Споры в России: (1) Западу нет альтернативы

Для России встал вопрос о международной ориентации государства. Два лагеря сформировались в смятенной России, беря за точку отсчета проблему отношений с США, степень сближения с Западом, возможности отказа от привычной исторической суверенности. Они выработали два подхода.

Первый подход к проблеме отношений с Западом исходит из обыденной логики: «Если мы не можем побить этих парней, присоединимся к ним». Этот лагерь предлагает завершить период перехода от «холодной войны» присоединением к лагерю победителей, покончить с двусмысленностью этого переходного периода, осознать степень экономического ослабления страны, невыгодность двусмысленного положения России, пытающейся найти свой путь будучи расположенной между тремя противонаправленными миллиардами населения Запада, Китая, мира ислама. Между богатым Севером и бедным Югом, между стареющим североатлантическим миром и молодым голодным миром Южной и Юго-Западной Евразии. Модернизация страны требует ограничения активной внешней политики и нахождения своей ниши, пусть теперь уже менее престижной и влиятельной, в лагере Запада. Иное означает лишь отвлечение ограниченных ресурсов. Целесообразно придерживаться стратегии «избирательной вовлеченности» и «сосредоточивания», отказа от погони за фантомом «сверхдержавности», ориентации не на защиту прошлых позиций, а на завоевание позиций в мире будущего, на избежание конфронтации с крупнейшими странами в менее важных аспектах международной жизни, на «реалистически достижимую интеграцию с миром передовых и стабильных держав».[181]

Итак, часть политического спектра России фактически продолжила курс Шеварднадзе-Козырева: оставить сближение с Западом превосходящим все прочие приоритеты, покориться тому, что представляется неотвратимым и попытаться найти в этом нечто позитивное для себя; оценить способность НАТО сдерживать конфликты между государствами членами, возможности НАТО стабилизировать вечно беспокойный центральноевропейский регион; по достоинству оценить наличие силы, готовой пойти на материальные, людские и моральные жертвы ради замирения таких конфликтных регионов как уменьшившаяся Югославия. И идти на сближение с НАТО, даже если скорость Вышеградской группы на этом направлении значительно превышает московскую.

Суть этой позиции в том, чтобы резко ослабить внешнеполитическую активность, решительно обратиться к внутреннему переустройству, оптимизировать работу внешнеполитических органов; использовать такие сильные стороны России, как нефте- газовые месторождения. Последнее обстоятельство должно быть использовано во всем объеме – в ближайшие десятилетия у России (и зависимого от нее ближайшего окружения) есть шанс превратиться для индустриального Запада в альтернативу все более нестабильному Ближнему Востоку. Но пик влияния сугубо прозападной радикально-демократической волны уже позади. Главного, решающего обстоятельства не создано. Она не осуществила союза с Западом и ее влияние неизбежно ослабло.

В результате эта школа сближения с Западом, не видящая альтернативы этому сближению, даже если оно будет осуществляться в условиях младшего партнерства России, приходит к выводу, что у России фактически нет альтернативы стратегическому повороту в сторону сближения со стабильным Западом. В противном случае России придется пойти на новую масштабную национальную мобилизацию, что окончательно обескровит ослабевшее в 1989-1998 гг. российское государство.

Западные наблюдатели полностью поддерживают такую линию рассуждений. Лучший совет, который Запад дает современной России, заключается в следующем: хаос и разброд, потеря идентичности и массовое разочарование происходит в России не по причинам материально-экономическим, а ввиду безмерных амбиций, неуемной гордыни, непропорциональных объективным возможностям ожиданий. Запад в лице его лучших представителей искренне и доброжелательно советует понять, что Россия - средних возможностей страна с отсталой индустриальной базой, не нашедшей выхода к индустрии XXI века. Нам честно, откровенно и с лучшими побуждениями советуют уняться, погасить гордыню, прийти в себя, трезво оценить собственные возможности и жить в мире с самим собой, не тревожа понапрасну душу непомерными претензиями и ожиданиями.

Не достаточно ли мобилизаций? (относительная и абсолютная ценность патриотизма)

А почему бы и нет? Почему нужно, «против моря бед вооружась», в энный раз испытывать свою судьбу, ставить непомерные задачи, звать к практически недостижимым вершинам, будоражить покой современников, настаивать на более славном предназначении страны и всех нас в ней обитающих? Не лучше ли вооружиться вышеприведенным советом, который полностью согласуется с библейской моралью о смирении неуемной гордыни, не лучше ли спокойно возделывать свой сад без потуг на деятельное участие в мировых делах, без разорительных посягательств на почетное место в мировых советах, без раздражающих Запад слов о якобы имеющей место «обреченности2 России быть великой державой?

Увы, дельный совет о смирении, трезвой самооценке и спасительном уходе в обыденность не годится. И вовсе не из-за неких «младотурков», российских самураев, козней невзрослеющего самолюбия или частного умысла. Совет стать средней державой неосуществим по чисто психологической причине, в свете громадного и стоящего крутой горой факта: полтораста миллионов жителей России органически не согласны с участью еще одной Бразилии, с судьбой средней, второстепенной державы. Вы можете словесно - с цифрами в руках блистательно победить в споре о малости, неадекватности наших сил и ресурсов, но вы при всех стараниях не можете инплантировать в национальное сознание готовность согласиться с второстепенным характером международной роли России, ее маргинальности в мире триллионных валютных потоков, глобализации рынка и информатики, в мире недосягаемых высоких технологий. Прочным фактом современной жизни является то, что от балтийских шхер до Берингова пролива новая-старая Россия с удивительной силой тихо но прочно таит глубинное несогласие с западным историческим анализом, с логикой жестоких цифр, с предрекаемой второстепенной судьбой.

И в обеих столицах и в провинции, в негромких беседах раздаются суждения, что это не в первый раз - страна распадалась и исчезала в 1237, 1612, 1918 годах, она стояла на краю гибели в 1709, 1812, 1941 годах, но восставала в 1480, 1613, 1920, 1945 годах. И этот национальный код невозможно изменить, он не только живет в массовом представлении, он составляет его сущность, являясь основой национальной психологической парадигмы.

Хорошо это или плохо? Наверное плохо для ультрасовременных ревнителей глобализации, кто делает ставку на «нормальную» страну, кто с наилучшими намерениями жаждет рекультуризации, торжества нового рационализма разместившегося между Азией и Европой народа. Увы, с реальностью следует обращаться всерьез: Россия была, есть и будет такой какой она живет в воспоминаниях, восприятии и мечтах ее народа. И населяющий ее народ, что бы ни говорили ему иностранные или доморощенные витии, считает заведомо плохим уход с международной сцены.

Наверное хорошо, если видеть в национальном самосознании и гордости основу гражданственной жертвенности. Английский писатель Ричард Олдингтон писал о патриотизме как о «прекрасном чувстве коллективной ответственности. Уникальное ли это явление? Отнюдь. Если размышлять над судьбами хрестоматийных фаворитов второй половины ХХ века (скажем над возрождением Германии или Японии), мы не поймем секрета их общепризнанного успеха, если не усвоим главного секрета их успеха - даже в годину национального поражения эти народы сохранили неколебимое самоуважение, веру в свою звезду, своего рода «коллективное помешательство» в виде несгибаемой уверенности в воссоздании своего могущества, в конечном занятии почетного места в мировой семье народов. То было главное основание, без которого целенаправленный упорный труд не получил бы формы, стимула и постоянства.

Кого-то смущает сравнение с прежними тоталитарными агрессорами? Обратимся к классическим демократиям. В главных испытаниях прошедшего века лидеры ведущих демократических стран обращались к беспроигрышному элементу, к чувству национального самосознания, уязвленной гордости обиды аз униженную объективным ходом событий страну. Президент Ф.Д. Рузвельт на все лады использовал формулу, что «мы, американцы - как народ - не можем, будучи вместе, потерпеть поражение». Это относилось и к Великой депрессии и к Второй мировой войне. Уинстон Черчилль в самый мрачный для своей страны час обращался к немеркнущим примерам патриотизма королевы Елизаветы первой, не склонившейся перед Великой Армадой, к образам герцога Мальборо и адмирала Нельсона. Президент де Голль говорил о Франции как о «мадонне с фресок». Мы напоминаем умонастроение лидеров демократических стран, а не самоослепленных национал-диктаторов. В чувстве обостренного патриотизма есть жизненно важный потенциал, который с блеском использовали Вудро Вильсон, Дэвид Ллойд Джордж и несчетный сонм борцов с национальным самоограничением.

Народы готовы вынести многое, когда их «осеняют праведные знамена». И напротив, сервильность вождей ведет их в долину национального забвения (чему пример - недавняя российская история). В этом плане смена кремлевского руководства характерна именно обращением к общему и общепонятному чувству. То, что было благом для других стран в их трудный час, не может быть абсурдно кокетливой претензией в трудный час России. Эта глубокая вера в общую судьбу является важнейшей предпосылкой упорного труда на долгом пути возвращения, вдохновенной творческой мысли наших ученых, спокойной уверенности учителей грядущих поколений, созидателей материальной основы новой экономики. Это та основа, на которой можно строить будущее. Если бы этой веры в себя и свою судьбу не существовало, на национальной истории можно было бы поставить крест. Но именно на вере в себя и в свое будущее покоится могущество современных гигантов - тех держав, чьи могущество и усилия определят ход двадцать первого века. Откровенная цель - не попасть на задворки истории.

(2) Несогласие на «младшее партнерство»

Итак, высокие надежды довольно быстро ушли в прошлое, ушла в прошлое надежда на общее с Западом будущее. Краткосрочность операции в Афганистане сыграла против российских сторонников сближения с Западом. Своими действиями в декабре 2001 г. Запад во главе с США в значительной мере погасил эту новую тенденцию в ориентации России.

Может ли российское общество согласиться на положение младшего партнера в союзе с США? Может ли общество Сталинграда пойти на заведомую второстепенную роль в глобальном союзе? Этот, лишенный иллюзийподход исходит из тех идей, которые в свое время разделяли У. Черчилль и Ш. Де Голль: теряющее под собой почву, слабеющее государство не должно соглашаться с пессимистической оценкой своих возможностей. Напротив, полагал гений англосаксонского мира ХХ века Черчилль – «In Defeat Defiance” – “В поражении-вызов”, таково было кредо политика, видевшего высший взлет своей страны и ослабление ее потенциала после двух мировых войн. Таким же был пафос великого француза, увидевшего на протяжении своей долгой жизни сползание Франции с лидирующих позиций, закат колониального могущества Франции. В тот момент, когда этот француз в противостоянии с Вашингтоном в 1942-1945 и 1958-1968 гг. признал бы второстепенный статус своей страны, это признание стало бы подлинной фиксацией низкого статуса его страны в мировом раскладе сил.

Самая большая страна мира, населенная самым жертвенным народом, гордая победительница в величайшей из войн, вооруженная с 1949 г. ядерным оружием, гарантирующим ее неприкосновенность, показавшая совсем недавно способности своей науки и индустрии в освоении космоса, в ядерной физике, в авиации и металлургии, способна преодолеть смутное время – плода ее растерявшейся элиты, не сумевшей совладать с деструктивным ураганом 1990-х гг. Россия почти исчезала в 1237-м, в 1572-м, в 1612-м, в 1812-м, в 1918-м, в 1941-42-ых годах, и все же находила в себе силы подняться. Опытные скептики говорят: это будет означать еще одну жестокую мобилизацию для измученного народа, давайте пощадим не избалованный благосостоянием народ, не будем посягать на высокий международный статус, согласимся с подчиненным положение в складывающей пирамидальной картине мира, где мы, наша страна уже не находимся на его вершине.

Весьма значительная часть российского политического спектра в свете скудных итогов российского вестернизма пришла к выводу о невозможности следовать курсом "на Запад при любых обстоятельствах". Вопрос о приеме в НАТО прежних военных союзников СССР вызвал у политических сил России подлинные конвульсии, мучительную переоценку ценностей, потребовал обращения к реализму - на фоне болезненной для России демонстрации такого реализма со стороны Запада. Аргументы типа "вы звали Запад и он пришел к вашим границам" потеряли силу. Уже вскоре обозначился практически национальный консенсус по оценке действий Запада после "холодной войны".

Плохо или хорошо, но в значительном сегменте отечественной политической жизни воцарился стереотип: мы сделали важнейшие внешнеполитические уступки, а Запад воспользовался "доверчивостью московитов", ворвался в предполье России, начал вовлекать в свою орбиту помимо восточной части Германии четырех прежних ценнейших союзников России - предполагаемые ворота в благословенный Запад. Типичная для российского мышления контрастность немедленно вызвала "патриотическую реакцию", превратила особую внешнеполитическую проблему в заложника острых политических страстей.

Создается не очень привлекательная картина весьма серьезного разочарования России в трансокеанском союзе. Может быть Россия "слишком требовательна", когда говорит о желательности помощи ее демократии, незрелому рыночному хозяйству, новым структурам, приближающимся к западным? Что же, такая точка зрения имеет хождение и в России. Совершенно справедливым было бы указать, что Соединенные Штаты никогда не обещали такой помощи, у американцев нет особых "моральных угрызений". В данном случае мы касаемся вопроса, который по своей сути выходит за рамки американо-российских отношений в более широкую плоскость межгосударственных и даже человеческих отношений. Богатые не обязаны помогать бедным, демократии, строго говоря, не обязаны чем-либо жертвовать в пользу соседей. И Запад вправе философски наблюдать за неудачами российских реформ. Но при этом Запад с Соединенными Штатами во главе должен принять лишь одно условие - он должен быть готов платить за последствия.

У бедных только одно оружие против безразличия богатых - они объединяются. В нашем столетии, возможно, самым убедительным случаем такого объединения был период военного поражения и практического распада России в 1917 году, когда большевики, по существу, провозгласили Россию родиной всех униженных и оскорбленных, создавая угрозу Западу, которая, в конечном счете, переросла все мыслимые прежние угрозы.

Повторение социал-дарвинистского подхода, предоставляющего Россию собственной участи, сегодня возможно только при исторической амнезии Соединенных Штатов. Погребенная собственными проблемами, основная масса которых - плод незрелой модернизации- Россия опустится в окружение "третьего мира" с одним известным багажом - своей сверхвооруженностью.

Внутри своего общества американцы очень хорошо знают о жизненной необходимости той или иной степени социальной солидарности. Если же вовне, на мировой арене, они отойдут от солидарности со страной, стремящейся разделить общие ценности и освоить единые цивилизационные принципы, то плата за пренебрежение бедами недостаточно модернизирующейся России может оказаться для США более, чем высокой. Основы буржуазной западной цивилизации будут в очередной раз стерты внутри России, ксенофобия и социальное мщение будут править бал в стране с тысячами ядерных боеголовок. "Третий мир" получит озлобленного, решительного и готового на жертвы партнера. И тогда не трудно предсказать новое, теперь уже ядерное средневековье. В конечном счете, Запад - это менее десяти процентов населения земли, а принцип "все люди рождены равными и наделенными..." распространился повсеместно. Оставить Россию начала ХХI в. один на один со своими проблемами недальновидно по любым стандартам.

При всем том обидчивость в политике просто смешна. Если Россия будет упиваться несправедливостью, допущенной в отношении нее, сетовать на несовершенство мира, на жесткость решений, принятых без ее участия, скажем, в отношении НАТО, Боснии, Косово или Ирака, то останемся всего лишь один на один со своей эмоциональной травмой. Следует понять, что эволюция американской политики произошла не из-за неких антирусских настроений Вашингтона, а в очень большой степени из-за того, что российское руководство не сумели ясно выразить свои собственные интересы, не сумело показать себя стабильным партнером - если уж она стучит в двери Запада. Всплески активности перемежались в российской дипломатии то штилем, то неожиданными угрозами прибалтам, туркам и всем, кто ни попадет под руку. Если уж корабль российского государства уменьшился, тем важнее для него верный компас и карта, определенный курс и четко намеченные цели. Только тогда Россия могла бы предъявить претензии к тем, кто блокирует ее движение в будущее.

Не может быть двух мнений по поводу того, какой будет реакция России и Китая, получивших представление о том, как к ним относится их совсем недавно названный союзник по глобальной коалиции. Страны не торгуют безопасностью. И Россия и Китай обратятся к процессу усовершенствования своих ядерных потенциалов. Гонка вооружений, замедлившаяся в треугольнике США-Россия-Китай в течение последних пятнадцати лет, неизбежно возобновится практически вне зависимости от того, каково состояние бюджета РФ и каковы технологические сложности КНР. Исследовательско-конструкторские бюро, научные лаборатории ядерных физиков, проектировщики ракетной техники снова увидят свой патриотический долг в предотвращении всего, что могло бы напомнить 22 июня 1941 г.

Возможности России

Возможности России еще достаточно велики – это признают даже определенные противники «слишком быстрого и безоглядного» сближения. По признанию бывшего министра обороны США У. Перри, «все действия Соединенных Штатов по ограничению распространения ядерного оружия могут быть легко перечеркнуты Россией, если она, к примеру, решит продавать ядерную технологию, боевые системы или расщепляющиеся материалы».[181]

В новом раскладе сил сегмент России уменьшился очень и очень значительно. Но не абсолютно. Россия все же сохранила немалое из наследия СССР. Вовне - место постоянного члена Совета Безопасности ООН. Внутри - ракетно-ядерный меч. Свободу выбора пути, образования союзов, формирования партнерских соглашений. Никакая прозападная “гибкость” элиты не может в одночасье изменить того, что является частью национального генетического кода: никогда не быть ничьим сателлитом, идти на любые жертвы ради самостоятельного места в истории, ради свободы выбора в будущем, ради сохранения этого выбора у грядущих поколений. Медленно но верно Москва будет освобождаться от поразительных иллюзий. Безоговорочные западники уступят место более принципиальным и недвусмысленным радетелям национальных интересов.

Что остается России? Профессор стратегических исследований Колледжа армии США С. Бланк приходит к выводу: “Лишенная обещанной ранее зарубежной помощи, потрясенная незавершенными преобразованиями внутри, Россия, если подходить к делу реалистически, едва ли не готова продолжать следовать самоубийственному рыночному романтизму. Движимая внутренними процессами, Россия отвергла предназначенное ей “место” в новом мировом порядке и тем самым поставила под сомнение стратегию Запада”.[181]Если Запад не ощутит опасность ожесточения России, в мировом соотношении сил могут проявить себя новые антизападные тенденции. Помимо прочего, все мечтания российских западников рухнут окончательно.

Смятение и слабость пройдут. Россия оправится. И начнет играть в ту же игру, которую ей навязывает Запад. Потому-то с таким вниманием в США следят за российско-китайским диалогом, определяют значимость ролей в колоссальной оси Москва-Пекин. И не менее чем шоковое впечатление производят предложения типа сделанного в свое время премьер-министром Примаковым о сближении в пределах треугольника Россия - Китай - Индия.

Придет время и российские инвестиции (а не танки) вернутся в Восточную Европу. Этот вариант предполагает сближение со "второй Европой", с теми восточноевропейскими странами, которые очень быстро убедятся, что в "первой Европе" их не очень-то ждут, что экономическая конкуренция - вещь серьезная, что их рынки и ресурсы не вызывают восхищения на Западе. Откатная волна почти неизбежна. Конечно, она не приведет к новому СЭВу, но венгерский "Икарус" и чешскую "Шкоду" ждут только на одном, нашем рынке. Обоюдовыгодные сделки не могут не дать позитивных итогов. В конце концов, работает восточноевропейский цивилизационный фактор, связи полустолетия нельзя рушить с детским восторгом перед красотой крушения. У нас с Восточной Европой примерно равный технический уровень, и мы примерно на равную дистанцию отстали от ЕС. Мы можем дать энергию (газ и нефть), предоставить свой рынок. Прошлое не восстановимо, но оно и не проходит бесследно,

НАТО при этом будет смотреться динозавром прошедших времен. Сейчас американцы, не сумев найти modus operandi с Россией, обратили основные усилия на каспийскую нефть ”чтобы создать, - цитируем лондонскую “Файнэншл Таймс” -американскую сферу влияния на Кавказе и на Каспии ради обладания контролем над нефтью”. [181] Со своей стороны, продавая газ и нефть Западной Европе, Россия может решающим образом ослабить зависимость этого региона от США, владеющих контролем над ближневосточной нефтью. Об этом говорят сегодня сами западноевропейцы.[181]

Но оставим пока перспективы. Перед нами живая конкретика. Госсекретарь Колин Пауэл, ориентирующийся на укрепление отношений с Россией, проигрывает трио Чейни-Рамсфелд-Вулфовиц битву за привлечение России к Западу. Но весьма значительная часть американского истэблишмента продолжает утверждать, что “интеграция России критически важна для внешней политики США в целом, она должна быть ключевым элементом американской политики в отношении России, поскольку достижение самых важных целей Америки будет зависеть от согласия России участвовать в общем процессе глобализации”.[181] Звучит признание в том, что основная задача Америки не решена. Блокируя ее, Соединенные Штаты “рискуют однажды спровоцировать создание самодостаточного торгового блока от Атлантики до Тихого океана”.[181]

Глава девятнадцатая

ИСТОРИЧЕСКИЙ ПЕРЕКРЕСТОК

Застоявшийся маятник истории сделал в период между 1991 – 2002 годами огромное колебательное движение на Запад. На своем пути он разрушил КПСС, СССР, СФРЮ, ЧСФР, ОВД, СЭВ (не говоря уже о менее значимой аббревиатуре), но не достиг трех желанных для новой России высот: подключения к активному участию в процессе глобализации, повышения жизненного уровня, свободы межгосударственного перемещения. Но какой бы ни была амплитуда движения маятника, наступает обратное движение. И мы живем сейчас в мире обратного движения маятника – от «планетарного гуманизма» к осознанию мирового эгоизма, тщетности примиренческих потуг, наивности самовнушенных верований, железобетона национальных интересов, своекорыстия внешнего мира. Оставим истории вопрос о подлинной цене наивности, о том, чем самоотвержение хуже самоутверждения. Займемся более конкретным делом, постараемся определить ту точку, которую в своем обратном движении проходит маятник. Единения не получилось, но неизбежен ли «холодный мир?» В традиционном уравнении «Россия – Запад» произошло, видимо, необратимое изменение значимости компонентов.

Дело не только в том, что новая Россия – это лишь половина прежнего Советского Союза. Не менее значимо то, что эта Россия вступила в полосу кризиса – экономического, морального, общественного.

Содружество государств не создало надежных механизмов взаимодействия своих частей, не удалось обеспечить сохранения хотя бы самых необходимых экономических и этнических связей. Отдельные части прежде единой страны находились в состоянии коллапса – Закавказье, Таджикистан. Ослабевали центростремительные тенденции стран-учредителей СНГ – Белоруссии и Украины. Россия оказалась, по существу, единственным государством, способным обеспечить хотя бы некоторый прогресс. Но она могла это сделать лишь в дружественном окружении, не теряя связей с частями, находившимися в многовековом родстве. Все более, однако, утвердилась угроза, что границы России могут оказаться враждебными по всему огромному периметру «ближнего зарубежья». Возникла опасность создания вдоль этих границ неких союзов, не включающих в себя Россию, силовых игр, особых отношений некоторых из новых республик с центрами из дальнего зарубежья. Запад не был активен ни в помощи России, ни в учете ее геополитических интересов. Это изменило настроение, возродило дремлющую тенденцию полагаться только на себя.

Перспективы отношений с Западом вызывают определенные опасения из-за очевидной противонаправленности в общественном сознании Запада и России по ключевому вопросу окончательных границ СНГ и степени его интеграции. Фактом является глубинное неприятие массами населения России окончательности внешних границ Российской Федерации. Этот факт уже стал устойчивым явлением национальной психики. Для сомневающихся в этом факте напомним, что ни одна российская политическая партия национального масштаба не посчитала для себя возможным сделать программную констатацию о такой окончательности. И напротив, на национальных выборах последнего десятилетия проявили стойкость силы, обещавшие предпринять усилия по реинтеграции. Трудно представить себе, как может быть переломлена эта тенденция. Она жестко проявляется даже сейчас, когда все же открытый русский национализм еще маргинален.

С западной же стороны именно самоограничение России становится сейчас критерием в проверке ее готовности жить «неимперским образом», цивилизованно отпуская прежние республики и не драматизируя факт наличия двадцатипятимиллионной диаспоры. Здесь возможный исток грядущих раздоров. Активизация общего с «ближним зарубежьем» развития способна вызвать негативную западную реакцию.

Между тем, в России происходит нечто важное, на что не обращается достаточного внимания. Рассасывается та прозападная интеллигенция, чьи симпатия, любовь (и даже аффект) в отношении Запада были основой изменения антиамериканского курса при позднем Горбачеве и раннем Ельцине. Именно она создавала в России гуманистический имидж Запада, именно она готова была рисковать, идти на конфликт со всемогущими правительственными структурами ради сохранения связей с эталонным регионом. Именно эта, любившая Америку интеллигенция, слушавшая десятки лет сквозь глушение «Голос Америки», вешавшая на стены портрет Хемингуэя, прививавшая студентам и читающей публике любовь к заокеанской республике, ее культуре, литературе, джазу и т.п., окружала Горбачева.

Ее вера в солидарность демократической Америки была едва ли не беспредельной. Однако следование за Западом в деле внедрения рыночных отношений стало ассоциироваться с потерей основных социальных завоеваний в здравоохранении, образовании и т.п. Ныне, в жестких условиях прогайдаровского рынка эта интеллигенция не только нищает в буквальном смысле, но лишается того, что делало ее авангардом нации, фактором национального обновления – авторами толстых журналов, выпускаемой миллионными тиражами «Литературной газеты», бесплатно печатаемых книг. Мечты о едином культурном пространстве, о возможности купить сегодня билет и быть завтра в Берлине, Париже, Лондоне споткнулись о визовые барьеры как замену «железному занавесу». Последними на Запад закрыли двери Венгрия и Чехия. Эмоциональный порыв идеалистов споткнулся о реальность, оказавшуюся значительно более суровой. Мост между Востоком и Западом теряет самое прочное свое основание. Значительная часть опускается на социальное дно, некоторая часть этой интеллигенции покидает страну. Она отходит от рычагов общенационального влияния.

Самое главное: восприятия американской и российской элит не соответствуют друг другу. Поистине, в контакт входят две разные цивилизации, западная и восточноевропейская. Убийственное дело – историографически проследить за переговорами по ядерным или обычным вооружениям между Востоком и Западом. Это в блистательных книгах С. Талбота о переговорах по СНВ все логично и рационально. На западных собеседников эмоциональный натиск Востока не производит ни малейшего впечатления. Есть холодное удивление по поводу спешки Шеварднадзе и Горбачева. Кого в США интересовало то, что так волновало устроителей московских торжеств, посетит ли президент США Красную площадь или только Поклонную гору? А вот в Москве не перестают беспокоиться, не сузится ли «восьмерка» снова до «семерки»? Стоит лишь положить по одну сторону воспоминания М. Горбачева, Б. Ельцина, А. Добрынина, а по другую, скажем, Дж. Шульца, Дж. Бейкера, Дж. Мэтлока, описывающих одни и те же события, чтобы убедиться в рационально- эмоциональном тупике, доходящем до уровня несовместимости. То, что так важно одной стороне (поцелуи, овации толпы, обращение по именам, дружеское похлопывание, обмен авторучками и прочая тривия), не имеет никакого значения для другой стороны, хладнокровно фиксирующей договоренности, предельно логичной в методах их достижения, демонстрирующей неукоснительное отстаивание национальных интересов. «Новое мышление для нашей страны и для всего мира» жестоко сталкивается с хладнокровным реализмом как единственной легитимной практикой защиты национальных интересов.

Создается не очень привлекательная картина весьма серьезного разочарования России в трансокеанском союзе. Может быть, Россия «слишком требовательна», когда говорит о желательности помощи ее демократии, незрелому рыночному хозяйству, новым структурам, приближающимся к западным? Что же, такая точка зрения имеет хождение и в России. Совершенно справедливым было бы указать, что Запад никогда не обещал такой помощи, у его представителей нет особых «моральных угрызений». Впрочем, богатые не обязаны помогать бедным, демократии, строго говоря; не обязаны чем-либо жертвовать в пользу соседей. И Запад вправе философски наблюдать за неудачами российских реформ. Но при этом Запад должен принять лишь одно условие – он должен быть готов платить за последствия.

У бедных только одно оружие против безразличия богатых – они объединяются. Возможно, самым убедительным случаем такого объединения был период военного поражения и практического распада России в 1917 году, когда большевики, по существу, провозгласили Россию родиной всех униженных и оскорбленных, создавая угрозу Западу, которая, в конечном счете, переросла все мыслимые прежние угрозы. Повторение социал-дарвинистского подхода, предоставляющего Россию собственной участи, сегодня возможно только при исторической амнезии Запада. Погребенная собственными проблемами, основная масса которых – плод незрелой модернизации, Россия опустится в окружение «третьего мира» с одним известным багажом – своей сверхвооруженностью. Внутри своего общества Запад хорошо знает о жизненной необходимости той или иной степени социальной солидарности. Если же вовне, на мировой арене, он отойдет от солидарности со страной, стремящейся разделить общие ценности и освоить единые цивилизационные принципы, то плата за пренебрежение может оказаться высокой.

Основы буржуазной западной цивилизации будут в очередной раз стерты внутри России, ксенофобия и социальное мщение будут править бал в стране с тысячами ядерных боеголовок. «Третий мир» получит озлобленного, решительного и готового на жертвы партнера. И тогда нетрудно предсказать новое, теперь уже ядерное средневековье. В конечном счете, Запад – это менее десяти процентов населения Земли, а принцип «все люди рождены равными и наделенными...» распространился повсеместно. Оставить Россию один на один со своими проблемами недальновидно по любым стандартам. Масса российского населения почувствует отсутствие того, что цивилизационно она ценит более всего – солидарность.

При этом если мы будем упиваться несправедливостью, допущенной в отношении нас, сетовать на несовершенство мира, на жесткость решений, принятых без нас решения, скажем, в отношении европейской безопасности или противоракетной обороны, то останемся всего лишь один на один со своей эмоциональной травмой. Нам же нужно всерьез понять, что эволюция западной политики произошла не из-за неких антирусских настроений, а в очень большой степени из-за того, что мы не сумели ясно выразить свои собственные интересы, не сумели показать себя стабильными партнерами – если уж мы стучим в двери Запада. Всплески активности перемежались в нашей западной дипломатии то штилем, то желанием угодить в Косово и в Афганистане. Если уж корабль нашего государства уменьшился, тем важнее для него верный компас и карта, определенный курс и четко намеченные цели. Только тогда мы можем предъявить претензии к тем, кто блокирует наше движение и отказывает в содействии.

Холодный практицизм Запада вызвал первое подлинно общенациональное ощущение, что политический смерч рубежа 80-90-х годов был по-разному воспринят Востоком и Западом. Перед Россией встал вопрос о мотивах Запада, еще недавно обещавшего «не пользоваться сложившейся ситуацией». Сразу же выделились две противоположные позиции, «новое» мышление как бы сразилось с «новым старым» мышлением.

Одна часть политического спектра России призвала оставить сближение с Западом в качестве наиболее приоритетного, покориться тому, что представляется неотвратимым, и попытаться найти в этом нечто позитивное для себя; оценить способность Запада сдерживать конфликты между государствами-членами, возможности НАТО стабилизировать вечно беспокойный центральноевропейский регион; по достоинству оценить наличие силы, готовой пойти на материальные, моральные и людские жертвы ради замирения таких конфликтных регионов как Босния. И идти на сближение с НАТО в условиях, когда Россия слаба, а опасности с Юга очевидны:

– снизить накал эмоций в экспертных оценках;

– не определять союзников по принципу «поддерживают они решения НАТО или нет»;

– не демонстрировать излишнюю боязнь перед возможным расширением, не втягивать третьи страны в дискуссии;

- не действовать по принципу «любой ценой отомстить Западу»; не драматизировать выход США из Договора по ПРО 1972 года и расширение НАТО.

С приходом к власти президента Путина идея сближения с Западом получила второе (после горбачевского) рождение.

Вторая, противостоящая часть российского политического спектра в свете скудных итогов российского вестернизма пришла к выводу о невозможности следовать курсом «на Запад при любых обстоятельствах». Вопрос о приеме в НАТО прежних республик СССР вызвал у части политических сил России подлинные конвульсии, мучительную переоценку ценностей, потребовал обращения к реализму – на фоне болезненной для России демонстрации такого реализма со стороны Запада. Аргументы типа «вы звали Запад и он пришел к вашим границам» потеряли силу. Плохо или хорошо, но в отечественной политической жизни получил влияние следующий стереотип: мы сделали важнейшие внешнеполитические уступки, а Запад воспользовался «доверчивостью московитов», ворвался в предполье России, начал вовлекать в свою орбиту помимо прежних союзников недавние республики СССР. Типичная для российского мышления контрастность немедленно вызвала «патриотическую реакцию», превратила особую внешнеполитическую проблему в заложника острых политических страстей.

В такой обстановке хладнокровный анализ оказался, во многом, жертвой эмоций и политики. Вопрос «кто виноват?» снова стал препятствием на пути решения вопроса «что делать?». Между тем, речь идет о глубинных национальных интересах, где именно хладнокровие наиболее необходимо для выхода из достаточно сложного положения, в которое Россию завел не Запад, а внутренняя распря.

Какой же должна быть Россия? Обозначим грани. Худшее, что могло бы произойти, это бездумная ссора России с Западом, легковесная потеря ею авторитета на Западе, потеря ею возможности технологического обновления при помощи Запада, потеря западных инвестиций и кредитов при том, что процесс включения в Североатлантический Союз и в Европейский Союз прибалтийских государств будет идти своим путем, автономно, независимо от реакции Москвы. Наихудшим способом воздействия на данный процесс было бы своего рода кликушество, ламентации самого дурного свойства, эмоциональные срывы, говорящие лишь о политической незрелости, повышенной чувствительности.

К сожалению, у нас (уже в новейшее время) накопился подобный опыт параноидального восприятия негативных (с нашей точки зрения) международных процессов. Этот опыт ведет свое начало с первого шага по расширению НАТО, когда в 1955 году в Североатлантический Союз была приглашена ФРГ. Наша пропаганда превзошла себя, предвещая Армагеддон в случае вступления в западный союз Западной Германии. Конца света не случилось, но и дальнейшие шаги советской дипломатии шли в русле ожидания судного дня. В 1983 году советская дипломатия (устами А.А. Громыко) оповестила Запад, что в случае размещения американских «Першингов» на европейской земле «сложится невозможная ситуация». Все 80-е годы прошли под знаком переубеждения американцев в релевантности и полезности СОИ (в Женеве и Рейкьявике М.С. Горбачев по семь часов кряду убеждал Р. Рейгана, что «СОИ – это плохо», нимало не смущаясь тем обстоятельством, что это личная инициатива президента, уже проведенная им через конгресс и получившая финансирование). Самозабвенное кликушество стало едва ли не русской болезнью. Пора покончить с тем, чтобы пытаться улестить, разжалобить, эмоционально перестроить «жестокосердного и хладнокровного» партнера. Пора начать думать о рациональных способах переубедить «черствых» оппонентов.

Не вызывает сомнения, что Россия в состоянии сделать много такого, что не может не подействовать на западные державы, не может не вызвать у них новые мысли, сомнения, обеспокоенность, тревогу, недовольство, страх, желание взвесить «за» и «против» нового военного строительства. Недовольство должно проявляться в рациональных терминах, обладать глубиной анализа, передавать суть обеспокоенности страны, дважды спасавшей Запад в нашем веке.

На фоне неуклонного лидерства Запада в технологической революции современная Россия обладает двадцатью процентами валового национального продукта СССР 1990 года. Россия и Запад все более переходят в разные весовые категории. Ньютоновская инерция еще действует с обеих сторон, но уже посуровели американцы, и менее уверены в себе русские. Но долго инерционный момент не продержится. Помешает, как учит физика, трение. Политико-экономические и цивилизационные трения неизбежны, а в условиях потери взаимопонимания и материальных тягот отчуждение рискует прийти достаточно быстро.

Логичными видятся следующие три варианта политики в отношении Запада.

Первый – дистанцирование от Запада как мирового лидера. Определение того, что Москва может осуществить совместно с Вашингтоном, а чего определенно не может. Если уж не получается стратегического партнерства в целом, то необходимо определить, какие его отдельные элементы возможны. В политике всегда полезнее плыть вместе с лидером, а не против него. Должно быть проявлено стремление добиться соглашения Западом и прежде всего с его лидером США хотя бы по возможному минимуму. Ведь Россию со Штатами связывает достаточно многое. Нужно вернуться к конструктивному диалогу хотя бы в ограниченных рамках: подтвердить заинтересованность в ООН, в ядерном нераспространении, сходстве позиций на ряде региональных направлений.

Первый вариант развития отношений между Россией и Западом, возглавляемым Соединенными Штатами, видится как торжество российского западничества. Россия ослабляет свою внешнеполитическую активность, собирается с силами внутри. Этот путь соответствует идеализму многих западников, он не требует дополнительных усилий и лишних затрат, он соответствует менталитету части общества. По рекомендации Америки Россию на определенном этапе приглашают в Североатлантический Союз, предоставляют права ассоциированного члена Европейского Союза, принимают в Организацию экономического сотрудничества и развития (клуб двадцати шести наиболее развитых стран мира), приглашают на саммиты «восьми», принимают во Всемирную торговую организацию. Визовые барьеры между Западом и Россией несколько понижаются; формируется определенная степень таможенного взаимопонимания, позволяющего хотя бы некоторым отраслям российской промышленности занять нишу на богатом западном рынке. Осуществляется определенный союз западного капитала и технологии с российской рабочей силой и природными ресурсами. В результате жизненный уровень в России (ныне двадцатикратно более низкий, чем в США) повышается, интеллигенция пользуется западными стандартами свободы. Сбывается мечта Петра, Сперанского, Пестеля, Чаадаева, Милюкова, Сахарова: Россия входит в мир Амстердама, и входит не как квартирант, а как полноправный союзник, участник, составная величина Большой Европы от Владивостока до Сан-Франциско. Чтобы не было мировых войн, чтобы объединился христианский мир, чтобы пятисотлетняя революция Запада, возглавляемого в двадцатом веке Соединенными Штатами, включила наконец в себя – а не подмяла – Россию, избежавшую участи колониальной зависимости в XVI–XIX веках, а теперь желающую войти в мировую метрополию.

Вариантом первого пути является попытка найти бреши во далеко не монолитном западном сообществе. Это предполагает прежде всего устремленность в западноевропейском направлении, использование «германского актива» нашей политики, равно как и англо-французского опасения германского могущества. Активизация европейской политики не может не дать результатов, это – проторенная дорога российской дипломатии: Петр нашел союзников против шведов, Екатерина создала Северную лигу, весь XIX век мы дружили с Пруссией-Германией, в XX веке поставили на Антанту. Речь не идет о противопоставлении одних государств другим, но в политике, как и в жизни, нет статики, а происходящие изменения почти неизбежно порождают возможности. Воспользоваться ими – обязанность нашей дипломатии перед страной;

Стоит ли детально говорить о сложностях реализации данного проекта? Эту сложность ощутили на своих плечах все вышеупомянутые деятели русской истории – от императора Петра до академика Сахарова. Не будем говорить об особом человеческом материале, иной культуре, религии, традиции, цивилизации. Скажем о Западе: практически невозможно представить себе приглашение России в НАТО, ОЭСР, ЕС и т.п. Этого не хочет Запад, как бы ни бились в истерике российские западники. И Шенгенские визовые правила не будут изменены ради въезда российских пролетариев умственного и физического труда – слишком велико напряжение собственного социального котла с 18 млн. безработных. И инвестиции западных фирм не польются в криминализированный мир русского полубеззаконья.

 

Второй вариант развития российско-западных отношений предполагает отторжение России в северную и северо-восточную Евразию. Расширенная до Нарвы НАТО, таможенные барьеры по всей западной границе и визовые запреты встали на пути России в западный мир и ей приходится устраивать свою судьбу собственными усилиями, как мобилизуя оставшееся влияние в рамках СНГ, так и за счет поиска союзников вне элитного западного клуба – прежде всего в Азии, в мусульманском, индуистском и буддийско-конфуцианском мире. В этом случае Россия также восстанавливает таможенные барьеры с целью спасения собственной промышленности. С той же целью она просто обязана будет заново выйти на рынки своих прежних советских потребителей в Средней Азии, Закавказье и, по мере возможности, в восточно-славянском мире. Прежние военные договоры с Западом потеряют силу. Парижский договор 1990 года о сокращении обычных вооружений будет восприниматься как величайшая глупость всех веков. (Ведь Горбачев подписал его, уже загоняемый Ельциным в угол, едва ли не в состоянии стресса. И главное – подписал его в связке с Хартией о новой Европе, безблоковой, свободной, стремящейся к единству. Где эта Хартия? Почему блок НАТО существует и расширяется?). Россия восстановит способность массового выпуска стратегических ракет с разделяющимися головными частями, создаст новые закрытые города, мобилизует науку. Ростки федерализма погаснут, окрепнет унитарное государство с жесткой политической инфраструктурой, что предопределит судьбу прозападной интеллигенции.

Сценарий конфронтации предполагает мобилизацию ресурсов с целью сорвать строительство очередного санитарного кордона. Стране не привыкать к очередной мобилизации – это почти естественное состояние России на протяжении почти столетия. Потребуется автаркия, подчеркнутая внутренняя дисциплина, плановая (по крайней мере, в оборонных отраслях) экономика, целенаправленное распределение ресурсов. Для внешнего мира наиболее важным было бы укрепление военного потенциала страны. Интенсифицируются усилия по формированию военного блока стран СНГ, пусть и в ограниченном составе, осуществится координация действий стран, оказавшихся «за бортом» НАТО, причем не только из СНГ. Возобновится военное сотрудничество со странами, далекими от симпатий к Западу.

Главная цель этих недвусмысленных усилий заключается в том, чтобы показать серьезность обеспокоенности страны, на чей суверенитет многократно посягали в ее истории, в том числе и в ХХ веке. «Расширители» НАТО должны будут подумать о негативных последствиях пренебрегающего интересами России шага. Шага неспровоцированного, вызывающего. Шага, который Запад предпринимает вопреки ясно выраженной озабоченности России, не принимая многочисленных компромиссных предложений Москвы, не щадя ее национальную гордость, заведомо отсекая российские аргументы как незрелые. Пусть Запад взвесит плюсы и минусы введения в свое лоно держав, которые уже и без того находятся в западной зоне влияния. Если, скажем, Франция не считает свое членство в Североатлантическом союзе достаточной гарантией своей безопасности и параллельно развивает ядерные силы, то почему Россия, двукратная спасительница Франции в нашем веке, должна положиться на судьбу, не раз ее подводившую?

Отторгнутая Западом Россия укрепит связи с жаждущими военного сотрудничества Ираном, Ираком и Ливией, но глобально будет строить союз с Китаем, допуская товары китайской легкой промышленности на российский рынок, модернизируя тяжелую и военную промышленность своего крупнейшего соседа, чей ВНП через пятнадцать лет превзойдет американский. Такое сближение «второго» и «третьего» миров создаст новую схему мировой поляризации при том, что больше половины мировой продукции будет производиться не в зоне Северной Атлантики, а на берегах Тихого океана, где ожесточенная Россия попытается создать из Приморского края свою Калифорнию.

Надо ли подчеркивать, что для России этот вариант будет означать ренационализацию промышленности, воссоздание внутренних карательных органов и формирование идеологии, базирующейся на сопротивлении эксплуатируемого Юга гегемону научно-технического прогресса Западу. Рационализация противостояния не займет много времени, состояние национальной мобилизации и мироощущение осажденного лагеря привычный стереотип для России двадцатого века. Запад будет отождествлен с эксплуатацией, безработицей, коррупцией, криминалом. Неоевразийство будет править бал, резко усилится тихоокеанская обращенность, ориентация на азиатскую дисциплину, а не на западный индивидуализм. Острова Южнокурильской гряды будут в совместном управлении с Японией, чьи сборочные заводы появятся в Находке. Фаворитом Москвы будет Сеул. Пекин получит свободу рук в Южнокорейском море, а граница по Уссури-Амуру-Казахстану будет признана окончательной. Российско-китайско-японско-южнокорейские компании приступят к последней кладовой мира – Сибири. Усилятся связи с Латинской Америкой, еще одной жертвой Запада.

Частью этого варианта была бы попытка сближения со «второй Европой», с теми восточноевропейскими странами, которые очень быстро убедятся, что в «первой Европе» их не очень-то ждут, что экономическая конкуренция – вещь серьезная, что их ресурсы не вызывают восхищения на Западе. Откатная волна почти неизбежна. Конечно, она не приведет к новому СЭВу, но венгерский «Икарус» и чешскую «Шкоду» ждут только на одном, нашем, рынке. Обоюдовыгодные сделки не могут не дать позитивных итогов. В конце концов, работает восточноевропейский цивилизационный фактор, связи полустолетия нельзя рушить с детским восторгом перед красотой крушения. У нас с Восточной Европой примерно равный технический уровень, и мы примерно на равную дистанцию отстали от ЕС. Мы можем дать энергию (газ и нефть), предоставить свой рынок. Прошлое не восстановимо, но оно и не проходит бесследно.

Ожесточенная Россия будет смотреть на Восток, всмотреться не по-дилетантски в китайский опыт, обнажить суть общности интересов этого успешно (в отличие от нас) догоняющего Запад региона. И начать параллельное движение.

Главное препятствие реализации этого проекта – евроцентрическое мироощущение, царящее в образованных кругах не только России, Юго-Восточной Европы, но и Закавказья и даже Средней Азии. Москве будет нелегко разрушить петровскую Россию и строить восточный мир на путях Скобелева и Куропаткина. Ведь Витте и Столыпин мечтали сделать «восточную империю» дополнительной опорой веса России в Европе. Перемещение центра тяжести потребует такой идеологии, в которой либо социальный момент (коммунизм), либо «оскорбленность отверженного» будут стержневыми элементами. Но вся русская культура восстает против этого антизападного противостояния, и любая фантазия замирает при виде последнего похода восточных славян к Охотскому морю как завершающего эпизода великого переселения народов.

Более полная реализация этого сценария потребовала бы жесткой политической воли, готовности населения, материальных жертв и адекватных физических ресурсов. Именно последнее делает невозможным силовое реагирование в ответ на экспансию НАТО. Предел силовому реагированию ставит та экономическая катастрофа, которая постигла страну после крушения СССР. За это время валовой внутренний продукт России сократился на 55 процентов. Инвестиции в российскую экономику сократились на 73 процента. На 84 процента сократились расходы на военную промышленность. В 1990 году ВВП России составлял 5 процентов мирового (СССР – 8,5 проц.). Ныне на страны НАТО приходятся 45 процентов мирового ВВП, а на Россию – менее процента. Валовой продукт Запада – 20 триллионов долларов, а у России – 0,3 трлн. долл. Военные расходы НАТО в составляют 46 процентов мировых – не менее, чем в двадцать раз больше российских. Численность вооруженных сил НАТО сейчас составляет около 4 млн. человек, а у России – 1,2 млн.

При таком раскладе сил, даже если учитывать, что нам не привыкать затягивать пояса, сугубо силовая реакция на действия НАТО едва ли сулит успех. Зато велика опасность окончательного обескровливания нашей промышленности, замедления технологического роста. Перспективы действий в этом направлении не обнадеживают. Если ослабевшая Россия антагонизирует самый влиятельный регион мира, будущее не обещает особой надежды. Объективные обстоятельства диктуют менее воинственное поведение, делают почти обязательной большую готовность к реализации компромиссного сценария.

Посмотрим на дело трезво. Наш арсенал спасения, оружие самообороны сохраняет свою действенность. При этом учтем, что в случае реального нападения (полагает бывший военный министр США), «агрессор использует технические и тактические контрмеры, такие как фальшивые боеголовки, глушение радаров, радиоактивное ослепление радаров – все это могло бы позволить обойти НПРО. Вашингтон просто не может знать, какие следует ждать контрмеры и к чему нужно готовиться… Создать контрмеры будет не так просто, но искушение у противостоящей стороны будет действительно велико. Эта внутренняя уязвимость воздушной и ракетной оборонительной системы является проблемой, которая никогда не будет решена».[181] Российский военный бюджет составляет всего 8 млрд. долл., но не стоит забывать, что ядерное оружие – это, в сущности, оружие бедных. Решение Вашингтона выйти из Договора по ПРО так или иначе развязывает руки России. Диапазон мер сохранения наших средств, гарантирующих национальное выживание достаточно широк. «Даже если современная НПРО продемонстрирует 90-процентную надежность в ходе полевых испытаний, это еще не будет гарантией того, что созданная система будет соответствовать реальной угрозе. Сегодня творцы американской политики должны понять фундаментальные ограничения оборонительной системы (так же как это поняли их предшественники и вынуждены были осознать ограниченность противовоздушной обороны против вооруженных ядерным оружием бомбардировщиков)… невозможность защитить себя от крылатых ракет или налета бомбардировщиков, не говоря уже о более совершенных средствах доставки».[181]

В свое время СССР создавал систему воздушной обороны, которая стоила (по американским оценкам) не менее 100 млрд. долл. (по курсу 1970 г.). Тогда США отказались от такой системы, наращивая наступательную силу. Не поменялись ли прежние противники местами?

Как один из вариантов: Россия может установить вместо моноблоков на наших тяжелых ракетах кассетные боеголовки. Колоссальная подъемная тяга наших ракет, включая мобильные МБР типа «Тополь-М», такова, что мы можем установить до сорока боезарядов вместо прежних 6-8 боезарядов и нынешних моноблоков. При этом задуманная система ПРО, на создание которой американцам понадобятся не менее 10 лет, должна будет перехватывать все до единой летящие через Северный полюс боеголовки, включая и тысячи заведомо ложных, которые зафиксируют радары создаваемой американцами системы ПРО на Аляске.

Не хотелось бы видеть этой возрожденной гонки, обиженного Китая, чьи 24 МБР с созданием американской ПРО блокируются. Тем более, что государства, обозначенные в Вашингтоне как «изгои» – Ливия, Сирия, Иран, Ирак, Северная Корея – подвластны совместному мнению США и России. Но искус положиться на свою мощь в Вашингтоне, видимо, неудержимо велик. Так же, видимо думали в Лондоне сто лет назад, когда закладывали на стапелях первый дредноут, который должен был нейтрализовать германскую морскую мощь, а привел к фантастической гонке и, в конечном счете, к глобальному конфликту.

Реализм диктует, что драма «или-или» – довольно редкое явление в истории. Третий вариант менее экзотичен и более реалистичен. Сценарий компромисса базируется на идее договоренности с Североатлантическим Союзом, обеспечивающей определенные смягчающие условия его распространения на бывшие советские республики. Обязательной задачей российской дипломатии становится изучение возможностей заключения между Россией и НАТО особого соглашения или договора, предваряющего, обусловливающего или, в крайнем случае, дополняющего расширение альянса на Восток, создающего хотя бы номинально общие структуры. Вплоть до России как «двадцатого» в НАТО. Несколько пунктов соглашения представляются непременными:

1. Гарантии неразмещения ядерного оружия НАТО на территориях стран-новых членов Североатлантического Союза.

2. Формирование совместных учений, совместное обучение офицеров, общее расширение военного сотрудничества.

3. Гарантии помощи России в случае агрессии против нее. Этот пункт может содержать спецификации относительно особых случаев (китайская граница и др.).

4. Фиксация особого характера, специального статуса отношений между Россией и НАТО вплоть до трансформации формулы 19+1 в число 20.

5. Принятие России в политическую структуру Североатлантического союза.

В процессе обсуждения, переговоров и выработки договора между Россией и НАТО критически важно достичь понимания того, что альтернативой договорному сближению может быть некое второе издание «холодной войны». В связи с этим обе стороны должны учитывать: 1) возможность параллельности процессов интеграции СНГ договоренностям России и НАТО; 2) исключительное благоприятствование взаимоприемлемым условиям договоренности о западной экономической помощи России; 3) желательное предшествование двусторонней договоренности России с НАТО расширению Североатлантического Союза на до прибалтийских государств. Задача российской дипломатии состоит в том, чтобы реализовать идею создания такой системы европейской безопасности, в которой взаимозависимыми элементами могли бы стать Россия-НАТО-европейские институты. Но что делать, если путь на Запад заказан?

Не имеющая ясной и привлекательной идеологии, харизматических и упорных лидеров, подобия плана (а не его бюрократической замены-суррогата) реинтеграция на просторах СНГ завязнет в мелочных спорах и в обычной готовности видеть источник своих неудач не в себе, а в соседе. Проза жизни будет заключаться в том, что НАТО, вопреки восточным ламентациям, уже расширилась до Буга и Карпат, а в близком будущем дойдет до столь значимой в русской истории Нарвы. Но при этом Запад, не допуская в свой лагерь, будет все же выдавать России антиаллергены в виде займов МВФ, в виде полудопуска на раунды «семерки», в виде давосских шоу, фондов, льготных контактов и т.п. Восточная Европа станет зоной влияния Запада, Украина – полем довольно жесткой битвы, Прибалтика – западным бастионом. Российская тяжелая промышленность опустится на дно, но не оскудеет труба трансконтинентального газопровода и часть нефтегазодолларов смягчит евразийский пейзаж. Русская интеллигенция разорится (9/10) или уедет (1/10), властителями дум на короткий период станут специалисты по лизингу и маркетингу, а затем воцарится смягченный вариант компрадорской философии. Материально-морально-идейные различия между двумя столицами и российской провинцией, а не мечты о сверхдержаве, станут главной проблемой и темой.

Усеченная, замиренная Россия в границах 1992 года будет постепенно терять рынки в соседних странах, международное влияние и даже исконную любовь 25 миллионов зарубежных русских, отверженных в странах своего проживания. Россия перестанет быть одним из бастионов мировой науки, она станет бедным потребителем второсортных товаров из Европейского Союза, превращаясь постепенно из субъекта в объект мировой политики. Скорее всего, очевидцы не ощутят драмы: погружение будет медленным и смягченным западной благотворительностью. Но определенно закроется петровская глава русской истории. Не Амстердам, а Манила станет ее аллегорическим будущим.

Идея быть вместе с Западом или против него – заглавная тема нашей истории. Наши предки испытали оба пути, они так или иначе делали свой выбор. Теперь этот выбор предстоит сделать нам, и похоже, что это будет последний выбор. Ибо скорость научно-технической революции такова, что опоздав к экспрессам «Североатлантический» и «Восточноазиатский», мы рискуем в лучшем случае стать Бразилией, а в худшем Индией. Обе эти страны имеют право на уважение, но обе они смотрят в хвост улетающим в будущее экспрессам, и не они будут определять судьбу грядущих поколений.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Духовный компонент является в жизни человеческого психосоматического организма более важным, чем физический.

А. Тойнби, 1971

Если бы миром правили нужда и голод, то обездоленные незападные народы давно должны были бы выйти к высотам трудолюбия и успеха. Но нужда лишает человека и народы как надежды, так и воображения. А голод делает их безучастными.

В глубинной своей сути ход мировой истории определяется скорее действием на исторической сцене патетического начала, все великое в мире создано не голодной, рвущейся к выживанию толпой, а распространяющимся в народные глубины пафосом. Воистину, вначале было слово. Две великие идеи, два типа мобилизации морального и этического чувства, два вида пафоса (понимаемого как нематериальный преобразователь общественного сознания и общества в целом) – пафос красоты (в самом широком смысле) и пафос справедливости являются подлинными движущимися силами истории.

Первая идея, на алтарь которой легли миллионы человеческих жизней – это идея свободы, ядро пафоса красоты и величия, неограниченной самореализации личности, своего народа и всего человечества. Именно свобода раскрыла богатство возможностей человеческой личности, создала досуг и достаток, материальное могущество, расцвет искусства у нуждающегося в патетике созидания, в высшем духовном стимуле человечества, его «божественное парение». Эта идея освободила личность и направила ее энергию на освоение мира, на высшие порывы человеческого духа, на создание государств, на подвиги, на удовлетворение любопытства, на открытия и самореализацию. Такова природа человека – высокое влечет его.

Но высокое в истории часто жестоко. Устроители империй, созидатели столиц, творцы нового нередко строили на костях. Народы – победители несли тьму побежденным. Пафос красоты сталкивался с инстинктом самосохранения, возбуждая пафос справедливости. Поэтому столь же неистребимо, как и первая, владеет человечеством вторая идея, могущественный пафос справедливости, стремление человека, народа и человечества к равенству и честному выбору. Такова природа человека: несправедливость вызывает праведный гнев.

Пафос справедливости не знает границ – ни этнических, ни географических, что доказали, в частности, мировые религии, распространившиеся во времена кризиса справедливости на необозримые просторы. Идея справедливости показала свою необоримость. Она сокрушила государства и целые цивилизации, она вела за собой героев и мучеников, праведников и революционеров. Она дала основания всем мировым религиям и главным политическим учениям, она породила науки об обществе и могучие социальные теории. Разумеется, то, что кажется справедливым одному, может вовсе не казаться таковым другому, но у пафоса справедливости есть свои аксиомы: поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой; все люди равны и наделены своим создателем некоторыми неотъемлемыми правами, среди которых – жизнь, свобода, возможность счастья; благополучие одного не может строиться на несчастьи многих.

Посмотрим же на проблему мирового развития, на отношения Запада и незападных стран с точки зрения двух видов человеческого пафоса.

Запад олицетворяет для большинства населения Земли пафос красоты: достойные человека условия жизни, пик мировой науки, щадящая человека экология, условия для творчества и стремление к красоте. Это – мир впечатляющих человеческих свершений. Пафос красоты Запада создал у всех народов земли прозападные элиты, ориентирующиеся на его высшие гуманитарные достижения. Эти элиты оказали самое существенное влияние на динамику развития всех современных государств. Некоторые из них, такие как Россия и целый ряд восточноевропейских стран исполнены ныне решимости так изменить свою традиционную сущность, так перестроить свое общество, чтобы попросту стать частью Запада. Важно в данном случае отметить массовый характер этого наваждения, симпатии, преклонения.

Лидерство Запада «создало» проблему модернизации для остального мира – необходимость следовать за Западом, стремление достичь уровня его развития, присоединиться к его фронтальному овладению наукой как мировой производительной силой. Оказалось, что модернизация – это, с одной стороны, триумф человеческого гения, поднявшегося над равнодушной и жестокой природой, апофеоз усилий человечества в преодолении времени и пространства. С другой стороны, это – гигантская драма ломки вековых традиций, изменение исторически выработанной системы ценностей.

---

Дата добавления: 2015-12-21; просмотров: 17; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!