Regii Emeseni Iudaei, папирус из Панополиса (Дублинская коллекция) и Notitia Dignitatum: проблемы интерпретации. 10 страница
В архиве Б.Ф. Поршнева сохранилась его черновые рукописные наброски, содержащие подробную биографию Поля де Гонди. Все они написаны синими или фиолетовыми чернилами: в двух случаях на листах ученических тетрадей советского производства, а один вариант – тетрадь с переплетом, произведенная еще до революции [4], [5], [6]. Нет никаких сомнений, что эти рукописные тексты относятся к началу 1930-х гг. и представляют из себя редакции предисловия Б.Ф. Поршнева к готовящемуся изданию «Мемуаров» кардинала де Реца. Видно, что исследователь высоко ставит литературный дар Гонди, отводя ему во французской литературе место в середине между Монтенем и Сен-Симоном [10; 3 об.]. Исследователь в деталях живописует раннее творчество коадьютера и его становление. Он подробно останавливается на том, что будущий фрондер от природы обладал блестящими способностями (знал шесть языков) и вздорным, заносчивым характером. Упрекая западных историков в склонности описывать интриги, сам автор предисловия ведет подробный подсчет дуэлей и адюльтеров молодого человека, сожалея при этом, что большинство данных, касающихся личной жизни его героя, остались утерянными. Особого внимания историка удостаивается сочинение «Заговор графа Джанлуиджи деи Фиески», написанное, как подчеркивает Ю.Р. Випер, в 1639 г. [7; 652]. В соответствии с представлениями своего времени и, следуя мемуарам де Реца [8; 13], Б.Ф. Поршнев полагал, что называемое им в рукописи произведение «Заговор Фиеско» написано будущим коадьютером в 1631 г., в возрасте 18 лет [4; 68]. Историк отмечает, что Гонди заимствовал свой сюжет у итальянца Агостино Маскарди, напечатавшего в 1629 г. работу «Заговор графа деи Фиеско» [4; 68].
|
|
|
По словам Б.Ф. Поршнева, у Гонди сюжет получил принципиально иное истолкование, чем у Маскарди. Пьеса, пишет он, повествует о том, как женевской республикой управляла семья Дориа. Представитель этой фамилии, знаменитый Андреа Дориа добился «диктаторской власти» в городе. «Знатный женевец Жан Луи Фиеско (так у Б.Ф. Поршнева – Т.К.), поднял восстание, захватил город, но вследствие несчастной случайности <…> дело терпит крушение. Симпатии Р[ца] целиком на стороне Фиески. Пьеса Р[ца] была как бы косвенным памфлетом против Ришелье. Фиеска для него не преступный заговорщик, но защитник свободы. В этом сочинении нашли отражение все честолюбивые планы будущего кардинала» [4; 68]. Очевидно, что Б.Ф. Поршнев в общем точно передает общую канву восстания, называя в нескольких местах почему-то Геную Женевой.
Историк приводит свидетельства современников (герцогиня де Нимур, Д’Аржансон, Таллиман де Рио), которые считали рукопись, не предназначенную для печати и случайно попавшую на глаза Ришелье, причиной всех дальнейших несчастий Гонди. Д’Аржансон вообще проводил параллель между Фиеской и Гонди, поскольку оба были ровесниками. Б.Ф. Поршнев воспроизводит характеристику Гонди, данную Ришелье, после прочтения рукописи. «Вот ум опасный», – заключил всесильный первый министр Людовика XIII [4; 68–68 об.].
|
|
|
В другом месте Б.Ф. Поршнев более подробен в отношении сочинения молодого Гонди. Здесь он детально останавливается на отличиях в трактовках восстания Фиески Маскарди и Гонди. «Если Маскарди восхвалял победившего Дориа и порицал мятежника Фиеско, то Гонди дал диаметрально противоположное освещение: все его сочинение на стороне Фиеско, защитника республики и свободы против хитрого и самовластного тирана Дорио [6; 58–59] .
В отличие от предыдущего варианта повествования здесь Б.Ф. Поршнев ведет речь о Генуе и стремится объяснить трактовку Гонди социальной и политической детерминированностью. «Не забудем, - обращается он к воображаемому читателю, - что сочинение Гонди было написано в момент самого интенсивного роста и укрепления французского абсолютизма и, следовательно, в республиканских симпатиях и свободолюбивых словах автора современники видели <…> смелый и далеко идущий памфлет против системы Ришелье, тем более, что в точно составленных портретах старика Дориа и его сына Дженеттино они не могли не узнать сводного обличительного портрета самого Ришелье. Тонкая историческая аналогия была проведена и дальше, до характеристики возвышения Дориа, до характеристики международной обстановки <…>, до изображения наполняющих Геную борьбу знатных домов и партий» [6; 59] .
|
|
|
В объяснении Гонди провала восстания Фиески случайностью Б.Ф. Поршнев усматривает косвенный призыв к французской знати «организовать заговор против Ришелье». Однако Гонди, по мнению исследователя, не так прямолинеен, ибо заговор – обычный инструмент сведения политических счетов в позднее средневековье. Фиески, выступая против тирании, старается обрести популярность и опереться в борьбе с тиранией на народ. И народ его поддерживает. После гибели вождя толпы вооруженного народа, пересказывает Б.Ф. Поршнев Гонди, в ярости мечутся по городу [6; 59–60].
В сочинении Гонди о мятеже Фиески Б.Ф. Поршнев находит макиавеллизм, т.е. знакомство с идеями, изложенными в «Государе», а именно: «причудливое сочетание республиканских и демократических идей с предоставлением вождю и правителю полной свободы в отношении руководимых им <…> ту же проповедь высшего права <…>, которое должно быть почерпнуто из законов природы…». Именно таким законом руководствовались, опять вспоминает Б.Ф. Поршнев Макиавелли, Александр Македонский, Цезарь и Катилина, покоряя государства и захватывая власть [6; 60–61] .
|
|
|
Далее Б.Ф. Поршнев последовательно проводит здесь мысль о существовании причинно-следственных связей между изложенными в «Заговоре Фиески» идеями и поведением Гонди во время Фронды [6; 62].
Таким образом, Борис Федорович Поршнев, действительно, начал свое изучение Фронды, французского абсолютизма и народных движений именно с «Мемуаров» кардинала де Реца, с подробного описания тех самых многочисленных деталей и интриг, за которое затем будет порицать своих западных коллег. Обращаясь к раннему творчеству де Реца, Б.Ф. Поршнев рисовал своего героя типичным феодальным аристократом, борющимся за сохранение старых привилегий и старающемуся заручиться поддержкой и любовью народа. В раннем произведении де Реца «Заговор графа Джанлуиджи деи Фиески» историк находил причудливое сочетание идей Макиавелли и естественного права.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Кондратьева Т.Н. Когда Борис Федорович Поршнев стал франковедом? // Европа. Международный альманах. Тюмень: Издательство Тюменского государственного университета, 2012. Вып. 11.
2. Поршнев Б.Ф. Как я работал в СССР над книгой по истории Франции XVII в. // Европа. Международный альманах. Тюмень: Мандр и К, 2003. Вып. 3.
3. ГУ, «Российский Государственный Архив Литературы и Искусства». Ф. 629.
4. ФГБУ Российская государственная библиотека». Отдел рукописей (Далее РГБ ОР). Ф. 684. К. 8. Д. 10. М-лы по истории Франции (выписки, заметки, библиография, наброски к работам) 1940-е гг.
5. РГБ ОР. Ф. 684. К. 8. Д. 4. Кардинал де Рец и Фронда.
6. РГБ ОР. Ф. 684. К. 9. Д. 11. М-лы по истории Франции (заметки, выписки, библиография), 1950 гг.
7. Виппер Ю.Б. «Мемуары» кардинала де Реца // Кардинал де Рец. Мемуары. М.: Ладомир, 1997.
8. Кардинал де Рец. Мемуары. М.: Ладомир, 1997.
9. Mascardi Agostino. La congivra del conte Gio. Lvigi de' Fieschi. Venezia, 1629.
10. РГБ ОР. Ф. 684, К. 8. Д. 8. М-лы по истории Франции (выписки, заметки, библиография). 1930-е гг. Автограф. Русский и французский языки.
11. РГБ ОР. Ф 684. К. 8. Д. 3. М-лы по истории Франции (тезисы доклада, программа спецкурса. Библиография, выписки).
12. Кондратьева Т.Н. Архивные свидетельства об академической деятельности Б.Ф. Поршнева (конец 1920-х – середина 1930-х гг.) // Вестник Томского государственного университета. 2010. № 332.
References
1. Кондратьева Т.Н. Когда Борис Федорович Поршнев стал франковедом? // Европа. Международный альманах. Тюмень: Издательство Тюменского государственного университета, 2012. Вып. 11.
2. Поршнев Б.Ф. Как я работал в СССР над книгой по истории Франции XVII в. // Европа. Международный альманах. Тюмень: Мандр и К, 2003. Вып. 3.
3. ГУ, «Российский Государственный Архив Литературы и Искусства». Ф. 629.
4. ФГБУ Российская государственная библиотека». Отдел рукописей (Далее РГБ ОР). Ф. 684. К. 8. Д. 10. М-лы по истории Франции (выписки, заметки, библиография, наброски к работам) 1940-е гг.
5. РГБ ОР. Ф. 684. К. 8. Д. 4. Кардинал де Рец и Фронда.
6. РГБ ОР. Ф. 684. К. 9. Д. 11. М-лы по истории Франции (заметки, выписки, библиография), 1950 гг.
7. Виппер Ю.Б. «Мемуары» кардинала де Реца // Кардинал де Рец. Мемуары. М.: Ладомир, 1997.
8. Кардинал де Рец. Мемуары. М.: Ладомир, 1997.
9. Mascardi Agostino. La congivra del conte Gio. Lvigi de' Fieschi. Venezia, 1629.
10. РГБ ОР. Ф. 684, К. 8. Д. 8. М-лы по истории Франции (выписки, заметки, библиография). 1930-е гг. Автограф. Русский и французский языки.
11. РГБ ОР. Ф 684. К. 8. Д. 3. М-лы по истории Франции (тезисы доклада, программа спецкурса. Библиография, выписки).
12. Кондратьева Т.Н. Архивные свидетельства об академической деятельности Б.Ф. Поршнева (конец 1920-х – середина 1930-х гг.) // Вестник Томского государственного университета. 2010. № 332.
Отечественная история
А.Ю. Савосичев
sawositchev@mail.ru
УДК 94 (47). 042-286
К вопросу о происхождении подьячих первой трети XVI века
АННОТАЦИЯ. Проблема происхождения великокняжеских подьячих первой трети XVI в. до сего дня недостаточно разработана в отечественной историографии. Основанная масса исследований посвящена великокняжеским дьякам. Авторы исходят из предпосылки, что дьякам и подьячим свойственно единство происхождения. На основании анализа актовых и делопроизводственных документов, писцовых, разрядных и посольских книг автор реконструировал персональный состав подьячих исследуемого периода. На основании просопографического метода в среде подьячих выделена прослойка выходцев из дворян; группа потомственных приказных, чьи отцы служили в дьяках или подьячих; группа выходцев из «демократических» слоёв населения, к которым относятся духовенство, посадские, дворцовые слуги. К последней категории автор относит и тех подьячих, чьё социальное происхождение не поддаётся установлению. В итоге автор пришел к выводу, что подьячие исследуемого периода происходили в основном из «демократических» слоёв населения. Дворянская прослойка в среде подьячих была относительно не велика, что отличает подьячих от дьяков, в среде которых доля выходцев из семей детей боярских достигала примерно двух третей. Между подьячими и дьяками не существовало непреодолимого барьера. Часть подьячих становилась дьяками. Однако, в первую очередь повышали свой социальный статус те подьячие, что были выходцами из дворян.
SUMMARY. The Problem of the origin assistant clerk of the grand duke of the first one third XVI v. up to this date it is not enough is designed in domestic historiography. The Founded mass of the studies is dedicated to clerk of the grand duke. The Authors come from premises that clerk and assistant clerk characteristic unity of the origin. On the grounds of analysis assembly and business document, books with descriptions of the immovable property, class and ambassadorial books author reconstructed the personal composition an assistant clerk of the under investigation period. On the grounds of prosopografichescogo of the method in ambience assistant clerk is chosen layer one, proceed from noble; the group hereditary clerk, whose father served the clerk or assistant clerk; the group one, proceed from "democratic" layer of the population, to which pertain the clergy, townsfolk, palace servants. To the last category author refers and that assistant clerk, whose social origin does not yield to determination. In total, the author came to conclusion that assistants clerk under investigation period proceed from "democratic" layer of the population basically. The Layer noble in ambience assistant clerk was comparatively not great that distinguishes the assistant a clerk from clerk, in ambience which share one, proceed from noble, reached approximately two third. Between assistant clerk and clerk did not exist the resistless barrier. A Part assistant clerk became the clerk. However, in the first place raised its social status that assistants clerk that proceed from noble class.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА. Подьячие; социальное происхождение; дьяки, дети боярские.
KEY WORDS. The assistant a clerk; the social origin; the clerk, children boyar.
Проблема социального происхождения дьяков и подьячих не часто затрагивается в нашей историографии. Из каких сословных групп государство черпало кадры для канцелярской работы, для документального оформления управленческих решений? Обычно исследователи касаются этого вопроса попутно: либо в контексте общеисторических исследований, либо в процессе рассмотрении проблем развития приказной системы. При этом внимание авторов сосредотачивается почти исключительно на происхождении дьяков. К числу немногих исключений относится работа Н.Ф. Демидовой, не только исследовавшей вопрос о происхождении столичных и провинциальных подьячих XVII столетия, но и сделавшей важный вывод методологического плана: «основным является вопрос о комплектовании подьяческих кадров, тогда как вопрос о комплектовании дьячества производный» [1; 52]. Причина в том, что большинство дьяков в эпоху, исследованную Н.Ф. Демидовой, становились дьяками после службы в подьячих. Вопрос о социальном происхождении подьячих предыдущего XVI столетия до сего дня оставался открытым. Попыткой заполнить этот пробел в историографии приказной бюрократии является настоящая статья.
Выявление полного корпуса подьячих великого князя Василия Ивановича уже само по себе представляет собой проблему. На сегодняшний день нам известно 103 подьячих исследуемого периода.
Из них 15 (14,6%) происходят из дворянских семей.
В двух случаях есть данные об отце подьячих, на основании которых можно сделать вывод об их происхождении. Иван Григорьевич Щекин (1), явно, был братом Алексея Малого Григорьевича Щекина (2). Общность отчеств и рода занятий не оставляет сомнения в этом. Следовательно, и Иван, скорее всего, был сыном новгородского помещика Григория Семенова сына Микулина Щокина.
Есть одно прямое указание источников. Федор Рудак Васильевич Ушаков (3) и его старшие братья Иван и Никита были сыновьями новгородского помещика. На это указывает писцовая книга Бежецкой пятины 1538/39 г. [2; 199-200] Какие-либо службы братьев неизвестны. Скорее всего, они, как и большинство новгородских детей боярских, служили с городом.
Один из подьячих служил дворянскую службу до того как стал дьяком. Федор Леонтьев сын (4) в 1520/21 г. судил поземельный спор в Маринине Слободе Переславского уезда [3; 66-71]. Конечно, дела подобного рода разбирали не только дети боярские. Однако, учитывая приличную карьеру сыновей Федора Леонтьева, стоит, все-таки отнести его к числу «служилых людей по отечеству».
На основании данных о близких родственниках, к выходцам из дворянства относятся пятеро.
Степан Константинович Буженинов (5). В 1555/56 г. поместьем в Ильинском на Сяси погосте Обонежской пятины владел Иван Константинов Буженин. Рядом располагалось порозжее поместье, бывшее ранее за Степаном Константиновым Бужениным. Рядом описаны имения Третьяка и Богдана Ярова Бужениновых и Ивана Неклюда Дмитриева Буженинина [4; 40-41]. Явно, что Буженин, Буженинин и Буженинов это разные варианты написания одной и той же фамилии. Степан это подьячий, а Иван это его брат. Если писцы не делают особой оговорки о чине или должности помещика, то, скорее всего, речь идёт о сыне боярском. Если брат подьячего был из дворян, то и сам подьячий, явно, происходил из той же среды.
История дьяческой фамилии Племянниковых реконструирована С.Б. Веселовским [5; 414-415]. Ее родоначальник – Левка Племянник – упоминается во второй четверти XV в. как послух и землевладелец в волости Воря Московского уезда [6; 98, 110, 131]. О его службе никаких данных не сохранилось.
У Леонтия было два сына Михаил и Семен. Старший известен только как частное лицо [6; 543]. Семен стал дьяком Ивана III и Василия III.
Михаил оставил трех сыновей - Севастьяна, Ивана и Дементия; Семен – одного, Владимира. Деметий (6) и Владимир сделали приказную карьеру, продолжив традицию отца и дяди. Севастьян и Иван известны только как частные лица. В 1533/34 г. братья Севастьян и Иван послушествовали в данной своего двоюродного брата Владимира в Корзеневской волости Московского уезда. Оба они названы детьми боярскими великого князя [7; л. 507об.-509]. Об их потомках никаких данных найти не удалось.
Последнее, известное по источникам поколение Племянниковых, представлено двумя сыновьями (Иваном и Лаврентием) и двумя дочерями (Марией и Прасковьей) дьяка Владимира Семеновича. Известны они исключительно как частные лица.
Таким образом, мы видим, что на протяжении ста лет истории четырех поколений рода Племянниковых никакого служебного роста фамилии не наблюдается. За исключением канцелярской работы их конкретные служебные назначения неизвестны. Такая незаметность, скорее всего, говорит о том, что Племянниковы принадлежали к рядовому провинциальному дворянству и служили в городовых детях боярских.
Старший брат Меньшика Путятина Суморок (7) начал свою службу с назначений в приставы при иностранных послах [8; 327]. Все это преимущественно дворянские службы. Так что можно с достаточно высокой долей вероятности говорить о принадлежности к служилому сословию обоих дьяков, и Суморока и Меньшика.
Отец подьячего Афанасия Григорьевича Каликина (8) Григорий Каликин был дмитровским вотчинником. Ок. 16 июня 1504 г. он владел д. Сщепино на границе Дмитровского и Московского уездов [9; 393]. На этом основании из числа предков подьячего можно сразу исключить выходцев из «демократических» слоев населения, кроме, пожалуй, дворцовых слуг и мелких неслужилых вотчинников.
Афанасий был женат на некоей Елене Владимировне, бывшей в первом браке за Никитой Федоровичем Жабиным [10; 74]. О нём никаких биографических сведений найти не удалось. У Никиты были трое братьев – Иван, Филипп и Андрей – и трое сыновей: Данила, Иван и Василий. Все они известны только как частные лица, вотчинники Московского уезда [10; 74-75]. В середине XVI в. Жабины упоминаются как «литва дворовая» по Можайску и Медыни [11; 187, 207]. Фамилия эта относительно редкая и встречается только в дворянской среде. Можно полагать, что Жабины-москвичи тоже были детьми боярскими. Елена Владимировна, будучи замужем за сыном боярским и сама, скорее всего, была из дворянской семьи. По сему, и Афанасия Каликина причисляем к выходцам из сред детей боярских.
Истома Степанович Чертовской (9) происходил из среды новгородских помещиков Бежецкой и Шелоской пятин. Здесь упоминаются имения старшего брата приказного деятеля Богдана и племянников Нехорошего, Нехоша и Михаила Богдановичей [2; 977-978], [12; 632], [13; 90], [14; 214-215]. Служебные назначения их неизвестны. Можно заключить, что Чертовские, в основном, относились к городовому дворянству.
На основании данных антропонимики относим к числу выходцев из среды детей боярских троих. Кулибаев фамилия редкая. За весь исследуемый период только три представителя: дьяки Осан Васильевич и Тихон Семенович (10) и Замятня Иванович, сын боярский. Справедливости ради следует отметить, что Замятня писался Кулюбаевым, но, в тоже время, вряд ли следует сомневаться в том, что мы имеем дела с двумя разными написаниями одной и той же фамилии. В 1561/62 г. Замятня писал данную в Чудском стану Кашинского уезда [15; 148]. В 1564/65 г. он в числе поручителей по кн. Василии Семеновиче Серебряном с сыном Борисом [16; 42, 45, 48]. В такие списки вносились только дети боярские, как дворовые, так и городовые. Кулибаевы, учитывая их практически полную безвестность, скорее всего, служили с городом.
Дата добавления: 2018-02-18; просмотров: 348; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!