К диакониссе Пентадии
О твоей любви к нам я знал и прежде, видев ее из самых дел твоих; но теперь уверился в ней еще яснее на основании того, что ты нам писала. Весьма превозносим тебя за это, — не за то только, что ты прислала нам письмо, но и за то, что описала в нем все, происшедшее у вас. Это — знак полного доверия к нам и заботливости о нашем деле. Радуемся, веселимся, торжествуем и, несмотря на свою жизнь в такой пустыне, чувствуем величайшее утешение, видя твое мужество, твою стойкость, непреклонность, необыкновенное благоразумие, свободу речи, высокое дерзновение, которым ты посрамила противников, нанесла роковой удар диаволу, и в то же время воодушевила подвизающихся за истину, приобрела себе, как доблестный герой в бою, великолепный трофей, одержав блистательную победу, и возвеселила нас до такой степени, что мы, забыв об изгнании, о чужой стороне, о пустыне, в которой живем, воображаем, будто бы находимся теперь там, среди вас, и услаждаемся твоею душевной доблестью. Радуйся же и веселись, одержавши такую победу, легко заградивши пасти таких зверей, замкнувши их бесстыдные языки и зажавши их бешеные уста. Вот что значит истина, за которую ты подвизалась и за которую неоднократно приносила себя на заклание: немногими словами она одерживает верх над клеветой, тогда как ложь, хотя бы прикрывали ее бесчисленными изворотами многословных речей, несмотря на то выходит наружу, падает сама собою и оказывается слабее паутины. Радуйся же и веселись (я не перестану постоянно повторять эти слова), мужайся, укрепляйся и с посмеянием смотри на все возводимые ими против тебя наветы! Чем лютее они свирепствуют, тем глубже наносят себе самим раны, нисколько не вредя тебе, как волны не в состоянии вредить скале, но ослабляя и уничтожая самих себя и нагромождая себе самим чрезмерные мучения в будущем. Не бойся нисколько их угроз, хотя бы они скрежетали зубами, безумели от ярости и жаждали крови, от злобы впадая в лютость диких зверей. Тот, кто доселе вырывал тебя из их разнообразных и многоразличных козней, — Тот сохранит тебя в полной безопасности, бодрой и мужественной и в будущем, и ты скажешь сама: «Но поразит их Бог стрелою: внезапно будут они уязвлены; языком своим они поразят самих себя; все, видящие их, удалятся» (стрелы младенец быша язвы их, и изнемогоша на ня языцы их) (Пс. 63:8, 9). Что было, то и будет: ты приобретешь себе еще большую награду и заслужишь еще более блистательные венцы; а они, оставшись нераскаянными, подвергнут себя еще большему наказанию. К каким козням они не прибегали? Какого рода не предпринимали средств, надеясь поколебать твою крепкую, верную Богу, благородную и мужественнейшую душу? Тебя, ничего не знавшую кроме церкви и своего терема, повели на площадь, с площади в суд, из суда в темницу. Наострили языки лжесвидетелей, сплели бессовестную клевету, произвели убийства, пустили целые потоки крови, губили молодых огнем и железом, терзали взрослых, не считая числа и не разбирая достоинства, побоями, мучениями и бесчисленными истязаниями, — все употребили они, чтобы принудить и заставить тебя по страху сказать не то, что ты несомненно знала. Но ты, как орел, воспаряющий ввысь, разорвав их сети, поднялась на свойственную тебе высоту свободы, и не только не дозволила им сбить себя, но уличила их в клевете по настоящему обвинению в поджоге, на которое особенно много рассчитывали эти жалкие и бедные создания. Обратив таким образом взгляд на все прошедшее и взяв во внимание, что, каких волн и какой бури ни поднимали они против тебя, какого урагана и водоворота ни производили, а ты все мирно плыла среди этого беснующегося моря, надейся, что скоро доплывешь и до пристани, в которой ждут тебя многочисленные венцы. Ты желаешь иметь сведения и о нас? Мы живы, здоровы и не страдаем более никакой болезнью. Да если бы и захворали, то совершенно достаточным лекарством для выздоровления послужила бы нам искренняя, горячая, крепкая и неизменная любовь твоего благоговения. Так как возможность постоянно знать о твоем благоденствии и полном благополучии составляет для нас таким образом необыкновенно большую радость, то мы усердно просим тебя (что, впрочем, и без нашего прошения ты всегда делаешь) — сколько возможно чаще уведомлять нас о здоровье твоем, всего твоего дома и твоих близких. Тебе известно, до какой степени мы заботимся о тебе и обо всем твоем благословенном доме.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
К Пеанию
Тяжкие дела совершились; но надобно жалеть не о тех, кто пострадал и выстоял мужественно, а о тех, кто все это сделал. Как могучие звери, с большой яростью налегая на острия копий, тем самым глубже вонзают в свои внутренности смертоносное железо, так точно совершившие эти беззакония собирают на свою собственную голову жестокий огонь геенны. И если они тщеславятся тем, что делают, то еще более возбуждают сострадания и еще более достойны слез, потому что тем более жестокие уготовляют себе муки. Итак, о них надобно жалеть всегда; что же касается тех, кого так немилосердно они закалают в жертву, то должно радоваться наградам и венцам, которые ожидают этих подвижников на небе, и видеть в их подвиге величайшее и яснейшее доказательство окончательного поражения диавола. Если бы это поражение было не окончательно, то он не хрипел бы так страшно гортанью своих служителей. Взяв во внимание все это, утешься вполне, достопочтеннейший мой владыко, и пиши нам постоянно о своем здоровье. Мы желали бы видеть и обнять твою любезную нам особу, но так как это в настоящее время не возможно, то усердно прошу твое благородство — как со своей стороны постоянно уведомлять нас о своем благоденствии, так и другим, кто нас очень любит, доставлять возможность без затруднения вести с нами переписку.
|
|
|
83. К диакониссе Ампрукле и находящимся с нею [66]
Волны, ударяя в скалы, не могут потрясти их нисколько, но, чем сильнее напор удара, тем страшнее разбиваются сами и исчезают. То же самое можно видеть теперь на вас и на тех, кто напрасно и суетно строит против вас козни. Вам отсюда большее дерзновение перед Богом и больше славы у людей; а им — осуждение, стыд и позор. Вот что значит добродетель, вот что — зло: та процветает еще более, когда нападают на нее; а это, даже само нападая, постепенно теряет силу и с соответственной скоростью погибает совершенно. Имея, таким образом, величайшее утешение себе в самой причине происшедшего с вами, радуйтесь, веселитесь и укрепляйтесь. Вы знаете, какие награды заслужили вы себе за свое мужество в этой борьбе и какие блага ожидают вас за твердое и благодушное перенесение бедствий: «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку» (ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша) (1 Кор. 2:9). Притом все настоящие скорби проходят и оканчиваются с настоящею жизнью; приобретаемые же ими награды — бессмертны. Сверх того, еще прежде получения наград вы имеете уже здесь немалое блаженство, питаясь упованием на свою чистую совесть и ожиданием будущих венцов. Впрочем, я уверен, что ты знаешь все это без нашего письма, и распространился в увещеваниях для того, чтобы сделать свое послание длиннее. Я хорошо знаю, как горячо, до чрезвычайности горячо, ты любишь наши письма, и в этом, конечно, заключается причина постоянных упреков нам с твоей стороны за то, что мы не часто пишем. По твоему необыкновенному пристрастию к письмам нашим мы не в состоянии были бы удовлетворить твоего желания даже и тогда, если бы писали к тебе ежедневно. Дай тебе Бог награду и воздаяние за такую любовь к нам и в настоящей жизни, и в будущем веке. Будь уверена, мы будем писать к тебе постоянно, не пропуская ни одного случая, потому что, делая это и постоянно обращаясь к тебе с нашими искренними приветствиями, мы доставляем через то величайшее удовольствие себе самим. Кроме того, мы всегда храним в полной силе ту любовь, которую ты возбудила в нас самого начала, и она не ослабнет в нас даже тогда, когда бы нам пришлось быть в разлуке с вами еще более времени, чем теперь. Мы непрерывно носим вас в своем сердце, изумляясь вашей непоколебимой твердости и вашему великому мужеству. Пиши же и сама к нам постоянно, радуя нас известиями о здоровье своем и всего своего дома, и мы почерпнем отсюда величайшее утешение.
84. К пресвитеру Ипатию [67]
Ты знаешь сам, честнейший мой господин, какую награду, какие воздаяния, какие венцы несут вам ваши страдания ради Бога: не смущайся же совершающимися делами, — так как напротив, надобно жалеть о тех, кто делает зло. Они именно нагромождают на свою голову бесчисленные наказания. А ты, со свойственным тебе достоинством оказывая надлежащее мужество, разрывай их козни и наветы легче паутины и пиши к нам постоянно, радуя нас известиями о своем здоровье. Получая такого рода письма от твоей честности, мы почерпнем из них большое утешение в своей изгнаннической жизни.
85. К Халкидии [68]
Необыкновенно мы были огорчены, узнав, что ты так больна. Тебе известно, как мы дорожим твоим здоровьем, моя скромнейшая и благоговейнейшая госпожа. Чтобы не томить нас тяжелой заботой, постарайся с первым представляющимся случаем уведомить нас, кончилась ли твоя болезнь и совершенно ли ты выздоровела. Несмотря на свою тягостную жизнь в такой пустыне, мы чувствуем необыкновенную радость, когда получаем известия о здоровье и благодушии людей, так искренно нас любящих, как вы. Итак, зная, сколько ты доставишь нам удовольствия, если пришлешь подобного рода известие, не медли и не откладывай, но, пожалуйста, тотчас же исполни нашу просьбу. Как теперь ты повергла нас в постоянную скорбь, уведомив о своей болезни, так несказанно обрадуешь нас тогда, когда пришлешь известие о своем выздоровлении.
86. К Асинкритии [69]
Душевно желал бы я писать к вам постоянно — потому что, где бы мы ни были, мы никогда не можем забыть вашего расположения, уважения и почтения, какое вы всегда оказывали к нам, и всегда неослабно храним память о вас, всюду нося ее в своем сердце. Если же в действительности мы пишем не так часто, как нам хотелось бы, или даже редко, то причиной этого не небрежность наша, а неизбежное положение обстоятельств и непроходимость дороги от нас в настоящее время. Зная это, скромнейшая и благороднейшая госпожа моя, пишем ли мы, или молчим, одинаково будь уверена в расположении, какое мы всегда к вам оказывали.
87. К Маркиану и Маркеллину [70]
Та же причина долгого молчания и с нашей стороны, какая со стороны вашего благородства, но — молчания не сердцем, а только устами. В душе мы постоянно обращаемся к вам, непрерывно приветствуем вашу благороднейшую и достойнейшую душу, и неразлучны с вами, навсегда запечатлев вас в своем сердце: таково свойство искренней любви. Зная это, любезнейшие и честнейшие господа мои, пишите нам по мере возможности и уведомляйте нас о своем здоровье. Но будьте уверенны, что и в то время, когда не будете писать, мы неизменно сохраним то же мнение о любви вашей, как если бы вы и писали, основываясь в своем суждении на вашем образе мыслей.
88. К пресвитеру Северу [71]
Хотя мы живем в самой пустынной стороне, однако ж мы часто пишем к твоей мерности и постоянно всегда расспрашиваем приезжающих из тех мест о твоем здоровье. И я не знаю, из–за чего, будучи таким страстным приверженцем нашим и имея полное удобство пересылать сюда свои письма, ты так долго хранишь молчание. Правда, даже при твоем долгом молчании, мы почерпаем величайшее утешение себе в размышлении о горячности, искренности, и неподдельности того расположения, которое ты всегда оказывал к нам. При всем том, однако, нам желательно было бы иметь также удовольствие постоянно получать от тебя и письма с уведомлениями о твоем здоровье и из твоих собственных уст, из твоих собственноручных известий узнавать то, что мы узнаем через других. Исполни же наше желание, по крайней мере, теперь, честнейший мой владыко; ты понимаешь, сколько доставишь нам этим удовольствия. Что же касается нас, то пишем ли мы, или не пишем, мы никогда не забываем тебя и, где бы мы ни были, неизменно сохраняем ту любовь, которую всегда оказывали к твоему благоговению. Делая это, мы самим себе доставляем величайшее удовольствие.
89. К чтецу Феодоту [72]
Что ты говоришь? Волн поднялось против тебя больше, чем ты ожидал, и потому ты скорбишь? Но поэтому–то именно надобно радоваться и торжествовать. Так, по крайней мере, поступал в подобных случаях блаженный Павел, говоря, например: «И не сим только, но хвалимся и скорбями» (не точию же, но и хвалимся в скорбех) (Рим. 5:3), или в другом месте: «радуюсь в страданиях моих» (Колосс. 1:24). В самом деле, чем сильнее и порывистее буря, тем больше прибыли, блистательнее венцы за терпение, тем выше награды. Впрочем, в тебе я совершенно уверен: я знаю твою неизменность, непреклонность и твердость; и если скорблю и плачу, то о тех, кто строит против тебя козни, — о том, что люди, которые должны бы были прилагать попечение о тебе, оказываются в числе твоих врагов. Одно только меня огорчает касательно тебя, именно — болезненное состояние твоих глаз, на которое усердно прошу тебя обратить полное внимание; необходимо посоветоваться с врачами и позаботиться с своей стороны. Что же касается навлекаемых на тебя преследований, то прошу тебя (как и выше сказал) радоваться этому, как и я радуюсь при этом за тебя. Я знаю, какой плод произрастет тебе отсюда за терпение. Не бойся же ничего и не смущайся ничем, что бы ни произошло. Одно только есть истинное горе, это — грех. Все же прочее, при неусыпности и бодрствовании с твоей стороны, послужит величайшим источником благоприобретения и с большим избытком принесет тебе те неизреченные блага, которые на небесах. Совершая, таким образом, ежедневно этого рода благоприобретение, радуйся и веселись. Не сочти также за труд постоянно писать к нам. Нам, конечно, было бы весьма приятно, если бы ты к нам приехал; но так как не только зимние холода, а и летние жары одинаково тебе вредны, то мы боимся подвергать тебя неблагоприятному влиянию погоды, особенно при твоем страдании глазами. Занявшись внимательно излечением их, уведомляй нас всякий раз, как будешь к нам писать, поправляются ли они сколько–нибудь у тебя, чтобы таким образом, несмотря на дальность расстояния между нами, много утешить нас этим.
90. К диакониссе Ампрукле и находящимся с нею [73]
Как ни далеко живу я от вашей честности, но знаю о ваших прекрасных и мужественных подвигах не меньше присутствующих с вами, и весьма порадовался вашему мужеству, терпению, вашей крепкой и несокрушимой душевной силе, непреклонности в образе мыслей, свободе речи и прямоте. Никогда не перестану ублажать вас, потому что вы заслужили себе таким образом не только настоящие, но и будущие блага, те неизреченные, всякий ум и всякое слово превосходящие, наслаждения, которые ожидают вас в веке будущем. Но ты очень опечалила нас, не удостоив уведомить нас об этом в нашей отдаленной глуши. Я знаю, что это произошло, конечно, не из небрежности, так как, пишешь ли ты к нам, или молчишь, уверен в твоей горячей, искренней, неподдельной, бесхитростной, крепкой и непоколебимой любви, но оттого, что некому было написать письмо с твоих слов. В таком случае тебе следовало бы, однако, писать к нам на своем природном языке и собственноручно. Как тебе известно, мы горячо желаем постоянно получать письма от твоего благоговения, чтобы ежедневно иметь сведения о твоем здоровье, и почерпаем отсюда немалое утешение в своем пустынническом заточении и в горьких обстоятельствах здешней жизни. Зная таким образом, честнейшая и благоговейнейшая моя госпожа, как много дорожим мы этим, не упускай доставлять нам это прекрасное удовольствие. Много людей из разных мест прибыло сюда от вас. Конечно, я не осуждаю тебя, почему никто из них не принес нам письма от твоей скромности; очень могло быть, что все они неизвестны твоему благоговению. Но, по крайней мере, теперь, когда стало возможно пересылать к нам письма с полным удобством, и в особенности, когда у вас были такие происшествия, я горячо желал бы получать от тебя известия. Вознагради же опущенное в протекшее время, и частой, бессчетной присылкой писем утешь нас за свое прежнее продолжительное молчание.
91. К диакониссе Пентадии [74]
Ублажаю тебя за венцы, которыми ты вновь украсила себя теперь, решившись мужественно перенести все за истину. Сам Бог со многой силой поможет тебе поэтому в предстоящей борьбе, потому что сказано: «Подвизайся за истину до смерти, и Господь Бог поборет за тебя» (даже до смерти подвизайся о истине, и Господь поборет по тебе) (Сирах. 5:32). Так и сбылось. По крайней мере, доселе, ведя добрую борьбу, ты приобрела уже себе свыше великую славу, чему я искренно радуюсь. Но я узнал, что ты думаешь об отъезде и хочешь переселиться оттуда. Усердно прошу твою честность не думать и даже не помышлять ни о чем подобном. Во–первых, потому именно, что ты действительно — утверждение своего города, пристань широкая, опора, крепкая стена всех удрученных. Не выпускай же из своих рук такого благоприобретения, не убегай от такой богатой прибыли, когда каждый день ты собираешь столько сокровищ благодаря своему присутствию там. Как видящие твои подвиги, так и слышащие о них получают немалую пользу. А ты знаешь, какую награду принесет тебе это. Итак, во–первых, как я сказал, потому мы просим тебя остаться там, что ты уже опытом достаточно доказала пользу, которую приносишь своим пребыванием там. Затем, и время года не дозволяет этого. Ты знаешь слабость своего здоровья и чувствуешь сама, как нелегко будет тебе двинуться в такую непогодь и стужу. Сверх того, и исаврийские грабежи, как мы слышим, процветают. Сообразив все это, как женщина рассудительная, ни в каком случае не решайся ехать в настоящую пору. Пожалуйста, напиши нам об этом вскорости, и постоянно уведомляй нас о своем здоровье. Мы и теперь уже поскорбели, не получив письма от твоей честности, и задались заботой — не болезнь ли помешала тебе в этом. Чтобы снять с нас, таким образом, и эту тяготу, поскорее пришли нам письмо с уведомлением об этом.
92. К Халкидии [75]
Дай тебе Бог награду и здесь, и в будущем веке, за уважение, почтение и искреннюю любовь к нам. Не теперь только, но издавна, с самого начала, я несомненно знаю, с каким усердием ты к нам расположена. А потому, как ни далеко живу я от вас, каких ни представляет помех дальность расстояния между нами и как ни удручен я разного рода горестями, проистекающими то вследствие пустынности здешнего места, то вследствие постоянных опасностей и непрерывных нападений со стороны разбойников, то вследствие редкости здесь врачей, — ничто не в состоянии воспрепятствовать мне непрерывно помнить о твоей мерности; несмотря ни на что, я доселе храню в полной силе ту любовь, которую, с самого начала, возымел к тебе и к твоему дому, не дозволяя ей ослабнуть ни под влиянием времени, ни от дальности расстояния. Вот что значит искренно любить! После этого я усердно прошу тебя, обращаясь к твоему благоразумию и благоговению, мужественно переносить все, встречающееся в жизни. Ты знаешь, что с самых ранних лет своих доныне ты постоянно боролась с разными и почти со всевозможными испытаниями, и ты легко можешь одержать победу на арене терпения, как уже и одерживала ее много раз, предуготовив себе таким образом блистательные венцы в будущем. А если настоящее испытание труднее предшествовавших, то и венец выше. Не смущайся же никакими постигающими тебя нападениями, но чем выше волны, чем страшнее буря, тем больше рассчитывай на приобретение, тем выше, тем больше, тем блистательнее жди наград за свои подвиги: «нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (Не достойны бо страсти нынешняго времене к хотящей славе явитися в нас) (Рим. 8:18). Все в этой жизни — и радостное, и печальное, есть только путь; и то и другое одинаково проходит; ничего нет в ней твердого и постоянного, но, подобно всему в природе, и радости ее и горе являются и исчезают. Как странники или путешественники, идут ли луговой поляной, или дикими пропастями, ни там не закрепляют себе навек радости, ни отсюда не выносят на всю жизнь печали, потому что они странники, а не местные жители, они только проходят через то и через другое и стремятся к своему отечеству, — так прошу и вас ни светлой стороной настоящей жизни не увлекаться, ни в горестях ее не погружаться с головой, а смотреть всегда на то только, каким бы образом с полным дерзновением явиться в общее всем нам отечество. Вот это есть постоянное, прочное и бессмертное благо; а все прочее — цвет травной, дым, или что–нибудь еще ничтожнее того.
93. К Асинкритии и находящимся с ней [76]
Я знаю вашу любовь и расположение, которое вы по своему усердию питаете к нам, и хотел бы писать к вам постоянно; но страх, наводимый исаврийцами, загородив все дороги, часто отнимает возможность найти людей, которые могли бы оказать нам в этом деле необходимую услугу. По крайней мере, всякий раз, как только встретим удобный случай, мы вменяем себе в обязанность послать вам свое приветствие, убеждая вас по обыкновению нисколько не смущаться и не тревожиться при этих постоянных и непрерывных испытаниях. Если купцы и мореплаватели, занимающиеся морской торговлей, для незначительных товаров переплывают столь обширные моря и смело идут навстречу таким волнам; если военные люди из–за небольшой и временной платы бывают готовы жертвовать даже самой жизнью; если в течение жизни они часто бывают принуждены выдерживать борьбу с голодом, совершать тяжелые, длинные переходы, жить постоянно в чужих землях, а наконец многие из них действительно подвергаются преждевременной и насильственной смерти, не приобретая уже за это никакой платы, ни большой, ни малой, — то какое может быть извинение для малодушных, неспособных жертвовать своей жизнью, когда перед глазами их лежит небесная награда и за кончину ожидает несравненно большее и высшее воздаяние? Размышляя обо всем этом и зная, что настоящее есть дым и сновидение, что всякое человеческое благополучие нисколько не прочнее весенних листьев, которые растут и тут же засыхают, будь выше всех этого рода стрел. Можно даже совершенно попрать житейскую прелесть, если захочешь. Смотри только на одно, каким бы образом с живым усердием закончить тебе тот тесный путь, который ведет к Нему.
94. К пресвитерам: Касту, Валерию, Диофанту и Кириаку [77]
Что бывает с золотом, прошедшим многократно через огонь, то же самое обыкновенно бывает и с золотыми душами под влиянием испытаний. Вещество золота, пробыв в огне столько времени, сколько нужно по требованию искусства, становится от действия его гораздо чище и блистательнее; и люди с душой, подобной золоту, пройдя горнило непрерывных испытаний, делаются несравненно блистательнее и драгоценнее всякого золота. Потому–то, несмотря на такую отдаленность от вас, мы не перестаем постоянно вас ублажать. Вы знаете, вы положительно знаете, что все эти козни могут принести вам только прибыль, что благополучие настоящей жизни есть только пустое слово, не заключающее в себе никакой действительности, а блага будущие прочны, непреходящи, постоянны, бессмертны. И не в том только состоит дивное свойство добродетели, что она доставляет нам такого рода награды, но в том, что еще прежде этих наград самые подвиги ее служат уже сами себе наградами, что не только по окончании зрелища она раздает отличия победителям, но и среди самой арены сплетает уже для подвижников блистательные венцы. Потому и Павел не только радуется и веселится при мысли о воздаяниях за скорби, но смотрит с торжеством и на самые скорби, когда говорит: «И не сим только, но хвалимся и скорбями» (не точию же, но и хвалимся в скорбех) (Римл. 5:3). Перечисляя ряд наград за скорби, он говорит, что скорбь рождает терпение — эту матерь всех благ, эту необуреваемую пристань, эту основу мирной жизни, более крепкую, чем скала, более твердую, чем алмаз, более могущественную, чем всякое оружие, более надежную, чем все крепостные стены. В свою очередь, терпение при надлежащей степени развития делает своих питомцев испытанными, мужественными и решительно непобедимыми. Оно уже никогда не допустит их ни смутиться, ни поскользнуться, при каком бы ни было бедствии; но как скала, чем более бьет в нее волн, тем она делается только чище, нисколько не сдвигаясь с места, и легко разбивает напор рвущихся на нее валов, уничтожая их не нанесением, а принятием ударов, — так и муж, вышедший испытанным из школы терпения, становится выше всех козней. И, что особенно удивительно, он делается сильнее и победоноснее над злом также не деланием, а переношением зла. Пишу вам это не потому, чтобы вы нуждались в наших наставлениях, — я знаю ваше благоразумие, и вы доказали его самым делом, — то, о чем мы философствовали теперь только на словах, то самое вы проповедали во всеуслышание собственной непоколебимостью в перенесении страданий. Итак, не потому, чтобы вы нуждались в наших наставлениях, пишу вам это, но потому только, что, как вы долго молчали, или лучше — так как с обеих сторон длилось долгое молчание, то я и захотел сделать свое письмо длиннее. А когда пишешь к таким доблестным подвижникам терпения, как вы, то о чем более и поговорить, как не о том, чем вы сделались столько славны и знамениты? Однако и сказанным выше не ограничиваются плоды подвижничества; они идут дальше, разрастаясь более и более. «Испытанность, — говорит апостол, — рождает упование» (Рим. 5:4), — упование, имеющее непременно оправдаться самым делом, а не такое, как обыкновенное человеческое упование, которое часто, изнурив трудами положившихся на него, не в состоянии бывает затем дать своим поклонникам отведать плода от своих трудов и вместе с потерею трудов приносит им стыд и бедствия со всех сторон. Не таково то упование, потому что оно — не человеческое. Желая выразить все это одним словом, Павел сказал: «надежда не постыжает» (упование же не посрамляет) (Рим. 5:4). Действительно, оно не только не приносит потери тому, кто подвизается на этом поприще, и не только не посрамляет, но вознаграждает его богатством и славой в гораздо высшей степени сравнительно с настоящею ценой его трудов и подвигов. Такова рука, дарующая вознаграждения за эти труды! Может быть, мы и переступили меру письма, но только не во мнении так горячо привязанных к нам друзей, как вы. Я уверен, что, рассуждая об этом не по правилам эпистолярной письменности, а по уставам дружбы, вы найдете и это письмо коротким. При всем том, хотя бы оно показалось вам коротким, я непременно хочу просить у вас вознаграждения себе за него — не того, чтобы вы меня любили, потому что нет надобности просить у вас того, чем вы сами по собственному побуждению всегда с большим избытком и платите мне, и одолжаетесь вновь, и не того, чтобы вы отвечали на наше письмо, так как я знаю, что и об этом нет надобности напоминать вам со стороны, — какого же, наконец, вознаграждения? Докажите нам, что вы ликуете, радуетесь и веселитесь, что причиненные вам бедствия ничего вам не сделали, что, напротив, козни врагов доставляют вам повод к величайшему удовольствию. Если мы получим от вас письмо с таким радостным известием, то это письмо послужит для нас утешением, лекарством и уврачеванием среди всех зол, которым мы в настоящее время преданы на жертву, каковы: пустынническое одиночество, голод, зараза, исаврийские войны и всякого рода болезни. Представив себе таким образом, какое вы доставите нам одолжение, пожалуйста, пишите к нам, и пишите именно так, чтобы, несмотря на дальнее расстояние, которое разделяет нас с вами, исполнить нас живейшей радости.
95. К епископу Урбицию [78]
Хотя я давно уже не вижусь с твоим благоговением, тем не менее нисколько не охладел оттого в любви к тебе. Таково свойство искренней любви. Она не увядает от долговременности, не тускнеет в трудных обстоятельствах жизни и постоянно сохраняет свою силу. Потому–то, несмотря на множество окружающих нас напастей, несмотря на то, что мы заброшены теперь в самое пустынное место вселенной и живем в постоянном страхе со стороны разбойников, среди непрерывной своего рода осады (в самом деле, Кукуз постоянно в осадном положении, потому что все дороги к нему загорожены разбойниками), при всем том мы нисколько не охладели к твоему благоговению, но пишем к тебе, посылаем тебе должное приветствие и усердно просим тебя писать в свою очередь к нам, если это не тяжело и не трудно. Для нас будет весьма большим удовольствием получать письма от людей, так искренно нас любящих, как вы, и при этом представлять себе вас присутствующими.
К епископу Руфину
Я знаю прочность твоей любви. Хотя мы и недолго жили с тобой когда–то в Антиохии, честнейший и благоговейнейший мой владыко, но видели много опытов твоей мудрости и любви к нам твоего благоговения. После того прошло уже много времени. Но мы до сих пор сохраняем полнейшую любовь к тебе и представляем себе твое присутствие так живо, как будто видели тебя вчера или третьего дня. Поэтому пишем к тебе теперь и просим не забывать нас никогда. Нас сослали в Кукуз, самое пустынное место нашей вселенной, и почти ежедневно мы здесь в осаде от нападения исаврийцев. При всем том, несмотря на такое горестное положение, мы почерпнем величайшее утешение в своих страданиях, если будем положительно знать, что пользуемся у вас тем искренним расположением, на которое твердо надеемся от любви вашей.
К епископу Вассу
Что это? Такую любовь оказывал ты к нам и в прежнее время, и недавно в Константинополе, — теперь же, слыша, что мы стали соседями с твоею честностью, ты не удостоишь нас даже письмом! Или не уверен, до какой степени расположены мы к твоему благоговению и как тесно связаны с тобою узами дружбы? А я ожидал, что ты сам приедешь сюда и утешишь нас в нашей печальной пустыне. В самом деле, что может быть пустыннее Кукуза, который, не говоря уже о пустынности его местоположения, постоянно сверх того в осаде от нападения исаврийцев? Но если поездка к нам дело нелегкое, как по опасению со стороны этих разбойников, так и по трудности самой дороги, то не поставь за труд, по крайней мере, писать к нам и радовать нас известиями о своем здоровье, чтобы доставить нам таким образом большое утешение в нашей жизни на чужой стороне.
Дата добавления: 2015-12-17; просмотров: 17; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!