К монашествующим Ромулу и Визу
Хотелось бы мне видеть вас здесь, потому что, представляя вас себе по слухам о вашем благоговении, я очень полюбил вас; но так как это пока невозможно — и по дальности пути, и по зимней поре года, и по страху, наводимому исаврийцами, то я возымел усердие прибыть письменно к вашей честности с изъявлением расположенности, которую мы питаем к вашему благоговению. В самом деле, можно дружески полюбить людей, которые далеко от нас и которых мы никогда не видали. Такова сила любви: она не задерживается дальностью расстояния, не слабеет от долговременности, не побеждается наведением искушений; но, побеждая все это, становится выше всего и востекает на высоту недосягаемую. Так точно и мы, горячо полюбивши вас, не сделались ни от чего подобного менее к вам внимательны, но как сами пишем к вам, так и вас усердно просим уведомлять нас о своем здоровье. Таким образом, даже среди своей жизни в пустыне мы найдем большое утешение себе, когда будем слышать, что люди, провождающие такую жизнь и шествующие таким тесным и скорбным путем, здравствуют и благоденствуют.
44. К Адолии [46]
Хотя сама ты редко пишешь, тем не менее, мы, как только узнаем, что кто–нибудь отправляется отсюда к вам, неопустительно всякий раз пишем к твоему благородству. Мы высказывали желание, чтобы ты приехала сюда повидаться с нами; горячо желаем этого и теперь. Но так как это, по всей вероятности, показалось трудно твоему благородству (хотя опасность со стороны исаврийцев миновала совершенно), то мы не перестаем утешать себя, по крайней мере, тем, что постоянно пишем к твоей честности. В самом деле, всякий раз, как только встретим случай переслать к тебе письмо, принимаясь писать к тебе, мы испытываем необыкновенное удовольствие. Зная это, скромнейшая и благоговейнейшая госпожа моя, постарайся, пожалуйста, и ты постоянно извещать нас о своем здоровье и благодушии. Как относительно поездки мы нисколько не упрекаем тебя, потому что это могло показаться тебе обременительным, так, напротив, никогда не перестанем жаловаться на твое долгое молчание, потому что горячо желаем постоянно иметь сведение о благоденствии твоем и всего твоего дома.
|
|
|
45. К бывшему дуке Феодосию [47]
Много меда заключает в себе твое письмо или, лучше сказать, ты сделал его даже приятнее меда. В самом деле, чем чаще подавать мед лакомящимся его сладостью, тем уже менее он кажется им приятным, так как пресыщение разрушает силу удовольствия; напротив, твои письма, радующие нас известиями о твоем здоровье, так далеки от этого недостатка, что тогда особенно и доставляют нам радости, когда чаще приходят. Итак, ты облобызал мое письмо. А я облобызал тебя самого, виновника письма, обнял тебя, обеими руками обвившись вокруг шеи, и, расцеловав твою любезную мне голову, почувствовал большое подкрепление. Мне показалось, что не письмо только твое пришло, но будто бы ты сам приехал и находишься вместе с нами. Такое впечатление произвело на меня твое письмо. Впрочем, такова всегда природа искренней любви: хотя бы лучи ее проникали только через письма, они делают видимым самый источник этих писем, что и привелось нам испытать. И ни давность времени, ни дальность расстояния, ни тяжелое положение обстоятельств, ничто решительно не помешало нам при этом. Зная это, достопочтеннейший мой владыко, не поставь в труд постоянно уведомлять нас о своем здоровье и благодушии, равно как и о благоденствии всего своего дома. Тебе известно, как желательно нам всегда иметь об этом сведения.
|
|
|
46. К диакону Феодоту [48]
Скоро ты забыл нас, к горькой печали вследствие разлуки с тобой прибавив нам еще новую скорбь — своим долгим молчанием. На недостаток времени ты не можешь сослаться: прошло уже так много дней, что весьма легко можно было обернуться назад. А извиняться опасением исаврийских набегов мы тебе не позволим, потому что слишком для этого тебя любим. После твоего отъезда многие оттуда прибыли сюда. Что же за причина твоего молчания? Мешкотность и равнодушие. Впрочем, мы избавим тебя от упреков за прежнюю небрежность, если ты постараешься на будущее время учащением писем вознаградить потерянное. Ты знаешь, как нам будет приятно, если ты постоянно будешь уведомлять нас о своем здоровье.
|
|
|
47. К Халкидии и Асинкритии [49]
Знаю, что вас смущает непрерывность постоянных испытаний, постигающих господина моего, честнейшего и благоговейнейшего пресвитера. Но не страшитесь ничего подобного. Кто терпит это ради Бога, тот, чем жесточе его страдания, тем высшей сподобится награды. Утешая себя этим, мужественно и с благодарностью переносите огорчения, прославляя Бога за все, встречающееся в жизни. Таким образом и вы соделаетесь общницами с ним в уготованных ему наградах и венцах, за то, что кротко и мужественно переносили испытание. Вы знаете, что настоящая жизнь есть только путь, что и радости и печали ее проходят одинаково, что «многими скорбями подобает нам войти в царствие Божие» и что тесен и скорбен «путь, вводящий в жизнь вечную». Утешаясь этим, а также и его присутствием с вами, рассейте всякую тень уныния, радуясь и веселясь за его страдания, потому что его ожидает за них неизреченное и нетленное вознаграждение.
|
|
|
48. К бывшему консулярию Феодоту [50]
Вот что значит быть отцом! Ты не только не огорчаешься, что сын твой имеет стремление к истинному любомудрию, но радуешься этому, употребляешь все средства, чтобы он достиг самого верха любомудрия, и даже не тяготишься удалением его от родины, от дома, от твоего собственного присмотра, напротив того — думаешь, что он теперь ближе к тебе, когда становится добродетельнее. Глубоко благодарим тебя за это и со своей стороны удивляемся, каким это образом, давши нам такой бесценный подарок, своего сына, ты счел себя еще обязанным сделать нам честь и угощениями другого рода. Честь мы приняли; но самые вещи присланные возвращаем обратно, не из пренебрежения к твоему благородству (как это можно в отношении к человеку, так горячо нас любящему?), а потому, что считаем излишним гоняться за тем, в чем не имеем нужды. Что же касается доброго чтеца Феодота, то мы желали бы оставить его при себе и заняться его воспитанием; но так как вся здешняя местность наполнена убийствами, смятением, кровопролитием, пожарами, потому что исаврийцы все истребляют огнем и мечем, и мы постоянно движемся с места на место, каждый день переменяя свое местопребывание, то мы сочли необходимым отправить его от себя, обстоятельно наказав господину моему, благоговейнейшему диакону Феодоту, неусыпно о нем заботиться и иметь о нем полнейшее попечение. Постарайся и ты обращаться так же с своим сыном, и тогда непременно похвалишь наше решение и принесешь нам за настоящее увещание большую благодарность.
49. К Касту, Валерию, Диофанту и Кириаку, пресвитерам антиохийским [51]
Что честнейший и благоговейнейший господин мой, пресвитер Констанций, оставил нас, о том жалею; но что он отправился к вам, этому радуюсь, и больше радуюсь, чем о разлуке с ним жалею. Я вполне уверен, что в вашей любви он найдет себе необуреваемую пристань. Хотя бы отовсюду грозили бесчисленные опасности и высоко вздымались волны, ваше положение таково, что, благодаря отличающему вас мужеству и вашей неизменной расположенности и любви, под вашей защитой можно и среди бури наслаждаться ясной тишиной. Когда он явится к вам, сделайте для него, пожалуйста, все, как вам подобает. Вы знаете, какая награда будет ожидать вас, если постараетесь помочь человеку, на которого напрасно и злостно клевещут. Мы не чего–нибудь домогаемся, а того только, чтобы его не обижали вопреки всякой справедливости, чтобы не таскали и не перетаскивали его напрасно, терзая по судам, за то, за что его следовало наградить и прославить. Итак, касательно его такова наша просьба; касательно же себя самих просим вас постоянно писать к нам и радовать нас известиями о своем здоровье. Хотя мы отделены от вас большим пространством, при всем том всегда постоянно носим вас в своей душе, близки к вам и непрестанно вас видим. Таковы глаза любви у людей, умеющих искренно любить. Но вы хорошо знаете это и сами, так как и вы умеете любить искренно.
50. К Транквилину [52]
Все уступает времени и проходит, дряхлея и стареясь: и телесная красота, и величественные здания, и цветущие луга и сады, и все, что ни есть на земле; одна только любовь избежала общего разрушения и не только не вянет от долговременности, но не пресекается и самой смертью. Так и в нас, как ни давно расстались мы с твоею мерностью, она хранится к тебе в полном цвете: на словах — и теперь, а в душе — всегда. Потому–то мы и пишем постоянно к твоему благоговению. А так как нам весьма желательно иметь сведения, как идет твое здоровье (ты ведь знаешь, сколько мы дорожим им), то, если будет возможно и если легко найдешь случай, с кем можно было бы отправить к нам письмо, пожалуйста, с свойственной тебе добротой дай нам знать об этом. Как живем мы, что делается в Армении, что во Фракии, обо всем том расскажет твоей искренней и горячей любви податель этого письма.
К епископу Кириаку
Господин мой Сопатр, начальник Армении, — той Армении, в которой мы в настоящее время заключены, — Арменией правит, как отец, а о нас оказывает попечение более отца. Желая и стараясь отблагодарить его за такое с его стороны благорасположение, мне кажется, я нашел наконец отличнейшее средство отблагодарить его при пособии твоей неусыпно заботливой о нас души. Как и каким образом? У него есть сын, который давно уже живет там (у вас), обучаясь наукам. Если ты потрудишься принимать его у себя с готовностью и с свойственной тебе любовью и сделаешь ему что–нибудь полезное, тогда мы будем уплатившими свой долг. Сделай же это и познакомь его также с тамошними сановными людьми, которые были бы и знакомы тебе и в состоянии сделать для него чужую сторону приятнее родной. Этим ты доставишь удовольствие ему, доставишь удовольствие мне, доставишь удовольствие и себе самому, оказав полезную услугу в лице сына человеку честному и человеколюбивому, общему пристанищу бедных.
52. К Маркиану и Маркеллину [53]
В вашем философском и возвышенном образе мыслей, в вашем неизменном и непреклонном настроении вы найдете достаточное подкрепление себе среди тех горестей, которые вы, как видно из вашего письма, испытываете. В самом деле, как человеку вялому и распущенному не может принести большой пользы даже тишина и самое благоприятное течение обстоятельств, так твердого, установившегося и ко всему готового мужа никогда не поколеблет никакая жестокая буря, напротив — сделает его еще славнее. Таково уже природное свойство испытаний: тем, кто переносит их мужественно, они приносят большие награды и блистательные венцы. Зная это и почерпая отсюда достаточное утешение среди бедствий, не смущайтесь, честнейшие и благороднейшие господа мои, ничем и не переставайте писать к нам постоянно. Нам желательно бы было лично видеться и обняться с вами, но так как это пока невозможно по разным препятствиям, то не поставьте в труд постоянно писать к нам и уведомлять о своем здоровье. Вы знаете сколько вы доставляете нам этим удовольствия и как много это нас радует.
53. К Касту, Валерию, Диофанту и Кириаку, пресвитерам антиохийским [54]
Языком я редко сношусь к вашим благоговением, но душой — постоянно и весьма часто. Считайте же, что вы получили от нас не столько писем, сколько получили исписанной чернилами бумаги, но столько, сколько нам хотелось бы послать к вам. И как скоро так будете смотреть на дело, то увидите, что нами посланы к вам вороха писем. Если же вам их никто не доставляет, то, конечно, молчание наше есть следствие не нашей небрежности, а затруднительности нашего положения. Я сказал это для того, чтобы, пишем ли мы, или молчим, вы не изменяли своего мнения о нашей любви к вам. Где бы мы ни были, мы везде о вас помним, напечатлев вас в своем сердце. Приносим вам теперь великую благодарность за то, что вы приняли доброго монаха с свойственным вам благорасположением и укротили людей, которые так не кстати вздумали с ним ссориться. Недаром же я говорил, и без всякой лести вам, что, хотя бы отовсюду вздымались бесчисленные волны, у вас будет тишина. И если вы так легко избавляете других от кораблекрушений, то ясно, что сами стоите далеко вне опасности. Пишите же нам постоянно о своем здоровье. Вы знаете, как нам желательно всегда иметь о нем сведения. Ваши письма, радующие нас известиями о вашем благоденствии, имеют такую силу, что, хотя мы в настоящее время отовсюду окружены опасностями, войнами, смятениями, беспорядками, ежедневно грозящими смертью, при всем том, как только получим связку ваших посланий, забываем все от удовольствия и приобретаем вновь прежнюю бодрость. Искренняя любовь производит то, что письма, заключающие в себе подобные известия, как бы переносят нас в круг людей, с которыми мы телесно разлучены.
54. К диакону Феодоту [55]
Ты избавился, честнейший и благоговейнейший господин мой, от бедствий, свирепствующих теперь в Армении; а нас, кроме здешних смятений, или, точнее, ежедневно грозящих смертью опасностей, сильно тяготит и разлука с таким любезным, искренно и неподдельно расположенным к нам человеком, как ты. К этому присоединилось еще другое горе — долгое молчание твоей мерности. С того времени, как ты уехал отсюда, мы получили от тебя теперь всего только второе письмо: говорю это не в укор тебе, а по чувству собственной скорби. Что дорога, ведущая к нам сюда, действительно в настоящее время непроходима для путешественников, это всякий знает, и, конечно, это может послужить тебе в оправдание; но все это вовсе не утешительно для нас, напротив, потому–то мы особенно и горюем, что и последнее, оставшееся нам после разлуки с тобою, утешение отнято у нас таким образом. Так как это препятствие до сих пор не устранено, и ужасы, напротив, с каждым днем увеличиваются все более, то, пожалуйста, за огорчение, причиняемое нам твоим долгим молчанием, вознаграждай нас другим способом: не забывай нас, и когда будешь к нам писать, то пиши письма как можно длиннее, обстоятельно рассказывая в них о своем здоровье, благодушии и благополучии. Таким образом отнимаемое у нас временем ты можешь вознаградить длиннотой писем.
55. К нему же [56]
И это — твое (письмо), нашего, ревностнейшего и горячего друга! Только что я прочитал первое твое письмо, как получаю второе: оба в один день, — и сильно обрадовался. Второе письмо твое заключает в себе нечто более, представляя нам не твои только речи, но и твое собственное писание, что и увеличило нашу радость, потому что мы могли увидеть в нем облик не твоей только горячей и искренней души, но в добавок еще и твоей руки. Делай же так постоянно, и не скупись доставлять утешение, которое сам придумал для нас таким образом. Тащить тебя сюда уже не смеем: таковы бедствия Армении; они охватили все, как и другая зима. Куда ни поедешь, везде увидишь потоки крови, кучи мертвых тел, до основания разрушенные жилища, разоренные города. Мы считаемся в безопасности, заключившись в этой крепости, как в жестокой тюрьме; при всем том не можем пользоваться спокойствием вследствие ежедневных опасений, смертоносных слухов, постоянного ожидания приступа со стороны исаврийцев и телесной немощи, с которой боремся доселе. Но, и при всех этих бедствиях, мы находим немалое утешение в своем горестном положении, когда получаем письма, радующие нас известиями о твоем здоровье.
Дата добавления: 2015-12-17; просмотров: 17; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!