Категории, употребляемые для обозначения морали. Их понимание
Дискуссия осложняется наличием понятий «нравственность», «добродетель», «этика», близких к морали. Терминологическое разнообразие давно обросло теоретическими соображениями и расхождениями. Попытаемся в них разобраться.
Для древних греков характерно единое понятие этики, охватывающее правила поведения во всех сферах жизни. Целостность этого понятия соответствовала характеру греческого полиса, который не сводился к организации политической власти, но включал все общество. Из того же корня широта понимания «политики» у Аристотеля. Политика поглощала и этику, и экономику, во всяком случае между ними нельзя провести четкого водораздела. Под политикой понималось все, что представляло интерес для полиса.
Мысль о едином комплексе нравственности, соответствующем сегодняшнему понятию «система регулирования общественных отношений», дожила до конца XVIII в. Об этом свидетельствует «Метафизика нравов» И. Канта. Нравы, или нравственность, охватывают, по Канту, все сферы отношений между людьми. Основу нравственности составляет «золотое правило» этического поведения: «Не делай другим того, чего ты не хочешь, чтобы сделали тебе». Правило это свойственно всем народам, достигшим определенного уровня культуры. Его можно найти у Конфуция, в Библии, причем как в Ветхом, так и в Новом Завете. Кант назвал это правило категорическим императивом и дал ему свои определения, более сложные, требующие размышления, а возможно, и пояснений, но не искажающие сути дела. В нравственности Кант выделяет два компонента: мораль, называемую им также добродетелью, и право. О кантовском понимании их соотношения речь пойдет ниже.
|
|
|
Античные представления об этике, положенные Кантом в основу его «Метафизики нравов», в несколько отличной от Канта терминологии, находили приверженцев и на рубеже XIX–XX вв. Н.М. Коркунов говорил об «этических нормах», понимая под ними то, что Кант называл нравственностью. «Юридические нормы, – писал он, – представляют все отличительные признаки норм этических. Но юридические нормы суть не единственные этические нормы. Наряду с ними к этическим нормам относятся нормы нравственные»113. Кажется, эта конструкция соответствует кантовскому делению нравственности на право и мораль с той только разницей, что Коркунов называл этикой то, что Кант называет нравственностью, а то, что Кант называет моралью, выступает у Коркунова под именем нравственности.
Вл. Соловьев также полагал, что право и государство входят в нравственность, и это вполне соответствовало античной традиции. «Правом и его воплощением – государством обусловлена реальная организация нравственной жизни в целом человечестве…»114, – писал он.
|
|
|
Подобные суждения встречаются и в современной отечественной литературе. Так, Г.В. Мальцев считал, что «необходимо признать нетождественность понятий мораль и нравственность». «В нравственности, которая… выступает интегрирующей сферой для нормативно-регулятивных систем и соответствующих институтов, мораль и право находят общую и прочную основу»115, – писал он. И это напоминает позицию Канта.
Гегель, любивший все ранжировать по-своему, предложил иную систему. Его триада объективного духа состоит из абстрактного права (тезис), морали (антитезис) и нравственности (синтез). Если у Канта мораль – это часть нравственности, то у Гегеля она как бы находится вне нравственности. Но это обманчивое впечатление. На самом деле речь идет об особой и более сложной связи между моралью и нравственностью, не о включении морали в нравственность, а об отрицании отрицания, о снятии, синтезе, о превращенной форме существования абстрактного права и морали в нравственности.
Гегелевское абстрактное право совершенно не соответствует праву как элементу нравственности у Канта. Абстрактное право – это правоспособность (а лучше сказать, варианты возможного поведения, имеющего определенные правовые последствия) лица, не связанного статусом гражданина. Оно включает наряду с собственностью (имеется в виду установление собственности над какими-то объектами волею лица) и договором неправо в разных формах, вплоть до преступления. Гегелевская мораль в чем-то перекликается с кантовской. В обоих случаях имеются в виду представления о должном поведении. Но Гегель подчеркивает индивидуальный, субъективный характер морали. Это взгляды каждого лица на то, что хорошо, а что плохо, индивидуальная оценка (положительная или отрицательная) поведения, его мотивы (хорошие или дурные). Правда, у Канта мораль сугубо положительна, ибо она исходит всецело из категорического императива, а триада гегелевской морали включает умысел и вину. В противоположность индивидуальной морали нравственность у Гегеля общественна. Можно заключить, что это те элементы индивидуального поведения и морали, которые получают общественное признание. Гегель определяет и формы этого признания, свидетельствующие о своеобразном понимании нравственности. Он говорит, что нравственность – это законы и учреждения. Отсюда состав триады нравственности: семья, гражданское общество и государство.
|
|
|
Итак, по Гегелю, мораль индивидуальна, а нравственность общественна. Но в то время как мораль представляет собой внутреннее отношение к поступку, нравственность – это законы и учреждения, т.е. нечто внешнее, объективированное.
|
|
|
Ныне ни кантовский, ни гегелевский взгляд на соотношение морали и нравственности не пользуется широким признанием. Преобладающее мнение сводится к тому, что мораль и нравственность – синонимы, а учение (наука) о морали или нравственности называется этикой116, хотя этика нередко воспринимается как синоним морали и нравственности.
Такой подход не мешает различать индивидуальное и общественное в моральных (нравственных) переживаниях и опыте. Крупнейший представитель юридического позитивизма в Англии XIX в. Джон Остин говорил о «позитивной морали», которая включала правила, установленные общественным мнением, а также людьми или организациями, не наделенными суверенной властью117. Эти правила наряду с божественным, международным и позитивным правом Остин относил к праву в широком смысле слова. Представление о позитивной морали по аналогии с правом предполагает и субъективную, т.е. индивидуальную мораль.
Р. Иеринг, близкий в чем-то к кантовскому пониманию нравственности (он называл это «нравственными нормами в широком смысле слова», в них включались право, мораль, правила общежития118), писал, что в основе его «изысканий относительно морали… лежит разграничение двух сторон нравственного: объективного и субъективного» (обратите внимание, что в данном контексте мораль выступает уже не как часть нравственных норм, а как их синоним). «Под первым, – продолжает Р. Иеринг, – я понимаю нравственные нормы, объективный нравственный порядок; под вторым – практическое отношение субъекта к этим нормам, субъективную нравственную волю, нравственное настроение»119.
Однако наряду с приведенным распространенным пониманием встречается противопоставление морали и нравственности как индивидуального и общественного феноменов. Влияние Гегеля здесь несомненно. Немецкий правовед Ф. Фердрос полагает, что мораль – это апелляция к совести человека, а нравственность, как и позитивное право, регулирует внешнее поведение человека в обществе. При этом у них разные санкции: у нравственности – «стихийные общественные реакции», а у права – принуждение120. Следуя Гегелю, в характеристике морали как явления индивидуального, а нравственности как явления общественного А. Фердрос отступает от гегелевских представлений, ибо признает принципиальные различия правовых и нравственных санкций. Этого не могло быть у Гегеля, отождествившего законы с нравственностью.
«В этических явлениях присутствуют два момента: 1. Личностный момент (внутренняя свобода индивида и самостоятельная мотивация им правил поведения и моральных оценок); 2. Объективный, внеличностный момент (сложившееся в данной культуре, социальной группе, общности нравственные воззрения, ценности, нравы, формы и нормы человеческих отношений), – писал В.С. Нерсесянц. – Первый из отмеченных моментов относится к характеристике морали, второй – нравственности. Когда говорят о морали социальных групп, общностей и общества в целом, речь по существу идет о нравственности (о групповых и общесоциальных нравах, ценностях, воззрениях, отношениях, нормах и установлениях)»121. Ему вторит В.Г. Графский: «Уточнение следует сделать в истолковании моральных и нравственных правил. Мораль иногда провозглашается синонимом нравственности, но более убедительна позиция тех авторов, которые полагают возможным считать мораль достоянием внутреннего мира индивида»122. В этом видят проявление мудрости, тонкую дифференциацию понятий.
Встречаются и иные, столь же условные, чтобы не сказать произвольные, представления о соотношении морали и нравственности. Так, А.М. Величко, по собственной оценке, посвятивший свои труды «вопросу определения основных начал православной правовой культуры России», рассматривает нравственность как абсолютное, внеисторическое, надмирное, конкретное и неизменное начало, «позволяющее применять его ко всем людям и любым общественным союзам»123. Что ж касается морали, то она, по мнению А.М. Величко, начинает формироваться в общественной среде «как следствие замутненного сознания наряду с нравственностью» и представляет собой «условную и переходную по своему содержанию категорию». «В отличие от абсолютного нравственного начала, – продолжает цитируемый автор, – мораль всегда ниже, всегда обладает признаками историчности, всегда коллективна»124. Далее, забыв, что мораль «всегда коллективна», А.М. Величко замечает: «В тех случаях, когда нравственное начало не принимается всеми членами общества… формируется мораль (общественная и индивидуальная), восполняющая своей неполнотой высоту непознанного, но существующего Абсолюта»125.
Спорить о том, коллективна или индивидуальна мораль и нравственность и каково их соотношение, бессмысленно. Сами по себе слова не содержат ни коллективного, ни индивидуального начала и не дают никакой основы для разграничения этих понятий. Речь может идти лишь об условном понимании, соглашении, традиции. Последняя свидетельствует больше в пользу тождественности морали и нравственности. Различение двух понятий ведет свое происхождение от Гегеля, хотя упомянутые авторы на него и не ссылаются. Оно вполне произвольно, как и многое другое в гегелевской системе. Но, взяв это различение у Гегеля, сторонники личной морали и внеличностной объективной нравственности предали забвению гегелевское своеобразное понимание нравственности. Для него нравственность – это не воззрения, ценности, нравы, а их воплощение в законах и учреждениях. Посему высшей формой нравственности объявляется государство. Ныне же гегельянцы пользуются общепринятым современным представлением о нравственности как этических принципах, ценностях, оценках, мотивах, и это делает противопоставление морали и нравственности как личного и общественного искусственным и излишним.
Предлагаемая условность вносит ненужные усложнения. Именно поэтому она не стала общепринятой. Язык, и народный, и вполне научный, не признает этих «тонкостей». Не только в обыденном словоупотреблении мораль и нравственность, а вместе с ними и этика, часто выступают как синонимы. Вспомним такие выражения, как аморальное, безнравственное поведение, неэтичный поступок, профессиональная этика, моральный кодекс (VII Всемирный русский народный собор выдвинул идею создания кодекса этики126) и т.п.
В научной литературе также сплошь и рядом мы встречаемся со свободным, не привязанным ни к личному, ни к общественному употреблением этих понятий, с их взаимозаменяемостью. Даже Кант допускал смешение этих понятий. Представив нравственность как родовое понятие по отношению к праву и морали, он наряду с этим пишет: «Законы свободы (под ними понимаются все правила, определяющие разумное устройство жизни людей, т.е. то, что Кант объединяет понятием нравственность – О.М.), в отличие от законов природы, называются моральными. Поскольку они касаются лишь внешних поступков и их законосообразности, они называются юридическими законами: если же ими выдвигается требование, чтобы они (законы) сами были определяющими основаниями поступков, они называются этическими, и в этом случае говорят: соответствие с первыми есть легальность, со вторыми – моральность поступка»127. Г. Еллинек писал: «Весь огромный прогресс этики со времени Канта сводится… к познанию автономной морали как высшей этической нормы»128. Здесь этика выступает и как наука, и как моральная норма. Мысль Р. Иеринга об объективной и субъективной сторонах нравственности приводилась выше. Сходная позиция у Н.М. Коркунова: «В обществе обязательными признаются только основные, более важные правила нравственности, подробности всегда остаются делом субъективного убеждения»129.
Нередко отождествление морали и нравственности встречается у отечественных юристов более позднего времени. Известный советский специалист по теории государства и права, профессор М.П. Карева писала о «моральных (нравственных) идеалах», о «морали (нравственности, этике) общества»130. Эта же позиция прослеживается и у профессора Е.А. Лукашевой: «Мне представляется, что общественные отношения, порождающие правовые и нравственные нормы, взаимопереходящи, что моральные отношения в их “чистом” виде – это лишь часть обширных сфер социальных связей, в которые включена мораль»131.
Тот же взгляд господствует и в нашей философской литературе последних нескольких десятилетий, о чем свидетельствуют монографии А.Ф. Шишкина, О.Г. Дробницкого, «Философская энциклопедия», «Философский энциклопедический словарь»132.
Условившись, что мораль и нравственность целесообразно рассматривать как синонимы, перейдем к характеристике их соотношения с правом.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 484; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!