Полемика о взаимоотношениях федосеевского и филипповского согласий в тюменской общине филипповцев (конец XIX века)

⇐ ПредыдущаяСтр 16 из 22Следующая ⇒

АННОТАЦИЯ. На основе анализа оригинальных старообрядческих сочинений конца XIX в. лидеров тюменских староверов филипповского согласия В.И. Макарова и И.Г. Куньдукова характеризуется внутреннее состояние общин. Раскрывается полемика между отдельными группировками, выделяются основные спорные вопросы: наличие креста на кадильнице, надпись на кресте, отношение к «староженам». Делается вывод о сужении круга спорных тем, которые ограничиваются исключительно мелкими деталями обрядовой практики и приводят не только к идеологическому размежеванию в некогда близких общинах г. Тюмени и ближайшей округи, но и к их внутреннему разделению, дроблению. Это явление может свидетельствовать о существовании глубинных системных изменений в старообрядчестве, отражающих состояние российского общества на рубеже XIX–XX веков. Выдвигается предположение о влиянии ситуации в центре филипповского согласия – московском Братском дворе – на состояние периферийных общин.

SUMMARY. The analysis of specific oldbelievers’ works, written by leaders of tyumen community “filippovtsy” V.I. Makarov and I.G. Kundyukov at the end of 19 century, led the authors opportunity to describe inside situation of communities. Polemic between a few different groups is carried out. There are a few disputable questions, which caused disagreement and led to ideology separation, their divisions and falling apart. May be it were sistem changes in old believery, which draw the situation in Russian society at the end of 19 – the beginning of 20 centures. The authors make a hypothesis that situation in Moscow Bratskiy Dvor, the center of “filippovskoe soglasie” influenced on situation in regions.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА. Староверие, мировоззрение, основы вероучения староверов, полемика, раскол староверов.

KEY WORDS. Old believery, ideology, belief system, controversies, divisions.

В результате первого крупного разделения староверия, уже в конце XVII в. образовалось два направления – поповцы (приемлющие священство) и беспоповцы (отрицающие священство). Центром беспоповства стала Выговская пустынь. Вскоре в результате разногласий по некоторым насущным вопросам, вначале Феодосий Васильев, а затем старец Филипп отделились от поморского согласия беспоповства, образовав новые толки, названные затем по их именам федосеевский и филипповский. Учение этих согласий отличалось от поморского радикализмом – проявлялось это в непримиримом отношении к институтам государства [1; 26]. Также они проповедовали строгий аскетизм.

Несмотря на то, что федосеевское и филипповское согласия считались родственными друг другу, был ряд существенных отличий и, вследствие их, разногласий по догматическим вопросам и предметам обрядовой практики. К таким спорным моментам можно отнести: надпись на кресте, отношение к товарам, приобретенным на рынке, послабление в вопросе брака.

На наш взгляд, взаимоотношения согласий на протяжении XVIII – XIX вв. определялись позициями их лидеров – если они были склонны к компромиссу и готовы «закрыть глаза» на некоторые различия в учениях, подписывались мирные соглашения, так сказать, происходило засвидетельствование дружеских намерений староверов по отношению друг к другу. И, напротив, радикально настроенный лидер пресекал всяческие предложения мирного сосуществования согласий.

Проблема взаимоотношений беспоповских старообрядческих согласий изучалась эпизодически. Внимание обращалось на разобщенность староверов, отмечалось постоянное дробление староверия. Более тщательно изучен только начальный период полемики поморцев и федосеевцев. В работах П.С. Смирнова, посвященных спорам и разногласиям среди старообрядцев в целом, в том числе рассмотрены предметы, вызывавшие расхождения и полемику поморцев и федосеевцев [2]. П.Д. Иустинов сосредоточился на истории федосеевского согласия в сопоставлении с историей поморского согласия [3]. Эти исследователи первыми обратили внимание на волнообразный характер отношений между федосеевцами и поморцами, сопровождавшихся разделениями и примерениями, но филипповское согласие осталось вне их размышлений. Основная же заслуга П.Д. Иустинова и П.С. Смирнова состоит во введении в научный оборот огромного количества источников для изучения староверия.

Дальнейшее изучение данной проблемы возобновилось лишь в конце XX века. А.И. Мальцев детально исследовал взаимоотношения трех близких друг другу согласий – поморского, филипповского и федосеевского [4]. Основываясь на произведениях староверов, ученый сделал вывод о том, что «периоды сближения согласий и попытки заключения церковного мира чередуются с непримиримой враждой и острой полемикой между представителями согласий на протяжении XVII – первой половины XIX века» [5].

Одно из полемических сочинений тюменского филипповского наставника В.И. Макарова стало предметом рассмотрения в статье Н.С. Гурьяновой [6].

Изучением идеологии филипповского согласия в XIX в. занимается М.В. Першина [7]. Она делает предположение о существовании двух противостоящих по вопросу об отношении к федосеевцам группировок филипповцев на Братском дворе – лояльно и радикально настроенных. Макарову, как считает исследовательница, близка позиция первых. Возможно, именно поэтому он становится активным защитником версии о родстве двух согласий и восприятия представителей федосеевского согласия как единоверцев.

Отсутствие мира между согласиями порождало неоднозначное отношение между их представителями. И даже в конце XIX в. споры не утихали. Достаточно ярко это демонстрирует полемика наставника филипповской общины Тюмени Варсонофия Ивановича Макарова с лидером группы филипповцев деревни Кулига Иваном Григорьевичем Куньдуковым. Проследить их дискуссию позволяет серия произведений, связанная с полемикой филипповцев по вопросу о федосеевцах из комплекса старообрядческих сборников из собраний рукописных книг Новосибирска и Тюмени* [8].

В настоящее время известно четыре произведения, отражающие споры тюменских филипповцев о федосеевцах: «Вопросы тюменских кулиженским» 1881 г. (14/74; Л. 468 об.–490 об.); «Ответы Варсонофьевы на Ивановы вопросы» 12 августа 1885 г. (5/72; Л. 1–69 об.); «Вопросы Варсонофия Иванова к Ивану Григорьевичу» 1886 г. (9201/2; Л. 450–493 об.); «Вопросы поборников православия к противомудрствующим и хвалящим феодосианская» 1885 г.* (2/77; Л. 873–883 об.). Три из них принадлежат В.И. Макарову и одно его оппоненту И.Г. Куньдукову. В хронологическом отношении все сочинения относятся к 80-м гг. XIX в. «Вопросы тюменских кулиженским» (1881 г.) адресовано Макаровым группе староверов, среди которых упоминаются «Иван Федорович, Григорий Герасимович, Иван Григорьевич и Василий Григорьевич». «Вопросы поборников православия к противомудрствующим и хвалящим феодосианская» (1885 г.) написано Иваном Григорьевичем и обращено Варсонофию Ивановичу. «Ответы Варсонофьевы на Ивановы вопросы» (1885 г.) являются ответами Макарова на вопросы, содержащиеся в «Вопросах поборников православия…». Замыкают подборку «Вопросы Варсонофия Иванова к Ивану Григорьевичу» (1886 г.).

В данной работе будут рассмотрены «Вопросы тюменских кулиженским» и «Вопросы Варсонофия Иванова к Ивану Григорьевичу».

Новосибирская исследовательница Н.С. Гурьянова полагает, что фамилия оппонента Макарова, Ивана Григорьевича – Кабанов. Но более детальное исследование текстов сборников показало, что вероятнее всего, фамилия Ивана Григорьевича – Куньдуков [9; 130].

«Вопросы тюменских кулиженским» были написаны Макаровым в период с 30 апреля по 6 мая 1881 г. (14/74; л. 468 об.; л. 490 об.). Произведение состоит из 28 вопросов. Перед каждым вопросом дается «свидетельство» – четко сформулированная мысль автора, часто с опорой на такие авторитетные источники, как Евангелие, цветники, статьи старообрядческих соборов (как общероссийского, так и местного масштаба), изобразительный ряд икон.

Ядром полемического сочинения являются споры о кресте на кадильнице и о крестообразном каждении. Варсонофий Иванович стремился оправдать целесообразность присутствия креста на кадильнице и крестообразного каждения. Свое первое «свидетельство» он подтверждал ссылкой на изображения икон: «на святых иконах, на меднолитных и на древлеписменных, образ Успения Пресвятыя Богородицы каждение…явно нам изображено, яко крестообразно суть» (14/74; л. 468 об.).

Макаров, отмечая, что в среде староверов «от начала веры» было распространено крестообразное каждение и кадильницы с крестами, ссылался на отсутствие информации об их запрете в авторитетных источниках. «И сие явно видети дает, от самого начала христианския веры и до настоящего времени в христианех таковых предерзателей не было, чтобы кто с кадильниц кресты убирал. А кадильницы, видится, что с начала веры с крестами, потому что еще и при успении владычицы таковая была со крестом кадильница»(14/74; л. 469 об.).

Содержание письма свидетельствует, что представители тюменской и кулиженской общин были достаточно миролюбиво настроены друг к другу до тех пор, пока часть кулиженцев не задалась вопросом об отношении к федосеевцам и не стала демонстрировать свое непримиримое отношение к староверам, воспринимающим федосеевцев как представителей родственного согласия. Демонстративность поведения видится нами в резком осуждении позиции лояльных филипповцев, в отделении от недавних единоверцев и обвинении их в еретичестве. Отвечая на обвинения, Макаров апеллировал к факту еще совсем недавних мирных взаимоотношений общин Кулиги и Тюмени, совместного молитвенного общения группы под руководством Ивана Григорьевича с остальными староверами-филипповцами. «Аще ли вы себя почтите тако, что до сего время были не христиане, затем что вместе с теми были, у кого кресты на кадильницах, то где же до сих пор вера была. При том же обществе имеющихся кадильниц со крестами и кажения крестообразнаго, неции из вас бывшии во отступлении от веры и примирялись к тому обществу християнскому, в котором имеются кресты на кадильницах и которы примиряли вас в соединение ко христианам и те померли без разделу, они с нами вместе, едина церковь и тело, не разделились за кресты, что они на кадильницах» (14/74; л. 473 об.).

Спор о надписи на кресте вращался вокруг её формулы. Федосеевцы допускали так называемое «пилатово титло» – I.H.Ц.I., чего не принимали ни поморцы, ни филипповцы, которые предпочитали надпись I.Х.Ц.С. Споры длились долгое время. Федосеевцами постоянно велись поиски древних крестов с «пилатовой титлой», однако, они не увенчались успехом и споры не утихали. Варсонофий Иванович отмечал, что ведутся поиски подтверждения правильности написания «пилатова титла» на кресте: «А об оной Пилатом написанной титле воображали ли ею в древлеправославной церкви четырьми буквами святии на образех крестных, о сем достоверных свидетельств ищем; да того ради и писати тех букв опасаемся, понеже у древних святых воображены не обретаем. А когда прилучится нам быти в странных и обретающимся у них животворящим крестам с подписанием: царь славы Исус Христос ника. Аще и титла на тех же крестах четырми буквами воображена, и тем животворящим крестам поклонение творим и инем советуем поклонение творити» (14/74 л. 477).

Далее Варсонофий Иванович в знак мирных взаимоотношений тюменцев и кулиженцев, привёл примеры визитов староверов друг к другу. «Времянно приезжали при моей бытности в Тюмень Артемий Степанович[10] и Иван Емельянович и молились с нами с тюменскими вместе и кадили кадильницами каки у нас в Тюмени имеются, а особых кадильниц ради своего приезду не требовали и кресты с кадильниц не убирали. Но и кадили когда Артемей Степанович и Иван Емельянович, то со обвожением, а когда Мартин Тарасович кадил, то крестообразно, но обаче за ето церковь не разделили надвое и тако без разделу и померли» (14/74 л. 479 об.).

Конечной целью обращения Варсонофия Ивановича к оппонентам являлось объединение, недопущение очередного дробления согласия. Демонстрировалось благожелательное отношение: «вас не бранили и не браним за застарелые обычаи» (14/74; л. 489 об.). Автор заключил в «надсловии» к вопросам: «Того ради молю вас, братие, да останемся без раздоров…но пребудем в любви и Бог с нами пребудет» (14/74; л.489 об.–490). Однако при этом настаивал на возвращении к старому обычаю: «да и в том еще просим вас с которых кадильниц кресты сняли, поставте их опять на свое место, потому что в писании не видится того, чтоб заставлено было убирать кресты с кадильниц» (14/74; л. 490).

Первое послание Макарова было адресовано группе староверов, в дальнейшем от группы кулиженских филипповцев выступает только Иван Григорьевич Куньдуков.

«Вопросы Варсонофия Иванова ко Ивану Григорьевичю» были «начаты писать» 31 марта 1886 г. (9201/2; л. 451). Позиция Макарова приведена еще в преамбуле к сочинению: «Аз грешный и недостойный и непотребный Варсанофей начинаю писати всепревозлюбленнейшему моему брату, иже некогда бывшему со мною единомысленному сотруднику и во благих поспешнику, ныне же сопротивне на мя воставшему, Ивану Григорьевичю от мене и от единомысленных со мною братии от православных християн краткия наши вопросы» (9201/2; л. 450). В приведенном фрагменте прослеживается сожаление по поводу возникших разногласий. Предпринимается очередная попытка смягчить позицию Ивана Григорьевича «любовью христианской». Лояльность Макарова проявляется во всем – как в позиции по отношению к федосеевцам, так и в том, что его сочинения не содержат резкой критики оппонента. Основное орудие тюменского наставника – его начитанность.

Текст произведения позволяет восстановить и хронологию конфликта. Макаров указывает, что Иван Григорьевич образовал группу сторонников и отделился от общины своих единоверцев в 1883 г.

Центральная тема этого сочинения Макарова – отношение к федосеевцам, квалифицировать ли их как еретиков или принимать как представителей близкого филипповцам согласия.

Варсонофий Иванович подкрепил свои доводы фрагментом предисловия «Тюменских статей» 1805 г., закреплявших взаимоотношения филипповцев и федосеевцев г. Тюмени: «По общему совету всех християн собравшихся в городе Тюмене у некоего боголюбца и совопрошались беседою от божественнаго писания о догматех церковных и обычаех от древлепоследующих. И положились мы соборне вси на едино общее с теми, кои придержались феодосиевых согласии (курсивом выделено нами – примечание авторов) вси со утвержением, чтобы нам последовать прежним страдалцем и учителем церковным, которые за древлецерковное благочестие от Никона и его новолюбцев и жизнь свою окончише»(9201/2; л. 454).

Иван Григорьевич, в отличие от Макарова, придерживался более радикальных взглядов. Он квалифицировал федосеевцев как еретиков. Основной упор Иван Григорьевич делал на обвинение Макарова и его единоверцев в несоблюдении предписанных правил и введении новин, к которым он относил крест на кадильнице и крестообразное каждение, фактически обвиняя тех в еретичестве.

Итак, полемика между филипповцами прошла свой путь от незначительных обрядовых разногласий до разрыва отношений и обвинений в еретичестве. Позиция Ивана Григорьевича не претерпела изменений – он твердо оставался на позициях неприятия федосеевцев, несмотря на все мирные соглашения согласий и даже на постановления местного Тюменского собора 1805 г. четко закреплявшего единение филипповцев и федосеевцев. Куньдуков радикален во взглядах, резок и непреклонен в полемике.

Варсонофий Иванович лоялен как во взглядах, так и в полемике. Терпеливо отвечал на все вопросы оппонента с приведением доказательств, а в отсутствие ответа оппонента написал новые вопросы с приведением новых аргументов, которые, очевидно, так и не достигли должного эффекта – воссоединения с отделившейся частью кулиженской общины филипповцев.

Немаловажным в изучении данной полемики является тот факт, что Московский Братский двор, ставший к середине XIX в. координирующим центром филипповского согласия, в 1870–1890-е гг. распался на две группировки – сторонников более терпимого отношения к федосеевцам и «староженам» и их непримиримых противников. М.В. Першина приходит к выводу о том, что В.И. Макарову была близка позиция лояльной политики в отношении федосеевцев, что подтверждает и данная полемика. Возможно, это отражение на региональном уровне обстановки в центре согласия – на Братском дворе. М.В. Першина высказывает предположение, что в полемике между двумя филипповскими группировками преимущество было у наиболее радикально настроенной по отношению к федосеевцам группы [10; 31].

В 1882 г. в деревне Поповка близ г. Коломна состоялся старообрядческий собор, на котором было принято постановление, устанавливающее жесткие правила принятия вологодских федосеевцев, что закрепило победу радикальной группировки Братского двора.

Статья 15 московского собора 1895 г. гласила: «Тюменской местности християне неколико человек приняты быша в Церкви христовой с 4-десятым постом, последи же оказася, что у них более 30-ти лет потомственныя православныя крестители прекратились, а заступили их пролазом вшедшия к ним федосеевцы. С тех пор и началось крещение в них федосеевское» [10; 32]. Авторы соборного постановления назвали последним «законным» крестителем Артемия Степановича.

На наш взгляд, взаимоотношения согласий на протяжении XVIII–XIX вв. определялись позициями их лидеров – если они были склонны к компромиссу и готовы «закрыть глаза» на некоторые различия в учениях, подписывались мирные соглашения, так сказать, происходило засвидетельствование дружеских намерений староверов по отношению друг к другу. И, напротив, радикально настроенный лидер пресекал всяческие предложения мирного сосуществования согласий.

Но совершенно очевидно, что во второй половине XIX в. старообрядчество отходит от обсуждения важных догматических или историческим проблем. Дискуссии, посвященные мелким деталям обрядовой практики, выливаются в дробление согласия, что, в свою очередь, может свидетельствовать о духовном кризисе старообрядчества. Мелочи вызывали не только неутихающие споры, но и являлись причиной разделения старообрядчества на множество групп, общин, толков.

Прикрываясь охранением «истинной веры», ужесточались правила чиноприема, отмечался возврат на былые радикальные позиции, которые отталкивали староверов, заставляя их задуматься, истинна ли выбранная ими «вера» - старообрядческое согласие, толк. Итог – отделение, создание еще более мелкого толка, либо поиск единомышленников для объединения и противостояния радикально настроенной части староверов.

Еще предстоит выяснить, были ли подобные региональные разделы обусловлены противостоянием двух группировок на Братском дворе, лидирующей из которых была радикальная. Либо существовали глубинные причины, неумолимо приводившие к кризису старообрядчества.

Список литературы

1. Миловидов В.Ф. Старообрядчество в прошлом и настоящем. М., 1969. 112 с.

2. Смирнов П.С. Споры и разделения в русском расколе в первой четверти XVIII в. СПб., 1909; Он же. Споры в расколе во второй четверти XVIII века // Христианское чтение. 1911. № 1. С. 50–73; № 2. С. 168–195; № 3. С.325–352; № 4. С. 451–490.

3. Иустинов П.Д. Федосеевщина при жизни ее основателя // Христианское чтение. 1906. № 2. С. 256–281; № 3. С. 391–414; № 4. С. 604–615; Он же. К истории федосеевского толка // Богословский вестник. 1910. № 9. С. 135–148; № 11. С. 483–497; № 12. С. 680–694; 1911. № 5. С. 194–208.

4. Мальцев А.И. Старообрядческие беспоповские согласия в XVIII – начале XIX в.: проблема взаимоотношений. Новосибирск: ИД «Сова», 2006. 573 с.

5. Мальцев А.И. Проблемы взаимоотношений старообрядцев филипповского и поморского согласий во второй половине XVIII в. // Источники по русской истории и литературе: Средневековье и Новое время. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2000. С.139–154.

6. Гурьянова Н.С. К истории взаимоотношений между филипповским и федосеевским согласиями // Гуманитарные науки в Сибири. №3. 2003. С. 59–63.

7. Першина М.В. Обсуждение вопроса отношения к браку в филипповском согласии в конце XIX в. // Гуманитарный ежегодник. Новосибирск, 2005. Вып. 6. С. 3–11; Она же. Братский двор и региональные общины филипповского согласия во второй половине XIX в. // Гуманитарные науки в Сибири. № 3. 2006. С. 28–33; Она же. Филипповская община г. Тюмени и Братский двор // Гуманитарные науки в Сибири. № 3. 2009. С. 19–23.

8. Описание сборников: Беляева О.К., Панич Т.В., Титова Л.В. Описание тюменских старообрядческих сборников из рукописных собраний ИИиФ СО АН СССР и УрГУ // Источники по истории общественной мысли и культуры эпохи позднего феодализма. Новосибирск: Наука, 1988. С. 156 – 268. Темплинг В.Я. «Начах писать сии статьи в пользу душеспасительную чтущим…» (старообрядческий книжник В.И. Макаров) // Вестник ТюмГУ, 1999. № 2. С. 162–167.

9. Груздева Н.С. Споры и разделения в филипповской общине старообрядцев г. Тюмени и с. Таватуй в конце 80-х – начале 90-х гг. XIX века // Старообрядчество в Тюменском крае в XVII–XXI в.в. Вып. 2. 2008. С. 128–144.

10. Першина М.В. Братский двор… С. 31.

References

1. Миловидов В.Ф. Старообрядчество в прошлом и настоящем. М., 1969. 112 с.

10. Першина М.В. Братский двор… С. 31.

Е.А. Крестьянников

krest_e_a@mail.ru

УДК 94:378:34(571.16)

Профессора Императорского Томского университета на службе юстиции[11]

АННОТАЦИЯ. Преподаватели-ученые университета дореволюционного Томска оказывали помощь государственным органам, в частности, судебным. Их участие в жизни сибирской системы правосудия конца XIX – начала ХХ в. осуществлялось несколькими способами. Один из них состоял в подготовке юридическим факультетом квалифицированных кадров для юстиции края. Идея совершенствования судоустройства и судопроизводства реализовывалась через Томское юридическое общество, где профессора совместно с практикующими юристами обсуждали насущные вопросы правовой теории и практики, а также разрабатывали рекомендации по улучшению судебных порядков, к которым, однако, власть не прислушивалась. Непосредственно судебную службу профессура несла почетными мировыми судьями, но обременительность этой общественной обязанности, недостатки судебной организации и занятость собственной деятельностью не привлекали к отправлению правосудия в данном качестве. Некоторые педагоги еще до начала университетской карьеры имели успешный опыт работы государственными чиновниками. В целом, в конце XIX в. были созданы благоприятные условия для сотрудничества юстиции и профессорско-преподавательского состава, большей плодотворности которого препятствовало обострение отношений между государством и обществом.

SUMMARY. Teachers-scientists of the university in pre-revolutionary Tomsk assisted the public institutions including and the judicial ones. Their participation in the life of Siberian legal system at the late XIX–XX early centuries was performed in several ways. One of them included the training of qualified personnel by the faculty of law for the justice of territory. The idea of improving the judicial system and the legal procedure was actualized through the Tomsk legal society. There professors along with legal practitioners debated urgent questions of the theory and practice of law and also worked out recommendations for the improvement of legal process, which, however, were not taken into consideration by the State authority. The judicial service was mainly carried out by the Honorable World Judges, but inconvenience of this social duty, shortcomings of the court system and a great deal of their own activities brought the quality of the justice down. Some educational specialists had a successful work experience as officials of the State before their career in the university. On the whole, at the end of XIX century favorable conditions were created for collaboration of the justice and the faculty, which fruitfulness was obstructed by the strained relationships between the State and the society.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА. Профессора, Томский университет, суд дореволюционной Сибири.

KEY WORDS. Professors, Tomsk University, court in pre-revolutionary Siberia.

Принципы и условия судебной реформы 1864 г. для обеспечения справедливым правосудием требовали симметричного участия государства и общества в суде, диктуя необходимость привлечения к судопроизводству общественности. Преобразование востребовало большое количество высококвалифицированных кадров, сделало насущными совершенствование юриспруденции и юридического образования, улучшение контингента правоведов и расширение их связи с судебной практикой.

Судебные уставы Александра II вводились в Сибири только в июле 1897 г. с существенными ограничениями, и общественные интересы в новой юстиции в крае мог соблюсти лишь один институт – почетные мировые судьи (далее – ПМС). К тому моменту девять лет функционировал Томский университет в составе единственного медицинского факультета, но судебная реформа сделала неизбежным учреждение при нем еще юридического факультета [1; 46-50], установленного в декабре 1897 г. [2] и начавшего деятельность в октябре следующего года [3].

Таким образом, появился потенциал для сотрудничества крупного научного центра – университета с его подразделениями и профессорско-преподавательским коллективом, и судебной системы, теперь открытой и нуждавшейся в содействии, которое профессура осуществляла тремя главными способами: в силу служебных обязанностей обучая будущих специалистов, улучшением правосудия путем его исследования и непосредственным участием в судопроизводстве.

В Сибири ощущалась острая нехватка лиц с юридической подготовкой и в ходе судебной реформы конца XIX в. 47% всех назначений выпало на долю людей, так или иначе знакомых с краем, а 53% лиц увидели его впервые [4]. Между тем, перевод человека с юридическим образованием из Европейской России требовал казенный расход до 8000 руб. [1; 48], и на профессоров нового юридического факультета при единственном сибирском университете возлагалась миссия наполнить юстицию кадрами. Опасения, что могут возникнуть проблемы «по части приискания педагогического персонала» [5], не оправдались. Качество даже первоначального профессорско-преподавательского состава юридического факультета вряд ли вызывало нарекания: преподаватели И.Г. Табашников (декан новорожденного университетского подразделения [6]), И.А. Малиновский, С.И. Живаго, М.А. Рейснер, Н.Н. Розин приехали из вузов Европейской России (Московский, Санкт-Петербургский, Новороссийский, Св. Владимира университеты и Новоалександрийский институт) [7] и уже имели опыт [8; 94-95, 161-165, 204-207, 212-215, 247-249], позволявший качественно готовить лиц так необходимой региону профессии.

За пять лет существования факультета на него был зачислен 451 человек [9], а первые студенты покинули alma mater c дипломами в 1902 г. [10; 505]. По сведениям профессора В.В. Сапожникова, за десять лет «юридический факультет выпустил больше 400 лиц, пополнивших своими молодыми силами новые сибирские суды» [11]; всего же с 1898 по 1916 гг. было подготовлено 748 специалистов [12].

Профессора-юристы активно участвовали в повышении уровня профессиональной культуры судебных деятелей, укреплении единства служащих правосудию, улучшении правовых порядков и популяризации знаний о праве. Более всего такому назначению соответствовало созданное по инициативе преподавателей в 1901 г. Юридическое общество при Томском университете [13], в состав которого вошли кроме них практикующие юристы – члены местного окружного суда, мировые судьи, прокурорские работники, адвокаты [14].

Один из лидеров областничества Г.Н. Потанин выделил три ведущих направления научно-практических изысканий этой организации: исследование вопросов о реформе мирового суда в крае, введении земских учреждений и развитии маслоделия [15]. Наиболее близким судейским потребностям стал поиск возможностей по совершенствованию сибирского правосудия. В 1909 г. при обществе создавалась «Судебная комиссия», занимавшаяся выработкой конкретных рецептов модернизации мирового суда в крае. Комиссия была содружеством правоведов-теоретиков (профессора Томского университета И.А. Базанов, С.П. Мокринский, И.Я. Новомбергский) и юристов-практиков (члены Томского окружного суда В.П. Гальперин и Е.А. Семенов, адвокаты С.В. Александровский, В.Н. Анучин, М.Р. Бейлин, П.В. Вологодский и А.М. Головачев, мировой судья И.Л. Усанович). Разработанные рекомендации – желательность выборности и несменяемости мировых судей, безусловное наличие для них высшего юридического образования и др. [16] – отвечали чаяниям сибиряков и удовлетворяли нуждам юстиции, но остались невостребованными.

Собственно правосудие профессорам представилось отправлять в качестве ПМС – достаточно престижной в России обязанности (тогдашний министр юстиции Н.В. Муравьев сам ее исполнял [17]). В начальный перечень кандидатов на эту должность (назначались на три года) включались самые уважаемые лица Томской губернии, в т.ч. университетские преподаватели М.Н. Попов, В.Н. Великий, Ф.А. Ерофеев, И.И. Судакевич, Ф.Я. Капустин, И.С. Поповский, Д.И. Тимофеевский [18], а в окончательно сформировавшийся состав вошли профессора П.В. Буржинский, Н.Ф. Кащенко, В.В. Сапожников и тот же М.Н. Попов [19].

Вообще, во время проведения судебной реформы в Сибири 15 лиц профессорско-преподавательского состава получили предложение томского губернатора А.А. Ломачевского вступить в судейский корпус с правами ПМС, но многие отказались, ссылаясь на занятость и несовместимость с их основной деятельностью. Так, не выразили желания приносить пользу правосудию профессора: по кафедре акушерства и гинекологии И.Н. Грамматикати – из-за «отсутствия свободного времени» и занятости в университетской клинике и сиропитательном приюте; по кафедре медицинской химии Ф.К. Крюгер – «ввиду многочисленных занятий»; по кафедре гистологии и эмбриологии А.Ф. Смирнов («Из положительного опасения неверной погони за двумя зайцами, честь имею заявить вашему превосходительству, что я считал бы для себя почти невозможным согласиться на включение меня в списки лиц, могущих занять должность почетного мирового судьи») [20].

Не вняли губернаторскому призыву и профессора, бывшие первыми лицами системы образования региона. Попечитель Западносибирского учебного округа В.М. Флоринский парировал предложение: «Я, к сожалению, крайне затрудняюсь изъявить на это согласие, так как при многочисленных служебных обязанностях и недостатке времени я буду лишен возможности с успехом исполнять обязанности, возлагаемые на почетных мировых судей». Перегруженность работой позволила А.И. Судакову мотивировать отказ от предлагаемой должности («Служебные обязанности ректора Императорского Томского университета, профессора сего университета и как редактора университетских известий … многочисленны и многосложны») [21].

Уклонение от служения Фемиде наблюдалось и в дальнейшем. К примеру, университетский ректор М.Г. Курлов по причине той же занятости предпочел не связывать себя обязательствами перед судебным ведомством. В 1907 г. профессор П.В. Буржинский, ссылаясь на увеличение учебной нагрузки и намерение вскоре покинуть Томск, просил Особый губернский комитет освободить его от судебных обязанностей [22].

Тем временем, развитие института ПМС края пришлось на период, когда авторитет государственной судебной власти падал, и ее эволюция определялась неблагоприятными общественно-политическими тенденциями. Сибирская судебная система из-за кадрового дефицита испытывала потребность в реальной помощи представителей общества. Судебные уставы обязывали ПМС участвовать в заседаниях окружных судов «в случае недостатка членов оного» (ст. 48 Учреждения судебных установлений) и этот необходимый дополнительный ресурс нужда заставляла активно использовать, причем даже в обход установленного порядка, лишь бы не задерживать отправление правосудия. В 1912 г. тобольский губернатор А.А. Станкевич сообщал министру юстиции С.Г. Щегловитову об уже сделанных нарушениях: «Ввиду недостаточного контингента в составе Тобольского окружного суда коронных судей, особенно ощущающегося при выездных сессиях суда в провинцию, часть упомянутых выше кандидатов (в ПМС – Е.К.) фактически уже исполняет свои обязанности судей, хотя утверждения в этой должности не получали» [23].

В период 1903-1907 гг. каждый ПМС Томской губернии участвовал в заседаниях окружного суда 2,2 раза ежегодно, а всего их присутствие на слушаниях дел зафиксировано в 212 случаях против 210, где заседали члены судов [24]. Обременительность не сулившего никаких выгод содействия юстиции дополнялась вероятностью участия в процессах по делам непривлекательного характера, что также могло отвратить представителей общественности от этого рода, возможно, неприятной деятельности. Например, в мае 1902 г. профессор Н.Н. Розин заседал по делу А.М. Шпейера, приговоренного за убийство своей жены [25]. Вместе с тем, кандидаты в ПМС проверялись жандармскими управлениями и полицией на предмет политической благонадежности [26]. Подобный интерес к своей персоне тоже не мог завлекать к исполнению почетных судебных обязанностей.

Поэтому нет ничего удивительного, что на отправление правосудия очень скоро стали смотреть «как на дополнительную повинность» [27], а качество контингента ПМС постоянно падало. По сведениям томского адвоката Р.Л. Вейсмана, из их числа непрерывно выбывали высокообразованные люди (профессора, врачи), уступая место малограмотным, «заведомо реакционным элементам» [28]. Уменьшение профессуры подтверждается цифровыми данными: в 1900 г. в перечень кандидатур были внесены 8 профессоров, в 1903 г. – 7, в 1906 г. – 3 и в 1909 г. – 2 [29].

Условия развертывания революционного процесса не благоприятствовали участию в судопроизводстве профессоров юридического факультета, тогда чуть ли не главных «проповедников» свобод в Сибири. На трехлетие с 1906 г. они даже не предлагались кандидатами на должность ПМС. Имена И.А. Малиновского, С.П. Мокринского, М.Н. Соболева и Н.Н. Розина просто вычеркивались из соответствующего списка, тогда как фамилии докторов медицинского факультета Н.Ф. Кащенко, П.В. Буржинского и М.Н. Попова были оставлены [30].

Политически ангажированным профессорам-юристам не было места в системе государственной власти. Все перечисленные принимали действенное участие в работе Томского юридического общества, заседания которого напоминали сходки оппозиционеров [31; 17]. Многолетний председатель общества Н.Н. Розин в духе времени произносил речи о свободе печати [32], И.А. Малиновский являлся одним из организаторов отделения партии «Народной свободы» в Томске [8; 163], открыто призывал к революции (однажды на заседании Санкт-Петербургского юридического общества сказал: «Необходима ликвидация старого режима и установление такого нового строя, при котором права гражданина признавались бы за всем населением, и при котором была бы гарантирована охрана этих прав государством» [33]) и, в конце концов, его уволили из университета [34], М.Н. Соболев находился «в числе заметных фигур либерального движения» [31; 18].

Между тем, в Томске трудились преподаватели, имевшие практику непосредственной службы в судебном ведомстве. Так, Н.Я. Новомбегский побывал мировым судьей на Дальнем Востоке [8; 179-184]. Но наибольшего внимания заслуживает И.В. Михайловский, сделавший карьеру в органах юстиции. Окончив в 1889 г. юридический факультет Киевского университета с дипломом 1-й степени, на следующий год поступил на службу в судебную организацию, где занимал разные должности, в т.ч. мирового судьи. Будучи учеником основоположника «государственной школы» Б.Н. Чичерина, он самостоятельно изучал философию и право, писал статьи в «Энциклопедический словарь» Брокгауза и Ефрона; работая судьей, уже в Сибири, защитил на ученую степень магистра выдающуюся монографию [10; 511], [35].

Вклад в совершенствование сибирского суда он внес еще до приезда в край, подвергнув его конструктивной критике [36]. С 24 июля 1903 г. служил мировым судьей в Томске, с 6 мая 1904 г. совмещая эту работу с должностью приват-доцента Томского университета, занимаемую по представлению своего учителя («Более десяти лет тому назад Б.Н. Чичерин в самых лестных словах рекомендовал меня томскому юридическому факультету на кафедру, которую я занимаю» [37]) и председателя Томского окружного суда, характеризовавшего в ответ на запрос ректора Томского университета его так: «Что же касается нравственных качеств г. Михайловского, то за время его службы мировым судьей Томского окружного суда, никаких неблагоприятных сведений в этом до меня не доходило» [38]. С 30 июня 1907 г. И.В. Михайловский исполнял обязанности профессора кафедры энциклопедии права и истории философии Томского университета [39]. По мнению советского историка М.А. Чельцова-Бебутова, именно ему принадлежал приоритет в разработке нового передового направления в науке уголовно-процессуального права в дореволюционной России – теории процесса, как системы гарантий личности [40].

Достаточно либеральные судебные правила и усовершенствованное высшее образование создали в Сибири конца XIX – начала ХХ в. благоприятные условия для сближения профессорско-преподавательского состава и юстиции в целях отправления правосудия. Однако возможная плодотворность такого союза минимизировалась напряжением тогдашнего момента, ростом противоречий между самодержавием с его государственным аппаратом и обществом.

Список литературы

1. Отчет по делопроизводству Государственного совета за сессию 1897-1898 гг. СПб., 1898.

2. Полное собрание законов Российской империи. Собр. III. Т. 17. № 14841.

3. Годичный акт в Императорском Томском университете 22 октября 1898 г. Томск, 1899. С. 1-3.

4. Журнал Министерства юстиции. 1897. № 4. С. 117.

5. Сибирская жизнь. 1897. 31 декабря.

6. Сибирский вестник. 1898. 25 октября.

7. Отчет о состоянии Императорского Томского университета за 1898 г. Томск, 1899. С. 2-3.

8. Профессора Томского университета. Биографический словарь. Вып. 1. 1888-1917. Томск, 1996.

9. С.П. Некоторые итоги Томского университета по данным отчетов за 15 лет // Сибирский наблюдатель. 1905. № 6. С. 41-42.

10. Ляхович Е.С., Ревушкин А.С. Университеты в истории и культуре дореволюционной России. Томск, 1998.

11. Сапожников В.В. Императорский Томский университет // Город Томск. Отд. 2. Томск, 1912. С. 7.

12. Фоминых С.Ф. Роль Императорского Томского университета в развитии образования и науки (1888-1917 гг.) // Вестник Томского государственного педагогического университета. 2000. Вып. 4 (20). Серия: Гуманитарные науки (спецвыпуск). С. 63.

13. Государственный архив Томской области (далее – ГАТО). Ф. 3. Оп. 6. Д. 21. Л. 1; Ф. 102. Оп. 1. Д. 227. Л. 1-1 об., 3, 15-15 об.

14. Там же. Ф. 102. Оп. 1. Д. 227. Л. 18-19.

15. Потанин Г.Н. Культурно-просветительские организации // Город Томск. Томск, 1912. С. 96.

16. Реформа местного суда в Сибири // Труды Томского юридического общества при Императорском Томском университете. Вып. 2. Томск, 1911. С. 1-4.

17. Томский листок. 1897. 13 июля.

18. ГАТО. Ф. 3. Оп. 6. Д. 5. Л. 66 об.

19. Томский листок. 1897. 2 июля.

20. ГАТО. Ф. 3. Оп. 6. Д. 5. Л. 34-34 об., 51, 56.

21. Там же. Л. 38, 46.

22. Там же. Ф. 2. Оп. 2. Д. 147. Л. 26, 122.

23. Государственный архив в г. Тобольске (далее – ГАТ). Ф. 152. Оп. 37. Д. 905. Л. 56.

24. Глазунов Д.А. Почетные мировые судьи Сибири: государство и общество в конце XIX – начале ХХ в. // Местное самоуправление в истории Сибири XIX-XX вв. Сборник материалов региональной научной конференции. Новосибирск, 2004. С. 109.

25. Сибирский вестник. 1902. 26 мая.

26. ГАТ. Ф. 152. Оп. 37. Д. 900. Л. 56; Д. 905. Л. 138-139.

27. Чечелев С.В. Институт почетных мировых судей округа Омской судебной палаты // Вестник Омского университета. 1998. № 4. С. 109.

28. Вейсман Р.Л. Правовые запросы Сибири. СПб., 1909. С. 23.

29. ГАТО. Ф. 2. Оп. 2. Д. 147. Л. 7, 12; Ф. 3. Оп. 2. Д. 6610. Л. 50, 64-80; Оп. 6. Д. 5. Л. 89 об.-90.

30. Там же. Ф. 2. Оп. 2. Д. 147. Л. 4, 12.

31. Грузинов А.С., Савченко М.М. «История учит» [вступительная статья] // Соболев М.Н. Таможенная политика России во второй половине XIX в. Ч. 1. М., 2012.

32. Сибирская жизнь. 1905. 30 марта.

33. Труды юридического общества при Императорском Санкт-Петербургском университете. Т. 1. (1908-1909 гг.). СПб., 1910. С. 51-71.

34. Юридическое образование в Томском государственном университете: Очерк истории (1898-1998 гг.). Томск, 1998. С. 25.

35. Михайловский И.В. Основные принципы организации уголовного суда. Уголовно-политическое исследование. Томск, 1905.

36. Михайловский И.В. К вопросу об уголовном суде. По поводу предстоящей судебной реформы. Нежин, 1899. С. 88-89.

37. Михайловский И.В. Очерки философии права. Т. 1. Томск, 1914. С. I.

38. ГАТО. Ф. 102. Оп. 9. Д. 339. Л. 7 об., 20.

39. Памятная книжка Западносибирского учебного округа, заключающая в себе список учебных заведений, с указанием времени открытия, источников содержания, числа учащихся и личного состава служащих на 1909 г. Томск, 1909. С. 9.

40. Чельцов-Бебутов М.А. Курс уголовно-процессуального права. СПб., 1995. С. 823-825.

References

1. Отчет по делопроизводству Государственного совета за сессию 1897-1898 гг. СПб., 1898.

2. Полное собрание законов Российской империи. Собр. III. Т. 17. № 14841.

3. Годичный акт в Императорском Томском университете 22 октября 1898 г. Томск, 1899. С. 1-3.

4. Журнал Министерства юстиции. 1897. № 4. С. 117.

5. Сибирская жизнь. 1897. 31 декабря.

6. Сибирский вестник. 1898. 25 октября.

7. Отчет о состоянии Императорского Томского университета за 1898 г. Томск, 1899. С. 2-3.

8. Профессора Томского университета. Биографический словарь. Вып. 1. 1888-1917. Томск, 1996.

9. С.П. Некоторые итоги Томского университета по данным отчетов за 15 лет // Сибирский наблюдатель. 1905. № 6. С. 41-42.

10. Ляхович Е.С., Ревушкин А.С. Университеты в истории и культуре дореволюционной России. Томск, 1998.

11. Сапожников В.В. Императорский Томский университет // Город Томск. Отд. 2. Томск, 1912. С. 7.

13. Государственный архив Томской области (далее – ГАТО). Ф. 3. Оп. 6. Д. 21. Л. 1; Ф. 102. Оп. 1. Д. 227. Л. 1-1 об., 3, 15-15 об.

14. Там же. Ф. 102. Оп. 1. Д. 227. Л. 18-19.

15. Потанин Г.Н. Культурно-просветительские организации // Город Томск. Томск, 1912. С. 96.

17. Томский листок. 1897. 13 июля.

18. ГАТО. Ф. 3. Оп. 6. Д. 5. Л. 66 об.

19. Томский листок. 1897. 2 июля.

20. ГАТО. Ф. 3. Оп. 6. Д. 5. Л. 34-34 об., 51, 56.

21. Там же. Л. 38, 46.

22. Там же. Ф. 2. Оп. 2. Д. 147. Л. 26, 122.

23. Государственный архив в г. Тобольске (далее – ГАТ). Ф. 152. Оп. 37. Д. 905. Л. 56.

25. Сибирский вестник. 1902. 26 мая.

26. ГАТ. Ф. 152. Оп. 37. Д. 900. Л. 56; Д. 905. Л. 138-139.

28. Вейсман Р.Л. Правовые запросы Сибири. СПб., 1909. С. 23.

29. ГАТО. Ф. 2. Оп. 2. Д. 147. Л. 7, 12; Ф. 3. Оп. 2. Д. 6610. Л. 50, 64-80; Оп. 6. Д. 5. Л. 89 об.-90.

30. Там же. Ф. 2. Оп. 2. Д. 147. Л. 4, 12.

32. Сибирская жизнь. 1905. 30 марта.

34. Юридическое образование в Томском государственном университете: Очерк истории (1898-1998 гг.). Томск, 1998. С. 25.

36. Михайловский И.В. К вопросу об уголовном суде. По поводу предстоящей судебной реформы. Нежин, 1899. С. 88-89.

37. Михайловский И.В. Очерки философии права. Т. 1. Томск, 1914. С. I.

38. ГАТО. Ф. 102. Оп. 9. Д. 339. Л. 7 об., 20.

40. Чельцов-Бебутов М.А. Курс уголовно-процессуального права. СПб., 1995. С. 823-825.

В.Н. Зуев, Я.А. Куценко

zuev_sport72@mail.ru, kusenko712@mail.ru

УДК 373:796/799 (571.12) (091)

Становление и развитие физического воспитания в учебных заведениях Тобольской губернии на рубеже XIX-XX веков

АННОТАЦИЯ. Статья посвящена истории становления физического воспитания в рамках педагогического образования в Тобольской губернии. Авторами рассматриваются особенности формирования, становления и реализации системы физического воспитания в учебных заведениях региона, исследуются цели и тенденции развития физического воспитания, анализируется хронология введения элементов системы физического воспитания в образовательные учреждения Тобольской губернии на рубеже XIX-XX веков. Прослеживается влияние социокультурных и политических особенностей региона на становление и развитие физического воспитания в образовательных учреждениях. Так, промышленному развитию региона способствовало строительство Транссибирской железнодорожной магистрали. В связи с чем, динамично стали создаваться образовательные учреждения, наметился быстрый рост педагогического контингента в составе городского населения.

Сделан вывод о роли и месте физического воспитания, как целостного явления, в социокультурном пространстве региона.

Выполнен ретроспективный анализ программ по физическому воспитанию образовательных учреждений Тобольской губернии. Данные программы отражают государственный и социальный заказ исследуемого периода.

SUMMARY. Describes the history of the formation of physical education within teacher education in Tobolsk. The authors discusses the features of formation, formation and implementation of physical education in the educational institutions of the region, explores the goals and trends in physical education, examines the chronology of the introduction of elements of physical education in the educational institutions of the province of Tobolsk in the late XIX-XX centuries. Shows the influence of socio-cultural and political characteristics of the region on the formation and development of physical education in educational institutions. Thus, the industrial development of the region contributed to the construction of the Trans-Siberian Railway.

In this connection, a dynamic educational institutions were established, there has been rapid growth in teaching contingent in the urban population.
The conclusion about the role of physical education as an integrated phenomenon, social and cultural space in the region.
Performed a retrospective analysis of the physical education programs of educational institutions Tobolsk Province. These programs reflect the political and social order of the investigated period.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА. Государственная образовательная политика, педагогическое образование, физическое воспитание.

KEY WORDS. Keywords: state education policy, teacher education, physical education.

Историко-педагогические исследования последних лет показывают, что образование всегда занимало приоритетное положение, а в период XIX—начала XX в. актуализировались его гуманистические составляющие.

«Национальная доктрина образования России» в качестве базовых принципов функционирования современного образования определяет историческую преемственность поколений, формирование бережного отношения к историческому и культурному наследию.

Исследования эволюции физического воспитания в Тобольской губернии востребованы в современной историографии, поэтому не вызывает сомнения актуальность и дальнейшее изучение данной темы. История формирования, становления и реализации системы физического воспитания в учебных заведениях на территории Тобольской губернии в начале ХХ в. исследована недостаточно. Систематизировать архивные материалы и исследования по данной теме, определить и отразить деятельность педагогов, организаторов и общественности, работающих в образовании нашего края стало целеполагающим в данной работе.

Реализация физического воспитания в России с середины Х1Х начала ХХ вв. проводилась в учебных заведениях с участием соответствующих министерств и ведомств в целях подготовки квалифицированных специалистов для армии и флота.

В частности, по ведомству Министерства народного Просвещения, она велась в 551 гимназии, 332 реальных училищах, 56 частных учебных заведениях, 38 учительских институтах, 150 учительских семинариях, 1445 высших начальных училищах, 34 средних технических училищах, 308 ремесленных училищах и в других образовательных учреждениях [1].

В этих учебных заведениях использовался накопленный в Европе передовой опыт физического и умственного развития для формирования цельной личности, готовой эффективно работать во многих важнейших отраслях государства. Основоположником и созидателем научной системы физического воспитания в России был выдающийся ученый и педагог П.Ф. Лесгафт. Он изучил практику подготовки специалистов по гимнастике многих европейских стран и пришел к выводу о том, что « …умственное и физическое образование так тесно связаны между собой, что должны составлять единую нераздельную задачу школы» [2].

Таким образом, государство способствовало реализации принципа всестороннего развития личности учащегося, путем повышения уровня здоровья, а также физического и психического развития.

До середины XIX в. в учебных заведениях России не существовало единой системы физического воспитания, как и единой программы по нему. В народных школах физическое воспитание отсутствовало, в учебных учреждениях для привилегированных слоев населения уроки проводились в том случае, если позволяли условия. Система физического воспитания начала формироваться только после школьных реформ 60-70-х гг. этого же столетия, когда основной акцент стал делаться на решение образовательных задач физического воспитания.

Историографический анализ показывает, что в российской исторической и педагогической науке имеется значительное количество работ по истории общего и педагогического образования России, представляющих большой объем фактических данных, освещающих особенности формирования государственной образовательной политики. Но история становления педагогического образования, на примере физического воспитания в Тобольской губернии как целостного явления, до сих пор не являлась объектом исторического педагогического исследования, что в условиях необходимости разработки региональных программ развития общего и педагогического образования, в контексте современных мировых тенденций, повышающих значимость региональных проектов, создает ощутимый недостаток научно обоснованного знания [3].

Стремление разрешить данное противоречие определили проблему исследования: каковы теоретические основы и методологические подходы регионального историко-образовательного исследования, позволяющего восполнить недостаток знания о генезисе физического воспитания в образовании Тобольской губернии на рубеже XIX-ХХ вв., как целостного явления, выявить его закономерности, определить роль и место в социокультурном пространстве региона.

Указанная проблема определила темунашего исследования.

Территориальные рамки исследования. В административном отношении в Тобольской губернии числилось 10 уездов. В нее входили: Тобольский, Тюкалинский, Березовский, Ишимский, Курганский, Сургутский, Тарский, Туринский, Тюменский, Ялуторовский уезды.

Уезды в свою очередь делились на 287 волостей. На рубеже ХХ в. Тобольская губерния являлась одной из самых больших в Российской империи. Мы исследовали тенденции развития физического воспитания территории Тобольской губернии.

Хронологические рамки исследования - рубеж XIX-XX веков. На данном этапе в России наиболее активно происходит развитие капитализма, формируются предпосылки школьной системы физического воспитания. В этот период в европейских странах создаются национальные системы физического воспитания. Передовая общественность, озабоченная физическим состоянием молодежи, ведет активный поиск новых форм, средств и методов физического воспитания и образования. Все это способствует развитию образования в Тобольской губернии. В 1894 г. была проведена школьная перепись, анализ которой свидетельствует о состоянии физического воспитания в образовании региона. Основное внимание уделяется периоду 1900-1917 гг., когда наблюдается значительное увеличение числа школ в Тобольской губернии.

Физическое воспитание в образовании Тобольской губернии на рубеже XIX-XX вв. исследовано недостаточно.

Источниковая база исследования.В ходе исследования был привлечен широкий круг источников. Основой объем материалов был извлечен из фондов, Государственного архива социально-политической истории Тюменской области (ГАСПИТО), Государственного архива Тюменской области (ГУТО ГАТО) и ГУТО «Государственный архив в г. Тобольске».

В 1887 г. в Тобольской губернии насчитывалось 701 учебное заведение. В это число входили: одна мужская, 6 женских гимназий, 22 уездных приходских училища, 1 женское 2-х классное училище, 4 приюта и сиротских дома, Тобольская Мариинская женская школа, Тобольская духовная семинария, 2 мужских и одно женское духовных училища, Александровское реальное училище в Тюмени, повивально-фельдшерская школа, ветеринарная и ремесленная школы, 2 частных и 12 подвижных школ, 265 сельских и 373 церковно-приходских школ. В средних учебных заведениях обучалось 1,4 тысячи человек, в городских школах - 6 тысяч человек и в сельских – 17, 3 тысячи. Общее число учащихся обоего пола по губернии составляло 27,7 тыс. человек [4].

Социокультурные и политические особенности региона определили закономерностистановления и деятельности физического воспитания в образовании. Так, промышленному развитию региона способствовало строительство Транссибирской железнодорожной магистрали.

В связи с этим:

· динамично стали создаваться образовательные учреждения,

· наметился быстрый рост педагогического контингента в составе городского населения, что, в свою очередь, с начала ХХ в. начинает влиять на дробление единого административного центра и стимулировать развитие новых центров (в уездах),

· произошло увеличение населения за счёт переселения образованных людей, прогрессивной интеллигенции, специалистов в различных сферах деятельности,

· появилась этническая и конфессиональная лояльность воспитанников и наставников образовательных учебных заведений региона, которая поддерживалась традициями совместного проживания многонационального населения,

· отмечена тесная связь образовательных учебных заведений с социокультурной жизнью региона, что проявлялось на всех этапах его истории и выражалось в контингенте воспитанников;

· выросла социальная активность воспитанников и выпускников учебных заведений региона на протяжении исследуемого периода.

Изучение архивных материалов по истории становления физического воспитания учащихся различных форм обучения в Тобольской губернии дает возможность проследить генезис физического воспитания в образовании.

Основная часть учебных заведений относилась к ведомству Министерства народного просвещения, а координатором их деятельности, в т.ч. и постановки физического воспитания учащихся, являлся Попечитель Западно-Сибирского учебного округа.

Первым документом Министерства народного Просвещения по рассматриваемой теме явилась «Инструкция для преподавания гимнастики в мужских учебных заведениях», утвержденная министром 26 апреля 1889 года [5]. В этом документе особое внимание уделялось организации врачебного контроля за постановкой физического воспитания.

Архивные источники Тюменской области свидетельствуют о том, что в этот период времени в Тобольской губернии происходили следующие значимые для постановки физического воспитания события.

Так, в Тюменском Александровском реальном училище для нужд физической подготовки, еще на 2 ноября 1882 г. за № 670, находились деревянные лестницы и прочие снаряды. В то время как на строительство гимнастического зала были пожертвованы деньги в размере одной тысячи пятисот рублей лишь в июле 1901 г. Но в итоге организаторы данной идеи не добились своей цели. И в протоколе от 26 августа 1907 г. за № 731 пишется о том, что данное помещение было отдано под квартиры преподавателям [6].

Под влиянием событий начала XX в. прогрессивная научно-педагогическая общественность все решительнее выступала с требованиями значительно улучшить физическое воспитание в учебных заведениях, и особенно, в начальных. В результате, в 1904 г. при Министерстве народного просвещения был создан врачебно-санитарный отдел, который стал интенсивно разрабатывать вопросы физического воспитания и здоровья школьников. По рекомендации этого отдела с 1908 г. во всех министерских начальных учебных заведениях стал вводиться урок гимнастики и военного строя (1-2 раза в неделю). На должности учителей этого предмета должны были зачисляться отставные унтер-офицеры, урядники или его должен был вести сам учитель, предварительно прошедший специальные курсы. Дополнением к урокам гимнастики в школах служили ежегодные занятия.

Циркуляр Попечителя Западно-Сибирского учебного округа от 7 февраля 1907 г. предписывал всем учебным заведениям назначить время и место для занятий физическими упражнениями. В дальнейшем было также предписано организовать надлежащий врачебный контроль для того, чтобы физические упражнения соответствовали силам и состоянию здоровья учащихся.

На начало ХХ в. в большинстве учебных заведений Тобольской губернии проводилось преподавание уроков гимнастики только для желающих. Не были определены и оборудованы соответствующие помещения для их проведения. Так, например, в протоколе заседания педагогического Совета Тюменского Александровского реального училища от 21 февраля 1907 г. записано:

«Заслушав циркуляр Попечителя Западно-Сибирского учебного округа относительно назначения времени для занятий физическими упражнениями Педсовет постановил:

За недостатком времени, которое можно было бы уделить физическим упражнениям и отсутствия места для их проведения, продолжить существующие уроки гимнастики во время большой перемены только до 1 мая для желающих, а затем прекратить до тех пор, пока изменившиеся условия не позволят ввести вновь занятия физическими упражнениями»[7].

В письме Попечителя от 11 декабря 1909 г. обращалось внимание на недопустимость имеющихся фактов, когда в отдельных учебных заведениях учителя гимнастики переходили к упражнениям тяжелой атлетики. Требовалось исполнение всех ранее принятых решений об организации врачебного контроля за преподаванием гимнастики и при организации физического воспитания в учебных заведениях [8].

Здесь же обращается внимание на необходимость обучения учащихся плаванию с целью предохранения от несчастных случаев во время купания.

В протоколе заседания Педагогического совета от 18 декабря 1909 г. за № 362, уже рекомендуется врачебный контроль за физическим воспитанием в учебном заведении для того, чтобы гимнастические упражнения соответствовали силам и состоянию здоровья учащихся. К этому добавляется необходимость обучения учащихся плаванию. Возникновение необходимости заключается в следующем: ежегодно повторяющиеся случаи утопления учащихся во время купания; развитие гребного и парусного спорта среди учащихся [9].

Из протоколов заседаний Педагогических советов учебных заведений того времени, обсуждавших циркуляры и письма Попечителя Западно - Сибирского Учебного округа по вопросам организации физического воспитания учащихся, можно сделать следующий вывод.

На заседании Педагогического совета Тюменской женской гимназии от 8 декабря 1910 г. по инициативе начальницы гимназии А.А Юрис было принято решение о введении уроков танцев для учениц, т.к. эти уроки могут заменить детям гимнастику. Устанавливалась плата за уроки танцев по 1 рублю в месяц при 2-х часовых уроках в неделю. Бедные ученицы были освобождены от платы [10].

В условиях революционных событий, участия царской России в военных действиях 1904-1905 гг., в целях подготовки специалистов для обучения людских ресурсов, учащейся молодежи, для оказания помощи армии и флоту в деле физической подготовки были приняты соответствующие меры и в Тобольской губернии.

Так в одном из писем директора народного училища от 14 января 1911 г. отмечалось, что занятия гимнастикой и военным строем введены и вполне основательно поставлены при особых платных преподавателях в 13 приходских городских училищах. Также довольно удовлетворительно

поставлены занятия гимнастикой в 19-ти двуклассных училищах. Более широкой постановке дела препятствуют: недостаток средств на вознаграждение преподавателей, теснота помещения, не допускающая зимних занятий и невозможность устроить занятия летом, так как ученики в это время заняты полевыми работами.

В циркулярном письме Управления Главного врачебного инспектора МВД от 25 августа 1911 г. было уведомление «О разрешении преподавания гимнастики в средних и низших учебных заведениях ведомства министерства Народного просвещения лицам, окончившим 2-х летний курс по обучению массажу и врачебной гигиенической и педагогической гимнастики при школах МВД» [11].

Это предложение было поддержано Попечителем Западно-Сибирского учебного округа в обращении к директору народных училищ Тобольской губернии 26 ноября 1911 года.

Постановлением от 31 августа 1911 г. разрешено проводить уроки гимнастики:

учителю-инспектору 1-го Тюменского городского училища С.А. Голендухину,

преподавание гимнастики и военного строя – учителю-инспектору 2-го Тюменского городского училища поручику местной команды Соколову [12].

Из протокола заседания Педагогического комитета об организации занятий гимнастикой в училищах г. Тюмени от 4 сентября 1911 года.

«…В училищах на физические упражнения учащихся обращено достаточное внимание: в младших классах введены уроки гимнастики и танцев; на большой перемене устраиваются подвижные игры; с другой стороны, поставить надлежащим образом обучение гимнастике и военному строю в старших классах не представляется в настоящее время никакой возможности, т. к. в Тюмени нет таких лиц, которые бы с успехом могли вести это дело; что же касается находящегося в Тюмени офицерства, то состав его постоянно меняется, почему приглашение в качестве преподавателя кого-либо из офицеров является неприемлемым с педагогической точки зрения…» [13].

Из протокола заседания Педсовета Тюменской женской гимназии от 10 сентября 1911 года.

«…С нынешнего учебного года в Тюменской женской гимназии в число предметов введена гимнастика…. По предложению учительницы гимнастики А.И. Матвеевой, приобрести следующие приборы для гимнастических упражнений.

1. Бум двойной

2. Шведскую стенку

3. Две скамейки с рейкой

4. Две подставки для укрепления веревки для прыгания

5. Мячи

Постановлено сделать для модели образцовый, совершенно свободный гимнастический костюм для рукодельных классов гимназии и предложить

ученицам сшить такие же костюмы и приобрести простую обувь без высоких каблуков» [14].

В 1912 г. в России было начато образование «Потешных дружин». Предлагалось создать «Потешных» во всех крупных губерниях. Указано, что «Потешными» должны быть, прежде всего, учащиеся местных учебных заведений, которые очень нуждаются в усилении физической подготовки.

По итогам подготовки «Потешным» предлагалось принять участие в Высочайшем смотре в г. Санкт-Петербурге.

Согласно принятым распоряжениям, в апреле 1912 г. инспекторами народных училищ были отправлены соответствующие предложения директорам народных училищ Тобольской губернии.

Из донесений на это предложение:

«…Отправка «потешных» из училищ, вверенного мне района на Высочайший смотр не может состояться ввиду отсутствия и невозможности достать какие - либо средства на обмундировку и оправку « потешных» на этот смотр» (г. Ялуторовск, инспектор М. Пятницкая) [15].

«…По заявлению учителя гимнастики и военного строя Ишимских приходских училищ штабс-капитана Клитина «потешная» рота, организованная при названных училищах, еще не подготовлена настолько, чтобы явиться на Высочайший смотр. Кроме того, я не знаю в каком количестве «потешные» могут быть представлены на смотр. Пользуются ли они бесплатным проездом, квартирами и содержанием в С-Петербурге. Кто должен сопровождать детей, могут ли лица, сопровождающие детей получить путевое довольствие» (г. Ишим, инспектор В. Куликов) [16].

«…В четырех Тобольских приходских училищах: Андреевском, Благовещенском, Богородице-Рождественском и Покровском преподаются сокольская гимнастика и военный строй. Успехи по этому предмету показали ученики Андреевского приходского училища, из которых вполне возможно сформировать роту «потешных» в 25 человек. Принимая во внимание тяжелые жизненные условия по случаю голодного года, совершенно не представляется возможным, к сожалению, изыскать местные средства на организацию «потешных». При ассигновании же средств от казны явится полная возможность командировать 25 человек из учеников Андреевского училища на Высочайший смотр. При этом представляются сведения о суммах, необходимых на поездку 25 учеников в С-Петербург» (г. Тобольск, инспектор Е. Соколов) [17].

Для подготовки и проведения обучения военной гимнастике и военному строю Педагогический совет Ишимского городского училища рассмотрел на своем заседании 7 августа 1912 г. вопрос «о заказе в г. Тулу школьных ружей». Образец школьного ружья был выписан еще в апреле этого года. Образец поступил и был признан пригодным при обучении военному строю. В связи с этим, было принято решение об изготовлении по данному образцу в ремесленных отделениях ишимского училища 50 экземпляров ружей по цене 1 руб. 20 коп. за экземпляр из взноса Почетного

Блюстителя. Педсоветом указано обеспечить образцом школьного ружья и другие районы [18].

Однако, как сообщил учитель-инспектор ишимского городского училища Н. Псарев, изготовить ружье по тульскому образцу Петрова не удалось из-за того, что механизм замка школьного ружья оказался настолько сложным, что учениками ремесленных отделений не смог быть выполнен.

Из циркулярного письма от 20 августа 1912 г. инспектора народных училищ г. Тобольска о программе преподавания гимнастики в 1912-1913 учебном году.

Согласно данному письму доводилось до заведующих приходскими училищами следующая программа:

Преподавание гимнастики и военного строя будет происходить ежедневно - в неделю 2 урока. Время для урока определено от 1 до 2-х часов. Начало занятий с 1 сентября. Преподавать будет лицо, состоящее на действительной службе, под руководством и наблюдением офицера В.В. Лузгина. К 1 января 1913 г. необходимо представить отчет о преподавании гимнастики и военного строя за 1 полугодие, выяснить, кто именно из лучших учеников заслуживает отправления на Высочайший смотр летом 1913 года [19].

В учебных заведениях г. Тюмени уделялось внимание как строительству спортивных сооружений, так и социальной защите учащихся.

Так, на заседании попечительского совета Тюменской женской гимназии (протокол № 7 от 7 ноября 1912 г.) было решено:

«..Пункт 3-й.

а) Попечительный Совет ассигновал на содержание катка на сезон 1912-1913 гг. 50 рублей из общих средств гимназии вследствие предполагаемого бесплатного входа на каток учащимся [20].

На заседании того же попечительского совета (протокол № 9 от 20 ноября 1912 г.) рассматривался следующий вопрос:

«...Совет считает необходимым обратить внимание Городской Думы на то, что с нынешнего учебного года введено бесплатное для всех учениц обучение гимнастике и танцам, для чего приглашена специальная преподавательница с планкою 600 р. в год. В прошлые годы гимнастике и танцам обучались дети более состоятельных родителей - за дополнительную плату (50 коп. в месяц). Кроме того, при гимназии устроен каток, которым все ученицы пользуются тоже бесплатно. Для игр и гимнастических упражнений учащихся в летнее время разбит на вновь приобретенной усадьбе довольно обширный сад, пользование которым представляется всем учащимся гимназии без всякой дополнительной платы. Принимая по внимание выше изложенные мотивы, а также и то, что плата за ученье в Тюменской женской

гимназии вообще низка по сравнению с другими гимназиями. Попечительный Совет надеется, что Городская Дума не откажет изъявить свое согласие на вышеуказанное увеличение платы за ученье в 3-х низших классах гимназии с 1913-14 учебного года и в возможно непродолжительном времени известить Совет о своем решении этого вопроса женской гимназии и реального училища» [21].

На основании проведенного исследования мы пришли к следующим выводам:

- активная деятельность педагогов, руководства учреждениями народного образования, общественности в Тобольской губернии к 1917 г. способствовала привлечению внимания к физическому воспитанию.

- результатом этого явилось введение обязательных занятий физической культурой как в средних так и в начальных учебных заведениях.

- ретроспективный анализ программ по физическому воспитанию образовательных учреждений Тобольской губернии показал, что они отражают государственный и социальный заказ исследуемого периода.

- идеи и опыт физического воспитания, сформированные в учебных заведениях Тобольской губернии, во многом определили развитие этого феномена в последующий Советский период.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Зуев В.Н. История физической культуры и спорта в Тюменском регионе 1863-2002 гг. Сборник документов и материалов. Тюмень, 2003.

2. Лесгафт П.Ф. Психология нравственного и физического воспитания/ Под ред. М.П.Ивановой. Воронеж, 1998. С. 288.

3. Чуркина Н.В. Становление педагогического образования в Западной Сибири (вторая половина XIX в. - 1919 г.) Автореф. дисс. ... д-ра пед. наук. Омск, 2012.

4. В.Н. Зуев, В.Н. Володин, Физическая культура и спорт в Тюменском регионе в период 1900-1930 гг. Тюмень, 2004.

5. ГАТО. Ф. И-54. Оп. 1. Д. 186. Л. 173-174.

6. ГАСПИТО. Ф. 19. Оп. 2. Д. 194. Л. 34-35.

7. ГАТО. Ф. И-57. Оп. 1. Д. 38. Л.12-12 об.

8. ГАТО. Ф. И-57. Оп.1. Д.186. Л.174.

9. ГАСПИТО. Ф. 19. Оп. 2. Д. 194. Л. 64.

10. ГАТО. Ф. И-55. Оп. 1. Д.5. Л. 54,59

11. ГАТО. Ф. И-59. Оп.1. Д. 2. Л.159-159 об.

12. ГАТО. Ф. И-59. Оп.1. Д. 27. Л. 76.

13. ГАТО. Ф. И-92. Оп. 1. Д. 11. Л. 8.

14. ГАТО. Ф. И-92. Оп.1. Д. 9. Л. 44-45.

15. ГУТО ГАТ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 81. Л. 18.

16. ГУТО ГАТ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 81. Л. 19.

17. ГУТО ГАТ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 81. Л. 2-3.

18. ГУТО ГАТ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 81. Л. 29.

19. ГУТО ГАТ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 81. Л. 30,31.

20. ГАТО. Ф. И-55. Оп. 1. Д. 7. Л. 7-10.

21. ГАТО. Ф. И-55. Оп. 1. Д. 7. Л. 17-17 об.

References

2. Лесгафт П.Ф. Психология нравственного и физического воспитания/ Под ред. М.П.Ивановой. Воронеж, 1998. С. 288.

4. Зуев В.Н., Володин В.Н. Физическая культура и спорт в Тюменском регионе в период 1900-1930 гг. Тюмень, 2004.

5. ГАТО. Ф. И-54. Оп. 1. Д. 186. Л. 173-174.

6. ГАСПИТО. Ф. 19. Оп. 2. Д. 194. Л. 34-35.

7. ГАТО. Ф. И-57. Оп. 1. Д. 38. Л.12-12 об.

8. ГАТО. Ф. И-57. Оп.1. Д.186. Л.174.

9. ГАСПИТО. Ф. 19. Оп. 2. Д. 194. Л. 64.

10. ГАТО. Ф. И-55. Оп. 1. Д.5. Л. 54,59

11. ГАТО. Ф. И-59. Оп.1. Д. 2. Л.159-159 об.

12. ГАТО. Ф. И-59. Оп.1. Д. 27. Л. 76.

13. ГАТО. Ф. И-92. Оп. 1. Д. 11. Л. 8.

14. ГАТО. Ф. И-92. Оп.1. Д. 9. Л. 44-45.

15. ГУТО ГАТ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 81. Л. 18.

16. ГУТО ГАТ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 81. Л. 19.

17. ГУТО ГАТ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 81. Л. 2-3.

18. ГУТО ГАТ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 81. Л. 29.

19. ГУТО ГАТ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 81. Л. 30,31.

20. ГАТО. Ф. И-55. Оп. 1. Д. 7. Л. 7-10.

21. ГАТО. Ф. И-55. Оп. 1. Д. 7. Л. 17-17 об.

З.Н. Сокова

sokova.zn@gmail.com

УДК 94(47).084

К оценке жилищного кризиса в первые годы советской власти

(на материалах Тюмени)

АННОТАЦИЯ. На материалах Тюмени анализируются причины, характер и последствия острого жилищного кризиса 1919–1920 гг. Установлено, что в его основе лежал комплекс объективных и ментальных обстоятельств, исследованы их содержание и проявления. Показано, что высказанный некоторыми исследователями тезис о жилищном кризисе в Советской России как преднамеренно задуманной большевиками разрушительной акции не подтверждается историческими источниками.

Проведенный анализ показал, что жилищная политика советской власти определялась не только идеологическими постулатами или классовым подходом, но и реалиями жизни, требующими немедленных и эффективных действий, которые в экстремальной ситуации военного времени и хозяйственной разрухи неизбежно сводились к методам «перераспределения» и в основном совпадали с настроениями социальных «низов». Совокупность этих обстоятельств не только не позволила большевистской партии выработать сколько-нибудь эффективную жилищную политику, которая, пусть в перспективе, позволила бы удовлетворить естественную потребность человека в приватном пространстве и частной жизни, но и решить конкретную задачу – если не ликвидировать, то хотя бы ослабить нарастающий жилищный кризис.

В этих условиях разрешение жилищной проблемы начинает связываться с корректировкой социально-экономического курса и гражданских основ жизни, сложившихся в условиях военного коммунизма.

SUMMARY. The reasons, the nature and consequences of acute housing crisis of 1919-1920 are analyzed on materials of Tyumen. It is found that it was based on a set of objective and mental circumstances, the content and appearance of the crisis are investigated. It is shown that thesis on housing crisis in Soviet Russia as some Bolsheviks deliberately planned destructive action voiced by some researchers is not supported by historical sources.

The analysis showed that the housing policy of the Soviet government was determined not only by ideological postulates or class approach, but also the realities of life, requiring immediate and effective action, which in the extreme situation of war and economic collapse inevitably reduced to the methods of "redistribution" and largely coincided with social attitudes of the masses. The totality of these circumstances not only prevented the Bolshevik Party to develop any effective housing policies which even in the long term, would have to satisfy the natural human need for private space and privacy, but also to solve a specific problem - if not eliminate at least reduce the growing housing crisis.

In these conditions, the resolution of the housing problem starts to contact with the adjustment of social and economic policy and civil foundations of life prevailing in war communism.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА. Гражданская война, жилищный кризис, ментальность.

KEY WORDS. Civil war, the housing crisis, mentality.

В исторической литературе причины острого жилищного кризиса в первые годы советской власти обычно связываются с комплексом объективных и ментальных обстоятельств, обусловивших существенное отставание жилищно-коммунального хозяйства от потребностей общества. Неожиданным «сюрпризом» для интересующегося данной проблемой читателя оказалась книга иркутского архитектора и историка М.Г. Мееровича «Наказание жилищем: жилищная политика в СССР как средство управления людьми (1917–1937 годы)» (М., 2008), основная идея которой сводится к тезису: «наивные» ученые даже не предполагают, что острая жилищная нужда в «государстве диктатуры пролетариата» создавалась специально, «осмысленно и целенаправленно», что «дефицит жилища был выгоден власти», поскольку с его помощью она не только «миловала и наказывала», но и «обеспечивала контроль и догляд за настроением, повседневным поведением и строем мыслей населения» [1; 5–7].

Признавая право ученого на научный поиск и нетрадиционные оценки, нельзя, однако, забывать, что всякая гипотеза нуждается в аргументации. Она не может предлагаться «на глазок», без всестороннего анализа фактов и явлений прошлого. Увы, работа М.Г Мееровича нередко игнорирует эти исследовательские аксиомы, грешит многочисленными «натяжками» и искажениями.

Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к начальным абзацам первой главы указанного произведения, где вопреки общеизвестным фактам утверждается, что уже «в первые дни своего существования советская власть все(!) права обладания и распоряжения жилищем… стягивает в одни руки – в руки государства» [1; 11]. В подтверждение данного суждения автор отсылает читателя к первым декретам советской власти, в том числе к декрету «О земле», который будто бы объявлял землю и расположенные на ней жилые строения «предметом исключительно государственного владения и распоряжения» [1; 12], т.е. национализировал.

Между тем, любому исследователю известно, что ни декрет «О земле», ни другие законодательные акты первых дней и месяцев советской власти не предполагали передачу земли «в руки государства», а, наоборот, объявляли ее общенародным достоянием. Причем данное решение распространялось и на государственный земельный фонд. «Вся земля: государственная, удельная, кабинетная, монастырская, церковная, посессионная, майоратная, частновладельческая, общественная, крестьянская и т.д., – декларировалось в декрете «О земле», – обращается во всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней» [2; 15].

Не предполагалась и тотальная национализация жилищного фонда, которая, если и осуществлялась, то носила частичный характер. Так, в Тюмени даже в 1932 г., когда централизация власти и управления в руках государства достигла гигантских масштабов, из 260,4 тыс. кв. м площади жилых строений лишь 6,1 тыс. кв. м (2,3%) были национализированы, в то время как 180,7 тыс. кв. м (69,4%) находились в частном пользовании, а 3,4 тыс. кв. м (1,3%) являлись собственностью кооперативов [3].

К сожалению, объем и тематика данной публикации не позволяют проанализировать весь спектр приемов-манипуляций, с помощью которых М.Г. Меерович «изучает» процесс «огосударствления жилища» после большевистской революции. Однако в любом случае поставленные в его книге вопросы нуждаются в тщательном исследовании, тем более что многие из них еще не стали предметом специального анализа.

В настоящей статье характеризуются основные тенденции жилищной политики в первые годы советской власти на материалах Тюмени – сравнительно крупного города Сибири, где жилищная проблема, чуть ли всегда считалась одной из наиболее сложных и даже «тупиковых». С особой остротой она встала в условиях Гражданской войны, когда экономическая жизнь оказалась в состоянии хаоса, а численность городского населения резко увеличилась из-за наплыва беженцев, приближаясь порой к 100 тыс. человек [4] (в 1914 г. – 42550 [5; 123]). Правда, после военных неудач колчаковцев этот показатель снижается: значительная часть тюменской буржуазии, высших чиновников, обеспеченных служащих, интеллигенции, а также беженцев двинулась с отступающими белогвардейцами на восток. Тем не менее, к моменту вступления Красной армии в Тюмень 8 августа 1919 г. здесь находились около 50 тыс. человек, почти половина которых относилась к социальным «низам» (или близким им группам) и ютилась в убогих домишках, остро нуждаясь в улучшении жилищных условий. Кроме того, в городе и его окрестностях оставались не менее 7 тыс. беженцев, прибывали новые воинские соединения и сотрудники различных управленческих служб, возвращались тюменцы, покинувшие свой кров во время колчаковщины [6; 125, 126]. Для их размещения требовались сотни дополнительных жилых помещений, которых в Тюмени попросту не было. В жалком состоянии находились и многие действующие здания. По наблюдению современника, в условиях войны и тотальной разрухи они «пришли в такое состояние, что если сейчас же не произвести нужный ремонт, то в дальнейшем эти дома обслуживать нужды государства и населения не смогут» [7].

Не менее значимым фактором нарастающего жилищного кризиса являлся и сложившийся в условиях гигантских социальных катаклизмов особый тип мировосприятия индивида. Разрывая связи с прошлым, он оказался в новом ментальном пространстве, где доминировала неуверенность в будущем, а внутренние мотивы к улучшению жилища, поддержанию его в исправном состоянии постоянно сужались.

Эти обстоятельства отразились на поведении всех групп населения Тюмени, но в особенности пролетарских «низов», чьи представления о доме даже в мирное время ассоциировались с минимальным набором приватных услуг, гарантирующих лишь частичное восстановление жизненных сил. Небывалые бедствия эпохи революции и Гражданской войны, с одной стороны, несли этих людей в пропасть безвременья и люмпенизации, а с другой – порождали социальную агрессивность, выдвигая в ряды яростных противников старого строя и «стихийных большевиков» – сторонников новых порядков, при которых не будет обездоленности, а «кто был ни кем, тот станет всем». В рамках таких представлений наиболее доступным способом разрешения жилищной проблемы казался передел имеющегося фонда жилья на основе радикально-уравнительных принципов.

Статистические источники не содержат точных сведений о жилищном фонде Тюмени первых лет советской власти и представлены лишь эпизодической информацией о численности жилых зданий и имеющихся в них комнат без указания размеров жилой площади. Затрудняя проведение сравнительного анализа, это обстоятельство не мешает, однако, высказать ряд важных для нашего исследования суждений.

Во-первых, накануне колчаковской «эвакуации» в Тюмени насчитывалось около 4,3 тыс. жилых зданий с 8,4 тыс. комнатами, из которых приблизительно 2 тыс. комнат (23–24%) являлись собственностью буржуазии и близких к ней групп, составляющих вместе с членами семей не более 2–2,5 тыс. (5–6%) горожан [6; 125], [8-9]. Таким образом, на среднестатистического представителя данного слоя населения приходилось по одной комнате, значительная часть которых по размерам жилой площади, несомненно, относилась к разряду «больших».

Во-вторых, проведенные нами расчеты показали, что в 1919 г. социальным «низам» Тюмени принадлежало до 3 тыс. комнат (возможно, и меньше), большинство которых, скорее всего, относилось к разряду «маленьких». Учитывая, что данная группа тюменцев составляла от трети до половины городского населения (15–20 тыс. человек), получается, что на каждого ее представителя приходилось приблизительно по 0,2 комнаты.

В-третьих, приведенные сведения позволяют констатировать, что обеспеченность жилой площадью среднестатистического представителя социальных «низов» Тюмени была в 5 раз ниже, чем аналогичного представителя высших классов. Причем, если принять во внимание различия в размерах между «маленькими» и «большими» комнатами, первые из которых характеризуют жилищные условия «низов», вторые – «верхов», показатель дифференциации в жилищной сфере может возрасти до 8–10 раз. Нельзя также забывать, что часть городских пролетариев вообще не имела собственного дома и вынуждена была арендовать жилье за высокую плату. Условия жизни этих тюменцев, как правило, оказывались еще более неблагоприятными.

В такой обстановке жилищная политика советской власти определялась не только идеологическими постулатами или классовым подходом, но и объективными реалиями, требующими немедленных и эффективных действий, которые в экстремальной ситуации военного времени и хозяйственной разрухи неизбежно сводились к методам «перераспределения» и совпадали с настроениями «низов» – наиболее многочисленной социальной группы городского населения.

В Тюмени реализация политики «передела» началась с муниципализации пустующих зданий, владельцы которых ушли с белыми. В результате к 1920 г. в ведении городского отдела коммунального хозяйства, осуществлявшего эту акцию, оказалось 450 домов [9], т.е. 10,5% численности всех жилых строений города. Приблизительно половина этих зданий (но самых лучших) передавалась военным и гражданским учреждениям, в остальные вселялись тюменцы, не имеющие жилья или проживающие в аварийных и перенаселенных помещениях, причем к середине 1920-х гг. на долю последних приходилось лишь 28% жилой площади всего муниципализированного жилищного фонда [10].

Одновременно предпринимаются меры по «уплотнению» обеспеченных категорий населения. С этой целью 1 сентября 1919 г. Тюменский губернский Военно-революционный комитет принимает постановление о нормах распределения жилой площади. В соответствии с ними «каждый трудящийся гражданин» получал право «пользоваться одной комнатой размером в 3 кв. сажени (13,6 кв. м) и сверх того одной комнатой такого же размера на двух детей до 15-летнего возраста». Горожане-владельцы «лишней» жилой площади обязывались «по своему усмотрению в недельный срок уплотнить помещения», т.е. вселить в свой дом посторонних людей [11].

Поскольку, как уже отмечалось, статистика первых лет советской власти не фиксировала многие важные показатели состояния жилищного фонда Тюмени, попытаемся определить эффективность мер по его перераспределению с помощью косвенных источников и корреляции. Для этого мы будем использовать наиболее раннюю информацию о размерах жилой площади всех городских строений – 269,4 кв. м, которая относится к 1925 году [12]. Опираясь на эти сведения можно с высокой степенью вероятности предположить, что в 1919 и 1920 гг. аналогичный показатель не превышал 225–235 тыс. кв. м, т.е. был меньше на 14–15 процентов. В пользу такого допущения свидетельствуют статистические данные о динамике численности жилых домов в Тюмени: если в 1924 г. их насчитывалось 4932 [13], то в 1920 г. – 4304 [8], т.е. на те же 14,6% меньше.

Выявленный фактический материал позволяет рассчитать, что в 1920 г. в расчете на одного горожанина приходились около 5,4 кв. м жилой площади (общая жилая площадь – 225–235 тыс. кв. м; численность жителей – 42962 человека [14]), т.е. значительно меньше нормы, введенной 1 сентября 1919 года. К тому же эта норма существенно уступала минимальным санитарным требованиям, а сотни горожан (в ноябре 1920 г. – 989 [9]) по-прежнему оставались без крова или проживали в специально выделенных железнодорожных вагонах (в январе 1921 г. для этих целей использовалось 79 вагонов [15]). Совокупность этих и других подобных фактов дает основание утверждать, что перераспределение жилищного фонда в 1919 и 1920 гг. мало изменило общую ситуацию в сфере обеспечения населения жильем, остававшуюся кризисной.

Отражением этого кризиса являлся сохранявшийся высокий уровень недовольства населения тяжелыми жилищными условиями, о чем свидетельствует проведенный нами анализ жалоб тюменцев в советские и партийные органы. Так, за первые восемь месяцев 1921 г. жители города направили в бюро жалоб Тюменского губкома РКП(б) 1064 заявления, среди которых 134 (12,6%) выражали неудовлетворенность «жилищным вопросом». Причем количество таких жалоб на 45,7% превышало численность жалоб на тяжелое продовольственное положение, в 2,8 раза – на незаконные обыски и аресты, в 2,9 раза – на нарушение трудового законодательства, и уступало только количеству жалоб на реквизиции и конфискации имущества – 299 (28,1%) [16].

В этих условиях обыденным явлением оставалось халатное отношение части квартиросъемщиков к выделенной им комнате или дому. Так, проведенный сотрудниками отдела коммунального хозяйства осмотр здания, где проживали тюменские милиционеры, показал, что «весь дом находится в загрязненном состоянии, стены исколоты большими гвоздевыми дырами и в большинстве комнат сняты электрические провода. Имеющаяся кухня почти совершенно разрушена, печи с дырами и черные от дыма до невозможности. Пол изрублен колкой на нем дров, разрушены две каменные плиты. Во дворе разрушен каретник. На задах двора уничтожен толстого леса забор» [17].

Отразив весьма зримые очертания реальной жизни, эти и другие подобные факты свидетельствовали, что по прошествии двух лет жизни при советской власти тюменские «низы» все еще ощущали себя пасынками «пролетарской диктатуры», при которой они, как и прежде, продолжали испытывать лишения. Возникавший на этой почве водораздел между «низами» и властью в любой момент мог принять антагонистическую окраску, указывая на нарастающий дефицит социального оптимизма в сознании той части общества, к которой постоянно апеллировали большевики.

У этого феномена была и другая сторона. Идентифицируя себя с «массами», большевистская партия не могла не учитывать образовавшийся «зазор», тем более что многие партийные активисты (не говоря уже о простых членах партии) сами ощущали все тяготы жилищного кризиса. Пытаясь «идти в народ», облегчить его положение, советская власть вводит в Тюмени бесплатное пользование многими коммунальными услугами. Так, из городской колонки каждому горожанину стали отпускать по 3 ведра воды на человека, а также на лошадь и корову [18]. Бесплатно осуществлялась подача электроэнергии для освещения жилища, которой, однако, можно было пользоваться ограниченное время – от 1 часа 45 минут (июнь) до 6 часов в сутки (декабрь) [19]. В то же время сохранялась квартирная плата, зависевшая от района проживания квартиросъемщика. Так, для лиц, живущих в центральной части города, стоимость 1 кв. сажени (4,5 кв. м) жилой площади составляла 15 руб., для жителей окраин – 6 рублей [9]. Не составляет труда рассчитать, что при заработной плате рабочего или служащего, которая к началу 1921 гг. составляла тысячи и даже десятки тысяч рублей в месяц, затраты тюменской семьи на жилье не превышали 1% ее бюджета и не компенсировали расходы на содержание жилищного фонда. Отсюда еще одна из причин его чрезвычайной запущенности, лишь провоцировавшая жильцов на небрежное отношение к своему жилищу.

Таким образом, в 1919–1920 гг. органы советской власти в Тюмени не только не сумели выработать сколько-нибудь эффективную жилищную политику, которая, пусть в перспективе, позволила бы удовлетворить естественную потребность человека в приватном пространстве и частной жизни, но и решить конкретную задачу – если не ликвидировать, то хотя бы ослабить нарастающий жилищный кризис. В этих условиях разрешение жилищной проблемы все чаще начинает связываться с корректировкой социально-экономического курса и гражданских основ жизни, сложившихся в условиях военного коммунизма.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Меерович М.Г. «Наказание жилищем: жилищная политика в СССР как средство управления людьми (1917–1937 годы)». М., 2008.

2. Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. М., 1967. Т. 1.

3. Государственный архив Тюменской области (ГАТО). Ф. 5. Оп. 1. Д. 219. Л. 65.

4. ГАТО. Ф. 180. Оп. 1. Д. 72. Л. 22.

5. Очерки истории Тюменской области. Тюмень, 1994.

6. Кружинов В.М., Сокова З.Н. Тюмень и тюменцы 8 августа 1919 года: от «чужой» к «своей» власти // Вестник Тюменского государственного университета. 2009. № 7.

7. ГАТО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 194. Л. 51.

8. Известия Тюменско-Тобольского губернского комитета РКП(б) и ВРК. 1920. 22 сентября.

9. Известия Тюменско-Тобольского губернского комитета РКП(б) и ВРК. 1920. 7 ноября.

10. Трудовой набат (Тюмень). 1926. 2 июня.

11. ГАТО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2. Л.15.

12. Трудовой набат. 1926. 2 июня.

13. Красное знамя (Тюмень). 1928. 12 января.

14. Известия Тюменско-Тобольского губернского комитета РКП(б) и ВРК. 1920. 14 ноября.

15. ГАТО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 94. Л. 6.

16. ГАТО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 58. Л. 98.

17. ГАТО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 295. Л. 10.

18. ГАТО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 194. Л. 24.

19. ГАТО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2. Л. 5.

References

2. Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. М., 1967. Т. 1.

3. Государственный архив Тюменской области (ГАТО). Ф. 5. Оп. 1. Д. 219. Л. 65.

4. ГАТО. Ф. 180. Оп. 1. Д. 72. Л. 22.

5. Очерки истории Тюменской области. Тюмень, 1994.

7. ГАТО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 194. Л. 51.

8. Известия Тюменско-Тобольского губернского комитета РКП(б) и ВРК. 1920. 22 сентября.

9. Известия Тюменско-Тобольского губернского комитета РКП(б) и ВРК. 1920. 7 ноября.

10. Трудовой набат (Тюмень). 1926. 2 июня.

11. ГАТО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2. Л.15.

12. Трудовой набат. 1926. 2 июня.

13. Красное знамя (Тюмень). 1928. 12 января.

14. Известия Тюменско-Тобольского губернского комитета РКП(б) и ВРК. 1920. 14 ноября.

15. ГАТО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 94. Л. 6.

16. ГАТО. Ф. 13. Оп. 1. Д. 58. Л. 98.

17. ГАТО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 295. Л. 10.

18. ГАТО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 194. Л. 24.

19. ГАТО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2. Л. 5.

А.В. Скочин, С.С. Пашин

Arskoch88@yandex.ru, pashin-s@yandex.ru

УДК

Роль жилищного строительства в формировании жизненного пространства тюменцев в середине 1950-середине 1960-х гг.

АННОТАЦИЯ. Статья посвящена проблемам жилищного строительства и его роли в формировании жизненного пространства тюменцев. Автор исследует процесс трансформации городского пространства, его влияние на облик города и образ жизни населения. На основе сопоставления показателей, отражающих динамику роста частного и государственного жилого фонда и темпов увеличения населения, в работе делаются выводы о потребностях и реальной степени обеспеченности населения жильем. В статье подробно изучается процесс расширения городского пространства, дается характеристика основным направлениям, способам и темпам развития областного центра. Автор детально описывает жизненное пространство тюменцев, останавливаясь на особенностях и оценивая уровень его комфорта для горожан. Статья основана на архивных материалах, впервые вводимых в научный оборот.

SUMMARY. The article is devoted to the problems of house building and its role in forming the life space of Tyumen citizens. The author studies the transformation process of urban space, its influence to the image of city and the population way of life. Having compared the indices of the dynamics of private and state housing stock growth and the speed of population growth, the author makes conclusions about the population housing needs and their actual provision with it. The article scrutinizes the process of urban space expansion, describes the main directions, ways and rates of the regional centre development. The author describes the living space of Tyumen citizens in details, pays attention to its peculiarities and evaluates whether it is comfortable enough for the people. The article is founded on the archival files never published before.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА. Жилищное строительство, жилой фонд, типовое строительство, индивидуальное строительство, генеральный план, городская застройка, городской район, микрорайон, архитектура Тюмени, облик Тюмени, население города, городское пространство, городская среда, история Тюмени.

KEY WORDS. House building, housing stock, standard construction, individual construction, general layout, city construction, city district, housing complex, architecture of Tyumen, the population of the city, urban space, urban environment, image of Tyumen, history of Tyumen.

С 1970-х гг. в отечественной историографии начинают появляться работы, посвященные проблематике изучения городской среды. Обращение исследователей к этой теме явилось закономерным следствием расширения и углубления исторических исследований в области городской повседневности.

Понятие «городской среды» впервые получило терминологическое обоснование в работах В.Л. Глазычева, который трактовал ее как «структуру предметно-пространственного окружения» или «опредмеченную культурную обстановку» [1; 16]. Для наиболее полного раскрытия этого понятия в современных исследованиях часто используется категория «жизненного пространства». Оно гораздо шире, чем «городская среда» и нередко трактуется как комплекс объектов и явлений окружающей природной и социальной действительности, с которыми человек взаимодействует на протяжении жизни [2; 77].

Совокупность компонентов, включаемых в состав городской среды, не определена однозначно. Наиболее часто в ее структуре исследователи выделяют архитектуру, асфальтирование и замощение улиц и площадей, озеленение жилых массивов, развитие водопроводной, канализационной и электрической сетей, экологическую обстановку, наличие транспортного парка и его работу [3; 95]. Особое место в составе городской среды, на наш взгляд, занимает архитектурный комплекс. Организуя и упорядочивая вокруг себя целый ряд других составляющих, он формирует своеобразную «целостность» городского пространства. Важное значение в комплексе городской архитектуры приобретает характер жилой застройки города. Он существенно изменяет качество жизни горожан и способствует формированию определенного образа города в сознании жителей.

Перспективным выглядит изучение городской среды на примере сибирского города в период середины 1950–середины 1960-х годов. Ряд исследователей выделяет этот период в качестве важного этапа урбанизации и формирования городского образа жизни в сибирском регионе. Рост экономического значения Сибири в эти годы способствовал становлению индустриального облика многих сибирских городов и существенному изменению образа жизни их населения [4; 164–166]. Тюмень была одним из городов, где эти процессы нашли наиболее характерное проявление.

Развитие города, вызванное экономическими факторами, сопровождалось значительным увеличением числа горожан на протяжении всего исследуемого периода [5].

Необходимо отметить, что тенденция увеличения количества городских жителей была характерна и для предшествующей истории города. Она была связана с такими факторами, как эвакуация населения в годы Великой Отечественной войны, демобилизация военных и миграция сельских жителей в конце войны и в первые послевоенные годы. Однако если за период с 1945 по 1953 гг. число тюменцев выросло на 45 154 человека [6; 49], т. е. увеличилось приблизительно на одну треть, то в 1956–1965 гг. количество горожан возросло на 87 617 человек, или на 69, 8 % от общего числа проживающих в городе к началу исследуемого периода.

Возраставшие миграционные потоки сельского населения и жителей других городов способствовали существенному расширению границ Тюмени и включению в состав населения областного центра жителей пригородных деревень. Создавалась парадоксальная ситуация, когда в рамках городской территории возникли и одновременно существовали «сельское» и «городское» пространства, характеризующиеся различными чертами быта людей. Они находили свое проявление и в облике целого ряда материальных объектов городской среды.

Так, вследствие нарастания миграционных потоков, создавались благоприятные условия для появления на территории областного центра большого количества одноэтажных, деревянных зданий, значительная часть из которых сооружалась индивидуальными застройщиками. К середине 1950-х гг. строительные организации Тюмени не имели достаточных материальных и кадровых ресурсов для быстрого увеличения объемов строительства и резкого улучшения его качества. В этой связи, индивидуальное жилищное строительство на территории города получает широкое распространение. На 1 января 1956 г. в городе было около 475 177 кв. м жилой площади, более половины из которой приходилось на индивидуальные жилые дома [7; 45, 46].

Статистические материалы городской инспектуры государственной статистики позволяют отметить быстрое возрастание темпов индивидуального жилищного строительства на территории Тюмени во второй половине 1950-х годов [8]. К 1960 г. в городе располагалось 17 994 жилых зданий, из которых 14 881 принадлежало частным домовладельцам. С начала 1960-х гг. происходит постепенный спад индивидуального строительства, однако сооружение частных домов на территории областного центра окончательно не прекращается. В целом, за период 1956–1965 гг. индивидуальный жилой фонд Тюмени увеличился на 227, 6 тыс. кв. метров.

Распространению практики индивидуального жилищного строительства на территории города во второй половине 1950-х гг. способствовала государственная политика, предусматривавшая поддержку индивидуальных застройщиков. Для строительства населению регулярно выделялись денежные средства в виде кредитов. Горожане могли получить их как через банк, так и на предприятиях, по месту работы. Кредиты выдавались на срок от 7 до 10 лет, однако заемщики, при наличии денежных средств, имели возможность выплатить сумму кредита раньше срока.

Источники говорят о том, что население города активно пользовалось предоставляемой услугой. Одна из жительниц Тюмени вспоминала: «Как только мы поженились, мой муж начал строить дом. Он выплачивал ссуду, которую взял на его строительство. Работал он на железной дороге, и ему сказали: «Квартиру не дадим. Вот, бери ссуду 5 тысяч рублей и строй дом». Он взял ссуду на 7 лет, за которые мы должны были ее полностью выплатить. 15% в год он, по-моему, выплачивал, и за 2, 5 года мы ее выплатили, потому что он много работал» [9].

Несмотря на доступность денежных средств, при сооружении собственных домов тюменцы сталкивались с целым рядом других проблем. В основном, они касались недостатка строительных материалов и транспорта для их доставки. Так, жительница Тюмени З. П. Сафронова вспоминает о том, что горожане часто самостоятельно добывали материалы для строительства: «От поселка Нефтяников до деревни Казарово, по правой стороне дороги на Верхний бор, жители города выкопали всю глину – эту глину выбирали на кирпичи. Она была готовая, туда уже не нужно было добавлять ни песка, ничего. Эту глину привозили, месили ее, делали формы в виде кирпичей. После просушки получался настоящий кирпич, только не прокаленный. Внутреннюю часть печки выкладывали из этих кирпичей, а снаружи, чтобы они не рассыпались, обкладывали калеными кирпичами. Для строительства также очень не хватало цемента, поэтому в известку для крепости добавляли яйца и получали раствор» [10].

Несмотря ни на что, количество индивидуальных домов на территории города быстро увеличивалось. Особенно заметно эта тенденция проявилась в южной части Тюмени – в поселке им. Андреева и «Крестьянских местах». Старожил города Тюмени Е.Н. Пахвицевич, проживавшая в поселке им. Андреева с середины 1950-х гг., вспоминает: «Строительство нашего поселка шло моментально! Улицы Степная и дальше – там сильно строилось. Дома строили как приезжие, так и местные... Вот, соседи наши пошли, и им сразу участок выделили на Интернациональной улице. Причем, они очень быстро все оформили и сразу стали строиться» [11]. По сообщению «Тюменской правды», в 1954 г. здесь возводили свои дома 479 индивидуальных застройщиков, к следующему году их число выросло до 617 человек. В газете отмечалось: «На Андреевском поселке недавно появились улицы Красовского и Магнитогорская и несколько совсем новых улиц, которые так и называются: «Новая», «Вторая Новая», «Третья Новая» и т. д.» [12]. К 1957 г. в поселке проживало уже около 30 тыс. человек.

Жителям города для индивидуального строительства отводился земельный участок, размером от 4 до 6 соток. На нем размещался одноэтажный жилой дом, в котором иногда сооружались подвальные и полуподвальные помещения. Коммунальные удобства жителей ограничивались лишь электрическим освещением. Здание, чаще всего, отапливались дровами, а воду тюменцы брали из водоразборных колонок, расположенных в пределах одного–двух кварталов от дома. Вместо канализации для слива бытовых отходов на территории участка выкапывались выгребные ямы. В пределах участка, помимо основного жилого строения, размещалось также большое количество надворных построек, предназначенных для ведения хозяйства – стайки для скота, сеновалы, сараи, дровяники и т. д.

Увеличение количества индивидуальных домов на территории Тюмени обостряло целый ряд городских проблем. Позволяя в короткие сроки снять остроту жилищного вопроса без привлечения к этому значительных государственных материальных ресурсов, строительство малоэтажных зданий чрезмерно расширяло границы областного центра, приводило к уменьшению плотности застройки и нерациональному использованию городской территории. Недостаток земель для строительства детских садов, школ, магазинов, предприятий сферы услуг, кинотеатров и других учреждений приводил к снижению качества жизненной среды горожан. Существующая тенденция противоречила планам центральных и местных властей о превращении Тюмени в крупный, благоустроенный центр.

Первые попытки городских властей упорядочить застройку Тюмени относятся к началу 1950-х годов. Так, генеральный план 1952 г., посредством предполагавшегося возведения в областном центре большого числа многоэтажных зданий и разграничения высотности зон застройки, должен был несколько сбалансировать одноэтажное, деревянное строительство на территории города. В то же время, острая нехватка материальных ресурсов, отсутствие детальных планов развития конкретных районов Тюмени на практике позволяли осуществлять лишь «точечную» застройку областного центра многоэтажными зданиями. «Более двух третей территории города занимают мелкие индивидуальные домовладения, представляющие из себя одно-двухквартирные домики, рядом с которыми стоят старые сараи, кладовые, которых уже не увидишь даже в селах нашей области. Причем, они встречаются и на центральных улицах: Республики, Орджоникидзе и других» – так в июне 1960 г. на страницах местной газеты характеризовал городскую застройку председатель Тюменского облисполкома Крюков [13].

К началу 1960-х гг. новые проекты городских властей, предполагавшие модернизацию всего городского хозяйства, предопределили полное запрещение одноэтажного строительства на территории областного центра. Следует отметить, что почти во всех сибирских регионах пиковые показатели индивидуального строительства были достигнуты уже к концу 1950-х годов [14; 93, 94]. Тюмень, в этом отношении, несколько отставала. Запрет индивидуального строительства, обусловивший с 1961 г. резкое уменьшение количества домов, сооружаемых жителями города, явился вынужденной мерой городских властей, без которой невозможно было дальнейшее преобразование облика областного центра. Вместе с тем, он способствовал активизации на территории города практики самовольного строительства.

Необходимо упомянуть, что самовольное строительство осуществлялось в Тюмени не только на протяжении исследуемого периода, но и ряда предшествующих лет. Активная миграция сельского населения во второй половине 1950-х гг. привела к увеличению количества самовольных строений. Особенно большое распространение самовольное строительство получило на территории ряда пригородных деревень. Строить индивидуальные дома за чертой города было проще, поскольку в сельской местности контроль за размещением государственных и индивидуальных построек осуществлялся хуже, чем в городах. Застройка сел и деревень, в большинстве случаев, велась без каких-либо планов развития населенных пунктов [15; 99, 100]. В исследуемый период значительное количество пригородных территорий было включено в городскую черту. В частности, к их числу относились поселки Судоремонтного завода, Водников, а также деревни Парфенова и Новые Юрты. К моменту их вхождения в черту города, во многом, они уже были застроены одноэтажным, деревянным жилым фондом. Такая ситуация еще более усугубляла отличие этих территорий от собственно «городских». Территория города оказалась «разорванной» на ряд городских районов, которые существенно отличались друг от друга по степени благоустройства и качеству жизни населения.

В середине 1950–середине 1960-х гг. сформировавшаяся «разорванность» городского пространства начинает постепенно преодолеваться за счет возникновения в различных частях города комплексов новой, многоэтажной застройки. Следует отметить два наиболее значимых фактора, способствовавших этому процессу. Первым из них стала активизация государственной политики в сфере жилищного строительства. Она привела к существенному увеличению объемов финансирования и укреплению материальной базы строительной индустрии, что, в конечном итоге, отразилось как на количестве, так и на качестве жилого фонда, вводимого на территории города. Во-вторых, в 1959 г. был разработан проект нового генерального плана, ориентировавший Тюмень на высотное развитие и ставший основой для создания новых, благоустроенных городских районов.

Данные инспектуры государственной статистики Тюмени, к сожалению, не полны, однако они позволяют отметить возрастание доли ежегодно вводимого государственного жилья в общих объемах городского строительства [16]. Так, если в 1956 г. она составляла около 60%, то к 1965 г. – уже более 97% жилищного строительства осуществлялось государством. В целом, за период 1956–1965 гг. государственный жилой фонд Тюмени увеличился более чем в 6 раз.

Активное жилищное строительство стало действенной мерой социальной поддержки населения. Государство впервые взяло на себя обязательство не просто обеспечить людей жильем, а существенно повысить качество их жизни путем переселения из ветхого, деревянного жилого фонда в благоустроенные квартиры, снабженные всеми видами коммунальных удобств. Индустриализация и удешевление жилищного строительства позволили поставить сооружение домов «на поток», что сделало перспективу получения жилья для населения более реальной. В то же время, принцип экономии, которому было подчинено жилищное строительство, отчетливо проявился в ряде архитектурно-дизайнерских особенностей новых домов.

В исследуемый период основой застройки Тюмени становятся типовые проекты кирпичных и панельных жилых домов (серии 1-447 и 1-464), высотой в 4–5 этажей. Они были практически идентичны в планировке. В домах были предусмотрены одно-, двух- и трехкомнатные квартиры, площадь которых составляла от 28 до 57 кв. м. Квартиры имели высоту около 2, 5 м. Санитарные узлы были совмещены, что создавало определенные неудобства для проживающих. Как в крупнопанельных, так и в кирпичных домах отсутствовали лифты и мусоропроводы. Здания из кирпича, в сравнении с крупнопанельными домами, обладали лучшей шумо- и теплоизоляцией, однако строительство домов из панелей было более экономичным и, при наличии готовых деталей, могло осуществляться в более короткие сроки.

Технологии строительства новых домов долгое время находились в стадии освоения, что негативно сказывалось на качестве сооружаемых зданий и вызывало недовольство жителей. При строительстве зданий, в частности, не применялись свайные фундаменты, в результате чего подвалы большинства домов периодически затоплялись грунтовыми водами. Неоднократно подвергалось затоплению, в том числе, и главное административное здание города – Дом Советов. Большое количество заметок о низком качестве строительства в исследуемый период публиковалось в местной прессе. Так, в июне 1965 г. на страницах газеты «Тюменская правда» отмечалось: «Когда у счастливца, въехавшего в новенькую квартиру, иссякает запас понятных по такому случаю восторгов, и он приобретает способность более прозаически взглянуть на свое жилище, тогда наступает черед других эмоций. В самом деле, трудно улыбаться, если полы плохо подогнаны, оконные рамы уже успели потрескаться, двери судорожно перекошены, а форточку не открыть без вспомогательных орудий» [17].

Быстрый переход к сооружению многоэтажных домов постепенно начал формировать новый облик областного центра. Если в 1957 г. в городе строились, по большей части, одно-двухэтажные деревянные здания, то к 1959 г. объемы каменного и кирпичного строительства начинают преобладать, а к 1964 г. все государственное строительство на территории города осуществлялось типовыми 4–5-этажными домами из камня, кирпича и панелей [18; 119, 120, 135, 442]. Типовые дома, размещавшиеся в строгом соответствии с детальными планами конкретных районов, способствовали преодолению хаотичности деревянной, малоэтажной застройки города. В то же время, застройка Тюмени однотипными, серыми «коробками» жилых домов не придавала городу архитектурной выразительности и, во многом, «обезличивала» архитектуру областного центра.

Основной комплекс многоэтажной жилой застройки стал размещаться на свободных территориях юго-восточной и западной частей Тюмени, вблизи промышленных предприятий. Здесь началось создание микрорайонов, которые, наряду с жилыми зданиями, стали включать в себя необходимые для населения социальные и культурные учреждения – детские сады, школы, магазины, кинотеатры и т. д. Так, в декабре 1962 г. на заседании технического совета института «Тюменьпроект» был утвержден проект застройки микрорайона камвольно-суконного комбината, наиболее крупного в юго-восточной части города. Его площадь должна была составить более 40 га, на 29 из которых предстояло разместить жилые здания. Наряду с основной массой жилой застройки в виде 5-этажных домов, своеобразной особенностью этого района должно было стать появление здесь первых в Тюмени четырех 9-этажных зданий. Планировалось, что в микрорайоне будет проживать около 14 250 человек. Здесь намечалось строительство профтехучилища, двух школ, детских садов, поликлиники, музыкальной школы, большого количества магазинов и двух торговых центров [19; 4–10]. Начало строительства микрорайона было запланировано на 1963 г., а завершить его создание предполагалось к 1965 году. Однако за три года здесь было построено лишь несколько зданий, основной же комплекс микрорайона камвольно-суконного комбината был создан лишь в последующие годы.

Наряду с формированием жилого комплекса в юго-восточной и западной частях Тюмени, в исследуемый период происходит развитие города и в других направлениях. Так, в конце 1960 г. институтом «Гипроторф» был разработан проект застройки Заречного района города (поселка Торфяников) в северной части областного центра.

Проект Заречного района Тюмени охватывал территорию в 515 га, застроить которые планировалось за 10–15 лет. Здесь предполагалось создание 12 микрорайонов, в число которых была включена и территория поселка Судоремонтного завода. Застройка микрорайонов должна была осуществляться 4-5 этажными домами. Проект предусматривал размещение квартала крупнопанельного строительства. В каждом из микрорайонов планировалось создание широкого круга социально-бытовых, культурных учреждений и магазинов. Заречный район был рассчитан на население в количестве 29600 человек [20; 29–33]. Проектировщики заранее позаботились об архитектурном облике новой части города. Для преодоления монотонности и однообразия типового строительства было решено проводить ассиметричную застройку улиц Заречного района. «Простая архитектура домов, свободная расстановка их, светлая окраска фасадов, множество зеленых насаждений придадут району свою обаятельную выразительность» – таким видел будущую часть города автор проекта, архитектор Колкер [21].

В середине 1950-х гг. большая часть зданий, расположенных в центре города, представляла собой одно-двухэтажные деревянные дома. Несколько «разбавляли» деревянную городскую архитектуру городского центра каменные особняки, построенные именитыми тюменскими купцами в XIX–начале XX вв., и в последующие годы приспособленные под социально-бытовые или культурные объекты. В 1959 г. проектом генерального плана города была предусмотрена реконструкция ряда улиц центральной части Тюмени, за счет сноса ветхого и малоценного жилого фонда. Однако городские власти очень осторожно относились к вопросу застройки центра Тюмени. «Перестройка центра города дело заманчивое, но и очень трудное. Мы не можем сейчас пойти на то, чтобы сносить все старые здания и строить новые. Нужно какое-то время. Сейчас мы планируем строительство на пустых массивах или же в районах, где снос старых зданий не требует больших «жертв» – так в сентябре 1964 г. характеризовал сложившуюся ситуацию главный архитектор Тюмени Гриненко [22]. Материалы городской статистики свидетельствуют о том, что в 1962–1965 гг. в городе было снесено около 17 тыс. кв. м жилой площади, в то время как построено за этот период было в 13 раз больше [23; 1, 156, 175а, 195]. Наряду с этим, в Тюмени ежегодно ремонтировалось около 180–200 зданий. Большие объемы ремонта отмечают в своих воспоминаниях и жители города тех лет: «...в основном, все ремонтировалось. Даже дома, которые, казалось, можно было и не ремонтировать – все равно ремонтировали» – рассказывает Е. Н. Пахвицевич [24].

Недостаток территорий для размещения новых домов способствовал тому, что к середине 1960-х гг. в пределах уже застроенных городских районов стали возникать локальные пространства, выступавшие местами сосредоточения многоэтажных зданий. При этом, основной комплекс малоэтажной застройки длительное время сохранялся, формируя тем самым своеобразное сочетание «старого» и «нового» в рамках единого жизненного пространства горожан.

В целом, следует отметить, что активное жилищное строительство на территории города в середине 1950–середине 1960-х гг. способствовало серьезным качественным изменениям жизненного пространства горожан. Индивидуальное строительство с палисадниками, огородами, растянутостью улиц придавало городу традиционный, сельский облик, однако уже к концу исследуемого периода Тюмень постепенно утрачивает свои сельские черты. В то же время, сроки сооружения многоэтажных зданий нередко затягивались, а объемы строительства существенно возросли лишь к середине 1960-х годов. Такая ситуация способствовала формированию в сознании горожан образа Тюмени того времени как «города-стройки», переживающего постоянное обновление.

Начало создания на территории города комплекса многоэтажной, высотной застройки предопределило не только придание Тюмени нового облика, но привело также к трансформации целого ряда других компонентов городской среды, что существенно повысило уровень благоустройства областного центра и отразилось на качестве жизни городского населения.

Бесплатное жилье для людей отныне стало возможным не только в качестве награды за хороший труд, но и как результат выполнения социальных обязательств государства перед населением. Лозунг «Каждой семье – отдельную квартиру» наметил переход от патриархального типа семьи, состоящей из многочисленных родственников, объединенных общим бытом в пределах индивидуального дома, к современной, нуклеарной семье, каждое поколение которой стало иметь свою жилую площадь. Такие перемены в дальнейшем существенно изменили психологию людей.

Получение горожанами отдельных, благоустроенных квартир не только создавало более комфортные условия для их проживания, но и давало возможность, «сбежав в частную жизнь», освободиться от идеологического давления государства. Индивидуализация жизненного пространства стала хорошей возможностью защититься от воздействия социальной среды «в собственных стенах». Появление «личного пространства» способствовало возникновению у людей определенной обособленности от общественной жизни, делая все более отчетливым барьер между «личным» и «общественным» в сознании горожан.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Глазычев В.Л. Культурный потенциал города // Культура города: проблемы качества городской среды. М., 1986.

2. Минюшев Ф.И. Социальная антропология. М., 2009.

3. Букин С.С. Опыт социально-бытового развития городов Сибири (вторая половина 1940-х–1950-е гг.) Новосибирск, 1991.

4. Букин С.С. Долголюк А.А., Исаев В.И., Тимошенко А.И. Социокультурная адаптация населения Сибири в условиях урбанизации (1930-1980-е гг.) // Опыт решения жилищной проблемы в городах Сибири в XX – начале XXI вв. Новосибирск, 2008.

5. Составлена и рассчитана по: Государственное бюджетное учреждение Тюменской области «Государственный архив Тюменской области» (далее – ГБУТО ГАТО). Ф. 698. Оп. 1. Д. 225. Л. 76а, 80; Д. 248. Л. 5, 76, 77; Д. 260. Л. 1, 31, 33, 52, 54, 86, 87, 131, 132, 133; Д. 323. Л. 5; Д. 336. Л. 5, Л. 36; Д. 345. Л. 68, 70, 81, 82.

6. Мордвинцева А.В. Послевоенная городская повседневность: Тюмень и тюменцы в 1945–1953 гг.: дисс. ... канд.ист.наук. Тюмень, 2010.

7. ГБУТО ГАТО. Ф. 698. Оп. 1. Д. 254.

8. Составлена по: ГБУТО ГАТО. Ф. 698. Оп. 1. Д. 265. Л. 9, 47, 95, 130, 207, 208; Д. 332. Л. 1, 156, 175а.

9. Воспоминания Сафроновой З. П. (1933 г.р.), записаны автором.

10. Там же.

11. Воспоминания Пахвицевич Е. Н. (1940 г.р.), записаны автором.

12. Тюменская правда. 1956. 17 марта.

13. Там же. 1960. 26 июня.

14. Долголюк А.А. Индивидуальное жилищное строительство в Сибири в 1946–1970 гг. // Опыт решения жилищной проблемы в городах Сибири в XX – начале XXI вв. Новосибирск, 2008.

15. Там же.

16. Составлена по: ГБУТО ГАТО. Ф. 759. Оп. 1. Д. 215. Л. 2, 3; Д. 247. Л. 2, 3; Ф. 698. Оп. 1. Д. 332. Л. 1, 156, 175а, 195.

17. Тюменская правда. 1965. 6 июня.

18. ГБУТО ГАТО. Ф. 698. Оп. 1. Д. 250, 300, 331.

19. Там же. Ф. 1888. Оп. 1. Д. 106.

20. Там же. Д. 76.

21. Тюменская правда. 1959. 20 июня.

22. Там же. 1964. 27 сентября.

23. ГБУТО ГАТО. Ф. 698. Оп. 1. Д. 332.

24. Воспоминания Пахвицевич Е.Н. (1940 г.р.), записаны автором.

References

1. Глазычев В.Л. Культурный потенциал города // Культура города: проблемы качества городской среды. М., 1986.

2. Минюшев Ф.И. Социальная антропология. М., 2009.

3. Букин С.С. Опыт социально-бытового развития городов Сибири (вторая половина 1940-х–1950-е гг.) Новосибирск, 1991.

7. ГБУТО ГАТО. Ф. 698. Оп. 1. Д. 254.

8. Составлена по: ГБУТО ГАТО. Ф. 698. Оп. 1. Д. 265. Л. 9, 47, 95, 130, 207, 208; Д. 332. Л. 1, 156, 175а.

9. Воспоминания Сафроновой З. П. (1933 г.р.), записаны автором.

10. Там же.

11. Воспоминания Пахвицевич Е. Н. (1940 г.р.), записаны автором.

12. Тюменская правда. 1956. 17 марта.

13. Там же. 1960. 26 июня.

15. Там же.

16. Составлена по: ГБУТО ГАТО. Ф. 759. Оп. 1. Д. 215. Л. 2, 3; Д. 247. Л. 2, 3; Ф. 698. Оп. 1. Д. 332. Л. 1, 156, 175а, 195.

17. Тюменская правда. 1965. 6 июня.

18. ГБУТО ГАТО. Ф. 698. Оп. 1. Д. 250, 300, 331.

19. Там же. Ф. 1888. Оп. 1. Д. 106.

20. Там же. Д. 76.

21. Тюменская правда. 1959. 20 июня.

22. Там же. 1964. 27 сентября.

23. ГБУТО ГАТО. Ф. 698. Оп. 1. Д. 332.

24. Воспоминания Пахвицевич Е.Н. (1940 г.р.), записаны автором.

О.Н. Ковалев

oleg8tig@rambler.ru

УДК 94:316.334.56 (571.12)

Городская среда Тюмени в 1990-е годы

АННОТАЦИЯ. Статья посвящена эволюции городской среды Тюмени в 1990-е годы. Рассматриваются вопросы, связанные с состоянием благоустройства, социальной инфраструктуры, общественного транспорта, внешнего облика города. Установлено, что трансформации 1990-х гг. сопровождались обострением всех основных проблем состояния городской среды, которая сохраняла традиционный облик, лишь частично затронутый процессом модернизации. На смену привычной ритмичности в экономике и социальной сфере пришли бешеная инфляция и безработица. Следствием этого стало обострение демографической ситуации, снижение численности городского населения и масштабов жилищного строительства. Работа основана на архивных материалах, устных источниках, впервые вводимых в научный оборот. Это одна из первых попыток исследовать важную научную проблему, анализ которой представляет интерес для историков и управленцев.

SUMMARY. Article is devoted to the evolution of the urban environment of Tyumen in the 1990 's. Deals with the State, social infrastructure, improvement of public transport, the external appearance of the city. Found that the transformation of the 1990-ies. accompanied by worsening of all the major problems of the urban environment that has kept the traditional look, only partially affected by the process of modernization. Replaced the familiar rhythm in economy and social sphere have rabid inflation and unemployment. The result was worsening demographic situation, a decline in urban population and scale of housing construction. The work is based on archives, oral sources, was first introduced to scholars. This is one of the first attempts to explore important scientific issue, the analysis of which is of interest to historians and managers.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА. Городская среда, благоустройство, жилищное строительство.

KEY WORDS. Urban environment, infrastructure, housing development.

Распад СССР в декабре 1991 г. привел к важным изменениям в экономике, социальной сфере, общественной и политической жизни всех регионов постсоветского пространства. Падал жизненный уровень населения, сокращались объемы производства, многие предприятия закрывались. На этом фоне обострились проблемы, связанные с благоустройством, социальной инфраструктурой, внешним обликом городов.

Период трансформаций 1990-х гг. занимает особое место в истории Тюмени – крупного административного и научно-исследовательского центра Западно-Сибирского нефтегазового комплекса, «столицы» Тюменской области. Политические и социально-экономические перемены затронули все стороны жизни города и горожан, придавая «реформам» Б.Н. Ельцина взрывоопасный характер. На смену привычной ритмичности в экономике и социальной сфере пришли бешеная инфляция и безработица. Следствием этого стало обострение демографической ситуации и снижение численности городского населения (1991 г. – 564,4 тыс. человек; 1993 г. – 559,8 тыс. человек) [1]. Правда, после 1994 г. динамика этих показателей вновь приобретает позитивный характер. Однако темпы роста численности горожан в эти годы в 10–15 раз уступали показателям предшествовавших десятилетий, а в 1999 г. численность тюменцев опять уменьшилась на 200 человек.

Негативные тенденции нарастали во внешнем облике города. Современник, побывавший в микрорайоне МЖК, писал: «Всюду кучи грязи, мусорные ящики забиты бытовыми отходами, которые никто не вывозит, ветер гоняет с места на место кучи бумаги. Около домов грязь, не ухожено. Чтобы пройти к гастроному около мебельного магазина, нужно быть хорошим спортсменом-прыгуном» [2].

Одной из самых сложных проблем Тюмени (и не только ее) была жилищная. В предшествовавшие десятилетия масштабы жилищного строительства в городе существенно возросли, появились новые жилые микрорайоны. Особенно интенсивно застраивались территории, расположенные к югу от железной дороги, в Заречье. В то же время положение в жилищной сфере оставалось не простым. К 1991 г. в очереди на улучшение жилищных условий были зарегистрированы 71,7 тыс. семей. Причем только за один год эта очередь увеличилась на 8,3 тыс. семей, тогда как новые квартиры получили лишь 5,2 тыс. семей [3]. Недостаток жилья усугублялся низким качеством строительных работ. Немалая часть жилого фонда состояла из так называемых «хрущевок», строений барачного типа. В районах индивидуальной застройки, как правило, отсутствовали канализация, центральное отопление, отвод грунтовых вод.

Ситуация обострилась в начале 1990-х гг., когда многие крупные организации и предприятия распались, и строительство ведомственного жилья почти прекратилось. Одновременно резко сузились масштабы муниципального жилищного строительства.

Сложные проблемы нарастали в сфере социально-бытового обслуживания населения. В городе, особенно в новых микрорайонах, не хватало объектов здравоохранения и образования, спортивных сооружений. Проведенный нами анализ жалоб тюменцев, поступивших в городской Совет по вопросам жилищно-коммунального хозяйства, показывает, что 25% из них были не довольны состоянием теплоснабжения, 18% – содержанием домов и дворовых территорий, 15% – водоснабжением и т.п. В 1991 г. Совет Министров РСФСР даже включил Тюмень в число «неблагополучных городов» [4]. Однако разработанная тогда программа ликвидации отставания в строительстве объектов социально-культурного, бытового и коммунального назначения столкнулись с дефицитом финансовых и материальных ресурсов и не выполнялась. Как отмечал председатель Тюменского городского Совета Г.И. Райков, «далее признаний дело не пошло» и более 100 тыс. тюменцев «продолжают проживать в условиях ниже человеческих норм» [5].

В воспоминаниях жителя Тюмени представлена жизнь «среднестатистического» горожанина начала 1990-х гг.: «Наша семья из четырех человек порядочно пообносилась. Одежда российских производителей постепенно исчезала. Трикотаж, верхняя одежда, ткани, постельное белье также исчезли с прилавков. Пустые полки продовольственных магазинов приводили в уныние. Из мясных продуктов оставались только утки. Два вида дешевой колбасы собирали огромные очереди. Мы не понимали и не принимали странных мер правительства, якобы улучшающих нашу жизнь. Выдача ваучеров, безликих, без фамилий – кому было дело до того сколько пользы за свою жизнь ты принес государству. Приватизация по нескольку тысяч предприятий в год вообще ужаснула. Дополняли картину хаоса железные киоски на площадях и улицах. Между этими металлическими«монстрами»бегали крысы» [6].

Анализ приведенного текста показывает, что тюменцев беспокоил широкий комплекс проблем, среди которых одной из актуальных являлось состояние городской среды, благоустройство города, включавшее совокупность работ и мероприятий, направленных на создание благоприятных условий жизнедеятельности населения.

В 1990-е гг. Тюмень постоянно сталкивалась с дефицитом финансовых средств, выделяемых на решение этих задач. В городе даже не было предприятия по переработке ряда видов бытовых отходов. «Да и бесполезное это занятие, – иронизировала одна из местных газет, – горожане чаще бросают мусор мимо урн» [7].

Газета «Тюменские известия» так описала облик Тюмени 1996 г.:«Грязь каждый день появляется на улицах города. Она просто неистребима. Грязь на дорогах, грязь в общественном транспорте, магазинах, подъездах – везде! И, похоже, управы на нее не находится. Улицу Республики долгое время реконструировали, ремонтировали. И что, чище она стала? Где хвалебная ливневая канализация? Грязь как была, так она и есть. К черту все эти рассказы про то, как за границей моют улицы специальным шампунем. Нам бы хоть элементарный порядок навести» [8].

В этих условиях вопросы благоустройства занимали особое место в деятельности органов городского самоуправления. Одной из новых форм их работы стали регулярные объезды проблемных территорий мэром Тюмени С.М. Киричуком. Газета «Тюменский курьер» так описала один из таких рейдов: «Двухчасовой маршрут охватывал многие точки головной боли наших властей – Войновка, Бабарынка, Товарное шоссе, улица Дамбовская… Всю дорогу Степан Киричук показывал то направо, то налево. И все вертели головами и видели в окна “рафика” то, что плохо видно из окон кабинетов: огромные лужи с плавающими в них дохлыми собаками, разномастные беспорядочно расставленные киоски, кучи мусора в неположенных местах, грязные заросли по обочинам дорог, страшные заборы, облезлые фасады зданий, открытые канализационные люки, которыми живо интересуется ребятня» [9].

В тоже время эффективность подобных поездок нередко оставалась невысокой: в условиях недостаточного финансирования «нагоняи» чиновникам не могли заменить развитой сети канализационных линий или строительных и ремонтных работ, в которых остро нуждалась Тюмень.

Среди реальных достижений городских органов власти отметим изменения в организации работы общественного транспорта – автобусов и троллейбусов, немалая часть которых в начале 1990-х гг. находилась в аварийном состоянии. Причем в условиях тотального падения производства и бешеного роста инфляции приобретение новых машин превращалось для бюджета Тюмени в «непозволительную роскошь». «Для перевозки тюменцев на работу и обратно, – говорил в 1994 г. начальник городского транспортного управления, – требуется 704 единицы подвижного состава. Имеем лишь 435» [10].

В поисках выхода из сложившейся ситуации администрация Тюмени стала привлекать к городским перевозкам частный и ведомственный транспорт. Так, в 1997 г. на городских маршрутах ежедневно работали 240- 250 муниципальных автобусов и 53 троллейбуса, а также 100 ведомственных и 260 коммерческих автобусов, стоимость проезда в которых была, однако, выше привычной, вызывая раздражение многих тюменцев.

Одной из форм повышения качества транспортных услуг, инициированных административными структурами, являлись «месячники» «За высокую культуру обслуживания пассажиров», во время которых определялись лучшие водители автобусов и троллейбусов, техническое состояние общественного транспорта. Характеризуя результаты подобных акций газета «Тюменские известия» писала: «Многие автобусы и троллейбусы несколько преобразились: заштопаны порванные сиденья, установлены таблички с правилами пользования транспортом, с указанием льготных категорий пассажиров. Да и внешний вид транспорта улучшился. Пассажиры и сами могли это заметить» [11].

В ходе «месячника» обращалось внимание на материальное стимулирование работников общественного транспорта. Так, в 1997 г. лучшему пассажирскому автопредприятию МПАТП-2 в качестве вознаграждения было выделено 100 млн. руб., а лучшим водителям – по 5 миллионов. Оценивая показатели их работы, специальная комиссия учитывала количество выполненных водителем рейсов, соблюдение им правил дорожного движения, наличие в автобусе или троллейбусе информационных табличек и надписей, поступившие от пассажиров благодарности или жалобы и т.д.

Важное значение для города и горожан имел принятый в 1993 г. закон о недрах, согласно которому Тюменская область стала получать в свой бюджет часть доходов от продажи добываемых в регионе энергоносителей – нефти и газа. В этих условиях во второй половине 1990-х гг. в Тюмени открылись новая поликлиника, городской неврологический и эндокринологический центры, реабилитационный центр при 3-й детской клинической больнице, началась частичная замена автобусного парка. За счет частных инвестиций были возведены Международный центр торговли, «Пассаж», «Кволити-Отель».

Существенным вкладом в улучшение благоустройства города стало приобретение в 1996 г. около ста единиц специализированной уборочной техники [12]. Одновременно вместо серых металлических киосков появляются современные легкие павильоны, заменяются остановочные комплексы, вновь асфальтируются некоторые центральные улицы. Тогда же отремонтировали фасады 200 зданий, выполнили благоустройство 300 прилегающих территорий, более 1,2 тыс. предприятий и организаций произвели посадку цветов и деревьев. В то же время эти перемены носили спорадический характер и, самое главное, мало сказывались на показателях жизненного уровня тюменцев. Продолжали «галопировать» цены, нерегулярно выплачивалась заработная плата. Как признал в 1998 г. мэр города С.М. Киричук, «мы не достигли главной цели: повышения уровня и качества жизни наших горожан» [13].

Дефолт в августе 1998 г. еще более ухудшил материальное положение «простого» жителя Тюмени. Согласно результатам социологического опроса, если в 1997 г. могли приобрести автомашину, дачу, «ни в чем себе не отказать» 3,5% жителей города, то в 1998 г. – лишь 0,49%, т.е. в 7 раз меньше. Если в 1997 г. 12,8% тюменцев имели возможность купить товары длительного пользования (телевизор, холодильник, стиральную машину), то в 1998 г. – 5,7%, т.е. в 2,2 раза меньше. В 1998 г. у 22,4% горожан не хватало средств даже на покупку продуктов питания [14].

Сложные проблемы сохранялись (и даже обострялись) в сферах жилищного строительства, социально-бытового обслуживания населения, благоустройства городской среды. Таким образом, трансформации 1990-х гг. сопровождались обострением всех основных проблем состояния городской среды, которая сохраняла традиционный облик, едва затронутый процессом модернизации.

Список литературы

1. Тюмень: прошлое и настоящее в цифрах (к 425-летию образования города): Стат. сб. Тюмень, 2011. С. 45.

2. Тюменская правда. 1994. 5 мая.

3. Государственный архив Тюменской области Ф. 5. Оп. 1. Д. 2157. Л. 3.

4. Там же. Д. 2074. Л. 21.

5. Там же. Д. 2051. Л. 15.

6. Воспоминания Т.Н. Лабай (1946 г.р.), записаны автором.

7. Тюменский курьер. 1998. 19 мая.

8. Тюменские известия. 1996. 3 апреля.

9. Тюменский курьер. 1993. 16 октября.

10. Тюменская правда. 1994. 6 января.

11. Тюменские известия. 1997. 15 мая.

12. Тюменская правда. 1997. 11 февраля.

13. Архивный отдел Администрации г. Тюмени Ф. 38. Оп. 1. Д. 1239. Л. 2.

14. Там же. Л. 3.

References

1. Тюмень: прошлое и настоящее в цифрах (к 425-летию образования города): Стат. сб. Тюмень, 2011. С. 45.

2. Тюменская правда. 1994. 5 мая.

3. Государственный архив Тюменской области Ф. 5. Оп. 1. Д. 2157. Л. 3.

4. Там же. Д. 2074. Л. 21.

5. Там же. Д. 2051. Л. 15.

6. Воспоминания Т.Н. Лабай (1946 г.р.), записаны автором.

7. Тюменский курьер. 1998. 19 мая.

8. Тюменские известия. 1996. 3 апреля.

9. Тюменский курьер. 1993. 16 октября.

10. Тюменская правда. 1994. 6 января.

11. Тюменские известия. 1997. 15 мая.

12. Тюменская правда. 1997. 11 февраля.

13. Архивный отдел Администрации г. Тюмени Ф. 38. Оп. 1. Д. 1239. Л. 2.

14. Там же. Л. 3.

Архивная эвристика

Дата добавления: 2018-02-18; просмотров: 416; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!