылось Лейбницу, до сих пор не утратило значения как причастное Истине. «Монадология» – явление знаковое: преодолеваются архетипы, унаследованные от греков, в частности понимание части‑целого, изначального Хаоса. (Похоже, Лейбниц заложил основы того мышления, которое в наше время называют «голографическим», предваряющим квантовую теорию.)

Итак, попробуем разобраться, что объединяет Ли и монаду и что различает. Монада, согласно Лейбницу, « простая субстанция, которая входит в состав сложных ; простая, значит, не имеющая частей». [277] Монады можно назвать энтелехиями, ибо они имеют в себе известное совершенство, которое делает их источником их внутренних действий. Но «в Боге эти атрибуты безусловно бесконечны или совершенны, а в монадах сотворенных, или в энтелехиях… это лишь подражания в той мере, в какой монады имеют совершенства» (48). (Ли не сотворены, извечны, присутствуют в неявленной форме в Дао, в Тайцзи.) Вместе с тем каждая монада представляет Вселенную, устроенную в совершенном порядке. «Таким образом, во Вселенной нет ничего невозделанного, или бесплодного: нет смерти, нет хаоса, нет беспорядочного смешения» (69). Поэтому нет ни полного рождения, ни смерти: «то, что мы называем рождениями, представляет собой развития и увеличения, а то, что мы зовем смертями, есть свертывания и уменьшения» (73). (И это напоминает не только Эмпедокла, но и Перемены И цзина.) Потому не только неразрушима душа (зеркало неразрушимой Вселенной), но и само живое существо. «Душа следует своим… законам, тело – также своим, и они сообразуются в силу гармонии, предустановленной между всеми субстанциями, так как они все суть выражения одного и того же Универсума» (78). По закону гармонии «вещи ведутся к благодати собственными путями природы» (88).

В предисловии к «Новым опытам о человеческом разуме» Лейбниц говорит о предсуществовании (о семенах вечности), отвергая идею души как чистой доски (tabula rasa), на которой ничего не написано, по мнению Аристотеля. Если все предсуществует, порядок задан, значит, можно говорить о «предустановленной гармонии». Если существует «предустановленная гармония», значит, нет места изначальному Хаосу. С одной стороны, Лейбниц признает непрерывный процесс жизни, с другой – убежден в неповторимости каждой монады. (И Дао одновременно непрерывно и точечно, самопроявляется в Ли: «Одно во всем и все в Одном».) Не во всем соглашаясь с Аристотелем, Лейбниц разделяет веру Платона в предсуществование идей и Апостола Павла в закон Божий, написанный в сердце человека.

Шел непрерывный процесс наращивания знаний – по горизонтали, накопление информации, но время от времени происходил прорыв по вертикали, по закону небесного притяжения (количество переходит в преображенное качество). Лейбниц верил в восхождение душ, наделенных своей энтелехией, к духу. Совокупность духов и составляет «град Божий», что и позволяло ему верить в «универсальную культуру человечества». Признавая вечные законы разума, Лейбниц сомневается во всесилии опытного знания, на которое опирается наука: «Животные – чистые эмпирики и руководствуются только примерами» (с. 466). Существует нечто в бесконечности, та связь, в которой находится каждое существо со всей Вселенной. «По моему убеждению, в силу метафизических оснований все во Вселенной связано таким образом, что настоящее таит в себе зародыш будущего » (с. 484) – идея, акцентируемая в синергетике. Близка современной науке и голографическая структура: Ли – одновременно и центр, и окружность, поскольку он есть круг, центр которого в каждой точке. «Китайцы, наделяя Ли совершенной цельностью, не считают, что оно способно делиться. Ли можно рассматривать как первую форму, то есть как душу мира, а самостоятельные души являются всего лишь ее модификациями». [278]

У Лейбница были основания говорить о преждевременности своих идей: «Я горжусь тем, что у меня есть несколько идей истинной философии, но наше столетие еще не способно их понять» (с. 486). Можно добавить, что и в наше время его идеи не проникли глубоко в сознание, не осмыслены теми, кто не сумел соединить логику и интуицию, или две истины, – по выражению Лейбница: «Есть также два рода истин: истины разума и истины факта. Истины разума необходимы, и противоположное им невозможно; истины факта случайны, и противоположное им возможно» (Монадология, 33). И это приходится доказывать в наше время, хотя много веков назад о двух истинах говорили и буддийские мудрецы.

Итак, если Чжун‑Срединность призвана гармонизировать отношения, то не могло не появиться понятие Центра‑Ли, внутренней формы или неповторимой сущности каждого существа. Ли индивидуально и всеобще, не извне даровано, а произрастает изнутри, самозарождается в Тайцзи и претворяется в жизни. Этот тип связи, который можно передать словами «Одно во всем и все в Одном», не поддается линейному мышлению, формальной логике. [279] Не отдавая себе отчета в традиционной структуре мышления, невозможно понять постулаты китайских мудрецов. Особенность этой структуры в том, что все существует не столько в последовательном порядке, сколько в параллельном, одновременном, не только взаимочередуется, но и взаимопроникается, со‑возникает. В качестве образца нередко приводят Аватамсака сутру (Сутра о величии Цветка), где сказано, что мир напоминает сеть, украшенную драгоценными камнями. Тела всех живых существ, сказано в сутре, входят в одно тело (тело Будды – Дхармакая), из одного тела исходят. Все слова и звуки входят в одно слово и один звук, а одно слово и один звук входят во все слова и все звуки. Все три мира (прошлое, настоящее и будущее) входят в один мир, а один мир входит во все миры.

В этой сутре Будда сказал о взаимной связи всего, при том что каждая сущность остается самой собой, ибо цель Пути – не нарушая природу отдельного, приобщать к Единому. Лишь индивидуально завершенное способно к истинному единству. Не замыкаясь на себе, нечто может состояться, достигнув полноты, стать единым с другим. Все сообщается между собой, и потому, нанося вред другому, вредишь себе; спасая себя, спасаешь всех, говорят буддисты.

Не случайно автор «Дао физики» Ф. Капра несколько раз обращается к образу Аватамсака сутры, называя ее душой буддизма Махаяны. «Основная тема „Аватамсаки“ – единство и взаимосвязь всех предметов и явлений. Это представление не только составляет основную сущность всего восточного мировоззрения, но также является одним из основных элементов мировоззрения, порожденного достижениями современной физики» (с. 85). Но это доступно лишь просветленному, ссылается Капра на мнение Судзуки: «Можно осознать значение „Аватамсаки“ и ее философию только в том случае, если мы однажды достигнем состояния, в котором наше „я“ полностью растворяется и исчезают разграничения между телом и сознанием, субъектом и объектом» (с. 149). Под «я» имеется в виду внешний человек, то самое эго, которое препятствует свободе, доступной целому, внутреннему человеку. Мысль эта – о части, подменившей Целое, – чрезвычайно важна для автора. «Раздробленность распространяется и на общество, которое мы делим на нации, расы, религиозные и политические группировки. Уверенность в том, что все эти осколки – в нас самих, в нашей окружающей среде и в обществе – действительно не связаны между собой, можно рассматривать как основную причину целого ряда социальных, экологических и культурных кризисов современности… Картезианское разделение и механистическое мировоззрение были благотворны для развития классической механики и техники, но во многом отрицательно воздействовали на нашу цивилизацию» (с. 18). По мнению Ф. Капры, есть два пути в современной физике: «первый ведет к Будде, второй – к Бомбе, – и каждый ученый сам волен выбирать свой путь» (с. 7).

Итак, Ли – то, что позволяет быть единым, не теряя себя; выполняет функцию Центра, соединяющего Небо и Землю. Все сообщается между собой благодаря способности энергии к резонансу через соответствующие центры. Потому и сравнивают Ли с энтелехией каждой вещи, ее предназначением: оставаясь самой собой, она служит благу всего. Именно потому, что не сосредоточена на себе, следуя Вселенскому Дао. Таков Дао‑человек: проницая Великий Предел, становится вровень с Небом и Землей. Потому и называют Тайцзи вместилищем всех Ли, олицетворением Пути к Свободе. Если следуют своему Ли, то пребывают в гармонии, сообщаясь с другими Ли в едином поле Дао. Это обусловило традиционную картину мира – в сущности, мало отличную от буддийской.

По характеристике Юрия Рериха, в буддизме Махаяны сосуществуют два структурообразующих начала: «прерывность» и «непрерывность», или «точечное» (корпускулярное) и «линейное» (волновое). Они комплиментарны, присущи одному и тому же. Соответственно сознание – это мгновенное проявление океана бессознательного, при том что в каждом моменте присутствует весь временной ряд – прошлое, настоящее, будущее. Каждое мгновение‑кшана есть сжатая Вселенная и сжатая вечность. Время и пространство так же недуальны, присутствуют друг в друге. Весь круг жизнедеятельности возникает одновременно. [280] Стоит ли удивляться, что открывший закон дополнительности датский физик Нильс Бор находит подтверждение своим идеям на Востоке, призывая обратиться к философским проблемам, с которыми уже столкнулись такие мыслители, как Будда и Лао‑цзы, когда пытались согласовать наше положение как зрителей и как действующих лиц в великой драме существования. Истинный ученый, он не мог не касаться сферы культуры: каждая культура «представляет собой гармоническое равновесие традиционных условностей, при помощи которых скрытые потенциальные возможности человеческой жизни могут раскрываться так, что обнаружат новые стороны ее безграничного богатства и многообразия». То есть и национальные культуры принципиально дополнительны, не достигая сходства, притягиваются друг к другу.

Естественно, картина мира, где все согласуется, не теряя себя, не могла не сказаться на законах искусства. «Пейзажная живопись возникла в Китае задолго до ее появления в Европе, – напоминает Уоттс, – именно благодаря порядку ли… которое следует понимать как органический порядок, отличающийся от механического или юридического порядка, который сверяют по книге. Ли – это несимметричный, неповторяющийся и нерегулируемый порядок, который мы обнаруживаем в структуре движущейся воды, в очертаниях деревьев и облаков, в кристаллах изморози на оконном стекле или в камнях, разбросанных по песчаному берегу моря» [281] (фракталы синергетиков). Естественно, если мир – единый живой организм, где все самоорганизуется, к нему неприложим метод анализа и синтеза. Целостная картина предполагает целостный подход невторжения в живую Природу. Целостный метод познания даосы называли Недеянием. «Мудрец вдыхал и выдыхал эфир инь‑ян, а вся масса живого ласково взирала на его благое дэ, чтобы следовать ему в согласии, – сказано во 2‑й главе «Хуайнань‑цзы». – В те времена никто ничем не руководил, ничего не решал, в скрытом уединении все само собой формировалось. Глубокое‑глубокое, полное‑полное. [Первозданная] чистота и простота еще не рассеялись. Необъятная эта ширина составляла одно, а тьма вещей пребывала в ней в великом согласии. И тогда хоть и обладали знанием Охотника, его негде было применять».

Но тысяча лет прошло, а отношение к знанию или его добыванию не изменилось, хотя многое переменилось в жизни людей. У Чжу Си в комментарии к «Великому Учению» тот же ответ: знание приходит, если приведешь свое сердце в созвучие с сердцем другого. «Чтобы создать в себе знание, следует приникнуть к вещи и постигнуть ее закон. Ибо у человека есть духовное знание его сердца, у вещей Поднебесной – их закон… Когда усилия будут приложены в течение долгого времени, в один прекрасный день всё в вещах – их лицевая сторона и обратная, тонкое в них и грубое – всё, как озаренное светом, станет ясным для нашего сердца и в своей сущности… и в своем проявлении». [282]

Иная участь постигла западную методику, не только научную, но и художественную. В качестве примера хотелось бы еще раз привести размышления Павла Флоренского о прямой и обратной перспективе или об отсутствии внутренней устремленности у художников. Казалось бы, в «Обратной перспективе» Флоренский ведет речь о принципах живописи Средневековья, утраченных современным человеком, но фактически говорит о несвободе, пребывая в которой человек теряет себя. В средневековом искусстве нет пространственного единства, нет схемы эвклидо‑кантовского пространства, сводящейся – в пределах живописи – к линейной перспективе и пропорциональности. При этом предполагается, что никаких форм в природе не существует, ибо вообще «не существует никаких реальностей, имеющих в себе центр и потому подлежащих своим законам». (То есть то, что китайцы имели в виду под внутренним центром – Ли, а если нет центра, то нет и самостоятельной сущности. Кстати, отец Флоренский отмечает, что у китайцев отсутствует прямая перспектива, как она отсутствует и в иконописи.) Прямая перспектива предполагает однородность пространства, его бесформенность – «отрицает и природу, и человека», признавая лишь «пассивный материал для заполнения схем».

Одномерное мышление, замыкающее человека, зауживает не только сознание, но выворачивает наизнанку жизнь. «Есть только два отношения к жизни – внутреннее и внешнее, как есть два типа культуры – созерцательно‑творческая и хищнически‑механическая». (Последняя привела к отрицанию культуры как таковой, к замене ее зрелищем, устрашающим человека, не утратившего инстинкт самосохранения.) Потому Флоренский и ратует за «обратную перспективу», внутреннюю цельность в едином духовном поле. Сторонники прямой перспективы видят лишь одну, «монархическую точку» – местопребывание самого художника, точнее, « оптический центр его правого глаза ». Правый глаз и объявляется «центром мира». Притом это «глядение (правым глазом) не сопровождается ни воспоминаниями, ни духовными усилиями». Поистине, каков человек, такова и жизнь. Мир воспринимается как «нерасторжимая и непроницаемая сеть канто‑евклидовских отношений, имеющих средоточие в Я созерцателя мира, но так, чтобы это Я было само бездейственным… неким мнимым фокусом мира субъективность, сама лишенная реальности ». [283]

Такова конечная точка антропоцентризма: всякий надуманный центр не может найти себе места; содрогаясь от неуместности, теряет последние силы и сбивает других с Пути. Притом именно правый глаз доминирует, который связан с левым, рациональным полушарием; но левое не может обойтись без правого, чтобы не ослепнуть на оба глаза. Отпавшие друг от друга Инь‑Ян – правое и левое полушария – неминуемо саморазрушаются. Но может ли однополушарный Творить Красоту, Культуру, сопричастную Логосу, а в них последняя надежда? Русские философы, предчувствуя беду, били в набат. Евгений Трубецкой предупреждал, к чему приведет вырождение культуры, – когда биологизм возводится в принцип, происходит отречение от всего человечного, что было в человеческой культуре. Но человек не смог подняться над собой – и получил две кровавые войны и революции, подорвавшие его веру в смысл жизни. Возвышенные идеи, подвиг самопожертвования не меняют дела, если человек себе не принадлежит. Неизбежно наступает кара – «Содом и Гоморра».

Итак, вернемся к китайским учениям о мире и о себе. Ничто не исчезает, со‑существует, со‑возникает (сян шэн); пребывая в невидимой форме, воздействует на текущие события и поступки людей. Все Ли уже пребывают в Тайцзи, как пребывает в нем изначальная Природа, «пять энергий», «пять постоянств», моральных свойств, присущих не только человеку, но лишь человек в состоянии осознать и претворять их. По закону Дао одно не может существовать за счет другого. Структурирующим началом для китайцев была не четверка, порождающая прямые углы, крутые повороты, а пятерка – символ подвижного круга – при наличии единого Центра. В пределах круга происходило вращение первоэнергий – в благоприятном порядке взаимоподдержки, в неблагоприятном взаимопреодоления, но не уничтожения (как у греков: «Огонь живет смертью земли, воздух живет смертью огня, вода живет смертью воздуха, а земля – смертью воды», Гераклит, фр. В 76). Ни одна из энергий не главенствовала, но все располагались вокруг Центра‑Земли, сменяя друг друга в прямом и обратном порядке. Если наступала янская эпоха, время Огня, то нужно было вести себя сообразно, умеренно, в иньском духе, чтобы не удваивать Ян и не спровоцировать огненную стихию. Об этом «Книга Перемен».

По описанию знатока И цзина, сунского ученого Чжоу Дуньи (XI в.): «Беспредельное, и вслед за тем – Великий Предел. Великий Предел движется и рождает ян, в своем движении доходит до предела – и успокаивается, успокаиваясь же, он рождает инь. Когда покой доходит до предела, вновь возникает движение. То движение, то покой, – они коренятся друг в друге… Ян превращается, а инь гармонирует с ним, и они рождают воду, огонь, дерево, металл и землю. [Эти] пять ци располагаются в порядке, и тогда устанавливаются четыре времени года… Два ци отзываются друг на друга, и в их превращениях рождается десять тысяч вещей. Десять тысяч вещей постоянно рождаются, и превращения их неисчерпаемы». [284] Все это покоится в Тайцзи, потому и называют его Великим Единым, отождествляют с Сердцем‑Разумом и с Духом: «Дух собирается в сердце, ци собирается в почках, формы собираются в голове. Формы и ци сменяются, а главное для них – дух…Дух – это главное в человеке. Во время сна – он в селезенке, во время же крепкого сна – он в почках. Во время бодрствования – он в печени, во время же сосредоточенного бодрствования – он в сердце». [285]

Дао‑человек, пребывающий в Центре, сообщается с Духом‑Шэнь. Забыв себя внешнего, находит себя внутреннего, истинного человека; достигает наивысшего, вселенского милосердия. Потому Лао‑цзы и начинает 21‑й чжан словами «Великое Дао и есть великое Дэ» – свершение человека, который ничему не противостоит, но все ведет к Благу (Шань). А Чжуан‑цзы скажет: «Небо и Земля родились одновременно со мной; мир и я – одно целое».

Ли, сущность вещи, то, что делает ее Такой, в буддийском понимании, – в ее Таковости. Наверное, не без влияния буддизма сунские ученые сосредоточились именно на Ли, неповторимой душе каждой вещи. Если энергия Ци всеобща, имеет градацию – более тонкая, более грубая, – но не имеет индивидуального лица, то Ли индивидуально и всеобще, и в этом тайная сила его притяжения. Не зная Великого Предела, Запад пришел к крайним формам индивидуализма, который вместо свободы породил чувство отчаяния и бездомности. Иначе и быть не могло: всякая замкнутая система подвержена энтропии, саморазрушается.

В предчувствии надвигающейся катастрофы мысль обостряется, приходит осознание того, что не человек продиктовал Вселенной ее законы, а она диктует ему правила поведения и метод мышления, многомерную логику. И нет другого выхода, как понять эти законы и действовать в согласии с ними. Вместе с тем исчезает предубеждение против буддизма, который долгое время называли пессимистичным и безличностным учением. Тогда как почти век назад русский буддолог О. О. Розенберг писал: «В теории дхарм мы действительно имеем дело с анализом личности человека, ибо только в нем, а не в неодушевленных предметах содержатся все элементы, то есть и чувственнное, и сознание, и процессы». Притом если «предметом исследования теории дхарм является субъект и его внешний и внутренний мир, то окажется, что так называемое живое существо, или „континуум“ является не существом, живущим в мире, а существом, переживающим мир». [286] А в наше время на этом заостряет внимание А. Н. Зелинский: «Центр внимания в буддизме перенесен с мира явлений на внутренний мир личности, в то время как внешний мир рассматривается прежде всего как функция ее психических процессов, проецирующих в сознании иллюзию мирового круговорота (микрокосм – сансара), причем сами эти процессы, в свою очередь, выступают как отражения некоторых „метапсихологических“ явлений или онтологических универсалий (макрокосм – нирвана), не поддающихся, с точки зрения буддистов, рациональному исследованию». [287] Наконец, недавно вышел перевод отдельных глав последней сутры Будды – Сутры о Великой Нирване, где словами Будды говорится: «Добрый сын! Без мыслей о себе не может быть тех мыслей, от которых рождается сострадание к живым существам, мыслей, которые не допускают даже возможности нанесения вреда кому‑либо. Таково неразличающее сознание архата». И еще сказано: в Татхагате есть вечность, счастье и атман. Но если атман присущ природе будды, то есть всем существам, то как атман может не быть в человеке? Атман и делает человека неповторимым и вечным, бессмертным. Потому в 23‑й главе сутры и сказано: «Срединный Путь воистину сокрушает рождение и смерть… Срединный Путь и есть природа будды». Таким образом, природа будды «вечна, блаженна, обладает атманом и чиста». Нирвана же не угасание жизни, а «безусловная свобода от всех зависимостей. Высшее счастье». [288]

Однако ничто так трудно не изживается, как стереотипы мышления, тем более если утверждаются такими авторитетами, как Шопенгауэр. Известно увлечение Шопенгауэра индийскими упанишадами, которые он считал вершиной мудрости, но в понимании буддизма был далек от истины, хотя и считал Сострадание величайшим его достоинством. «Если в глазах какого‑нибудь человека пелена Майи, principium individuationis, стала так прозрачна, что он не делает уже эгоистической разницы между своей личностью и чужой, а страдание других индивидуумов принимает так же близко к сердцу, как и свое собственное, и потому не только с величайшей радостью предлагает свою помощь, но даже готов жертвовать собственным индивидуумом, лишь бы спасти этим несколько чужих, то уже естественно, что такой человек, во всех существах узнающий себя, свое сокровенное и истинное Я, должен и бесконечные страдания всего живущего рассматривать как свои собственные и приобщить себя к несчастию Вселенной». [289] Пессимизм философа объясняют влиянием на него буддизма, но буддизм выглядит пессимизмом, потому что Шопенгауэр смотрит на него.

Таково традиционное видение: неощущение «как бы двойного бытия» или ощущение его как изначального Хаоса, меона, откуда ничего хорошего не появляется. Таково традиционное понимание Ничто – послебытие, а не добытие, непроявленная полнота сущего, как понимают Ничто на буддийском Востоке. Шопенгауэр принимал за истинно‑сущее то, что буддисты называют майей, миром иллюзий.

Можно сказать, Шопенгауэр проникся одной стороной буддизма, вселенским Состраданием‑Каруна, но не проникся вселенской Мудростью‑Праджней. Этого не могли не заметить японские философы: «Ни Шопенгауэр, ни отталкивающийся от него Ницше не поняли истинного смысла буддизма». Ницше говорил о буддийском характере «тоски по небытию» и воспринимал европейский нигилизм как вторичный приход буддизма, видя в буддизме «полное отрицание жизни и воли, предел декаданса», понимал слово «пустота» как бессодержательность, отсутствие чего бы то ни было. [290]

Насколько архетип Хаоса все еще довлеет над сознанием человека западной культуры, свидетельствует С. Н. Трубецкой в своей книге «Учение о логосе»: «Но если начало мира есть хаос и ночь, то и конец его – в хаосе и ночи, и в настоящем они должны господствовать. Хаос сам из себя родил сознание и разум в процессе своего движения; ночь сама из себя родила свет,

Тот гордый свет, что матерь свою, ночь,

Стремится низложить и с места гонит прочь,

Но безуспешно: сколько свет ни тщится,

К телам он лепится, телам красу дает

И вместе с ними гибель его ждет.

 

Как случай хаоса и ночи, свет сознания, разум, никогда не может победить окончательно хаос и ночь темную, бессознательную основу существования. В самом деле, в глубине своего духа человек находит эту основу в безотчетном стремлении к жизни, в слепом инстинкте самоутверждения, который Шопенгауэр сводил к бессознательной воле». [291]

Но в русской философии произошел поворот, до сих пор, видимо, до конца не осмысленный: прозрение духовных основ жизни. «На темной основе разлада и хаоса невидимая сила выводит светлые нити всеобщей жизни и сглаживает разрозненные черты Вселенной в стройные образы». [292] Идеи Владимира Соловьева о Всеединстве и Богочеловечестве противостоят кризису европейской культуры, односторонности «отвлеченных начал». Что уж говорить о русских космистах? Идея изначального Хаоса не укладывалась в их представления о сущем. Циолковский уверял, что ни один атом Вселенной не избегнет ощущений высшей разумной жизни. В. И. Вернадский полагал, что в космосе нет противостояния косного и живого вещества; верил в необратимость эволюции живого вещества, в нарастание разума, в Ноосферу. И это согласуется с идеями греческих мистиков: «В бурных волнах обегающей крови питается сердце; //В нем же находится то, что зовем мы так часто мышленьем: // Мысль человека есть кровь та, что сердце вокруг омывает. // Разум растет у людей в соответствии с мира познаньем» (Эмпедокл. О природе, 105–106). Разум не только растет, но убывает, когда проливается невинная кровь, ибо именно в крови пребывает душа, а убиение души самый великий грех, за которым неизбежно следует возмездие. (Примеров тому не счесть: древнейшие цивилизации погибали из‑за человеческих жертвоприношений. И Россия никак не придет в себя по той же причине: не вернется к себе, пока не смоет позор невинно пролитой крови лучших своих сыновей, не очистится покаянием.)

Идею изначальной разумности, логичности мира горячо отстаивал в книге «Борьба за Логос» Вл. Эрн. «Логос – есть лозунг, зовущий философию от схоластики и отвлеченности вернуться к жизни и, не насилуя жизни схемами, наоборот, внимая ей, стать вдохновенной и чуткой истолковательницей ее божественного смысла, ее скрытой радости, ее глубоких задач… Логос есть коренное и глубочайшее единство постигающего и постигаемого ».* (Можно сказать, философ предвосхитил переосмысление субъектно‑объектных отношений в большой науке, что Нильс Бор назвал единством зрителя и актера, наблюдателя и наблюдаемого, видя в этом единстве возможность достоверного знания.)

И Вл. Эрн упрекал приверженцев механического миросозерцания. Декарт и Бэкон, с его точки зрения, порвали с Природой как сущим, но Природа полна творческих энтелехий. « Материя не существует – вот последовательнейший, парадоксальнейший вывод, неизбежно вытекающий из Бэкона‑Декартовского отрицания природы как сущего». И это чуждо русскому уму, чувству Всеединства. Для России не характерен меонистический рационализм. «Это факт любопытный и замечательный… Наша кровь мистической наследственностью оплодотворена скрытыми семенами созерцательных и волевых достижений великих Отцов и подвижников Церкви… Все мышление Соловьева извнутри проникнуто пламенным стремлением к всечеловечности». Русская философская мысль не страдает дурной отвлеченностью, всегда «существенно конкретна, то есть проникнута онтологизмом, естественно вытекающим из основного принципа Логоса, она достигает „всечеловеческих вершин“ в глубоко философском творчестве Тютчева, Достоевского, Толстого. Она же обусловливает любопытную черту: отсутствие систем. Всякая система искусственна, лжива и, как плод кабинетности, меонична». Изумительно цельным, проникнутым онтологизмом Эрн называет мировоззрение «русского Сократа» Г. С. Сковороды.

Интуиция Целого позволила Эрну проникнуть в суть буддизма, где «пробужденному» подлинная действительность открывается с полной достоверностью; пробужденному или « целому человеку, в котором достигается полное совпадение субъективно‑переживаемого с объективным порядком Вселенной». Через человека реализуется Божественный замысел. «Человек призван быть посредником между двумя мирами… утвердить царство свободы в царстве необходимости». Вера в человека позволяла смотреть с надеждой на будущее. Хаос порождается механистическим темпом жизни, торжеством рационализма, глубоко враждебен культуре. В Ницше он распознал болезнь духа и считал его безумие следствием всей истории новой философии, вне‑человеческой по существу. Потому и жизнь, лишенная формы, Логоса, предстает в виде чистого хаоса. «И это уже не тот зиждительный, родной, хотя и страшный хаос, который воспевается Тютчевым, который играет огромную роль в космогониях древних». Первоначальный Хаос – темная мощь творящей природы, живая сила неосуществленных возможностей, непросветленная основа космической жизни. Но современный хаос есть абсолютная тьма, погашение жизни в мертвящей атмосфере систематического меонизма. «Это хаос пустой, не имеющий никакой силы, ничего не рождающий, наоборот – все убивающий». Воспринимая мир как однородное пространство, историю как однородное время, «рационализм исповедует точку зрения универсальной непрерывности ». [293]

 

Тем не менее полвека спустя в высокой науке, синергетике , возрождается интерес к Хаосу. На Хаос возлагают надежды как на конструктивную силу, залог перемен к лучшему. «Стали замечать, что в Хаосе содержится своего рода единство противоположностей: Хаос все раскрывает и все развертывает, всему дает возможность выйти наружу; но в то же самое время он все поглощает, все нивелирует, все прячет вовнутрь… Образ Небытия или первородного Хаоса во многом совпадает с нашим пониманием нелинейной среды, в которой в потенции, в непроявленном виде скрыт спектр всех возможных в данной среде форм, спектр структур‑аттракторов эволюции». Более того: «Малое и хаотическое прекрасны, ибо открывают возможность нового». [294]

В этом стоит разобраться. С одной стороны, возрождение Хаоса соответствует закону Дао: «Возвращение к истоку есть действие Дао». Но не причастна ли к этому и чуткая душа ученого, готового и в хаотическом видеть прекрасное? С другой стороны, пожалуй, нет в синергетике того, чего не было бы в Дао. Более того, законы относительности, вероятности, квантового устройства мира скорее соответствуют Дао, чем классической науке. По закону Соответствия (Хэ) мышление не может не отражать преображенную картину мира. Одномерному, линейному мышлению («логике твердых тел» – по выражению А. Бергсона) недоступна Истина, или Целое. А без осознания Целого жизнь становится проблематичной. Потому и потянулись мысли с одной части света в другую, обнаружив свое родство. Когда Единое проникает множественное, как ли проникает Дао, тогда рождается «сингулярное сознание»: каждая точка – центр, сопричастна вечности.

Следуя Эволюции, наука не могла не повернуть от схемы, в чем ее упрекали русские философы, к самой жизни. Произошел поворот на 180°: от отрицания отрицания, анализа и синтеза, когда среда служила объектом, подтверждающим теорию, к признанию самостояния Среды с ее законами нелинейности, открытости, самоорганизации. Произошел переход от одностороннего Вэй‑воздействия на объект к двустороннему Увэй‑недействию, невосприятию Среды как объекта: не учить Природу, а учиться у нее тому, что Есть и как Есть, рассчитывая на самоорганизацию, самодостраивание. Помимо обратимого движения – по горизонтали – существует необратимое, движение по вертикали. Тем самым человек избавляется от страха перед «вечным возвращением». Соединяя разрозненное в пространстве и времени, методику Запада с методикой Востока, ученые обращаются к древней мудрости Востока и к собственной традиции (Платону, Аристотелю). Синергетическое видение, новый тип сознания, соединяет, а не отсекает одно в ущерб другому, не отрицает, а обновляет традиционные понятия. Скажем, «фрактальную геометрию» воспринимают как геометрию живого, самой Природы. Или видят в монаде Лейбница не замкнутость на себе, а «отражение как в зеркале тотальных свойств мира в целом», как это делает Сергей Павлович Курдюмов – сам по себе явление нового человека, соединившего талант ученого (праджню) и чуткость души (каруну).

Синергетика, таким образом, признает в Природе не объект, а субъект, живущий по своим законам, не всегда доступным человеку, но он не может с ними не считаться, если не хочет выпасть в осадок. Синергетическое мировоззрение, отойдя от антропоцентризма, рождает чувство сопричастности всему и, значит, ответственности за все. Человек способен познавать Природу, резонируя на нее. Способен возвыситься над собой внешним, пробудить в себе человека внутреннего, стать в Троицу с Небом и Землей, как предрекали мудрецы Востока и Запада. Поворот происходит в самом сознании, что не может не отразиться на образе жизни. Вникая в законы Эволюции и Коэволюции, ученые, признавая случайность, не идут у нее на поводу. Процесс бифуркации могут спровоцировать люди, которые не ведают, что творят, но кто ведает, не может не искать выхода, не задумываться над аттрактором: оптимальным вариантом выхода из сложной ситуации.

Значит, синергетика, становясь открытой, прозрачной для разных форм знания, вникает в прошлое, чтобы понять будущее, берет на себя религиозно‑духовную, нравственную функцию предостережения, спасения мира. Свою методику синергетика подчинила задаче понять причины превращения разумной энергии в неразумную стихию (в любой сфере, от экономики до культуры, вне которой и экономика не может развиваться), чтобы стихия не приняла необратимого характера, не поглотила все живое. Отсюда метод «акупунктуры» – несилового, резонансного воздействия на точки больного организма: без вскрытия, чтобы не нарушить целое, а восстановить его естественный характер.

Итак, что сближает синергетику с восточными учениями, что едино и что различно? Един, прежде всего, принцип самоорганизации: не человек организует Вселенную, а все само по себе Таково. Из свойства самоорганизации следует, что все изначально разумно, недвойственно, ибо только две стороны могут взаимодействовать. То есть в синергетике преодолевается еще один архетип или стереотип мышления – дуализм, раздвоение сущего, закон исключенного третьего, предполагающий борьбу одного с другим до взаимного изнеможения. Буддийский Путь потому и называют Срединным, что он исключает борьбу противоположностей, противостояние любого рода. «И все же, Маха‑мати, – наставляет Будда ученика, – что значит „недуальность“? Это значит, что свет и тьма, длинное и короткое, черное и белое суть относительные названия, Махамати. Они взаимозависимы, как Нирвана и Сансара. Все вещи нераздельны, нет одного без другого» (Ланкава‑тара сутра, 3, З). [295] Совершенное сознание уже существует в обыденном, нужно лишь очистить его от самомнения.

И все же не все свойственное Дао присуще синергетике: ни Хаоса в нем нет, ни Случайности. Это, собственно, противоречило бы Пути, в котором нет ни уподобления сторон, ни их борьбы. «Одно Инь, одно Ян и есть Путь». Сдвоенное же Инь или сдвоенное Ян ни к чему хорошему не приводят. Разве что к катастрофе – Мировому пожару или Мировому потопу, Цунами. (Знали бы об этой опасности заранее, не тревожили бы Землю сверх меры.) Это касается и традиционного мышления. Проницательный ум Юнга увидел разницу: «То, что мы называем случайностью , для их (китайцев. – Т. Г.) мышления является, судя по всему, главным принципом, а то, что мы превозносим как причинность, не имеет никакого значения… Этот любопытный принцип я назвал синхронностью… и он диаметрально противоположен нашей причинности. Древние китайцы смотрели на космос, как современный физик, который не может отрицать, что его модель есть не что иное, как психофизический образ мира». [296]

Естественно, синергетика предпочитает янский Огонь иньской Воде. (Тогда как в «Дао дэ цзине» нет упоминания об Огне.) «Горение (или огонь) можно рассматривать, пожалуй, в качестве одного из архетипических символов – символа самовозобновляющегося и саморегулирующегося начала в универсуме». [297] Архетип Огня, устремленного ввысь, обусловил «психофизический образ» западного мира, сказался и на храмовой архитектуре, и на пристрастиях людей. «Есть упоение в бою». И Логос Гераклита отождествляется с Огнем: «Грядущий огонь все объемлет и всех рассудит» (фр. 66) – тех, кто не внемлет Логосу. Для Эмпедокла огонь, как видимый, так и невидимый, обладает мышлением, разумен. Аристотель по‑своему толкует идеи Эмпедокла, для которого соединение однородного ведет к Вражде, а соединение разнородного – к Дружбе: «Когда целое под действием Вражды распадается на элементы, тогда огонь собирается вместе… Когда же элементы вновь под действием Дружбы сходятся в единое целое, то из каждого элемента части [его] должны опять рассеяться» (Метафизика, 14).

Если Логос – Огонь, то Дао – Вода. Свойство Огня – необратимость. Огонь по прямой восходит к Небу. «По прямому пути, – говорит Платон, – Бог приводит всё в исполнение». Дао же необратимо и обратимо одновременно, движется туда‑обратно (шунь‑ни) (по принципу электрического тока). Логос‑Огонь, созидая сущее из противоположных стремлений, не возвращается к Основе (отсекает прошлое, пока не появляется необходимость в «ренессансе»). Поднимаясь ввысь, Огонь самосжигается, жертвует собой, подвигая на Путь жертвенности. Дао уравновешивает, не требует жертвы, не допускает существования одного за счет другого; не отрываясь от Основы, восходит по вертикали. Но и природа Огня двойная, в этическом смысле: очищающая и карающая. Бог Яхве – «огнь поядающий», «ибо огонь возгорался во гневе Моем, жжет до ада преисподнего, и поядает землю и произведения ее, и попаляет основания гор» (Второзаконие, 32, 22–23). А Исаак Сирин скажет о жаре Бога, который ублажает достойных и мучительно жжет чуждых Ему жителей Ада.

У Будды встречается образ огня, исходящего от тех, кто обуян страстями: глаз – в огне, ухо – в огне, язык – в огне, творимом помраченным сознанием, авидьей. Огонь воспламеняется суетностью мира. У Лао‑цзы нет ни одного иероглифа «огня». Само Дао отождествляется с Водой. «Вода – самое мягкое и слабое, но преодолевает твердое и крепкое»; «Великое Дао растекается повсюду. Благодаря ему все рождается и процветает… С любовью питая все существа, не считает себя их господином» (Дао дэ цзин, 8, 78, 34). А по Чжуан‑цзы: «Подобно спокойной воде, мудрец хранит все внутри, не проявляет внешнего беспокойства. Совершенствуя духовную силу (дэ), претворяет Гармонию (Хэ)» («Чжуан‑цзы», гл. 5). Таков Дао‑человек – не мнит о себе, потому не горит в огне, не тонет в воде, все в природе и человеке ему родное. И это чувство доступно западному уму, судя по репликам К. Г. Юнга: «Неоткрытая вена внутри нас является жизненной частью психики. Классическая китайская философия называет это внутренним путем Дао и сравнивает с потоком воды, который неумолимо движется к цели. Оставаться в Дао означает достижение целостности, свершение чьей‑либо судьбы, выполнение чьей‑либо миссии; начало, конец и полная реализация смысла экзистенции врождены во все вещи. Личность есть Дао». [298]

Другое дело христианство: вода божественна, крещение водой приобщает к Царствию Небесному. В Библии сказано: «да произведут воды душу живую, не такую, как производит земля» (Бытие 1, 20). И Бл. Августин говорил в «Исповеди»: «Есть над этой твердью, верю я, другие воды, бессмертные, недоступные земной порче». А древнерусский богослов Иосиф Волоцкий сравнивает с водой человеческую мысль: свободная, непринужденная, она растекается, а стесненная горем и заботой, уходит, поднимается в высоту. В наше время, похоже, возрождается интерес к Воде, способной смирить стихию Огня. По ТВ говорят о тайне Воды, и кто ее познает, познает тайну мира, будет всем управлять. Может быть, действительно, «одно инь‑вода, одно ян‑огонь и есть Путь». Или, как сказал наш поэт:

Они сошлись. Вода и камень,

Стихи и проза, лед и пламень

Не столь различны меж собой…

(Пушкин)

 

Кто знает, может быть, будущие поколения примирят и эти стихии, а если примирят, то они перестанут быть стихиями, вернется их изначальная разумность. Все дело в правильном отношении Инь‑Ян, в их Дружбе, взаимном согласии. Пока этого нет, потому и разбушевались подземные воды и вулканы. Но Мысль, отражая вечное, опережает события. Когда еще Платон верил, что будет конец страданиям: человеческий разум победит силу огня и воды, воздуха и земли, одолеет их стихийное буйство, и мир вернется в прежнее, лучшее состояние. Кормчий «вновь устрояет космос, упорядочивает его и делает бессмертным и непреходящим» (Тимей, 28 А). Тогда и воцарится истинное бытие, «тождественное идее, не рожденной и не гибнущей» (Тимей, 52 А). И идеи, естественно, бывают двух родов: истинные, ведущие к спасению, и ложные, ведущие к гибели, но последние, слава Богу, не вечны. Много было искушений – наукой, техникой, политикой, – но приходит ощущение неизбежности Третьего, духовного измерения, без которого «два» так и будут сражаться до последнего вздоха, до взаимного уничтожения.

«Одно Инь, одно Ян и есть Путь». А дальше сказано: «Следуя этому, приходят к Добру‑Благу (Шань). Осуществляя, проявляют изначальную Природу (Син)». Шань – это совершенная жизнь всего пребывающего на Земле и за ее пределами, преображение человека, реализация всех пяти Постоянств: Человечности, Справедливости, Доброжелательности, Мудрости, Искренности. Когда Инь‑Ян, две стороны одного, находятся в правильном отношении, один к одному, не отталкивая друг друга, то рождается третье – вертикальный вектор. И этот закон постигает интуиция Бердяева: «Повсюду, где есть жизнь, есть тайна Троичности… Жизнь человека и жизнь мира есть внутренний момент мистерии Троичности».

Горизонтальные связи, сколь бы ни возрастали, не меняют качество жизни, но под воздействием притяжения по вертикали все начинает тянуться к духовному. Видимо, это имеет в виду Лао‑цзы, говоря: «Дао рождает Одно. Одно рождает два. Два рождают Третье. Третье рождает все остальное. Сверху – Инь, внутри – Ян, энергия‑Ци образует Гармонию‑Хэ» (Дао дэ цзин, 42). Если не было бы Третьего, не было бы и Гармонии – «Совершенного Пути», о котором в предыдущем чжане сказано: «Дао скрыто и безымянно, но лишь оно ведет к Благу‑Шань». Дух преображает сущее, соединяя двоицу единым центром или вертикальной осью, делает все целостным. «Справедливость, проникая в Семена (Цзин), приобщает к Духу (Шэнь)» (Сицычжуань, 2, 5). И там же сказано: «Когда Инь и Ян не поддаются измерению, появляется Дух (Шэнь)». [299] Не означает ли это осуществления двух первых гексаграмм И цзина: абсолютное Творчество и абсолютное Исполнение воплощают наивысшее – Триединого человека, Теурга. (Не потому ли, что «дух не генерализирует, а индивидуализирует» – по мысли того же Бердяева?) И в этом глубочайший смысл: лишь индивидуальное духовно. Проникший в суть китайских учений Алан Уоттс постиг индивидуальную природу Ли: «Понятие Дух‑Шэнь, то, что переводится как врожденный Ум каждого организма в отдельности и мира в целом, то есть ли».

Третье или Единое возможно, если есть Центр, все сущее устремляется к нему, проявляя внутреннюю природу. В этом кажущийся парадокс: чтобы узнать себя истинного, своего внутреннего человека, о котором мало кто догадывается, нужно отказаться от себя внешнего, привычного, но вечно мающегося. Но об этом свидетельствуют восточные мудрецы. «Пока „я“ и „не‑я“ не стали парой, человек соединен с осью Пути, пребывает в центре бесконечности» («Чжуан‑цзы», гл. 2). Значит, если «я» и «не‑я» стали парой, субъектом и объектом, то «я» отпадает от Пути, мельчает и вырождается, как вырождается всякая часть, противопоставившая себя Целому. В каждом заложена изначально благая природа, разум Будды или «искра божья» (по Экхарту), но не каждый ощущает ее, не каждый способен преодолеть себя ради другого. «Тот, кто перестал различать „то“ и „это“, свое и чужое, не живет ради себя, тот становится „осью Дао“. Вошедший в ось Дао пребывает в центре круга бесконечных превращений, становится Просветленным», – сказано в той же главе «Чжуан‑цзы». Вообразив себя центром мира явленного, имеющего свои границы, человек стремится расширить их, но не достигает предела своих желаний. Разумная Природа не терпит суеты, потому все неистинное, придуманное человеком себе в угоду не может осуществиться. Целый человек не стремится раширить свои владения, он и так всеобщ. Целое свободно, свободный не посягает на свободу другого. Так что Целый человек не может не быть моральным, и напрасны все усилия сделать моральным или свободным частичного, одномерного человека.

Потому и говорят: вошедший в Троицу становится Всеединым. «Великий человек соединяет свое Дэ с Небом и Землей; свой Свет – с Солнцем и Луной; живет в ритме четырех времен года» – судя по древнему комментарию к И цзину «Вэньянь‑чжуань». А Чжуан‑цзы скажет: кто узнал Постоянство Неба и Земли, может влиять на шесть энергий, странствовать в бесконечности. Таков Дао‑человек: познав Великий Предел, он становится вровень с Небом и Землей. Его называют «Человеком Истины» (Чжэнь жэнь). Благодаря Искренности он узнает волю Неба; не зная пороков, достигает бессмертия. Назначение истинного Человека, «обретая духовность, просветлять сущее» (Сицычжуань, 1, 12). Истинный человек укоренен в Основе, что бы он ни делал, все идет на благо. Потому Конфуций и называет его благородным‑цзюньцзы, в отличие от мелкого человека‑сяожэня. «Цзюньцзы пребывает в Центре, сяожэнь наоборот» (Чжун‑юн, 2, 1). Цзюньцзы – Сердце Вселенной, пульсирует в ее ритме, сообщается со всеми, не навязывая себя. Цзюньцзы скорее откажется от жизни, чем от Человечности.

На вопрос ученика «что такое Человечность‑Жэнь?» Конфуций ответил: «Преодолеть себя, вернуться к Благожелательности‑Ли и значит Человечность. Когда однажды, победив себя, вернутся к Ли, Поднебесная вернется к Человечности. Но Человечность достигается лишь самим, не с помощью других» (Лунь юй, 12, I). [300] Потому сяожэнь, не имеющий собственного мнения, ради выгоды готовый на все, опускается все ниже и тянет за собой других, связанных с ним круговой порукой. «Цзюньцзы идет вверх, сяожэнь идет вниз» (Лунь юй, 14, 23).

На нашем языке это и есть Божий дар Любви, как о том говорили святые: «Итак, два града созданы двумя родами любви: земной – любовью к себе, доведенною до презрения к Богу, и небесный – любовью к себе, доведенною до презрения к самому себе» (св. Августин. О граде Божием, XIV, 28). Но, по сути, то же самое говорит дзэнский монах Догэн: «Узнать Будду – значит узнать себя. Узнать себя – значит забыть себя. Забыв себя, станешь единым со всеми». А современный японский ученый, ссылаясь на Догэна, разъясняет суть дела. Буддизм ставит своей целью «узнавание» реально существующего субъекта, не приспосабливая его к своим представлениям о мире. Подлинное Я возможно, когда есть ощущение, что познающий и познаваемое одно, то есть подлинное Я открывается в опыте неразличения субъекта и объекта, в состоянии «глубинной мудрости», или Праджни. В Праджне реализуется подлинное Я; пробуждается не только твое истинное Я, но и все в этом мире находит себя.

Значит, нет субъекта, противостоящего объекту. «Это означает не что иное, как свободу от всего субъективного и частичного, видеть вещи, как они есть. Только‑субъект, или не‑я, есть истинное Я, которое осознает себя и одновременно весь мир, как он есть (только‑объект)». [301] Познавший себя и все вокруг познает Татхату (истинную Реальность), синонимами которой являются Пустота‑Шуньята, Дхармата – все вещи в их подлинном виде. В сочинении «Сёбогэндзо» Догэн говорит о Дхармате, истинной природе вещей, которая не возникает и не исчезает. Дрова пребывают в дхармате дров и тогда, когда от них остается одна зола. Увидеть дрова в их древесности, золу в ее зольности и значит увидеть дхармату: дух дерева, дух золы, то, что вечно. (Как вечные идеи, или эйдосы, греков.)

В буддизме, продолжает Уэда Есифуми, отношение между миром и индивидумом есть отношение «одного во многом и многого в одном», то есть одно идентично многому и многое – одному. Все различно и одновременно едино. «Мир существует не только как объект, наблюдаемый индивидумом, но как нечто творимое каждым индивидом в процессе своего становления. Индивид не просто наблюдатель, но и актер. Индивид и мир взаимно создают друг друга… Но если многие соединяются в одном, значит, каждый индивид есть центр Вселенной». Когда аналогичные идеи встречаем у Нисида Китаро, то это естественно. И не обойдешь молчанием, настолько это позволяет проникнуть в поставленную проблему. «Наше истинное Я и есть субстанция универсума. Когда мы узнаем свое истинное Я, мы не только соединяемся со всем человечеством, но соединяемся с субстанцией универсума, в духе проникая в Божественный Разум». [302] А блестящий знаток Японии Лафкадио Хэрн скажет: «Это – божественное в каждом существе. По‑японски оно называется „Муга‑но тайга“ – „великая личность“ без себялюбия. Иной истинной „личности“ не существует». [303]

Европейский индивидуализм не выдержал испытания временем, и не мог выдержать именно потому, что чревата последствиями всякая замкнутая система. Тем более человек, явившийся в мир не ради себя самого. Если человек замыкается на себе, то отторгается миром за ненадобностью. Это естественно. Но не все естественное доступно сознанию.

Юнгу было с чем сравнивать, когда он уверял, что сознание западного человека невообразимо без эго. Если нет эго, тогда просто некому что‑либо сознавать. Поэтому эго совершенно необходимо для сознательного процесса. Однако восточный ум не испытывает затруднений в понимании сознания без эго. Считается, что сознание способно преступать пределы своего эго‑состояния, ведь в высших формах сознания эго бесследно исчезает.

Но все, не имеющее отношение к Истине, конечно. «Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется», – сказано Апостолом Павлом (2 Кор., 4, 16). Ну а близкий моему сердцу Бердяев подтвердил: «Дух всегда пребывает в глубине, дух и есть глубина… Единое не противостоит множественному, как внешняя для него реальность, оно проникает множественное и создает его жизнь, не снимая самой множественности. „Я в Отце Моем, и вы во Мне, а я в Вас“ (Ин., 14, 20)». [304] В разделении субъекта и объекта Бердяев видел болезнь бытия: «Само противоположение субъекта и объекта, самоубийственное рационализирование всего живого в познании, есть результат того же заболевания бытия». [305]

Но тогда прав и Карл Густав Юнг, веря во всеобщность знания или сознания: «Мы действительно научимся чему‑то у Востока лишь тогда, когда поймем, что psyche достаточно богата сама по себе и нет никакой необходимости заполнять ее снаружи… Мы должны прийти к пониманию ценностей Востока изнутри, а не снаружи – искать их в себе, в своем бессознательном». [306] Дело остается за немногим: пробудить сознание, привести в действие неиспользованные его резервы, которые составляют большую его часть. Но это требует возрождения памяти, знания нетленного, но забытого в суете. Потому я так усердно напоминаю о том, что было известно во все времена и в то же время постоянно забывалось, оставалось закрытым и как бы открывалось каждый раз заново, чтобы «познавший себя узнал, откуда он». Чтобы на грани Великого Предела прояснился ум, чтобы вслед за ним не погибло бы тело. И так ли сложно узнать Путь Будды, не говоря уже о Пути Христа, если все это уже Есть? «Царствие Божье внутри вас есть». И Будда учил: каждый есть Будда, изначально пробужденный, только не каждый понимает это.

Завершить свои заметки мне бы хотелось словами Сергея Павловича Курдюмова, своего рода Завещанием, чтобы убедиться: есть среди нас Человек Духа. Я имею в виду его последнее выступление на Конференции «Космическое мировоззрение – новое мышление XXI века» (август 2004). Именно новым мышлением озабочен ученый, чтобы жизнь человечества не оборвалась раньше времени, если человек не научится отдавать себе отчет в содеянном, не пробудится в нем совесть. Потому Сергей Павлович и спрашивает: «Куда идет человечество на данной стадии развития? Каковы надвигающиеся кризисы, и как их преодолеть? Какова будет следующая, посткризисная ступень развития?» А она будет, потому что «мертвой природы не существует. Элемент духовности, элемент прогноза, элемент памяти есть в каждом элементе мира». И цель науки – попытаться понять закономерности развития на основе научного прогноза, а не методом проб и ошибок. В условиях неустойчивости системы малое воздействие может привести к катастрофическим результатам, дальнейшим цепным реакциям, которые развиваются по своим законам и приводят в действие мощные энергии. «Мы привыкли считать, что на любые мировые процессы можно влиять только мощным внешним воздействием. Это глубочайшая ошибка! У природы есть свои пути развития, которые необходимо знать, а не навязывать ей то, что нам хочется, хотя бы и из самых лучших побуждений». Тем более в момент обострения, когда «сумбур в наших головах, и постмодернизм, где перемешиваются самые различные искусственные вещи, и вызов всему, и отрицание всего, и усиление неоднородности человечества».

В этом весь Сергей Павлович, которого и китайские мудрецы, и духовные философы России назвали бы Всечеловеком. Потому и выходит за пределы России, заостряя внимание на коэволюции систем, развивающихся с различной скоростью, как, например, племена аборигенов в Африке или Австралии, которые могут быть встроены в порядок постсоциализма, скажем, Швеции, – по закону взаимообратимости энергий, но, главное, по закону совести: не может быть тебе хорошо, если другому плохо.

18 мая 2005

 

Путь культуры

 

Круглый стол. Комитет Государственной Думы по культуре. ВО мая 2006

Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего.

Ап. Павел. Рим., 12, 2

 

 

Душа, которая поворачивается к материи, страдает и нищенствует, лишается своей силы. Но если она вернется к Разуму, она получит полноту и обретет вновь свою целостность.

Порфирий. Начала, 37, 32

 

 

Почему в России с некоей неизбежностью благие намерения превращаются в свою противоположность, цель и средство меняются местами? За примерами ходить недалеко. Это и грандиозный замысел 1917 года «От каждого по способности, каждому по труду», и другие выношенные на протяжении человеческой истории идеи – утратившие первоначальный смысл. (Уничтожили культурный слой, а потом удивляемся – откуда скудость духа?) Реформы 90‑х годов во имя рыночной экономики, денежной прибыли – а забыли того, ради кого эти реформы делаются. Опять пожертвовали человеком, цель и средство поменялись местами. В ответ – не исполняются законы, которые как‑никак принимаются. Нет веры в человека, не может быть веры в закон, если человек – «мера вещей». По той же причине попранного человеческого достоинства – бесперпективность нашей разрастающейся бюрократии, живущей по принципу «чем хуже, тем лучше»: если нет проблем, нужно, чтобы появились. Качество перешло в количество, количество же не знает моральных принципов. Оттого формальное ко всему отношение. «Страшное царство слов вместо дел», – сокрушался еще Гоголь, предвидя грядущее.

Думается, основная причина тотальной безответственности – говорят одно, а делают другое – в отсутствии навыка Культуры. (Как, скажем, у японцев: нарушил слово – лишился уважения, а то и жизни. Притом добровольно, не пережив позора. Да и наше купечество больше полагалось на слово, чем на расписку. Силой культурного инстинкта восполнило отсутствие культурного поля, которое возводится веками хотя бы при относительной свободе. Культурный инстинкт позволил деловым людям за полвека поднять Россию – устройством музеев, театров, больниц. Богоугодное дело было для них важнее денег, за что и пострадали при новой власти.)

Вне культурного поля разумная энергия превращается в неразумную стихию. Демократия, свобода, превратно понятые, приводят к вседозволенности; красота – к разнузданности; культ денег – к культу насилия, против которых у России нет иммунитета. Где ничего святого, там все дозволено. Благодатные зерна, брошенные в болотистую почву, не только не прорастают, но, сколько ни возводи на топи сооружений, ничто не удержится.

Особенно не повезло «свободе». Нет навыка культуры – и превратно понятая свобода превратилась в национальное бедствие, растлевая неокрепшие души. Диву даешься: вроде все можно, а ничего не получается. Вне свободы ничто состояться не может, ибо она задана изначально, «добытийна» (по Бердяеву). Но что такое свобода? Имеющий уши да услышит: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин., 8, 32). Значит, вне истины, или вне целостного, сердечного разума, свобода невозможна в принципе – превращается в не‑свободу, зависимость от низших инстинктов. «Ему отвечали: мы семя Авраамово и не были рабами никому никогда; как же Ты говоришь: сделаетесь свободными?

Иисус отвечал им: истинно, истинно говорю вам: всякий, делающий грех, есть раб греха» (Ин., 33–34). Не приняли во внимание, устремились к свободе, не избавившись от греха. И вот имеем что имеем.

Оттого и распята Россия на кресте противоречий, что нет единого культурного поля. Есть два полюса: высший взлет мысли и культуры – и полуграмотный народ, которому сострадали народники, веря в его пробуждение. Активность, однако, проявил не народ, не те, кто любил Труд, находя в нем отраду – на любом поприще: от землепашца до философа, а те, кто любил ораторствовать. России выпало великое испытание, урок самопознания. Понять себя, пройти мысленно обратный путь до самых истоков, чтобы очиститься.

В наше время, несмотря на неистовую страсть к шоу, зрелищам всякого рода (отвлекающий маневр), происходит перелом, желание знать правду. Видимо, настало время для «Исцеления культурой», как назвали Иосиф Кобзон и Юрий Агешин свою статью, опубликованную в ЛГ в марте 2006 года. Название говорит само за себя: больное, «несчастное» сознание может оздоровить только Культура, в которой явлена Душа нации. И все чистосердечно, все сказано, что нужно услышать, чтобы спасти народ, сбившийся с Пути.

При наличии российских возможностей просто неприлично сохранять в стране такой разрыв между богатством и бедностью, это верх бескультурья. Там, где смертность превышает рождение, главной причиной служат не условия, а отсутствие Культуры духа. Государство, не думающее о Культуре духа народа, обречено на самовырождение. Чтобы выполнить высокую миссию духовного преображения народа, государство само должно быть подвержено существенным преобразованиям. 

Если не смотреть в корень вещей, так и будем, по привычке, бороться со следствиями, не видя причины. Методом акупунктуры воздействуют на болевые точки, без разъятия целого на части. Все связано, взаимообусловлено; бессмысленно бороться с болезнью, не зная ее истоков. «Террористу мы должны желать не поражения, а преображения»; «Ненависть может быть побеждена только самоотверженной любовью». (То, что позволило Ганди победить в неравной борьбе с англичанами и освободить свой народ: ахимса, «ненасилие», на нашем языке – милосердие.) Не на всепрощение, а на мудрость русского народа возлагают надежды авторы: «„Окунуть в красоту“ „свирепые лики“… предстоит нашей отечественной культуре, возрождая нравственный образ Руси Святой. Это духовное название нашей Родины не относится к прошлому, а устремлено в будущее». Поистине, «идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности». [307]

Так и будет по слову тех, кто верит в « Эру Великой Культуры, где будут главенствовать Красота, Искусство, Наука и Знание, ибо именно России предначертано стать провозвестницей наступления этой великой Эры, способной соединить в единую дружную семью все народы Земли». Но это и есть «русская идея», родившаяся почти два века назад и признанная не только в России.

Но так уж устроена Россия: чем выше поднимается дух, тем больше сопротивление снизу. В той же ЛГ месяц спустя появляется пасквиль на духовную мысль России от Николая Бердяева, Владимира Соловьева, Павла Флоренского до Владимира Вернадского. Как раз в идеях этих мыслителей, если бы их знали, нашли разрешение наболевшие вопросы и очистилась совесть. Но на беспамятство рассчитан фельетон: все философы России ничего не стоят, один «Счастливый Розанов», да и тот «Иван‑дурак», потому, наверное, и счастлив. Такой беспредел даже для нашего времени явление из ряда вон выходящее. Посягательство не только на достояние России, но на мировую мысль, ибо все национальные Культуры кровно связаны между собой. Культура сама по себе – источник жизни, соединяет все в «предустановленной гармонии». А те, кто разъединяет, творят злое. (Хула на Духа Святого, а чем это кончается, известно. «Если же и сатана разделился сам в себе, то как устоит царство его?» Лк., И, 18.)

В самый раз вспомнить Павла Флоренского. «Есть только два отношения к жизни – внутреннее и внешнее, как есть два типа культуры – созерцательно‑творческая и хищнически‑механическая». Глядение (правым глазом) не сопровождается духовными усилиями – ведет к автоматизации души « субъективность, сама лишенная реальности ». Вот и ответ!

Не так просто сражаться за Культуру в наше смутное время. Безликий поток набрал такую силу, что рыцарям духа не до покоя. Но все наносное, непричастное Истине обречено, говорят мудрецы Востока и Запада. Очистятся Воды, души проснутся. Вызов агрессивному невежеству брошен, и не могут не откликнуться те, кто хочет понять прошлое, без которого нет будущего. Иначе оборвется Жизнь. Трубецкой не случайно говорит об «опасности для России». У каждой нации свой неповторимый Путь, и если она его теряет, то теряет возможность выжить, выпадает из мирового Целого. Об этом предупреждал Рабиндранат Тагор в лекции «Душа Японии», прочитанной в Стране восходящего солнца в том же 1916 году. «Долг каждой нации выразить себя перед миром… Нация обязана сделать всеобщим достоянием то лучшее, что есть у нее, посылая всему миру приглашение принять участие в празднике ее духовной культуры». [308]

Не удивительно, что так же думает Вивекананда: у каждой нации, как и у каждого человека, есть одна‑единственная тема. Центр существования, основная нота, вокруг которой расположены остальные ноты гармонии. И если нация ее отбросит, отбросит принцип своей жизненности, переданый ей веками, то эта нация умирает. (Вивекананда верил в духовное возрождение России, что благотворно скажется на всех народах.)

Действительно, для России основная нота, ее путеводная звезда – в духовной Культуре. Не техникой она прославилась и даже не столько научными достижениями, сколько внутренним духом – пластикой ума, мелодичностью языка, поэзией, музыкой, литературой, театром, – духовной Культурой не только Серебряного века. Евгений Трубецкой слышал эту ноту в духовидении. Семен Франк – в «эти‑коцентризме» русской души. «Из всех сил, движущих общественной жизнью, наиболее могущественной и в конечном счете всегда побеждающей оказывается всегда сила нравственной идеи, поскольку она есть вместе с тем нравственная воля, могучий импульс осуществить то, что воспринимается как правда». [309] Не оттого ли появляется русский космизм, вера в каждый атом как живой; набирает силу учение о Ноосфере, сфере сердечного Разума? На языке поэзии:

Так век за веком – скоро ли, Господь? –

Под скальпелем природы и искусства

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Рождая орган для шестого чувства.

(Николай Гумилев)

 

Но понадобится время, чтобы осознать смысл грядущего, Третьего зона (Бога Отца, Бога Сына, Духа Святого), который предрекали святые мудрецы задолго до XX века. Для Бердяева Третий Эон – торжество этики Творчества, которая приходит на смену этике закона (Ветхий Завет), рождаясь из этики благодати, любви (христианство), чтобы преобразить человека. В истинном рождении целого Человека, теурга, Бог и природа будут внутри его, а не вовне. Личность все в себя вмещает. «Личность не часть нации, национальность есть часть личности и находится в ней как одно из ее качественных содержаний… Национальность есть питательная среда личности». [310]

Намечался поворот на 180 градусов. И пусть лишь величайшие умы ощущали эту перемену, она предвещала эру Целого человека. Более двух тысячелетий сознание ставило общее выше личного, как в «Политике» Аристотеля: «Природа государства стоит впереди природы семьи и индивида: необходимо, чтобы целое предшествовало своей части». С тех пор смотрели на человека как на «часть», средство поддержания порядка в государстве. Хотя уже Конфуций говорил: «Истинный человек не орудие». Тосковала душа Григория Сковороды: «Где мне целого человека найти!» До сих пор ищут, но, если не найдут, жизнь обезличится, распадется на мелкие осколки.

Бердяев пытался повернуть мысль к осознанию кризисного состояния «больного общества»: не личность часть общества или космоса, а космос, общество часть личности. Человек онтологически первичен. Личность укрепляется в сопротивлении власти мирового зла, «которое всегда имеет социальную кристаллизацию». Если социализация распространяется на глубину существования, на духовную жизнь, то это «есть торжество das Man, социальной обыденности, тирания среднеобщего над лично‑индивидуальным. Поэтому принцип личности должен стать принципом социальной организации, которая не будет допускать социализацию внутреннего существования человека». [311] Но и эту великую идею убогое сознание превратило в свою противоположность, сбросив со счета духовное существо человека.

Если не избавиться от архетипа власти, не избавиться от рабского сознания, не выйти к духовной Свободе. В индивидуализации сознания, которое Бердяев называет «сингулярным», философ видит возможность преодоления извечного отношения рабства‑господства, если построить апофатическую социологию по аналогии с апофатической теологией. Личность не может быть частью какого‑либо иерархического целого, она есть микрокосм в потенциальном состоянии. И это не антропоцентризм, сдвинувший параметры мира «во имя свое», не сверхчеловек в понимании Ницше. Это умаление себя внешнего ради пробуждения себя внутреннего, озабоченного существованием всех; в духе «соборности» – внутреннего универсализма, «симфонической» личности.

Этим отличается философия Всеединства от западного индивидуализма, замкнутого на себе индивида, что породило чувство безысходности. У русских философов, кого ни возьми, вселенское чувство открытости, со‑причастности, прозрачности одного другому. Для Владимира Соловьева человек – «центр всеобщего сознания природы». Будучи вершиной Эволюции, теургом, соединяет божественное и человеческое, одухотворяет сущее. Потому для Соловьева Всеединство – «индивидуализация любви». «Великий сущностной закон состоит в том, что универсальность одного существа всегда находится в прямой связи с его индивидуальностью: чем более существо индивидуально, тем самым оно и более универсально». [312] С этого начал Владимир Соловьев свой путь к «положительному всеединству». Достойно бытия только «всесовершенное или абсолютное существо, вполне свободное от всяких ограничений и недостатков… полная свобода составных частей в совершенном единстве целого ». [313]

И это напоминает истинного человека (цзюньцзы) Конфуция: «Истинный человек не объединяется в группы, но всеедин. Мелкий человек объединяется в группы, но не всеедин» (Лунь юй, 2, 14). [314] То есть мелкий человек думает о частных интересах, благородный – об общих. Истинный человек живет по Истине, укоренен в Основе, идет наверх; мелкий человек наоборот.

По слову Афанасия Великого: «Бог станет человеком для того, чтобы человек мог стать Богом». Идея божественного человека, теурга, вызревала исподволь во все времена, как и ограниченности общества, формы существования людей. Все возникшее, имеющее причину подвержено исчезновению, учит Будда. «Будьте сами себе светильниками»: существует несотворенное, истинно‑сущее, оно в каждом человеке. Это Мудрость‑Праджня, которой нет без Сострадания‑Каруны. (На нашем языке – без божественной Любви: «Когда же душа уклоняется от любви, тогда помрачается ее умственный взор», – по слову Златоуста. Пушкин же скажет: «Нет истины, где нет любви». А для Бердяева любовь направлена на весь страдающий мир, и в этом ее преображающая сила.)

Есть вечные истины, вечные идеи, в силу чего они не могут не осуществиться. Лейбниц называл вечное нравственное начало – монадой, Гёте – энтелехией. По Конфуцию, существует «врожденное знание» – «Высший Ум един», независим от пространства и времени. Согласно Платону, хаос сменится космосом, и уже навечно: кормчий «вновь берет кормило и снова направляет все больное и разрушенное по прежнему свойственному ему круговороту: он вновь устрояет космос, упорядочивает его и делает бессмертным и непреходящим» (Тимей, 28 А).

Форма существования подвержена старению (ветшает, как «одежда», – по Томасу Карлейлю). Устаревают и нормы общественной жизни, их поддерживают искусственно те, кто не заинтересован в Переменах. Потому и называют общество «больным», а техногенную цивилизацию «дьявольской», что заставило Альберта Швейцера признать: «С помощью всех своих институтов общество будет прилагать усилия к тому, чтобы по‑прежнему держать человека в выгодном для себя состоянии безликости. Оно боится человеческой личности, ибо в ней обретают голос дух и правда, которым оно предпочло бы никогда не давать слова… Дух должен сплотить нас, провозгласив идеал культурного человечества в условиях, когда один народ отнял у другого веру в человечность, идеал, справедливость, здравый смысл и искренность, и каждый народ оказался во власти сил, которые заводят нас все дальше в беспросветную глушь бескультурья ». [315]

Я позволила себе выделить слово «бескультурье», потому что в этом суть проблемы: «преображение» государства и общества последует за преображением человека, а не наоборот. До сих пор пытались изменить жизнь, не изменив сознание, и ситуация ухудшалась. Уже в древней Индии упанишады провозгласили: «Тат твам аси» – «Это есть Ты», или Атман есть Брахман. То есть каждая личность божественна, целостна и потому едина с верховным Божеством. Брахман есть единый и неделимый Ум, благодаря которому все существует. Будда есть просветленное Сознание, призванное упорядочить мир. Это высшее сознание доступно каждому, кто следует Срединному Пути. По слову индийского мыслителя VII века Чандракирти: Будда – оборотная сторона множественности, которая создает беспорядок в построениях нашего ума, расчленяя единство мира.

Лев Толстой принял максиму упанишад: «одно во всех… „Tat twam asi?“ – „Кто ты?“ – „Я есмь ты“». Не потому, что был очарован восточной мудростью, а потому что это зрело в его душе (Л. Толстой. В чем моя вера? 1884). Каким путем пойдет человечество? Пока что усредненное сознание диктует правила жизни. Но ложь временна, вечна Истина, даже если люди не отдают себе в этом отчета. Недаром Бердяев высоко ценил Толстого, для которого жизнь есть углубление сознания, углубление духа в единое бытие. «Оно же есть Брама‑Атман, основа всякого бытия и истинная сущность человеческого духа». Брама – свойственное человеку истинное Я. Человеческое Я есть земное воплощение Атмана. «Мы, верно, существовали прежде этой жизни, хотя и потеряли о том воспоминания». [316]

Это и есть русская идея «соборности» – нераздельного и неслиянного единства, к которому призвана вывести духовная Культура. Отсюда вера в Богочеловечество, в конечную победу Добра.

Сартр признает, что мир вывернулся наизнанку под влиянием падшей культуры: «…дух унижен, обращен в рабство и тщетно силится достигнуть сознания и свободы… природа вне и внутри человека воспринимается как человек наизнанку». Но не видит выхода из мира абсурда: «Если я сам вывернут наизнанку в мире наизнанку, то мне кажется, что в нем все налицо». [317] И это привыкание к абсурду – самое страшное, что может произойти с человеком. Потому русские философы будоражили ум, упрекая западных коллег в «меонизме», неверии в смысл жизни. Естественно, если они признают мир феноменальный и не видят мира духовного. Отсюда отвлеченнность, ограниченный рационализм и чувство заброшенности, одинокости, неукорененности в Бытии.

Семен Франк противопоставляет экзистенциалистам, увлекшим за собой молодежь, веру в «Смысл жизни». Он убежден: Бытие само по себе есть совершенное Благо. В стремлении к извечному Свету – смысл Жизни. Внешние связи, как бы ни казались прочными, ничего не меняют по существу. Лишь на глубине подвижничества достигается онтологическое единство. Чем глубже погружаешься в свой внутренний мир, тем ближе становишься другим. Что же говорить о персонализме Бердяева! « Всякое знание абсолютного бытия есть акт самоотречения отпавшего индивидуального разума во имя Разума универсального, и благодать интуиции дается этим смирением… Только в приобщении к Абсолютному Разуму постигается смысл целого». [318]

В соединении разрозненного и заключается миссия России, выстраданная, потребовавшая неимоверных жертв, до сих пор не осознанных. Одни верят в ее назначение, другие сопротивляются ее возвращению на свой Путь, не веря в возможность искупления, возрождения чувства «вселенскости», о котором говорил не один Достоевский. Но идея нации есть то, что «Бог думает о ней в вечности», потому не может не осуществиться, если проснется душа.

Русская культура отличалась своим целомудрием. Не потому ли противны русской душе всякая фальшь, лицемерие, аномалии вроде движения секс‑меньшинств – все, что противно человеческой природе? (И об этом шла речь на круглом столе.) Срабатывает здоровый инстинкт национального самосохранения. В общем, и деньги не могут стать надолго ее кумиром: вместо нравственного критерия – коммерческий. Где властвуют деньги, молчит совесть. Пренебрежение духовной Культурой для России равносильно утрате Пути. Так и будет двигаться по ухабам, попадая из одной ямы в другую, ища ответа на стороне, вместо того чтобы заглянуть в себя.

Однако все имеет двойную природу. Неминуемо возвращение к духовной основе из недр народа или генетической памяти, особенно в мире музыки, – плеяда молодых талантов, фольклорных групп, возрождение традиционных ремесел, радение о музейном деле вопреки равнодушию властей. Похоже, к россиянам возвращается чувство Красоты, которой предстоит спасти мир. К видению «Одного во всем и всего в Одном», а в христианской традиции – неслиянного и нераздельного единства выводит подлинная Культура. Как она это делает? Приобщая к Красоте мира, которая разлита во всем и в каждом миге – неповторима. Говоря словами японского поэта Мацуо Басё: «Кто не видит во всем Цветка, тот дикарь». Один цветок, а не сто дает почувствовать душу цветка – дзэнское изречение. Или – «Каждая встреча неповторима» (Итиго – итиэ). Одно не затмевает другое, а оттеняет его красоту. Целое тянется к целому. Потому и спасет Красота мир, что изначально ему присуща, не ущемляет свободу другого. В христианской традиции Дух Святой и есть Красота, источник Красоты, все собою украшающий.

В этом русские сближаются с японцами. Все нации дополняют друг друга, образуя мировую Гармонию. С древности японцы видели в Красоте Истину, а в Истине Красоту. Этому и подчинили свое искусство. В человеке ценили более всего чувство прекрасного, способность переживать «очарование» (аварэ), присущее всему – травинке, первоцвету, сердцу человека. Избегали многословия: всякое множество противно их душе, всякая чрезмерность теряет очарование. Чувство Единого в единичном избавило их от недуга отчуждения от Природы, у которой они обучались мастерству. В этом притягательная сила их искусства. (Поистине, массовый читатель – не читатель, массовая культура – не культура, если поглощает индивидуальность. Не только деньги наводят порчу, но и массовость, эти деньги обеспечивающая. Можно ли, в таком случае, поощрять безвкусицу большинства, вопреки Морали?)

Но разве не в России родилась идея «Красота спасет мир»? Не та, конечно, красота, что на эстраде, дурманит душу, а та, что возвышает сердце. Чувство прекрасного преображает человека. Ощущающий Красоту не разрушает дом Бытия. «Я верю, – скажет японский писатель Мусякодзи Санэацу, – когда узнают тайну Красоты, поймут волю Природы, цель Жизни». (В Японии, если бы возникла угроза красоте озера Бива, как это происходит с нашим Байкалом, вся нация встала бы на его защиту.)

Все чаще говорят о кризисе техногенной цивилизации, которой на смену, по закону Эволюции, должна прийти духовно‑экологическая. Но это не произойдет, пока не изменится сознание, не проснется ощущение «общего дела» во имя общего Блага. Все движимо к «предустановленной гармонии». «Все Пути ведут к Одному» – сказано в «Книге Перемен». Когда поймут, что Культура первична, а экономика вторична, все станет на свои места. Экономические спады, нравственная деградация, коррупция есть следствие забвения того, что делает человека человеком, – культуры чувства и мысли, чистоты духовных побуждений. Борьба же со следствиями без понимания причины ведет к дурной бесконечности. Вне культурного поля все начинает распадаться под действием центробежной силы: дух отпадает от материи, душа от народа, один народ от другого. Отпавшие от Духа или от своего Пути народы не могут не сражаться. Сделать эту силу центростремительной, из внешней – внутренней, призвана Культура.

Итак, падение Культуры есть причина и следствие деградации общества, забывшего о человеке. Культура – душа нации, если отходит душа, погибает тело. Культура не только национальна, но индивидуальна – у каждого своя и у всех одна. Не только индивидуальна, но и универсальна. Все культуры взаимобусловлены, и никакая не может выпасть без ущерба для другой. Это придает Культуре вселенский, метафизический смысл. Падение культуры в пределах нации приводит к ее вырождению. И вот уже смертность превышает рождаемость, почти половина детей с физическими и психическими недугами. Ни один из мыслящих не может не задуматься о причинах этого процесса.

Одна из главных – пренебрежение культурой человеческих отношений. Разрушаются памятники, еле выживают музеи – держатся на энтузиастах. Обрывается родовая память. Набирает силу эрзац‑куль‑тура, растлевающая души. Человек, не знающий своего прошлого, теряет точку опоры, веру в себя. Отсюда национальные беды, от пьянства до наркомании. Безволие одних – основание для коррупции других. Но Культуру продолжают финансировать по остаточному принципу по причине безответственности или бескультурья. На краю бездны самое время задуматься: шагнуть ли в пропасть, или, увидев страдания других, спросить с себя, с молчащей совести?

Конечно, потребность в духовной культуре не может исчезнуть. Инстинкт национального самосохранения приводит к возрождению интереса к классической литературе, музыке, поэзии. Вслед оживает память народа, которому есть что вспомнить. Тем более важен прецедент «Исцеления культурой»: исцеления больного организма не хирургическим путем, очередной ампутацией, а спасение целого через целое. России предназначен Путь духовного возрождения, о чем писали философы. Изгнанные из России продолжали верить: «Красота спасет мир», потому что действует исподволь. Но лишь пробужденный Культурой может ее ощутить.

Оттого и назвали наш круглый стол « Красота – формула жизни », сопроводив эпиграфом из Плотина: «Душа никогда не увидит красоты, если сама раньше не станет прекрасной, и каждый человек, желающий увидеть прекрасное и божественное, должен начать с того, чтобы самому сделаться прекрасным и божественным». Каждый говорил о наболевшем, искренне, от души. Имеющий сердце да услышит! «Образование = Культура. Культура = Красота». О воспитании молодежи через приобщение к Красоте – во спасение России. «Красота есть Добро» – условие духовного согласия. Говорили о необходимости гуманной педагогики в наше не совсем гуманное время. О том, что и «тюрьмы должны быть прекрасны», тогда не будет в них нужды. Но главное – «Чистота языка и культура речи».

Почему? Потому что язык есть глубочайшая из тайн – душа нации, отражает напрямую ее состояние. Порча языка, значит, с душой не все в порядке. Не так просто себе представить, что язык предсуществует , задан изначально каждому народу. [319] Посягать на язык – значит посягать на волю Всевышнего, что кончается трагически. «Предвечно сущее Слово, Которое Само о Себе говорит: Аз есмь сый, явилось тем творческим принципом, в Котором и Которым сотворено все существующее. Вселенная, космос, есть раскрытие и откровение изначально сущего Слова». Будучи откровением, «мир в самых тайных недрах своих „логичен“, то есть сообразен и соразмерен Логосу». Мало кто из русских философов той поры не согласился бы с Эрном.

Слово дано, чтобы снять разрыв между мыслью и сущим. Бытие в Логосе и есть бытие в Истине, не нуждается в рациональном обосновании. «Рационализм – начало, по моему мнению, антикультурное… – продолжает Эрн. – Истинной культуре грозит величайшая опасность во всем мире (в том числе и в России)». [320] История подтвердила опасения философа. Разделяя то, что изначально едино, превознося одно в ущерб другому, разуму – сердце, разрывают связь с Логосом, выпадают из Целого. Ощущение «как бы двойного бытия» (по Тютчеву) характерно для русской мысли: не резать по живому, не расчленять, а давать пережить в единичном Единое. Вера в предсуществование, Неизменного в изменчивом, рождало чувство благоговения перед тайнами Бытия. Есть Божий суд, – по слову поэта, – он ждет. «Он недоступен звону злата, //И мысли, и дела он знает наперед».

Если основная функция языка мыслетворческая, то, само собой, обеднение языка ведет к обеднению мысли или оглуплению людей (о чем уже говорят и на ТВ – во искупление греха). В прилагаемых тезисах речь идет о том, что бранная речь, негативные звуки отрицательно влияют на ДНК, на генотип нации. Какое же преступление совершают те, кто в угоду дурному вкусу оправдывает сквернословие! Говорят, Карма не сказывается на тех, кто неосознанно действует, но если осознанно, как наши «доброжелатели», то им не позавидуешь. Кармического воздаяния избежать невозможно, можно лишь отработать Карму, осознав свою вину.

Итак, если язык есть «формирующий орган мысли», то его предназначение вывести человека из царства необходимости в царство свободы или Мудрости. Язык не только отражает мир, но и творит его. Значит, человек обязан блюсти его чистоту, чтобы не мешать языку выполнить свою миссию – спасения человека из тенет невежества. Назначение языка – высветлить душу. Тогда каждый язык станет свидетельствовать о Красоте мира и Человека.

20 июня 2006

 

---

Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 243; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!