VIII историческое значение символа рыбы

162 Мы прекрасно знаем, что едва ли не большую роль, чем Pisciculi Christianorum (христианские рыбки) в становлении христианских алле­горий сыграли образы пастуха и ягненка, — и Гермес Криофор ("несущий барана") стал прототипом "доброго пас­тыря", бога — покровителя паствы. Еще одним прототи­пом в своем пастушеском качестве служил Орфей1. Дан­ный аспект Poimen (пастух) положил начало одноименной фигуре мистериальных культов, популяризированной в "Пасты­ре" Гермы (II век). Подобно "гигантской рыбе", упоми-наемрй в надписи Аверкия2, пастух имел, вероятно, связь с Аттисом как темпорально, так и по региону распростра­нения. Рейценштейн даже предполагает, что "Пастырь" Гермы происходит от сочинений Поимандра, происхож­дение которых носит чисто языческий характер3. Пастух, баран, символизм ягненка — все это соотносится с бли­зящимся концом эры Овна. Две эры перекрылись в I веке н.э., и оба наиважнейших мистериальных божества той поры, Аттис и Христос, именуются пастырями, агнцами и рыбами. Символизм Poimen разработан у Рейценштейна с такой полнотой, что, пожалуй, мне здесь уже нечего до­бавить. Несколько иначе обстоит дело с символом рыбы. Не только источники по нему более обширны, но и сама природа этого символа, в частности дуализм его аспектов, провоцирует весьма определенные психологические во­просы, заслуживающие, на мой взгляд, подробного рас­смотрения.

163 Как и у всякого героя, у Христа имелось детство, во время которого жизнь его была под угрозой (избиение младенцев, бегство в Египет). Астрологическую "интерпретацию" этих событий находим в Откр., 12,1: "Жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд". Она мучима родами; ее преследует дракон. Ей предстоит родить младенца мужского пола, "которому надлежит пасти все народы жезлом железным" В рассказанной здесь истории слышится эхо многочисленных сходных мотивов, как восточ­ных, так и западных: это, например, истории Лето и Пифона, а также Афродиты и ее сына, прыгнувших, спасаясь от пре­следования, в Евфрат, где они были превращены в рыб;4 это также история египетских Исиды и Гора. Сирийские греки отождествляли Деркето-Атаргатис и ее сына Ихтиса с созвез­дием Рыб5.

164 Богиню-мать (каковой, собственно, и является увенчанная звездами женщина Апокалипсиса) обычно представляют дев­ственницей (rcapGevoc;, virgo). Рождественский возглас "Дева родила, свет усиливается" яв­ляется, по сути, языческим. Рассказывая о так называемом "Корионе" в Александрии, Епифаний6 говорит, что в ночь Богоявления (с 5 на 6 января) язычники устраивали гранди­озное празднество:

"Они проводят всю ночь без сна, распевая песни и играя на флей­тах перед изображениями богов; когда же, с пением петуха, ночное веселье заканчивается, они, взяв факелы, спускаются в подземное святилище и выносят оттуда резное деревянное изображение обна­женного тела на носилках. На лбу этой скульптуры помещен золотой крест, на обеих руках — два других знака той же формы, и еще два — на коленях; и все пять знаков сделаны из золота. Это резное изобра­жение они семь раз обносят вокруг середины храмового простран­ства, под звуки флейт и тамбуринов и под песнопения, а после про­цессии снова уносят его в крипту. Если же спросить их, что означает сие таинственное действо, они отвечают "Сегодня, в этот час, Кора, то есть дева, произвела на свет Эон".

165 Епифаний специально подчеркивает, что рассказывает не о христианской секте, но об идолопоклонниках, и делает это, дабы подтвердить ту идею, что даже язычники невольно сви­детельствуют в пользу истинности христианства.

166 Дева в качестве зодиакального знака изображается несущей либо пшеничный сноп, либо ребенка. Некоторые авторы свя­зывают ее с "женой" Апокалипсиса7. Во всяком случае, "же­на" эта имеет отношение к пророчеству о рождении Мессии в конце времен. Поскольку предполагается, что автор Апока­липсиса был христианином, возникает вопрос: на кого указы­вает образ женщины, интерпретируемой как мать Мессии либо как мать Христа? И с кем соотносится сын этой женщины, который (в дословном переводе с греческого) будет "пасти" (noi|i.aiveiv) язычников железным посохом"?

167 Поскольку данный пассаж содержит намеки, с одной сто­роны, на мессианское пророчество Исайи, 66,78, а с другой — на гнев Яхве (Псалом 2,9)9, он, казалось бы, так или иначе должен относиться к будущему второму рождению Мессии. Однако в сфере христианских идей такая мысль попросту не­возможна. Болл10 говорит по поводу описания "агнца" в Откр., 5,6 слл.: "Эта крайне странная фигура с семью рогами и семью глазами никак не может быть объяснена в терминах христианства". К тому же у "агнца" проявляются кое-какие весьма неожиданные свойства: он воинственный агнец, заво­еватель (Откр., 17,14). Сильные на земле должны будут пря­таться от его гнева (Откр., 6,15 слл). Он сравнивается со "львом от колена Иудина" (Откр., 5,5). Этот агнец, напоминающий о Псалме 2,9 ("Ты поразишь их жезлом железным; сокрушишь их, как сосуд горшечника"), производит впечатление скорее демонического барана11, а вовсе не агнца, покорно идущего на заклание. Агнец Апокалипсиса, несомненно, принадлежит к категории рогатых чудовищ, упоминаемых в этих пророчес­твах. А потому необходимо рассмотреть вопрос, не оказало ли воздействия на автора Апокалипсиса представление, являю­щееся в какой-то мере антитезой Христу, — скажем, "umbra Jesu" (тень Исуса), в конце времен соединяющаяся с восторжествовавшим Христом посредством акта второго рождения. Эта гипотеза поможет объяснить как повторение мифа о рождении, так и тот странный факт, что одно из важнейших эсхатологических ожиданий — приход Антихриста — в Апокалипсисе только бегло упоминается. Семирогим бараном представлено прак­тически все, что не ассоциируется с образом Иисуса12. Этот баран — настоящая фигура тени, однако его нельзя считать Антихристом — творением Сатаны. Ибо хотя чудовищный во­инственный агнец представляет собой теневую фигуру в том смысле, что он выступает противовесом агнцу, принесенному в жертву, он далеко не так непримирим с Христом, как пол­агалось бы Антихристу. Таким образом, удвоение фигуры Христа не выводится из раскола между Христом и Антихрис­том; оно скорее связано с антиримскими настроениями иудео-христиан, вновь и вновь обращавшихся к своему мстительному богу и его воинственному Мессии. Автор Апокалип­сиса мог быть знаком с иудейскими спекуляциями, известны­ми нам из позднейшей традиции. Bereshith Rabbati Моисея-ха-Даршана сообщает нам, что Илия встретил в Вифлееме моло­дую женщину, сидящую у двери своего дома; рядом с ней на земле лежал новорожденный младенец, забрызганный кро­вью. Она пояснила, что ее сын родился в дурной час, как раз когда разрушался храм. Илия уговаривал ее позаботиться о ребенке. Когда он снова побывал там через несколько недель, то спросил ее о сыне. "Он не ходит, не видит, не говорит, не слышит, но лишь лежит, подобно камню", — отвечала жен­щина. Внезапно повеял ветер с четырех углов земли, унес мла­денца, и тот погрузился в море. Илия принялся сетовать, что со спасением Израиля теперь покончено, но bath kol ("голос") сказал ему:

"Это не так. Он будет оставаться четыреста лет в великом море и еще восемьдесят лет — в восходящем дыме детей Корея13, восемьде­сят лет — под вратами Рима; остальное же время он будет скитаться по великим городам, пока не настанет конец времен"14.

168 Здесь описан Мессия, который, хотя и родился в Вифлееме, перенесен божественным вмешательством в потусторонний мир (море = бессознательному). С самого начала своего дет­ства он находится под такой угрозой, что едва ли вообще в состоянии жить. Данная легенда служит симптомом необы­чайной слабости мессианского элемента в иудаизме и ожида­ющих его опасностей, чем и объясняется отсрочка прихода Мессии. Он будет скрываться 560 лет, и лишь по прошествии их начнется его миссионерская деятельность. Указанный срок пребывания в инертном состоянии недалек от 530 лет, упоми­навшихся в талмудическом пророчестве (ср. пар. 133) — доста­точно недалек, чтобы позволить нам произвести сравнение (если мы сочтем эту легенду относящейся к Христу). В без­граничном море иудейских спекуляций обоюдные контакты такого рода могли скорее состояться, чем не состояться. Ска­жем, смертельная угроза для Мессии и его насильственная гибель представляют собой мотив, повторяющийся и в других рассказах о нем. Позднейшая традиция, главным образом каб­балистическая, говорит о двух Мессиях — Мессии бен Иосифе (или бен Эфраиме) и Мессии бен Давиде. Они сравниваются с Моисеем и Аароном, а также с двумя сернами, в согласии с Песнью Песней Соломона, 4,5: "Два сосца твои, как двойни молодой серны".15 Мессия бен Иосиф, согласно Второзако­нию, 33,17 — "первородный телец", а Мессия бен Давид — едущий верхом на осле.16 Мессия бен Иосиф идет первым, Мессия бен Давид — вторым17. Мессия бен Иосиф должен умереть, дабы "кровью своей искупить детей Яхве"18 Он падет в битве с Гогом и Магогом, и Армил убьет его. Этот Армил — не кто иной, как Анти-Мессия, порожденный Сатаной на мраморной скале19. Он, в свою очередь, будет убит Мессией бен Давидом. После этого бен Давид спустит с небес новый Иерусалим и вернет к жизни бен Иосифа.20 В позднейшей традиции бен Иосифу отводиться довольно странная роль. Та-бари, комментатор Корана, замечает, что Антихрист будет ца­рем иудеев,21 а в Mashmi'a Yeshu'ah Абарбанеля Мессия бен Иосиф, собственно и есть Антихрист. Таким образом, он не только характеризуется как страждущий Мессия по контрасту с Мессией победоносным, но и, в конце концов, восприни­мается как антагонист последнего.22

169 Как показывают рассмотренные варианты традиции, упо­минавшаяся слабость мессианского элемента состоит в его внутреннем расколе, в итоге превратившемся в полную пол-яризованность. Такой ход развития предвосхищается в пер­сидской религиозной литературе, в дохристианской идее энантиодромии больших временных периодов и "порчи добра". Бахман Яст называет четвертый, железный век "злым царством демонов с растрепанными волосами, принадлежа­щих к расе Гнева"23 С другой стороны, раздвоение Мессии служит выражением внутреннего беспокойства, вызываемого характером Яхве, чьи несправедливость и ненадежность до­лжны были шокировать каждого мыслящего верующего еще со времен книги Иова24. Иов поставил свой вопрос весьма недвусмысленно; христианство дало на него столь же недвус­мысленный ответ. Со своей стороны, иудейский мистицизм пошел собственным путем, и его спекуляции парят над глу­бинами, для сокрытия которых так много постарались сделать христианские мыслители. Я не собираюсь углубляться здесь в эту тему; упомяну лишь в качестве примера историю, пере­данную Ибн Эзрой. По его словам, в Испании был некий великий мудрец; о нем рассказывали, что он не мог читать восемьдесят восьмой псалом, ибо впадал от него в чрезмерную печаль. Речь идет о следующих стихах:

"Милости же Моей не отниму от него,

и не изменю истины Моей.

Не нарушу завета Моего,

и не переменю того, что вышло из уст Моих.

Однажды Я поклялся святостью Моею:

солгу ли Давиду? Семя его пребудет вечно,

и престол его, как солнце, предо Мною, Вовек будет тверд, как луна,

и верный свидетель на небесах". Но ныне Ты отринул и презрел,

прогневался на помазанника Твоего. Пренебрег завет с рабом Твоим,

поверг на землю венец его. Разрушил все ограды его,

превратил в развалины крепости его".25

170 Проблема здесь та же, что и в книге Иова. Будучи наивыс­шей ценностью и верховной доминантой в психической иерархии, образ Бога непосредственно соотносится с самос­тью или даже идентичен ей, и все происходящее с образом Бога непосредственно воздействует на нее. Любая неуверен­ность по поводу образа Бога причиняет самости глубокое бес­покойство, и по этой причине указанный вопрос, будучи весьма болезненным, обычно игнорируется. Однако отсюда вовсе не следует, что он не задается в бессознательном. Более того, на него отвечают такие взгляды и верования, как материализм, атеизм и тому подобные субституты, распространяющиеся со скоростью эпидемии. Они пожинают плоды всегда и везде, где и когда человек тщетно дожидается подлинного ответа. Эрзац-продукт вытесняет действительный вопрос в бессозна­тельное, тем самым нарушая непрерывность исторической традиции, являющуюся отличительным знаком цивилизации. Результатом оказывается сумятица и путаница в умах. Хрис­тианство настаивало на доброте Бога в его качестве любящего Отца и сделало все возможное, чтобы лишить зло субстанци­альности. Раннехристианское пророчество относительно Антихриста и определенная часть идей поздней иудейской тео­логии должны были бы подсказать нам, что христианское ре­шение проблемы, стоявшей перед Иовом, упускает из виду побочное следствие, зловещую реальность коего наглядно де­монстрирует сейчас расколовшийся мир, в котором мы живем: за разрушением образа Бога следует уничтожение человеческой личности]. Материалистический атеизм с его утопическими химерами составляет религию всех тех рационалистических дви-жений, которые делегируют свободу личности массам и, тем самым, упраздняют ееТСторонники христианства, со своей стороны, растрачивают энергию на простое сохранение пол­ученного ими по наследству, даже не думая о том, чтобы со­орудить пристройку к своему дому и сделать его попросторнее. Стагнация в таких вопросах в долгосрочной перспективе гро­зит летальным исходом.

171 По правдоподобному предположению Буссе, двойствен­ность апокалиптического Христа представляет собой резуль­тат иудео-гностических спекуляций, отзвук которых слышит­ся в упоминавшихся выше традициях. Интенсивная озабочен­ность гностиков проблемой зла выглядит резко контрастиру­ющей с принудительным его сведением к нулю у Отцов Цер­кви, и это показывает нам, что данный вопрос стал актуаль­ным уже к началу III века. В этой связи мы можем вспомнить взгляды, излагавшиеся Валентином,26 согласно которому Христос родился "не без некоторого рода тени", а впоследст­вии он "отбросил прочь тень от себя"27. Валентин жил при­близительно в первой половине II в. н.э., Апокалипсис же был написан около 90 г.н.э., при императоре Домициане. Подобно другим гностикам, Валентин делал шаг вперед по сравнению с Евангелиями; по этой причине мне кажется вполне возмож­ным, что под "тенью" он понимал закон Яхве, в условиях которого родился Христос. К таким взглядам его вполне могли подтолкнуть Апокалипсис плюс еще несколько мест в Новом Завете, равно как более или менее современные ему представ­ления о демиурге и первой Огдоаде, состоящей из света и тени28. Трудно сказать с полной достоверностью, насколько оригинальны сомнения Оригена относительно окончательной судьбы дьявола;29 во всяком случае, эти сомнения доказыва­ют, что возможность воссоединения дьявола с Богом служила предметом обсуждения уже в самые ранние времена. Так и должно было быть, если христианская философия не хотела закончить дуализмом. Не следует забывать, что теория privatio boni не устраняет вечности ада и осуждения. Человеческая природа Бога — также одно из выражений дуализма, как по­казывают не стихавшие в ранний период истории церкви спо­ры между монофизитами и сторонниками двух природ Христа. Помимо религиозного значении принятия решения в пользу полного соединения обеих природ, я должен попутно упомянуть наличие у монофизитской догмы важного психологического аспекта: она говорит (выражаясь психологическим языком) о том, что, поскольку Христос, как человек соответствует эго, а как Бог — самости, то он является одновременно эго и самостью, частью и целым. Говоря эмпирически: сознание никогда не бы­вает в состоянии охватить целое, но, вероятно, именно целое бес­сознательно проявляет свое присутствие в эго. Это должно быть эквивалентно наивысшему возможному состоянию хеХешак; (завершенной полноты или совершенства).

172 Я позволил себе ненадолго задержаться на дуалистических аспектах фигуры Христа, поскольку он, посредством симво­лики рыбы, оказался ассимилирован кругом идей, выглядя­щих весьма далекими от евангельских, — миром идей язычес­кого происхождения, насыщенных астрологическими верова­ниями в трудно представимой сегодня степени. Христос ро­дился в начале эры Рыб. Никак нельзя исключать возмож­ность того, что некоторые образованные христиане знали о coniunctio maxima Юпитера и Сатурна в знаке Рыб, имевшем место в 7 году до н.э. точно так же как, по сообщениям Еван­гелий, нашлись образованные халдеи, сумевшие определить место, где родился Христос. Учтем, однако, что Рыбы пред­ставляют собой двойной знак.

173 В полночь, в сочельник, когда (по старому летоисчислению) солнце вступает в знак Козерога, Дева восходит на восточном горизонте, а за ней вскорости следует созвездие Змеи, которую держит в руках "Змееносец". Это астрологическое совпадение представляется мне достойным упоминания, наравне с идеей о том, что две рыбы суть мать и сын. Последняя идея особо значима, ибо такое отношение предполагает, что две рыбы когда-то были единым целым. Действительно, вавилонская и индийская астрология знают лишь одну рыбу.30 Позднее, эта мать [рыба] родила сына, который, как и она, был рыбой. То же произошло с финикийской Деркето-Атаргатис: сама буду­чи наполовину рыбой, она родила сына по имени Ихтис. Вполне возможно, что "знамение Ионы пророка"31 восходит к более древней традиции, повествовавшей о героическом ночном путешествии и победе над смертью, когда герой ока­зывался проглочен рыбой ("китом-драконом"), а затем воз­рождался32. Имя спасителя Джошуа33 (Иегошуа, Иешуа, греч. Иисус) связано с рыбой: Джошуа — сын Нуна, а "Нун" озна­чает "рыба1'. Джошуа бен Нун из легенды о Хадире водил дружбу с рыбой, которая должна была быть съедена, но была возрождена к жизни каплей воды из источника жизни34.

174 Мифологические Великие Матери обычно опасны для сво­их сыновей. Джеремиас упоминает изображение рыб на ран­нехристианском светильнике, где одна рыба поедает другую35 Название самой яркой звезды созвездия Южной Рыбы — Фомальхаут, "рыбий рот" — может интерпретироваться именно в таком смысле, подобно тому, как в соответствующем сим­волизме всевозможные формы поглощающей concupiscentia (вожделение) приписываются рыбам, считающимся "честолюбивыми, по­хотливыми, прожорливыми, алчными, развратными" — коро­че говоря, служащими эмблемой мирского тщеславия и зем­ных наслаждений ("voluptas terrena")36. Этими своими дурны­ми свойствами они более всего обязаны своей взаимосвязи с богиней материнства и любви: Иштар, Астартой, Атаргатис или Афродитой. В качестве планеты Венера проходит "exalta-tio" (высшая точка) в зодиакальном знаке Рыб. Таким образом, и в астроло­гической традиции, и в истории символов, рыбы всегда на­делялись указанными отрицательными качествами;37 но они же, с другой стороны, всегда претендовали на особое значение высшего свойства. Подобные притязания, по крайней мере в астрологии, основаны на том факте, что всякий родившийся под знаком Рыб с большой вероятностью может стать рыбаком или мореплавателем, то есть завладеть рыбами или господст­вовать над морем. Здесь присутствует отзвук первобытного тотемистического тождества охотника и его добычи. Вавилон­ский герой Оаннес и сам был рыбой, а христианский Ихтис по определению — "ловец человеков". В символическом смысле, он — рыболовный крючок или приманка на удочке Бога, с помощью коей вылавливается Левиафан, то есть смерть или дьявол.38 В иудейской традиции Левиафан есть своего рода евхаристическая пища, сохраняемая для верных в Раю. После смерти они облачаются в одеяния рыб.39 Христос выступает не только рыболовом, но и рыбой, "евхаристичес­ки" поедаемой. Августин говорит в "Исповеди": "Но [земля] подает рыбу, извлеченную из глубин, за столом, уготованным тобою для верующих; ибо рыба извлечена была из глубин, дабы накормить нуждающихся на земле"41 Святой Августин имеет в виду рыбную трапезу учеников в Еммаусе (Лука, 24, 43). Мы также встречаем "исцеляющую рыбу" в истории То-вита: ангел Рафаил помогает Товиту поймать рыбу, намеревавшуюся пожрать его, и показывает, как сделать из сердца и печени рыбы магический "дым", защищающий от злых духов, и как излечить слепоту его отца ее желчью (Товит, 6, 1 сл.)

175 Святой Пьетро Дамиани (ум. 1072) трактует монахов как рыб, поскольку все благочестивые люди — не что иное, как рыбки, прыгающие в сети Великого Рыболова42. В надписи Лектория (начало IV века) верующие названы "божественны­ми потомками небесной рыбы".

176 Рыба Ману выступает спасителем44, в легенде идентифици­руемым с Вишну, принявшим облик небольшой золотой рыб­ки. Он просит Ману взять его к себе, ибо опасается быть съеденным водными чудовищами45. Затем он чудесно, на ска­зочный манер растет, а под конец спасает Ману от великого потопа.46 На двенадцатый день первого месяца индийского года в сосуд с водой помещают золотую рыбку и обращаются к ней с таким призывом: "Как ты, о Боже, принял облик рыбы и спас Веды, находившиеся в подземном мире, так же спаси и меня, о Кешава!"47 Де Губернатис и позднейшие исследо­ватели пытались вьшодить христианский символ рыбы непос­редственно из Индии48. Индийское влияние, конечно, не ис­ключено, поскольку контакты с Индией существовали еще до Христа, и разнообразные восточные влияния давали ощутить себя в раннем христианстве, как нам известно из сообщений Ипполита и Епифания. Тем не менее, нет серьезных причин выводить символику рыбы из Индии, ибо западный символизм рыбы настолько богат и, в то же время, настолько архаичен, что можно с полной уверенностью считать его автохтонным.

177 Поскольку Рыбы представляют мать и сына, ими уже неяв­но подразумевается трагедия ранней смерти сына и его вос­кресения. Как двенадцатый знак Зодиака, Рыбы обозначают конец астрологического года, но также и новое начало. Эта характеристика совпадает с притязаниями христианства на то, что оно — начало и конец всего, равно как с его эсхатологи­ческим ожиданием конца света и прихода Божьего царства.4? Таким образом, астрологические характеристики рыбы содер­жат существенные компоненты христианского мифа: во-пер­вых, это крест; во-вторых, моральный конфликт и расслоение на фигуры Христа и Антихриста; в-третьих, мотив сына дев­ственницы; в-четвертых, классическая трагедия матери и сына; в-пятых, опасность при рождении; в-шестых, мотив спасителя и целителя. Поэтому не будет неуместным соотносить обоз­начение Христа посредством рыбы с зарождавшейся тогда новой эрой. Если связь такого рода существовала еще в древ­ности, она, очевидно, должна была либо быть молчаливым допущением, либо вообще храниться в тайне; ибо, насколько мне известно, в литературе раннего периода отсутствуют сви­детельства того, что христианский символизм рыбы был бы выведен из зодиака. Более того, вплоть до II века н.э. астро­логические свидетельства ни в коем случае не дают нам права каузально вьшодить антитезу Христос/Антихрист из полярного соотношения рыб: как показывает цитировавшийся выше ма­териал, последнее не подчеркивалось в качестве сколько-ни­будь существенного. Наконец, как справедливо настаивает Дельгер, Ichthys всегда считался одной рыбой, хотя в астроло­гической интерпретации мы обязаны акцентировать факти­ческое отождествление Христа лишь с одной из рыб, при том что роль второй отводится Антихристу. Короче говоря, у нас нет решительно никаких причин предполагать, что зодиакаль­ный знак Рыб мог послужить прототипом Ихтис. I78 В сравнении с этим, языческий символизм сыграл гораздо большую роль.50 Важнее всего здесь иудейский материал, со­бранный у Шефтеловица. Иудейская "чаша благословения"51 иногда украшалась изображениями рыб, поскольку рыбы слу­жат пищей блаженных в Раю. Чашу клали покойнику в моги­лу, как погребальный дар52 Рыбы получили широкое распрос­транение в качестве надмогильных символов. Христианская рыба чаще всего встречается именно в такой связи. Набожные израильтяне, живущие в "воде учения", уподобляются рыбам. В период около 100 г. н.э. эта аналогия казалась самоочевид­ной53. Рыба обладала также и мессианским значением54 Со­гласно сирийскому Апокалипсису Баруха, Левиафан восстанет из моря с приходом Мессии55. Вероятно, он и есть "огром­нейшая рыба" надписи Аверкия, соответствующая "рыбе из источника", упоминавшейся в религиозных дебатах при дворе Сасанидов (V век). Источник указывает на вавилонскую Геру, однако на христианском языке он означает Марию, к которой и в ортодоксальных, и в гностических кругах ("Деяния Фомы") обращались лтуут], "источник". Так, в гимне Синезия (ок. 350 г.) читаем: "Кладезь кладезей, всех начал исток, корень всех корней. Всех единств — одно..."56 Об источнике Геры также говорится, что в нем содержится единственная рыба (jiovov i^Qov), которая ловится на "крючок божества" и "кор­мит весь мир своей плотью".57 В беотийской вазовой росписи "повелительница зверей"58 изображается с рыбой между ног или внутри тела59, чем предположительно указывается, что рыба является ее сыном. Хотя в сасанидских дебатах легенда о Марии и была перенесена на Геру, "единственная рыба", пойманная на крючок, не соответствует христианскому сим­волу, ибо в христианской символологии распятие выступает крючком или приманкой, на которые Бог ловит Левиафана60, являющегося либо смертью, либо дьяволом ("тем древним змеем"), но не Мессией. С другой стороны, в иудейской тра­диции pharmakon athanasias (состав бессмертия) — плоть Левиафана, "мес­сианская рыба", по словам Шефтеловица. В Талмуде ("Сан-хедрин"), говорится, что Мессия "не придет, пока не будет найдена и доставлена рыба для немощных.61 По апокалипсису Баруха, и Бегемот, и Левиафан62 служат евхаристической пищей. Это всегда старались не замечать. Как я разъясняю в другом месте,63 два доисторических чудовища Яхве, кажется, представляют пару противоположностей: одно из них, несо­мненно, сухопутное животное, второе — водное.

179 С давних времен не только у евреев, но и на всем Ближнем Востоке рождение выдающегося человека отождествлялось с восходом звезды. Так, Валаам прорицает (Числа, 24,17):

"Вижу Его, но ныне еще нет; зрю Его, но не близко. Восходит звезда от Иакова...."

180 Надежда на Мессию всегда связана с появлением звезды. Согласно Зогару, рыба, проглотившая Иону, умерла, но через три дня ожила, и тогда уже изрыгнула его. "Посредством ры­бы, мы найдем излечение для всего мира"64. Это — текст сред­невекового происхождения, но восходит он к достаточно на­дежному первоистоку. "Огромнейшая65 и чистейшая рыба из источника", упоминаемая в надписи Аверкия, по мнению Шефтеловица,66 есть не что иное, как Левиафан, считавшийся не только наибольшей, но и наичистейшей рыбой, как дока­зывает Шефтеловиц с помощью талмудических цитат. В этой связи можно также указать на "одну-единственную рыбу", о которой сообщается в "Событиях, происшед­ших в Персии"67.

1 Eisler, Orpheus-The Fischer, pp.5 Iff.

2 [Ср. пар. 127, прим.4]

3 Poimandres, pp.32ff.

4 Eisler, The Royal Art of Astrology, p. 107.

5 Bouche-Leclercq, L 'Astrologie grecque, p. 147. О соотношении gyne ("жен­щины") и зодиакального знака Девы см.: Boll, Aus der Offenbarung Jo-hannis, p. 122.

6 Panarium, LI, 22, Oechler edn., Part.3, pp.632f. Данный пассаж отсутст­вует в старых изданиях Panarium, поскольку он был лишь недавно обнаружен в одной из венецианских рукописей.

7 Boll, pp. 12Iff.

8 "Еще не мучилась родами, а родила; прежде нежели наступили боли, она разрешилась сыном".

9 "Ты породишь их жезлом железным; сокрушишь их, как сосуд гор­шечника".

10 Boll, р.44.

11 Его глаза означают "семь духов Божьих" (Опер.,5,6), или "те семь — это очи Господа" (Захария, 4,10). Агнец вместе с семью ангелами пред­стает перед троном Бога, как ранее Сатана с сыновьями Божьими (Иов, 1,6); таким образом, Бог описывается исходя из видения Иезекииля и мыслится в иеговистских терминах — "umbra in lege"! ["уза­коненная тень" (лат.) — Прим. пер.]

12 Конечно, если проигнорировать такие пассажи, как Матф., 21,19; 22,7 и Лука, 19,27.

13 [Ср. Числа, 16. — Прим. изд.]

14 Wunsche, Die Leiden des Messias, p.91.

15 Таргум на Песнь Песней, 4,5; см.:77и? Targum to The Song of Songs, p.50. Wiinsche, p.111. В "Зогаре" Мессия именуется "Матерью": Schoettgen, Horae Hebraicae et Talmudicae, II, p. 10. Ср. также "Спасителя близнецов в Pistis Sophia (выше, пар. 133, прим.44).

16 Zohar, trans, by H.Sperling and M.Simon, II, p.358: "Посему, написано о нем [Мессии], что он будет беден и будет ехать верхом на осле... " (Захария, 9,9) [Дословно: "кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле..." — Прим. пер.] См. также Wunsche, p. 100.

17 Ibid., p. 114

18 Ibid., р. 115.

19 Армил, или Армилл = Антихрист. Ср. у Мефодия: "Ромул, каковой также есть Армалей".

20 Wunsche, p. 120.

21 Хроника Табари, I, гл.23, с.67.

22 Bousset, The Antichrist Legend, p. 111.

23 Pahlavi Texts, trans, by E.W.West, p. 193.

24 Об оппозиции милосердия и справедливости в природе Бога ср. выше, пар. 108 слл.

25 Псалом 88, 34-41.

26 Он, по всей видимости, был клириком, выдвигавшимся, как говорили, кандидатом на епископский престол в Риме.

27 Irenaeus, Adv. haer., I, 11, 1 (Roberts/Rambaut trans., I, p.46).

28 Доктрина Валентиниана второго (Ibid., I, p.46)

29 De oratione, 27: "... так, чтобы верховный этот грешник и хулитель Духа Святого удерживался от греха во весь сей наш век, в веке же будущем, от начала его до конца, не ведаю, как повернется судьба его" (...ita ut summus ille peccator et in Spiritum sanctum blasphemus per totum hoc praesens saeculum a peccato detineatur, et post haec in futuri ab initio ad finem sit nescio quomodo tractandus), — откуда берет начало тот взгляд, что даже дьявол будет однажды спасен". [Ср. другой перевод: J.E.Oul-ton and H.Chadwick, p. 304].

30 А именно, Piscis Austrinus, "Южную Рыбу", сливающуюся с созвездием Рыб; главная звезда созвездия — Фомальхаут.

31 Матф., 12,39; 16,4; Лука 11,29 ел.

32 Cp.:Frobenius, Das Zeitalter des Sonnengpttes", а также мою работу:"Sym­bols of Transformation", pars.308ff.

33 "Яхве есть спасение".

34 Коран, Сура 18. Ср.: "Concerning Rebirth", pars.244f, а также Vollers, "Childher", p. 241.

35 Jeremias, The Old Testament in the Light of the Ancient East, p. 76. Разыскать этот светильник так и не удалось.

36 Picinellus, Mundus symbolicus (1680-81), Lib.Vi, cap.L.

37 Bouche-Leclercq, p. 147

38 Насколько тесно связаны негативное и позитивное значения, можно увидеть на основании такого мотива рыболовного крючка, приписы­ваемого Св.Киприану: "Как рыба бросается на крючок и не только заглатывает его вместе с наживкой, но и сама оказывается вытянутой из моря, так и тот, кто наделен властью смерти, унес с собою в смерть тело Христа, но не заметил, что Божий рыболовный крюк кроется в этом теле: заглотнув его, он оказался прикреплен к нему". Стефан Кентерберийский ("Liber allegoricus in Habacuc", ["Аллегорическая книга на пророка Аввакуума" (лат.) — Прим. пер.] оставшаяся мне недоступной) говорит: "На крючке красуется наживка в виде вожде­ленного удовольствия, но с нею вместе заглатывается и цепкий крюк. Так с помощью телесного вожделения дьявол готовит приманку удо­вольствия, однако жало греха сокрыто в ней". По этому поводу см.:Pi­cinellus, Lib. VI, cap.l.

39 Scheftelowitz, "Das Fisch-Syrabol im Judentum und Christentum", p.365.

40 Cp. Goodenough, Jewish Symbols, V, pp.4 Iff.

41 Lib. XIII, cap.XXI. (Ср. перевод: F.J.Sheed, p.275, изменено).

42 "Монастырь есть рыбный садок для душ, и рыбы обитают в нем" (Picinellus, Mundus). Александрийский гимн II века гласит:

"Ловец человеков, тех, кого Ты вызвал к жизни! Из злого моря греха, Из борющихся волн Собирающий рыб, Уловляемых сладостной приманкой жизни".

{Writings of Clement of Alexandria, trans, by W.Wilson, I, p.344). Cp.:Doel-ger, p.4. Тертуллиан {De baptismo, cap.l) говорит: "Но мы, малые рыбки, по примеру нашего Ихтоса Иисуса Христа, рождаемся в воде, и не бываем в безопасности иначе, как пребывая постоянно в [этой] воде. (Перевод: S.Thelwall, I, pp.231-32). Ученики Гамалиила Старшего (начало I века) получали имена по различным видам рыб (Abot de Rabbi Nathan, cap.40 [ср. trans, by J.Goldin, p. 166], цит. по: Scheftelowitz, p.5).

43 Pohl, Das Ichthysmonument von Autun, and Doelger, I, pp.l2ff.

44 "Я спасу тебя". Shatapatha Brahmana (Eggeling trans.,I, [i.e., XII] p.216).

45 De Gubernatis, Zoological Mythology, II, pp.334f.

46 Shatapatha Brahmana (Eggeling trans., pp.2l6fT).

47 Doelger, I,p.23. "Кешава" означает "пышноволосый", "тонковоло-сый" — прозвание Вишну.

48 Ibid., 8P.21ff.

49 Ориген, (De oratione, cap.27): "... поскольку последний месяц завершает год, а за ним следует начало другого месяца, так же, возможно и не­сколько веков образуют как бы завершенный год, и нынешний век является "концом", за каковым последуют "грядущие века", начало же их есть век наступающий; и в эти грядущие века Бог явит "пре-изобильное богатство благодати Своей в благости" [Эфес, 2,7]" (Oul-ton/Chadwick trans., p.304).

50 Особенно примечателен культ голубя и рыбы в Сирийском ареале. В этом культе рыба также поедалась в качестве "евхаристической" пищи (Cumont, Les Religions orientates dans le paganisme romain, pp. 108-9, 255-57). Главное божество филистимлян именовалось Дагон, от "dag",

51: calix bedenktions (1 Кор., 10,16).

52 Scheftelowitz, p.375.

53 Ibid., p.3

54 Ср.: Goodenough, V, p.375.

55 Тогда же, "Бегемот будет явлен из своего обиталища... и затем они станут пищей для всех оставшихся". (Charles, Apocrypha and Pseudepig-rapha, II, p.497) Идея появления Левиафана из моря связывается также с видением во 3-й Книге Ездры, 13,25, "мужа, восходящего из сере­дины моря". Ср.: Charles, II, р.579, Wischnitzer-Bernstein, Symbole und Gestalten derjudischen Kunst, pp.l22f and 134f.

56 Wirth, Aus orientalischen Chroniken, p. 199.

57 Ibid., pp.161, 19f.

58 [Cp. Neumann, The Great Mothher, ch.14 and pi. 134 — Прим. изд.]

59 Eisler, Orpheus-The Fisher, Pl.LXTV.

60 См.: "Психология и алхимия", рис.28.

61 Scheftelowitz, р.9; из Талмуда: Nezikin, VI, Sanhedrin II (ВТ, р.662). Ср. eoG'ie xiuaeov в надписи Лектория, выше, пар. 89.

62 У Моисея Маймонида (Guide for the Perplexed, trans by M.Friedlander, p.303) имеется пассаж, помогающий в интерпретации Левиафана. Кирхмайер (Disputationes Zoologicae, 1736, p. 73) цитирует его в таком виде: "Говоря о том же, раввин Моисей Маймон утверждает, что Ле­виафан обладает [всеобщим] сочетанием (complexum generalem) телес­ных особенностей, обнаруживающих по отдельности у различных жи­вотных". Хотя автор-рационалист рассуждает об этой идее как о "пус­тячной", мне она тем не менее представляется намеком на архетип ("complexum generalem") "духа тяготения".

63 "Психологические типы", пар.456 и далее.

64 Scheftelowitz, p. 10. Ср. Матф., 12,39 и 16,4, где Христос принимает знамение пророка Ионы в качестве знака Мессианской эры и пред­восхищения его собственной судьбы. Ср. также:Goodenough, Jewish Symbols, V, pp.47ff.

66 Pp.7f.

---

Дата добавления: 2015-12-21; просмотров: 19; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!