Проблема социальной справедливости
Наиболее существенное обогащение представлений о справедливости в XIX и XX вв. связано с разнообразными социалистическими и полусоциалистическими течениями. Они были обусловлены несправедливостью капитализма, протестами угнетенных масс. Эпоха промышленной революции была отмечена возрождением идей утопического социализма. Приобретают популярность идеи анархизма. Возникает социал-демократическое движение. В результате в XIX в., по словам французского исследователя А.М. Оноре, «центр тяжести в понимании справедливости сместился с личных отношений к социальной справедливости». В XX в. этот процесс усиливался, и социальная справедливость повсеместно оказалась в центре внимания476.
Проблема социальной справедливости вызвала раскол как в обществе, так и в научной литературе. Наметились две тенденции, по оценке профессора В. Ланга (Польша), «гуманная, прогрессивная, реформистская» и «консервативная, антиэгалитаристская». В Англии XIX в. первую представлял Дж. Ст. Милль, в вторую – Г. Спенсер477. Г. Спенсер отстаивал систему экономического либерализма, т.е. невмешательства государства в социально-экономическую жизнь, утвердившуюся в Европе в первой половине XIX в. и получившую название «социальный дарвинизм». Дж. Ст. Милль, ведущий представитель второго поколения английских уталитаристов, считал себя социалистом. Он осуждал систему частной собственности и наемного труда, порождающую зависимость рабочих от капиталистов и вражду между ними. В работе «Главы о социализме» он писал, что при условии компенсации «общество полностью правомочно аннулировать или изменять любое частное право собственности ради общего блага». Милль не сводил равенство к формальному равноправию. Как писал И. Берлин, Милль «не возражал против государственного регулирования как такового, он приветствовал его в сфере образования и рабочего законодательства, потому что думал, что без него самые слабые будут порабощены и раздавлены, и потому, что такое регулирование увеличило бы возможности выбора для огромного большинства людей, хотя для некоторых и ограничило бы эти возможности»478. С Милля началось восприятие частью английских либералов социалистических идей, получившее дальнейшее развитие в Фабианском обществе и Лейбористской партии.
|
|
|
Социальная справедливость понималась по-разному. У социалистов, а затем и коммунистов она ассоциировалась с общественной собственностью на средства производства. Эгалитаристы не верили в общественную собственность и ставили цель имущественного уравнивания, что должно было бы привести к вытеснению крупных состояний, основанных на эксплуатации наемных работников, мелкой трудовой собственностью. П.Ж. Прудон, наиболее известный эгалитарист XIX в., полагал, что три акра земли и корова – вот все, что нужно человеку для счастья.
|
|
|
Не менее глубоки различия в представлениях о методах общественных преобразований. Одни сторонники социальной справедливости ратовали за насильственную революцию, другие отстаивали мирные, реформистские пути. Однако всех их объединяли два принципа:
• необходимость изменения социально-экономической системы, основанной на неравенстве и эксплуатации;
• недопустимость сведения равенства и справедливости к формальному равноправию (Прудон уподоблял формальное равенство весам с фальшивыми гирями)479.
Идеи социальной справедливости оказали влияние и на лиц, которые вовсе не помышляли о кардинальном изменении общественного строя. В смягченной форме они вошли в арсенал либерального мировоззрения, вполне буржуазного в том смысле, что оно не отвергает капиталистической системы. Речь идет не об обобществлении средств производства или установлении имущественного равенства, а о создании некоторых благоприятных условий для обездоленных за счет общества, что предполагает перераспределение богатства и государственное регулирование.
|
|
|
Такие сдвиги в правосознании стали очевидными к концу XIX – началу XX в. Выдающийся французский юрист Л. Дюги, классик теории солидаризма, различал два подхода к пониманию свободы и равенства как компонентов справедливости, индивидуалистический и «социалистический», или солидаристский. Первый подход получил яркое выражение в Декларации прав человека и гражданина 1789 г., которая легла в основу всех французских кодексов XIX в. «Но основатели современного французского публичного права, понимавшие очень отчетливо, что государство, как законодатель, должно быть ограничено правом, обосновывали это ограничение государства на индивидуалистической основе, – пишет Л. Дюги. – Ошибка творцов наших конституций и деклараций прав революционной эпохи и многих публицистов заключается в том, что они видели и видят в индивидуалистической доктрине неприкосновенную и окончательную догму, верную для всех времен и стран, тогда как это лишь момент в вечно изменчивой истории учреждений и идей. Мы живем в настоящее время в переходную эпоху: индивидуалистическое основание для ограничения власти государства как законодателя быстро уступает место социалистическому или солидаристскому основанию»480.
|
|
|
То, что Л. Дюги называет «социалистическим основанием», не имеет ничего общего с общественной собственностью на средства производства. «Я нисколько не думаю, – писал он, –что индивидуальное присвоение, даже в области капитала, должно исчезнуть, хотя бы и в отдаленном будущем»481. Но речь, безусловно, идет о том, что интересы общества в целом, социальная справедливость должны превалировать над индивидуалистическим интересами, что формальное равенство должно дополняться определенной степенью фактического равенства. Отсюда расширение социальных функций государства. «Мы глубоко убеждены, – писал Л. Дюги , –что государство юридически обязано издавать известные законы и, в частности, организовать и обеспечить своими законами обучение, вспоможение и труд». Эти меры не рассматривались как нарушение свободы482.
Л. Дюги мог преувеличивать социалистический характер и темпы осуществления предлагаемых мер, но он точно определил тенденцию развития, постепенное становление социального государства и связанное с ним ограничение частных интересов. «Наше публичное право и наше частное право, – отмечал он, – с каждым днем все более проникают друг в друга»483.
Крупнейший французский социолог Э. Дюрнгейм, также один из основоположников теории солидаризма, полагал, что «подчинение частной пользы общей пользе, какой бы она ни была, всегда носит нравственный характер, так как оно непременно заключает в себе дух пожертвования и самоотречения»484. «Пока будут существовать богатые и бедные от рождения, – рассуждал Э. Дюркгейм, – не сможет существовать справедливый договор, не сможет происходить справедливое распределение социальных условий»485.
Представления о том, что формальная юридическая справедливость должна быть дополнена социальными правами, получили широкое распространение и в России. В.С. Соловьев говорил о «правде социализма»: «Я не буду опровергать социализм. Обыкновенно он опровергается теми, которые боятся его правды». Социализм, по его мнению, «прежде всего оправдывается исторически как необходимое следствие, как последнее слово предшествующего ему западного развития… Социализм является попыткой осуществить действительно принципы свободы, равенства и братства, которые великая революция провозгласила, но не осуществила; эти три слова так и остались пустыми словами»486. Однако, признав социализм «силой исторически оправданной», В.С. Соловьев отказывался считать его «высшей нравственной силой», безусловной правдой в области общественных отношений, тождественной справедливости. «Справедливость в нравственном смысле, – полагал он, – есть некоторое самоограничение своих притязаний в пользу чужих прав. В таком случае, становясь на нравственную точку зрения, невозможно придавать никакого нравственного значения со стороны рабочего класса требованию равномерного распределения материального благосостояния, так как здесь справедливость – если есть тут справедливость – является для этого класса тождественною с его выгодой – требование, следовательно, своекорыстное, и потому не может иметь нравственного значения»487. Тонко дифференцируя цели социализма («чтобы богатство принадлежало тому, кто его производит, т.е. рабочим», чтобы рабочие не превращались в «порабощенный класс пролетариев, в котором равенство есть равенство нищеты, а свобода очень часто является как свобода умереть с голоду») и мотивы рабочих – его сторонников, В.С. Соловьев, кажется, допускает в данном случае некоторое смешение двух различных аспектов, или пониманий, справедливости – как способа распределения благ, в данном случае материальных (общественный аспект), и как принципа или движущей силы личного поведения (моральный, индивидуальный аспект). Его требования к такому поведению если не чрезмерны, то сильно завышены. Р. Иеринг относил такие требования к высшим проявлениям нравственности, к ее поэзии, которая доступна лишь святым и героям, в отличие от прозы нравственности, удела обывателя. Однако конечный вывод рассуждения В.С. Соловьева о соотношении социализма, нравственности и справедливости снимает это противоречие и четко различает два названных аспекта проблемы: «Но если социализм не может иметь нравственного значения в качестве бескорыстного стремления неимущего класса, то это, конечно, не мешает ему представлять нравственный характер как требование общественной правды безотносительно к тем, кто это требование заявляет»488.
Социальные аспекты понимания справедливости нашли отражение во взглядах представителей школы возрожденного естественного права на рубеже XIX и XX в. П.И. Новгородцев утверждал, что «правосознание нашего времени выше права собственности ставит право человеческой личности и во имя свободы устраняет идею неотчуждаемой собственности, заменяя ее принципом публично-правового регулирования приобретенных прав с необходимым вознаграждением их обладателей в случае отчуждения»489. По мнению Б.А. Костяковского, правовое государство должно было со временем превратиться в социалистическое правовое государство490.
Социальное государство означает признание формального равенства недостаточным и предполагает усилия по смягчению фактического неравенства в определенных сферах жизни. В связи с этим и понимание равенства перед законом меняется. Один из авторитетных исследователей проблемы нравственных ценностей, и в первую очередь справедливости в праве, Х. Перельман (Центр философии права Брюссельского университета), чью работу 1945 г. «О справедливости» Г. Харт назвал «лучшим современным очерком» на эту тему491, писал: «В XX в. все больше и больше констатируют, что на принцип равенства перед законом ссылаются, чтобы оправдать неравные отношения, привилегии… В действительности равное (беспристрастное) отношение, полностью пренебрегающее неравенством последствий, может привести к еще большей несправедливости, сохраняя и усугубляя самое явное неравенство»492. Выход из положения, по Х. Перельману, заключается в том, чтобы законодательным путем установить для лиц, нуждающихся в помощи, определенные преимущества, улучшающие реальные условия их существования. К числу этих преимуществ относятся освобождение бедных семей от налогов, стипендии для обучения детей из бедных семей, трудоустройство инвалидов. Подобные меры, замечает Х. Перельман, позволяют устранить несправедливость, порождающую социальную напряженность493.
Идеи об ущербности формальных равенства и справедливости разделял и видный английский политолог И. Берлин. «Пропаганда невмешательства (вроде “социального дарвинизма”), конечно, использовалась, чтобы политически и социально поддержать разрушительную политику, которая вооружала сильного, жестокого и бессовестного против человечного и слабого, способного и жестокого, против менее одаренного и удачливого, свобода для волков часто оборачивалась смертью для овец. Можно думать, что запятнанная кровью история экономического индивидуализма и необузданной капиталистической конкуренции сегодня не нуждается в особых доказательствах», –исал он и тем не менее признавал, что «следовало бы показать еще яснее, что бедствия, порожденные неограниченным применением принципа laissez-faire494, а также социальной и правовой системой, которая допускала и поощряла их, привели к грубому нарушению “негативной”свободы – основных прав человека…»495.
Мысль о недостаточности формальной справедливости получила наиболее абстрактное и лишенное эмоций воплощение в монографии американского исследователя Дж. Ролса «Теория справедливости»496. Итоги развития своих взглядов Дж. Ролс подвел в книге «Политический либерализм»497. Ю. Хабермас назвал «Теорию справедливости» Ролса «вехой в новейшей истории политической философии»498. Польский профессор В. Ланг считал теорию Ролса «первой в современной западной этической философии попыткой создания всеобъемлющей нормативной теории справедливости в материальном смысле»499. Резонанс, вызванный книгой Ролса, вероятно, в какой-то степени объясняется усложненной манерой изложения, которая нередко воспринимается как показатель научности.
Ролс полагал, что предложенные им принципы справедливости в силу их разумности, очевидности и взвешенности должны быть приняты по общему согласию в качестве своего рода общественного договора. Его рационализм напоминает эпоху, когда теории общественного договора доминировали в политическом и правовом сознании, т.е. XVII–XVIII вв. Реальные условия, интересы и антагонизмы общественной жизни не принимались в расчет. Х. Перельман писал по этому поводу: «Революционеры и консерваторы должны были бы признать очевидность одних и тех же правил. Разве это не напоминает устремления и иллюзии любой утопии»500.
Но при всей нереальности и схематизме теория Ролса отразила принципиальные сдвиги, наметившиеся в либеральном сознании и проявившиеся в творчестве Дюркгейма, Берлина, Перельмана и др.Ролс рассматривает справедливость как политическую и социальную, а не формально-юридическую категорию. Ее суть состоит в том, как в экономической, политической и социальной жизни распределяются права, обязанности и выгоды общественного сотрудничества501. Понимание вопроса, идущее от Аристотеля.
Ролс формулирует два принципа справедливости502. Первый состоит в том, что все люди обладают основными свободами, совместимыми с такой же свободой других людей. Это юридическое и политическое равенство, причем последнее возможно, по Ролсу, лишь в форме «конституционной демократии».
Второй принцип подразделяется на два положения:
1. Социальное и экономическое неравенство допустимо только в пользу наиболее обездоленных. Именно в этом случае оно будет служить благу общества в целом.
2. При этом должности и общественный статус должны быть доступны всем.
Второй принцип Ролса носит социально-экономический, а не формально-юридический характер. Социальная и экономическая политика, поясняет он, должна быть направлена на наиболее полное удовлетворение долговременных ожиданий наименее благополучных людей.
Справедливость обеспечивается сочетанием двух названных принципов. Но при этом предусматривается приоритет первого принципа над вторым, а в рамках второго принципа – равной доступности должностей и общественного положения над социально-экономическими льготами обездоленных.
Замысел Ролса – обеспечение социально-экономической справедливости без пренебрежения правами человека, без упразднения институтов демократии. Такова реакция на практику диктатуры пролетариата и тоталитаризма.
Подобная позиция характерна для большинства западных философов, политологов, правоведов последних десятилетий. «В основе современной концепции (справедливости. – О.М.) лежат достоинство личности и социальная справедливость», – писал известный французский юрист А.-Ж. Арно503.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 1440; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!