Из письма к О. И. Сулержицкой 17 страница
5 января 1916
Дорогая и милая
Любовь Яковлевна!
Пока пишу два слова. Играю днем и вечером.
С Новым годом.
Спасибо за письмо. Часто думаю о Вас. Вспоминаю Мариенбад. Тоскую о начатой вместе работе.
В искусстве живется тяжело. Сезон -- мертвый.
Ждем больше призывов. Не знаем, с кем и что ставить. В материальном отношении -- сезон бешеный. Полные сборы, но это не радует. В студии работа идет. Сыграли "Потоп". Готовят два спектакля Чехова (водевили и миниатюры). Принимаемся за "Село Степанчиково" Достоевского. Фому -- Чехов, я -- дядюшку. Выходит чудесная пьеса.
Приедем ли в Петроград, не знаю. Напишите, какое настроение. Ждут ли наступления, и думаете ли Вы, что будет весенний сезон?
Целую ручку. Всем кланяюсь -- маме, дочери, сестре, братьям. Душевно преданный
К. Алексеев
492*. В. Я. Брюсову
31 января 1916
Москва
Глубокоуважаемый Валерий Яковлевич!
Приветствуя Вас в Вашей новой роли -- друга и советчика артистов, я льщу себя приятной надеждой, что Вы приглядитесь к той трудной душевной работе, которой мы захвачены1.
Кроме того, спешу сообщить Вам, что я сделаю невозможное и добуду несуществующий билет на премьеру, которую к слову сказать, мы считаем лишь одной из неудачных публичных проб. И чем сложнее внутренний план роли, тем труднее выполнить его, тем неудачнее публичная репетиция.
Примите уверение в моем глубоком почтении к Вам.
К. Алексеев (Станиславский)
|
|
|
31 -- I -- 916 Мскв.
Л. Я. Гуревич
12 апреля 1916
Москва
Дорогая Любовь Яковлевна!
Спасибо за Ваше милое письмо. Не сразу мог ответить, так как я нахожусь в таком же ненормальном состоянии неврастеника, в котором был в Берлине.
Призывают Игоря, и у меня в мозгах не могут соединиться эти два представления -- полубольного ребенка и безжалостного к врагам воина. Живу надеждой, что доктора поймут эту нелепость подобного соединения и освободят его, так как он действительно никуда не годится по здоровью. Оказывается, что у него и сердце слабо, и в легких выдыхи, и желудок никуда не годится, и расположение к аппендициту. Какой же это воин? Пока живем и ждем.
В Петроград мы не едем. И на этот раз говорим: слава богу! -- хотя материальные потери от этого громадны. В Москве сборы падают, а в провинцию тоже ехать нельзя. Почему не едем? Потому что, во-первых, поездка не художественная, а чисто материальная. Это торговля, а не искусство. В этом году мы ничего не могли делать при постоянных призывах. Все пьесы спутаны, ансамбль нарушен, нервы истрепаны. При таких условиях нельзя играть. Лучше мы останемся дома и будем работать над "Селом Степанчиковым", над "Розой и Крестом"1 и пр. Теперь Вы должны приехать сюда. Только таким способом можно будет возобновить прерванную работу по выпискам. Вторая причина, почему мы не едем, та, что идет разговор: вот, мол, Художественный театр едет наживать деньги, как и все купцы теперешние; он занимает вагоны, которые нужны для перевозки снарядов. Конечно, 20 вагонов при 1500 ежедневной отправки -- ровно ничего, и нам их дают охотно, без всяких оговорок и подкупов, но толпу нельзя разубеждать, и потому уж лучше понести убыток и не бросать тени на театр.
|
|
|
Итак, ждем Вас сюда. В самом деле, приезжайте. Посмотрите "Потоп", "Будет радость" и сговоримся о выписках.
Еще просьба. Помните эту милую барышню, которую явстретил у Гессена (она ученица его сына) на вечере и ужине? Она прислала мне премилое письмо с просьбой ответить ей два слова на моей посткарте с портретом. Я хотел ей послать свой большой портрет и выписал его из Киева с большим трудом. Портрет пришел, а письмо я опять потерял. Выручите. Напишите ее имя, отчество, фамилию и адрес.
Напишите еще несколько слов о своем здоровье, оно нас очень беспокоит. Знаете, ведь одно из лучших средств для невроза сердца -- переменить обстановку... Приезжайте же в Москву.
Да, забыл главное. Давно я убеждал кое-кого из наших (задолго до разговора с Вами) о том, чтобы издавать сборник "Круг чтения для актера" 2. Моя идея не прививалась, и я стал убеждать Вас.
|
|
|
В этом году Леонидов ничего не делает и отдыхает без работы, по болезни. Он, как недавно оказалось, принялся за эту-работу. Читает, собирает. Всего того, что Вы достали, он не знает, и я, конечно, ему не говорю, но теперь у Вас и у него намерения сошлись, и я спешу Вас предупредить об этом вовремя, чтобы самому не оказаться перед Вами в ложном положении. Я вернусь к этому вопросу, когда мозги придут в порядок после волнений с Игорем. Очень хочу и мечтаю о нашей совместной работе. Знаю, что без Вашей помощи изучение истории актерского искусства не удастся произвести, и потому еще раз от души желаю, чтоб Вы скорее приезжали бы в Москву.
Поклон Вашей маме, братьям, сестре и милой дочери от
душевно преданного Вам
К. Алексеева
1916--12--IV
Жена и дети мне вторят.
494*. Л. А. Сулержицкому
15 мая 1916
Москва
Милый Сулер!
Я сейчас получил письмо от Владимира Ивановича, в котором он извещает меня о двух постановлениях Совета.
Первое: признание Ваших заслуг художественно-этическо-идейных, как в театре, так и студии (словом, признание Вашей победы).
|
|
|
Второе: Совет просит Вас принять на лечение 500 рублей, которые я должен Вам послать, -- но как? Я знаю Ваш ящик на почте, и туда я только что послал чек на 500 с чем-то рублей (моя часть по содержанию имения). По этому чеку надо получить в банке по моему текущему счету (у меня текущий счет в Евпатории). Чек послал заказным письмом. Получите ли Вы его? Напишите. Мой адрес: Ессентуки, санаторий доктора Пржисецкого (с 13 июня), до этого времени -- в Москве.
Мы все играем и играем. Невыносимо, особенно во время жары. Сборы почти все полные -- у нас и совершенно полные -- в студии.
Студию признали и в правлении театра и хорошо относятся к ней. Студийцы нормировали свое жалованье. Чего недостает до нормы, сравнительно с тем, что они получают в театре, будет ими получаться из доходов студии.
Кончаю письмо недоконченным. Третий звонок. Пишите скорее, как пересылать деньги.
Ваш К. Алексеев
Может быть, послать с Хмарой чек?
495*. И. К. Алексееву
30/VI 916.
Ессент.
30 июня 1916
Дорогой Игорек!
Прости, что так долго не писал. Не потому что не думал и забыл, а потому что -- изленился. Ничего не делаешь, и все некогда, все куда-то надо спешить, то к доктору, то в аптеку, то с анализом, то за газетами.
От Кирюли имели известие из Судака. Вот текст ее телеграммы: "Судак доехали хорошо. Остановились Морской уголок. Целую". От Сулера имею также длинное письмо, но оно какое-то странное и напугало меня. Бурджалов, который приехал оттуда, говорит, что он неважно себя чувствует, плохо выглядит и не поправляется.
Куда ты и что ты будешь делать после 1 августа, когда Алексей Александрович 1 тронется на Кавказ? В Евпаторию? А не страшно? Появление "Гебена" -- это неприятная новость... 2. Конечно, ты во всякое время можешь приехать сюда, на Кавказ, и поместиться временно ко мне в комнату, пока не найдется помещение. Я этому буду только рад. Но, конечно, веселья не обещаю. Белла Роман (так, кажется?) вспоминала о тебе и шлет тебе поклон.
Вчера из Ессентуков в Кисловодск уехал Рахманинов, а с неделю назад уехал в Крым Шаляпин. Мы с ними отлично проводили время. Гуляли, пили воду. К нам присоединялись Кусевицкий, Кошиц (от Зимина), Софья Федорова, Санины. Вся эта компания возбуждала внимание, это злило Рахманинова и радовало Шаляпина. Последний был в хорошей полосе и потому очень занятен и мил.
Я теперь увлекаюсь Еврипидом. Какой он настоящий!! По вечерам мы его читаем (мы -- это мама, Книппер и я). Сегодня первый жаркий день, а до того был дождь и прохладно. Я здесь провожу часто время с детьми Зернова. Они все подросли, с ними премилая молодежь, и они почему-то меня полюбили, а я все приглядываюсь к подросткам. Странные и милые люди. Одного не понимаю в вас... Приходилось часто ездить в Кисловодск и обратно. Вагоны переполнены. Занимаю место заблаговременно, а в последнюю минуту вагон переполняется. Дамы стоят. По инстинктивной привычке уступаешь им место и торчишь посреди вагона, а тут же сидящие мальчишки не только не двигаются, но еще бравируют тем, что и я и женщины стоим. Объясни мне, что это такое?
Обнимаю тебя нежно, как и люблю, поклонись Мише, Евгении Алексеевне, Алексею Александровичу, Марии Ивановне поцелуй ручку. Начинаем скучать по тебе.
Твой папа
496*. Вл. И. Немировичу-Данченко
11 августа 1916
Ессентуки
Дорогой Владимир Иванович!
Отвечаю. Но прежде -- к Вашему сведению.
Я получил билет только на 17 августа и потому только 19-го приеду в Москву. 20-е, 21-е на устройство своих дел. Надеюсь с 22-го начать работу. Но беда в том, что я уже третью неделю хвораю желудком. Первое время перемогался на ногах, но дней пять-шесть лежу на балконе. Остановилось лечение, ванны, и это немного истощило накопленные силы. Делаю все, чтобы поправиться; мало того, вероятно, придется выехать больным, так как билет достать невозможно. Лишь бы только на ослабший организм не захватить простуду или заразу. Говорят, в Москве бог знает что делается. Со мной приедет Книппер. Жена приедет в первых числах сентября. Коренева -- мечется с билетом.
П_о _а_д_м_и_н_и_с_т_р_а_ц_и_и.
Это очень приятно и ободрительно, что нас зачли во вторую группу по топливу1.
Очень приятна и похвальна щедрость наших пайщиков в благотворительных вопросах 2. Они не скупы. Щедро тратят, но зато и лениво наживают (когда дело идет о повышении доходности).
Мой индиферентизм и проч. имеет свои причины. Не всегда же я был таким. Было время, когда и я горел. Но есть, прежде всего, коренное разногласие -- и много других причин. У меня и у пайщиков -- разные цели, разные дороги и разная (как бы это назвать?) этика, воспитание, культура, взгляды, привычки, натура.
Вопрос материальный. О нем и приходится говорить -- материально. Лучше всего можно нажить деньги, устроив прочное, солидное, хорошее дело, которое сильно тем, что оно одно умеет выпускать всегда только хороший товар. Мало того, всегда приятно, удобно, радостно иметь с этим делом деловые отношения. Там властью пользуются, чтобы разрешать, облегчать, а не чтобы запрещать, затруднять. Там все проникнуты одной мыслью упрочения дела -- своего кормильца. Поэтому всякая новость, всякое нововведение хватается на лету и выполняется скоро, быстро. То, что в других делах прививается в десятки лет, тут усваивается сразу. В таком деле есть идея, план, стремление, проведена линия, ведущая вверх. Там и выгода.
Но бывают другие дела. Они гораздо меньше заботятся о самом деле, о его постоянном усовершенствовании, они боятся временного убытка переходного времени, так как их внимание не смотрит далеко вдаль и не идет дальше ближайшего операционного года. Стоит ли писать дальше, когда все понятно и сто раз уже говорено? У театра много достоинств сравнительно со всеми театрами не только России, но и всего мира, и то, что отличает его от других театров, то и удерживает меня у театра; но там, где расходятся наши цели и пути, там у меня единственное средство -- закрывать глаза, не смотреть и проходить скорее мимо, умышленно развивать в себе тот индиферентизм, который дает мне возможность работать в разном по целям деле. Есть и еще причина, усиляющая все сказанное. Я обеспечен, другие -- нет. Мне легко рисковать, другим -- нет. Я как будто бы материально не рискую в деле, а другие как будто бы и рискуют. Я ношу очень опасный в данном случае ярлык -- непрактичного, гениального путаника и пр. И правда, я непрактичен -- для данного сезона и очень практичен -- для будущего доходного дела. Понятно, что при таких условиях я не имею голоса (я его и не ищу, не думайте, что это намек). Между тем я понесу наибольшую ответственность в материальном отношении, так как я наиболее обеспеченный плательщик и завишу от банков и биржи. Для меня солидность и прочность дела важнее дохода ближайшего года. И тут наши интересы и задачи радикально расходятся со всеми другими пайщиками. Кроме того, мне, как коренному москвичу, окруженному традиционными предрассудками известной группы людей, от которых я и семья материально и иным образом зависим, -- приходится быть щепетильным и в другой области так называемого общественного мнения: "que dira-t-on" {"что люди скажут" (франц.).}. A ведь этическая сторона стоит теперь в театре очень низко, и нередко приходится болеть, краснеть и попадать самому в отвратительное положение. Нигде не пьют и не кутят так, как у нас, нигде нет такого самомнения и презрения к другим и таких оскорбительных выходок. В казенных театрах это сглаживается бюрократизмом, а у нас этого, слава богу, нет, но нет и благородных традиций благородного дома. А вместе с тем -- нами гордится Москва, и отдельным лицам приходится поддерживать престиж. И опять ряд компромиссов. То тут, то там выскакивают наши темные стороны, и надо нам затыкать эти дыры. В Ростове выпустили антрепренерскую афишу, которая ввела публику в заблуждение, и вот шерстяники пишут оттуда: "Скажите Алексееву, как же он позволяет своим актерам такое шарлатанство!" Опять конфликт. В конце концов создается глупое положение. 1) Фактически у меня никаких прав нет -- ни голоса, ни административного и этического авторитета, ни власти, я могу просить и капризничать, а отвечаю -- я, во мнении общества и Москвы. 2) Полное отсутствие времени, потому что я играю и режиссирую и тогда, когда нужно искать и работать для будущего (тогда я работаю на два, три фронта), и тогда, когда надо наживать деньги. 3) Я отвечаю и материально, что бы ни говорил Вам юрист. 4) По мнению и внешнему смыслу договора, я не несу никакой ответственности, и потому мне неловко распоряжаться чужим. 5) Когда нужно -- меня выставляют, моим именем пользуются; когда не нужно -- я даже не знаю о том, что делается за кулисами вразрез с моими обычаями, привычками, взглядами. Я часто прикрываю то, против чего борюсь. 6) Когда нужны подписи в банке -- я их должен давать. Словом, я должен давать свое имя и на риск дела и на прикрытие того, чему я не сочувствую. 7) Когда же дело коснется того, что мне дорого, ради чего я отдаю свою жизнь, -- тысячи невидимых нитей сковывают мои движения на каждом шагу. Так было с системой, так было с двумя студиями (не теперь, а прежде), так будет и с новой студией теперь3, так будет и при новых моих планах. И это естественно. То, что полезно для будущего, о котором я пекусь, -- в большинстве случаев невыгодно в настоящем.
Возможно ли все это сочетать? -- Нет! Это невозможно. Надо или переубедить всех, или уступить и отойти в сторону. Я не умел сделать первого, приходится сделать второе. Единственный возможный выход (повторяюсь) в следующем. Я сижу в Каретном, и у меня есть своя студия (общая или с самостоятельной труппой). Ко мне приходят из театра и говорят: "Поставьте то-то, сыграйте то-то, или помогите в том-то". -- "Хорошо... Вот мои условия" (не материальные, конечно). (Все эти условия знают наизусть.) Сладилась у меня хорошая пьеса в моей студии -- отлично! Я со всей труппой иду в театр играть ее на 10 сезонов. Освободились актеры в Художественном театре и хотят играть у меня -- отлично!-- "С участием таких-то -- такая-то пьеса!" Все ясно, все знают, что я отвечаю за студию, а Вы -- за театр, и нет ложного положения. Случился крах -- пожалуйте ко мне. Нужен вам актер -- вы пришли ко мне.
Резюме. По-моему, у Вас две ошибки, откуда и все недоразумения.
1) Вы насильно хотите соединить то, что не соединяется,-- Польша и Остзейские провинции не соединяются с Россией. Нужна автономия для того, чтоб они близко сошлись и полюбили друг друга 4.
2) Вы боитесь выпустить власть из своих рук и хотите держать все большие и малые вожжи.
Время пришло. Созовите всех пайщиков. Они должны управлять сами всем (кроме вопросов представительства и художественных) (конечно, утверждения), а мы с Вами должны быть в стороне и плотно вместе. (Только Вы и я, без всякого третьего.) Они, т. е. вся группа лиц, хотят ставить скверную пьесу. Ставьте и покажите. Если стоит -- докончим и будем помогать. Нет -- учитесь на ошибках. Непременно и во всем--вновь скорее возбуждать к жизни уснувшую инициативу. И не бояться одного -- большого сезонного убытка. Иначе -- беда, крах, которого я боюсь и от которого буду всячески ограждаться.
Об этом давно и честно предупреждал и, если бы не война, то принял бы и свои меры.
Перечитываю письмо и замечаю тот противный тон, которого я не терплю ни в других, ни в себе. Тон какой-то обиды, ворчанья. Что же мне делать? Он является помимо моей воли. Я хотел писать в самых дружеских деловых тонах и прекрасно настроен.
Многих очень люблю, но не со всеми и не со всем согласен.
Еще беда -- не умею убеждать.
О новом репертуаре поговорим при свидании, а кое о чем допишу завтра, очень устал сегодня.
Ваш К. Алексеев
11 августа 1916
Новые постановки.
О "Селе Степанчикове" я писал Вам. Жаль, если мне не удастся посмотреть заблаговременно, что сделал Добужинский.
Когда пойдут репетиции (публичные) "Села Степанчикова", не знаю, но сомневаюсь очень, чтобы это случилось через полтора месяца. Месяц уйдет, как всегда, на введение старого репертуара, особенно теперь, когда стольких надо вводить, когда нет ни одного приличного спектакля. Потом надо залаживать новые постановки. Потом надо шесть заседаний по уставному вопросу (ведь это целая неделя), потом надо будет каждый день играть, не меньше, чем в прошлом году, потом роль -- почти как Штокмана, только без его 4-го акта, но с одной сценой такого же напряжения5. Плюс расширение сердца и аорты, плюс проклятая старость... и будет понятно, почему я так волнуюсь с реорганизацией дела и ищу выхода из тяжелого положения, которым я придавлен. У меня нет прежних сил, и они с каждым годом уменьшаются.
Если б от меня зависело, я бы пустил немедленно "Розу и Крест" -- студийным порядком. Пока без Василия Ивановича, и с окончанием "Иванова" -- с ним 6. И объявил бы, что спектакль в нынешнем году идет там, в студии. Вот пьеса, из которой можно сделать что-нибудь только через студийные пробы, поправки и опыты.
"Чайку" залаживать немедленно и без особых претензий, если не считать нескольких новых исполнителей и введения дублеров там, где исполнители, как, например, Лужский, отвлечены другой работой (Лазарев как дублер).
Рядом с этим залаживал бы и "Маринку"7: Гзовская, Вишневский, Бакшеев (так как Массалитинова не дождемся, а Кудрявцев 8 -- не поэтичен) найдут время. У Гзовской хорошая роль и у Вишневского -- тоже.
О "Романтиках" 9 не имею никакого мнения, так как совершенно не чувствую и не живу пьесой.
Умоляю только не трогать Крыжановскую.
Коренева, кажется, мечтает о Ксандре (поет?!) 10.
Брать Качалова в эпизодическую роль гусара11 в пьесе, в которой Вы сами сомневаетесь, -- это расточительство не только артистическое, но и материальное. Ведь из-за этого станут "Роза и Крест", "Чайка".
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 387; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!