НЕ ЧИСТЬ НАШИ ОБЪЕКТИВЫ, ГРУАД, — ЗАДЕЛАЙ ТРЕЩИНЫ В СОБСТВЕННОМ. 1 страница



Роберт Антон Уилсон, Роберт Шей

Золотое яблоко

 

Иллюминатус! – 2

 

«Иллюминатус! Часть 2. Золотое яблоко»: Издательский дом «София»; Киев; 2005

ISBN ISBN 5‑9550‑0833‑0

Оригинал: Robert Joseph Shea, “The Golden Apple”

Перевод: Ирина Митрофанова

 

Аннотация

 

Культовая андеграундная трилогия «Иллюминатус!» написана в 1969‑1971 годах Робертом Джозефом Шеем, автором ряда исторических повестей, и Робертом Антоном Уилсоном, создателем знаменитой «Квантовой психологии». Признанный одним из лучших романов о всемирных заговорах, «Иллюминатус!» послужил образцом для гораздо более поздних бестселлеров «Маятник Фуко» и «Код да Винчи». Во второй части трилогии раскрывается много тайн. Читатель узнает, каким образом иллюминаты собираются «имманентизировать Эсхатон» во время крупнейшего в истории рок‑концерта, почему погибла Атлантида, в чем суть любой магии и что находится внутри Пентагона. Становятся известны имена четырех Первоиллюминатов, стоящих за всеми тайными обществами Земли. Кто же пятый? Проницательный читатель, вас ждёт «Золотое Яблоко» — кульминационная часть легендарной эпопеи.

 

Роберт Шей, Роберт Антон Уилсон

Золотое яблоко

 

Человек имеет право жить по своему собственному закону — жить так, как он желает: работать, как он желает; играть, как он желает; отдыхать, как он желает; умирать, когда и как он желает.

Человек имеет право есть то, что он желает; пить, что он желает; жить, где он желает; перемещаться, как он желает, по всей земле.

Человек имеет право думать, что он желает; говорить, что он желает; писать, что он желает; рисовать, заниматься живописью, вырезать, гравировать, ваять; одеваться, как он желает.

Человек имеет право любить, как он желает.

Человек имеет право убить тех, кто препятствует исполнению этих прав.

«Равноденствие: журнал научного иллюминизма» (под ред. Алистера Кроули)

 

Посвящается Арлен и Ивонне

 

 

 

 

Предисловие редактора

 

Два нью‑йоркских детектива, Сол Гудман и Барни Малдун, начинают расследование дела о взрыве в редакции ультралевого журнала «Конфронтэйшн» и исчезновении его редактора Джо Малика. Вскоре они обнаруживают, что Малик вёл журналистское расследование ряда громких убийств (в том числе братьев Кеннеди и Мартина Лютера Кинга) и интересовался деятельностью тайного общества иллюминатов («просветлённых»). Разбирая оставшиеся после Малика материалы, детективы вдруг осознают, что стоят на пороге смертельно опасной тайны. Но выбор сделан: скрывшись от преследующих их по пятам агентов ФБР (или самих иллюминатов?), ветераны полиции бросаются с головой в паутину жутких всемирных заговоров.

А тем временем молодого репортёра «Конфронтэйшн» Джорджа Дорна, посланного Маликом в техасский город Мэд‑Дог (оплот ультраправых сил), арестует за хранение марихуаны местный шериф Картрайт. Дорна бросают в тюрьму и начинают «прессовать» как физически, так и психически, поместив в одну камеру с уголовником‑извращенцем. Внезапно группа странных террористов взрывает тюремную стену и похищает молодого репортёра. Вскоре он оказывается на борту невиданной золотой подводной лодки «Лейф Эриксон». Её изобретатель и капитан, загадочный Хагбард Челине, — лидер секты дискордианцев, поклоняющихся Эриде, древнегреческой богине раздора и хаоса. Как объясняет Хагбард Джорджу, дискордианцы испокон веков ведут борьбу с иллюминатами — кукловодами, дёргающими за ниточки всех остальных (подставных) всемирных заговоров и тайных обществ. Поклонники Эриды — единственные, кого иллюминаты никогда не смогут подчинить себе. Кроме экипажа «Лейфа Эриксона», в мире есть и другие дискордианские группы.

Иллюминаты планируют «имманентизировать Эсхатон» (что в практическом смысле означает массовые человеческие жертвоприношения) и использовать высвободившуюся при этом психическую энергию для собственного «трансцендентального просветления», или «окончательной иллюминизации» (что в практическом смысле означает бессмертие и всемогущество). Они пробуют развязать мировую ядерную войну из‑за революции на африканском острове Фернандо‑По и устроить утечку мощнейшего биологического оружия с секретной базы близ Лас‑Вегаса, но, похоже, это лишь отвлекающие манёвры. Главный удар по человечеству будет нанесён в немецком городе Ингольштадте, колыбели исторического общества «Баварских Иллюминатов», основанного Адамом Вейсгауптом в XVIII веке. Там должен состояться грандиознейший рок‑фестиваль, названный «европейским Вудстоком». Время удара — Вальпургиева ночь. Хагбард форсирует инициацию своих новобранцев и готовится к бою.

Таково краткое содержание первой части трилогии «Иллюминатус!», которая называется «Глаз в пирамиде» и издана отдельным томом. И все, что было нами сказано до сих пор, сказано для тех, кто не читал «Глаза в пирамиде». Тех же, для кого настоящая книга, «Золотое Яблоко», — долгожданное продолжение, мы хотим попросить: пожалуйста, пока вы не прочтёте всей трилогии, не торопитесь выносить суждений. Легко сравнивать «Иллюминатуса!» с «конспирологическими» романами следующих поколений (в частности, с «Маятником Фуко» и пресловутым «Кодом да Винчи»). Легко прочесть в Интернете о том, что «Иллюминатус!» — это вообще всего лишь пародия на все и всяческие «теории заговоров». Реальность, как всегда бывает, гораздо сложнее сравнений и ярлыков. В этом произведении действительно очень много «фирменного» уилсоновского юмора, пародий на американские культурные иконы и политической сатиры (к сожалению, русскому читателю, особенно молодому, не всегда с ходу понятной, — но вот тут‑то как раз и поможет Интернет; мы стремились свести объём комментариев к самому необходимому минимуму). Но «Иллюминатус!» — это не просто «прикол» объёмом в восемьсот страниц; это и героическая сага о новых викингах, и священное предание, и учебное пособие по теории когнитивного диссонанса, и трактат по экономике анархизма, и много чего ещё. В том числе и много пронзительно трагичных эпизодов. Так что желаю вам разнообразного чтения. Встретимся в Части Третьей. Да здравствует Дискордия!

Андрей Костенко

 

Книга третья

Unordnung

 

Не верь ни единому слову, написанному в «Честной Книге Истины» Лорда Омара, и ни единому слову из «Principia Discordia» Малаклипса Младшего, ибо все, что там сказано, — вредная и вводящая в заблуждение правда.

Мордехай Малигнатус, X. Н. С. «Послание Епископам», «Нечестная книга лжи»

 

 

 

Трип шестой, или ТИФАРЕТ

 

Предпочесть порядок беспорядку или беспорядок порядку — значит решиться испытать и созидательное, и разрушительное. Предпочесть же созидательное разрушительному — значит принять испытание абсолютным созиданием, в котором есть и порядок, и беспорядок.

Малаклипс Младший, X. С. X. «Проклятие Серолицего и введение в негативизм», Principia Discordia

 

Утро 25 апреля Джон Диллинджер начал с беглого просмотра «Нью‑Йорк таймс»; как он заметил, фнордов было больше обычного. «Верьмо допало в пентилятор», — мысленно ухмыльнулся он, включая восьмичасовые новости, — и, как нарочно, попал на сообщение о происшествии в особняке Дрейка: ещё один плохой знак. В Лас‑Вегасе, в залах, где никогда не выключался свет, никто из игроков не заметил, что уже наступило утро. Кармел, возвращаясь из пустыни, где похоронил Шерри Бренди, съехал с дороги, чтобы оглядеть дом доктора Чарли Мочениго в надежде увидеть или услышать что‑нибудь полезное. Он услышал револьверный выстрел и быстро укатил прочь. Оглянувшись, увидел столб пламени, подскочивший до небес. Над Атлантическим океаном Р. Бакминстер Фуллер посмотрел на стрелки трех пар своих часов и увидел, что в самолёте сейчас два часа ночи, в Найроби, куда он летел, полночь, а дома в Карбондэйле (штат Иллинойс) уже шесть утра. В самом Найроби Нкрумах Фубар, изготовитель кукол вуду, причинявших головную боль президенту Соединённых Штатов, готовился ко сну, с нетерпением ожидая завтрашней лекции мистера Фуллера в университете. (Мистер Фубар с его сложным примитивизмом, как и Саймон Мун с его примитивистской сложностью, не считал, что магия противоречит математике.)

В Вашингтоне часы пробили пять; «фольксваген», украденный Беном Вольпе, притормозил у дома сенатора Эдварда Коука Бейкона, самого известного американского либерала и главной надежды всех молодых людей, ещё не вступивших в «Моритури».

— Одна нога здесь, одна там, — лаконично скомандовал Бен Вольпе своим спутникам, — «приковбойте».

Сенатор Бейкон перевернулся в постели на другой бок (Альберт «Учитель» Штерн стреляет в Голландца) и пробормотал: «Нью‑арк». Лежавшая рядом жена проснулась: ей послышался шум в саду {«Мама, мама, мама», — бормочет Голландец). «Мама», — слышит она голос сына и опять засыпает. Но град пуль выбрасывает её из сна в море крови; в одной вспышке она видит умирающего рядом мужа, сына, плачущего двадцать лет назад над сдохшей черепашкой, лицо Менди Вейсса и пятящихся из комнаты Бена Вольпе и двух других.

В 1936 году, когда Роберт Пашни Дрейк вернулся из Европы, собираясь стать вице‑президентом отцовского банка в Бостоне, полиция уже знала, что на самом деле Голлландца застрелил отнюдь не Альберт Учитель. Однако лишь немногие, вроде Эллиота Несса, обладали информацией, что его заказали мистер Счастливчик Лучано и мистер Альфонс Капоне (из тюремного заключения в Атланте) через Федерико Малдонадо. И никто за пределами Синдиката не ведал имён настоящих убийц — Джимми Землеройки, Чарли Жука и Менди Вейсса. Никто, кроме Роберта Патни Дрейка.

1 апреля 1936 года в доме Федерико Малдонадо зазвонил телефон. Когда Малдонадо поднял трубку, некто с интеллигентным бостонским выговором произнёс: «Мама это лучший выбор. Не дайте Сатане тянуть вас слишком быстро». И повесил трубку.

Малдонадо думал об этом весь день, а вечером поделился с одним очень близким другом:

— Сегодня мне позвонил какой‑то псих и произнёс часть той тирады, которую Голландец выдал копам перед смертью. И что забавно: он повторил именно то, что могло бы нас всех погубить, если бы хоть кто‑то в полиции или ФБР понял смысл.

— Бывают такие психи, — изрёк в ответ мафиозный дон, элегантный пожилой джентльмен, похожий на одного из соколов Фридриха Второго. — Они умеют настраиваться, как цыгане. Телепатия, понимаешь? Однако, в отличие от цыган, у них в голове все перепутывается, потому что они психи.

— Да, наверное, ты прав, — согласился Малдонадо. — Он вспомнил своего сумасшедшего дядюшку, который среди бессвязной чепухи о том, как священники «это самое» со служками в алтаре или как Муссолини прятался на пожарной лестнице, иногда вдруг произносил такой секрет Братства, о котором никак не мог знать. — Они настраиваются — как и Глаз, а?

И он расхохотался.

На следующее утро телефон зазвонил снова, и тот же голос с новоанглийской интонацией произнёс: «Грязные крысы настроились. Порция свежей бобовой похлёбки». Малдонадо бросило в холодный пот; тогда‑то он и решил, что его сын, священник, будет каждое воскресенье служить мессу за упокой души Голландца.

Малдонадо думал об этом весь день: «Бостон… акцент ведь явно бостонский… Когда‑то там были ведьмы. Порция свежей бобовой похлёбки. Боже, ведь Гарвард совсем рядом с Бостоном, а Гувер набирает федералов в Гарвардском юридическом институте. Неужели среди юристов тоже есть ведьмы? Приковбойте сукина сына, приказал я, и они нашли его в мужском сортире. Вот чёртов Голландец. Пуля в брюхе, но успел выболтать все, что можно, о Segreto[1] Проклятые tedeschi[2]…»

В тот вечер Роберт Патни Дрейк ужинал омаром «Ньюберг» с одной юной леди из малоизвестной ветви Фамилии Морганов. Затем они сходили в кино на «Табачную дорогу». В такси, по пути в отель, Дрейк всерьёз обсуждал с ней страдания бедняков и мастерство Генри Халла, сыгравшего роль Джитера. После этого он трахал её в своём номере до самого завтрака. В десять утра, после того как юная леди удалилась, Дрейк вышел из душа — тридцатитрехлетний, богатый, привлекательный голый самец, ощущающий себя здоровым и счастливым хищным млекопитающим. Оглядывая свой пенис и вспоминая змей из мескалиновых видений в. Цюрихе, он накинул на себя купальный халат, стоивший столько, что на эти деньги голодающая семья из близлежащих трущоб могла бы кормиться в течение полугода. Потом он закурил толстую кубинскую сигару и сел возле телефона — счастливый хищник‑самец. Набирая номер и прислушиваясь к щелчкам в трубке, Дрейк вспоминал аромат духов матери, склонившейся над его детской кроваткой однажды вечером тридцать два года назад, и запах её грудей, а также свой первый гомосексуальный эксперимент в Бостонском Парке — бледный опустился перед ним в туалетной кабинке, запах мочи и лизола, а на двери выцарапано: «Элеонора Рузвельт сосёт»… и промелькнувшая на миг фантазия, что перед его горячим твёрдым членом, как в церкви, преклонил колени не какой‑то педик, а жена самого Президента…

— Да? — послышался в трубке раздражённый звенящий голос Бананового Носа Малдонадо.

— Когда я зашёл в сортир, парень вышел на меня, — сказал Дрейк, растягивая слова и ощущая, как эрекция усиливается. — А как остальные шестнадцать? — Он быстро положил трубку.

(— Блестящий анализ, — сказал о его статье, посвящённой разбору предсмертных слов Голландца Шульца, профессор Тохус в Гарварде. — Особенно удачно то, что один и тот же образ вы в одном месте трактуете по Фрейду, считая его отражением сексуальности, а в другом месте — по Адлеру, как отражение жажды власти. Весьма оригинальный подход.

Дрейк засмеялся и сказал:

— Боюсь, маркиз де Сад опередил меня на полтора столетия. Для некоторых мужчин сексуальность — это и есть Власть и Обладание.)

Способности Дрейка не остались незамеченными в юнговском кругу в Цюрихе. Однажды, когда Дрейк под мескалином совершал с Паулем Клее и друзьями то, что они называли «своим Путешествием на Восток», он стал предметом долгого и сложного обсуждения в кабинете Юнга.

— Мы не видели ничего подобного с тех пор, как здесь бывал Джойс, — заметила одна женщина‑психиатр.

— У него блестящий ум, да, — печально произнёс Юнг, — но испорченный. Настолько испорченный, что я потерял надежду его понять. Мне даже интересно, что бы сказал о нем старик Фрейд. Этот человек не хочет убить отца и обладать матерью; он хочет убить Бога и обладать Космосом.

На третье утро в доме Малдонадо раздались два телефонных звонка. Первый был от Луиса Лепке, огорошившего резким вопросом:

— В чем дело, Банановый Нос?

Оскорбительное употребление этой клички в качестве обращения было умышленным и почти непростительным, но Малдонадо простил.

— Ты засёк, что за тобой следят мои мальчики, да? — добродушно спросил он.

— Я засёк твоих солдат, — Лепке подчеркнул это слово, — а это значит, ты хотел, чтобы я их засёк. Так в чем дело? Ты же знаешь, если тронут меня, тронут и тебя.

— Никто тебя не тронет, caro mio [3], — сердечно ответил дон Федерико. — У меня возникла сумасшедшая идея по поводу одной утечки, которая, как я подумал, могла исходить изнутри, и я решил, что единственный, кто достаточно знал, чтобы это сделать, был ты. Но я ошибся. Я понял это по твоему голосу. Ведь если бы я оказался прав, ты мне не позвонил бы. Миллион извинений. Больше тебя никто не будет вести. За исключением разве что следователей Тома Дьюи, а? — расхохотался он.

— О'кей, — медленно сказал Лепке.

— Отзови своих бойцов, и я обо всем забуду. Но не вздумай меня снова запугивать. Когда я пугаюсь, я совершаю безумные поступки.

— Никогда в жизни, — пообещал Малдонадо.

Лепке положил трубку, а Малдонадо все хмурился у телефона. «Теперь я его должник, — размышлял он. — Надо бы грохнуть кого‑нибудь из тех, кто ему досаждает: это будет очень учтивое и уместное извинение. Но, Дева Мария, если это не Мясник, то кто же? Настоящая ведьма?»

Снова зазвонил телефон. Перекрестившись и мысленно призвав в помощь Богородицу, Малдонадо снял трубку.

— Пусть он сначала тебе покорится, а уж потом докучает, — с удовольствием процитировал Роберт Патни Дрейк. — Веселиться так, веселиться!

Он не повесил трубку.

— Послушайте, — сказал дон Федерико, — кто это?

— Голландец умирал три раза, — могильным голосом произнёс Дрейк. — Когда в него стрелял Менди Вейсс, когда в него стрелял призрак Винса Колла и когда в него стрелял отморозок Учитель. А Диллинджер ни разу не умер.

— Мистер, по рукам! — сказал Малдонадо. — Вы меня убедили. Я встречусь с вами где угодно. При свете дня. В Центральном парке. В любом месте, где вы чувствуете себя в безопасности.

— Нет, прямо сейчас вы со мной не встретитесь, — холодно отозвался Дрейк. — Сначала вам придётся обсудить это с мистером Лепке и мистером Капоне. Вы также обсудите это с… — и он перечислил ещё пятнадцать имён. — После того как у каждого из вас будет время подумать, я снова с вами свяжусь.

Как всегда в напряжённый момент, когда совершалась важная сделка, Дрейк выпустил газы и повесил трубку.

«Теперь, — сказал он себе, — страховка».

На гостиничном столе перед ним лежала фотокопия второго анализа последних слов Голландца Шульца, сделанного им лично для себя, а не для публичного разбора на кафедре психологии в Гарварде. Аккуратно сложив бумагу, он прикрепил к ней записку: «Ещё пять копий хранится в сейфах пяти разных банков». Затем он вложил фотокопию в конверт, адресовав его Лучано. Выйдя из номера, Дрейк бросил конверт в гостиничный почтовый ящик.

Вернувшись в номер, он позвонил Луису Лепке (настоящее имя — Луис Бухалтер), представлявшему организацию, которую падкая на сенсации пресса впоследствии назвала «Корпорацией убийств». Когда Лепке снял трубку, Дрейк торжественно продекламировал очередную цитату из Голландца: «Мне дали месяц. Они это сделали. Давайте, Иллюминаты».

— Черт побери, кто это? — услышал Дрейк крик Лепке, аккуратно кладя трубку на рычаг.

Через несколько минут он завершил процедуру выписки из гостиницы и дневным рейсом улетел домой, чтобы посвятить пять утомительных суток реорганизации и модернизации отцовского банка. На пятый вечер он расслабился и сводил юную леди из семьи Лоджей потанцевать под оркестр Теда Уимса и послушать нового молодого певца Перри Комо. Потом всю ночь напролёт он трахал юную леди так и эдак. На следующее утро он вытащил маленькую книжечку, в которой были аккуратно записаны все самые богатые семейства Америки, и напротив фамилии Лодж, как неделей раньше перед фамилией Морган, поставил галочку и вписал имя девушки. На очереди были Рокфеллеры.

Дневным рейсом он улетел в Нью‑Йорк и целый день вёл переговоры с представителями Треста Морганов. В тот вечер он увидел очередь безработных за бесплатным питанием на Сороковой улице, и это глубоко его взволновало. Вернувшись в отель, он сделал одну из своих редких записей в дневнике:


Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 248; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!