Главный принцип общественной нравственности
При несомненной важности того, что Л. Фуллер называл «моралью стремления», термины «мораль» и «нравственность» употребляются в двух основных смыслах: как нормы, или принципы, определяющие должное поведение, и как степень соблюдения этих норм лицом, группой, обществом в целом. В последнем случае речь идет о состоянии нравов, уровне нравственности, т.е. о характеристике носителей морали. Этот аспект нравственности, изучаемый социологическими методами, очень важен для законодателя, для органов исполнительной и судебной власти, он представляет собой материал, с которым необходимо считаться и соизмерять все их усилия. Нравы – один из основных факторов, формирующих тот «общий дух народа», от которого, по Монтескье, зависит характер законов в каждом государстве. С точки зрения теории права наибольший интерес представляют природа и содержание морали как норм поведения. Эта сторона дела сближает мораль и право и предопределяет их специфику.
Б.А. Кистяковский отмечал, что право регулирует внешнее поведение людей, а этика – внутреннее149. Мысль понятна и верна, хотя ее выражение не совсем точно. Что такое «внутреннее поведение»? Не ясно ли, что имеются в виду психические переживания, эмоциональные и рациональные соображения, формирующие поведение, которое может быть только «внешним»?
Н.М. Коркунов писал: «Оценка целей и интересов и есть дело нравственности»150. С ним солидарен М.М. Ковалевский: «Мораль имеет в виду оценку действий со стороны их внутреннего достоинства»151. Р. Дворкин отождествляет моральные суждения с суждениями справедливости152. С такой характеристикой трудно не согласиться. Мораль представляет собой оценку поведения как хорошего или плохого, заслуживающего одобрения или осуждения с точки зрения его соответствия справедливости.
|
|
|
Какое же поведение рассматривается как нравственно безупречное? Мнения большинства моралистов совпадают. Приведем несколько суждений по этому поводу. Ш.Л. Монтескье, провозгласив принципом демократии политическую добродетель, определяет ее как «самоотверженность – вещь всегда очень трудную». «Эту добродетель, – продолжает он, – можно определить как любовь к законам и отечеству. Эта любовь, требующая постоянного предпочтения общественного блага личному (в обоих случаях подчеркнуто мною – О.М.), лежит в основании всех частных добродетелей: все они представляют собою не что иное, как это предпочтение»153. «Требование нравственного образа действий есть не что иное, как требование самопожертвования, – пишет Н.Я. Данилевский. – Самопожертвование есть высший нравственный закон. Собственно говоря, это тождественные понятия»154.
|
|
|
Р. Иеринг различает низшие и высшие двигатели поведения людей в общественной жизни. Низшие или эгоистические двигатели – это вознаграждение и принуждение. Высшие или нравственные социальные двигатели – «чувство долга, т.е. гармония личной воли с требованиями общества, выраженными (право) или не выраженными (нравственность, мораль) в форме закона и свободное самоотречение, простирающееся дальше требований общества. Первое – проза, второе – поэзия нравственности»155. Р. Иеринг подчеркивает также безусловную связь содержания нравственности с благом общества: «Нравственные нормы в широком смысле слова (право, мораль, правила общежития) имеют в виду исключительно благо и преуспевание общества… Нравственное и общественное – одно и то же; то, что называется нравственным, мы всегда вместо этого можем назвать и общественным. Всякая нравственная норма не что иное, как общественный императив»156.
Представления о происхождении морали и их влияние на философию права
Для понимания природы нравственности (морали) представляет интерес вопрос об ее происхождении, приобретающий некоторую остроту в связи с экспансией в нашей стране религиозного мировоззрения, в том числе и в философии права.
|
|
|
Будучи древнейшей формой общественного сознания, религия стояла, конечно, и у истоков нравственности. Священные предания или писания у разных народов, являвшие собой всеобъемлющий свод их представлений, служили и первой формой выражения нравственных идеалов и требований. Это обстоятельство широко используется для подтверждения свойственной религиозным людям мысли, что подлинные основы морали составляют божественные заповеди.
У консерваторов разных направлений, особенно у сторонников религиозного фундаментализма, такой подход приобретает воинствующий характер, направлен против любых попыток исторического или рационального объяснения моральных принципов и ведет, в частности, к полному подчинению правового сознания религиозному. Эту тенденцию выявляет исследователь правовой идеологии русского консерватизма А.С. Карцов. Он отмечает, что Л.А. Тихомирову сакрализация категории «правда», обращение к святоотеческой литературе и сочинениям видных православных иерархов служила «действенным напоминанием о религиозной почве правовых норм»157, что, по И.А. Ильину, «секуляризованное правовое сознание обрекает на ложное правовое устройство»158. «Зло теории права, возобладавшей в современности, консерваторы видели в предположении о возможности превратить мораль автономного человеческого существа, предварительно дистиллированную от религиозного элемента, в ценностный камертон для сферы юридически должного, – пишет А.С. Карцов. – Один из ведущих идеологов Союза Русского народа, профессор П.А. Некрасов указывал: «Нравственный дальтонизм наших юристов, замешанный на язычестве, посеян у нас кантианцами»159. «По логике консервативного сознания, – продолжает А.С. Карцов, – право, уклоняясь от защиты религиозно-моральных предписаний,.. порывало тем самым и с религией, и с неотделимой от нее моралью»160.
|
|
|
В наши дни консервативный дух возрождается и в рассуждениях о соотношении религии, морали и права. А.М. Величко рассматривает нравственность как сверхъестественное начало, «абсолют», чуждый духа историчности и не поддающийся рациональному объяснению. «Если существо нравственного начала не известно изначально и раскрывается лишь по мере исторического развития, – рассуждает он, – то крайне сложно принять его абсолютный характер… Пойдя по пути отрицания сверхъестественности этического идеала, гуманизм провозгласил для себя только одну истину: нравственно то, что понимается в этом качестве нашим разумом… Если принципы гуманизма есть произведения человеческого разума и их содержание социально обусловлено, то мы не можем уже говорить об их духовной природе: она всецело мирская… Отсюда истоки учения о правовом начале и господстве права, вера в его воспитательность и действенность»161.
Для обоснования религиозной природы морали иногда прибегают к аргументам, не лишенным эгоистического подтекста. Н.Я. Данилевский полагал, что «единственное основание для самопожертвования (в котором, напомним, он видел сущность нравственности) есть бессмертие, вечность внутренней сущности человека, ибо для того, чтобы строгий закон нравственности или самопожертвования не был нелепостью, заключающею в себе внутреннее противоречие, очевидно необходимо, чтобы он вытекал из внутренней природы того, кто должен на его основании действовать, точно так же как и во всех природных или, что то же самое, божественных законах». «Но если для человека, – продолжает Н.Я. Данилевский, – все оканчивается здешнею жизнью, то, без сомнения, и законы его деятельности не могут ниоткуда иначе почерпаться, как из требований этой же жизни, из того что составляет ее сущность, т.е. из требований временного спокойствия, счастья, благоденствия, в которых каждое существо находит конечную и даже единственно вообразимую цель своего бытия»162.
В рассуждении Н.Я. Данилевского бессмертие и внутренняя сущность человека, его природный и божественный закон отождествляются. Между тем это не одно и то же. Если самопожертвование человека – закон его природы, оно должно осуществляться независимо от бессмертия. Когда в качестве единственного основания самопожертвования выступает бессмертие, оно предстает как награда за самопожертвование, от которой человек вправе отказаться, если бессмертие его не интересует. Для Канта самопожертвование – категорический императив, заложенный в душе человека. Данилевский низводит его на уровень гипотетического императива: если хочешь бессмертия, приноси себя в жертву. Что же выше с этической точки зрения: рационализм Канта или религиозно обоснованная мораль Данилевского?
Другая точка зрения на происхождение моральных принципов состоит в том, что нравственное чувство имманентно человеку, представляет собой неотъемлемый элемент его сознания. Источник нравственного чувства не раскрывается. Он загадочен и непостижим. По Канту, категорический императив заложен в сознании человека априорно, подобно таким категориям, как время и пространство, причина и следствие. Л.И. Петражицкий писал, что этические эмоции отличаются «мистически-авторитарным характером», воспринимаются как «импульсы с высшим ореолом и авторитетом, исходящие как бы из неведомого, отличного от нашего обыденного “я” таинственного источника». Таинственный голос обращающийся к нам – совесть163. Эти явления он считал не чем иным, как «продуктами эмоциональной проекции, эмоциональными фантазмами», хотя переживающим их лицам кажется, что «где-то, как бы в высшем пространстве над людьми, имеется и царствует соответствующее категорическое и строгое веление или запрещение»164.
Р. Иеринг отмечал распространенность теории врожденности нравственного чувства в этике своего времени, причем идее врожденности сопутствовали представления об абсолютном, неисторическом характере и неизменности нравственности165. Ту же мысль проводил Н.Н. Алексеев: «Современные философские теории нравственности, сводя этику исключительно к самоопределению воли, не признают возможности положительно установленной нравственности, покоящейся на авторитете и, следовательно, гетерономной»166.
Третье, наверное, наиболее распространенное ныне и наиболее убедительное с научной точки зрения, решение проблемы происхождения нравственности представляет собой утверждение, что нравственность порождается не религиозным откровением и не сознанием личности, а историческим развитием общества.
Эта традиция складывалась в просветительской литературе XVII–XVIII вв. Крупную роль в ее утверждении сыграл трактат Дж. Локка «Опыт о человеческом разумении», включающий главы «В душе нет врожденных принципов», «Нет врожденных практических принципов»167. Традиция просветителей была подхвачена позитивистами XIX в. Среди юристов ее активно развивал Р. Иеринг, особенно в работе «Историко-общественные основы этики» (1882). В ней излагается «историко-общественная теория морали».
Иернинг заявляет: «Эгоизм – продукт природы, моральный человек – продукт истории»168, «Интеллект и воля человека не приносят с собой никакой восприимчивости к морали, вся мораль – как знание, так и хотение ее – есть продукт истории, исторической жизни, общества… Я не могу теперь заняться изложением процесса исторического возвышения эгоизма к нравственному чувству, но в нем и заключается собственно теория нравственной воли. Я замечу только, что это возвышение является величайшим подвигом истории или человечества, что с этим подвигом не может сравниться никакой другой»169. Тот же метод применяется Р. Иерингом и к праву: «Я пришел к убеждению, что все без исключения правовые положения и институты обязаны своим происхождением практическим мотивам, что все они являются результатом исторического опыта, что ни одна правовая истина, как бы элементарна и понятна она ни была, не предначертана человеку его прирожденным правовым чувством»170.
Историко-общественные теории морали многообразны. Совпадая в выведении морали из исторического опыта, они нередко противоречат друг другу. Марксизм также представляет собой применение историко-общественного метода, но на принципиально иной основе – исторического материализма и теории классовой борьбы. Поэтому там, где Р. Иеринг видит только противоречие между личными и общественными интересами, восхождение от эгоизма к нравственному чувству, марксисты выявляют противоречия между классами.
Строго говоря, представления о происхождении и природе морали – предмет этики или философии, а не правоведения. Является ли источник нравственного чувства божественным, присущим сознанию (душе) человека, или общественно-историческим – вопрос принципиальный с точки зрения философского мировоззрения. Любой юрист, рассуждающий на эти темы, исходит из определенных философских и этических представлений, но он может ограничиться проблемой соотношения морали и права и с этой целью соблюдать определенный идеологический и философский нейтралитет, не противопоставляя различные концепции морали, а выявляя их некоторую общность, точки соприкосновения.
Ни у кого не вызывает сомнений, что первое осмысление моральных принципов содержали священные писания или религиозная мифология разных народов. Можно спорить, представляют ли эти принципы божественное откровение или воплощение исторического опыта, но кажется несомненным, что им можно дать рациональное объяснение. Трудно отрицать и то, что в сознании людей, за редкими исключениями, заложены определенные критерии нравственной оценки поведения, но было бы нереалистичным не замечать, что они формируются и поддерживаются обществом. Неоспоримые факты очень существенного изменения представлений о должном на протяжении веков и их несовпадение в ряде случаев у разных народов – лучшее подтверждение правильности историко-общественной теории морали. Подобные соображения могли бы служить основой для взаимопонимания в вопросах морали независимо от религиозных и философских убеждений.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 643; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!