Образование и цельность



 

Был дивный вечер. Солнце садилось за огромны­ми, черными облаками, на фоне которых стояли высокие, стройные пальмы. Река отливала золотом, а отдаленные холмы сияли в лучах заходящего солн­ца. Гремел гром, но ближе к горам небо было ясным и синим. Домашние животные возвращались с паст­бища домой, в сопровождении мальчика, которому на вид было десять или двенадцать лет. Несмотря на то, что он провел целый день на пастбище, был ус-тавшим, но настроение было прекрасным. Он что-то напевал, иногда подгонял животных, которые отби­вались от стада или были медлительны. Он улыб­нулся, и его темное лицо стало красивым. Остано­вившись из любопытства возле учителя, он стал за­давать вопросы. Деревенский мальчишка не полу­чивший никакого образования, который не мог ни читать, ни писать, уже усвоивший, что значит быть наедине с собой, но не осознававший полностью еще этого чувства, поэтому оно его не угнетало. Он был просто один и был доволен. Он был доволен ни чем-то, а был просто доволен. Быть довольным чем-то значит быть недовольным. Искать удовлетворенность через взаимоотношения — значит быть в страхе. Удовлетворенность, которая зависит от взаимоотно­шений, — это всего лишь удовлетворение. Удовлет­воренность — это состояние независимости. Зависи­мость всегда приносит конфликт и неприятие. Дол­жна возникнуть свобода, чтобы быть довольным. Свобода есть и должна всегда быть в начале, это не результат, не цель, которую нужно достичь. Никог­да нельзя быть свободным в будущем. Будущая сво­бода не имеет никакого отношения к настоящему, это всего лишь идея. Настоящее — это то, что есть, а пассивное осознание того, что есть, является удов­летворенностью.

Профессор сказал, что преподавал в течение многих лет, с тех пор, как закончил колледж, у него в подчинении было большое количество парней в одном из правительственных учреждений. Он вы­пускал студентов, которые могли сдать экзамены, что являлось именно тем, чего хотели правитель­ство и родители. Конечно, и исключительные юно­ши попадались, которым предоставлялись особые возможности, давались ученые степени и тому по­добное, но подавляющее большинство были безраз­личны, глупы, ленивы и несколько избалованы. Были и те, кто кое-чего добивался в любой области, чем бы они ни занимались, но только в очень немногих горел огонь творчества. На протяжении всех лет преподавания, талантливые юноши были большой редкостью. Время от времени появлялся тот, кто, возможно, обладал качествами гения, но обычно слу­чалось так, что он тоже вскоре был задушен своим окружением. Как преподаватель он посетил много стран, чтобы изучить вопрос исключительности юношей, и всюду было то же самое. Он теперь от­ходил от профессии преподавателя, поскольку пос­ле стольких лет работы, такое положение дел его очень печалило. Как бы хорошо мальчики ни были образованы, в целом они оказывались глупцами. Не­которые были умными или положительными и за­нимали высокие посты, но за призмой их престижа и влияния они были столь же мелочны и снедаемы беспокойством, как и остальные.

«Современная система образования — это про­вал, поскольку она породила две разрушительные войны и ужасную нищету. Умения читать и писать и приобретения различных навыков, что является тренировкой памяти, явно недостаточно, так как это привело к неслыханному горю. Что вы считаете ко­нечной целью образования?»

Разве оно не должно воспитать цельную натуру, личность? Если это — «цель» образования, то нам должно быть понятно, личность существует для об­щества, или же общество существует для личности. Если общество нуждается и использует индивидуу­ма для его собственных целей, тогда оно не заинте­ресовано в воспитании цельной натуры.

То, что оно хочет, это продуктивную машину, при­спосабливающегося и уважаемого гражданина, и это требует лишь очень поверхностного объединения. Пока индивидуум повинуется и желает полностью соответствовать условиям, общество будет считать его полезным и будет тратить на него время и день­ги. Но если общество существует для индивидуума, то это должно помочь в освобождении его от влия­ния созданных им же, обществом, условий. Оно дол­жно обучить его быть цельной личностью.

«Что вы подразумеваете под цельной личностью?»

Чтобы ответить на этот вопрос, надо приблизить­ся к нему пассивно, косвенно, нельзя рассматри­вать его активно.

«Я не понимаю, что вы имеете в виду».

Активно заявлять, что такое цельная личность, зна­чит только создавать образец, некую форму, пример, которому мы пробуем подражать. И разве имитация образца — это не признак распада? Когда мы пробу­ем копировать пример, разве может возникнуть объе­динение? Несомненно, имитация — это процесс рас­пада, и разве это не то, что происходит в мире? Мы все превращаемся в граммофонные пластинки: мы по­вторяем то, чему нас учили так называемые религии, или то, что сказал самый последний политик, эконо­мист или религиозный лидер. Мы твердо придержи­ваемся идеологий и посещаем политические массо­вые митинги. Существует массовое увлечение спортом, массовое поклонение, массовый гипноз. Разве это признак объединения? Соответствие — это ведь не объединение, не так ли?

«Это ведет к самому фундаментальному вопросу дисциплины. Вы против дисциплины?»

Что вы подразумеваете под дисциплиной?

«Существует много видов дисциплины: в школе, гражданства, партийная, общественная и религиоз­ная и самодисциплина. Дисциплина может быть по внутреннему или внешнему авторитету».

По сути, дисциплина подразумевает некоторое соответствие чему-то, не так ли? Это соответствие идеалу, авторитету, это культивирование сопротив­ления, которое вынужденно порождает неприятие. Сопротивление — это неприятие. Дисциплина — это процесс изолирования, неважно, идет ли речь об изоляции обособленной группы, или изоляции при индивидуальном сопротивлении. Имитация — это форма сопротивления, разве не так?

«Вы имеете в виду, что дисциплина уничтожает объединение в целое? Что случилось бы, если в школе не было бы дисциплины?»

Неужели не важно понять суть значения дис­циплины, а не приходить к умозаключениям или приводить примеры? Мы пробуем увидеть, каковы факторы распада, или что препятствует объедине­нию. Разве дисциплина в смысле соответствия, со противления, противостояния, противоречия, — это не один из факторов распада? Зачем нам соответ­ствовать чему-то? Не только для физической безо­пасности, но также и для психологического комфор­та, безопасности. Сознательно или подсознательно, страх оказаться в опасности приводит к соответ­ствию, и внешне, и внутренне. Нам всем нужна оп­ределенная физическая безопасность, но именно страх психологической опасности делает физичес­кую безопасность невозможной. Страх — вот осно­ва всякой дисциплины: страх не быть успешным, страх наказания, страх не получить что-то и так далее. Дисциплина — это уподобление чему-то, подавление, сопротивление, и либо сознательно, либо подсознательно, она — это результат страха. Разве не страх — один из факторов распада?

«Чем бы вы заменили дисциплину? Без дисцип­лины возник бы даже больший хаос, чем теперь. Разве некая форма дисциплины не необходима для действия?»

Понимание ложного как ложного, видение ис­тинного в ложном и видение истинного как истин­ного — вот начало интеллектуального развития. Это не вопрос замены. Вы не можете чем-то заменить страх. Если вы так поступаете, страх все еще есть. Вы можете успешно прикрывать его или убегать от него, но страх остается. Именно устранение страха, а не нахождение его замены является важным. Дис­циплина в любом виде вообще никогда не может привести к освобождению от страха. Страх нужно наблюдать, изучать, понимать. Страх — это не аб стракция, он возникает только по отношению к чему-то, и именно это отношение необходимо понять. По­нимать не означает сопротивляться или противопо­ставлять. Разве тогда дисциплина, в более широком и более глубоком ее смысле, не фактор распада? Не является ли страх, со следующим за ним подража­нием и подавлением, силой распада?

«Но как освободиться от страха? В классе, где много студентов, если не будет какой-то дисципли­ны или, если вы предпочитаете, страха, как может быть там порядок?»

С помощью наличия небольшого количества студентов и правильной формы образования. Это, конечно, невозможно, пока государство заинте­ресовано в массово производимых гражданах. Го­сударство предпочитает массовое образование, правители не хотят поддержки недовольства, по­скольку их положение оказалось бы вскоре нена­дежным. Государство контролирует образование, оно вмешивается и создает условия для челове­ческого развития ради собственных нужд. И са­мый легкий способ сделать это — через устра­шение, через дисциплину, через наказание и на­граду. Свобода от страха — это другой вопрос, страх нужно понять, а не отвергать, подавлять или возвеличивать.

Проблема распада довольно-таки сложна, подобно любой другой человеческой проблеме. Разве проти­воречие — это не есть фактор распада?

«Но противоречие необходимо, иначе мы дегра­дировали бы. Без борьбы не было бы прогресса, продвижения, культуры. Без усилия, и конфликта мы были бы все еще дикарями».

Возможно, мы все еще и есть. Почему мы всегда перепрыгиваем к умозаключениям или противимся, когда что-то новое предлагается? Мы явно являем­ся дикарями, когда убиваем тысячи по одной или другой причине, ради нашей страны. Убийство че­ловека — вот наивысшая дикость. Но давайте про­должим то, о чем мы говорили. Действительно ли конфликт — это не признак распада?

«Что вы подразумеваете под конфликтом?»

Конфликт в любой его форме: между мужем и женой, между двумя группами людей с противоре­чивыми идеями, между тем, что есть, и традици­ей, между тем, что есть, и идеалом, тем, что дол­жно быть, будущим. Конфликт — это внутренняя и внешняя борьба. В настоящее время конфликт имеется на всех разных уровнях нашего существо­вания, сознательный, также как неосознанный. Наша жизнь — это ряд конфликтов, поле битвы — и ради чего? Мы понимаем с помощью борьбы? Могу ли я понять вас, если я конфликтую с вами? Чтобы понимать, должен возникнуть некий мир. Творче­ство может происходит только в мире, в счастье, а не когда есть конфликт, борьба. Наша постоянная борьба происходит между тем, что есть, и тем, что должно быть, между утверждением и противопо­ставлением. Мы принимали такой конфликт как неизбежное, а неизбежное превратилось в норму, в истинное, хотя, возможно, оно ложно. Неужели с помощью конфликта можно преобразовать то, что

есть, в его противоположность? Я есть это, и, борясь, чтобы быть тем, которое является проти­воположностью, изменил ли я это! Разве проти­воположность, противопоставление, это не видо­измененное проецирование того, что есть? Не имеет ли всегда противоположность элементы ее собственной противоположности? Через сравнение возникает ли понимание того, что есть! Разве не любое умозаключение относительно того, что есть, является помехой для понимания того, что есть! Если бы вы поняли что-то, не должны ли вы были наблюдать за этим, изучать его? Можете ли вы свободно изучать его, если вы предвзято за или против этого? Если вы поняли бы вашего сына, вам бы не пришлось изучать его, не отождествляя его с собой, не осуждая его? Наверняка, если вы конфликтуете с вашим сыном, то нет никакого по­нимания его. Итак, является ли конфликт необхо­димым для понимания?

«Разве нет другого вида конфликта, конфликта обучения, как делать что-либо, приобретения на­выков? У кого-то может быть интуитивное видение чего-либо, но это необходимо доказать, и претворе­ние его в жизнь — это борьба, она влечет за собой много беспокойства и боли».

В некотором роде, это так. Но разве само созда­ние не есть средство? Средства неотделимы от цели, цель соответствует средствам. Выражение соответ­ствует творчеству, стиль соответствует тому, что вам нужно сказать. Если вам есть что сказать, то само это «что-то» создает свой собственный стиль. Но если кто-то просто человек, знающий свое дело, то нет никакой жизненно важной проблемы.

Действительно ли конфликт в любой сфере по­лезен для понимания? Нет ли непрерывной цепи конфликтов в усилии, желании быть, стать, актив­но или пассивно? Разве причина конфликта не ста­новится следствием, которое в свою очередь ста­новится причиной? И нет никакого освобождения от конфликта, пока нет понимания того, что есть. То, что есть, никогда не может быть понято через призму идеи, к нему нужно приблизиться с чисто­го листа. Поскольку то, что есть, никогда не на­ходится в статике, ум не должен быть привязан к знанию, к идеологии, к вере, к умозаключению. По своей сути, сам конфликт имеет свойство раз­делять, как и всякое возражение, и разве исключе­ние, разделение не фактор распада? Любая форма власти, неважно, индивидуума или государства, любое усилие стать большим или стать меньшим, является процессом распада. Все идеи, веры, сис­темы мышления являются разделяющими, исклю­чающими. Усилие, конфликт не может ни при ка­ких обстоятельствах привнести понимание, и это фактор вырождения как для личности, также и для общества.

«Что же тогда является объединением в целое? Я более или менее понимаю, что является фактора­ми распада, но это только отрицание. Через отри­цание нельзя прийти к объединению. Я могу знать, что есть неправильное, но это не означает, что я знаю, что есть правильное». Конечно, когда ложное рассматривается как лож­ное, истинное просто есть. Когда каждый осозна­ет факторы вырождения не просто на словах, но глубоко, тогда разве это не объединение? Нахо­дится ли объединение в статике, это что-то, что можно получить и чем можно завершить? Объеди­нение не может быть достигнуто, достижение — это смерть. Оно — не цель, результат, а состояние бытия, оно живое, а как может быть целью, ре­зультатом живое существо? Желание быть объе­диненным не отличается от любого другого жела­ния, а всякое желание — это причина конфликта. Когда нет конфликта, есть объединение. Объеди­нение — это состояние полного внимания. Не мо­жет быть полного внимания, если присутствует усилие, конфликт, сопротивление, концентрация. Концентрация — это фиксация, концентрация — процесс разделения, исключения, а полное внима­ние невозможно, когда существует исключение. Ис­ключать означает сужать, а узкое никогда не смо­жет познать полное. Полное, всеобъемлющее вни­мание невозможно, когда присутствует осуждение, оправдание или отождествление с чем-то, или ког­да ум омрачен умозаключениями, предположения­ми, теориями. Когда мы поймем эти помехи, тогда только возникнет свобода. Свобода — это абстрак­ция для человека в тюрьме, но пассивная наблю­дательность разоблачает эти помехи, и со свобо­дой от них, возникает объединение.

 


Дата добавления: 2015-12-16; просмотров: 13; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!